Почти четверть часа мы летели точно на северо-восток. Адриатическое море осталось позади, под нами расстилалась северо-итальянская равнина. И я решил, что настала пора выяснить, куда нам лететь дальше. И спросил Гуэски, есть ли у него какие-нибудь карты.

– Конечно, – отвечал он. – Я все приготовил! – И он вытащил из-под сиденья карту под номером ONC-F-2. На ней была изображена Северная Италия и большая часть Центральной Европы, испещренные значками аэропортов, радиолокационных станций, запрещенных для полетов зон, городов, поселков, гор, болот, океанов, озер, линий электропередач, плотин, мостов, туннелей и многих других интересных объектов. Но, на мой взгляд, карта эта не имела совершенно ничего общего с зелено-коричневой равниной, простиравшейся под нами.

Я решил передать часть своих полномочий другим.

– Гуэски, – велел я, – определите наше местоположение, конечную цель полета и маршрут.

– Но я ничего не понимаю в полетных картах! – воскликнул он.

– Кариновский вам поможет. В конце концов, не могу же я делать все на свете!

Они занялись картой. А я решил использовать это время, чтобы еще хоть немного разобраться в управлении самолетом. Я выполнил несколько несложных виражей, несколько снижений и подъемов, попробовал лететь на разных режимах, то открывая, то прикрывая сектор газа и немного поэкспериментировал с триммером. У меня даже появилась кое-какая скромная уверенность в себе.

– Вы не могли бы опуститься немного ниже? – спросил Гуэски. – Я не вижу ни одного ориентира.

Я снизился до 2000 футов. Через некоторое время Гуэски сообщил:

– Все равно ни одного ориентира не нахожу! Безжизненный какой-то ландшафт.

– М-да, помощи, видно, от вас немного, – заметил я.

Гуэски снова уткнулся в карту. Потом спросил:

– Сколько минут назад мы пересекли береговую линию?

– Минут семнадцать.

– А скорость и направление какие были?

– Около 90 миль в час. Курс – северо-восток. Приблизительно, конечно.

Кариновский небрежно махнул рукой.

– Пусть будет 100 миль в час, так проще. То есть, мы пролетели примерно 25 миль. Если по-прежнему лететь на север, мы скоро пересечем реку Пьяве. Вот вам и ориентир, уж его-то не пропустишь!

– А что потом?

– А потом надо просто лететь по течению реки. Она нас приведет сперва к Беллуно, а дальше – к самому Сан-Стефано ди Кадоре.

– И вы сумеете его отличить с воздуха от других селений?

Гуэски с готовностью ответил:

– Там прямо перед городом гидростанция.

– Вы уверены, что узнаете ее?

– Не беспокойтесь. Ведите себе самолет, а мы будем следить за курсом.

Что-то мне в его заявлении очень не понравилось, но ничего другого все равно не оставалось – только продолжать полет.

И я его продолжил. И вскоре на севере мы заметили Пьяве. Я изменил курс и полетел вдоль реки на северо-запад, пересек две ее излучины, потом еще одну. Над Вальдобьяддене мы окончательно определили свое местонахождение. Приближались предгорья, и мне пришлось начать постепенный подъем.

Через несколько минут мы достигли предгорий Альп; высота их здесь достигала 2000 футов над уровнем моря. Река повернула на север, затем на северо-восток. Гуэски засек слева город Фельтре, а Кариновский – ветряную мельницу справа. Все совпадало. Мы были на высоте 9000 футов над уровнем моря, когда достигли Беллуно. Перед нами высились Альпы, похожие на ощетинившееся наконечниками копий войско. В самолете стало весьма прохладно.

Теперь управлять машиной оказалось труднее. Сильные вертикальные воздушные потоки раскачивали крылья, мотор надрывался в разреженном воздухе. Под нами долина Пьяве четким зигзагом разрезала Доломитовые Альпы. Близость гор заставила меня подняться до 10 000 футов.

Я услышал, как вскрикнул Кариновский, и, обернувшись, увидел горный отрог, проплывший всего в сотне ярдов от правого крыла. Пик его был выше нас по крайней мере на милю.

– Еще такие поблизости есть? – спросил я.

– Пока нет, можно не волноваться, – ответил Кариновский. – Если не промажем мимо Сан-Стефано, конечно.

Долина Пьяве продолжала уходить к востоку; наконец Гуэски увидел гидростанцию, а потом справа, на высоте 8481 футов, показался и Сан-Стефано; мы начали постепенный спуск.

Стали видны отдельные дома, крошечные участки возделанной земли и просторные луга на крутых горных склонах; затем мы заметили одноколейную железную дорогу, пересекавшую часть города.

– А вон и конечный пункт нашего назначения! – воскликнул Гуэски.

И я тоже его увидел: это был охотничий домик. Небольшой, П-образной формы, примерно в миле от селенья. Перед домом виднелась узкая полоска открытого пространства – с воздуха она казалась не больше почтовой марки. Да мне никогда в жизни не приземлиться на такую маленькую площадку! Но вблизи не было ничего, что выглядело бы получше и попросторнее. Я решил продолжать спуск, облетая поле по кругу. Я надеялся, что вблизи посадочная площадка будет выглядеть не столь пугающе.

Облетев поле, я попытался приблизиться к ней, стараясь держаться носом к ветру. Убрал скорость и подал ручку вперед. Под нами скользнула назад купа деревьев, дом, и выплыл край поля. Я повернул самолет носом на северо-восток.

Все произошло даже слишком быстро. Внезапно я оказался совсем рядом с землей, однако продолжал нестись с ужасающей скоростью. Самолет летел слишком низко, чтобы это было безопасным, но слишком высоко для посадки. Если припомнить то, что я узнал от Улыбчивого Джека и прочих героев шпионских романов, сейчас нужно было дать газу, набрать высоту и идти на следующий заход. Но у меня не хватило пороху. Самолетом я управлял пока только «методом тыка», а земля, казалось, была уже в двух шагах. Стиснув зубы, я двинул ручку вперед, одновременно полностью убрав газ.

Футах в пятнадцати над полем самолет, потеряв скорость, вздрогнул и завибрировал, готовый нырнуть носом в землю. Половина поля уже осталась позади, и я потянул ручку на себя. Самолет тут же задрал нос, затрясся от негодования и тяжело ударился о землю хвостовым колесом, а потом и передними колесами. Потом еще раз высоко подпрыгнул, но я по-прежнему тянул ручку на себя, буквально прижимая ее к животу, и наконец мы с грохотом рухнули на поле.

Левая стойка шасси лопнула, и самолет, тяжело ударившись фюзеляжем о землю, стал поворачиваться влево. Кончик левого крыла врезался в землю, следом за ним – пропеллер, тут же разлетевшийся на куски. Я изо всех сил нажал на правую педаль и включил тормоз, но самолет продолжал вращаться вокруг левого крыла, норовя снова взлететь и перевернуться. И это ему почти удалось, но не выдержала правая стойка шасси. Самолет неохотно прополз еще несколько футов на брюхе и замер в дальнем конце поля, футах в двадцати от низкого деревянного забора и растущих сразу за ним сосен. Я выключил зажигание. Все. Агент Икс в очередной раз справился с поставленной задачей.

Никто при посадке не пострадал, но разговаривать не хотелось. Мы молча обследовали то, что осталось от самолета, и направились к домику.

Я уже начинал ощущать упадок сил и грядущее разочарование. Как только я войду вон в ту широкую дубовую дверь, жизнь агента Иск будет кончена. Останется лишь весьма сомнительная личность: Уильям П.Най. Мне все это показалось вдруг ужасно несправедливым. Захотелось повернуться и убежать – подальше от этого альпийского охотничьего домика, от Италии, от Европы, чтобы спастись самому, затерявшись в неведомых просторах, и сохранить жизнь нелепому и абсурдному агенту Икс.

Мы поднялись на крыльцо, и Гуэски протянул руку к тяжелой бронзовой ручке. Мысли о бегстве и возрождении агента Икс оставили меня, и я даже придумал подходящую поговорку: тот, кто создает иллюзию, сам от нее первым и страдает. Впрочем, это не принесло мне особого облегчения.

Молодой человек с короткой стрижкой открыл нам дверь и сообщил, что нас уже ждут. Мы проследовали через небольшую прихожую в просторную гостиную с панорамным окном, обращенным в сторону Альп.

У противоположной стены, перед камином, сцепив руки за спиной, стоял мужчина. Его тень плясала на потолке. Мужчина обернулся к нам и с улыбкой произнес:

– Джентльмены, я чрезвычайно рад, что вам удалось долететь. Я уже начал волноваться.

Перед нами стоял Форстер, на лице его было написано безмятежное спокойствие. Дверь за нами захлопнулась.