Глава 6
На третью ночь нашего пребывания в Мешхеде, именно тогда, когда я начал от души наслаждаться в этом благословенном городе, Дэйна наконец нашла та информация, которую он искал. Точнее, она нашла меня. Дэйн отдыхал в своем номере — должно быть, после утомительной ночи с Лейрой. Я возвращался от Соэры, которая оказалась крайне приятной женщиной, хотя очень дорогой и требовательной. Едва я ступил на лестницу, из темноты протянулась рука и ухватила меня за рукав.
Первая моя реакция была схватиться за нож, потому что у меня еще болела голова после нападения тех сартов. Но тут раздался голос, который произнес по-тюркски:
— Это ты покупаешь секреты?
— Выйди на свет, — сказал я, крепко сжав рукоять своего ножа.
— Я никуда не двинусь, — ответил этот человек сердито и раздраженно. — Сначала скажи мне — вы с тем иностранцем все еще покупаете секреты или уже купили все, что вам было нужно?
Я сдержал свое нетерпение и сказал:
— Мы еще покупаем секреты, если это те секреты, которые нам нужны. А теперь выходи на свет, или ты боишься показать свое уродливое лицо?
Это его задело, и он дошел вместе со мной до края веранды. Это был желтолицый молодой человек с тонкими черными усиками. В свете единственной голой лампы я разглядел высокую черную шапку из овечьей шкуры, потрепанный халат, на груди — две портупеи крест-накрест, за спиной винтовка, на ногах — поношенные сапоги из мягкой кожи. Я почуял запах овечьего загона и лошадиного пота и понял, что передо мной туркмен.
— Ну, теперь ты меня увидел, — сказал он. — Давай, веди меня к твоему господину, чтобы он мог купить мой секрет.
— Этот иностранец мне не господин, — сказал я. — Мы с ним друзья и вместе занимаемся важными делами.
— Ну так отведи меня к нему.
— Возвращайся к своей лошади, — сказал я. — Я не стану тратить его время и его деньги на туркменские выдумки. У любого бродяги Мешхеда есть секрет на продажу, но туркмены всегда опаздывают, а потому лгут пуще всех остальных.
Он свирепо глянул на меня, по туркменскому обыкновению скорчив рожу — они думают, что этим можно напугать. Я пожал плечами и отвернулся.
— Ради Аллаха! — сказал туркмен. — У меня есть настоящий секрет — секрет, который стоит много денег и жизней многих людей. Я смертельно рискую, явившись сюда, чтобы поговорить с иностранным шпионом… И вот как меня здесь принимают!
Я помедлил, разглядывая его, и дернул себя за нижнюю губу. Наконец я сказал:
— Несомненно, твоя история лжива, как все туркменские истории. Но я сначала выслушаю тебя, а потом буду решать. Если история будет чего-то стоить, я вознагражу тебя.
Туркмен разразился горьким смехом.
— Ты в самом деле думаешь, что я поведаю свой секрет двуличному персидскому горожанину?
— О Аллах! — воскликнул я. — По крови я монгол с материнской стороны, прямой потомок эмиров Бухары. Ты, глупец, подумай сам — откуда я, по-твоему, знаю твой язык?
— Всякий может выучить язык. Как тебя зовут?
— Ахмед Аботай.
— Я как-то знал в Мерве одного свинопаса по имени Аботай, — заявил он.
Такие штучки сходят у туркменов за юмор, и этот юноша казался себе весьма остроумным.
— Пошли, — повторил он. — Веди меня к своему господину.
— Сначала открой мне свой секрет.
— Никогда.
— Тогда дай мне хотя бы намек, чтобы я смог оценить его важность.
Обычное выражение лица туркмена — усмешка, но этот так нахмурился, что я испугался — не парализовало ли ему лицо от напряжения. Он подумал — что для туркмена всегда дело непростое — и наконец проговорил:
— Мой секрет касается города Имам-баба и одного вещества, которое называют Белым Порошком.
Я приложил все усилия, чтобы по моему лицу ничего нельзя было прочесть, но напрягся.
— Дальше, — произнес я усталым голосом.
— Это мое последнее слово, — заявил туркмен. — Прежде чем разговор пойдет дальше, я должен получить деньги.
Я зевнул.
— Твой так называемый секрет может оказаться совсем не важным, но я предоставлю моему другу возможность решить это лично. А тебе я дам возможность увидеться с ним.
Сказав это, я замер, как статуя, а туркмен молчал и нервно переплетал пальцы. Он ждал. Я тоже ждал.
— Ладно, — наконец проронил он. — Пойдем.
Я задумчиво сказал:
— Возможно, мне не стоит беспокоить моего очень богатого друга сегодня вечером. Может быть, лучше сделать это завтра или послезавтра.
Туркмен очень хорошо знал, чего я хочу и что было вполне естественно. Но, как и все их племя, он скорее проглотил бы свои деньги, чем расстался с ними. Он обозвал меня некоторыми непочтительными словами, продемонстрировав таким образом все свои грязные мысли и недостаток воображения. Я не обращал на него внимания, пока он не сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и тогда я сказал, что, может быть, встречу с моим американским другом будет лучше отложить до следующей недели. Однако, добавил я, к тому времени у моего друга может остаться очень мало денег.
Туркмен застонал, как раненый зверь. Скупость боролась в нем с жаждой наживы. Наконец он достал из-под полы своего халата кошель. Он открыл его, как будто открывал рану в собственном теле, и с ругательством заплатил мне.
— Очень хорошо, — сказал я. — Теперь ты можешь встретиться с ним. Я уверен, что ты привел с собой переводчика.
— Переводчика? — переспросил туркмен. — Ты демон, ты ублюдок, ты что же, думаешь…
— Я делаю только то, за что мне заплачено, — сказал я. — Ты заплатил за то, чтобы встретиться с иностранцем, и ты с ним встретишься. Но насчет разговора с ним — может, ты знаешь английский? Если нет, я уверен, что он сумеет понять твой немецкий, или французский, или даже испанский.
Туркмен, который и свой родной язык знал едва-едва, от ярости совершенно онемел. Он почти прошипел:
— Клянусь Аллахом, горожанин, как ты мне услужил, так и я тебе услужу. Мой час еще придет, не сомневайся.
— Один Аллах знает будущее, — заметил я. — Все мы в его руках.
Туркмен справился со своей яростью и заплатил мне еще раз. Я же потребовал у него двойной платы только ради того, чтобы научить его вежливости, а не ради грязных монет из его кошелька. Этим косматым кочевникам недостает такой добродетели, как смирение. Я забрал у него деньги, отчего у него чуть сердце не разорвалось, и повел его вокруг отеля к черному ходу. Мы тихо проскользнули внутрь и, никем не замеченные, поднялись по задней лестнице.
Дэйн с легким удивлением взглянул на этого неумытого парня.
— С огромными усилиями я нашел ключ к вашей загадке, — гордо заявил я по-английски. — Но не выказывайте особой заинтересованности, иначе этот жадный сын шлюхи потребует все ваше золото, включая золотой зуб.
Дэйн кивнул, оглядел туркмена, отметил выражение его лица и посмотрел на меня. Затем изящно указал туркмену на кресло, но этот немытый дикарь глянул на мебель и решил остаться стоять. Затем он вдруг заговорил.
— Я уже говорил об Имам-бабе и Белом Порошке, — переводил я за ним. — Но прежде, чем я скажу еще хоть слово, я хочу получить деньги — не бумажки, а золото или серебро. А если моя история вас заинтересует, я хочу получить еще денег за ее продолжение.
Дэйн был к этому готов. Он дал ему пять мелких серебряных монет, пообещав потом дать еще. Туркмен попробовал на зуб каждую монетку, упрятал их к себе в кошелек и стал рассказывать.
Его имя, как он нам сказал, Хитай, и он из рода душак текке-туркмен. С утомительными подробностями он пересказал нам историю туркменских войн в Иране, Афганистане и Туркестане, сообщил о том, как текке-туркмены доблестно сражались против русских, иранцев и афганцев, об их превосходстве над их родичами — казахами, узбеками и киргизами и об их возродившемся боевом духе, их храбрости и неукротимости.
— Об этом я только упомянул, — заявил Хитай, завершая предисловие к рассказу, — чтобы вы знали, с какими людьми вы имеете дело.
Это, по-моему, было уж слишком. Я спросил:
— Скажи мне, мой неукротимый друг, как же так вышло, что русские уничтожили само название Туркестан, создав новое государство под названием Туркмения, захватили без особых усилий Мерв, а ваших неукротимых воинов послали в колхозы копаться в земле?
Хитай потянулся за ножом, я тоже, но Дэйн успокоил нас обоих, велев мне не оскорблять нашего гостя. Туркмену же он велел продолжать. Но Хитай не проронил ни слова, пока его не утихомирили еще четыре серебряные монеты.
— Нас одолели благодаря измене и нехватке снаряжения, — наконец сказал он. — Может, это и правда, что некоторые туркмены забыли свою кровь и историю и работают в колхозах. Но текке не забыли, и род душак не умрет, пока под рукой Аллаха существуют горы и солончаки!
Похвалившись, Хитай почувствовал себя лучше и вернулся к самому секрету.
Туркмены в Хорасанских горах, сказал он нам, очень бедны, и у них нет сил для успешных набегов на поселения в долинах. Поэтому они стали искать другой источник средств к существованию.
Тут Дэйн, несмотря на все мои предупреждения, проявил искру интереса, и нам пришлось дать этому туркмену еще несколько монет.
Эти горцы, сказал нам Хитай, идеально подходят для такой работы, поскольку многие роды текке жили в Хорасанских горах и на Копетдаге, а также в горах Памира к северу от Герата. Поэтому они могут беспрепятственно преодолевать горные пути там, где сходятся границы России, Афганистана и Ирана.
Сначала они занимались контрабандой оружия, потом — шерсти, потом — специй, доставляя их покупателям во всех трех странах. Работа распределялась по родам — чем сильнее род, тем более выгодную контрабанду он перевозил. Это всегда было занятием рискованным, тяжелым и малооплачиваемым.
Потом, два года назад, вождь алтаев, большого рода текке в Афганистане, нашел крайне прибыльную область контрабанды. Дело касалось Белого Порошка — вещества, которое туркмены прежде никогда не видели, но о котором слышали. Этот порошок, как выяснилось, был необходим жителям Запада, он был редок, дорог и запрещен властями.
Некоторые роды текке под предводительством рода алтай доставляли контрабандой этот порошок от его источника в Копетдаге до нескольких пунктов сбора в северо-восточном Иране, иногда — вблизи от Калат-и-Надири, иногда вблизи от Турбат-и-Шайх, а иногда еще дальше на юг, в обширную Соляную Пустыню.
Тут туркмен снова остановился и сказал, что ждет, чтобы ему заплатили за то, что он столько рассказал, и тогда он продаст нам больше подробностей.
Дэйн молча посмотрел на Хитая, — похоже, он пытался понять, что собой представляет этот туркмен. Затем Дэйн достал из нагрудного кармана свой бумажник, открыл его, нахмурился и закрыл снова.
— Почему вы оставили этот прибыльный бизнес и пришли ко мне? — спросил его Дэйн при моем посредничестве.
Туркмен с трудом отвел взгляд от бумажника Дэйна и ответил:
— Сначала в этом деле были заняты пять родов, и алтаи были главными, потому что это они первыми его начали и еще потому, что их было больше. Так продолжалось год, но потом многие алтаи из Афганистана и Таджикистана, прослышав о таком прибыльном промысле, присоединились к ним. Из-за этого доходы алтаев уменьшились. И они решили вытеснить из этого промысла другие роды. Они предательски обвинили душаков в немыслимом преступлении, и так началась вражда.
— А потом? — спросил Дэйн.
Хитай пожал плечами.
— Мы сражались и все еще сражаемся. Но алтаи — сильный род, у них есть новые ружья и много патронов. К тому же они забрали себе всю торговлю Белым Порошком и так разбогатели, что нанимают курдов и сартов для войны с нами. Пока алтаи возглавляют торговлю Белым Порошком, для моего народа надежды нет.
— И что вы об этом думаете? — спросил меня Дэйн.
— Туркмены солгут вам при первой же возможности, — ответил я. — Просто из любви квыдумкам. Но этот не солжет правдоподобно, потому что ему не хватает воображения. История этого человека вполне может оказаться правдивой.
Дэйн прикинул что-то в уме и заплатил Хитаю тысячу риалов новыми банкнотами. Это меньше восьми долларов, но для дикого кочевника — огромная сумма. Тем не менее Хитай насмешливо посмотрел на деньги и потребовал пять тысяч риалов.
— Сначала скажи мне вот что, — ответил ему Дэйн. — Откуда поступает Белый Порошок?
— Обычно мы брали его в горах, поблизости от персидского города Имам-баба, — сказал Хитай.
— Белый Порошок делают там?
— Нет. Мы просто там назначали встречу. Там алтаи должны передавать порошок душакам, а душаки должны доставить его туда, куда им скажут. Так было до начала раздора.
— А где алтаи берут Белый Порошок? — спросил Дэйн.
— Не знаю. Алтаи держат это в тайне. Но я знаю тропы, которыми они ходят, и могу проследить за ними до нужного места.
— Куда вы доставляли порошок?
— Мы переправляли его всего за несколько сотен миль и отдавали иностранцам, с которыми встречались в условленных местах.
— А что это за иностранцы?
— Арабы. Но не спрашивай меня, иранские это арабы, иракские или саудовские — для меня все арабы одинаковы.
— Кто первый вовлек алтаев в этот промысел?
— Этого я тоже не знаю. Алтаи могут сказать только то, что это богатый иностранец. Но они намекали мне, что он американец.
Дэйн заплатил Хитаю еще несколько тысяч риалов и задал еще несколько вопросов. Но он исчерпал до дна знания этого человека. Можно было выяснить подробности участия в этой торговле душаков, но об источнике порошка и о конечной точке его следования он ничего не знал. Равно как и о некоем американце, который контролировал все это дело. Разговор подошел к концу, вопросы кончились, а за окнами стали заметны первые проблески рассвета. Видя это, Хитай собрался уходить.
Прежде чем он ушел, Дэйн спросил, не пожелает ли он или кто-то из его соплеменников провести нас через горы за Имам-бабу, по тропам алтаев до источника Белого Порошка. Хитай сказал, что, возможно, желающий найдется, но дело это очень опасное и плата потребуется соответствующая.
Мы договорились, что обсудим соглашение на следующий вечер. И Хитай ушел.
Мы с Дэйном оба устали и решили поговорить обо всем после того, как выспимся. Я был рад этому, потому что мне было трудно сказать Дэйну одну вещь. Он мог, если у него было такое желание, лезть в горы с кучей сумасшедших туркменов и сложить там голову, как ему заблагорассудится. Но я не собирался идти с ним. Я сделал уже достаточно и теперь хотел получить свое вознаграждение. А потом вернуться в Исфаган.
