Мы продвигались все дальше и дальше.

День следовал за днем — а мы все шли и шли, с рассвета до глубоких сумерек. Погода стояла хорошая, без дождя и почти без ветра. Дожди здесь, судя по всему, вообще были редкостью.

Рельеф время от времени менялся. Бывали дни, когда нам приходилось то и дело карабкаться на крутые горы, чтобы тут же спуститься на истрескавшуюся, рваную равнину. Случались и другие дни — когда мы шли по земле настолько ровной, что чувствовали себя ползущими по огромному блюдцу с загнутым краешком-горизонтом.

То, что раньше казалось фиолетовым облаком, тяжело опустившимся вниз, стало теперь горной грядой, багровеющей вдали.

Обнаруживалась, хотя и довольно робко, жизнь. С холмов вниз проворно сбегали какие-то мелкие, возбужденно покрикивающие твари. Были и — как мы их прозвали — скороходы, державшиеся от нас на столь почтительном расстоянии, что как следует разглядеть их нельзя было даже в бинокль. Что-то скукоженное передвигалось неверным, но очень широким шагом своих ходуль — с приличной скоростью, но не спеша… Мы видели также зверей (если это были звери) размером с волка, которые, условно говоря, бегали с неимоверным проворством. Глаз за ними не успевал. Это походило на какое—то пятно, с тихим свистом рассекавшее воздух и таявшее вдали. Подбираясь к нам иногда очень близко, беспокойства они не причиняли. Как и крикуны со скороходами…

Растительность изменилась тоже. Мы видели вьющуюся траву и жалкие кривульки деревьев, которые прижимались к подножиям холмов. Они напоминали пальмы, но очень отдаленно. Их ветки, подобранные нами для костра, были невероятно тверды и смолисты…

И конечно, никуда не делись исполинские деревья. Они по-прежнему подпирали небо. Теперь мы знали наверняка, что деревья эти были посажены сообразно четкому плану, как сад. Подходить к ним ближе чем на милю нам не хотелось. Сама тропа, казалось, избегает их. Иногда было видно, как они стреляют своими шарами — только не в нашу сторону…

— Такое впечатление, — сказала Сара, — что они не решаются напасть на нас. Зная, чем это чревато.

— Теперь — ничем… — заметил я, мысленно проклиная свое легкомыслие: на корабле осталось запасное лазерное ружье с полным комплектом запасных частей…

— Но они-то не знают об этом! — возразила Сара.

Мне бы ее уверенность…

Подчас, глядя в бинокль, мы снова видели множество крысоподобных существ, выныривающих из норок, расположенных в некотором отдалении от деревьев, и торопящихся собрать семена. Они бежали затем куда-то в сторону — очевидно, к своим тайникам, предназначенным для хранения этих запасов… У нас не было возможности исследовать хоть один такой тайник — мешали деревья…

Тропа тянулась вперед — то еле различимая, то широкая, как дорога. Казалось, некоторые ее участки в прошлом использовались с особой интенсивностью… Так или иначе, мы следовали по ней без особых приключений и до сих пор не повстречали ни души…

Однажды тропу пересекло то, что когда-то могло быть брусчаткой. Оставшиеся камни были или расколоты, или выворочены, но располагались по отношению к тропе строго под прямым углом и тянулись дальше, насколько можно было видеть, по идеально прямой линии…

Мы держали совет. Дорога привлекала и даже казалась более важной, чем тропа, по которой мы шли до сих пор. Было несомненно, что в прежние времена дорога соединяла какие—то немаловажные пункты. Не то что наша петляющая тропка. Но последняя еще хранила следы движения, пусть и давнего! Дорога же ничего подобного не имела. Она просто существовала, в полустертом виде. И еще… Тропа вела на север — то есть туда, где, по нашим сведениям, водились кентавры. А дорога тянулась с востока на запад… Опять же, тропа была явно более древней. В некоторых местах — таких, где, сжатая с двух сторон, она не могла вилять, — грунт был протоптан на четырехфутовую глубину. Тропой пользовались не одно тысячелетие…

С некоторым сожалением мы приняли решение, основанное как на логике, так и на интуиции. Мы выбрали тропу…

Кто-то когда-то здесь жил. Кто-то, построивший город, проложивший дорогу и посадивший деревья… Но теперь город стоял безмолвным и пустым, а дорога превращалась в пыль. Почему?.. Вдобавок к этому неведомые кто-то перед уходом позаботились о том, чтобы любой прилетевший на планету не имел возможности ее покинуть… Конечно, посадка за чертой города не имела бы таких роковых последствий, и можно было бы спокойно взлететь снова, но ведь любой корабль наверняка не сядет нигде, кроме города, посылающего свои сигналы далеко в космос?..

В стороне от тропы все еще попадались каменные домики, похожие на ульи. Они по-прежнему лепились у горных вершин. Обследование их не дало ничего. Там не было даже мусора — одна пустота. И ни малейшего признака того, что когда-то в них жили. Ночевали — может быть… При всем невинном облике этих строений, нам никогда не приходило в голову останавливаться в них. Что-то мешало. Какой-то затхлый дух…

Потихоньку мы привыкали к такой бродячей жизни, осваивались в ней. Тук большую часть времени проводил в седле. Он был слишком неловок для хождения пешком. Мы с Сарой попеременно то ехали, то шли. Хух, бессменный замыкающий, подгонял лошадок. Такой порядок установился сам собою, без какой-либо предварительной договоренности.

Лошадки продолжали сердиться, и в конце концов мы прекратили с ними всякое общение. А вот с Туком я уже ладил. Уживался, во всяком случае. Этот тип все так же истово прижимал к груди свою идиотскую куклу и день ото дня все более уходил в себя. После ужина он сидел в сторонке, ни с кем не разговаривая и ничего не замечая…

Мы прошли уже огромный путь, но, казалось, ни к чему еще не приблизились. Мы углублялись и углублялись в неведомое, пока вроде бы безопасное…

Однажды, уже вечером, мы вышли на не то чтобы непроходимые, но достаточно развороченные земли, проковыляв по которым до ближайшего плоского места остановились, хотя до темноты еще было часа два.

Мы развьючили лошадок, и они немедленно отправились побродить, пользуясь счастливой возможностью не видеть нас хоть некоторое время. Хух, как всегда, отправился вместе с ними, чтобы потом пригнать обратно. Он прекрасно справлялся с ролью овчарки все эти дни.

Был разожжен костер, и Сара принялась готовить ужин. Тук и я отправились за хворостом.

Набрав каждый по полной охапке сухих веток, мы уже возвращались назад, когда услышали испуганное ржание и громкий стук качалок. Бросив свою ношу, мы побежали к стоянке и вскоре увидели лошадок, ошалело выскакивавших из узкого оврага. Они неслись как бешеные, не разбирая дороги, через горящие поленья, по сковородкам и котелкам, мимо Сары, еле успевшей отпрянуть, — к тропе, назад…

За лошадками следовал Хух. Скорость его была вполне достаточной, чтобы догнать беглецов, но он резко затормозил, поравнявшись с нами, и развернулся боком. Неподвижно стоя на своих крошечных ножках, он сверкнул — точно так же как тогда, в городе, — и голубая дымка окутала его. Все вокруг заплясало, а лошадки, кувырнувшись в воздухе, упали. Но вот они поднялись и побежали по тропе дальше! Хух сверкнул снова — в тот самый момент, когда лошадки уже достигли вершины холма. Их сдуло на ту сторону…

Ругаясь на чем свет стоит, я бросился вслед и, взбежав наверх, увидел… Лошадки были далеко. И ничто не могло их остановить. Они возвращались в город.

Подождав, когда они исчезнут из виду, я спустился назад.

Дымились раскиданные головешки, валялись погнутые котелки. Сара склонилась над Хухом, лежавшим на боку и похожим на бесплотный призрак. Он действительно был теперь призраком! Зыбкие очертания его тела свидетельствовали о том, что он застрял где-то между мирами…

Подбежав, я опустился на колени и протянул к нему руки — хотя, по правде говоря, был уверен, что ухватить мне будет нечего. Но было, было чего… Я поднял его, почти невесомого, и крепко прижал к себе.

— Мне так тяжко, Майк… — прогудел он еле слышно.

— Что с тобой, Хух? — закричал я. — Чем мы можем помочь тебе?

Он не ответил, и я посмотрел на Сару, по щекам которой текли слезы.

— О Майк… — только и могла выдавить она.

Тук стоял в нескольких шагах позади нее, с оброненной куклой у ног и с очень печальным лицом.

— Мне нужна жизнь… — прошелестел Хух, слабо шевельнувшись, — Разрешение взять немного жизни у вас…

После этих слов Тук торопливо вышел вперед и, наклонившись, решительно выхватил у меня Хуха. Затем он выпрямился, прижал свою новую куклу к груди, и его глаза грозно сверкнули.

— Только не вы, капитан! — прокричал он, — Вам нужна вся ваша жизнь! Мне же есть чем поделиться…

— Разрешение? — потусторонне прошептал Хух.

— Да, пожалуйста! — твердо ответил Тук, — Действуйте…

Сара и я, не дыша, наблюдали. Это заняло, наверное, всего несколько минут. Возможно, даже секунд, растянувшихся в часы. Ни один из нас не шевелился, и я чувствовал, что мои мускулы сводит судорогой… Постепенно Хух терял свою бестелесность и становился все более похожим на обычного себя.

Наконец Тук осторожно поставил Хуха на землю, а сам рухнул рядом. Когда я поднял его, он безжизненно повис у меня на руках…

— Одеяла! — крикнул я Саре. — Быстро!

Она разостлала несколько одеял, одно на другое, и я положил на них Тука, тут же хорошенько укрыв его. Затем я поднял валявшуюся в стороне куклу и положил ему на грудь.

Слабая рука медленно поползла вверх, он открыл глаза и улыбнулся мне:

— Спасибо, капитан…