Пьеро Моска решил, что до того, как он отправится на запланированный в десять утра в институте Лоуренса семинар под названием «Туманности и новые звезды», где будет рассказывать об образовании звезд под действием ударной волны, он поднимется на крышу своей квартиры и взглянет еще раз на солнечное пятно доктора Фриде.

Когда он наводил фокус, утренний бриз, дувший с горы Сан-Габриэль, слегка помял алюминизованную пленку, натянутую поверх объектива на его телескопе. В результате изображение слегка исказилось и наводить фокус стало труднее.

Неожиданно на его глазах попавшие в окуляр неясные очертания превратились в две глубокие черные дыры. Каждая из них была не менее трех градусов шириной. Они лежали примерно в двадцати градусах друг от друга, и, к большому изумлению астронома, были окружены огромной серой лужей. Само образование было больше, чем любое солнечное пятно, о котором Моске довелось читать или которое он видел на фотографиях двадцатого столетия. Сходство между этой парочкой и обычными пятнами было точно таким же, как между кратером вулкана и отпечатком ноги на песке.

По знал, что солнечные пятна – это не дыры в полном смысле этого слова, а холодные области фотосферы, которые не испускают видимый свет, сглаживающий и драпирующий солнечную атмосферу. Тем не менее в течение долгого времени Моска не мог отказать себе в удовольствии, представляя, что он смотрит на пару огромных сквозных дыр на ровной поверхности звезды, образовавшихся от столкновения с двумя невероятно огромными и чрезвычайно массивными телами.

Затем, как это иногда бывает с монохромной пленкой, натянутой на ровную поверхность и позволяющей видеть лишь в одном измерении, иллюзия глубины сменилась иллюзией высоты. Теперь окружающая дыры серая область напоминала горное плато – сильно пересеченную местность, на которой вздымались два черных холма. Неведомо как, Моске показалось, что два пятна напоминают парочку чернильных озер.

Визуальное восприятие снова поменялось, и теперь взору наблюдателя предстал ведущий в глубь Солнца тоннель. Он наблюдал, как черный бур ввинчивался в глубь звезды, обнажая ее глубокие темные недра.

И все это Пьеро удавалось разглядеть с помощью крохотного телескопа, защищаемого экраном, который забирал 99,9 процента света и снижал яркость до разумных пределов, защищая тем самым человеческое зрение.

Моску интересовало, возник ли протуберанец в области, связывающей два пятна. По наблюдениям его предшественников, в период активности солнечных пятен это происходило всегда. Но разглядеть растянувшийся вдоль солнечного диска протуберанец было очень трудно, практически невозможно. В большинстве своем протуберанцы являлись газовыми «мостиками», испускавшими излучение в крайне ограниченном диапазоне частот. «Мостики», различимые в белом свете, были крайне редки, поэтому наблюдать их можно было лишь тогда, когда они показывались над нимбом. Впрочем, их можно было хорошо видеть, когда поверхность звезды и большая часть испускаемого света оказывались перекрыты Эклипсом.

Безусловно, если бы По осуществлял наблюдение в альфа-водородном спектре, от его глаз не укрылся бы ни один протуберанец. В этом диапазоне можно было подсветить перегретые газы дуги, которые подпитывались энергией из текущего по петле магнитного потока. Тогда протуберанец отчетливо выступал на фоне более холодных слоев фотосферы. Но на старые телескопы альфа-водородные фильтры больше не выпускались, и как это сделать самому, По не знал. А поскольку декан Уитерс так и не предоставил упрямому юнцу возможности поработать с телескопами института, такие тонкие технические приемы были для него недоступны.

Несмотря на это, он мог побиться об заклад, что между солнечными пятнами имеется протуберанец, и какой! Возможно, что он даже разорвется в момент наблюдения, и если это случится, то По может надеяться, только надеяться, засечь маленькую искорку в видимом спектре.

Приноровившись к маленькому окуляру и к грануляции фотосферы, По скоро обнаружил, что может наблюдать практически за всем, что он мысленно представлял себе. Яркие искры в строке фотографического устройства носились там и сям между пятнами. Черная умбра предстала его взору пульсирующей огненно-красной массой. Моска на время оторвался от наблюдений и перевел взгляд на горы, отчетливо видневшиеся в лучах утреннего солнца.

Он собирался прильнуть к окуляру еще раз, как вдруг случайно бросил взгляд на часы. До начала семинара оставалось всего пять минут. Пьеро не удержался от восклицания. Опаздывать нельзя, ведь сегодня он выступает в роли преподавателя, а надо еще подготовить технические пособия.

Старинное студенческое правило требовало от аудитории ждать лектора в течение целых пятнадцати минут, если выступать собирался профессор, десять минут полагались простому доктору, а выступление помощника преподавателя, кем, в сущности, и был Моска, вообще ни к чему не обязывало.

Не собрав телескоп, По сбежал вниз, пронесся вихрем через квартиру и стремглав рванулся к выходу. Слава Богу, что терминал уже разогрелся.

По нацепил шлем, подсоединил электроды к панели нейтральных контактов, установил экраны на нужном расстоянии от глаз и настроил басовый микрофон. Последними он надел проводящие перчатки и отправился в путь.

Вскоре Моска уже стоял в комнате 1808, в огромной камере с черными стенами и высоким потолком. Лаборатория очень сильно напоминала аппаратную тех времен, когда фильмы представляли собой игру живых актеров, записанную на целлюлозную пленку. Но по крайней мере все здесь было установлено так, как он хотел. Однажды у По возникла мысль создать здесь помещение с невидимой чернотой, неестественно раздвинутыми границами и небольшим ускорением, создававшим ощущение свободного падения. Правда, его студенты вряд ли по достоинству оценили бы такое изобретение, сочтя его слишком странным и слишком реальным. Хотя, возможно, все дело в том, что они сейчас проходят пока лишь стадию развития навыков восприятия и ощущения, тогда как По хотелось использовать на полную мощность все достижения современной техники и искусственного моделирования.

Так, теперь надо подумать о визуальных средствах.

Моска вошел в свою директорию в главной сетке архивов института и просмотрел приготовленные заранее файлы. Их он адресовал в комнату 1808 центрального корпуса, препроводив записку по линии связи и продублировав ее голосом.

Вокруг него автоматически появилось первое трехкоординатное изображение – огромная масса холодных паров, напоминающая густой лондонский туман, который словно опустился со страниц детективных саг о Шерлоке Холмсе. Подобно образам из далекого прошлого, туманность, созданная По, была выдержана в нейтральных коричнево-серых тонах и иногда озарялась ярко-желтыми или кроваво-красными вспышками. Ему удалось воссоздать даже запахи: вредоносные испарения серы, напоминающий кровь запах ржавчины, запах торфа, сжигаемого в условиях, далеких от идеальных. Моске казалось, что он парит в воздухе. Благодаря действию компьютера на нервную систему создавалась полная иллюзия того, что он находится в самом центре медленно закручивающейся газовой туманности.

Еще два ухищрения техники воссоздали картину во всей полноте. Ему удалось направить свет так, что тот падал в аудиторию рассеянно со всех сторон, как будто исходил от многочисленных звездочек за пределами облака. Когда же наконец в игру вступали вспомогательные файлы, студенты вокруг Моски попадали в кольцо испускающих свечение движущихся сфер, подобных сияющим в тумане фонарям. Вторая хитрость заключалась в том, что в облако Пьеро добавил немного рассеянного песка. Жителям старинного Лондона это не могло привидеться даже в страшном сне. Время от времени микрочастицы ударяли по шее, щекам, рукам, напоминая ему, а соответственно и студентам, что извергнутый звездами последнего поколения изначальный туман отнюдь не был однородным и мог кусаться.

Пока Моска проверял спецэффекты перед лекцией, в класс потянулись первые слушатели. Студентам совершенно не нужно было стучать в дверь, смущенно мяться на пороге, ожидая разрешения преподавателя войти; нет, они просто появлялись в его поле зрения, когда подключались к сети. Два, три… четыре студента.

Моска – или его образ, спроецированный на их шлемы вместе с туманом, – кивнул, пока они устраивались полукругом за порожком, отделяющим аудиторию от преподавателя. Таким образом обозначалось интеллектуальное ристалище: студенты на одной стороне, наставник на другой. В старых классных комнатах для этой цели служили учительский стол или лаборантская. По взглянул на часы, затем на безотказно работающий хронометр сети. Прошло уже двадцать секунд после начала семинара, но лишь четверо из двадцати двух студентов материализовались.

– Что стряслось? – осведомился По.

Ребята пожали плечами и недоуменно переглянулись:

– Не знаем, профессор.

Это было действительно непонятно. Занятия Моски пользовались популярностью. Студенты ценили его изобретательность, направленную на то, чтобы химия и физика образования звезд были прочувствованы ими в полном смысле слова. Руководству института то и дело приходилось ограничивать количество желающих присутствовать на его семинарах. Занятия в среду всегда безукоризненно посещались, а пятеро студентов даже заплатили за то, чтобы подключиться к сети и вести запись лекций. И тут вдруг такое… пренебрежение.

– Кто-нибудь еще придет? – осведомился с улыбкой По, еще раз сверив время и убедившись, что прошла целая минута. Если это была забастовка или бойкот, вызванный рядом его замечаний во время прошлой лекции, то По надеялся, что кто-нибудь наберется смелости и расскажет ему обо всем.

Однако студенты по-прежнему недоумевали. По изучал их лица, стараясь улыбаться и не выказывать недовольства. И тут же ему пришло в голову, что все четверо, три девушки и один юноша, жили рядом с ним. Они всегда либо работали на одном из факультетов в Кальтеке, либо прибывали на занятия через авиакомпании и лаборатории, обслуживающие его район. Прочие восемнадцать жили в других городах и связывались с университетом телевизионно или осуществляли конференц-связь из институтов в других частях страны. Некоторые из них подсоединялись к сети из-за океана, невзирая на разницу в часовых поясах и языковые отличия.

– Ну-с, – проговорил По через полторы минуты после начала, – я подготовил для вас поистине интересное представление, и очень жаль, если многие его пропустят… Почему бы нам не отменить сегодняшнюю лекцию и перенести ее на понедельник. Всех устраивает?

Ответом ему были три улыбки и озабоченное выражение на лице у парня.

– Веселее, Чалмерс, – подбодрил По разволновавшегося студента. – Это не значит, что тебе надо отправляться в бар, разговаривать с девушками и все такое прочее. Уверен, что у тебя найдется в запасе интересная книжка.

Под девичий смех Моска отключил питание и, подобно Чеширскому Коту, растворился с улыбкой в воздухе. Визуальные средства По отправил обратно в оперативное хранилище и выдал распоряжение отключить канал комнаты через две минуты, давая студентам время немного посплетничать и покинуть сеть. Всякий, кто подключится позднее, услышит сообщение о том, что занятия на сегодня отменяются.

Моска все-таки решил сделать еще один звонок до того момента, когда снимет перчатки и шлем, на этот раз менеджеру центральной сети.

– Центральная, Петер Белл у телефона, – ответил бесцветный молодой человек. По-видимому, это был кто-то из аспирантов, работающих секретарями на полставки во время экзаменов.

– Центральная, добрый день. – По представился, кивнув молодому человеку, заменив этим традиционный обмен электронными рукопожатиями или любое другое приветствие, позаимствованное из прошлых времен. – Я По Моска, Департамент астрофизики, институт Лоуренса. Послушайте… у меня случилось нечто непонятное. Обычно в это время я провожу семинар в тысяча восемьсот восьмой по туманностям и образованию звезд… – Лицо Петера Белла вытягивалось все сильнее и сильнее по мере того, как Моска говорил. Казалось, он недоумевает, зачем Пьеро понадобилось все это объяснять. – Короче, обычно к семинару подключаются около двадцати студентов, однако сегодня присутствовало всего четыре, и, как я заметил, все они местные жители. Вот я и хочу спросить…

– Телефоны отключились, – прервал его Белл. – Проходят только местные вызовы, а дальние сигналы нет.

– Что, все?

– Я неясно выразился?

Моска, имевший представление о том, каким образом осуществляется телекоммуникация на больших расстояниях, не мог взять в толк, как можно было одновременно нарушить связь со всеми метеорными импульсами одновременно. Причем не только в отдельно взятой стране, а на части земного шара.

– Да это просто невозможно, – заключил По.

– Послушайте, профессор, вы задали вопрос – я ответил. Если вам не по вкусу мой ответ, пойдите пожалуйтесь психиатру. Если вам там нечем заняться, то у нас работы невпроворот. – С этими словами Белл отключил Моску от сети.

По остановился, чтобы поразмыслить, и почувствовал, как по лбу начинает струиться пот. Он знал, что, если капельки пота попадут на контактную полосу шлема, может произойти легкий сбой, но от этого его мысли не зашевелились быстрее.

Если судить по адресам его студентов, сбой мог затронуть целое полушарие или, по меньшей мере, его изрядную часть. Пострадали телекоммуникации в верхней части атмосферы. Что могло произойти? Все указывало на то, что причина сбоев таится где-то вне атмосферы. Существовало, по меньшей мере, десять естественных причин для таких аварий, и определить, какая из них сработала, По не мог.

Он набрал номер Султаны Карр, своей коллеги и одной из последовательниц доктора Фриде.

– Карр слушает, – ответила юная доктор астрономии. По показалось странным, что изображение девушки не появилось, – может быть, она в ванной?

– Сули, это По, – ответил Моска, стаскивая с себя порядком надоевший шлем. Он взял его так, чтобы басовый микрофон оказался у лица, а передающее устройство, включенное на полную мощность, резонировало прямо в шлем.

– А-а, верный По, – приветствовала его Султана, – ну что, ты по-прежнему наблюдаешь за дырой?

– Ты смотрела? Она становится все больше.

– Ты делаешь фотографии?

– Ну, только такие, любительские. Я думаю, что доктор…

– Да, он привезет с собой двадцать метров пленки, и нам придется просмотреть ее вместе с ним, кадр за кадром. Я решила, что подожду до его возвращения.

– Как раз насчет дыры, Сули, я тебе и звоню, – По перевел дух. – Я думаю, что она взорвалась.

– Что-о? – взвизгнула Карр. – По… По, где ты? Я тебя не вижу!

– Сейчас, минутку, – Моска снова натянул шлем и настроил визиры.

– Ну так что по поводу взрыва? – переспросила Султана, когда Пьеро оказался в ее реальности. Девушка была одета в белую хламиду, а ноги были босые. Наверное, она все-таки была в ванной.

– Ты знаешь, что телефонные лучи выведены из строя?

– Не слышала об этом. И давно?

Моска прикусил губу:

– Я точно не знаю… Думаю, что недавно, иначе я услышал бы объявление или еще что-нибудь в этом роде. Я узнал об этом лишь потому, что на моем десятичасовом семинаре присутствовало всего четыре человека, а когда я связался с Центральной, чтобы выяснить причину, оказалось, что все линии молчат.

– Поэтому ты считаешь, что имела место электромагнитная интерференция, то есть импульс, я правильно поняла?

– Да, и большой. Импульс достаточной силы, чтобы отключить от связи моих студентов от Бостонского колледжа до Государственного университета Вайлуки. Произошел энергетический выброс большой мощности, и наиболее вероятная причина – взрыв пары пятен.

– Да, логика безупречная, – ответила Сули, уже сидящая на оттоманке рядом с журнальным столиком. Казалось, она не замечала, что полы халата разошлись, обнажив стройные загорелые ноги. – Всего одна крохотная проблемка, герр доктор. Дело в том, что никто не видел и не зарегистрировал ни одного взрыва в течение последних восьмидесяти лет… Что вы можете возразить, сэр?

– Никто не видел солнечных пятен, пока доктор Фриде не сообщил о них.

– Неубедительно. Никто больше о пятнах не сообщал.

– Никто больше их не искал.

– Но доктор Фриде связался только с вами…

– Потому что больше его никто не слушал!

– А вспомни, что вышло, когда ты пытался получить у декана разрешение на независимое наблюдение. Нет, герр доктор, – девушка покачала головой, и прядь ее волос упала на щеку. – Я боюсь, что ваша гипотеза, какой бы она ни была безупречной на первый взгляд, страдает отсутствием доказательств. А это в наши дни при рассуждениях подобного рода заканчивается обычно плачевно.

– Если ты хочешь увидеть пятно, Сули, все, что тебе нужно сделать, это затемнить кусок стекла, приложить его к глазам и задрать голову. Ты можешь сделать это, декан Уитерс может сделать это, Всезнайка Джо из Аламо может сделать это. Я не собираюсь сидеть здесь и притворяться незнайкой, когда подтвердить мои слова так дьявольски просто!

– Спокойнее, – Султана подняла руку, – не забывай, что я на твоей стороне. Я три года сидела без стипендии и никогда не получу здесь места всего лишь потому, что сделала ссылки на три работы Фриде в моей диссертации. Я верю тебе.

– Так что мы будем делать?

– М-м… хороший вопрос…

Моска наблюдал, как Султана сосредоточенно нахмурила брови, ее светло-серые глаза казались почти синими в тени полуопущенных ресниц.

– Я думаю, – начала она снова, – нам следует разобраться во всем по порядку. Возникла ли какая-нибудь угроза, о которой мы немедленно должны сообщить людям?

– Безусловно. Тысячи случаев. Любой телефонный звонок – это я только для начала – будет заглушен электромагнитной интерференцией. По меньшей мере на той части Земли, которая обращена к Солнцу. В результате пострадает и голосовая связь, и информационная, так что в этом полушарии все компьютеры и сети передачи данных выйдут из строя.

– Это уже произошло, – сказала Сули. – Нам не приходится напрягать связки лишь потому, что мы общаемся с помощью волоконно-оптической линии местного значения. Всякий, кто мог пострадать, уже пострадал. Так как же мы можем предупредить людей?

– Если ты ставишь вопрос о связи, то никак. Предупредить мы никого не сможем, ибо электромагнитный импульс уже прошел Землю и сейчас находится на полпути к Марсу, если только уже его не достиг. Конечно, всегда есть… но я не могу подумать ни о ком, кто мог бы…

– Мог бы что? – встрепенулась Сули.

– Видишь ли, электромагнитные излучения распространяются на сверхвысоких частотах, в гамма– и рентгеновских. Это ионизирующая радиация. Нас защищает земная атмосфера и удаленность от Солнца. Всякий, кто находится внутри корпуса судна или в убежище на таком же расстоянии, может считаться защищенным этим объектом, по крайней мере частично, и не нуждается в особом уходе. Однако если кто-то оказался вне атмосферы, да еще и, по сути дела, обнаженным… – По замолк.

Султана повернулась, обнажив бедро еще больше, и потянулась за блокнотом, лежавшим на столе. Безусловно, блокнот был всего-навсего плодом фантазии программного обеспечения виртуальной реальности. Она могла бы с той же легкостью делать записи в воздухе, а система обладала возможностью записывать и интерпретировать их.

Склонив голову, Сули принялась писать. Не отрывая головы, она спросила будничным тоном:

– Что ты знаешь о конструкции современных скафандров?

– Немного, ведь я специализируюсь по горячей плазме, а не твердым структурам.

– Не беда, у меня есть с кем связаться, и я дам им знать. Так как, значит, ионизирующая радиация и электромагнитная интерференция?

– Вообще-то я имею в виду только первую волну.

– А что со второй?

– Видишь ли, – По в раздумье попытался почесать лоб, но перчатка скользнула по ободку шлема, – мне придется дать кое-какие пояснения. Не могли бы мы где-нибудь встретиться и наметить план действий?

– Неплохая мысль! – согласилась Сули. – Мне все равно через двадцать минут нужно быть в офисе. Почему бы тебе туда не подъехать?

– Договорились.

– А я тем временем свяжусь с деканом Уитерсом и посмотрю, не может ли он оказать несколько больше внимания доктору наук собственной персоной, которая к тому же является еще и красивой девушкой, чем простому помощнику преподавателя, кем являешься ты. …Кстати, ты думаешь связаться с доктором Фриде?

– Он на другой стороне электромагнитной волны.

– Уже нет, – возразила Султана, – максимум через восемь минут связь можно будет восстановить.

– Что ж, тогда стоит попытаться… Правда, у меня предчувствие, что доктор сейчас слишком занят, чтобы болтать с нами.