Фауст материализовался в своем рабочем кабинете в Кракове, в самом центре начерченной мелом на полу пентаграммы. На душе у знаменитого алхимика камнем лежал бессильный гнев.

Окинув взглядом мрачную, одинокую келью, в которой он провел столько часов, согнувшись над своими колбами и ретортами, он с тоской подумал, насколько убого и запущено его жилище – видно, воспоминания о шумной, сияющей огнями Кухне Ведьм были еще свежи.

На полу в углах комнаты лежал мышиный помет. Пыль густым слоем покрывала книжные полки и крышку комода. Проклятье! Ленивая служанка не потрудилась даже обмахнуть метелкой из петушиных перьев его гордость, лучший из предметов коллекции, которой мог гордиться любой алхимик – настоящий скелет! Какое безобразие, размышлял про себя доктор Фауст. Надо навести порядок в квартире. Невозможно жить в такой грязи!

Фауст тут же начал составлять план тех кардинальных перемен, с которых он начнет свою новую жизнь. Неожиданно мысли Фауста вернулись к его недавнему путешествию в Потусторонний Мир, и ученый доктор заскрежетал зубами от злости.

Вот до чего доводит чрезмерная доброта и отсутствие строгости в обращении с людьми! Какой–то жалкий вор и мошенник, шарлатан, ничего не смыслящий в высокой науке алхимии, может забраться к вам в дом и стащить долгожданную сделку с дьяволом буквально у вас из–под носа. Ну, ничего, это ему даром не пройдет! Он еще покажет наглому воришке, каково обманывать самого доктора Фауста!

И в этот самый момент Фауст, поглощенный своими переживаниями, внезапно ощутил всю глубину той чудесной перемены, которая произошла с ним на Кухне Ведьм. Вместо ревматических болей в пояснице и острой рези в желудке он чувствовал небывалый прилив сил. Он был здоров, и он снова был молод! Его упрямый и вспыльчивый характер, несколько смягчившийся с годами, снова давал себя знать. Он был Фаустом, черт побери!

Вспомнив о том, что он ничего не ел со вчерашнего дня, помолодевший Фауст почувствовал сильный голод. Он подошел к буфету и снял с верхней полки миску с холодной овсянкой, оставшейся от вчерашнего ужина. В жидкой кашице плавали загустевшие комки, а ее синеватый цвет отнюдь не возбуждал аппетита. Фауст, поправивший свое пищеварение на Кухне Ведьм и в придачу получивший великолепный набор крепких белых зубов, брезгливо помешал вчерашнюю овсянку длинной ложкой и поставил миску обратно на полку. Ему хотелось свежего, чуть недожаренного мяса. Он жаждал крови. И мести, мести!

Не тратя времени на дальнейшие размышления, Фауст поспешно вышел из своего кабинета и, легко сбежав со ступенек крыльца, оказался на улице. Был тихий, ясный весенний вечер – как раз под стать тому солнечному пасхальному утру, которое принесло так много неприятностей ученому доктору. Но Фаусту сейчас было не до красот природы. Он быстро пересек улицу и ввалился в таверну, которую часто посещал.

– Хозяин! – закричал Фауст еще с порога. – Подайте кусок жареного поросенка, да поскорее! И смотрите, чтобы обязательно была румяная хрустящая корочка!

Хозяин таверны удивился столь неожиданной перемене в настроении своего клиента. Обычно почтенный доктор двигался степенно, говорил ровным, тихим, чуть дребезжащим голосом, и вообще был немногословен, угрюм и рассеян, как человек, сосредоточенный на решении каких–то очень сложных проблем. Однако содержателям таверн и постоялых дворов не положено проявлять излишнюю любознательность или проявлять свои чувства, если они не хотят потерять всех своих клиентов. Поэтому хозяин поклонился доктору Фаусту и с любезной улыбкой спросил:

– Кварту ячменного пива и кашу к поросенку – как обычно, сэр?

– К черту кашу! Принесите большое блюдо жареного картофеля! Да пошлите служанку за кувшином доброго вина – я имею в виду настоящее вино, а не мутную красную кислятину, которую пьют за обедом в этой стране!

– Подать токайского, сэр?

– Или рейнского. Скорей несите его сюда! Я умираю с голоду.

Фауст занял отдельный столик, чтобы никто не мешал ему предаваться размышлениям, пока служанка будет ходить за вином и готовить ему порцию жареного поросенка с картофелем. В таверне царил уютный полумрак; в очаге догорало несколько поленьев. К центральной потолочной балке была подвешена на железных цепях огромная люстра, напоминающая гигантское штурвальное колесо; по краям ее чадили светильники, заправленные топленым бараньим жиром. Люстра чуть покачивалась от сквозняка, гулявшего по главной зале таверны – входная дверь была неплотно прикрыта.

Служанка подала вино, и Фауст залпом осушил большой бокал, даже не поглядев в ее сторону. Она исчезла так же бесшумно и незаметно, как и появилась, и через несколько минут принесла на деревянной доске кусок жареного поросенка, груду жареного картофеля, политого маслом, и немного брюссельской капусты с острой приправой. Еще несколько дней тому назад от такой пищи у почтенного доктора тотчас же случились бы желудочные колики; теперь же ее дразнящий запах только возбуждал его аппетит, а прелести молоденькой служанки волновали его воображение. Ставя на стол простую деревянную доску, на которой было разложено кушанье, девушка наклонилась так низко, что помолодевший доктор смог разглядеть ее высокую грудь под вышитой крестьянской рубашкой из тонкого полотна. Выпрямившись, она откинула назад свои густые, блестящие каштановые волосы, и они живыми волнами легли на ее полные плечи и шею, подчеркивая прелестный овал девичьего лица. Доктор Фауст, до сих пор считавший, что он уже давно вышел из того возраста, когда мужчины испытывают интерес к подобного рода вещам, покраснел, словно мальчик. Он бросил быстрый взгляд на служанку – и тут же отвел глаза. Наконец он отважился заговорить:

– Гм… Вы, должно быть, недавно поступили сюда? Я не могу припомнить вашего лица, но кажется, мы с вами уже где–то встречались?

– Сегодня только первый день, как я работаю здесь, – ответила девушка, улыбаясь так дерзко и вызывающе, словно она хотела подразнить сидящего перед ней мужчину. Впрочем, улыбка красила ее; очевидно, молодая кокетка знала это. – Меня зовут Маргарита, я родом из Мекленбурга. Я была птичницей, пока на нашу землю не пришел Густав Адольф со своими шведами. Они грабили и жгли города и сеяли смерть повсюду, где проходили. Я бежала на восток. Однако от своей судьбы не уйдешь, и то, что должно было случиться, случилось со мной…

Фауст кивнул, очарованный неспешной, простой манерой разговора этой девушки и ее здоровой красотой, – и вдруг опять, как полчаса назад в своем рабочем кабинете, ощутил небывалый прилив сил. Волшебное превращение, которое началось на Кухне Ведьм, завершилось в таверне. Почтенный доктор окончательно переродился душой и телом.

– Я доктор Иоганн Фауст, – сказал он. – Может быть, вы слышали кое–что обо мне.

– Разумеется, слышала, сударь, – ответила Маргарита. В те времена ученые–алхимики пользовались столь же широкой популярностью, какою в наши дни пользуются звезды кино или эстрады, и слава наиболее выдающихся из них гремела по всему свету. – А скажите, вы и вправду один из тех мастеров, которые могут наколдовать целую кучу драгоценных камней или красивый наряд для девушки?

Фауст не успел ответить – из–за соседнего столика раздался громкий возглас:

– Эй, кто–нибудь! Мой винный кувшин успел просохнуть! Принесите токайского или рейнского, да поживее!

– Я должна идти, – улыбнулась Маргарита, – подавать вина каждому свину.

– Почему бы вам не навестить мое скромное жилище сегодня вечером? – предложил ей ученый доктор, робея, словно студент, назначающий приглянувшейся ему красотке свое первое свидание. – Я бы мог показать вам два–три безобидных заклинания.

– Отлично! – сказала Маргарита. – Я работаю до восьми. А до тех пор – hasta la vista.

Удивив Фауста иностранной фразой, столь необычно звучащей в устах простой деревенской девушки, она быстрой, но плавной походкой пошла прочь от его столика – подносить вина и еду другим клиентам.

Пообедав в таверне, Фауст вернулся домой. До прихода Маргариты оставалось еще много времени, и он решил прибраться в своей квартире. Он стащил в угол перед входной дверью мусор и старый хлам, которого порядком накопилось в рабочем кабинете: дохлых кошек, которых ученый доктор пытался заставить плясать перед ним с помощью таинственных заклинаний, кастрюльки и миски с прокисшим борщом и овсянкой – они уже целый месяц пылились на полках в его кабинете – и большую кучу грязной одежды, которую нерадивая служанка должна была выстирать и погладить еще на позапрошлой неделе. Подняв тяжелые пыльные шторы и открыв ставни, он стал проветривать комнаты. В комнату ворвался душистый весенний ветерок, принесший с собой запахи молодой листвы и пасхальной сдобы. Женщины во многом отличаются от ученых алхимиков, подумал доктор Фауст. Они уделяют слишком много внимания всяким пустякам, о которых он сам уже давно перестал заботиться. Чтобы заглушить неприятные запахи, он зажег маленькую медную курильницу, бросив в нее немного ладана – серый дымок поплыл по комнате, щекоча ноздри доктора Фауста.

Подбросив в камин несколько новых поленьев, Фауст поставил на огонь большой котел воды. Через несколько минут, когда вода согрелась, он разделся и тщательно вымылся горячей водой с мылом, чувствуя себя при этом крайне неловко, словно человек, совершивший какую–то глупость на глазах у целой толпы праздных зевак. Какого черта, подумал он, пытаясь прогнать это неприятное ощущение. В конце концов, на дворе весна, и надо смыть с себя накопившуюся за долгие месяцы зимнюю грязь вместе с хандрой. Надев свежую сорочку и чистую шелковую профессорскую мантию, Фауст расчесал мокрые волосы – после посещения Кухни Ведьм его кудри стали значительно гуще и темнее. Покончив наконец со своими домашними делами и приведя себя в порядок, знаменитый алхимик с удивлением обнаружил прилив возбуждения, от которого он успел отвыкнуть за долгие годы одиночества. Помолодевшее тело напоминало ему о давно умолкших чувствах. Доктор Фауст задумался: он никак не мог припомнить, сколько лет прошло со дня его последнего свидания и кто была та молодая особа, с которой он встречался.

Маргарита не заставила себя долго ждать: она пришла вскоре после того, как часы пробили восемь. Солнце садилось, землю окутывали голубоватые сумерки. Последний луч скользнул по фигурке девушки, когда она переступала порог холостяцкого жилища; освещенная розовым светом, она показалась Фаусту еще красивее, чем при первой встрече. Любопытная от природы, как всякая женщина, Маргарита обошла всю квартиру ученого алхимика, заглядывая в каждый угол, охая над его колбами и тиглями и с интересом рассматривая книги на разных языках, стоящие на пыльных полках. Фаусту, не успевавшему объяснять ей назначение многих предметов, которыми был заставлен его кабинет, чудилось, что вместе с тонким ароматом духов девушка принесла с собою в его комнату нежно–золотистое сиянье, словно тот последний солнечный луч, что упал на нее, запутался в ее пышных волосах.

Настроение доктора Фауста было бы прекрасным, если бы не воспоминания о сегодняшнем утре, начавшемся столь неудачно. Фауст чувствовал себя не только ограбленным, но и оскорбленным. Он вынужден был довольствоваться малым в то время, когда какой–то плут и мошенник забрал себе все то, чем он мог бы сейчас обладать; он упустил столь прекрасный шанс стать сильнее сильных мира сего отнюдь не по своей вине, а по роковой ошибке посланника Сил Тьмы, явившейся результатом небрежности в работе. По–видимому, Мефистофель даже не попросил самозванца предъявить документ, удостоверяющий личность! Он поверил обманщику на слово! Эта мысль не давала Фаусту покоя, и всякий раз, вспоминая об украденной у него сделке с дьяволом, ученый алхимик хмурил брови и чуть не скрежетал зубами от злости.

Спустя некоторое время Фауст не без удивления обнаружил, что они с Маргаритой лежат, тесно прижавшись друг к другу, на узкой и жесткой койке, где обычно спал одинокий доктор. У изголовья их ложа стояла бутылка вина – неизменная спутница веселой беседы и любви. Однако вместо восторженных комплиментов красоте подруги и нежных слов, которые так нравятся девушкам и помогают мужчинам завоевывать сердца своих избранниц, с губ доктора Фауста слетали горькие жалобы.

Маргарита внимательно выслушала длинный рассказ знаменитого алхимика о том, что приключилось с ним сегодня утром. Казалось, этот разговор занимал ее больше, чем редкости, собранные в квартире Фауста, которые она с любопытством рассматривала примерно полчаса тому назад. Но пока Маргарита слушала, мысли ее текли совсем по иному руслу.

– Как было бы чудесно, – сказала девушка, мечтательно глядя на мерцающий огонь в камине, – если бы ты смог овладеть теми несметными богатствами, которые обязательно должен был предлагать Мефистофель! И тогда… тогда, если бы у тебя была девушка, ты бы мог осыпать ее золотом, драгоценностями и… и другими щедрыми дарами. Тебе доставляло бы огромное удовольствие глядеть, как она радуется всем этим вещам.

– Мне кажется, что ты права, – ответил ей Фауст, – хотя я до сих пор как–то не думал об этом. Но раз уж речь зашла о дорогих подарках, то взгляни–ка сюда…

Взяв медное кольцо, Фауст подбросил его вверх и пробормотал несколько слов на непонятном языке. Перевернувшись в воздухе несколько раз, кольцо упало на его ладонь, сверкая, словно алмаз – Малое заклинание превратило медь в циркон. Маргарита была в восторге. Она тотчас же надела кольцо на палец, любуясь его блеском. Кольцо было великовато для ее тонкой руки, но она весело прощебетала, что знакомый ювелир подгонит его как раз по ее мерке и ничего не возьмет за работу – стоит только улыбнуться и попросить поласковей. А пока… не может ли ее дорогой Фауст показать ей еще несколько подобных фокусов?

Повинуясь ее просьбе, Фауст заставил расцвести бутоны алых роз на тонких, засохших стебельках, торчащих из цветочного горшка. На цветах блестели капли росы; по комнате разливался восхитительный аромат. Знаменитый алхимик поднес букет своей даме. Сухо поблагодарив Фауста, Маргарита приняла розы и спросила, нельзя ли вновь вернуться к превращениям каких–нибудь простых предметов в драгоценности? Эти трюки очень забавны, к тому же ей так понравился предыдущий опыт ученого доктора… И Фауст осыпал ее блестящими безделушками – яркими, немного вульгарными брошками и булавками. Эти вещи были сделаны из чистого золота, но человек, знающий толк в ювелирном искусстве, оценил бы их не слишком высоко. Что поделаешь: даже самый искусный алхимик не может собраться с силами, когда хмель и любовь кружат голову! Однако Маргарита была довольна, и улыбка вновь заиграла на ее румяных губах.

Наконец, овладев собой, а может быть, почувствовав прилив творческого вдохновения, Фауст припомнил, как однажды ему удалось повторить один забавный опыт, впервые проведенный знаменитым Альбертом Магнусом во время его путешествия по Леванту. Фауст взял одну из волшебных роз, которые он за считанные мгновенья вырастил для своей подруги, и, взмахнув над нею руками, скороговоркой произнес одно могущественное этрусское заклинание – этому заклинанию он научился во время своей поездки в Неаполь. Роза превратилась в изящный медальон – яркий кристалл бирюзы в оправе из чистого серебра.

– Изумительно! – воскликнула Маргарита, всплеснув руками. – Но как ты все это делаешь?

– Очень просто, – улыбнулся Фауст. – Ловкость рук, ну, и, конечно, умение, своего рода ноу–хау.

– Но если ты умеешь превращать самые обыкновенные предметы в такие прекрасные вещи, значит, ты можешь стать сказочно богатым! Почему же ты живешь в таком… – и она примолкла, очевидно, не сумев подобрать подходящего слова и боясь обидеть доктора, только что сделавшего ей богатые подарки. Однако она указала на незатейливое убранство холостяцкой квартиры столь красноречивым жестом, что Фауст не смог удержаться от смеха.

– Я никогда не стремился к богатству, – ответил он удивленной девушке. – Моими единственными и неподдельными сокровищами были знания. Я проник в тайну Философского Камня, который дает обладающему им человеку мудрость, а отнюдь не золото, как полагают многие невежды.

– Я понимаю, – ответила Маргарита. – И какова же цена этой… мудрости?

– Прошу прощения?..

– Ну, люди всегда делают одно, чтобы получить другое взамен. Разве ты не знаешь? Например, они выращивают зерно, потому что им нужен хлеб. Они идут на войну, ибо хотят мира. Они убивают ради сохранения жизни. Человек вынужден трудиться во имя какой–нибудь цели, и его труд является платой за то, что он получает.

– Господь с тобой, дитя мое! – воскликнул удивленный Фауст. – Ты, кажется, решила заняться философией – наукой, созданной не для прекрасной женской головки. Ты невольно затронула один из интереснейших вопросов, над разрешением которого философы бьются уже не одну сотню лет. Однако правильно ли я понял твой вопрос: ты хочешь знать, какова конечная цель моих поисков ключей знания и мудрости?

– О! Как точно ты выразил то, что я хотела сказать!

Фауст улыбнулся ей:

– Знание и мудрость сами по себе являются целью, они – моя награда; они не требуют никакой «платы», как ты изволила выразиться.

– Почему же ты тогда так злишься на мошенника, выдавшего себя за доктора Фауста перед Мефистофелем? Ведь если тебе не нужно ничего, кроме поиска ключей знания, то, выходит, ты ничуть не пострадал от того, что кто–то украл заслуженную тобой награду. Вся твоя мудрость осталась с тобой, и тебе ничто не мешает продолжать заниматься тем, чем ты занимался раньше.

– Гм–м… – только и смог произнести Фауст; очевидно, вопрос Маргариты весьма озадачил его.

– А что ты собирался делать, – продолжала тем временем девушка, – после того, как в конце концов достиг бы той самой мудрости, к которой ты так упорно стремился?

– Продолжал бы искать еще большей мудрости.

– Ну, а когда ты изучишь все, что только можно изучить?

Фауст чуть помедлил с ответом, размышляя над словами Маргариты:

– Когда человек достигает потолка своей мудрости, он приходит к наслаждению. Наслаждению разумом и всеми своими чувствами, которые находятся в полной гармонии друг с другом. Он наслаждается едой и питьем, вином и водой, любовью и созерцанием заката солнца, сном и бодрствованием – словом, каждой минутой своего бытия. Но мы, философы, обычно считаем эти простые радости жизни чем–то второстепенным, заслоняющим главное – вроде скорлупы, скрывающей золотое ядро ореха Мудрости. Поэтому мы придаем им так мало значения.

– Ну, где здесь скорлупа, а где орех, пока еще не совсем ясно, – возразила Маргарита. – Если судить по–моему, то, достигнув мудрости, ты кое–что получаешь взамен – значит, это и является ценой твоего знания. Что ты скажешь на это? Ведь душа и тело едины, доктор Фауст. Питая одно, не надо забывать о пище для другого.

– Еще существует религия, – продолжал Фауст; казалось, он расслышал или просто не обратил внимания на последние слова Маргариты. – Ее ставят превыше всего, утверждая, что она заключает в себе вершину человеческой мудрости, начало и конец земного бытия. Однако я никогда не мог принять ее в том виде, в котором она существует – с ее слепой верой и догмами, которые обычно принимаются без всяких оговорок и размышлений, тем самым убивая свободу духа – единственную религию, которую я исповедовал, и которую буду отстаивать до последнего вздоха. Моя «вера» говорит мне, что лучше всего придерживаться здравого смысла и жить своим умом, а на теми нелепыми и смешными суевериями, которые может преподнести мне какой–нибудь полуграмотный священник.

Увлекшись рассуждениями на философские темы, Фауст вскочил с койки, где полулежала нагая Маргарита. Накинув на плечи широкий плащ (первое, что попалось ему под руку), доктор начал расхаживать взад и вперед по комнате, возбужденно жестикулируя и разговаривая вслух с самим собой.

– По правде говоря, каждый философ мечтает о том высшем мгновении, когда Истина откроется ему в своей полноте. Он стремится к этому всю жизнь, однако немногие могут похвалиться тем, что пережили такие минуты, в которые хочется воскликнуть: Остановись, мгновенье, ты прекрасно! О, если бы кто–нибудь помог мне достичь этого вожделенного мига! За такое счастье я мог бы продать свою душу самому дьяволу!.. Вполне возможно, что Мефистофель, зная об этом, явился, чтобы предложить мне подобную сделку – ведь он прибыл с неким поручением, как полномочный представитель Сил Тьмы… Очевидно, предлагаемый им договор содержал весьма соблазнительные вещи, и к тому же был рассчитан на долгий срок – иначе зачем Мефистофелю нужно было подвергать меня (а точнее, мошенника, назвавшегося моим именем) процедурам полного омоложения?.. Проклятье! Мефистофель собирался показать мне все чудеса обоих миров – как земного, так и потустороннего. Теперь божественной красотой, за один лишь взгляд на которую я мог бы отдать всю свою ограниченную земную мудрость и даже свою бессмертную душу, упивается наглый самозванец. Не говоря уже о роскоши, в которой купается этот негодяй… Все–таки мне интересно было бы знать, на какую приманку адских сил попался тот, кто увел дьявольский договор прямо у меня из–под носа. Обыкновенно демоны предлагают смертным стандартный и довольно примитивный набор благ – долгая жизнь и несметное богатство, – по–видимому, недооценивая то мощное влияние, которое имеет на наши души прекрасный пол. Ах, одной прелестной женщине, если она того пожелает, гораздо легче заставить мужчину свернуть со стези добродетели, нежели целой толпе чертей с самыми заманчивыми, но – увы! – столь однообразными обещаниями. Всего лишь несколько улыбок и нежных взглядов – и бывший праведник падает в объятия греха… Однако я отвлекся… Вор–самозванец отнял у меня все! Доктор Фауст должен был стать величайшим из людей, открыв никому доселе неизвестный путь в другие миры! И надо сказать, что вера в свою счастливую звезду, в мое высокое предназначение поддерживала меня в самые трудные, самые горькие минуты. И эта прекрасная мечта разбилась, словно хрупкое стекло, под тяжким молотом судьбы… Ты понимаешь меня, Маргарита? У меня был шанс сыграть по–крупному, поставив на карту все. Больше такого случая уже не представится.

– Ты не должен отступаться! – воскликнула Маргарита.

– Я и не думал об этом! – ответил ей Фауст. – Но как быть? Мефистофель и тот парень, которого он забрал вместо меня, могут сейчас носиться где угодно. Я просто не знаю, где их искать…

И тут до ушей знаменитого алхимика долетел знакомый звук – звон церковных колоколов: наступил час торжественной вечерней службы. Этот звон помог разогнать мрачные его думы нынче утром; припомнив свою неудачную прогулку до таверны на углу Малой улицы Казимира, чуть было не стоившую ему жизни, доктор Фауст помрачнел. Но колокола продолжали так настойчиво дребезжать и звенеть на все лады, словно их длинные языки хотели сообщить ученому доктору что–то очень важное.

Праздник Пасхи. Его отмечают повсюду – на Земле и в Небесных Сферах. Люди начинают готовиться к нему задолго до его прихода… Но в это же самое время Силы Тьмы служат черную мессу, которая непременно должна закончиться сатанинским балом, или шабашем, как его называют здесь, на Земле…

Вот где нужно искать Мефистофеля и лже–Фауста!

– Я понял, где они могут быть! – вскричал Фауст. – Я тотчас же отправлюсь следом за ними, а там пусть решается моя судьба!

– Прекрасно! – ответила ему Маргарита. – Ах, как бы я была счастлива, если бы могла разделить с тобою хотя бы небольшую часть выпавшего тебе на долю жребия!

– Конечно, дорогая, – сказал ей доктор, – мы отправимся вместе. О Маргарита! Ты поможешь мне выполнить мое предначертание и разделишь со мною и мою судьбу, и мою награду!

– Это как раз то, о чем я мечтала, – промурлыкала Маргарита. – Но только учтите, сударь, что я всего лишь простая девушка. Роль ведьмы–ассистентки будет моим дебютом, и мне потребуется некоторое время, чтобы освоиться. К тому же, я совершенно не разбираюсь в алхимии…

– Тебе не нужно знать алхимию, чтобы сбегать в аптеку за тем, что я велю принести, – ответил Фауст, отшвырнув в сторону плащ, в который он кутался, и надевая свою серую профессорскую мантию. – Вставай же! Одевайся! Пора приниматься за дело.

И Фауст весьма энергично взялся за дело.

Для начала ему нужен был полный список всех ингредиентов, входящих в волшебный состав. Сидя за письменным столом, он торопливо писал что–то на листе бумаги, поминутно макая перо в чернильницу. Перо скрипело, чернила брызгали из–под него, оставляя пятна на пальцах доктора и кляксы на его неразборчивой рукописи. Однако Фауст был настолько поглощен своим занятием, что не обращал внимания на плохо заточенное перо. Покончив наконец со списком, он откинулся на спинку своего кресла и внимательно прочел написанное еще раз, сокрушенно качая головой. Для того, чтобы сотворить достаточно мощное Заклятье, способное придать двум человеческим телам Первую Скорость Перемещения, нужно было слишком много разных веществ и магических объектов. Ведь ученый доктор собирался отнюдь не на увеселительную прогулку – формула Заклинания должна быть составлена таким образом, чтобы он смог попасть на сатанинский шабаш вместе с Маргаритой, а оттуда перенестись в любое место пространства и времени по своему желанию. Фаусту пришлось вводить необходимые поправки на удвоенную массу их тел. Подсчитав количество пунктов в списке и оценив всю сложность процедуры приготовления к Переходу в Потусторонний Мир, доктор приуныл: ведь только для того, чтобы добыть необходимые ему вещества в нужных количествах, потребовались бы многие месяцы, а может быть, даже годы, а у него не было в запасе и лишнего часа. Однако, не время предаваться отчаянию, размышлял про себя Фауст; нужно продолжать поиски: обязательно должен существовать какой–то выход из этого положения! Иначе Повесть о докторе Фаусте, рассказывающая о величайшем подвиге человеческого духа, противостоящего козням Потусторонних Сил, никогда не будет написана…

И тут ему в голову пришла мысль, сначала показавшаяся почтенному доктору настолько дерзкой, что он поспешил прогнать ее. Однако минуты проходили одна за другой, а никаких реальных планов достать необходимые для путешествия в Мир Духов ингредиенты у него не возникало. Тогда Фауст вновь вернулся к внезапно осенившей его идее. Некоторое время он боролся со своей совестью, припоминая случаи, когда цель вполне оправдывала средства, и стараясь убедить себя, что сейчас настал один из таких решающих моментов. Наконец, собравшись с духом, он встал из–за стола, резко отодвинув от себя кресло. Он подошел к комоду, где хранился целый набор инструментов на тот случай, если Отворяющее Заклинание почему–то не срабатывало. Опустив аккуратный сверток на дно кожаной сумки, доктор прихватил с собой бурдюк крепкого испанского вина – на всякий случай, чтобы иметь под рукой подкрепляющее средство, которое могло пригодиться в этой рискованной затее. Затем, обернувшись к Маргарите, он просто сказал:

– Идем. Нам нужно сделать одну вещь…

Ягеллонский Музей, мрачное, тяжеловесное здание из серого камня, располагался в Бельведерском Парке, устроенном на французский манер. Повернув направо от Ворот Св. Рудольфа, Фауст и Маргарита оказались прямо перед ним. В окнах Музея не горело ни единого огонька. Кругом не было ни души. Стояла гнетущая тишина. Маргарита старалась ни на шаг не отставать от Фауста, направившегося прямо к крыльцу.

Бормоча непонятные заклинания, Фауст стоял у дверей. Его опасения подтвердились: колдовство оказалось бессильно. Тяжелые створки, окованные бронзой, никак не хотели открываться. Чуть поодаль Маргарита подставила лунному лучу свое лицо, казавшееся безмятежным и сверхъестественно прекрасным в серебристо–голубоватом свете. Но сейчас доктору Фаусту было не до любования красотой подруги. Знаменитый алхимик знал множество случаев, когда плохое произношение магических слов – неправильно поставленное ударение или не вовремя сделанный выдох – сводило на нет результаты многолетнего труда. Страшный бич всех магов, насморк, приводил к трагической гибели многих великих ученых, когда они нечаянно чихали или сморкались во время произнесения наговора, ибо любой посторонний звук, вклинившийся в магическую формулу, мог иметь совершенно непредсказуемые последствия.

Перепробовав все Отворяющие Заклинания и не добившись никакого результата, Фауст решил прибегнуть к крайним мерам. Вынув из сумки сверток с инструментами, он развернул его и, отобрав несколько тонких металлических предметов, напоминающих воровские отмычки, несколько минут возился с замком. Раз–другой он большими глотками пил вино прямо из бурдюка, чтобы хоть немного снять нервное напряжение и привести рассеянные мысли в порядок. Наконец, выпрямившись, Фауст толкнул дверь – она чуть приоткрылась. В эту щель и пролезли они с Маргаритой.

Они очутились в центральном холле музея – огромном темном зале. Тусклый лунный свет, проникавший сквозь витражи высоких, узких готических окон, не мог рассеять царившего здесь полумрака. Однако Фауст мог обойтись и без света – помещение было хорошо знакомо ему. Он потащил Маргариту, заглядевшуюся на портреты древних польских королей, в узкий коридор, окончившийся тупиком.

– И что же дальше? – спросила Маргарита, увидев перед собой прочную каменную стену.

– Смотри. Сейчас я покажу тебе кое–что. Тайна Ягеллонского Музея известна немногим…

С этими словами доктор нащупал в кирпичной кладке стены механизм, открывающий потайной ход. Особым образом нажав на скрытую пружину, он отступил на шаг назад. Раздался глухой гул; выстланный каменными плитами пол вздрогнул под ногами Фауста и Маргариты – и они увидели, как часть сплошной каменной стены откатывается назад. Перед ними был узкий тоннель, показавшийся Маргарите черным провалом в саму преисподнюю. Ни малейшего проблеска света не было видно в его кромешной тьме; ни звука, ни шороха не доносилось из–за стены.

– Куда он ведет? – прошептала девушка.

– В потайную комнату, – ответил ей Фауст. – Там создан целый музей магических объектов и предметов культа более ранних эпох. Святая Церковь давным–давно уничтожила бы бесценные сокровища, хранящиеся в нем, сожгла на костре его посетителей и, может быть, не оставила от Ягеллонского Музея камня на камне, если бы узнала о существовании этой комнаты.

И ученый доктор увлек оробевшую спутницу во мрак коридора. Воздух здесь был спертым, и тончайшая пыль, поднятая их шагами, щекотала ноздри. Одолев не слишком крутой спуск, Фауст и Маргарита попали в просторную комнату с высоким потолком. Их глаза успели привыкнуть к темноте, а в зале было уже не так темно, как в коридоре, – поэтому они сумели разглядеть застекленные столики и шкафы, где хранились редчайшие экспонаты. Доктор Фауст почувствовал, как мурашки забегали у него по телу – оказавшись перед лицом глубочайшей древности, он испытывал смешанное чувство благоговения и страха. Вещи, собранные здесь, были сделаны руками искуснейших мастеров, живших за несколько тысячелетий до Рождества Христова. Осторожно ступая по каменному полу, Фауст провел вздрагивающую всем телом Маргариту в противоположный конец потайной комнаты. Они увидели много разных диковин: волшебные медные кольца халдейских магов, попавшие сюда из Ура – столицы древнего царства меж двух великих рек, – бронзовые кольца из Тира – с их помощью оракулы предсказывали будущее, – кремневые ножи, которыми иудеи закладывали свои кровавые жертвы (если бы мертвый камень, из которого были сделаны эти клинки, мог заговорить, то – кто знает? – не поведал бы он что–нибудь о жизни библейского пророка Моисея?), жуки–скарабеи – древние египтяне верили в их волшебное свойство исполнять любые желания, – серповидные жертвенные ножи кельтов, поклонявшихся радуге… Среди предметов культа и волшебных талисманов племен, давно исчезнувших с лица земли, попадались творения магов современной эпохи: медная голова Роджера Бэкона, Машина Абсолютного Знания, изобретенная Раймундом Луллием, которую предполагалось использовать для обращения язычников в христианскую веру, несколько Призраков и Матрикатов Джиованни Баттисты Вико (в наиболее доступной для восприятия форме), сложные механизмы и вещи, о назначении которых не мог догадаться даже сам доктор Фауст.

– Этого более чем достаточно, – сказал он, набрав целую кучу колдовских приспособлений из застекленных витрин.

– Тебя повесят за это! – воскликнула Маргарита.

– Сначала пусть попробуют меня поймать, – ухмыльнулся Фауст. – Вон там висит настоящая Мантия Турина. Не прихватить ли нам ее с собой?

– Не нравится мне твоя затея, – сказала Маргарита. – У меня такое чувство, что вот–вот случится какая–то беда…

Тем не менее она подошла к витрине, на которую указывал Фауст, и набросила пыльную мантию себе на плечи.

В тот же самый миг из коридора, по которому они попали в потайную комнату, донесся резкий стук тяжелых сапог, окованных железом. Такие сапоги обычно носили караульные–гвардейцы. Если арестованный преступник в припадке бессильной ярости пытался наступить на ногу своему конвоиру, твердые металлические пластинки на носках сапог защищали гвардейца от болезненного удара каблуком по пальцам.

– Мы попались! – раздался горестный вопль Маргариты. – Теперь нам не выбраться отсюда…

– Молчи. Подойди сюда, скорее! – приказал ей Фауст. Быстро разложив на полу в определенном порядке магические предметы, алхимик взмахнул руками и громовым голосом произнес заклятье – Великое заклятье, нарушающее привычный ход событий и способное изменить саму природу вещей. Эхо под потолком неразборчиво повторило его слова. Губы Маргариты приоткрылись, а глаза расширились от изумления, когда она увидела радужное сияние, исходящее от предметов, лежащих у ног Фауста. Свет разгорался все ярче, и вот уже фигура Фауста, подносящего ко рту бурдюк с вином, начала таять в воздухе. Волшебные лучи упали на Маргариту, расцветив полинявшую пыльную накидку на ее плечах всеми красками радуги…

Когда запыхавшийся гвардеец с пикой наперевес вбежал под высокие своды потайной комнаты, где еще несколько мгновений назад звучали человеческие голоса и горел свет, он никого не обнаружил. В огромном зале было тихо и темно.

Фауст и Маргарита продрогли от резкого холодного ветра, когда некая могучая сила подняла их высоко над землей и перенесла на зеленую лужайку в предместье Рима, где только что закончилась торжественная часть праздника – XLIV Всемирного Шабаша, или Великого Бала Сатаны. Солнце уже почти зашло. Приземлившись на росистом лугу в долине меж двух гор, гребни которых были похожи на головы сказочных чудовищ, ученый доктор и его спутница увидели множество пустых мехов из–под вина, ярких бумажных колпаков и груды мусора, оставшиеся на примятой траве после того, как огромная толпа демонов и ведьм разлетелась кто куда. Оглядевшись кругом, доктор Фауст заметил группу венгерских музыкантов, бережно укладывающих свои инструменты в футляры: небольшой оркестр, возглавляемый седым дирижером, готовился к отправке обратно в Будапешт. В самом центре зеленой лужайки был воздвигнут огромный черный алтарь, доверху заваленный щедрыми пожертвованиями участников пышного торжества, закончившегося всего несколько минут тому назад. Возле алтаря несколько демонов–слуг длинными ножами резали жертвенное мясо и раздавали его бедным (ибо в Царстве Духов, как и во всяком земном царстве, есть свои богачи и бедняки).

Фауст чуть не заплакал от досады и огорчения. Он опять опоздал! Отправиться так далеко, затратив столько сил на это путешествие – и все впустую! Однако на сей раз он быстро овладел собой, решив бороться с судьбой до конца. Может быть, не все еще пропало.

Он подошел к одному из мусорщиков, убиравших лужайку после пира, – длиннобородому краснощекому гному, ковылявшему по свежей зеленой траве на своих коротеньких толстых ножках. Голову гнома венчал рогатый шлем, сделанный по древнескандинавскому образцу. За спиной у этого смешного бородатого человечка был маленький ранец с крепко привязанной к его крышке лопатой.

– Как дела? – спросил мусорщика Фауст.

– Ох, совсем плохо, – вздохнул тот. – Один демон завербовал меня вместе с несколькими моими товарищами, чтобы мы убрали весь мусор с этого огромного луга. После весеннего Шабаша всегда остается столько мусора! Демоны и ведьмы так неаккуратны, а платят нам за уборку очень мало, и никогда не оставляют ни глотка вина, хотя сами пьют его на празднике вдоволь.

– Вина? – переспросил Фауст, все еще сжимавший в руке бурдюк с остатками отличного испанского вина, которое он прихватил с собой из дому, собираясь проникнуть в потайную комнату Ягеллонского Музея. – Вот здесь у меня осталось немного вина. Я бы мог предложить его вам…

– Как вы добры!.. Рогни, к вашим услугам, сударь…

Гном неловко поклонился и протянул дрожащую руку, чтобы схватить бурдюк с вином, но Фауст быстро поднял свою ношу высоко над головой. Мусорщик–коротышка никак не мог дотянуться до кожаного бурдюка.

– Не спешите, друг мой. Мне нужно кое–что в обмен на это вино…

– Так я и знал, – печально произнес Рогни. – Было бы слишком похоже на сказку, если бы вы ничего не требовали взамен. Так чего же вам надо?

– Я хотел бы получить кое–какую информацию.

– Информацию… – нахмуренные брови гнома приподнялись кверху от удивления, а затем вся его румяная бородатая физиономия расплылась в широкой, добродушной улыбке. – Эге, сударь! Вы получите любую информацию, какую только захотите. Я думал, вам драгоценные камни нужны или золото… Так кого вы хотите, чтобы я предал?

– Ах, что вы! Дело не зайдет так далеко, – ответил слегка смущенный Фауст. – Мне всего–навсего нужно отыскать двоих… гм… двух своих знакомых, которые принимали участие в этом празднике. Один – высокий, красивый блондин, смертный; другой – жгучий брюнет, демон по имени Мефистофель.

– Так точно, они были здесь, – сказал Рогни, – оба хохотали и флиртовали, веселились и развлекались, и наделали много шума. Можно было подумать, что они в первый раз попали на Всемирный Шабаш…

– Куда они отправились потом? – нетерпеливо спросил Фауст.

– Эх, сударь, да разве об этом гному скажут? – вздохнул мусорщик. – Но постойте… взгляните–ка сюда. У меня есть кусочек пергамента, на котором сам Мефистофель написал несколько слов и отдал вон тому рыжеволосому демону, что стоит в сторонке, боком к нам – видите?

Рыжеволосый демон, о котором говорил гном, был не кто иной, как Аззи Элбаб, щегольски одетый и причесанный по последней адской моде; когда он улыбался, слегка прищуривая глаза, его лицо напоминало лукавую лисью мордочку. Тот самый Аззи Элбаб, которому выпала честь начать предыдущую Тысячелетнюю Войну меж силами Добра и Зла. Эта война, впрочем, велась по строгим правилам и больше напоминала рыцарский турнир, чем битву двух воинств. Аззи, выступавший от имени Зла, затеял тонкую интеллектуальную игру с Прекрасным Принцем, продемонстрировав неплохое знание людской психологии, однако в конце концов привел своего героя к настолько двусмысленной развязке, что Богиня Судьбы, судившая спор сил Света и Тьмы, засчитала очко в пользу Добра. Это обстоятельство сильно повредило карьере демона Аззи, ибо Великие Князья Тьмы не склонны прощать молодым демонам подобные промахи, даже несмотря на все их прошлые заслуги. Силы Зла рассчитывали на полную победу в Тысячелетней Войне, дающую право победившей стороне повелевать людскими умами на протяжении целой эпохи. Поэтому, когда пришла пора начинать новую Войну, Аззи попросту отстранили от дел, решив поручить это ответственное и почетное задание другому демону. Выбор пал на одного из Князей Тьмы, Мефистофеля; его противником стал архангел Михаил.

– И как же этот кусочек пергамента попал к вам в руки? – спросил у Рогни Фауст. – Неужели сам демон отдал вам его?

– Никак нет, – ответил гном. – Этот демон скомкал пергамент и в гневе швырнул его на землю – как раз в тот миг, когда Мефистофель со своим спутником исчез в облаке дыма и языках пламени, наделав много шуму…

– Отдай мне пергамент!

– Нет! Прежде вы дайте мне вина.

Недоверчиво глядя друг на друга, они обменялись сокровищами. Пока мусорщик жадно пил вино, Фауст развернул пергамент и пробежал глазами несколько неровных строк. Это был список географических названий; цифры, проставленные напротив каждого из них, обозначали календарные даты. Некоторые из указанных в записке мест были хорошо знакомы Фаусту (например, Париж); в других же (в Лондоне и в Пекине, при дворе Великого Хана) он ни разу не был. Прочитав список более внимательно, доктор Фауст заметил, что даты в нем различаются меж собой не на один десяток лет; кроме того, они относятся как к прошлому, так и к будущему. Одна из записей была выделена особо. На первом месте в списке стоял Константинополь, рядом – цифры: 1210. Фауст вспомнил, что это было время Четвертого Крестового похода, обернувшегося многими бедами для Европы. Очевидно, сценой для первой из тех ролей, которые по уговору с дьяволом должен был сыграть лже–Фауст, была выбрана столица Византии.

Углубившись в разгадку не слишком хитрых головоломок, знаменитый алхимик не замечал ничего вокруг себя. Он вздрогнул от неожиданности, когда возле самого его уха раздался негромкий вкрадчивый голос:

– Прошу прощения, кажется, вы говорили обо мне…

Оглянувшись, Фауст увидел, что рядом с ним стоит тот самый рыжий демон, на которого ему указывал Рогни.

– Но как вы могли узнать об этом? – удивился Фауст. – Ведь вы стояли так далеко, а мы разговаривали шепотом…

– Демоны всегда знают, когда о них говорят, – ответил ему Аззи. – Вас заинтересовал этот пергамент? Я готов удовлетворить ваше любопытство. Великие Князья Тьмы сделали Мефистофеля своим Главнокомандующим в новой Тысячелетней Войне меж силами Добра и Зла. От исхода поединка меж двумя могучими лагерями зависит судьба мира: та сторона, которая одержит победу, получит неограниченную власть над людьми сроком на целую тысячу лет. Вы видите, что соперничество Добра и Зла – не пустая забава, ибо предметом его является само Колесо Истории. Я рассчитывал занять высший руководящий пост в штабе Сил Тьмы, но на эту должность назначили Мефистофеля, и теперь я в лучшем случае буду вынужден довольствоваться второстепенной ролью помощника Главнокомандующего. Я, двукратный победитель конкурса на Лучшее Зло!.. Но ничего не поделаешь, договор уже заключен. Мефистофель условился с архангелом Михаилом, что он предложит Фаусту пять различных ситуаций. Тот выбор, который сделает доктор Фауст, будет оцениваться в пользу Добра или Зла по двум критериям: мотивам поступков и их результатам. Как обычно, судьей в этом споре станет богиня Судьбы, Ананке.

– Но ведь Фауст – это я! – воскликнул знаменитый алхимик. – Мефистофель по ошибке забрал вместо меня другого человека!

Несколько секунд Аззи смотрел прямо в глаза своему собеседнику, затем окинул его с ног до головы изучающим взглядом, от которого ученому доктору стало немного не по себе – казалось, демон может проникнуть в самые сокровенные глубины его души. Ни один мускул не дрогнул на лице Аззи; услышав ошеломляющую новость, он ничем не выдал своего волнения, однако опытный наблюдатель мог заметить, как напряглись мышцы его тела, словно перед решающей схваткой с сильным противником.

– Итак, значит, это вы ученый доктор? – переспросил демон.

– Да! Это я! Я… – Маргарита, стоявшая рядом с доктором Фаустом, с такой силой дернула его за рукав, что он поспешно прибавил: – А это моя подруга Маргарита.

Аззи кивнул ей, затем вновь обратился к доктору:

– Какой неожиданный поворот событий! Дело становится еще интересней.

– Только не для меня, – возразил Фауст. – Возможно, с теоретической точки зрения эта ситуация имеет свои плюсы, но мне–то каково скитаться по различным мирам в поисках справедливости! Все, чего я хочу, – это восстановить свои права. В конце концов, для разрешения спора меж силами Добра и Зла Мефистофель выбрал именно меня, и я должен занять свое место. Не могли бы вы помочь мне?

Погрузившись в размышления, Аззи расхаживал взад–вперед по примятой траве. Ему пришлось затратить немало сил, чтобы сохранить свою обычную невозмутимость. Информация, полученная от этого смертного, свалившегося с неба, как снег на голову, была слишком ценной, чтобы оставлять ее без внимания. Конечно, еще многое нуждается в разъяснении и детальной проработке; поспешные, необдуманные действия могут только повредить, думал Аззи. Вероятно, не следует предпринимать никаких шагов, прежде чем ему удастся разузнать самые мелкие подробности. Однако ему не хотелось упускать шанс нанести серьезный удар своему сопернику, Мефистофелю. Если смертный прав, то вот он, удобный случай продвинуться вверх по служебной лестнице! Не использовать его в своих целях может только начинающий чертенок, но никак не опытный, искушенный в интригах демон.

– Мы еще вернемся к этому разговору. Я свяжусь с вами позже, – промолвил наконец Аззи.

– О, неужели вы не дадите мне хотя бы слабую надежду! Скажите, куда мне теперь отправиться, чтобы найти Мефистофеля!

– Хорошо, – медленно произнес демон, – если вы решили догнать Мефистофеля и самозванца, выдающего себя за вас, то я дам вам один совет. Вам потребуется совершать путешествия во времени. Отправляйтесь к Харону и договоритесь с ним, чтобы он взял вас на борт своей ладьи.

– Премного вам благодарен! – воскликнул Фауст. Подхватив под руку свою спутницу, он скороговоркой пробормотал вторую часть заклинания, заготовленного в потайной комнате Ягеллонского Музея, и медленно растаял в воздухе.

Аззи внимательно наблюдал за тем, как две человеческие фигуры постепенно тают в воздухе. Сперва они стали похожи на две матовые стеклянные скульптуры, а мгновение спустя совсем исчезли – лишь два облачка легкого, прозрачного тумана чуть колыхались на том месте, где только что стояли двое людей. Ни шума, ни грохота, ни огненного фейерверка. Но не было и рваных клочьев сизого дыма, дурного запаха или резкого изменения цвета серебристого тумана, державшегося в течение нескольких секунд над поникшей травою – тех характерных признаков, по которым сразу можно определить работу чародея весьма низкого класса. Не так уж плохо для смертного, подумал Аззи. Вне всякого сомнения, этот человек – ученый доктор Фауст, знаменитый алхимик, молва о котором долетала даже до ушей Аззи.

Полночь миновала. Лунный свет посеребрил притихший луг, на котором еще недавно кипело буйное веселье. Бригада мусорщиков закончила уборку и теперь стояла в стороне. Санитары и ассенизаторы проводили стерилизацию тех мест, где нечистые твари рыли землю. Духи–экологи восстанавливали кору и листву деревьев, обожженную фейерверками и искрами адского огня, выращивали новую траву там, где дерн пострадал от острых копыт, и очищали загрязненную почву: неаккуратные демоны просыпали на землю ядовитые вещества во время ночного празднества.

– Вот и все, – сказал Рогни, бригадир мусорщиков. – Никогда еще не приходилось вывозить столько грязи, как в этом году!

– Да, праздник удался на славу, – рассеянно ответил Аззи, погруженный в раздумье.

– Ну, уж теперь–то мы можем наконец разойтись по домам? – раздраженно спросил Рогни. Ему досталась не слишком приятная работа – чистить и скрести этот широкий луг, выгребая из травы груды всякого мусора. Аззи поймал его на узкой подземной тропинке, проложенной гномами. Мурлыча себе под нос какую–то песенку, Рогни направлялся на Упсальский Слет Гномов. Местом его проведения был выбран поросший лесом холм неподалеку от Монпилиера, где можно петь и танцевать вокруг деревьев, украшенных разноцветными фонариками. Каждый год гномы из Упсалы собираются вместе, чтобы показать свое мастерство в исполнении старинных песен и танцев. Вам не найти более подходящего случая вынести на суд знатоков и ценителей искусства новые вариации на темы древних баллад, чем Упсальский Слет. Ни на каком другом празднике не пляшут столько, сколько на этом Слете. Гномы – консервативный народ; традиции имеют над ними огромную власть, поэтому они редко придумывают новые песни и танцы, предпочитая понемножку переделывать то, что уже было создано раньше, добавляя лишний шажок или поворот в каком–нибудь не слишком сложном па или лишнее словечко в коротком куплете. Рогни и еще несколько человек из его Пятерни разучили несколько новых поворотов в тарантелле. (Пятерней у гномов называется постоянная компания, в которой собирается от пяти до семнадцати персон. Она во многом похожа на семью, и к тому же имеет одно очень важное преимущество: гномы, составляющие одну Пятерню, по очереди платят за выпивку всей компании на вечерних пирушках.) Решив выступить со своим танцем на Слете, приятели договорились встретиться под Монплиером за несколько часов до начала праздника. Рогни, как обычно, опаздывал, и потому был очень недоволен, когда прямо перед ним неожиданно возник Аззи, загородив узенькую тропинку так, что гному не удалось незаметно проскользнуть мимо.

– Здрасте! – сказал Аззи, разглядывая гнома. – Кажется, я вас где–то видел…

– Конечно, – ответил ему Рогни. – В последний раз мы с вами разговаривали еще в конце предыдущей эпохи. Вы как раз собирались поместить мои сокровища в какое–то прибыльное дело… Кстати, раз уж мы снова встретились, то не могли бы ли вы наконец сказать мне, где теперь мои драгоценности?

– Все в порядке, приятель. Никуда твои сокровища не делись; они вложены в надежное дело и зарабатывают для тебя денежки. Деньги ведь должны работать, верно? – демон положил свою тяжелую руку на плечо гнома. – Я вижу, ты сейчас ничем не занят?

– Вы ошибаетесь, – возразил тот, пытаясь выскользнуть из–под руки Аззи. – У меня назначена встреча, и я очень тороплюсь…

– Встреча подождет, – сказал демон. – Я возьму тебя с собой. Нужно слегка прибрать один маленький лужок после очередного Всемирного Шабаша. Это очень легкая работа, она не займет много времени.

– Тогда почему бы вам самому ее не сделать?

– Я занимаю должность управляющего, а не исполнителя, – ответил Аззи. – Ну же, старина, не упрямься, пойдем со мной.

Рогни набрал побольше воздуху в легкие, готовясь дать этому развязному рыжему черту решительный отпор, но, поймав строгий, холодный взгляд Аззи, тотчас же растерял всю свою храбрость и покорно опустил голову. С демоном высокого ранга очень трудно спорить, особенно когда встречаешься с ним лицом к лицу. Даже у самого заурядного демона гораздо более грозный и внушительный вид, чем у самого важного гнома. По правде говоря, гномы вообще не страшные, и хотя многие из них владеют некоторыми магическими приемами, из–за маленького роста никто не принимает их всерьез. Когда не на шутку рассердившийся гном гневно хмурит свои густые брови, он выглядит очень забавно.

Демоны и гномы недолюбливают друг друга еще с тех незапамятных времен, когда они жили вместе. Надменные, гордые демоны никогда не признавали своих соседей–коротышек за равных. Они заняли практически все руководящие посты в большинстве административных округов, вытеснив гномов с политической арены. Демоны налаживали жизнь по своему вкусу, притесняя гномов. Гномы роптали, но ничего не могли поделать: у них не было ни своих людей в администрации, ни своей политической партии, ни четкой программы действий. На вечерних сборищах, на пирушках и на праздниках они, бывало, громко возмущались плохим правительством, сплошь состоящим из демонов. Порой раздавались призывы к неповиновению, однако дело не шло дальше слов. Гномы, воспитанные в глубоком уважении к закону и к его представителям, будь они хоть трижды черти, – до крайности консервативные и тяжелые на подъем существа. Немного пошумев, они обычно расходились по домам, ибо их сердцам милее всего на свете тихий домашний очаг и старинные обычаи, которым следовали их предки в незапамятные времена (если верить старинным сказаниям, то был золотой век, когда даже молодежь была трезвой и здравомыслящей, дети уважали и слушались старших, миром правили мудрецы, везде царили порядок и благополучие, и вообще в людях было больше толку, чем в наши смутные, тревожные дни). Демоны, напротив, новаторы по своей природе. К тому же они так раздражающе высокомерны, так вызывающе ведут себя, что простые, добродушные гномы очень тяготились подобным соседством. Шумные сборища, политическая борьба и интриги всегда были родной стихией демонов, в то время как гномы старались держаться в стороне от политики, предпочитая не решать проблемы, а попросту уходить от них. Поэтому, решив избавиться от неприятных соседей, они начали строить Подземные и Подгорные Чертоги, осваивая новую территорию, на которую до сих пор не ступало ни копыто черта, ни нога человека. Об этом отступлении Маленького Народа за Последний Рубеж сложено немало баллад и поэтических преданий. Вгрызаясь в земную кору, гномы открывали рудные жилы и находили драгоценные камни. Они постигали тайны обработки металлов и создавали такие шедевры ювелирного искусства, с которыми не могли сравниться изделия земных мастеров. Оставив мир подлунный и Царство Духов людям и демонам, гномы надеялись спокойно и мирно зажить в своих просторных пещерах и подземных дворцах, добывая драгоценности, разводя овец и маленьких мохнатых лошадок в долинах гор. Гномы не любят Потустороннего Мира, ибо придерживаются рациональных взглядов на вещи. Они также не очень любят людей и демонов, своих беспокойных соседей. Поэтому они без сожаления оставили свои бывшие владения, переселившись в тот мир, где они рассчитывали стать полновластными хозяевами. Демоны, конечно, не признали суверенитет нового Подземного Царства; они часто нарушали границы владений гномов. Однако с точки зрения демона Царство гномов – это всего–навсего большой и грязный угольный мешок, лазить в который недостойно джентльмена, заботящегося о чистоте своих ногтей; поэтому жизнь гномов в их заповедных Подгорных Чертогах была относительно спокойной.

– Да, кстати, где деньги, которые причитаются мне за уборку мусора? – спросил Рогни.

– Заработная плата за уборку мусора в стандартных серебряных монетах чеканки нынешнего года, имеющих хождение во всех трех Мирах, перечислена на твой текущий счет в Центральном Банке Преисподней. Ты можешь получить ее по первому требованию.

– Но ведь для этого нужно спуститься в самый Ад! Мы, гномы, никогда не бываем в тех краях!

– Тебе придется туда отправиться, приятель, если ты хочешь получить свои деньги.

– Как же так?.. Когда мы приходим туда, нам дают от ворот поворот. Вместо денег мы получаем отговорки. У нас требуют удостоверения личности и еще какие–то документы. Как будто сразу не понятно, что, раз гномы никогда не получают прав на вождение автомобиля, то, значит, никаких удостоверений у них нет и быть не может! И чего только ни придумают, лишь бы не дать ни гроша…

– Прекрати распускать слюни! – грубо оборвал его Аззи. Тоненький голосок Рогни отвлекал его от размышлений о возможных последствиях открывшейся ошибки Мефистофеля.

– Убираешь, убираешь этот мусор, не разгибая спины, и никто никогда даже спасибо не скажет, не угостит тебя ни праздничным обедом, ни добрым вином… – жалобно произнес гном.

– Покупай себе еду и вино сам, на свои собственные деньги! Для того и существует валюта! – отрезал демон.

Рогни вздохнул и засеменил прочь, созывая остальных гномов. Они еще долго жаловались друг другу на грязную работу, которой заставили их заниматься демоны за мизерную плату, но больше всего их огорчало то, что им не досталось ни капли вина. Так, ворча, они откапывали лопатами вход в подземный коридор, по которому они добрались до места, где проходил Всемирный Шабаш. Гномы всегда путешествуют под землей, роя извилистые ходы, словно кроты, прокладывая новые тоннели там, где старых нет или они обвалились, размытые грунтовыми водами. Конечно, это требует огромных усилий и зачастую не оправдывает затраченного труда, особенно в наше время, когда весь мир опутан сетью больших и малых дорог. Но гномы всегда оставались верны своим традициям, они и сейчас продолжают делать все по старинке; к тому же им удобнее ориентироваться под землей: в проложенном своими руками тоннеле трудно сбиться с пути.

Расчистив, наконец, вход в свое подземелье, гномы один за другим нырнули в круглую дыру; тот, кто спускался последним, прикрыл вход куском дерна, словно крышкой. Лужайка приняла самый обычный вид, как будто здесь никогда не происходило ничего особенного. Праздник прошел, и уборка была закончена. Аззи, официально назначенный руководителем ремонтно–восстановительных работ, мог отправляться по своим делам.

Но рыжеволосый, похожий на хитрого лиса демон не спешил покидать залитую лунным светом поляну. Он все еще был погружен в свои мысли о двух Фаустах – настоящем и мнимом. Что же все–таки происходит, спрашивал он себя. Итак, Мефистофель, от имени Комитета Эпохального (иначе – Долгосрочного) Планирования и с согласия архангела Михаила, предложил Фаусту ряд ситуаций – ключевых моментов мировой истории, – в которых «подопытный» смертный каким–то образом сможет повлиять на судьбы людей. Фауст принял эти условия. По–видимому, сейчас Мефистофель перенес его в ту точку пространства–времени, откуда должна была начинаться вся тщательным образом спланированная вереница событий, а проще говоря, приступить к решающему опыту и тем самым положить начало новой Тысячелетней Войне меж силами Добра и Зла. Однако тот, кто находится сейчас в руках Мефистофеля, – не Фауст, а самозванец, выдавший себя за ученого доктора и занявший его место!.. А Мефистофель, похоже, даже не подозревает о подмене… Странно.

Это, конечно, могло быть простой случайностью – тем неожиданным поворотом событий, от которого не застрахован никто, и который одинаково может играть на руку как силам Зла, так и силам Добра. Однако под видимостью случайного стечения обстоятельств мог скрываться чей–то хитроумный план.

Раздумья привели Аззи в дурное расположение духа. Вообще–то у него был легкий характер, и он всегда слыл веселым и даже довольно добродушным демоном; однако события последних дней кого угодно превратили бы в угрюмое и озабоченное существо. Его обошли чином, предоставив почетное право начинать новую Тысячелетнюю Войну другому демону. Он до сих пор никак не мог примириться с тем, что Великие Князья Тьмы предпочли ему Мефистофеля, простоватого, ничем не примечательного демона, хотя до сих пор он и сам вроде бы не так уж плохо справлялся с порученным ему заданием. И теперь этот пустозвон и выскочка Мефистофель с таким гордым и важным видом появился на Всемирном Шабаше со своим лже–Фаустом, словно уже получил в свои лапы неограниченную власть над обоими Мирами…

К чему же приведет такой поворот событий? На чью сторону склонятся весы? Какой из двух противоборствующих сил было выгодно, чтобы с самого начала настоящий Фауст выбыл из игры? И, конечно, самое главное: кто за всем этим стоит? Чем дольше Аззи ломал голову над своими непростыми вопросами, тем определеннее он склонялся к мысли о том, что подмена знаменитого алхимика каким–то неизвестным лицом – совсем не случайное событие. Кто–то заранее подготовил почву для хорошо продуманной интриги. Будучи демоном самых широких и передовых взглядов, Аззи во многом расходился с общепринятым мнением, предпочитая самостоятельно судить обо всех и вся; однако Теория Конспирации, новейшее достижение ведущих аналитиков Преисподней в области интеллектуального прогноза, не относилась к числу тех вещей, на которые он глядел свысока, как на идеи, пережившие свой век. С нею Аззи считался и принимал ее на веру, как апостол Павел слова своего возлюбленного учителя Христа.

Итак, кто–то построил довольно удачную и хитрую ловушку. Что ж, на то демону и голова, чтобы раскрывать тайны и распутывать самые сложные интриги! Он, Аззи, разгадает эту непростую головоломку и, конечно, постарается извлечь свою выгоду из сложившейся ситуации.

Сделав самые первые выводы и намечая общий план действий, Аззи почувствовал, что его пасмурное настроение сменяется бодрым и оживленным. Ничто так быстро не приводит демона в хорошее расположение духа, как отгадывание чужих тайн и обдумывание своей собственной стратегии в предстоящем состязании умов. Ничто так не льстит его самолюбию, как возможность перехитрить какого–нибудь хитреца, тем самым показав свою ловкость, сноровку и находчивость в подобного рода делах.

Аззи обеими руками ухватился за такую блестящую возможность. В последнее время ему поручали работу, не требующую высокой квалификации, и он чувствовал, как нерастраченные силы бурлят и клокочут в нем, словно вода в перегретом паровом котле. Ожидая, что его назначат Верховным Главнокомандующим в предстоящей Тысячелетней Войне, он не позаботился об иной интересной работе для себя, и теперь оказался в тени, занимаясь различными мелкими, рутинными делами, которые лишь раздражали его. Но раскрытие посторонней интриги, вмешавшейся в вечный спор Добра и Зла, – вот это занятие для профессионала высокого класса, не какое–нибудь жалкое подметание лужаек после Великого Бала! К тому же в голову Аззи пришла очень удачная мысль: он догадался, с чего нужно начать свою контринтригу.

Бросив последний взгляд на широкий луг, мирно дремлющий после разгульного Всемирного Шабаша, он стремительно взвился в воздух, вертясь, словно ярмарочное огненное колесо, разбрасывая вокруг себя ослепительные алые и белые искры, и наконец исчез под аккомпанемент оглушительного треска, устроив настоящий праздничный фейерверк над притихшим лугом. Попробовал бы какой–то жалкий смертный показать такое напоследок!

Оказавшись в пространстве бесконечного Эфира, Аззи повел себя более осмотрительно, и уже не выделывал тех фигур высшего пилотажа, которые он показывал над зеленым лугом близ города Рима, местом проведения Всемирного Шабаша. Он направился прямо на Юг Преисподней, где располагалось одно из отделений Хранилища Летописей Инферно. Ему приходилось бывать в тех краях несколько раз, так что он не рисковал сбиться с пути: память на места у демонов отменная. Он собирался заглянуть в некоторые бумаги, хранящиеся в Южном Отделении Хранилища. Конечно, большинство этих документов помечены грифом «Совершенно Секретно», «Секретно» или «Для служебного пользования», что весьма осложняет простым демонам доступ к ним; однако изобретательный Аззи придумал довольно простой план, как обойти подобные препятствия.

Он обогнул главный корпус Южного Отделения Хранилища, угрюмое серое многоэтажное здание, битком набитое погибшими душами, бойко стучащими по клавишам бесчисленных компьютеров, – несчастными созданиями, осужденными на вечную адскую скуку от тупой, однообразной, бессмысленной работы, лишь изредка прерываемую короткими перекурами, во время которых можно перекинуться с соседями парочкой слов или услышать новый непристойный анекдот (силы Зла очень снисходительны к грешникам во всем, что касается дурных привычек и манер). Войдя в скромную таверну за углом главного корпуса, он позвонил своей приятельнице Уинифред Феие, очаровательной юной особе, занимающей довольно скромный пост руководителя подотдела в Отделе Протоколов Хранилища.

– Привет, малышка, как делишки? – Аззи решил начать разговор в веселой и непринужденной манере, не так давно вошедшей в моду – именно она больше всего нравилась его молоденькой подружке.

– Аззи!.. Вот так сюрприз! Сколько зим, сколько лет! Мне кажется, уж никак не меньше нескольких веков…

– Ты сама понимаешь, малыш: дела, заботы… Если хочешь творить Зло в этом мире, приходится крутиться.

Четверть часа спустя они сидели в уютной угловой кабинке той самой таверны, из которой звонил Аззи. Хозяин подал им коктейли: мятный с ликером для Винни, «Прощальный Кубок Демона» для Аззи. Потягивая коктейли из высоких стаканов, они вспоминали былое и перебирали всех своих общих знакомых: старину Лисовского, служившего теперь главным механиком по ремонту «железных дев» в Отделении Вечных Мук, сеньориту Мари–Хуану, личного секретаря Асмодея, и совсем еще молоденького Лисса–Чернобурова, который сперва был помощником младшего повара в ресторане «Зло–Деи», а теперь состоял при заместителе заведующего поставками провизии для всей Адской кухни. В огромном камине, возле которого находилась их кабинка, весело плясал огонь; негромкое потрескивание горящих поленьев вплеталось в протяжный мотив старинной баллады о Трое, которую вполголоса напевал слепой старик, сидевший в углу. Слепой перебирал своими длинными пальцами струны лютни – их нежный звон несколько смягчал суровый напев героической баллады.

– Ах, Аззи, мы чудесно провели время, но, к сожалению, мне пора возвращаться к своим бумагам, – прощебетала Винни, осушив несколько стаканов мятного коктейля. – Надеюсь, это не последняя наша встреча. Ты мог бы заглядывать почаще.

– Спасибо, крошка. Кто знает, может быть, мне и удастся выкроить несколько свободных часов в ближайшем столетии… Послушай, Винни, у меня есть к тебе небольшая просьба. Если ты не откажешься ее выполнить, то тем самым окажешь мне огромную услугу. Я пишу одну статейку для «Сатаник Таймс». Она посвящена условиям договоров и соглашений меж силами Добра и Зла. Один из таких договоров пока еще не опубликован ни в каких открытых источниках информации. Кажется, он связан с нынешней Тысячелетней Войной.

– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Дня два тому назад я получила этот договор – его нужно было внести в каталог хранящихся у нас документов, а затем сдать в архив.

– Мне бы хотелось взглянуть на него.

Винни встала со своего мягкого кресла, собираясь уходить. Она была очень миниатюрным созданием – даже меньше среднего роста маленьких чертенят. Модная стрижка «под фею» подчеркивала своеобразный овал ее заостренного к подбородку лица, что придавало ему сходство с сердечком. Но живые черные глаза Винни, прикрытые длинными пушистыми ресницами, заставляли забыть о таких мелких недостатках ее внешности, как слегка вздернутый нос и чуточку широковатые скулы.

– Я принесу его сюда, как только мне удастся выкроить свободную минутку. Например, во время следующего перерыва. Ты подождешь?

– Винни, ты прелесть! Поскорее, пожалуйста! – воскликнул Аззи.

И Винни выпорхнула из таверны, качнув бедрами так, что ее коротенькая юбочка взметнулась, высоко обнажив стройные ноги. Аззи уселся поудобнее и стал терпеливо ждать. Часы тянулись медленно. Время от времени в таверну заглядывали мелкие чиновники из Министерства Внутренних Адских Дел – перекусить и послушать местные сплетни. Было довольно темно – такой полумрак обычно окутывает землю в дождливые дни поздней осени. Временами моросил дождь – редкие капли барабанили по просвинцованным стеклам таверны. Аззи лениво перелистывал страницы старого еженедельника «Инфернал Интернал Таймс» – журнала, принадлежащего Министерству Внутренних Дел Ада. Без всякого интереса просматривая заметки, где рассказывалось о событиях двухнедельной давности, он потягивал из маленькой чашечки кофе по–дьявольски. Рецепт приготовления этого напитка в общем мало отличается от обычного, за исключением одной детали: при варке кофе по–дьявольски в кипящий кофе обычно добавляется кокаин. Этот сильный наркотик не только не запрещен на территории Инферно, но, напротив, рекомендован к употреблению: существует особый закон, вменяющий в обязанность чиновникам Министерства Внутренних Дел Ада проверять его концентрацию в винах, которыми причащаются во всей Преисподней.

Наконец, когда терпение Аззи уже начало иссякать, на пороге таверны появилась Винни.

– Я принесла договор! Но я не могу отдать его тебе даже на несколько часов – мне надо будет вернуться и положить этот документ на место как можно скорее, пока его не хватились.

И она передала Аззи плотный хрустящий пакет.

– Спасибо. Мне нужно всего лишь взглянуть на него – это займет не более нескольких минут.

Достав из пакета несколько свитков пергамента, он осторожно развернул их. Винни аккуратно придерживала концы листов снизу, чтобы Аззи удобнее было читать. Быстро просмотрев несколько документов, демон наконец нашел то, что искал: договор между Фаустом и Мефистофелем. Все длиннейшие формулировки пунктов договора были выписаны чересчур подробно и аккуратно, так что у Аззи возникло интуитивное ощущение хитрой ловушки, скрытой за этими громоздкими фразами. Он начал внимательно читать документ:

«Настоящим договором утверждается, что Иоганн Фауст, проживавший в различных городах Земли, и в настоящий момент предположительно находящийся в Кракове…»

А чуть ниже в скобках было сделано примечание:

«Вышеназванный Фауст собственной персоной, или тот, кто носит это имя».

Тот, кто носит это имя?

Чуткий нюх подсказал Аззи, что именно здесь собака зарыта.

Это маленькое дополнение могло служить для признания лже–Фауста законным действующим лицом в предстоящих испытаниях, исход которых должен разрешить Тысячелетний Спор Добра и Зла.

Но если участником этого Спора мог стать любой из смертных, зачем тогда нужно было упоминать имя доктора Фауста в самых первых строках важнейшего документа?

Аззи пропустил несколько строк, переходя к пунктам, подробно излагавшим условия сделки.

«…каковой Фауст (Какой именно? – подумал Аззи) обязуется предоставить свою персону для участия в пяти экспериментах, условия которых изложены в приложении к данному документу. В каждой из вышеупомянутых пяти ситуаций Фауст будет поставлен перед некоторым выбором, где он должен будет действовать без каких–либо дополнительных указаний и инструкций со стороны. Единовластным судьею этих событий назначается Ананке, которая будет рассматривать действия Фауста с точки зрения Добра и Зла, Света и Тьмы, а также других взаимопротивоположных категорий, в рамках которых может быть разрешен данный Тысячелетний Спор.

Нижеследующим особо оговаривается, что во время проведения вышеозначенных экспериментов вышеназванный Фауст будет руководствоваться в своем выборе исключительно собственной свободной волей (в том смысле, в каком этот термин обычно истолковывается)…»

Отложив пергамент в сторону, Аззи спросил:

– Кто же составлял этот договор? Вряд ли архангел Михаил способен на такое…

– Известно кто, – ответила Винни.

– Никогда бы не подумал, что у него столь сильный талант по части крючкотворства. Тут есть такие перлы, которые привели бы в восторг знаменитых профессоров из Института Прикладного Очковтирательства.

– Между прочим, Михаил изучал казуистику, – сказала Винни. – По крайней мере, так говорили у нас. Он утверждает, что невозможность достаточно убедительного притворства ставит лицемера в крайне невыгодное положение, и что Добро отнюдь не пострадает…

– Гм… Однако здесь сплошные двусмыслицы, – глаза Аззи снова забегали по строчкам. – Вся эта болтовня насчет свободы воли вполне может быть ложным следом… Положим, так оно и есть. Тогда что же отсюда вытекает? От чего конкретно хотел отвлечь внимание составитель этого договора?

– Не знаю… По правде говоря, у меня нет ни одной зацепки, – Винни взмахнула своими длинными ресницами.

– Это вполне естественно, душенька моя, – улыбнулся Аззи, сворачивая пергамент и протягивая его через стол Винни. – Зато я, кажется, догадываюсь, у кого они могут быть.

Та особа, у которой, по мнению Аззи, мог найтись ключ к разгадке этой сложной интриги, звалась Лахесис. Она была старшей из трех сестер, распоряжавшихся судьбами смертных, и многие считали ее самой мудрой из них.

Три пожилые дамы, дочери Зевса, проводят свои дни за деликатной и тонкой работой – они прядут и отмеряют нити человеческих судеб, обрезая каждую нить в том месте, где человеку суждено умереть. Самую ответственную работу делает Лахесис. Клото, свивающая свою бесконечную пряжу из грубого льна земного бытия, – весьма жизнерадостная старушка; ее пальцы уже настолько привыкли к работе, что справляются с ней машинально, и это позволяет ей весь день дремать или предаваться сладким грезам о давно прошедших временах. Атропос, которая перерезает жизненную нить, лишь выполняет указания Лахесис: ну–ка, отрежь эту ниточку вот здесь, дорогая, а потом другую – вон там: ее обладателю вскоре суждено умереть. Конечно, прясть и резать нитки – не слишком тяжелый труд, и у двух сестер остается много свободного времени, которое они коротают за бесконечными пасьянсами и чаепитиями с тортом (по–видимому, заменяющим им насущный хлеб). Из всех трех только Лахесис присущи рассудительность и здравый смысл; именно она определяет, как долго будет жить каждый человек, и даже (если верить тому, что говорит молва) какой смертью он умрет. Это высокая, суровая пожилая дама с вечно пасмурным и чем–то озабоченным лицом. Она состоит в дальнем родстве с Ананке и даже с самой Великой Матерью, древнейшей из богинь, которую навещает по большим праздникам; все же остальное время она посвящает работе – недремлющим оком следит она за качеством льна, из которого прядет нить Клото, успевая при этом отдавать распоряжения Атропос и наделять каждого смертного его собственным жребием.

Мойры, как в древности называли сестер, очень стары; они являются живым памятником той далекой эпохи, когда герои античных мифов и легенд были еще живы. Они помнят те времена, когда Геракл и Ахиллес были еще детьми; более того – они держали в своих руках жребии величайших мужей и прекраснейших жен Древней Греции. Считается, что они неким таинственным образом сосуществуют со вселенной, населенной персонажами из средневекового фольклора: ангелами и чертями, злыми и добрыми духами. Этот парадокс параллельного существования нескольких миров объясняется в рамках Квантовой Теории Великого Объединения Духа, в которую многие верят, и каковую до сих пор еще никому не удавалось испытать иначе, как на своем личном опыте.

Навестить Вещих Сестер было весьма непростой задачей. Трудности, однако, заключаются отнюдь не в том, чтобы попасть в мир, где они живут (Мойры – большие домоседы: облюбовав себе укромный уголок вне Пространства и Времени, они не покидают его уже несколько земных тысячелетий; со Вселенной, окружающей их скромную обитель, их связывает лишь прочная нить Непредвиденной Случайности); но всякий раз, посещая этих милых дам, вы чувствуете себя немного не в своей тарелке. Для того, чтобы добиться от трех сестер какой–нибудь пустяковой услуги, нужно быть искусным дипломатом. Все же Аззи решился нанести Мойрам визит: его не покидало ощущение, что он находится на правильном пути. Лахесис, приходящаяся дальней родственницей Ананке, имела репутацию мудрой и проницательной особы; поговаривали даже, что она разбирается в мотивах поступков созданий Света и Тьмы не хуже опытного психоаналитика.

Прежде чем отправляться на тот край Вселенной, где обитают вершительницы человеческих судеб, демон обошел несколько магазинов в поисках какой–нибудь милой вещицы, которую можно поднести даме: Лахесис обожала получать подарки и хранила груды скопившегося за несколько тысячелетий добра в обширной кладовой, пристроенной к небольшому греческому храму в классическом стиле, где три сестры проводят свои дни за бесконечной работой. За несколько тысяч лет кладовую не раз приходилось расширять и перестраивать: ведь пока Мойры держат в своих руках нить жизни, поток пожертвований от желающих повлиять на Судьбу не прекращается.

Наконец хлопоты Аззи увенчались успехом: в одной из мелких лавчонок, торгующих антиквариатом, он нашел подходящий подарок – серебряное чайное ситечко. Это была изящная маленькая вещичка, сделанная в древнем Китае. Время не пощадило безымянного мастера, чьи руки трудились над этой красивой безделушкой, но не во власти времени было уничтожить плод его труда, и чистое серебро сохранило искусную тонкую чеканку, украшавшую ободок ситечка. С этим подарком, аккуратно уложенным в коробочку, перевязанную лентой, Аззи отправился прямо к маленькой красной звездочке, находящейся на самом краю той области пространства, которую земные астрономы называют Угольным Мешком.

Глубоко вздохнув несколько раз, как это делают опытные пловцы, прежде чем войти в бурное море, он нырнул в облако густой межзвездной пыли. Мощные силы подхватили и закружили его, швыряя из стороны в сторону, словно в стремительном водном потоке – в здешних краях никогда не бывает спокойно. Потратив немало времени, он все же сумел добраться до цели своего путешествия – горной лужайки, где стоял небольшой кирпичный домик трех сестер. За этим аккуратным домиком возвышался храм, возведенный в древнегреческом стиле, окруженный обширными пристройками – в них хранились дары, которые на протяжении многих веков присылали Мойрам смертные в надежде изменить свою судьбу и получить еще хотя бы несколько дней жизни, прежде чем их души отправятся бродить по бесконечным лугам мрачного царства Аида.

– Входи, дорогой, – сказала Лахесис, распахивая перед Аззи дверь. – Атропос, Клото, вы только посмотрите, кто к нам пришел!

– А! Это же симпатичный молодой демон Аззи, – сказала Атропос.

«Чик–чик», – по–птичьи чирикнули ножницы у нее в руках, и обрезанные кусочки льняной пряжи упали на пол.

– Осторожнее! – воскликнула Лахесис. – Ты и так уже отрезала несколько нитей на целый дюйм выше тех меток, которые я специально для тебя поставила! А ведь каждый сантиметр – это десять лет человеческой жизни!

– Какая разница, – ответила ей Атропос. – Они все равно растратили бы эти годы напрасно.

– Это не оправдание, – заметила Лахесис. – Ведь все нити в ткани Земного Бытия тесно связаны друг с другом, и каждому из смертных должно быть отпущено строго определенное количество лет, которые он может тратить на что ему вздумается. И ни богам, ни могучим Духам, ни смертным не дано изменить существующий в мире порядок вещей.

– Невелика беда! – с вызовом произнесла Атропос. – В следующий раз я просто прибавлю кому–нибудь лишний дюйм или даже два – и дело с концом!

Пожав плечами, Лахесис повернулась к гостю:

– Как тут с ними управишься? Знаешь, за каким занятием я застала ее на прошлой неделе? Она завязывала узелки на нитях, прежде чем обрезать их. Я спросила, зачем она это делает, и что же я услышала в ответ? Что ей просто захотелось посмотреть, как отнесутся смертные к узелкам на нити своей жизни. А Клото все видела и промолчала! Ей безразлично, что там дальше происходит с нитью. Я подала заявку в Центральное Хранилище, чтобы они заменили Атропос, хотя, конечно, нам было бы тяжело с ней расстаться – ведь мы столько лет уже вместе. И, представь себе, только через неделю я получила ответ из Центрального. У них, видишь ли, имеется особое постановление государственной гражданской службы. Оказывается, только одна Атропос может выполнять эту работу; сместить ее никак нельзя, ибо это приведет к нарушению старых традиций, и к тому же противоречит нескольким пунктам инструкции о порядке найма и увольнения. Как будто на свете нет вещей важнее, чем какие–то инструкции и традиции!

– Ах, – вздохнул Аззи, – я, видно, выбрал неподходящий час для визита. У вас и без меня полно хлопот, а я пришел по одному важному делу…

– Не волнуйся, дорогой, – улыбнулась ему Лахесис. – А уж о том, чтобы покинуть нас в ближайшие несколько часов, даже не мечтай. Это чайное ситечко – прелестнейшая вещица, и чай у нас закипел как раз вовремя… Итак, с чем ты к нам пожаловал?

И Аззи рассказал ей все, что знал, о новой Тысячелетней Войне, о весьма двусмысленных фразах в договоре, главным составителем которого, как это ни странно, являлся архангел Михаил.

– Ты не доверяешь Михаилу, – сказала Лахесис, – и в этом ты абсолютно прав. Ты же знаешь, когда дело касалось вечной борьбы двух ваших систем, он вел себя, словно одержимый. Его горячая, почти фанатическая приверженность идеалам Добра еще возросла за последнее время. Мне кажется, он не остановится ни перед чем, только бы выиграть эту Войну и доказать свою правоту. Боюсь только, своими неосторожными поступками он навлечет на свою голову большие неприятности… Между тем, эта самая оговорка насчет свободы воли может дать ему возможность повернуть дело и так, и этак. Свобода воли – вещь слишком неопределенная, и истолковывают ее по–разному. Сделаешь ее предметом тяжбы – не жди от суда единодушного и скорого решения. Возможно, он заранее кое–что рассчитал, и хочет использовать эту неоднозначную формулировку в своих целях – неважно, будет ли участвовать в задуманном эксперименте подлинный Фауст или его двойник… Желала бы я знать, как сможет Ананке судить мотивы поступков того, кто будет находиться под страшным давлением со всех сторон? Думаю, ей придется оценивать его действия скорее по их результатам, чем по изначальным намерениям. Если это так, то Михаилу нужен человек, действия которого можно было бы предсказать заранее.

– Но зачем понадобилось выводить из игры настоящего доктора Фауста?

– В том–то и заключается вся трудность эксперимента с Фаустом, что его поступки практически непредсказуемы. Это непростой человек; по–видимому, он сильно отличается от остальных смертных. Легенды о докторе Фаусте, которые дошли до нас, позволяют сделать о его характере самые противоречивые и парадоксальные выводы. Некоторые считают его хвастуном и шарлатаном, но, с другой стороны, нельзя не признать, что он один из лучших магов на всей Земле, и к тому же глубокий мыслитель и философ. Михаил прекрасно знал, что Мефистофель не будет возражать против того, чтобы Фауст стал соучастником спора меж двумя великими силами. Однако предсказать действия настоящего Фауста Михаилу будет крайне трудно. Мак Трефа – гораздо более удобный кандидат: недоучившийся студент–богослов – однако, уже успевший кое–что повидать на своем веку; человек, переживший тяжелые времена, за которым наверняка числится не одно дурное дело, но, тем не менее, уважающий буржуазную мораль своего времени. Так, должно быть, подумали специалисты из Аналитического Центра, служащие Светлым силам, когда они тайком прощупывали этого малого по заданию архангела Михаила.

– Вы хотите сказать, что Михаил втянул Мака в это дело? – спросил Аззи. – Подал ему идею ударить доктора Фауста дубиной по голове и забраться в его дом, зная наверняка, что туда в тот же час направится Мефистофель, который примет мошенника за знаменитого ученого?

– Не совсем так… Только не вздумай ссылаться на меня, если кто–нибудь случайно спросит у тебя про источник информации, но я слышала кое–что об этой истории. Многие ангелы считают ее удачной шуткой Михаила, благодаря которой Небесам удастся посрамить самонадеянного Мефистофеля. Конечно, сам Михаил не занимается такой грязной работой. Для этого есть Ангел Гавриил, весьма ловкий исполнитель самых деликатных поручений Высших Сил Света. Он явился Маку, когда тот сидел в таверне, и склонил его на этот бесчестный поступок, уверяя, что он зачтется в пользу Мака как Доброе Деяние. К чести Мака надо сказать, что он согласился не сразу. Он ответил ангелу, что даже самая благая в мире цель не может оправдать убийство. Охваченный благочестивым негодованием Гавриил возвел глаза к небу и прочел Маку целую проповедь. Он отнюдь не имел в виду убийство! Ничего страшного с доктором Фаустом не произойдет! Нужно только оглушить его ударом по голове (но так, чтобы, упаси Боже, не покалечить почтенного алхимика) и вытащить кошелек из его кармана, затем проникнуть в дом и взять еще несколько мелких вещиц. «Это смахивает на грабеж», – сказал Мак, пристально глядя на златокудрого ангела в белоснежных одеждах. «В некотором смысле», – ответил Гавриил, отводя глаза. – «Но если отдать десятую часть добычи на благотворительные цели, этот грех вам простится».

Полюбовавшись серебряным чайным ситечком, Лахесис отложила его в сторону:

– Вот все, что я слышала по этому поводу.

– Очень, очень интересные новости, – задумчиво произнес рыжий демон, внимательно выслушавший ее рассказ. – Не знаю, как и благодарить вас за них.

– Я поделилась с тобою информацией во имя Общего Блага, – сказала Лахесис. – Мы, Мойры, не участвуем в войнах меж Светом и Тьмой, соблюдая нейтралитет. Но чувство долга обязывает нас разоблачать обман и мошенничество везде, где мы их видим – независимо от того, кто и с какой целью их совершает. Может случиться так, что я вынуждена буду кому–нибудь рассказать про тебя и про твои дела. Надеюсь, ты не рассердишься на меня за это.

– Конечно, нет, – ответил Аззи. – Тот, кто оставляет улики против себя, заслуживает поражения. Таков закон. Однако мне пора, прощайте, матушка!

– Что ты собираешься делать с этой информацией? – спросила Лахесис.

– Пока еще не знаю, – ответил Аззи. – Сперва, конечно, я придержу ее, наслаждаясь обладанием столь ценными сведениями. Затем подумаю, можно ли ее использовать в своих целях.

И, отвесив прощальный поклон, он растаял в воздухе.

– Где мы находимся? – спросила Маргарита. Она оправила свое платье и пыталась привести в порядок волосы, растрепавшиеся во время их головокружительного полета.

Вынырнув из бескрайней голубизны, они приземлились у подножья холма, на вершине которого стояло прекрасное здание из белого мрамора с высокими колоннами. Прямо перед ними раскинулась базарная площадь. Смуглые, малорослые мужчины покупали и продавали ковры, гобелены, плащи, домашнюю утварь и другое добро. За площадью виднелись черные, коричневые и серовато–бурые островерхие палатки, – издалека могло показаться, что там раскинули свой лагерь бедуины.

– Так где же мы все–таки находимся? – повторила Маргарита.

– В Афинах, – ответил ей Фауст. – Вон то высокое белое здание на холме – Парфенон.

– А эти люди? – Маргарита махнула рукой в сторону рынка.

– По–моему, это торговцы.

Маргарита вздохнула:

– И это та самая Греция, о которой в нашей приходской школе рассказывали столько разных историй? Если бы ты не сказал мне, я бы сама ни за что не догадалась.

– Ты, конечно, имеешь в виду Древнюю Грецию, прекрасную страну с высочайшей культурой. А мы пока еще находимся в нашем времени. За тысячу с лишним лет здесь многое изменилось. Но Парфенон стоит на вершине холма, как и много веков тому назад. Его стройные дорические колонны гордо вырисовываются на фоне небесной синевы, словно бессмертные стражи всего, что есть в мире подлинно ценного, непреходящего, вечно прекрасного.

– Ну, хорошо, – сказала девушка. – Но зачем мы прилетели сюда? Я думала, мы отправимся прямо на берег Стикса…

– Река Стикс течет в Греции.

– Что?.. Здесь, в Афинах?

– Нет. Где–то в Греции… Я решил, что сначала лучше отправиться сюда и расспросить обо всем афинян.

Маргарита покачала головой:

– Меня беспокоит вот что: в школе нам говорили, что этой реки на самом деле никогда не существовало на свете. Как же ты собираешься спрашивать дорогу?

Фауст улыбнулся ей так, как взрослый человек улыбается ребенку, задавшему глупый вопрос:

– Существует ли архангел Михаил?

– Конечно, существует.

– А Святой Грааль? Существует ли он?

– Так говорят, – неуверенно ответила Маргарита.

– Тогда существует и Стикс, поверь мне. Если существует один воображаемый предмет, то и другие тоже должны существовать.

Маргарита фыркнула:

– Ну, если ты так думаешь…

– Конечно, я так думаю! – воскликнул Фауст. – Кто из нас ученый и маг, в конце концов?

– Ну, конечно, ты, – сдалась Маргарита.

Доктору Фаусту было известно, что подземный поток Стикс выходит на поверхность где–то на территории Греции, затем вновь спускается под землю и долго петляет там, неся свои мрачные воды сквозь бесконечные века и пространства, пока не достигнет самого Тартара. Если верить старинным картам, эта река вытекает из просторного грота и бежит по унылой равнине, где почти никогда не светит солнце, затем ныряет в темное ущелье. Крутой спуск ведет из этого ущелья к огромной пещере – входу в саму Преисподнюю, куда катит темные волны Стикс. В древности этим классическим путем в подземное Царство Аида пользовались не только боги и души умерших, но и живые люди – легендарный Орфей, искавший свою Эвридику, и могучий герой Тесей, спустившийся в Ад, чтобы попытаться отнять прекрасную Елену у Ахиллеса. Фауст напомнил своей спутнице об этом подвиге Тесея.

– Кто такая Елена? – спросила Маргарита.

– Одна из самых знаменитых женщин в мире, – ответил ей Фауст, – прославившаяся своей непревзойденной красотой. Из–за нее разгорелась жестокая война и был разрушен великий, могущественный город.

– Ах, так… – задумчиво произнесла Маргарита. – А что нам нужно от этой женщины?

– Скорее всего, мы не встретимся с нею. Царство Аида велико; да к тому же с тех пор, как Елена покинула сей мир, прошел не один век. Если волею всемогущего случая мы все–таки встретимся с нею, она, возможно, даст нам дельный совет, как попасть в Константинополь, в год 1210, и сместить наглого самозванца Мака с того места, которое по праву принадлежит нам.

– Ну, хорошо. Кажется, ты собирался спросить дорогу у этих людей? Боюсь, они не сумеют правильно назвать даже имя города, в котором находятся, а уж о каком–то там мифическом Стиксе и вовсе понятия не имеют.

– Никогда не суди о людях по их внешнему виду, дорогая, – сказал Фауст. – Внешность обманчива. Готов поспорить, что во всей толпе найдется хоть один человек, который знает путь к Стиксу.

И он повел Маргариту к небольшой группе людей, со всех сторон окруживших разносчика кофе.

– Ага! Что я тебе говорил? – воскликнул Фауст. – Кофе! Этот напиток еще только входит в моду во всей остальной Европе. Как видишь, они совсем не отсталые дикари.

Пробираясь сквозь толпу, он прокричал с певучим коринфским акцентом, приобретенным еще в студенческие годы на уроках греческого языка:

– Добрые жители славного города! Не укажет ли мне кто–нибудь путь к реке Стиксу, который, если верить молве, находится где–то в Гелласе?

Мужчины, пившие кофе в стороне, переглянулись между собой. Один из них негромко произнес на дорийском диалекте:

– Альф, разве Стикс протекает не в Феспронтии, где твой дядюшка недавно приобрел новый земельный участок?

– Ты, наверное, имеешь в виду Ахерон, – ответил ему тот, кого звали Альфом. – Он впадает в Стикс у Гераклеи–на–Понте. Однако есть более прямой и короткий путь до Стикса. Отправляйтесь в Колон и плывите вниз по течению реки Коцит. Она впадает в Стикс сразу после того, как ныряет в обширные пещеры в Ахерузии.

– Да, это самый лучший путь, – подтвердил его слова другой мужчина, стоявший рядом. – Вы не собьетесь с дороги, если только будете внимательно смотреть по сторонам. Когда вы увидите, что оказались в мрачной долине, где не растет ничего, кроме осокоря и бледных цветов асфоделя, – знайте, что вы достигли берегов Стикса. Ну, а уж если вы доберетесь до тех жутких мест, где река уходит под землю и все предметы выглядят… гм… не совсем естественно, – тут уж, конечно, и сами догадаетесь, куда вы попали.

Поблагодарив горожан за добрый совет, Фауст увел Маргариту с рыночной площади, и, пробормотав заклинание, снова поднялся в воздух. Теперь они летели на север вдоль берегов Аттики. Маргарита крепко держалась обеими руками за плечи Фауста. Путешествие было не из легких – Фаусту приходилось бороться с сильным ветром, балансируя на огромной высоте, словно канатоходец на тонком канате. Сила заклинания была уже не та, что в самом начале, и Фаусту стоило больших усилий удерживать себя и свою подругу в поднебесье. Маргарита старалась спрятать лицо от пронизывающего ветра – она боялась, что ее нежная кожа огрубеет и покраснеет. Растрепавшиеся волосы падали ей на лицо, мешая глядеть по сторонам. Однако, несмотря на все испытываемые ею неудобства, она была очень довольна: ведь не каждый день на долю простой девушки из провинциального городка выпадает такое чудесное приключение – мчаться по воздуху за много сотен миль от родного дома вместе с искуснейшим магом, которого знает весь мир!

Они пролетели над Коринфом – с высоты его древняя крепость была видна как на ладони, – и начали плавно снижаться над развалинами Фив – город так и не возродился после того, как Александр Македонский жестоко покарал его непокорных жителей. Повернув в сторону Фракии, они заметили, что горный пейзаж, которым они любовались с высоты птичьего полета, начал уступать место зеленым холмам и долинам. Впереди показались широкие ленты двух рек. Поняв, что они наконец достигли Ахерона, Фауст совершил крутой спуск и приземлился в нескольких сотнях шагов от берега.

– Почему мы остановились? Это Стикс? – спросила Маргарита.

– Нет. Это река Ахерон, которая впадает в Стикс.

– Тогда почему бы нам не пролететь по воздуху весь остаток пути?

Фауст покачал головой. Заклинание Перемещения, сотворенное им в потайной комнате Ягеллонского Музея, утратило свою былую силу от частого использования, и ученому доктору требовалось некоторое время, чтобы восстановить его первоначальную мощность. На берегу реки стояла одинокая полуразвалившаяся лачужка; у деревянных мостков покачивалась на волнах небольшая лодка. Вокруг не было ни души; казалось, они очутились в диком, необжитом краю.

Отвязав лодку и посадив в нее Маргариту, Фауст взял весло и оттолкнулся от берега. Они поплыли вниз по течению, туда, где река Ахерон впадает в Стикс.

Лодку, в которой сидели Фауст и Маргарита, медленно несло вниз по реке. Фауст воскрешал в памяти старинные карты, которые он любил рассматривать, уединясь в своем кабинете, мысленно совершая фантастические путешествия в далекие страны. Он припомнил название речки, по которой они сейчас плыли – Флегетон. Постепенно поток начал сужаться, сменив свое плавное течение на более быстрый бег. Фауст заметил, что луга, раскинувшиеся на обоих берегах, перестали пестреть цветами; на унылых, безлюдных равнинах росли только асфодель и осокорь.

– Ну, вот мы почти добрались до цели, – сказал Фауст своей подруге, сидевшей на носу лодки, поджав ноги. Он отложил весло, которое на протяжении всего пути заставлял работать с помощью нехитрого заклинания. Хотя такой способ передвижения отнимал меньше сил, чем обычная гребля, ученый доктор был рад немного передохнуть: ведь каждый взмах весла требовал расхода энергии – пусть небольшого, но все же ощутимого даже для искуснейшего из магов.

А река все сужалась, и берега все ближе подступали друг к другу, пока наконец не сблизились настолько, что две маленькие лодочки едва смогли бы разойтись на столь узком месте. Вечерело, и над лугами, сплошь заросшими асфоделем, поднимался туман.

Наконец узкий поток вынес их туда, где берега внезапно расступались, и взгляду открывалась широкая черная водная гладь. Перед ними был знаменитый Стикс. Лодка, направленная Фаустом к противоположному берегу, проплыла мимо большого фанерного щита с надписями на нескольких языках:

«РЕКА СТИКС. ДАЛЕЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ДВИЖЕНИЕ ЛЮБЫХ ЧАСТНЫХ ПЛАВСРЕДСТВ».

– Мы остановимся здесь, – сказал Фауст. – Харон обладает эксклюзивным правом на все перевозки по Стиксу. Ни одному магу, даже самому могущественному, не под силу плыть дальше по этой реке без его помощи. Значит, нам придется заключать с ним сделку. Пойдем, разыщем Харона.

– Неужели он на самом деле существует? – спросила Маргарита. – Мне кажется, это противоречит учению Церкви.

– Отнюдь нет, – ответил ей Фауст. – Экзистенция вообще, а тем более существование отдельного предмета или человека не имеет никакого отношения к религии. Выражаясь строго научным языком, люди и вещи, принадлежащие столь давней эпохе, представляют собой энергетические поля, определенным образом проявляющие себя в пространстве и времени. Благодаря некоторым законам природы, до сих пор еще не до конца изученным магами на практике, мы можем видеть их и даже осязать, как всякие материальные объекты.

Их спор разрешился сам собой, когда из–за поворота черной реки показалась ладья. Она подошла ближе, и Фауст с Маргаритой увидели, что на ее корме возвышается какая–то постройка, очевидно, служившая корабельной команде укрытием от дождя и ветра. Это далеко не новое, нелепое и громоздкое сооружение передвигалось по темной воде несколько необычным способом: пять дельфинов толкали его, упираясь в корму носами. Дельфинам помогали гребцы, благодаря чему ладья развивала довольно неплохую скорость. Через несколько минут она была уже так близко, что Фауст и его спутница разглядели свет фонарей сквозь ее бортовые иллюминаторы и услышали веселые голоса и звуки музыки – очевидно, команда отнюдь не скучала на борту этого древнего ковчега.

– А это еще что такое? – воскликнул Харон, заметив маленькую лодку, в которой сидели Фауст и Маргарита. Приказав держать курс прямо на нее, он встал на носу своего судна, выпрямившись во весь свой высокий рост. Это был худой старик с заросшим седой щетиной подбородком и редкими волосами неопределенного цвета, развевавшимися на ветру вокруг его шишковатого черепа, обтянутого морщинистой кожей. Маленькие, глубоко посаженные черные глазки сердито сверкали из–под сдвинутых бровей. Впалый рот напоминал извилистую трещину; уголки бескровных тонких губ опускались вниз, придавая лицу высокомерное выражение. Отложив переговоры с вторгшимся в его владения Фаустом, он повернулся назад и начал хрипло выкрикивать команды:

– Света сюда! Эй, там, на левом борту, суши весла! Опускай парус! Лево руля!

Фауст, получивший весьма разностороннее образование, знал, что гребцами на ладье Харона служат знаменитые герои Древней Греции, давно перешедшие в мир иной. Он увидел Тесея, Персея, Геракла и Язона, чьи изображения часто встречались в книгах; мимо промелькнуло еще несколько бородатых, незнакомых ученому доктору лиц.

– Чего вам здесь надо? – обратился к Фаусту Харон со своей ладьи.

– Мы хотим переправиться по реке Стикс, чтобы попасть в Константинополь, в 1210 год, – ответил Фауст. – Дата и время указаны точно.

– Мы больше не заходим туда, – проворчал Харон. – Слишком много возни. И на берегу у них вечно царит суматоха. Почти всегда скапливается гораздо больше душ, ждущих перевозки, чем я могу принять на борт. Не поеду. Мне там нечего делать.

– Но мне обязательно надо попасть в Константинополь, именно в 1210 год! – воскликнул огорченный Фауст. – За какую плату вы согласитесь доставить туда нас обоих?

Харон презрительно захохотал:

– Что вы можете мне предложить? Небось, поверили глупой сказке про один обол, за который можно прокатиться по Стиксу, да? Путешествия по этой реке резко возросли в цене после того, как я приобрел эксклюзивное право на все перевозки. Это моя территория, слышите вы, глупцы? Поэтому не вздумайте плыть дальше на своей лодчонке! Не пытайтесь также искать обходной путь. Я засадил оба берега вдоль принадлежащего мне участка реки диким вьющимся виноградом. Если вы все–таки решитесь идти сушей, вам придется прокладывать себе путь сквозь густые заросли. Даже величайший маг вряд ли осилит такое путешествие.

– Я отнюдь не собираюсь нарушать ваши права на эту территорию, тайком пробираясь вдоль берега, – ответил ему Фауст. – Я предлагаю вам заключить сделку.

– Почем вы знаете, может, я не соглашусь?

– У меня есть нечто, от чего вы наверняка не откажетесь.

– Ха–ха! И что бы это такое могло быть?

– Послушайте, – Фауст слегка понизил голос, – вы, конечно же, не слепой, и заметили эту юную особу, мою спутницу?

Несколько мгновений Харон буравил Маргариту своими маленькими черными глазками:

– Женщину? Ну, я ее вижу. И что же дальше?

– Эта девушка очень хороша собой, не так ли?

– Ха! Я здесь успел насмотреться на красоток получше вашей!

– Возможно. Однако все они были лишь бесплотными тенями. А это – живая женщина.

Харон подарил Маргарите еще один недоверчивый взгляд. Затем он молча уставился на ученого доктора.

– Вы ведь чувствуете разницу меж живыми и мертвыми людьми, – торопливо произнес Фауст, – правда?

– Конечно, да. Вот вы, например, живы. Однако это еще не повод для того, чтобы задирать передо мной нос. Я сделан из того же самого теста, что и вы; хотя, конечно, в вашем мире я не существую на самом деле, здесь я – живой человек.

– То, что происходит в подлунном мире, к делу не относится, – сказал Фауст. – Я предлагаю вам живую женщину…

– Эй, подожди–ка! – резко оборвала его Маргарита.

– Прошу вас, подождите одну минутку, – обратился Фауст к Харону, – Мне нужно кое–что уладить. – Затем, наклонившись к девушке, он зашептал ей: – Дорогая, я не имел в виду ничего дурного, когда предлагал тебя Харону. Это вовсе не в моих правилах. Я только подумал, что ты можешь пообедать вместе с ним, а потом немного потанцевать. Он согласится, я уверен – ведь ему, наверное, уже порядком надоело плавать в своей ладье вверх–вниз по течению. Я понимаю, тебе это может быть не слишком приятно; но ведь в том, чтобы скушать свой обед в обществе этого безобидного старичка, а потом протанцевать пару спокойных танцев, нет ничего плохого.

– Почему вы думаете, что мне надоела моя ладья? – неожиданно прервал его Харон. Он подслушивал разговор Фауста с Маргаритой.

– Желание перемен к лучшему свойственно всем людям – как живым, так и отошедшим в мир иной, – ответил ему Фауст. – Такова человеческая природа.

– Что ж, в вашей идее, однако, есть кое–что разумное. Никогда не поздно попробовать внести в свою жизнь некоторое разнообразие, – сказал Харон после короткой паузы. – Я могу взять… как же это называется?.. Мне ведь уже не раз приходилось слышать такое короткое новое слово.

– Отпуск, – подсказал Фауст.

– Правильно, отпуск. В древности у нас ничего подобного не было.

– Вам бы уже следовало привыкнуть к тому, что правила приличия, нормы поведения и законы, так же как и моды, меняются очень быстро, – заметил Фауст. – Однако вернемся к предмету нашей беседы. Почему бы вам не направить свою ладью в Константинополь, год 1210? В пути вы сможете наслаждаться обществом прекрасной девушки и танцевать с нею, сколько захотите.

– А вы что будете делать в это время? – спросил Харон.

– С вашего позволения, прилягу отдохнуть в каюте. В последнее время на меня свалилось множество хлопот, да и в будущем их предстоит не меньше. Я устал и мечтаю об одном – хорошенько выспаться.