Усадьба «Белмонт» массивным черным кубом возвышалась среди таких же черных деревьев. Она стояла на вершине невысокого холма, мысом вдававшегося в озеро, и, когда я остановил машину, я услышал плеск набегавших на берег волн. Сквозь ветви деревьев поблескивала в лунном свете водная гладь, а наверху, под самой крышей, лунный блик играл на стекле слухового окошка, но сам дом и сторожившие его деревья тонули во тьме. В безмолвии ночи шорох высыхающих листьев звучал, как крадущиеся шажки множества маленьких ног.

Я вылез из машины и, стараясь не стучать, осторожно закрыл дверцу. Я немного постоял возле машины, разглядывая дом. Нельзя сказать, что мне было страшно, недавний ужас почти отпустил меня. Однако я не ощущал в себе и избытка храбрости.

Тут ведь могут быть ловушки, мелькнуло у меня. Не такие, как тот замаскированный капкан перед моей дверью, а какие-нибудь еще. Коварные дьявольские ловушки.

Но я с ходу выбранил себя за такие дурацкие домыслы. Ведь если рассудить здраво, вне дома не могло быть никаких ловушек. Иначе в эти ловушки могли бы попасться совершенно невинные люди: те, кто, выбирая кратчайший путь к озеру, пересекал бы владение Этвуда; или дети, играющие в таком соблазнительном месте, около пустующего заброшенного дома, — а это привлекло бы к нему нежелательный интерес. Если и были тут какие-нибудь ловушки, их расставили в самом доме. Однако, если учесть все обстоятельства, это тоже было маловероятно. Ведь в своем собственном доме они — кем бы эти они ни были — могут и без ловушек разделаться с незваным гостем.

И вообще, может оказаться, подумал я, что я глупейшим образом заблуждаюсь, считая, что усадьба «Белмонт» имеет какое-то отношение к последним событиям. Но все равно я должен пойти и взглянуть, что там делается, я должен знать, я должен довести дело до конца и исключить это подозрение, иначе меня вечно будет терзать мысль, не проморгал ли я какие-то важные улики.

Напрягшись всем телом, я зашагал по дорожке; спина моя сгорбилась, точно в ожидании неизвестно откуда грозившего нападения. Я попробовал распрямиться, но не тут-то было: спина так и осталась согнутой.

Я поднялся по лестнице и остановился перед парадной дверью, раздираемый сомнениями. В конце концов я решил поступить, как это принято, — позвонить или постучать в дверь. Пошарив в темноте, я нащупал звонок. Кнопка едва держалась и завихлялась под моими пальцами; я понял, что звонок не работает, но все-таки нажал кнопку. Звонок не звонил: из дома не донеслось ни звука. Я снова надавил на кнопку и долго не отпускал ее, но звонка не было. Тогда я постучал, и в ночной тишине этот стук прозвучал как-то по-особенному громко.

Я подождал, но все было тихо. Правда, в какой-то момент мне вроде бы послышались шаги, но звук не повторился, и я понял, что мне это почудилось.

Спустившись с крыльца, я обошел вокруг дома. За кустами, некогда посаженными вдоль фундамента, уже много лет никто не ухаживал, и они разрослись в густую, непроходимую изгородь. Под ногами шуршали опавшие листья, а в воздухе ощущались пьянящие, по-осеннему едкие запахи.

Ставни пятого из обследованных мною окон были едва прикрыты. А само окно не заперто.

Как-то все очень просто, подумал я. Даже чересчур. Если я искал ловушку, то лучшего места для нее не придумаешь.

Я поднял оконную раму, замер и прислушался: ничего. Стояла полная тишина. Только лениво плескались о берег волны, да ветер резвился в сухой, еще не опавшей листве. Я сунул руку в карман пальто и нащупал пистолет и карманный фонарик, который прихватил с собой из машины Джой.

Я подождал еще, собираясь с духом. Потом перемахнул через подоконник и очутился в доме.

Я сразу метнулся в сторону и прижался к стене, чтобы мой силуэт не маячил на фоне открытого окна. Немного постоял так, выпрямившись и стараясь не дышать, чтобы не пропустить ни малейшего звука.

Ни движения. Ни шороха. Ничего.

Я вытащил из кармана фонарик, включил его и провел лучом по комнате. Я увидел закрытую чехлами мебель, картины на стенах и какой-то призовой кубок, стоявший на каминной полке.

Я погасил фонарик и быстро скользнул вдоль стены — на тот случай, если кто-то или что-то прячется среди этой зачехленной мебели и решит вдруг на меня напасть.

Никто не собирался на меня нападать.

Я выждал еще какое-то время.

Комната по-прежнему оставалась комнатой, и только.

Я на цыпочках пересек ее и вышел в вестибюль. Нашел кухню, столовую и кабинет, где в беззубой старческой улыбке на меня ощерились пустые книжные полки.

Я не обнаружил ничего интересного.

Пол был покрыт толстым слоем пыли, и за мной тянулся след. Вся мебель была укутана чехлами. В воздухе попахивало плесенью. Повсюду ощущалась полная заброшенность, как в доме, который хозяева неведомо почему вдруг покинули и больше ни разу в него не возвращались.

И нужно было мне, дураку, приезжать сюда, обругал я себя. Ведь здесь ровно ничего не было. Я просто поддался своему разыгравшемуся воображению.

Но раз уж я здесь, мне нужно использовать это обстоятельство до конца. Пусть я сглупил, приехав сюда, все равно нет смысла уезжать, не осмотрев остальную часть дома — верхний этаж и подвал.

Я вернулся в вестибюль и начал подниматься по лестнице — эдакому винтовому сооружению с поблескивавшими в темноте перилами и столбиками.

Когда я уже поставил ногу на третью ступеньку, меня вдруг остановил чей-то голос.

— Мистер Грейвс! — произнес голос.

Это был мягкий, интеллигентный голос, и говорил он самым естественным, нормальным тоном. И хотя я уловил в нем вопросительные интонации, вопрос этот был чисто риторическим. У меня встали дыбом волосы и миллионом игл вонзились в кожу головы.

Я мгновенно обернулся, судорожно хватаясь за пистолет, оттягивавший мне карман.

Когда я его уже наполовину вытащил, голос заговорил снова.

— Я — Этвуд, — сказал голос. — Приношу свои извинения за испорченный звонок.

— Я еще и стучал.

— Я не слышал вашего стука. Я работал в подвале.

Я уже разглядел в вестибюле его темную фигуру. Я разжал пальцы, и пистолет скользнул обратно в карман.

— Мы можем спуститься в подвал, — предложил Этвуд, — и славно побеседовать. Это место едва ли подходит для продолжительного разговора.

— Как вам будет угодно, — сказал я.

Я сошел со ступенек, и он повел меня через вестибюль к двери в подвал.

Горевшая внизу лампа заливала светом лестничную клетку, и теперь я его рассмотрел как следует. Внешность у него была самая заурядная — спокойный, приятный мужчина делового типа.

— Мне здесь нравится, — заметил Этвуд, легко и беззаботно спускаясь по ступенькам. — Прежний хозяин устроил в подвале комнату для развлечений, которая из всех помещений этого дома, по-моему, наиболее пригодна для жилья. Может быть потому, что сам дом очень стар, а эта комната оборудована совсем недавно.

Мы спустились до конца лестницы, свернули за угол и очутились в комнате для развлечений.

Это было обширное, длинное помещение, тянувшееся через весь подвал; в каждом конце его было по камину, а на выложенном красной плиткой полу в беспорядке расставлена кое-какая мебель. У одной стены стоял письменный стол, заваленный бумагами, а в противоположной стене чернела дыра — просверленная в стене круглая дыра такого диаметра, что в нее свободно мог пройти кегельный шар, и из нее дул холодный ветер, леденивший мне лодыжки. В воздухе едва ощутимо попахивало тем самым лосьоном для бритья.

Уголком глаза я заметил, что Этвуд наблюдает за мной. И попытался справиться со своим лицом — не превратить его в застывшую маску, а придать ему то выражение, которое, как мне казалось, было ему свойственно в повседневной жизни. И мне, видно, это удалось, потому что на лице Этвуда не мелькнуло и тени улыбки, которую он вряд ли бы скрыл, подметив во мне признаки замешательства или страха.

— Вы правы, — произнес я. — Здесь и впрямь очень уютно.

Я сказал это для того, чтобы нарушить молчание. Комната была совершенно нежилой, во всяком случае по человеческим канонам. Пыль здесь лежала почти таким же толстым слоем, как и наверху. Повсюду валялся самый разнообразный хлам, и в углах скопились кучи мусора.

— Не хотите присесть? — спросил Этвуд.

Он указал на стул с мягкой обивкой, стоявший наискосок от стола.

Я направился к нему, и у меня под ногами что-то зашуршало. Тут я увидел, что ступаю по валявшемуся на полу большому измятому куску почти прозрачной полиэтиленовой пленки.

— Осталось от прежнего хозяина, — небрежно бросил Этвуд. — Надо бы наконец навести здесь чистоту.

Я сел на предложенный мне стул.

— Позвольте ваше пальто, — сказал Этвуд.

— Пожалуй, я не сниму его. У вас тут вроде откуда-то дует.

Я не спускал глаз с его лица — оно не дрогнуло.

— Быстро же вы все подмечаете, — благодушно заметил Этвуд без всякой угрозы в голосе. — Пожалуй, даже слишком быстро.

Я промолчал, и он заговорил снова:

— Однако я рад, что вы пришли. Нечасто встретишь такого проницательного человека.

— Уж не собираетесь ли вы предложить мне работу в вашей организации? — с усмешкой спросил я.

— Эта мысль, — невозмутимо ответил Этвуд, — уже мелькнула у меня.

Я покачал головой.

— Вряд ли я вам нужен. Ведь город вы уже купили и, надо сказать, неплохо с этим справились.

— Город! — оскорбленно вскричал Этвуд.

Я кивнул.

Он рывком отодвинул от стола стул и осторожно опустился на него.

— Я вижу, что вы ничего не понимаете, — произнес он. — Придется вам все разъяснить.

— Давайте, — сказал я. — Для этого я и пришел.

Этвуд с серьезным видом подался вперед.

— Не город, — проговорил он тихим, напряженным голосом. — Не цените меня слишком дешево. Нечто гораздо большее, чем город, мистер Грейвс. Гораздо большее. Полагаю, я ничем не рискую, открыв вам это, ведь теперь меня уже никто не может остановить. Я покупаю Землю!