Макс, одетый в цветастый халат, стоял на пороге своего номера, широко улыбаясь.

– Хоб! Аврора, деточка! Как дела?

Поджав губы, Аврора скользнула мимо. Сердитый Хоб проследовал за ней, волоча оба чемодана, совершенно оттянувшие ему руки. Он позволил заботливому Максу довести себя до мягкого кресла и устало рухнул в него.

Бесстрастно оглядевшись, Аврора осведомилась:

– Где мой номер?

– Чуть дальше по коридору, – сообщил Макс. – Но сперва позволь угостить тебя глоточком спиртного. Тяжелый выдался полет?

– Хоб тебе все расскажет. – Аврора подхватила свой чемодан и скрылась в коридоре.

– Что это с ней? – поинтересовался Макс у Хоба.

Макс снял апартаменты в старинном отеле «Синь» на бульваре Монпарнас. Хотя прожил он тут всего пару дней, Макса уже окружали визуальные памятки великого театрального прошлого Парижа: старые афиши Жан-Пьера Омона в «Светловолосом моряке», плакаты Пиаф и прочие имена и прочие плакаты.

– Аврора малость на взводе, – пояснил Хоб. – Терпеть не может, когда ее грабят.

– Шутишь, что ли?

– Нет, – покачал головой Хоб. – Макс, нас тормознули.

– В аэропорту?

– Вскоре после. В лимузине, который ты прислал за нами. – Хоб изложил недавние события.

– Я не посылал никакого лимузина, – заметил Макс. – У меня пока не было времени наладить сервис.

– Шофер держал табличку с моим именем и с именем Авроры.

– Он получил ее не от меня.

– Мне показалось, он тебя знает.

– Хоб, задумайся на секунду. Если бы это подстроил я, разве я стал бы называть собственное имя?

– Может, и нет, – согласился Хоб. – Если только не пытался быть сверхумным.

– Я не настолько умен, – возразил Макс.

– Охотно верю.

– И чего же ты лишился?

– Ерунды. Всего лишь маленького пакетика кокаина, да и то не своего. Твоего, наверное. Около кило.

Мясистое лицо Макса мгновенно осунулось, отвисшая нижняя губа отвисла еще больше. Он вмиг состарился лет на десять и сгорбился в кресле.

Помолчав какое-то время, он наконец вымолвил:

– Хоб, насчет этого марафета…

– Ты подначил Аврору или Келли подкинуть его в мой багаж, – отрезал Хоб. – Это я и сам уже вычислил.

– Хоб, я все могу объяснить.

Невесело усмехнувшись, Хоб устроился поудобнее и скрестил руки на груди.

– Валяй, выкладывай.

Набрав полную грудь воздуха, Макс медленно выдохнул:

– Хоб, гоп-стоп я не подстраивал.

– Зато подстроил, чтобы я протащил кокаин через таможню.

Макс кивнул.

– Прежде всего, тут не было ни малейшего риска. Тебя ни в коем разе не могли подловить.

– Раз это было так уж безопасно, что ж ты не провез его сам?

– Я хотел сказать, не было риска для тебя. А для меня был. Может, и для Авроры. Видишь ли, все было улажено. Было запланировано, что эта партия пройдет через таможню без осложнений.

– Это не снимает вопроса, – стоял на своем Хоб. – Почему ты не пронес его сам?

– Боялся ножа в спину. Ты знаешь Эмилио, дружка Авроры?

– Вообще-то мы не сталкивались.

– Он переодетый агент по борьбе с наркотиками.

– Замечательно.

– Благодаря этому все и сработало. Он хотел, чтобы я доставил эту партию во Францию. Я должен был организовать продажу, затем он бы накрыл покупателя и пожал лавры за разоблачение большой международной сети.

– А ты?

– А мне бы сошло с рук.

– Значит, все подстроено. Тем более ты мог провезти его сам.

– Если бы не одно осложнение. Эмилио жутко ревнует Аврору ко мне, так что я боялся, что он заложит меня и я угожу за решетку. Он потеряет свое большое дело, зато уберет меня со сцены, касающейся Авроры.

– Тогда почему ты не дал провезти его Авроре?

– Эмилио настолько не в своем уме, что ведет себя непредсказуемо. Он мог просто из чистой мстительности загубить ее. Разве угадаешь, что может учудить влюбленный псих?

– Он мог загубить и меня.

– Маловероятно. Против тебя он ничего не имеет и знает, что ты тут вовсе ни при чем. С товаром в багаже у тебя или у кого-нибудь еще все превращалось в обычное деловое предприятие.

– Думаю, мне незачем утруждать себя, растолковывая, что ты не имел права так поступать.

Макс потерянно развел руками.

– Да знаю я, знаю! Что ж я еще могу сказать? Мне казалось, десять тысяч долларов как-то сгладят ситуацию.

– Давай их сюда, и тогда я погляжу, как буду себя чувствовать.

Макс посмотрел на него еще потеряннее.

– Хоб, я бы дал, если б мог. Но беда в том, что деньги должны прийти ко мне в руки после продажи кокаина.

– Макс, что ты хочешь этим сказать?

– Я банкрот, Хоб, вот что я пытаюсь сказать.

– А этот номер? – огляделся Хоб.

– В кредит. Я рассчитывал, что сделка поправит мои дела. Подожди-ка минутку. – Макс встал и вышел в соседнюю комнату. Возвратившись с бумажником, открыл его и вынул оттуда четыре похрустывающих стодолларовых купюры, пятьдесят и две десятки. И отдал Хобу две сотни и пятьдесят. – Это все, что у меня есть, Хоб, и я отдаю это тебе. Я все еще должен десять тысяч. А теперь хочу задать тебе один важный вопрос. Кто-нибудь знал, что ты работаешь на меня?

– Это не было таким уж секретом. Мои компаньоны, и все. А что?

– Я пытаюсь вычислить, кто нас грабанул. Этот гоп-стоп явно затеял человек, знающий, что он ищет.

– Скорее уж это кто-то из твоих компаньонов.

– Знаю. Просто пытаюсь охватить все возможности. Слушай, Хоб, а ты не мог бы чуток поспрошать народ?

– Ты хочешь, чтобы я выяснил, кто меня грабанул?

– Разумеется. Ты ведь частный детектив. Обращаться к полиции мне как-то не с руки. А когда мы вернем товар, я заплачу тебе твои десять тысяч.

– Кто тебя ограбил – не моя забота.

– Да, но я прошу, чтобы она стала твоей. Если вернешь товар, получишь еще пять сверху.

Хоб обдумал предложение, подавив естественное желание послать Макса куда подальше. Такой вариант сулит лишь долг, получить который вряд ли удастся. А traspaso истекает на будущей неделе.

– Ладно, Макс. Однако тогда мне понадобятся еще какие-то деньги. Того, что ты дал, в Париже хватит лишь на пару обедов и сигару. Без денег, как тебе известно, тут шагу не ступишь.

Макс кивнул.

– Попытаюсь наскрести для тебя тысячу к завтрашнему вечеру. Годится?

Все это никуда не годится, но выбора нет, остается лишь раскручивать это дело дальше. Хочешь не хочешь, а все зависит от Макса и украденного наркотика, во всяком случае, в ближайшее время.