Книга: Исчадия разума: Фантастические романы
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Пять человек, четверо мужчин и одна женщина, сидели за тяжелым дубовым столом перед ярко горящим камином. Когда Лэнсинг вошел и закрыл за собой дверь, все пятеро повернулись в его сторону. Один из сидевших, невероятно толстый человек, поднялся из-за стола и проковылял через всю комнату навстречу Лэнсингу.
— Мы рады, что вы наконец-то прибыли, профессор Лэнсинг, — сказал он, — Мы уже начали беспокоиться. Кроме вас, только одна гостья еще не добралась. Надеюсь, с ней ничего не случилось.
— Еще кто-то? И вы знали, что я появлюсь?
— О да, я знал, когда вы отправились в путь.
— Не понимаю. Никто не мог знать этого.
— Я здешний хозяин, — сказал толстяк. — Я заправляю этой убогой гостиницей ради комфорта и удобства тех, кому случается путешествовать в наших краях. Прошу вас, сэр, располагайтесь у огня и грейтесь. Генерал, я уверен, уступит вам кресло у камина.
— С величайшим удовольствием, — откликнулся генерал, — я уже слегка поджарился, сидя в таком уютном местечке.
Импозантный мужчина с начальственной внешностью поднялся, и на его мундире блеснули медали.
— Благодарю, сэр, — пробормотал Лэнсинг.
Но прежде чем он уселся в кресло, дверь снова отворилась и в комнату вошла женщина. Хозяин заковылял к двери, чтобы приветствовать ее.
— Мэри Оуэн, — сказал он. — Вы ведь Мэри Оуэн? Мы так рады, что вы наконец добрались.
— Да, я Мэри Оуэн, — ответила гостья, — и рада, что добралась, наверняка больше, чем вы. Но не могли бы вы сказать, где я нахожусь?
— Конечно, — сказал хозяин, — Вы в гостинице «Кукареку».
— Что за странное название для гостиницы! — произнесла Мэри Оуэн.
— Ничего не могу сказать на этот счет, — откликнулся хозяин. — Я к этому не имею отношения — гостиница называлась так еще до моего появления. Как вы могли заметить, это достаточно старое заведение. Не один благородный путешественник находил здесь приют.
— Но все-таки что это за место? — спросила Мэри. — Я хочу сказать — что за страна? Кто здесь живет, какая это область, как называется государство?
— Об этом я ничего не знаю. Никогда не слышал никаких названий.
— Но чтобы человек не знал, где он живет…
— Мадам, — вступил в разговор одетый во все черное человек, стоявший рядом с генералом, — поистине все происходящее странно. Хозяин не шутит. Нам он сказал то же.
— Располагайтесь, располагайтесь, — засуетился хозяин. — Проходите поближе к огню. Джентльмены, прибывшие давно и согревшиеся, уступят вам и профессору Лэнсингу свои места. И раз уж все в сборе, я займусь ужином.
Он торопливо засеменил на кухню, а Мэри Оуэн присоединилась к стоявшему у камина Лэнсингу.
— Мне показалось, хозяин называл вас профессором? — обратилась она к нему.
— Да, правильно. Хотя, на мой взгляд, зря. Меня редко так называют. Даже мои студенты…
— Но ведь вы действительно профессор?
— Да. Я преподаю в Лэндморском колледже.
— Я никогда не слышала о таком.
— Это небольшой колледж в Новой Англии.
Генерал обратился к вновь прибывшим:
— Эти два кресла самые удобные. Садитесь. Мы с пастором нежились в них и так слишком долго.
— Спасибо, генерал, — поблагодарила Мэри.
Один из присутствующих, до сих пор не принимавший участия в разговоре, поднялся и мягко коснулся руки Лэнсинга.
— Как вы могли заметить, я не человек. Вы не будете возражать, если я тоже скажу вам «добро пожаловать»?
— Конечно нет, — начал Лэнсинг и остановился, вытаращив глаза на говорившего, — Вы же…
— Я робот, мистер Лэнсинг. Вам не приходилось до сих пор видеть роботов?
— Нет, никогда.
— Это понятно, нас не так уж и много. И мы есть не во всех мирах. Меня зовут Юргенс.
— Извините, что я не заметил вас раньше. Несмотря на огонь в камине, здесь довольно темно, да и столько всего произошло…
— Прошу прощения, мистер Лэнсинг вы, случайно, не сумасшедший?
— Думаю, что нет, Юргенс. Никогда об этом не задумывался. А почему вы спрашиваете?
— У меня есть увлечение, — ответил робот. — Я коллекционирую сумасшедших. В моей коллекции есть один очень занятный экземпляр: он думает, что он Бог, стоит ему только напиться.
— Это на меня не распространяется. Пьяный или трезвый, я никогда не считаю себя Богом.
— Ах, но ведь свихнуться можно по-разному. Существуют и другие виды сумасшествия.
— Не сомневаюсь, — ответил Лэнсинг.
Генерал взял на себя труд представить всех присутствующих друг другу:
— Я Эверетт Дарнли. Командир семнадцатой бригады. Рядом со мной — пастор Эзра Хатфилд, а леди, сидящая за столом, поэтесса Сандра Карвер. Рядом с мистером Лэнсингом — робот Юргенс. Теперь, когда мы познакомились, я предлагаю сесть и отдать должное прекрасному ликеру на столе. Те, кто пришел раньше, уже успели его оценить.
Лэнсинг сел за стол рядом с Мэри Оуэн. Стол, как он заметил, был из дуба, сработанный искусным ремесленником. На столе стояли три свечи и три бутылки, а также поднос с кружками. Только теперь он мог как следует разглядеть собравшихся в комнате. В дальнем углу за небольшим столиком вольготно устроились четверо игроков в карты, полностью поглощенных игрой. Генерал придвинул к себе кружки и разлил ликер.
— Надеюсь, нам не придется долго ждать ужина, — сказал генерал, — и думаю, он окажется не хуже напитков.
Лэнсингу ликер пришелся весьма кстати. Он налил себе еще немного и уселся поудобнее в кресле.
— Пока мы ждали остальных, — начал генерал, — мы гадали, не смогут ли вновь прибывшие, то есть вы, мисс Оуэн и мистер Лэнсинг, объяснить, где мы находимся. Из того, что вы говорили, мисс Оуэн, ясно, что вы этого не знаете. А вы, мистер Лэнсинг?
— Ни малейшего представления, — ответил Лэнсинг.
— Хозяин утверждает, что и он ничего не знает, — мрачно произнес пастор. — Он говорит, что он всего лишь содержатель гостиницы и что не привык задавать вопросы. Тем более что задавать их здесь некому. Впрочем, я полагаю, что он лжет.
— Не судите слишком поспешно и слишком сурово, — вступила в разговор поэтесса Сандра Карвер. — У него честное и открытое лицо.
— У него лицо свиньи. И он позволяет греховным деяниям совершаться под своей крышей. Эти картежники…
— Что касается греховности, — заметил генерал, — вы все это время пили ликер наравне со мной.
— Это не грех. — Пастор добродетельно поджал губы, — Библия учит нас, что немного вина полезно для организма.
— Ну, приятель, какое же это вино! Такие крепкие напитки не были известны в библейские времена.
— Нам, пожалуй, лучше успокоиться и подумать о том, что нам известно, — сказала Мэри. — Может, тогда мы лучше поймем ситуацию. Нам следует знать, кто мы такие, как попали сюда и что думаем о случившемся.
— Первая разумная мысль, — сообщил собравшимся пастор. — Надеюсь, ни у кого нет возражений?
— У меня нет, — ответила Сандра Карвер так тихо, что остальным пришлось напрячь слух, чтобы уловить ее слова. — Я дипломированная поэтесса из Академии Древнейших Афин. Я владею четырнадцатью языками, хотя пишу и пою только на одном — диалекте Древней Галлии, самом выразительном языке в мире. Я не поняла, как я сюда попала. Я была на концерте и слушала новую симфонию в исполнении оркестра из Заокеанских Земель. Никогда в жизни не слышала более выразительной музыки. Она захватила меня. Мне казалось, что музыка уносит душу из бренного тела в иное пространство. А когда я вернулась, и моя плоть, и мой дух оказались в другом месте — сельской местности небывалой красоты. Там была дорожка, я пошла по ней, и вот…
— А год? — спросил пастор. — В каком году это было?
— Я не понимаю вопроса, пастор.
— В каком году это произошло? Как вы измеряете время?
— В шестьдесят восьмом году Третьего Ренессанса.
— Нет-нет. Я не это имею в виду. В каком году Господа нашего?
— О каком господе вы говорите? В теперешние времена так много господ…
— В каком году от Рождества Христова?
— Христова?
— Да, Иисуса Христа.
— Сэр, я никогда не слышала ни об Иисусе, ни о Христе.
Пастора чуть не хватил удар. Его лицо побагровело, он
стал расстегивать воротник, будто ему не хватало воздуха, сделал попытку заговорить, но слова не шли с его уст.
— Мне жаль, если я огорчила вас, — сказала поэтесса. — Я сделала это по незнанию. Простите. Я никогда не обижаю людей по доброй воле.
— Ничего, моя дорогая, — вмешался генерал. — Все дело в том, что наш друг пастор — жертва культурного шока. И он может оказаться не единственным. Ситуация, в которой мы все оказались, совершенно невероятна, но по мере развития событий дело приобретает все же некоторую степень достоверности, хотя боюсь, что большинству из нас принять ее будет трудно.
— Вы хотите сказать, — ответил ему Лэнсинг, — что все мы принадлежим к разным культурам и, может быть, даже к разным мирам?
Удивляясь собственным словам, он вспомнил, как несколько часов назад Энди Сполдинг, играя идеей и явно не веря в ее серьезность, болтал об альтернативных мирах. Теперь Лэнсинг пожалел, что многое пропустил мимо ушей.
— Но мы все говорим по-английски, — сказала Мэри Оуэн, — или, по крайней мере, можем говорить. Сколько языков, Сандра, вы знаете?
— Четырнадцать, — ответила поэтесса. — Правда, некоторые из них не очень хорошо.
— Лэнсинг высказал предположение о том, что все мы из разных культур, — сказал генерал. — Я поздравляю вас, сэр, — очень тонкое наблюдение. Может быть, все и не совсем так, как вы говорите, однако, скорее всего, вы весьма близки к истине. Что же касается языка, на котором мы говорим, то можно сделать даже кое-какие предположения. Мы все принадлежим к одной команде и все говорим по-английски. Но ведь возможны и другие команды? Французская команда, итальянская, греческая, испанская — маленькие группы людей, которые могут взаимодействовать, поскольку говорят на одном языке?
— Чистое словоблудие! — вскричал пастор. — Безумие считать и даже предполагать, что то, о чем вы двое говорите, может оказаться правдой. Это противоречит всему, что известно на земле и на небесах!
— Наши знания о земле и небесах, — ответил генерал раздраженно, — всего лишь капля в море. Мы не можем игнорировать факт нашего пребывания здесь, а способ, каким мы сюда доставлены, выходит за пределы всех наших представлений.
— Я думаю, что сказанное мистером Лэнсингом… — начала Мэри. — Лэнсинг, как вас зовут?
— Мое имя Эдвард.
— Спасибо. Я думаю, что предположение Эдварда романтично и даже фантастично. Но если мы хотим понять, где мы и почему мы здесь, нам придется искать совершенно новые пути рассуждений. Я инженер и живу в высшей степени технизированном обществе. Любая теория, выходящая за пределы известного или лишенная солидных научных оснований, действует мне на нервы. У меня нет никаких предположений, с помощью которых можно было бы дать объяснение происходящему. Может быть, кто-то другой имеет необходимую информацию? Как насчет нашего друга робота?
— Я тоже принадлежу к обществу с развитой технологией, — ответил Юргенс, — но и мне не известно…
— Вы обращаетесь к нему? — вскричал пастор, — Вы говорите «робот», и это слово легко срывается с языка, но он всего лишь машина, механическое приспособление.
— Не зарывайтесь, — вмешался генерал. — Я живу в мире, где «механические приспособления» на протяжении многих лет воюют, и воюют профессионально и разумно, а их воображение иногда превосходит человеческое.
— Как ужасно, — прошептала поэтесса.
— Вы, по-моему, хотите сказать, — ответил генерал, — что война ужасна?
— Разве это не так?
— Война — естественная человеческая функция. Человеческой расе присущи агрессивность и тяга к соревнованию. Будь это не так, не было бы стольких войн.
— Но ведь люди страдают. Мучаются. А несбывшиеся надежды?
— К настоящему времени войны по большей части стали игрой, — пояснил генерал. — Именно так смотрели на войну примитивные племена. Индейцы западного континента всегда считали войну игрой. Юноша не считался мужчиной, пока он не убивал своего первого врага. Все, что мужественно и благородно, рождено войной. Да, в прошлом бывало, что чрезмерное рвение приводило к нежелательным последствиям, о которых вы говорите. Теперь же крови проливается немного. Мы играем в войну, как в шахматы.
— Используя роботов, — заметил Юргенс.
— Мы не называем их роботами.
— Может быть, и нет. Механические приспособления. Инструменты, которые, однако, имеют собственное «я» и способность думать.
— Это верно. Они прекрасно сделаны и великолепно обучены. Они помогают нам не только сражаться, но и планировать операции. Мой штаб состоит почти исключительно из них. Во многих случаях даже моя хватка уступает их видению оперативной ситуации.
— И поле боя после сражения усеяно «механическими приспособлениями»?
— Конечно. Мы потом ремонтируем те, которые поддаются восстановлению.
— После ремонта вы снова отправляете их сражаться?
— Ну естественно. Война требует рачительного использования ресурсов.
— Генерал, — сказал Юргенс, — я не думаю, чтобы мне понравилось в вашем мире.
— А что собой представляет ваш мир? Если вам не нравится мой, расскажите нам о своем.
— Наш мир исполнен доброты и покоя. Мы испытываем сострадание к своим людям.
— Это звучит тошнотворно, — сказал генерал, — Своим людям?
— В нашем мире людей осталось мало. Мы заботимся о них.
— Как это ни противно всем моим убеждениям, — заговорил пастор, — я вынужден прийти к заключению, что Эдвард Лэнсинг может быть прав. Похоже, мы все действительно пришли из разных миров. Циничный мир, рассматривающий войну просто как игру…
— Это не простая игра, — прервал его генерал, — иногда она бывает весьма сложной.
— Циничный мир, рассматривающий войну как сложную игру, — продолжал пастор. — Мир поэтов и поэтесс, музыки и академий. Мир, в котором роботы по доброте своей заботятся о людях. И ваш мир, милая леди, в котором женщина может оказаться инженером.
— А что же в этом плохого? — спросила Мэри.
— Женщинам не следует быть инженерами. Они должны быть верными женами, экономными хозяйками и хорошими воспитательницами детей. Это естественная сфера для женщин.
— В моем мире женщины — не только инженеры. Они становятся физиками, врачами, химиками, философами, палеонтологами, геологами, членами правлений корпораций, президентами престижных компаний, юристами и законодателями, главами агентств. Список может быть продолжен без конца.
Из кухни появился деловитый хозяин.
— Освободите стол, — сказал он, — освободите стол для ужина. Надеюсь, он вам понравится.
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7