Книга: Исчадия разума: Фантастические романы
Назад: Глава 28
Дальше: МАГИСТРАЛЬ ВЕЧНОСТИ

Глава 29

Они оказались в огромной комнате, залитой голубым светом. На стенах висели занавеси, а между ними окна — те части стен куба, что были без штор. Всюду стояла разнообразная мебель, а у двери в корзинке с мягкой обивкой, свернувшись калачиком, спал какой-то зверек. Он напоминал кошку.
— Эдвард, — произнесла Мэри, задыхаясь, — эти окна выходят на ту сторону, с которой мы пришли. Изнутри могли следить за нами — и теперь, и раньше.
— Одностороннее стекло, — ответил Лэнсинг. — Гость не видит ничего, но сам виден из комнаты.
— Это не стекло.
— Конечно, но принцип тот же.
— Они сидели здесь и смеялись над нами, пока мы пытались проникнуть внутрь.
Сначала комната показалась Мэри и Лэнсингу пустой. Потом Лэнсинг увидел их. На скамье в дальнем конце комнаты рядком сидели четверо картежников, сидели и ждали, обратив к пришедшим мертвенно-белые, похожие на черепа лица.
Лэнсинг сжал руку Мэри и показал на картежников. Мэри отшатнулась и прижалась к Лэнсингу.
— Они отвратительны. Неужели нам никуда не деться от них?
— Что-то они регулярно появляются в нашем поле зрения.
Лэнсинг обратил внимание, что занавеси были необычными. Они двигались — точнее, в движении были изображенные на них сцены. На солнце блестел ручей, и мелкие волны и водовороты, отмечавшие его путь по каменистому ложу, были настоящие, живые волны и водовороты, а не их искусное изображение. Ветерок шевелил ветви деревьев на берегу ручья; среди ветвей порхали птицы. Кролик, жевавший кустик клевера, прыгнул и принялся за другой кустик.
На другой занавеси девушки, закутанные в прозрачные покрывала, радостно танцевали на лесной поляне под звуки свирели пляшущего фавна. Тот высоко, но неуклюже прыгал, ударяя копытами по земле. Деревья, окружавшие поляну, огромные сказочные деревья качались в такт музыке, танцуя под звуки свирели.
— А почему бы нам не пересечь комнату и не узнать, чего они от нас хотят? — сказала Мэри.
— Если только они захотят с нами разговаривать.
Мэри и Лэнсинг двинулись через комнату. Трудно оказалось преодолеть этот долгий путь под бесстрастными взглядами картежников. Если они и были людьми, то не умеющими улыбаться, не человечными людьми. Они неподвижно сидели в ряд, сложив руки на коленях, ничем не выдавая, что замечают хоть что-нибудь. Они были совершенно одинаковыми — четыре горошины в стручке, и трудно было представить, что это четыре отдельные личности, а не нечто единое. Лэнсинг не знал, как их зовут. Он никогда не слышал их имен. Интересно, а есть ли у них имена, подумал Лэнсинг. Чтобы различать их, он мысленно снабдил их ярлычками — слева направо: А, В, С и D.
Мэри и Лэнсинг решительно преодолели расстояние, отделявшее их от картежников, и остановились от них футах в шести. Стояли и ждали, а картежникам, похоже, было вообще невдомек, что они здесь.
«Будь я проклят, если заговорю первым, — подумал Лэнсинг. — Буду стоять тут, пока они не заговорят сами. Я заставлю их говорить».
В конце концов молчание нарушил картежник А Еле шевеля прорезью, служившей ему ртом, он словно бы с усилием выдавливал из себя слова.
— Ну, — произнес он, — вы решили задачу.
— Вы удивляете нас, — ответила Мэри, — Мы и не подозревали, что задача решена.
— Мы могли бы прийти к решению скорее, — вступил в разговор Лэнсинг, — если бы знали, в чем состоит задача. Или хотя бы, что она существует. Теперь, раз вы говорите, что задача решена, что дальше? Мы вернемся домой?
— Никто никогда не решает ее с первой попытки, — сказал В. — Всегда приходится возвращаться.
— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал Лэнсинг, — Что дальше? Вы вернете нас домой?
— О боже мой! Нет! — ответил D. — Нет, вы не возвратитесь домой. Мы не можем вас отпустить.
— Вы должны понять, — вступил в разговор С, — что удается отобрать очень немногих. Редко в группе попадается один, почти никогда — двое, как в вашем случае. Чаще всего — никого.
— Они разбредаются во все стороны, — снова заговорил А, — обращаются в бегство, ищут убежища за дверью в яблоневый сад, или прибегают к помощи переместителя, или…
— Переместителем, как я понимаю, вы называете поющие машины? — спросила Мэри.
— Да, так мы их называем, — ответил В, — Может быть, вы могли бы придумать лучшее название.
— И пытаться не буду, — отрезала Мэри.
— И есть еще Хаос, — сказал Лэнсинг, — Должно быть, там гибнут многие. И все же вы бросили мне веревку…
— Мы бросили вам веревку, — объяснил А, — потому что вы пытались спасти робота. Рискуя собственной жизнью, без колебания вы пытались спасти робота.
— Полагаю, он того заслуживал. Он был моим другом.
— Может быть, и заслуживал, — сказал А, — но он принял неверное решение. Здесь не место для тех, кто принимает неверные решения.
— Не знаю, о чем вы, черт возьми, — гневно ответил Лэнсинг, — И мне не нравится, что вы тут выносите приговоры. Да и вообще вы, четверо, мне не особенно нравитесь.
— Вы можете сколько угодно испытывать к нам неприязнь, — вмешался D, — но нельзя позволить мелкому препирательству отвлечь нас от необходимости говорить друг с другом.
— И вот еще что, — сказал Лэнсинг. — Если разговор имеет шанс затянуться, мы не собираемся стоять перед вами, как просители перед троном. Вы по крайней мере могли бы иметь совесть и предложить нам сесть.
— Конечно, за чем же дело стало, — ответил А. — Берите стулья и располагайтесь поудобнее.
Лэнсинг взял два стула и поставил их перед картежниками. Они с Мэри уселись.
Животное, спавшее в корзинке у двери, с сопением приблизилось к ним. Оно любовно потерлось о ноги Мэри и улеглось рядышком, ласково глядя на нее снизу вверх.
— Это, случайно, не Вынюхивающий? — спросила Мэри, — Он имел привычку бродить вокруг нашего лагеря, но мы так и не увидели его.
— Это ваш личный Вынюхивающий, — ответил С. — Их несколько, а этот закреплен за вашей группой.
— Он наблюдал за нами?
— Да, наблюдал за вами.
— И докладывал?
— Конечно.
— Вы все время за нами наблюдали, — сказал Лэнсинг. — Вам известно все, что мы делали. Будто читали в открытой книге. Может, вы наконец объясните нам, чего ради все это?
— Охотно, — ответил А. — Вы заслужили право знать. Тем, что вы пришли сюда, вы заработали это право.
— Если вы готовы слушать, — заговорил В, — мы готовы все объяснить.
— Мы слушаем, — сказала Мэри.
— Вы знаете, конечно, — начал А, — о множественности миров. Миров, разветвляющихся в кризисных точках, чтобы потом разделиться опять. Как я понимаю, вам известно, что такое эволюционный процесс.
— Мы знаем об эволюции, — ответила Мэри, — о системе отбора наиболее приспособленных.
— Совершенно верно. Если вы подумаете хорошенько, то поймете, что разделение альтернативных миров — тоже эволюционный процесс.
— Вы хотите сказать, что происходит отбор лучших миров? А не возникает ли у вас затруднений с тем, чтобы определить, какой мир лучший?
— Конечно возникают. В этом-то как раз и заключается причина того, почему вы здесь. Так же как и многие другие. Эволюция не происходит сама по себе. Ее действие основывается на развитии доминирующей формы жизни. Во многих случаях факторы выживания, обеспечивающие доминирование, дефектны. Все они имеют недостатки, а многие несут в себе семена собственного разрушения.
— Это правда, — сказал Лэнсинг. — В моем мире созданы механизмы, способные, если мы того захотим или по причине несчастного случая, уничтожить нашу расу.
— Человеческая раса с ее интеллектом, — сказал В, — слишком ценная форма жизни, чтобы позволить ей растратить себя — совершить самоубийство. Несомненно, что когда — и если — разумная раса угасает, на смену ей приходит другая форма жизни с более сильным фактором выживания. Каков окажется этот фактор, трудно предугадать. Совсем не обязательно, что он будет в чем-то превосходить разум. Беда человеческой расы в том, что она никогда не давала имеющемуся в ее распоряжении интеллекту развиться в полной мере.
— Вы полагаете, что у вас есть средство осуществить полное развитие? — спросила Мэри.
— По крайней мере, мы надеемся на это, — ответил D.
— Вы же видели тот мир, в который попали, — сказал А, — Вы имели возможность оценить некоторые из его достижений, понять, в каком направлении развивалась его технология.
— Да, конечно, — ответил Лэнсинг, — Двери, открывающиеся в другие миры. Это лучшее решение проблемы, чем то, которое было найдено в моем мире, мечтающем о межзвездных кораблях. Еще неизвестно, удастся ли реализовать эту мечту. Хотя, если вспомнить, в мире Юргенса Земля опустела после того, как люди отправились к звездам.
— Вы уверены, что они туда добрались? — спросил С.
— Так говорил Юргенс, — ответил Лэнсинг, — но, разумеется, я не могу быть в этом уверен.
— Далее. Существует нечто, что вы называете переместителем, — сказала Мэри, — Это другой способ путешествовать — путешествовать и учиться. Мне кажется, с его помощью можно изучить всю Вселенную, почерпнуть идеи и представления, до которых человечество могло не додуматься. Эдвард и я прикоснулись только к краешку. Генерал кинулся очертя голову и погиб. Что с ним произошло?
— Этого мы не знаем, — ответил А, — Если неумело пользоваться переместителем, последствия могут быть фатальными.
— Тем не менее вы, бесчувственно и безответственно, оставляете вход открытым, — обвиняюще произнес Лэнсинг, — и не препятствуете ничего не подозревающим посетителям попадать в ловушку.
— Тут вы попали в точку, — сказал D. — Неосторожные исключаются из дальнейшего рассмотрения. В нашем плане нет места для глупцов.
— Поэтому вы избавились и от Сандры у поющей башни, и от Юргенса в Хаосе?
— Я чувствую враждебность с вашей стороны, — сказал D.
— В этом, черт бы вас побрал, вы правы. Я испытываю к вам враждебность. Вы «исключили из рассмотрения» четверых из нас.
— Вам еще повезло, — сказал А, — Чаще всего погибает весь отряд. Но мы не прикладываем к этому руку. К гибели их приводят собственные пороки.
— А люди из лагеря? Те, кто живет неподалеку от поющей башни?
— Они неудачники. Они сдались, и их движение закончилось. Вы двое не сдались. Вот почему вы здесь.
— Мы здесь потому, что Мэри всегда считала: ответ заключен в кубе.
— И благодаря ее убежденности вы смогли разгадать загадку, — сказал А.
— Верно, — согласился Лэнсинг. — Но если это так, почему я здесь? Потому, что не отстал от Мэри?
— Вы здесь потому, что принимали правильные решения.
— Но у Хаоса я принял неправильное решение.
— Мы так не считаем, — возразил С. — Способность выжить, как бы она ни была важна, не всегда является правильным решением. Иногда следует пренебречь выживанием.
Вынюхивающий, прижавшись к ногам Мэри, крепко спал.
— Вы выносите моральные оценки, — гневно сказал Лэнсинг, — вы, великие мастера по принятию решений. И с какой уверенностью! Скажите мне, кто вы такие? Последние представители цивилизации, существовавшей в этом мире?
— Нет, мы ими не являемся, — ответил А. — Нельзя даже сказать, что мы принадлежим к человеческой расе. Наша родная планета находится на другом краю Галактики.
— Тогда что вы здесь делаете?
— Не уверен, что смогу объяснить так, чтобы вы поняли. В вашем языке не существует слова, вполне точно выражающего нашу роль здесь. За неимением лучшего можете считать нас социальными работниками.
— Социальные работники! — воскликнул Лэнсинг. — Господи ты боже мой! Вот до чего дошло! Человеческая раса нуждается в социальных работниках! Мы на таком низком уровне развития, что место нам в галактическом гетто под присмотром социальных работников!
— Я же сказал вам, что термин неточен, — возразил А. — Но подумайте вот о чем: в Галактике очень немного форм жизни с таким интеллектуальным потенциалом, как у вас, людей. Тем не менее, если меры не будут приняты, вам грозит самоуничтожение. Всем вам. Даже такой великой цивилизации, как та, что существовала когда-то в этом мире. Ее погубило безрассудство — экономическое безрассудство, политическое безрассудство. Вам, Лэнсинг, известно, что одно нажатие кнопки может уничтожить ваш мир. Вы, мисс Оуэн, жили в обществе, которое тоже идет к катастрофе. В один прекрасный день империи падут, и понадобятся тысячелетия, чтобы из обломков поднялась новая цивилизация, если это вообще когда-нибудь случится. И даже если случится, ею может оказаться цивилизация хуже той, что вы знали. Во всех альтернативных мирах неприятности, в той или иной форме, неизбежны. Человеческая раса плохо начала и не исправилась. Она была обречена с самого начала. Лекарство, как нам представляется, в том, чтобы собрать в одном месте лучших представителей разных альтернативных миров и использовать их, чтобы раса могла начать сначала — чтобы она получила шанс на новую попытку.
— Собрать, говорите вы… — сказал Лэнсинг. — Не очень-то это похоже на добровольный сбор. Вы выхватываете нас из наших миров. Вы подавляете нас. Вы переносите нас сюда, ничего не объяснив, отпускаете на все четыре стороны, предоставив нас самим себе на этом вашем чертовом испытательном полигоне. И смотрите, что у нас получится, наблюдаете, а потом выносите приговор.
— А вы согласились бы, если бы мы вас пригласили? Вы вызвались бы добровольцами?
— Нет, не согласился бы, — ответил Лэнсинг, — Думаю, что и Мэри не согласилась бы.
— Во всех многочисленных мирах, — сказал В, — мы имеем агентов и вербовщиков. Мы тщательно отбираем тех, кто нам нужен, — людей, которые, как нам кажется, могут пройти испытания. Мы не берем кого попало. Мы очень разборчивы. За многие годы набралось всего несколько тысяч человек, которые успешно прошли тестирование, тех, кого мы считаем подходящими строителями общества, достойного человечества. Мы считали бы большой потерей для Галактики исчезновение той формы жизни, которую вы представляете. Со временем, в сотрудничестве с другими разумными мирами, вы примете участие в создании галактической цивилизации — общества, которое сейчас невозможно представить. Мы считаем, что разум венчает собой слепую эволюцию, что ничего лучшего не может возникнуть. Но если разум не выдержит собственного веса, как это происходит не только здесь, но и в других мирах, эволюция выберет другой фактор выживания и само представление о разумности может быть утрачено навеки.
— Эдвард, — сказала Мэри, — в том, что они говорят и делают, может быть резон.
— Весьма возможно, — откликнулся Лэнсинг, — но мне не нравится, как они это делают.
— Может быть, это единственный путь. Они правы, добровольно никто не согласится. А те немногие, кто мог согласиться, вряд ли самые подходящие.
— Я рад, что вы приближаетесь к пониманию нашей точки зрения, — сказал А.
— Что же еще нам остается? — хмуро ответил Лэнсинг.
— Не так уж много. Конечно, при желании вы можете свободно выйти из той двери, в которую вошли, и остаться здесь.
— Этого мне не хотелось бы, — ответил Лэнсинг, думая о лагере в речной долине, где им пришлось бы поселиться. — А как насчет нашего собственного…
Он оборвал себя на полуслове. Если они вернутся в собственные миры, предстоит расставание с Мэри. Лэнсинг взял ее руку и крепко сжал в своей.
— Вы хотели спросить, не можете ли вы вернуться в свои собственные миры, — произнес D. — К сожалению, это невозможно.
— Не так уж важно, куда мы отправимся, — сказала Мэри, — если мы отправимся туда вместе.
— Ну что ж, тогда все в порядке, — сказал А. — Мы очень рады, что вы остаетесь с нами. Как только будете готовы, пройдите в дверь слева в углу. Она ведет не в тот мир, что за стеной, а совсем в другой — новенький, с иголочки.
— Еще один альтернативный мир? — спросила Мэри.
— Нет. Вы попадете на планету, очень похожую на Землю. Она далеко отсюда. Глядя на небо ночью, вы будете видеть незнакомые созвездия. Как мы говорили, вторая попытка на другой планете. Там всего один город — даже не город, а университетский городок. Вы будете преподавать то, что хорошо знаете, и учиться всему тому, чего не знаете. О некоторых предметах вы не имеете ни малейшего представления. Это будет длиться много лет — возможно, всю вашу жизнь. Лет через сто группа людей с высочайшей интеллектуальной и образовательной подготовкой, имеющая в своем распоряжении оборудование, более совершенное, чем то, что когда-либо существовало на Земле, эти люди заложат основы будущего мирового сообщества. Еще не все готово. Многому еще нужно научиться, многое вобрать в себя, многие точки зрения рассмотреть, прежде чем это станет возможным. В период подготовки у вас не будет материальных проблем, хотя со временем новому обществу предстоит создать собственную экономическую систему. Однако в настоящее время вы будете всем обеспечены. Все, чего мы ждем от вас, — учиться и дать себе возможность в полной мере развить собственный потенциал.
— Другими словами, — сказал Лэнсинг, — мы будем на вашем попечении.
— Вам это не нравится? — спросил А.
— Думаю, ему действительно не нравится, — ответила за Лэнсинга Мэри, — но со временем это пройдет. Со временем.
Лэнсинг встал со стула. Мэри тоже поднялась.
— В какую дверь, вы сказали? — спросила Мэри.
— Вон туда, — показал А.
— Прежде чем мы отправимся, еще один вопрос, — сказал Лэнсинг. — Скажите мне, пожалуйста, что такое Хаос?
— В вашем мире, — начал D, — существует Великая Китайская стена.
— Да, и думаю, не только в моем, но и в мире Мэри.
— Хаос — это изощренная Китайская стена. Совершенно бессмысленная вещь. Последнее и величайшее безрассудство, совершенное бывшими обитателями этого мира. Оно внесло свою лепту в окончательное падение здешней цивилизации. Это слишком долгая история, чтобы рассказывать ее в подробностях.
— Ясно, — сказал Лэнсинг, поворачиваясь к двери.
— Не поймете ли вы нас превратно, — проговорил А, — если я скажу, что мы благословляем вас?
— Вовсе нет, — ответила Мэри. — Мы благодарны вам за доброту и за возможность второй попытки.
Мэри и Лэнсинг подошли к двери, но, прежде чем переступить порог, обернулись. Четверо по-прежнему сидели на скамье, с белыми, слепыми, похожими на черепа лицами, обращенными к людям.
Затем Лэнсинг открыл дверь, и они вышли.
Они стояли на лужайке. Вдали были видны башни и шпили университета. Они услышали вечерний колокольный звон.
Взявшись за руки, Мэри и Лэнсинг пошли вперед.
Назад: Глава 28
Дальше: МАГИСТРАЛЬ ВЕЧНОСТИ