Книга: Десятая жертва (сборник)
Назад: Часть XI
Дальше: МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ

Часть XII

51. РЕАНИМИРОВАННЫЙ АЛЕКС

Я решил, что единственная надежда для нас – это Клови. Больше никого я не мог представить ни в Париже, ни в любом другом городе, кто мог бы знать, где Алекс собирался встретиться с Ракель. Если мы допускаем, что Алекс еще жив. А в тот момент мне пришлось это допустить.
Я окликнул такси и объяснил водителю, что мы сделаем несколько остановок. Водитель пожаловался, что на этом он теряет плату за проезд, тогда Нивес сунула ему тысячефранковую купюру. В ней есть класс, в этой Нивес. Конечно, тут помогает и то, что она богата.
В «Де Маго» Клови не оказалось. Мы проверили кафе «Флор „и пивную „Липп“, пока еще ехали по бульвару Сен-Жермен. Следующая остановка «Дом“ на Монпарнасе. Здесь Нивес взяла дело в свои руки. Управляющий превзошел себя в любезности. Он был безутешен из-за того, что пришлось сказать Нивес, что мсье Клови сидел здесь всего полчаса назад и ушел, не обмолвившись и словом, увы, куда он направляется дальше.
– Как досадно, – пробормотала Нивес, задумчиво постукивая по зубам сложенной бумажкой в тысячу франков. – Мне и правда очень важно найти его сегодня вечером.
Глаза управляющего бегали от купюры к шикарной особе, от денег к женщине, от Молоха к мадонне, назовите это как вам угодно. Алчность недолго боролась с осторожностью, которая в конце концов потерпела полное поражение.
– Я предполагаю, – неуверенно начал управляющий, – вы могли бы попытаться найти мсье Клови дома.
– И где это может находиться? – ласково промурлыкала Нивес.
Управляющий проявил верх любезности и написал на бумажке адрес, а она проявила верх щедрости и сунула ему тысячу франков. Затем мы опять сели в такси и назвали адрес: набережная Д'Орсе на берегу Сены.
Клови жил в большом старом многоквартирном доме с черными коваными железными решетками на окнах и коваными железными воротами, которые стояли, как опускающаяся решетка крепости, между улицей и парадным входом. Я нажал кнопку переговорного устройства.
Клови в вышитом красном шелковом халате сам открыл дверь. С проигрывателя звучало что-то приятное, но незнакомое мне. Позже я посмотрел на пластинку и прочел: «Камилл Сен-Санс, Первая симфония».
– Клови, – начал я, – мне ужасно неприятно беспокоить вас, но мы приехали по делу о жизни и смерти. – Мелодраматично, но, по-моему, очень точно.
– Тогда, я полагаю, вы должны войти, – довольно грубо, как мне показалось, предложил Клови. Но лицо его просветлело, и он превратился в само очарование, когда разглядел Нивес.
– Надеюсь, мадемуазель, вы еще некоторое время останетесь в Париже, – обратился он к ней. – Вы прекрасно подходите для моей следующей картины. Вы когда-нибудь играли? Это не имеет значения. Моя теория актерской…
Нивес не собиралась подхватывать игру Клови.
– Наверно, мы сможем обсудить это в другое время, – проворковала она с еще более ослепительной улыбкой, чем обычно. – Сейчас у нас неотложное дело.
– Ах да, знаменитое дело о жизни и смерти. Но сначала могу ли я предложить вам обоим по стакану вина? Немного ледяного «Антреша» 84-го года? И у меня также есть очень приличная маленькая…
– Клови, нам надо немедленно найти Алекса. – Нельзя позволять ему вести бесконечный винный монолог.
– Но, Об, вы сами видели его мертвым! – Совершенно обескураженный, он вытаращил на меня глаза.
– Я видел то, что должен был видеть. Но вы знаете, и я знаю, что Алекс не умер. Вы помогли ему в этом?
– Не понимаю, о чем вы говорите, – ледяным тоном произнес Клови. – И кто эта молодая леди?
– Это невеста Алекса, – объяснил я. – Она из Парагвая. Ведь вы знаете о ней, Клови?
– Вы Нивес? – Он изучающе смотрел на нее.
– Нивес де Санчес и Иссасага, – произнесла она. Голос твердый и ясный, спина прямая, плечи квадратные, все точно так, как учили ее в школе предварительного покорения. – Как вы, наверно, знаете, после поддельной смерти Алекс хотел встретиться со мной в Парагвае.
– Ладно, – сказал Клови. – Садитесь. Поговорим.
Он повел нас в элегантную маленькую гостиную, полную бутылок, сделанных в кустарных мастерских, всевозможных безделушек и мягкой мебели с позолоченными ножками, которая стоила, должно быть, состояния, но выглядела ужасно неудобной.
– Узнаю вас по фотографии, – сообщил Клови Нивес. – Алекс показывал мне ту, которая сделана в Вашингтоне. Я так рад встретиться с вами. Да, Алекс обсуждал со мной свой план. Я нашел его весьма романтичным. И одновременно в нем есть политическое звучание. Я аплодирую искусству Алекса: он сумел отнять деньги у злых плутократов из Вашингтона. И я аплодирую его решению начать новую жизнь, помогая в Африке бедным. Это благородный жест. Я сам хотел бы его сделать. Но, увы, каждый владеет в искусстве чем-то одним. Несмотря на пример Рембо.
– В Африке? – удивился я. – Вы сказали в Африке? И что, по-вашему, Алекс будет там делать?
– Он подробно описал мне свою мечту, – проникновенно улыбнулся Клови. – Он намерен принять свою новую личность, взять деньги и основать в Африке клинику. Место для бедных, больных, бездомных. Он хочет взять за образец личность доктора Альберта Швейцера. По-моему, это замечательная идея.
– Конечно, замечательная, – согласился я. – А он не говорил вам, какое место займет там Ракель? И Нивес?
– О, безусловно! Это самая лучшая часть. Вы все вместе туда едете и вместе работаете. И живете все вместе в тройном браке. По-моему, это очень мужественно с его стороны, так пренебречь буржуазной моралью.
– Значит, вы знаете, где теперь Алекс? – спросил я.
– Может быть, да, а может, нет, – ответил Клови, не раскрывая своих карт.
– Это и правда чрезвычайные обстоятельства, – настаивал я. – Пожалуйста, скажите нам, где он собирался встретиться с Ракель.
– Ах, вы даже об этом знаете? – удивился Клови с хитрым выражением на лисьем лице. – Тогда вы, видимо, понимаете, как необходима осторожность. Мадемуазель Нивес, не думайте слишком плохо о нем, если он уедет с Ракель и без вас. Семья втроем по сути своей очень нестабильна, конечно, в этом часть ее очарования, но она эфемерна.
– Вы все неправильно поняли, – вмешалась Нивес. – Алекс собирается на мне жениться. Поверьте, это не иллюзия с моей стороны.
– А как же тогда Ракель? – спросил Клови.
– Предполагалось, что Алекс где-то встретится с ней и расплатится, – начал я. – Так считает Ракель. Но, по-моему, у Алекса другие планы.
– На что вы намекаете?
– Мы думаем, или, вернее, боимся, – продолжал я, – что Алекс собирается убить ее.
– Как мне кажется, это едва ли вероятно, – возразил Клови, однако было заметно, что он задумался. Потом вскочил и начал расхаживать по комнате, рассеянно пробегая пальцами по позолоченной мебели. Наконец он повернулся к Нивес.
– Вы уверены, что он планирует жениться на вас?
Нивес кивнула.
– Я помогала организовать его вылет из Франции.
Клови опять задумался. И по лихорадочному движению его бровей можно было видеть, как в нем идет логическая борьба с преклонением перед героем. В конце концов он задал ключевой вопрос:
– Вы богаты, мисс Нивес?
Она кивнула.
– Проклятие! – воскликнул Клови. – Тогда, видимо, это правда. Хотя я всегда аплодировал идеализму Алекса, у меня тоже возникали сомнения на этот счет. Слова чересчур легко слетали у него с языка. Да! Я обманывался.
– Где он? – спросил я.
Клови посмотрел на меня. Теперь он стал серьезным.
– Что он собирается делать, когда встретит Ракель, если не хочет взять ее с собой?
– Он планирует на долгое время избавиться от нее, – ответил я. – Сейчас он мертв, так что вполне может делать все что захочет. И он достаточно богат, чтобы провернуть дело, не оставив следов. Все сойдет гладко. Ракель сейчас в пути. У меня нет доказательств, но я хотел бы встретиться с Алексом раньше, чем Ракель. Поехали, Клови!
Он стоял в центре комнаты с видом человека, не способного принять решение. Потом он что-то надумал, обернулся и пролаял:
– Подождите. Я сейчас вернусь. – И тут же выскочил из комнаты.
– Что это могло бы означать? – обратилась ко мне Нивес.
Я пожал плечами. Это было представление. Я имею в виду, позирование.
Вскоре Клови вернулся в гостиную. Он сменил халат на грубовато выглядевший кожаный пиджак, надел солнечные очки янтарного цвета и натянул на набалдашник трости водительские перчатки.
– Пошли, – бросил он, направляясь к двери.
– Куда мы идем?
– Глупый вопрос, – сказала Нивес, потянув меня к выходу вслед за Клови.

52. КЛОВИ

– Эй, послушайте, разве в самом деле необходимо так быстро гнать? – спросил я.
Мы все трое втиснулись в отделанную орехом пилотскую кабину машины Клови. Реставрированная «Испано-Суиза» со старомодным мотором переходила от надрывного кашля к паническим завываниям и делала это так громко, что мне пришлось выкрикнуть свой вопрос. Нотка страха прозвучала в нем сильнее, чем я бы хотел. Клови не обратил внимания на мои слова, а Нивес вела себя так, будто наслаждалась всем происходившим. Я бы тоже наслаждался, если бы не уверенность, что через секунду мы въедем в автобус и нас разотрет в лепешку или мы снесем собственными головами витрину магазина.
В Париже была поздняя ночь, два часа, движения почти никакого, что делало наше положение еще хуже, потому что позволяло Клови прибавить скорость. Подумав, я вспомнил, что он, наверно, ждал всю жизнь такого честного, как перед богом, настоящего чрезвычайного события. Но все равно, Клови мог бы подождать еще несколько минут и вести свою идиотскую спортивную машину на безопасной скорости и не пугать, черт возьми, пассажиров, не страдающих, как он, склонностью к самоубийству.
Мы пронеслись по Елисейским Полям, будто танковый дивизион с реактивными двигателями, с диким скрежетом на двух колесах обогнули Триумфальную Арку, пулей пролетели по авеню Клебер. И каким-то чудом выскочили на кольцевую дорогу, никого не задавив.
Позади я слышал сирены полицейских машин. Мы их обогнали. Будь я проклят, если мы не обогнали радиоволны, на которых полицейские переговаривались друг с другом.
Затем мы оказались на шоссе номер 135 и покатили по прямой дороге под зыбкой тенью листьев между ровными рядами деревьев. За час мы оставили позади миль сто или больше.
– Куда мы едем? – удалось выдохнуть мне.
– Уже приехали! – крикнул Клови, сворачивая к вывеске «Аэровокзал Анненси».
Впереди мы увидели маленький аэродром, огороженный стальной сеткой, и сетчатые ворота, закрепленные цепью. Клови, даже не сбросив скорости, въехал в них, и при свете одной фары мы подкатили к низкому зданию аэропорта рядом со взлетно-посадочной полосой.
Клови резко затормозил. Чуть пошатываясь, я вылез из машины вслед за Нивес.
– Что здесь происходит? – спросил я. – Где Алекс?
Трое мужчин вышли из темного здания аэропорта. При выглянувшей на три четверти луне я сумел разглядеть, что они вооружены револьверами. Один из них Жан-Клод. Второй Найджел.
– Привет, ребята, – бодро бросил я, хотя особой бодрости не испытывал. – Не знаю, как вы догадались приехать сюда, но я, честно, рад вас видеть.
– Что будем с ними делать? – спросил у Клови Найджел.
Высокий и торжественный, Клови стоял в полутьме и стягивал перчатки.
– Они знали, – коротко бросил он. – И я подумал, лучше привезти их сюда.
– И ты, Клови, – сказал я.
– Я не обещал вам розовый сад, – пожал плечами Клови.
– Эй, эй, парни, давайте все проясним, – снова начал я. – Сделаем один гигантский шаг от края надвигающейся катастрофы, забудем об Алексе, пойдем куда-нибудь и пропустим пару бокалов. Для вас это о'кей?
– Возьми себя в руки, Хоб, – строго одернул меня Найджел. – Мы все сожалеем. Но разве ты не можешь хотя бы вести себя как мужчина?
Я вытаращил глаза. Найджел всегда был человеком со странностями, но это слишком даже для него. От Жан-Клода я мог ожидать любого предательства. Привыкаешь ко всему, когда имеешь дело с американцами иностранного происхождения. Но Найджел? Найджел Уитон? Мой старый приятель Найджел?
– Допустим, ты здесь немного посидишь, пока мы разберемся что к чему, – предложил Найджел, жестикулируя револьвером.
Третий шагнул к свету. Высокий, светловолосый, застенчиво улыбающийся. Это был Алекс.
У меня поехала крыша.
– Пошли вы все к черту! – заорал я. Если мне предстояло умереть за свой характер, то это означало бы, что я ушел как трус. Я закинул голову и издал вопль, который можно было услышать во всей Франции и даже, наверно, в части Испании. Но когда я начал вопить в полную силу, Клови ударил меня по черепу железным ободом.

53. СТОН БАБОЧКИ

«Сказать по правде, с тобой могло бы получиться хуже. Ты мог не просто потерять сознание, ты мог умереть. А это не очень забавно, ты не находишь?» – так я рассуждал сам с собой. Вернее, одна часть моего разума предавалась рассуждениям, пока вторая часть плавала в ослепительном море света. Мне казалось, что я слышу накаты волн на берег, и это было странно. Париж стоит в глубине континента, а не на море. В тот момент, когда я обдумывал эту мысль, показалось несколько фигур, они словно выткались из тумана, и я приготовился к встрече с приятными видениями, или к галлюцинации, или называйте это, как хотите. И тут я почувствовал, как кто-то трясет меня. Грубо. Резко.
– Просыпайся, Хоб.
Какая-то адская ситуация, потому что я еще не знал, кто это. Я не знал, кто мне говорит «просыпайся», но я понимал, что этот кто-то вне меня чего-то от меня хочет. А я находился в одном из тех состояний, в какое впадаю, когда меня резко ударяют по черепу. Я будто бы всплывал и наполовину находился не здесь, и слух разыгрывал со мной странные шутки. Будто бы я плыл в туннеле и слышал пугающие голоса, которые искажались и менялись, отскакивая от стен.
Одно было ясно. Я неправильно оценил ситуацию. И не стоило особенно проклинать себя за это. Не моя вина, если люди лгут. Но вина или не вина, я попал в беду. И поскольку у меня не было плана, я решил, что пока лучше притворяться потерявшим сознание. Откровенно говоря, я бы предпочел зимнюю спячку, если бы знал, как в нее впасть. Весной всегда все кажется лучше, вы не согласны?
– Ну, старина, как ты себя чувствуешь? – немного спустя произнес знакомый голос.
Я узнал этот голос и открыл глаза. Возле меня на низком стуле сидел Алекс. В руках у него маленький пистолет. Он не нацелил его в меня, но в то же время и не отвернул в сторону.
Я старался придумать, что бы сказать, и выдохнул лучшее, что пришло в голову:
– Привет, Алекс.
– Привет, старина, – с задумчивым выражением ответил Алекс. В его голосе я не услышал иронии. На нем был комбинезон из плотной хлопчатобумажной ткани и черная кожаная куртка, как у пилотов. Выглядел он очень мужественно. И еще солнцезащитные, отражающие свет очки. Это меня встревожило. Когда смотришь фильмы, то парни всегда надевают такие очки, если идут кого-то убивать.
Мы были в маленьком офисе, наверно, в здании аэропорта. Над головой флюоресцентный свет. До середины стены доходят светло-коричневые панели под дерево. Потолок кремовый. Под ногами серовато-зеленый линолеум. Несколько столов. Один пустой, на другом экземпляр газеты «Монд», полные пепельницы, телефон. Эти подробности не имеют значения, но я ухватился за них потому, что меня немного беспокоило: а вдруг это последнее, что я вижу? И когда дьявол спросит: «Как выглядела комната, в которой тебя убили?», мне хотелось бы быть способным дать ему приличный ответ.
– Знаешь, старина, – между тем говорил Алекс, – ты поставил меня в трудное положение. Почему тебе понадобилось заниматься расследованием?
– По-моему, из-за Ракель, – ответил я. – Разве я могу позволить тебе убить ее?
– Конечно, можешь, – возразил Алекс. – По-видимому, мне надо бы тебе объяснить. Но я был уверен, что ты понимал.
– Что понимал?
Алекс потер ладонью глаза и печально посмотрел на потолок.
– Невыносимая женщина, по-моему, ты сам понял. Она пришла в эту жизнь, чтобы многим людям, в том числе и себе, создавать какие только есть несчастья.
– Может, и так. Но это не оправдывает убийства.
– Нет, Хоб, вполне оправдывает.
– Алекс, не начинай снова.
– Хоб, мы много раз на Ибице обсуждали вопросы такого рода. Но тогда ты был более независимым мыслителем. Жизнь в Америке словно размягчила твои мозги. Хоб, проснись, ты превратился в моралиста из телевизионной драмы.
– Алекс, мне все равно, что мы тогда говорили. Человек за жизнь наговаривает много чепухи. Но ты не можешь убивать людей только потому, что они невыносимые.
– О, понимаю, у тебя нет такой привычки, – вроде бы обрадовался Алекс. – Но если это происходит случайно, то не имеет большого значения. Правильно?
– Нет, неправильно, – возразил я.
– Ну конечно, неправильно. Однако давай оставим абстракцию. Человеку дается только одна жизнь. Ты можешь представить жизнь человека, которого преследует Ракель?
– Где сейчас Ракель?
– В дороге, едет сюда.
– И ты собираешься ее убить?
Алекс покачал головой и спрятал в карман пистолет.
– Перестань болтать глупости, Хоб. Я убиваю людей только теоретически. Я собираюсь ее купить.
– Думаешь, она позволит? Ведь она любит тебя, Алекс.
– Совершенно верно, – согласился Алекс. – И она чертовски разозлится, узнав, как в реальности обстоят дела. Но, по-моему, она практичная особа. Миллион долларов мелкими купюрами облегчит ей долгую дорогу к хорошему самочувствию.
– Она не собиралась расстаться с тобой? – спросил я.
– Нет, но это осталось в прошлом. Нынешняя ситуация такова: у нее в руках реальный миллион наличными, а это должно перевесить пять миллионов в здешней валюте.
– Ну, ты знаешь ее лучше, чем я.
– Она скоро появится. Не беспокойся, все будет нормально.
– Я видела огни со стороны города. – В комнату вошла Нивес. – Они приближаются. Думаешь, это она?
– Вероятно, – пробормотал Алекс.
Нивес выглядела великолепно. Латиноамериканская красавица. Такой место на сцене.
– Я подумала, – начала Нивес, – наверно, я слишком мягко относилась к делу. Ты и правда, Алекс, считаешь, что она устроит неприятности? Может, тебе надо убить ее?
– Нивес! – воскликнул я.
Она не обратила на меня внимания.
– Я имею в виду, только если ты считаешь, что так будет лучше. Ты больше знаешь о таких делах, чем я.
– Не беспокойся, – заметил Алекс. – Я никогда не планировал убивать ее. Ты все придумала сама.
– И все равно, это совсем неплохая мысль, – задумчиво протянула Нивес.
В комнату вошли Клови, Найджел и Жан-Клод.
– Алекс, я хочу задать вам один вопрос, – начал Клови. – Все эти слова, какие вы говорили о миссионерской работе в Африке, – вы лгали мне?
– Вовсе нет, – запротестовал Алекс. – Я искренне верил сам. Это часть моей натуры. Альтруизм. Спросите любого, кто знает меня. Спросите Хоба, он знает меня по Ибице. Но другая часть моей натуры не позволяет мне быть альтруистом. Эта алчная часть заболевает, когда я, будто тупица, наблюдаю, как другие парни захватывают богатства. Когда телевизионные комментаторы несут свою обычную морализаторскую чепуху, алчная часть говорит: «Хе-хе-хе». – Он повернулся ко мне. – Это, Хоб, национальная игра в мораль. Мы, люди, составляющие огромную аудиторию телезрителей, говорим «Хе-хе-хе», когда год за годом комментаторы показывают нам драму, где воруют дорвавшиеся до власти. Мы Народ Слепцов. По-моему, комментаторы просто визжат от восторга, когда в политике разыгрывается скандал. Такая штука, как «Ирангейт», должно быть, многим сделала состояние. Так вот, на этот раз я не хочу быть одним из зрителей, я хочу быть одним из берущих. Каждый выбирает свой путь. Это американский путь. Я хочу забрать деньги и девушку, поехать в Южную Америку и жить как принц мафии.
– Но больница! – воскликнул Клови. – Что будет с больницей?
– Всему свое время, старина, всему свое время.
– Но не сейчас?
– Правильно. Пока еще не до Африки. Я слышал, сейчас там жаркий сезон.
– Вы отправляетесь в Парагвай с этой женщиной, чтобы вести роскошную жизнь капиталистического бездельника?
– Правильно, Клови. По-моему, это верное обобщение. Пожалуй, я лгал вам. Но с хорошими намерениями.
– Самообслуживание! – фыркнул Клови.
– Вы знаете что-то лучшее? – усмехнулся Алекс.
– Нет, – сказал Клови. – Я не могу позволить, чтобы все так кончилось.
– А как вы хотите, чтобы кончилось? – спросил Алекс.
– По-моему, вы должны дать мне миллион тех долларов, которые вы украли, а я передам их в благотворительную организацию для африканских детей.
– Кстати, – вступил Найджел, – пока ты еще здесь, миллион для меня и для Жан-Клода тоже не будет ошибкой.
– А ты что хочешь, Хоб? – обернулся ко мне Алекс.
– Я бы хотел вернуть некоторые свои мечты, – ответил я.
– Как ты думаешь, дорогая? – Алекс посмотрел на Нивес.
– Дай им всем половину, – решительно заявила Нивес, – и пусть они сами разделят. Таким образом мы расстанемся с ними друзьями, и у нас еще будет пять миллионов. Но что бы ты ни решил, делай быстро, дорогой. Парагвайский «Боинг-707», пилотируемый Качем и Армадилло, приземлится с минуты на минуту.
– «Боинг-707»? – нахмурился Алекс. – Но ты же знаешь, я хотел истребитель.
– Я старалась угодить тебе, любовь моя, но у них нет истребителя на такое расстояние. Мы не сможем заправиться топливом раньше Тенерифа.
– Ты все прекрасно устроила, – согласился Алекс. – Как тебе удалось разрешить вопрос с французским воздушным пространством?
– Это совсем нетрудно, – пояснила Нивес. – Наш полет зарегистрирован как возвращение домой официального парагвайского наблюдателя за недавними маневрами НАТО.
Издалека донесся звук мотора самолета.
И тут дверь с размаха распахнулась, в комнату ворвалась Ракель.
– Привет, Ракель, – улыбнулся Алекс. – Рад, что ты правильно установила связи. У нас с тобой есть дело, которым надо заняться.
– Кто эта Барби в черном варианте? – Ракель посмотрела на Нивес.
– Это Нивес, – ответил Алекс.
– Ах вот оно что, вот оно что? – Ракель окинула взглядом Нивес с ног до головы. – Алекс, ты пытаешься мне сказать то, что я думаю?
– Боюсь, что так, – подтвердил Алекс. – Прости, но по-другому не получается. Послушай, Ракель, у меня здесь для тебя миллион долларов. – Он полез во внутренний карман куртки.
– И у меня для тебя тоже кое-что есть, – сказала Ракель, открыла сумку и выстрелила в Алекса. Мне показалось, что звук похож на пистолет 38-го калибра. Потом она обернулась и всадила пулю в Уитона.

54. МЕКСИКАНЦЫ

Мне удалось выбить пистолет из руки Ракель, она повернулась и выбежала в дверь. Клови с потрясенным видом последовал за ней. Алекс, раненный, но не потерявший уверенности, стоял, держась за плечо, из которого несильно текла кровь. Найджел снял рубашку и обнаружил на боку царапину. Леди с маленьким пистолетом не отличалась точностью.
Затем вошли эти парни. Их было двое, маленькие мрачные парни с усами, как у бандитов, с широкой грудью и автоматами. Они походили на мексиканцев и правда оказались мексиканцами. Их появление выглядело в некотором роде забавно. Они будто выплыли из дымовой завесы, неизбежно наполнившей комнату после выстрелов. Помню, я сказал: «Черт возьми, услышали шум в другой стране». И заметил, что Алекс, Найджел и Жан-Клод тоже вроде как поплыли к боковой двери, когда эти парни вошли с противоположной стороны. Таким образом я остался между ними посередине, единственный безоружный. Ничего хорошего пребывание в центре мне не сулило.
– Чего я хочу? – заявил один из мексиканцев. – Я хочу только виндсерферы. Они моя собственность. Вы говорите нам, где они, и никаких неприятностей. Поняли?
– Они у Хоба, – немедленно ответил Алекс.
– Ты что! – воскликнул я.
– Минутку, – начал мексиканец, но Алекс и другие, с оружием на изготовку, спиной продвигались к боковой двери.
– Одну минуту, – повторил мексиканец.
– Простите, мы опаздываем, – сказал Алекс.
Положение, которое вы, наверно, назвали бы настоящей мексиканской демонстрацией силы. Но огонь никто не открывал. Алекс, Найджел и Жан-Клод просочились в дверь и скрылись из вида. Остались только я и мексиканцы, которым не понравился поворот событий, но они ничего не могли изменить.
– Кто вы, ребята? – спросил я, прерывая довольно тяжелое молчание, наступившее после ухода троицы.
– Я Пако, – ответил тот, который и до сих пор вел переговоры. – Он Эдуардо. А вы должен быть Хоб Дракониан.
Я сообразил, что, конечно, «должен быть», но в данный момент это мне не доставляло удовольствия.
– Мы партнеры вашего друга Фрэнки Фолкона, – пояснил Пако.
– Я не знал, что у Фрэнки есть партнеры.
– Молчаливые партнеры, – продолжал Пако. – Мы вложили деньги в его бизнес. Это, парень, много денег.
– Так вы партнеры, – вроде как согласился я. – А что вы здесь делаете?
– Ищем наши инвестиции.
– Вы прилетели во Францию и теперь угрожаете мне оружием из-за пяти досок для виндсерфинга?
– Какой к черту виндсерфинг! – явно рассердился Пако. – Мы интересуемся содержимым, вот что нам надо.
– Разве они сделаны не из полиуретана? – удивился я.
– Парень, я должен говорить это громко? Внутри этих досок мы кладем наш товар.
– Наркотик? – Я вытаращил на него глаза. – Вы имеете в виду марихуану?
– Он думает, мы говорим «сигареты с марихуаной»! – Пако посмотрел на Эдуардо и засмеялся. – Мы обсуждаем, парень, черную героиновую смолу. Настоящий мексиканский продукт. Тончайший героин в мире.
Внезапно у меня в голове все сложилось в цельную картину: черная героиновая смола из затонувшего танкера, идущего в Орегон, будто нефть разливается по побережью. Яростное желание мексиканских банд распространить свой продукт по роскошным кафе европейского общества. Позже я узнал, что для них стало навязчивой идеей, вопросом статуса продавать свой героин под носом у наркобаронов Марселя и победить конкурентов. Они считали, что хотя французский героин и вполне ничего, но он старомоден, а мексиканский – продукт новый, он лучше и самое главное – он мексиканский. Странно: национальная гордость при торговле таким товаром. Но с другой стороны, мне кажется правильным и вполне естественным, что не только воры в военных мундирах, но и торговцы наркотиками могут быть патриотами.
– И как вы видите, сеньор, – продолжал Пако, – для нас важно получить свой груз. Деньги, конечно, тоже важно. Но мы хотим ввести наш продукт в международное героиновое соревнование, которое в этом году будет в Сан-Себастьяне.
С летного поля донесся звук самолета, заходящего на посадку. Он отвезет Алекса в Парагвай. Это интересно, но не имеет значения. В данный момент я в руках этих парней, и мне лучше бы думать о своих трудностях.
– Никогда не слыхал об этом международном соревновании, – вытаращил я глаза.
– Конечно, о нем не печатают в газетах, – улыбнулся Пако. – Если вы не слышали о нем, сеньор, то, наверно, потому, что вы не из нашего круга.
Гордое презрение, как у всех людей «его» круга, с которыми я долго имел дело. Да, мне нравился этот человек с автоматом и в рубашке-гуябера. Мне нравятся мужчины, которые гордятся своим товаром.
– Но сейчас, сеньор… – Он снова вернулся к делу, помахивая автоматом с беззаботной небрежностью, никуда не целясь. Отблески стали танцевали у меня перед глазами, и я увидел, не прозорливо, не слишком ясно, что попал в мир неприятностей. – Сейчас нам больше всего нужно от вас одно: местонахождение досок для виндсерфинга.
– Мой друг, – начал я, – если существует что-то, чего я страстно хочу, то только одного: сообщить вам местонахождение досок для виндсерфинга. Но, увы, кто-то их украл, и мы все горюем об этом.
– Вы не скажете? – спросил Пако голосом ярмарочного злодея, более злобным, чем само зло.
– Омбре! – закричал я, чувствуя приближение развязки. – Я не могу вам сказать того, чего не знаю!
– Очень плохо, – пробормотал Пако, покачивая головой. – Боюсь, нам нужен для вас мексиканский болезненный предмет.
– Не надо мексиканский болезненный предмет! – закричал я.
– Надо мексиканский болезненный предмет. Эдуардо! Принеси колющие ножницы и воздушный компрессор из багажника машины.
– Острый инструмент тебе тоже нужен? – спросил Эдуардо.
– Да, принеси острый инструмент тоже!
Они оба самодовольно усмехнулись, будто мексиканский болезненный предмет был чем-то очень комичным. Конечно, если за его действием наблюдать, а не испытывать на себе. И у меня возникло сильнейшее желание быть зрителем, хотя я вынужден был стать участником… Смятение охватило меня, и в этот момент я услышал собственные слова:
– Ладно, ваша взяла. Мы можем отложить мексиканский болезненный предмет. Я поведу вас к виндсерферам.
– Ты это сделаешь и предашь собственных друзей?
– Конечно, раз это для хорошего дела вроде спасения собственной шкуры. А я верю, что именно это и делаю.
– Да, ты ведешь нас к виндсерферам, а мы позволяем тебе жить. – Презрительная усмешка явно отрицала искренность слов, а скривившиеся губы предвещали неминуемое предательство, если нам так повезет, что дойдет и до этого.
– У тебя есть пять секунд сказать нам, куда идти, – поторопил меня Пако.
Великолепно. Мало того, что они поставили передо мной неразрешимую задачу, так еще добавили и лимит времени.

55. УИТОН

Не знаю, как бы я вел себя под пытками. К счастью, мне так и не пришлось этого узнать. Дверной проем вдруг заполнила впечатляющая твидовая громада Уитона.
– Отпустите его, – насмешливо бросил Найджел. – Ему ничего не известно о виндсерферах.
– Откуда вы знаете, что ему неизвестно о виндсерферах? – спросил Пако.
– Потому что я сам их забрал.
Мексиканцы искали возможность сделать с Найджелом нечто ужасное, но он встал за шкаф с картотекой. К тому же они заметили, что он вооружен легкой быстрострельной «коброй би стинг», новым индонезийским оружием, которое в прошлом году израильтяне показали на Бейрутской выставке зверств. В другой руке Найджел держал гранату с нервно-паралитическим газом, предназначенную для того, чтобы сосредоточить ваше внимание на небольшой утрате, всего лишь на потере зрения. Правда, только в том случае, если вы не успели вовремя закрыть глаза, когда она начала действовать.
– Сержант, – распорядился Уитон, обернувшись к мужчине в униформе, чья кепи французского полицейского смутно виднелась за его спиной, – уведите этих людей.
Появление сержанта сопровождалось еще четырьмя французскими полицейскими в форме и с автоматами «узи». Двое других полицейских выбили окна и вошли, выставив вперед автоматические пистолеты. Мексиканцы были обезоружены. Пришла пора бросить автоматы и положиться на адвокатов. Они не сопротивлялись, когда на них надели наручники и увели.
Потом, стряхивая капли дождя со светло-голубого плаща, в комнату вошел Фошон.
– Привет, босс, – обратился к нему Уитон.
– Хорошая работа, Найджел, – похвалил Фошон.
Так я получил первый намек, что мой старый друг, Найджел Уитон, работает в полиции.
– Полицейский информатор! – воскликнул я, окидывая его соответствующим гневным взглядом.
– Да, старина, – подтвердил Найджел. – Я работаю в полиции уже несколько лет. С тех пор, как инспектор Фошон помог мне выбраться из беды, в которую ты втянул меня в Турции.
Я пропустил его слова мимо ушей.
– Как к тебе попали виндсерферы?
– Проще простого, – усмехнулся Найджел. – После нашей встречи в Гонфлере я не вернулся в Париж, а поехал в соседний город, Сен-Луп, и пропустил там в баре пару рюмок. Когда приземлился самолет Вико, я позвонил ему из бара отеля. Пока он выяснял, кто ему звонит, я нанял такси, чтобы забрать его сумки с виндсерферами. Для этого очень пригодились твои пять тысяч франков. Я оставил сумки в камере хранения Сен-Лупа, где они и ждут до сих пор, пока мы с удовольствием их заберем.
– Ты мог бы сказать мне об этом, – фыркнул я.
– И ты мог бы хоть словом намекнуть мне в Турции, – пожал плечами Найджел. – Хотя я понимаю, вполне естественно отказаться от друзей, когда другого выхода нет.
Память перенесла меня к боли и пыткам в Стамбуле. Маленькая звуконепроницаемая комната позади таможни. Яросик, расслабляющий галстук и закатывающий рукава: «Нет смысла, Хоб, продолжать игру. Мы знаем, что товар движется. Где он? Скажите нам, или все упадет на вас».

56. ФОМОН ЗАКОНЧИЛ ДЕЛО

Жандарм ввел в комнату Ракель, крепко держа ее за локоть. Фошон отнюдь не дружественным тоном обратился к ней.
– Мадемуазель, – начал он, – по вашему собственному признанию, вы совершили нападение с намерением убить. Только тот факт, что вы пытались убить человека, которого мсье Дракониан, как он заявил под присягой, несколько дней назад видел мертвым, мешает мне предъявить вам обвинение в соответствии с французским уголовным законодательством. По-моему, вы не совсем уравновешенны, мисс Старр. Это нехорошо, и я прошу вас обратиться за советом к психиатру, когда вы вернетесь в вашу страну.
– Большое спасибо, – проговорила Ракель. Она выглядела маленькой и жалкой. Правая рука висела на перевязи. Ее ушибло отдачей. – Я просила бога, чтобы мне удалось прикончить его. Но я его только ранила. И маленькая латиноамериканская шоколадка посадила его как ни в чем ни бывало в самолет. Вам не следует разрешать растратчикам вроде него летать в вашем национальном воздушном пространстве.
– Мы очень часто не разрешаем, – возразил Фошон. – В любом случае, ко мне это не имеет отношения. Это забота другого департамента. Полагаю, министерства финансов.
– Пошли вы все к черту, – буркнула Ракель.
– Хорошо, – продолжал Фошон. – По-моему, мы здесь видим счастливое завершение дела. Как вы, наверно, догадываетесь, Об, нас главным образом интересовала афера с виндсерферами. Мы знали, что в ход пущена такая схема. Но было трудно обнаружить, кто за ней стоит. Благодаря вам, хотя и косвенно, мы получили информацию. – Он обратился к Ракель: – Вы решили финансовую сторону? Я спрашиваю только из любопытства.
– Как бы вы ни спрашивали, это не имеет значения, – вздохнула Ракель. – Я не получила ни пенни. Алекс как раз говорил, что полностью расплатится со мной, когда я выстрелила в него. Наверно, стоило бы подождать. Если бы только я направила дуло на несколько дюймов влево… Ну, если я вам больше не нужна, инспектор, я собираюсь в Рим.
– Вы вольны ехать, куда вам угодно.
– Хоб? – Ракель остановилась у двери. – Хотите поехать вместе? – спросила она.
Я посмотрел на ее твердый подбородок, сильную шею, праведные глаза. Симпатичная леди, но, как говорил Алекс, она само зло. И к тому же у меня были другие планы.
– Нет, спасибо, – ответил я. – Как-нибудь увидимся.

57. ВИНДСЕРФЕРЫ

– Не нужно плохо думать о майоре Уитоне, – сказал мне позже Фошон. – Все случилось очень быстро, виндсерферы возникли совершенно внезапно. Нас не интересовал Алекс. Мы все время следили за этими досками. Когда Уитон наткнулся на них в Гонфлере, он понял – надо что-то делать, чтобы они снова не исчезли.
– Почему он не позвонил жандармам и не арестовал Вико?
Фошон покачал головой.
– Мы хотели добраться до людей, которые стоят за ним. У Найджела родилась гениальная идея – украсть виндсерферы и заставить мексиканцев думать, что это сделали вы.
– Они контрабандой вывозили наркотики в этих досках? Правильно? До меня это не доходит. Я думал, героин незаконно ввозят в США, а не вывозят оттуда. Кстати, мой племянник имеет какое-то отношение к этому делу?
– Некоторые детали этой истории еще нуждаются в подтверждениях. Мы ждем их от Фолкона. Но мы предполагаем, что замешан один из тех, кто работает вместе с ним на строительстве виндсерферов. Обычно люди считают, мол, контрабанду наркотиков проводят большие банды в Майами, это крупные операции, и в них участвуют быстроходные суда, самолеты. Нет, дело организовано гораздо сложнее. В нем намного больше граней. К примеру, распространение. Эта область заслуживает особого изучения. Вы представляете, насколько трудно доставить наркотик до конечного потребителя, до богатых людей? Особенно когда нужно обеспечить товаром множество мелких торговых точек, где просто продают прохладительные напитки во время крупных спортивных соревнований.
– Во время спортивных соревнований? Я слышал, что атлеты используют наркотики, неужели зрители тоже?
– Ох, Об, поверьте, зрители тоже. Теперь уже никто не едет на спортивное событие просто смотреть. Люди, когда приезжают туда, хотят получить все по высшему разряду. – Фошон принял дидактическую позу. А я устроился поудобнее, чтобы выслушать лекцию. – Наркотик стал частью всех спортивных событий. Знаете, его используют лучшие люди, не только какие-то оборванцы. Для многих величайшие соревнования года – это только повод собраться с друзьями и как следует нагрузиться наркотиком. Но откуда он попадает к ним? Никто, будучи в здравом уме, не отправится путешествовать, храня в кармане или в чемодане героин. Они покупают его там, куда приезжают. Но у кого они покупают? Позвольте рассказать, как это происходит. Допустим, заезд в Монте-Карло. Вы не имеете дело с уличными цыганами. Вы знаете, что они агенты полиции. Кто может за них поручиться? Нет, вы обращаетесь к тому, с кем уже имели дело раньше, кому доверяете. Вы покупаете наркотик у одного из участников соревнования. У такого, как Вико.
– Он хорошо известен, Вико?
– Да, определенно. Он разъезжает по всем соревнованиям, участвует во всех гонках. И уже многие годы ведет дело со своими друзьями. Когда Вико привозит свой груз, он может получить за него более десяти тысяч долларов. И это не только его интерес, но и денежных людей, стоящих за его спиной. В этом причина и его споров с братом. Энрике узнал, что Вико начал заниматься сомнительным бизнесом. И тогда он задержал плату за виндсерферы. Он хотел, чтобы у Вико начались неприятности, стараясь таким путем заставить его, пока не поздно, бросить опасный бизнес. Иначе или его поймает полиция, или убьет какой-нибудь преступник. Энрике решил, что самый лучший способ – пустить ваше агентство по следам Вико. Вселить в него страх. Он точно не знал, что вы собираетесь делать. Однако ваше участие должно было оказать на Вико влияние. По мнению Энрике, этого, вероятно, хватило бы, чтобы заставить Вико отказаться от сделки.
– Но этого не хватило?
– Энрике неправильно представлял положение. Он думал, Вико способен сам определять свои цели. Но он уже не был способен. Он глубоко увяз в отношениях с партнерами. Это два мексиканских бизнесмена с криминальными интересами, они проводили отпуск на Ибице и познакомились с Вико. Виндсерферы представлялись им идеальным средством не только для контрабанды, но и для распространения наркотиков по Европе. Доставить груз – это одно. Но включить его в товарооборот – огромные хлопоты.
Фошон собирался еще более углубиться в тему. Но я услышал уже достаточно. И постарался выбраться оттуда. Есть один человек, которого я должен был увидеть.

58. ПЕР-ЛАШЕЗ; В ОЖИДАНИИ СОЛНЦА

Я поехал на Пер-Лашез – последнее, что я сделал, пока было время до отправления самолета. Пер-Лашез – большое кладбище на востоке Парижа в районе, который называется Бельвиль. Я медленно прогуливался по аллеям среди прославленных мертвых.
Здесь очень много мертвых. Близко к миллиону, как говорят путеводители. И именно здесь мы видим некоторые из крупнейших в культуре имен. Мы видим Марселя Пруста и Эдит Пиаф. Здесь Модильяни и Оскар Уайльд. Мы видим Бальзака, и мы видим Бизе. Колетт и Коро. Мы даже видим здесь Абеляра и Элоизу и мысленно возвращаемся в прошлое. Это великое время. Виктор Гюго сказал: «Быть похороненным на Пер-Лашез – все равно что иметь мебель из красного дерева».
Разумеется, он тоже здесь вместе со всей семьей.
Пер-Лашез – прекрасный символ того, чего может достигнуть иностранец в Париже. Мы видим здесь Эжена Ионеско, Айседору Дункан, Гертруду Стайн и Алису Б. Токлас.
Я кивнул им, мысленно, конечно. Но не их я пришел повидать. Тот, кто мне нужен, живет в блоке А, направо отсюда.
Привет, Джим. Леди и джентльмены, здесь лежит Джим Моррисон, поэт и певец определенной репутации, образец для подражания в дни моей молодости, который приехал в Париж с визитом и остался его постоянным обитателем.
Джим, говорю я, в первые минуты, вернувшись в Париж, я подумал, мне надо проведать тебя и сказать, какое прекрасное место ты выбрал, чтобы умереть, если тебе уж так надо умереть и ты сам не возражаешь против этого. Но потом что-то изменилось, и сейчас я пришел сказать, Джим, здесь и правда очень мило и, наверно, ты собираешься оставаться здесь столько, сколько возможно. Потому что теперь тебе никогда не позволят выбраться отсюда. Но это неправильно, Джим, ведь у тебя не было намерения оставаться здесь, ты просто проходил мимо. Джим, возвращайся в Америку, там еще есть молодость и красота, талант и любовь. Конечно, там много всяких пакостей, но бывает и много хорошего. Как я хотел бы перенести тебя туда. Америка хорошее место, хотя прежде всего мне надо бы признать, что бит – музыку нашего поколения – трудно продолжить.
Почему я чувствую себя таким неприкаянным? Дело благополучно закончилось. Мне заплатили.
Потом я вспомнил, что забыл задать Джиму вопрос.
«Джим, если бы ты был на моем месте, что бы ты сделал?»
Но теперь уже слишком поздно. Мне все придется решать самому.
Я вышел на площадь Гамбетта и взял такси до аэропорта де Голля. И не оглянулся. Потом вошел в аэропорт и направился прямо к конторке «Трансуорлд Эрлайнс». Конец моей европейской мечты. Нью-Джерси, я возвращаюсь.

 

Нас соблазняет Париж нашей мечты. Мы, американцы, приезжаем сюда в поисках нашего прошлого, а если и не нашего, то хотя бы такого прошлого, с которым мы можем ассоциировать себя. Такого, про которое можем сказать: это мое, этот город, эта женщина, эта культура, эта цивилизация. Париж – родина изгнанников.
Увы, ведь мы не выбираем наши собственные архетипы. Они действуют внутри нас. Я говорил себе: лучше иметь Париж в сознании, чем под ногами. Лучше жить в Америке с памятью о Париже, чем в Париже с памятью об Америке. Прежняя грязная промышленная родина призывает нас вернуться, потому что, если быть точным, она не красивая, не древняя, не благословенная. Наша родина бросает нам вызов: вложить наши ценности там, где нуждаются в них, а не тратить наше время там, где они уже есть.
Я никогда не задумывался над подобными вещами, но каким-то образом знал, что это значит. До того как я уехал из Америки, я даже не подозревал, что существует американская цивилизация. И теперь я возвращался к ней.

 

Я стоял в очереди на регистрацию к конторке «Трансуорлд Эрлайнс».
– Привет, старина, – обратился ко мне человек, стоявший впереди. – Вы похожи на американца. Откуда вы?
– Из Нью-Джерси, – услышал я свои слова.
– Шутите? Я тоже. А там откуда?
– Снаффс-Лендинг.
– Шутите! Я живу в Хобокене, можно сказать, соседняя дверь. Это делает нас почти что родственниками, разве нет?

 

Он был общительным, симпатичным человеком, мне не хотелось его обижать. Легкий костюм цвета электрик с темно-бордовым кантом на лацканах принадлежал к тому сорту одежды, которую в маленьких городах торговцы товарами для мужчин продают отпускникам, едущим в Европу, как якобы туристическую. Во мне что-то поднялось, и я буркнул:
– На самом деле мы вовсе не родственники. На самом деле я живу не в Нью-Джерси. Я живу в Париже.
– Тогда почему же вы летите в аэропорт «Кеннеди»? – Мои слова явно озадачили его.
– А я и не лечу, – пробормотал я, поворачиваясь к выходу. – Я пришел посмотреть, как улетаете вы. Всего хорошего.
Он окинул меня недоумевающим взглядом, но улыбнулся и помахал рукой. Потом он пошел к самолету. Минуту спустя я тоже ушел и вернулся к Русу и Розмари, чтобы переночевать у них, пока найду себе комнату.
Вы ведь знаете, в этой авиакомпании можно сдать билет и получить назад деньги в любое время.

 

Еще до того, как я покинул аэропорт, я услышал, как объявляют мою фамилию. В службе гостеприимства лежала для меня телеграмма. Она пришла от Гарри Хэма с Ибицы. Он сообщал: «ИНТЕРЕСНОЕ РАЗВИТИЕ. ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО».
Передо мной совершенно ясно встала картина, как это сделать. Через Луи я мог заключить сделку с Дядей Сэмми, и тогда меня снимет с крючка международная финансовая инспекция. Я мог передать дом в Нью-Джерси Милар и пожелать счастья ей и Шелдону. Мне надо послать немного денег Кейт и детям, и у меня останется еще достаточно, чтобы основать детективное агентство «Альтернатива» здесь, в Париже, в мировой столице печеночного паштета, и это тебе не цыплячья печенка. Хватит?
Назад: Часть XI
Дальше: МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ