2
Самоубийство расстроило его больше, чем следовало бы, и миссис Ламберт позвонила накануне и отменила встречу, так что Рендер решил потратить утро на размышления. Он вошел в офис хмурый, жуя сигару.
- Вы видели?.. - спросила миссис Хиджс.
- Да. - Он бросил пальто на стол в дальнем углу комнаты, подошел к окну и уставился в него. - Да, - повторил он. - Я ехал мимо с прозрачными стеклами.
- Вы его знали?
- Я даже не знаю его имени. Откуда мне знать?
- Мне только что звонила Прайс Толли, секретарша в инженерной компании на 86-м. Она сказала, что это был Джеймс Иризари, дизайнер, офис которого дальше по коридору. Далеко падать! Он, наверное, был уже без сознания, когда ударился? Его отнесло от здания. Если вы откроете окно и выглянете, то увидите - слева...
- Неважно, Бинни. Ваша приятельница имеет какое-нибудь представление, почему он это сделал?
- Нет, вообще-то. Его секретарша выскочила в коридор с воплем. Похоже, она вошла в его кабинет насчет какого-то чертежа как раз когда он перемахнул через подоконник. На столе лежала записка: "У меня было все, чего я хотел. Чего ждать?" Занятно, а? Я не хочу сказать - смешно...
- Угу. Что-нибудь известно о его личных делах?
- Женат. Пара детишек. Хорошая профессиональная репутация. Куча работы. Разумный, как всякий другой. Он мог позволить себе иметь офис в этом здании.
- О, господи! И вы узнали все это здесь, или в другом месте?
- Видите ли, - она пожала пухлыми плечами - у меня в этом улье повсюду друзья. Мы всегда болтаем, когда нечего делать. А Прайс к тому же моя золовка...
- Вы хотите сказать, что если я нырну в это окно, то моя биография через пять минут пойдет по кругу?
- Вероятно. - Она скривила в улыбке яркие губы. - Отдаешь и получаешь взаимно. Но ведь вы сегодня этого не сделаете, а? Знаете, это будет повторение, произойдет нечто вроде спада, и это не получит такой огласки, как в единичном случае.
- Вы забываете о статистике, - заметил Рендер. - В медицинской профессии, как и в юридической, такое случается примерно втрое чаще, чем в других областях работы.
- Ну да! - она, похоже, расстроилась. - Уходите от моего окна! Иначе я перейду работать к д-ру Хансену. Он растяпа.
Рендер подошел к ее столу.
- Я никогда не знаю, когда вас принимать всерьез, - сказала она.
- Я ценю ваши заботы. В самом деле ценю. Дело в том, что я никогда не был склонен к статистике - наверное, за четыре года нервная игра должна была сказаться.
- Хотя нет, о вас писали бы все газеты - задумалась она. - Все репортеры спрашивали бы меня о вас... Слушайте, зачем это делают?
- Кто?
- Кто угодно.
- Откуда я знаю, Бинни? Я всего лишь скромный возбудитель души. Если бы я мог точно указать общую подспудную причину и вычислить способ предупреждения таких вещей - это было бы куда лучше моих бросков к новым границам. Но я не могу этого сделать по одной простой причине: не могу придумать.
- Ох!
- Примерно тридцать пять лет назад самоубийство считалось в США девятой причиной смерти. Теперь она шестая для Северной и Южной Америки. В Европе, я думаю, седьмая.
- И никто так и не узнает, почему Иризари выбросился?
Рендер отставил стул, сел стряхнул пепел в ее маленький сверкающий подносик. Она тут же опорожнила его в корзинку для бумаг и многозначительно кашлянула.
- О, всегда можно поразмыслить, - сказал он, - и человек моей профессии подумает. Во-первых, посмотрит, не было ли личных черт, предрасполагающих к периодам депрессии. Люди, держащие свои эмоции под жестким контролем, люди, добросовестно и, может быть, с некоторым принуждением занимающиеся мелкими делами... - он снова скинул пепел в ее подносик и следил, как она потянулась было вытряхнуть пепел, но быстро отдернула руку. Он оскалился в злой усмешке. - Короче говоря, нечто типичное для людей тех профессий, которые требуют скорее индивидуального, чем группового действия - медицина, закон, искусство.
Она задумчиво смотрела на него.
- Не беспокойтесь, - хохотнул он, - я чертовски радуюсь жизни.
- Но сегодня вы несколько унылы.
- Пит звонил. Он сломал лодыжку на уроке гимнастики. Они должны были внимательнее смотреть за такими вещами. Я думаю перевести его в другую школу.
- Опять?
- Может быть. Посмотрим. Директор хотел позвонить мне вечером. Мне вовсе не нравится перемещать мальчика, но я хочу, чтобы он кончил школу в целом виде.
- Мальчики не вырастают без одного-двух несчастных случаев. Такова статистика.
- Статистика не судьба, Бинни. Каждый делает свою.
- Статистику или судьбу?
- То и другое, я думаю.
- Я думаю, если что-то должно случиться, то оно и случится.
- А я нет. Я думаю, что человеческая воля при поддержке здравого смысла в какой-то мере управляет событиями. Если бы я так не думал, я не занимался бы этим своим рэкетом.
- В машинном мире вы знаете причину и эффект. Статистика - это проверка.
- Человеческий мозг не машина, и я не знаю причины и эффекта. И никто не знает.
- У вас звание химика. Вы ученый, док.
- Так что я троцкистский уклонист, - улыбнулся он, - а вы когда-то были преподавательницей балета. - Он встал и взял свое пальто.
- Кстати, мисс Де Вилл звонила, просила передать: "Как насчет Сент-Морица?"
- Слишком ритуально, - сказал он. - Лучше Давос.
Самоубийство расстроило Рендера больше, чем следовало бы, поэтому он закрыл дверь своего кабинета, закрыл окна, включил фонограф и только одну настольную лампу.
"Как изменилось качество человеческой жизни - записал он - после промышленной революции?"
Он перечитал фразу. С этой темой его просили выступить в субботу. Как обычно в таких случаях, он не знал, что говорить, потому что сказать он мог многое, а ему давался только час.
Он встал и начал ходить по кабинету, наполненному теперь звуками Восьмой симфонии Бетховена.
- Сила вреда, - сказал он, щелкнув по микрофону и включив записывающий аппарат - развивалась в прямой связи с технологическим продвижением. - Его воображаемая аудитория притихла. Он улыбнулся. Человеческий потенциал для разработки простого вреда умножился масс-продукцией; его способность вредить психике через личные контакты распространилась в точной пропорции с усилением легкости общения. Но все это - предметы общего знания, а не то, что я хочу рассмотреть сегодня. Я хотел бы поговорить о том, что я называю аутопсихомимикрией самогенерирующиеся комплексы тревоги, которые на первый взгляд кажутся подобными классическим образцам, но в действительности представляют радикальный расход психической энергии... - он сделал паузу, чтобы положить сигару и сформулировать следующую фразу. - Аутопсихомимикрия самопродолжающийся комплекс имитации - почти всегда дело, привлекающее внимание. Например, джазист полжизни действовал в возбуждении, хотя никогда не пользовался сильными наркотиками и с трудом вспоминает тех, кто пользовался - потому что сегодня все стимуляторы и транквилизаторы очень слабые. Как Дон Кихот, он шел за легендой, и одной его музыки было бы достаточно, чтобы снять его напряжение.
Или мой корейский военный сирота, который жив и сейчас благодаря Красному Кресту, ЮНИСЕФ и приемным родителям, которых никогда не было. Он так отчаянно хотел иметь семью, что выдумал ее. И что дальше? Он ненавидел воображаемого отца и нежно любил воображаемую мать, потому что он был высокоинтеллигентным парнем и слишком сильно стремился к полуистинным традиционным комплексам. Почему?
Сегодня каждый достаточно искушен, чтобы понимать освященные веками образцы психического расстройства. Сегодня многие причины для этих расстройств устранены - не радикально, как у моего теперь взрослого сироты, но с заметным эффектом. Мы живем в невротическом прошлом. Почему? Потому что наше настоящее направлено на физическое здоровье, безопасность и благополучие. Мы уничтожили голод, хотя сирота в глуши охотнее примет пачку пищевых концентратов от людей, которые о нем заботятся, чем горячую еду из автоматического устройства.
Физическое благополучие теперь является правом каждого человека. Реакция на это встречается в области ментального здоровья. Благодаря технологии причины многих прежних социальных проблем исчезли, и с ними ушли многие причины психических бедствий. Но между черным вчера и светлым завтра огромное серое сегодня, полное ностальгии и страха перед будущим, что не выражается в чисто материальном плане, а представлено упрямыми поисками исторических моделей тревоги.
Коротко прожужжал телефон. Рендер не услышал его за Восьмой.
- Мы боимся того, чего не знаем, - продолжал он, - а завтрашний день полностью неизвестен. Область моей специализации в психиатрии тридцать лет назад еще не существовала. Наука способна так быстро развиваться, что становится подлинным неудобством - я бы даже сказал - бедствием для общества, и логическое следствие - полная механизация всего в мире...
Он проходил мимо стола, когда телефон снова зажужжал. Рендер выключил микрофон и приглушил Восьмую.
- Алло!
- Сент-Мориц.
- Давос.
- Чарли, ты страшно упрям!
- Как и ты, дорогая Джил.
- Мы так и будем спорить об этом?
- Не о чем спорить.
- Так заедешь за мной в пять?
Он поколебался.
- Ладно, в пять.
- Я сделала прическу. Хочу снова удивить тебя.
Подавив смешок, он сказал:
- Надеюсь, приятно удивить? О'кей, до встречи. - Он подождал ее "до свидания" и выключил связь.
Он сделал окна прозрачными, выключил свет на столе и посмотрел на улицу.
Небо серое, медленно падают хлопья снега, спускаются вниз и теряются в беспорядке...
Открыв окно и высунувшись, он увидел место, где Иризари оставил не земле свою последнюю отметку.
Он закрыл окно и дослушал симфонию. Прошла неделя с тех пор, как он сделал слепой виток с Эйлин. Встреча назначена через час.
Он вспомнил как ее пальцы прошлись по его лицу, легко, как листья или тельца насекомых, изучая его внешность по древнему методу слепых. Воспоминание было не очень приятным - непонятно почему.
Далеко внизу пятно вымытой мостовой было пусто; под тонким налетом белизны оно было скользким, как стекло. Сторож при здании поспешно вышел и набросал на пятно соли, чтобы кто-нибудь не поскользнулся и не покалечился.
Зигмунд был ожившим мифом Фенриса. После того как Рендер велел миссис Хиджс впустить их, дверь стала открываться, потом вдруг распахнулась, и пара дымчато-желтых глаз уставилась на Рендера. Глаза сидели в странно уродливой собачьей голове.
У Зигмунда не было низкого собачьего лба, идущего слегка покато от морды; у него был высокий грубый череп, отчего глаза казались посаженными даже глубже, чем сидели на самом деле. Рендер слегка вздрогнул от вида и размера этой головы. Все мутанты, которых он видел, были щенятами, а Зигмунд был вполне взрослым, и его серо-черная шерсть имела тенденцию вставать дыбом, и из-за этого он казался больше, чем нормальный образец породы.
Он посмотрел на Рендера совсем не по-собачьи и проворчал нечто очень похожее на "Привет, доктор".
Рендер кивнул и встал.
- Привет, Зигмунд. Входи.
Собака повернула голову, понюхала воздух в комнате, как бы решая, вверить или нет опекаемую этому пространству. Затем он утвердительно наклонил голову и прошел в открытую дверь. Весь его расчет длился не более секунды.
Следом за ним вошла Эйлин, легко держа двойной поводок. Собака бесшумно шла по толстому ковру, опустив голову, словно подкрадывалась к чему-то. Глаза ее не покидали Рендера.
- Значит, это и есть Зигмунд? Ну, как вы, Эйлин?
- Прекрасно... Да, я страшно хотела прийти и встретиться с вами.
Рендер подвел ее к креслу и усадил. Она отстегнула двойной карабин от собачьего ошейника и положила поводок на пол. Зигмунд сел рядом, продолжая внимательно смотреть на Рендера.
- Как дела в Стейт Псик?
- Как всегда. Могу я попросить сигарету, доктор? Я забыла свои.
Он вложил ей сигарету в пальцы, поднес огонь. На Эйлин был темно-синий костюм, стекла очков тоже отливали синим. Серебряное пятно на лбу отражало свет лампы. Она продолжала смотреть в одну точку, когда он убрал руку. Ее волосы длиною до плеч казались немного светлее, чем в тот вечер; сегодня они были похожи на новенькую медную монету.
Рендер сел на угол стола.
- Вы говорили мне, что быть слепой не значит ничего не видеть. Тогда я не просил вас объяснить это. Но сейчас хотел бы попросить.
- У меня был сеанс нейросоучастия с д-ром Рискомбом до того, как с ним произошел несчастный случай. Он хотел приспособить мой мозг к зрительным впечатлениям. К несчастью, второго сеанса не было.
- Понятно. Что вы делали в тот сеанс?
Она скрестила ноги, и Рендер заметил, что они красивой формы.
- Главным образом, цвета. Опыт был совершенно потрясающий.
- Хорошо ли вы их помните? Когда это было?
- Около шести месяцев назад... и я никогда не забуду их. С тех пор я даже думаю цветными узорами.
- Часто?
- Несколько раз в неделю.
- Какого рода ассоциации их приносят?
- Никакие специально. Просто они входят в мой мозг вместе с другими стимуляторами - в случайном порядке.
- Например?
- Ну, вот сейчас, когда вы задали мне вопрос, я увидела его желтовато-оранжевым. Ваше приветствие было серебряным. А сейчас, когда вы просто сидите и слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоким синим, почти фиолетовым.
Зигмунд перевел взгляд на стол и уставился на боковую панель.
Слышит ли он, как крутится кассета магнитофона? - думал Рендер. - А если слышит, то знает ли, что это такое и для чего служит? Если так, собака, без сомнения, скажет Эйлин; Хотя та и сама знает об этой общепринятой практике, но ей может не понравиться, что Рендер рассматривает ее случай как лечение, а не как механический адаптационный процесс. Он поговорил бы с собакой частным образом насчет этого, если бы думал, что это что-то даст. Он внутренне улыбнулся и пожал плечами.
- Тогда я сконструирую элементарный фантастический мир, - сказал он наконец, - и введу вам сегодня кое-какие базисные формы.
Она улыбнулась. Рендер посмотрел вниз, на миф, скорчившийся рядом с ней и вывесивший язык через частокол зубов. Он тоже улыбается? - подумал Рендер.
- Спасибо, - сказала она.
Зигмунд поколотил хвостом.
- Вот и хорошо. - Рендер положил сигарету. - Сейчас я достану "яйцо" и проверю его. А в это время - он нажал незаметную кнопку - немного музыки может подействовать расслабляюще.
Она хотела ответить, но увертюра Вагнера смахнула слова. Рендер снова прижал кнопку. Настала тишина, и он сказал:
- Ох-ох. Думал, следующий Распай. - И он коснулся кнопки еще дважды.
- Вы могли бы оставить Вагнера, - заметила она. - Я люблю его.
- Не стоит, - сказал он, открывая шкаф - я бы воздержался от этой кучи лейтмотивов.
В кабинет вкатилось громадное яйцо, вкатилось бесшумно, как облако. Когда Рендер подтянул его к столу, он услышал тихое ворчанье и быстро обернулся. Зигмунд как тень уже метнулся к его ногам и уже кружил вокруг машины и обнюхивал ее, напружинив хвост и оскалив зубы.
- Полегче, Зиг, - сказал Рендер. - Эта машина не кусается и ничего плохого не делает. Это просто машина, как, скажем, кар, телевизор или посудомойка. Мы ей воспользуемся сегодня, чтобы показать Эйлин, как выглядят некоторые вещи.
- Не нравится, - громко сказала собака.
- Почему?
Зигмунд не ответил, вернулся к Эйлин и положил голову на ее колени.
- Не нравится, - повторил он, глядя на нее.
- Почему?
- Нет слов. Пойдем домой?
- Нет, - ответила она. - Ты свернешься в углу и вздремнешь, а я свернусь в машине и тоже вздремну... или вроде этого.
- Нехорошо, - сказала собака, опуская хвост.
- Иди, - она погладила собаку, - ляг и веди себя как следует.
Зигмунд пошел, но заскулил, когда Рендер затемнил окна и коснулся кнопки, трансформирующей его стол в сиденье оператора.
Он заскулил еще раз, когда яйцо, включенное теперь в розетку, раскололось в середине и верх отошел, показывая внутренность яйца.
Рендер сел. Его сиденье начало принимать контуры ложа и наполовину вдвинулось под консоль. Рендер сел прямо - ложе двинулось обратно и снова стало креслом. Он коснулся стола, и половина потолка отошла, изменила форму и повисла в виде громадного колокола. Рендер встал и обошел яйцо. Распай говорил о соснах и тому подобном, а Рендер достал из-под яйца наушники. Закрыв одно ухо и прижав микрофон к другому, он свободной рукой играл кнопками. Лиги прибоя утопили поэму; мили дорожного движения перекрыли ее; обратная связь сказала: "...сейчас, когда вы просто сидите и слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоким синим, почти фиолетовым".
Он включил маску и проверил: р_а_з_ - корица, д_в_а_ - сгнивший лист, т_р_и_ - сильный мускусный запах змей... и вниз через третий, и вкус меда, уксуса, соли, и вверх через лилии и мокрый бетон, и предгрозовой запах озона, и все основные обонятельные и вкусовые сигналы для утра, дня и вечера.
Ложе, как полагалось, плавало в ртутном бассейне, стабилизированное магнитами стенок яйца. Рендер поставил ленты.
Все было в отличном состоянии.
- О'кей, - сказал Рендер, поворачиваясь, - все проверено. Эйлин как раз клала очки поверх своей сложенной одежды. Она разделась, пока Рендер проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными сосками, длинные бедра. Она отлично сложена для женщины ее роста - подумал он. Но, глядя на нее, он понимал, что главное препятствие, конечно в том, что она его пациентка.
- Готова, - сказала она.
Он подвел ее к машине. Ее пальцы ощупали внутренность яйца. Когда он помогал ей войти в аппарат, он увидел, что ее глаза яркого цвета морской волны. И этого он тоже не одобрил.
- Удобно?
- Да.
- О'кей, устраивайтесь. Сейчас я закрою. Приятного сна.
Верхняя часть яйца медленно опустилась. Яйцо стало непрозрачным, затем ослепительно блестящим. Рендер был смущен своими испорченными рефлексами. Он двинулся обратно к столу.
Зигмунд стоял, прижавшись к стене. Рендер потянулся погладить его, но пес отдернул голову.
- Возьми меня с собой, - проворчал он.
- Боюсь, что этого сделать нельзя, дружище, - сказал Рендер. - К тому же, мы в сущности никуда не уходим. Мы подремлем прямо здесь, в этой комнате.
Собака похоже не успокоилась.
- Зачем?
Рендер вздохнул. Спор с собакой был, пожалуй, самой нелепой вещью, какую он мог себе представить в трезвом виде.
- Зиг, - сказал он, - я пытаюсь помочь ей узнать, на что похожи разные вещи. Твоя работа, бесспорно, прекрасна - водить ее в этом мире, которого она не видит, но ей нужно знать, как он выглядит, и я собираюсь показать ей.
- Тогда я не буду нужен ей.
- Нужен. - Рендер чуть не засмеялся. Патетичность собаки была такой почти абсурдной, что Рендер не мог не помочь. - Я не могу исправить ее зрение, - объяснил он. - Я просто собираюсь передать ей некоторое абстрактное видение - ну, вроде даю ей ненадолго взаймы свои глаза. Усек?
- Нет, - сказал пес. - Возьми мои.
Рендер выключил музыку и показал на дальний угол.
- Ляг там, как велела Эйлин. Это не очень долго, и когда все кончится, ты по-прежнему будешь водить ее. Идет?
Зигмунд не ответил, повернулся и пошел в угол, опустив хвост.
Рендер сел и опустил купол - операторский вариант яйца. Перед ним было девяносто белых кнопок и две красные. Мир кончался в темноте под консолью. Рендер ослабил узел галстука и расстегнул воротничок. Он достал шлем из гнезда и проверил его. Затем надел на нижнюю часть лица полумаску и опустил на нее забрало шлема. Правая рука его была на перевязи; постукивающим жестом он выключил сознание пациентки.
Творец не нажимает сознательно белые кнопки. Он внушает условия. Тогда глубоко имплантированные мышечные рефлексы выполняют почти незаметное давление на чувствительную перевязь; та скользит в нужное положение и заставляет вытянутый палец двинуться вперед. Кнопка нажата. Перевязь движется обратно.
Рендер чувствовал покалывание в основании черепа; пахло свежескошенной травой.
Он вдруг поднялся в громадный серый проход между мирами...
Через какое-то, показавшееся долгим, время Рендер почувствовал, что стоит на странной земле. Он ничего не видел, только ощущение присутствия информировало его о том, что он прибыл. Такого полного мрака он еще ни разу не видел.
Он пожелал, чтобы мрак рассеялся. Ничего не произошло. Часть его мозга снова проснулась, а часть, которую он не реализовал, спала; он вспомнил, в чей мир он вошел. Он прислушался к Эйлин. Услышал страх и ожидание. Он пожелал цвет. Сначала красный.
Он почувствовал соответствие. Значит, эхо было.
Все стало красным; он находился в центре бесконечного рубина.
Оранжевый, желтый...
Он оказался в куске янтаря.
Теперь зеленый, и он добавил к нему соленые испарения моря. Синий и вечерняя прохлада.
Он напряг мозг и произвел все цвета сразу. Они закружились громадными перьями.
Затем он разорвал их и заставил принять форму. Раскаленная радуга выгнулась через темное небо.
Под собой он обнаружил коричневый и серый. Эти цвета появились полупрозрачными, мерцающими, исчезающими пятнами.
Где-то ощущение страха, но не было и следа истерии, поэтому он продолжал творить.
Он создал горизонт, и мрак утянулся за него. Небо чуть заголубело, и он пустил в него стадо темных облаков. Его усилия создать расстояние и глубину натолкнулись на сопротивление, поэтому он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он расшвырял облака, от аудитории медленно пришла концепция расстояния, и он быстро воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну акрофобии.
Паника исчезла.
Рендер сфокусировал свое внимание на высоких деревьях - дубах, соснах, секвойях. Он раскидал их вокруг как копья, в рваных зеленых, коричневых и желтых нарядах, раскатал толстый ковер влажной от утренней росы травы, разбросал с неравными интервалами серые булыжники и зеленоватые бревна, перепутал и сплел ветви над головой, Бросил однообразные тени через узкую долину.
Эффект был потрясающий. Казалось, весь мир вздрогнул с рыданием, а затем стих.
Сквозь тишину он чувствовал ее присутствие. Он решил, что лучше будет быстро закончить с фоном и создать осязаемые центры, подготовить поле действий. Позднее он может изменить, исправить или улучшить результаты травмы в последующих сеансах, но для начала многое было необходимым.
С самого начала он понял, что тишина - это не отстраненность Эйлин: она приблизила себя к деревьям, траве, кустам и камням; олицетворила себя в их формах, связалась с их ощущениями, звуками, ароматами...
Легким ветерком он пошевелил ветви деревьев. За пределами видимости создал плещущие звуки ручья.
Пришло ощущение радости. Он разделял его.
Она переносила все исключительно хорошо, и он решил расширить опыт. Он пустил свой мозг блуждать среди деревьев. И вот он рядом с ручьем и ищет Эйлин.
Он плыл по воде. Он еще не обрел формы. Плеск превратился в журчание, когда он толкнул ручей на глубокое место над камнями. По его настоянию вода стала выговаривать слова.
- Где вы? - спросил ручей.
- З_д_е_с_ь! _З_д_е_с_ь! _З_д_е_с_ь!
- И__ з_д_е_с_ь! - повторили деревья, кусты, камни, трава.
- Выбирайте одно, - сказал ручей, расширился, обогнул скалу и стал спускаться по склону к голубому бассейну.
- Н_е__ м_о_г_у, - ответил ветер.
- Вы должны. - Ручей влился в бассейн, покружился на поверхности, затем успокоился и отразил ветви и темные облака. - Скорее!
- П_р_е_к_р_а_с_н_о, - отозвалось дерево. - _М_и_н_у_т_к_у.
Розовый туман поднялся над озером и потянулся к берегу.
- Давайте, - зазвенел он.
- С_ю_д_а...
Она выбрала маленькую иву; она качалась на ветру и тянула ветки к воде.
- Эйлин Шалотт, - сказал Рендер, - смотритесь в озеро. Ветер усилился, ива наклонилась. Рендеру нетрудно было вспомнить ее лицо, ее тело. Дерево крутилось, как будто не имело корней. Эйлин стояла в тумане взрыва листьев и со страхом смотрела в глубокое голубое зеркало мозга Рендера, в озеро. Она закрыла лицо руками, но все-таки смотрела.
- Смотрите на себя, - сказал Рендер.
Она опустила руки и посмотрела вниз, а затем стала медленно поворачиваться, изучая себя со всех сторон.
- Я чувствую, что выгляжу вполне приятно, - сказала она наконец. - Я чувствую это, потому что вы так хотите, или это так и есть? - Она все время оглядывалась вокруг, ища Творца.
- Это так и есть, - сказал Рендер отовсюду.
- Спасибо.
Взметнулся белый цвет, и Эйлин оказалась одетой в узорчатое шелковое платье. Далекий свет стал чуть ярче. Нижний слой облаков окрасился нежно-розовым.
- Что там происходит? - спросила Эйлин, глядя туда.
- Я хочу показать вам солнечный восход, - сказал Рендер, - но я, вероятно, чуточку испорчу его, потому что это мой первый профессиональный солнечный восход при таких обстоятельствах.
- Где вы? - спросила она.
- Всюду.
- Пожалуйста, примите форму, чтобы я могла видеть вас.
- Идет.
- Вашу естественную форму.
Он пожелал очутиться рядом с ней на берегу - и очутился.
Испуганный лязгом металла, он оглядел себя. Мир исчез на миг, но тут же стабилизировался. Рендер засмеялся, но смех замер, когда он подумал кое о чем.
На нем были доспехи, стоявшие рядом со столиком в "Куропатке и Скальпеле" в вечер его встречи с Эйлин.
Она потянулась и потрогала костюм.
- Броня возле нашего стола, - узнала она, пробежав пальцами по пластинам и застежкам. - Я ассоциировала его с вами в тот вечер.
- ...и немедленно сунули меня в него, - комментировал Рендер. - Вы волевая женщина.
Броня исчезла. Рендер был в своем серо-коричневом костюме, в свободно завязанном галстуке цвета свернувшейся крови и с профессиональным выражением лица.
- Смотрите, каков я на самом деле, - он слегка улыбнулся. - Ну, вот и восход. Я хотел использовать все цвета. Следите.
Они сели на зеленую парковую скамейку, появившуюся позади них, и Рендер указал направление.
Солнце медленно проводило свои утренние процедуры. Впервые в этом частном мире оно выплыло снизу, как божество, отразилось в озере, разбило облака, и ландшафт задымился под туманом, поднимающимся от влажного леса.
Пристально, напряженно вглядываясь прямо в восходящее светило, Эйлин долгое время сидела неподвижно и молча. Рендер чувствовал, что она очарована.
Она смотрела на источник всего света; он отражался в сияющей монете на ее лбу, как капли крови.
Рендер сказал:
- Вот солнце, а вот облака - он хлопнул в ладоши, и облака закрыли солнце, и прокатился тихий рокот. - А это гром. - закончил он.
Пошел дождь, разбивая озеро и щекоча их лица; он резко стучал по листьям и с мягким звуком капал с ветвей вниз; он мочил одежду и приглаживал волосы, стекал по шее, слепил глаза и превращал землю в грязь.
Вспышка молнии покрыла небо и гром прогремел еще и еще.
- А это летняя гроза, - говорил Рендер Вы видите, как дождь воздействует на растительность и на нас.
- Слишком сильно, - сказала она. - Уберите его, пожалуйста. Дождь тут же прекратился, солнце пробило тучи.
- Мне чертовски хочется закурить, - сказала Эйлин, - но я оставила сигареты в другом мире.
В ее пальцах тут же появилась уже зажженная сигарета.
- У нее, наверное, слабый вкус, - странным тоном сказал Рендер, внимательно посмотрел на Эйлин и добавил: - Я не давал вам эту сигарету; вы сами взяли ее из моего мозга.
Дым спирально пошел вверх и исчез.
- ...Это означает, что я сегодня второй раз недооценил притяжение этого вакуума в вашем мозгу - того места, где должно было быть зрение. Вы исключительно быстро ассимилировались с этими новыми впечатлениями. Вы даже собираетесь продлить ощупывание их. Будьте осторожны. Сдержите этот импульс.
- Это как голод, - сказала она.
- Наверное, нам лучше сейчас закончить сеанс.
Одежда их высохла. Запели птицы.
- Нет, подождите! Прошу вас! Я буду осторожна. Я хочу увидеть многое.
- Будет следующий визит, - сказал Рендер, - но я полагаю, что кое-что можно устроить и сейчас. Есть что-нибудь, что вы особенно хотели бы увидеть?
- Да. Зиму, снег.
- О'кей. - Творец улыбнулся. - Тогда закутайтесь в этот мех...
После ухода пациентки день прошел быстро. Рендер был в хорошем настроении. Он чувствовал себя опустошенным и снова наполненным. Он провел первое испытание без страданий от каких-либо последствий. Удовлетворение было сильнее страха. И он с удовольствием вернулся к работе над своей речью.
- ...и что есть сила вреда? - вопросил он микрофон и сам же ответил: - Мы живем радостью и болью. Можем огорчаться, можем бодриться, но хотя радость и боль коренятся в биологии, они обуславливаются обществом. И они имеют цену.
Огромные массы человечества, лихорадочно меняющие положение в пространстве через города планеты, приходят к необходимости существования ряда полностью нечеловеческого контроля над их передвижениями. Каждый день этот контроль проклевывает себе путь в новые области - водит наши кары, наши самолеты, интервьюирует нас, диагностирует наши болезни, и я не рискую морально осуждать это вторжение. Этот контроль становится необходимым. В конце концов он может оказаться целительным.
Однако я хочу указать, что мы часто не знаем наших собственных ценностей. Мы не можем честно сказать, что означает для нас та или иная вещь, пока мы не удалим ее из наших жизненных условий. Если ценный предмет перестает существовать, психическая энергия, связанная с ним, высвобождается. Мы ищем новые ценности, в которые вкладываем эту энергию сверхъестественные силы, если угодно, или либидо, если не угодно. И нет такой вещи, исчезнувшей три, четыре, пять десятилетий назад, которая много значила сама по себе; и нет новой вещи, появившейся за это же время, которая много вредила бы тем, кто заменил ею утраченное, или тем, кто в какой-то степени управляет ею. Общество, однако, придумывает много вещей, и когда вещи меняются слишком быстро, то результат непредсказуем. Интенсивное изучение душевных болезней часто вскрывает природу стрессов в обществе, где появились болезни. Если схемы тревоги падают на особые группы и классы, значит, по ним можно изучить какое-то недовольство общества. Карл Юнг указывал, что когда сознание неоднократно разочаровывается в поиске ценностей, оно начинает искать бессознательность; потерпев неудачу и в этом, оно пробивает себе путь в гипотетическую коллективную бессознательность. Юнг отметил в послевоенных анализах бывших нацистов, что чем больше они хотят восстановить что-то из руин своей жизни - если они пережили период классического инконоклазма и увидели, что их новые идеалы также опрокинуты - тем больше они ищут в прошлом и втягиваются в коллективную бессознательность своего народа. Даже сны их были на основе тевтонских мифов.
Это, в менее драматическом смысле, происходит сегодня. Есть исторические периоды, когда групповая тенденция повернуть мозг внутрь себя, повернуть назад сильнее, чем в другие времена. Мы живем в период донкихотства в первоначальном значении этого слова. Это потому, что сила вреда в наше время - это возможность не знать, отгородиться, и это более не является исключительным свойством человеческих существ...
Его прервало жужжание. Он выключил записывающий аппарат и коснулся фон-бокса.
- Чарльз Рендер слушает.
- Это Пол Гертер, - прошепелявил бокс. - Я директор Диллингской школы.
- Да?
Экран прояснился. Рендер увидел человека с высоким морщинистым лбом и близко посаженными глазами.
- Видите ли, я хочу еще раз извиниться за случившееся. Виною была неисправная часть оборудования...
- Разве вы не в состоянии приобрести приличное оборудование? Ваши гонорары достаточно высоки.
- Оно было _н_о_в_о_е. Заводской брак..
- Разве никто не следил за классом?
- Следил, но...
- Почему же он не проверил оборудование? Почему не оказался рядом, чтобы предупредить падение?
- Он был рядом, но не успел: все произошло слишком быстро. А проверять заводской брак не его дело. Я очень извиняюсь. Я люблю вашего мальчика. Могу заверить вас, что ничего подобного больше не случится.
- В этом вы правы, но только потому, что завтра утром я возьму его и переведу в такую школу, где выполняются правила безопасности. - И легким движением пальца Рендер закончил разговор.
Через несколько минут он встал и подошел к шкафу, частично замаскированному книжной полкой. Он открыл его, достал дорогую шкатулку, содержавшую дешевенькое ожерелье и фотографию в рамке; на ней были изображены мужчина, похожий на Рендера, только моложе, и женщина с высоко зачесанными волосами и маленьким подбородком; между ними стояла улыбающаяся девочка с младенцем на руках. Как всегда, Рендер несколько секунд нежно смотрел на ожерелье, затем закрыл шкатулку и убрал снова на многие месяцы.
Б_у_м! _Б_у_м! - гремел турецкий барабан. Ч_и_к - ч_и_к - ч_и_г_а ч_и_к_ - тыквы.
Возникли цвета - красный, зеленый, синий и божественно-величественный желтый - вокруг удивительных металлических танцоров.
- ЛЮДИ? - спросила крыша.
- Роботы? - непосредственно снизу.
- СМОТРИ САМ! - по полу, тихо...
Рендер и Джил сидели за микроскопическим столиком, к счастью, поставленном у стены, под нарисованными углем карикатурами на неизвестных личностей. Среди субкультур четырнадцатимиллионного города было слишком много деятелей. Морща нос от удовольствия, Джил не сводила глаз с центральной точки этой особой субкультуры, время от времени поднимая плечи к ушам, чтобы подчеркнуть молчаливый смех или слабый протест, потому что исполнители были СЛИШКОМ людьми - черный робот провел пальцами по лбу серебряного робота, когда они расходились.
Рендер делил свое внимание между Джил, танцорами и скверно выглядевшим пойлом, больше всего походившим на плохой коктейль с водорослями (по которым в любой момент мог подняться Кракен, чтобы утащить на дно какой-нибудь беспомощный корабль).
- Чарли, я все-таки думаю, что это люди!
Рендер выпутал свой взгляд из ее волос и прыгающих колец-сережек и осмотрел танцоров на площадке, которая была ниже места, где стоял столик.
Без этих металлических корпусов это могли быть люди. Если так, их танец был исключительно ловким. Хотя производство легких сплавов не было проблемой, все равно нужен был какой-то трюк, чтобы танцор, закованный с головы до ног в броню, мог прыгать так свободно и как бы без усилий, и продолжительное время, да еще без раздражающего звяканья и лязга. Беззвучно...
Они скользили, как две чайки: одна покрупнее, цвета полированного антрацита, а вторая как лунный свет, падающий через окно на закутанный в шелк манекен.
Даже когда они соприкасались, звука не было... А может, и был, но заглушался ритмами джаза.
Б_у_м - б_у_м! _Ч_и_г_а - ч_и_к!
Танец медленно перешел в танец апачей. Рендер взглянул на часы. Слишком долго для нормальных артистов - решил он. Видимо, это роботы. когда он снова взглянул на них, черный робот оттолкнул от себя серебряного футов на десять и повернулся к нему спиной.
Звука столкновений металла не было.
Интересно, сколько стоит такая система? - подумал Рендер.
- Чарли, не было никакого звука! Как они это делают?
Свет снова стал желтым, потом красным, синим, зеленым. Белый робот отполз назад, а черный крутил шарнир своего запястья кругом и кругом, держа в пальцах зажженную сигарету. Раздался хохот, когда он машинально прижал ее к своему гладкому безротому лицу. Серебряный робот атаковал черного. Черный бросил сигарету и снова повернулся к партнеру. Неужели он снова оттолкнет серебряного? Нет...
Медленно, как длинноногие восточные птицы, они снова начали свой танец со множеством поворотов.
Что-то в глубине Рендера забавлялось, но он сам не мог понять, что тут забавного. Поэтому он стал смотреть на Кракена на дне стакана.
Джил вцепилась в его бицепс, привлекая его внимание к площадке. Пока световое пятно терзало спектр, черный робот поднял серебряного высоко над головой и закружился с ним, выгнув спину и сложив ноги ножницами - сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. Затем он завертелся с невероятной скоростью, и полосы спектра вращались все быстрее.
Рендер потряс головой, чтобы прояснить ее.
Они двигались так быстро, что просто ДОЛЖНЫ были упасть - люди они или роботы. Но они не упали. Они слились в одну серую фигуру. Затем стали замедлять вращение. Все медленнее, медленнее... Остановились.
Музыка смолкла. Затем темнота, наполненная аплодисментами. Когда свет загорелся снова, оба робота стояли как статуи, лицом к публике. Затем медленно, очень медленно поклонились.
Аплодисменты усилились. Роботы повернулись и ушли.
Снова зазвучала музыка, свет стал ярким. Поднялся шум голосов. Рендер убил Кракена.
- Что ты об этом думаешь? - спросила Джил.
Рендер сделал серьезное лицо и сказал:
- Кто я - человек, воображающий себя роботом, или робот, воображающий себя человеком? - Он ухмыльнулся и добавил: - Не знаю.
Она шутя стукнула его за это по плечу, и он заметил ей, что она пьяна.
- Нет, - протестовала она. - Разве чуточку. Не так, как ты.
- Все же, я думаю, тебе нужно показаться врачу. Например, мне. Лучше сейчас. Давай уедем отсюда.
- Не сейчас, Чарли. Мне хочется посмотреть на них еще раз. Ну, пожалуйста.
- Если я еще выпью, я не буду способен видеть их.
- Тогда закажи чашку кофе.
- Фу!
- Ну, пива.
- Я и без этого буду страдать.
На площадке народ начал танцевать, но ноги Рендера как свинцом налились. Он закурил.
- Итак, ты сегодня разговаривал с собакой?
- Да. Это как-то смущает...
- Она хорошенькая?
- Это кобель. И безобразный.
- Дурачок, я имею в виду хозяйку.
- Ты знаешь, что я никогда не говорю о делах, Джил.
- Но ты же сам сказал мне насчет ее слепоты и насчет собаки. Я только хочу знать, хорошенькая она или нет.
- Ну... и да и нет. - Он сделал неопределенный жест. - Знаешь...
- Повторить то же самое, - сказала она официанту, внезапно возникшему из смежного озера тьмы; он поклонился и столь же быстро исчез.
Пропадают мои добрые намерения, - вздохнул Рендер. - Посмотрим, как тебя будет обследовать пьяный дурак - вот и все, что я могу сказать.
- Ты быстро протрезвеешь. Ты всегда так. Гиппократ и все такое.
Он фыркнул и посмотрел на часы.
- Завтра я должен быть в Коннектикуте. Взять Пита из этой проклятой школы.
Джил вздохнула. Она уже устала от этой темы.
- Мне кажется, ты слишком уж нянчишься с ним. Любой парнишка может сломать ногу. Это часть роста. Мне было семь лет, когда я сломала запястье. Несчастный случай. И школа не виновата, что такие вещи случаются.
- К дьяволу, - сказал Рендер, беря свою темную выпивку с темного подноса, принесенного темным человеком. - Если они не могут хорошо работать, я найду тех, кто может.
Она пожала плечами.
- Ты босс. А я знаю только то, о чем читаю в газетах. И ты все-таки сидишь в Давосе, хотя знаешь, что в Сент-Морисе встретил бы лучшее общество?
- Мы же собирались прокатиться, верно? Я предпочел прокатиться в Давос.
- Значит, я не каждый вечер выигрываю?
Он погладил ее по руке.
- Со мной ты всегда в выигрыше, милочка.
Они выпили, закурили и держались за руки, пока люди расходились с танцевальной площадки и снова тянулись к своим крохотным столикам, а цвета закружились, окрашивая облака дыма от цвета ада до солнечного восхода и обратно, и барабан ухнул: БОМ!
Ч_и_г_а - ч_и_г_а!
- О, Чарли, они опять идут сюда!
Небо было чистое, как кристалл. Дороги чистые. Снегопад прекратился.
Джил сонно дышала. С-7 выбирался через городские мосты. Если бы Рендер сидел спокойно, он убедил бы себя, что пьяно только его тело, но как только он поворачивал голову, мир вокруг начинал танцевать. И тогда он воображал себя спящим и Творцом всего этого.
В какой-то миг это было правдой. Он улыбнулся, задремывая. Но в следующий миг он проснулся и уже не улыбался.
Вселенная взяла реванш над его самонадеянностью. За один миг триумфа над беспомощностью, которой он хотел помочь, он снова должен был заплатить видением дна озера; и когда он опять двинулся к гибели на дне мира - как пловец, как неспособный говорить, он слышал откуда-то с высоты над Землей вой Фенриса Волка, готовящегося пожрать луну; и услышав, он понял, что вой этот так же похож на трубный глас правосудия, как дама рядом похожа на луну. В каждой малости. Во всех отношениях. И его охватил страх.
