Они увидели поющую башню на четвертый день после того, как покинули гостиницу.

Собственно, это была не башня, скорее — шпиль. Устремляясь ввысь с вершины холма, он как длинный палец вонзался в небосвод. Основание башни имело добрых шесть футов в поперечнике, а в высоту она уходила не менее чем на сотню футов. Неприглядного розового цвета и из вещества, напоминавшего стены куба. Пластик, сказал себе Лэнсинг. Хотя вряд ли. Приложив руку к поверхности башни, он ощутил легкую вибрацию. Казалось, западный ветер заставляет башню дрожать по всей длине, подобно смычку, извлекающему звук из немыслимой, отдельно существующей скрипичной струны.

Все, за исключением Сандры, были разочарованы пением башни. По словам Джоргенсона, это не музыка, а какой-то шум. Негромкая, иногда чуть усиливавшаяся. Она напоминает, подумал Лэнсинг, камерную музыку, хотя его знакомство с нею было весьма поверхностным. Он вспомнил, как давным-давно поддался уговорам Элис послушать в воскресенье концерт камерной музыки и мучительно страдал на протяжении двух бесконечных часов, ни словом, впрочем, себя не выдав. Тихое пение башни разносилось, однако, необыкновенно далеко. Ветер принес его еще в середине третьего дня пути.

Заслышав первые звуки, Сандра пришла в восторг. Музыка настолько захватила ее, что она не хотела останавливаться на ночлег.

— Ну еще одно усилие! Мы могли бы добраться до башни к исходу ночи. Никто ведь не устал, к тому же ночью станет прохладнее и идти будет легче.

Лэнсинг довольно резко оборвал Сандру. Тоном, не допускающим возражений, он заявил, что ночью путешествия отменяются.

Сандра не стала спорить. Против обыкновения, она не помогала приготовить ужин; поднявшись на пригорок рядом с лагерем, она вся обратилась в слух. Ее маленькая, хрупкая фигурка казалась игрушкой на ветру. Сандра отказалась от еды; всю ночь она провела на пригорке.

И потом, на вершине холма, увенчанного башней, Сандра словно бы погрузилась в транс. Запрокинув голову, она не отрываясь смотрела на башню, всеми фибрами души впитывая звуки.

— Эта музыка совершенно не производит на меня впечатления, — сказал Джоргенсон. — Не понимаю, что она в ней нашла?

— Музыка не трогает вас, — ответила Мелисса, — потому что у вас нет души. Что бы вы ни говорили, это хоть и странная, но музыка. Мне нравится музыка, под которую можно танцевать, а под эту музыку не потанцуешь.

— Я беспокоюсь за Сандру, — обратилась к Лэнсингу Мэри. — С тех пор как она услышала первые ноты, она не ест и не спит. Что с ней делать?

Лэнсинг пожал плечами:

— Пока ничего. Может, пройдет.

За ужином Мелисса после долгих уговоров все-таки заставила Сандру немного поесть. Сандра почти все время молчала.

Стоя у костра и глядя на ее силуэт, темнеющий на фоне догорающего заката, Лэнсинг вспоминал, с каким волнением та ждала поющую башню. Еще на первой стоянке Сандра мечтательно произнесла:

— Должно быть, башня прекрасна. Я так надеюсь на это! Этот мир очень беден красотой.

— Вы живете ради красоты? — спросил он тогда.

— Да, конечно. Знаете, я весь день пытаюсь сочинить поэму. Как ни странно, в самой неприглядности этого мира есть своеобразная красота; я хотела запечатлеть ее в стихах, но никак не могла придумать начало. Я знала, что хотела выразить, но мне не удавалось облечь мысли в слова.

Сидя у огня и наблюдая за Сандрой, очарованной музыкой, не очаровывавшей больше никого, Лэнсинг гадал, удалось ли ей начало поэмы.

Джоргенсон повернулся к Юргенсу:

— Вы, вопреки предостережению, предложили идти на север. Вы считаете, что обязательно нужно идти туда, куда не велят, несмотря на попытки сбить с пути того, кто ищет.

— Мне кажется, я рассуждаю здраво, — подтвердил робот.

— Тем не менее мы пошли на запад, а не на север.

— Мы пошли к известной нам цели, а теперь отправимся в неизвестность. Осмотрев башню, свернем на север и познакомимся с Хаосом.

Джоргенсон вопросительно посмотрел на Лэнсинга, тот кивнул.

— Я планировал то же. Вы имеете что-нибудь против?

Джоргенсон, несколько смешавшись, отрицательно покачал головой.

— Любопытно, — произнесла Мелисса, — что же такое на самом деле Хаос?

— Он может оказаться чем угодно, — ответил Лэнсинг.

— Мне не нравится это слово.

— Вы боитесь его?

— Да, пожалуй.

— Люди часто придумывают разные названия одной и той же вещи, — сказала Мэри. — Мы можем воспринимать Хаос по-разному, в зависимости от того, в традициях какой культуры мы воспитаны.

— Утопающие, отчаянно и не размышляя хватающиеся за любую соломинку, — задумчиво произнес Джоргенсон. — Сначала ею был куб, потом город, теперь — поющая башня и Хаос.

— Я по-прежнему считаю, что в кубе заключено нечто важное, — возразила Мэри. — Что-то мы там упустили… Генерал искал ответ в городе, но город слишком уж напрашивается на поиски, он явно наводит на ложный след. Искать ответ в городе — естественная потребность, и именно потому неверная. Вы в нем ничего не нашли? — обратилась Мэри к Джоргенсону.

— Только пустые комнаты да пыль повсюду. Может быть, те четверо, что не вернулись, нашли ответ; может, именно поэтому они и не вернулись. Ваши поиски шли успешнее. Вы обнаружили двери и машины, да все одно без толку.

— Ну, не совсем, — не согласилась Мэри. — Кое-что мы узнали о прежних обитателях города. Развитая наука, высокая техническая культура. Может быть, мы верно поняли: они ушли в другие миры.

— Их перенесли так же, как и нас?

— Да, — подтвердил Юргенс, — за одним маленьким исключением: они перемещались по собственной воле.

— А потом решили и нас покатать.

— Как знать, — вставил Лэнсинг. — Некая сила решила, как вы выразились, покатать нас, но что за сила, мы не знаем.

— В этом отношении у вас больше опыта, — повернулась к Джоргенсону Мэри, — Вы ведь много путешествовали, по своему желанию переносясь в другие миры, перемещаясь во времени.

— Все в прошлом, — махнул рукой Джоргенсон. — Я утратил эту способность.

— Попробуйте сосредоточиться на том, как вы перемещались, на механизме переноса. На ваших действиях, на состоянии ума.

— А вы думаете, я не пытался! — вспылил Джоргенсон. — Я пробовал переместиться еще в городе.

— Я была свидетелем этой попытки, — подтвердила Мелисса.

— Если бы я мог, — воскликнул Джоргенсон, — ах, если бы я только мог! Я бы вернулся во время, когда город еще был заселен людьми, реальными живыми людьми, занятыми своими делами.

— Чудная мысль, — заметила Мелисса, — не правда ли?

— Да, это было бы здорово, — согласился Лэнсинг.

— Вы не верите, что я мог путешествовать во времени? — с вызовом спросил Джоргенсон.

— Я этого не говорил.

— Да, не говорили прямо.

— Не будем затевать ссоры, — предложил Лэнсинг. — Нам и без того хватает сложностей. Вы сказали, что путешествовали во времени, я не стал возражать. Давайте оставим это.

— С удовольствием, если вы заткнетесь.

Сделав над собой усилие, Лэнсинг промолчал.

— Все, что мы находили раньше, оказалось бесполезным, — попыталась сменить тему Мэри. — Я надеялась, башня даст нам ключ к разгадке.

— Надежды не сбылись, — констатировал Джоргенсон.

— Может быть, Сандре удастся что-то понять, — предположил Юргенс. — Она настолько погрузилась в музыку, еще немного и…

— Не музыка, а скрежет, звяканье какое-то! — вскричал Джоргенсон. — Что она в ней нашла, не понимаю!

— Сандра пришла из мира искусства, — попыталась вразумить его Мэри. — Она привыкла оперировать эстетическими категориями, о которых жители наших миров имеют слабое представление. Музыка…

— Если это музыка.

— Эта музыка, — Мэри не обратила внимания на замечание Джоргенсона, — может для нее что-то значить. Возможно, она объяснит нам, что именно.