7
Ночной Центр походил на замок с привидениями. Пустые коридоры звенели тишиной. Блейн знал, что где-то в здании должны работать люди — служащие Адаптации, вентиляторщики, уборщики,— но никого не было видно.
Робот-сторож сделал шаг вперед из своей амбразуры.
— Кто идет?
— Блейн. Норман Блейн.
Робот замер на секунду, тихонечко жужжа, просматривая банки данных и выискивая в них фамилию Блейна.
— Удостоверение! — потребовал он.
Блейн поднял свой идентификационный диск.
— Проходите, Блейн,—разрешил робот и, стараясь быть подружелюбнее, добавил: — Что, приходится работать по ночам?
— Да нет, просто забыл кое-что,— ответил Блейн.
Он зашагал по коридору, поднялся на лифте на шестой этаж. Там его остановил еще один робот. Блейн вновь предъявил удостоверение.
— Вы ошиблись этажом, Блейн.
— У меня новая должность,— Блейн показал роботу бланк.
— Все в порядке, Блейн,— сказал робот.
Блейн приблизился к дверям Архива. Перепробовал пять ключей, шестой наконец подошел. Блейн запер за собой дверь и постоял на месте, давая глазам привыкнуть к темноте.
Он находился в кабинете. Другая дверь вела отсюда в хранилище записей. То, что он ищет, должно быть где-то здесь. Мирт наверняка уже закончила работу над сновидением Дженкинса. Большая веселая охота в парилке джунглей. Сновидение вряд ли успели сдать в архив, а может, и вовсе не собирались туда сдавать — ведь Дженкинс не сегодня-завтра придет погружаться в сон. Наверное, где-то здесь есть полка для заказов, за которыми вскоре должны прийти.
Блейн обошел вокруг стола, оглядел комнату. Стеллажи, еще несколько столов, проверочная кабинка, автомат с напитками и едой — и полка, а на ней штук шесть катушек.
Он устремился к полке, схватил первую катушку. Шестая оказалась сновидением Дженкинса. Блейн стоял, держа ее в руках и удивляясь, до какого безумия может дойти человек.
Коллинз просто ошибся или кто-то из служащих перепутал сновидения... А может, профессор вообще все выдумал? Может, у него есть на то свои причины, неизвестные Блейну? Это же бред какой-то — ну зачем кому-то могло понадобиться подменять сновидения?
Но раз уж он здесь... Раз он позволил заморочить себе голову...
Блейн пожал плечами. Надо проверить, чего уж теперь.
Он зашел в кабинку и закрыл дверь. Вставил в аппарат катушку, указал продолжительность сеанса — полтора часа. Затем надел на голову шлем, растянулся на кушетке и включил воспроизведение.
Аппарат еле слышно загудел; потом что-то дохнуло Блейну в лицо, гудение прекратилось. Кабинка исчезла. Блейн стоял посреди пустыни.
Пейзаж вокруг был желтым и красным. Солнце жарило вовсю, лицо обдавало волнами зноя, подымавшимися от раскаленного песка и камней. Куда ни глянь — сплошная равнина, до самого горизонта. Ящерица, пискнув, перебежала из тени одного камня в тень другого. В расплавленной голубизне неба кружила птица.
Блейн заметил, что стоит на чем-то вроде дороги. Она петляла по пустыне и скрывалась вдали в жарком мареве, клубившемся над измученной землей. А по дороге медленно передвигалось черное пятнышко.
Он оглянулся в поисках тени — но тень здесь было отбрасывать нечему, кроме камней, за которыми могли укрыться разве что шустрые маленькие ящерки.
Блейн поглядел на свои руки. Они были такие загорелые, что показались ему руками негра. На нем были ветхие штаны, свисавшие лохмотьями чуть ниже колен, к мокрой от пота спине прилипла рваная рубаха. Босые ступни — он поднял ногу и увидел ороговевшие мозоли, делавшие кожу нечувствительной к острым камням и жаре.
Он стоял и тупо смотрел на пустыню, пытаясь сообразить, что он тут делает, что делал минуту назад и что должен делать теперь. Смотреть особенно было не на что — красные пятна, желтые пятна, песок и зной.
Блейн ковырнул песок ногой, вырыл пальцами ямку, потом разгладил ее задубелой ступней. Постепенно к нему стала возвращаться память, возвращаться понемногу, урывками. Но воспоминания все равно ничего не объясняли.
Сегодня утром он ушел из своей деревни. Ушел не просто так: у него была какая-то важная причина, хотя какая — он не вспомнил бы даже под пыткой. Пришел он оттуда, а идти надо было вон туда. Черт, вспомнить бы хоть, как называется его деревня! Глупо будет, если кто-то спросит, откуда он держит путь, а ему и сказать-то нечего. Неплохо бы припомнить и название города, куда он направляется, но это уже не так важно. Это можно будет выяснить на месте.
Блейн побрел по дороге вон туда — и вдруг подумал, что путь впереди еще не близкий. Как-то он умудрился заплутать в дороге и потерял кучу времени. Нужно поторопиться, чтобы успеть в город засветло.
Черная точка на дороге стала гораздо ближе.
Но он ее не боялся, и это открытие его подбодрило, хотя он так и не смог понять почему.
Блейн припустил рысцой: надо наверстывать упущенное время. Он бежал изо всех сил, несмотря на пекло и острые камешки под ногами. На бегу он похлопал себя по карманам и обнаружил в одном из них какие-то предметы. Он сразу понял, что предметы эти необычайно ценные, а через некоторое время даже сообразил, что они собой представляют.
Черное пятнышко все приближалось, пока не выросло в большую повозку на деревянных колесах. Ее тащил весь облепленный мухами верблюд. В повозке под рваным зонтом, когда-то, наверное, разноцветным и ярким, а теперь выцветшим в грязно-серую тряпку, сидел человек.
Блейн подбежал к повозке, остановился. Человек что-то крикнул верблюду, и тот тоже остановился.
— Тебя только за смертью посылать! — проворчал человек,— Садись, хватай поводья.
— Меня задержали,— сказал Блейн.
— Задержали его! — ухмыльнулся человек и, спрыгнув с повозки, бросил Блейну вожжи.
Блейн прикрикнул на верблюда, шлепнул его ремнями. «Что за чертовщина, что все это значит?» — с такой мыслью он открыл глаза в кабинке. Рубашка прилипла к взмокшей спине, на лице постепенно остывал палящий жар пустыни.
Он лежал неподвижно, пытаясь собраться с мыслями. Сбоку медленно крутилась катушка, загоняя пленку в прорезь шлема. Блейн остановил ее и крутанул в обратную сторону.
Его охватил такой ужас, что он чуть не заорал; крик, не родившись, замер у него в груди. Блейн оцепенел, не в силах поверить в реальность происходящего.
Потом решительно сбросил с кушетки ноги, выдернул из гнезда катушку с остатками несмотанной пленки, перевернул ее, прочел на этикетке номер и имя. С именем все в порядке — «Дженкинс», с номером тоже — именно этот код он сам ввел в машину не далее как сегодня вечером. Ошибки быть не может. На катушке записано сновидение Дженкинса. Завтра-послезавтра клиент явится сюда, и катушку отправят вниз, в хранилище спящих.
И Дженкинс, предвкушающий веселые приключения, Дженкинс, решивший провести два столетия на увлекательном бесшабашном сафари, очутится в красно-желтой пустыне на тропе, которую лишь из вежливости можно назвать дорогой, увидит вдали черную движущуюся точку, точка превратится в повозку с верблюдом...
Дженкинс окажется в пустыне, одетый в ветхие штаны и рваную рубаху, а в кармане у него будет нечто необычайно ценное — но не будет никаких джунглей или вельдов, никаких ружей и ни намека на сафари. Охотой тут и не пахнет.
Боже, сколько же их, обманутых? Сколько человек не попали в заказанные сновидения? А главное — почему они туда не попали?!
Зачем подменяют сновидения?
И подменяют ли их вообще? Может, Мирт.
Да нет, ерунда какая-то. Машина делает лишь то, что ей приказывают. В нее вводят уравнения и символы, она их заглатывает, переваривает, деловито пощелкивая, пыхтя и гудя, а затем выдает заданное сновидение.
Остается только один ответ — подмена. Ведь сновидение, сфабрикованное машиной, просматривают здесь, в этой проверочной кабинке, и ни одно из них не отдают заказчику, не убедившись, что оно полностью соответствует его пожеланиям.
Коллинз прожил пять веков в мире, не подозревающем о концепции выгоды. А красно-желтая пустыня — что это за мир? Норман Блейн пробыл там недостаточно долго, чтобы прийти к каким-то определенным выводам, но одно он знал совершенно точно: никто по доброй воле не захотел бы жить в таком мире. И в том, куда попал Коллинз, тоже.
Деревянные колеса, верблюд в качестве движущей силы — может, это мир, которому чужда идея механического транспорта? Хотя бог его знает, что у них там за цивилизация.
Блейн отворил дверь и вышел из кабинки. Положил катушку на полку и застыл посреди ледяной комнаты. Через пару мгновений он осознал, что ледяной была вовсе не комната, а он сам.
Еще сегодня утром, разговаривая с Люсиндой Сайлон, он упивался чувством преданности Центру, с умилением распространялся о безупречной репутации Сновидений, о том, как неукоснительно выполняет гильдия свои обязательства, стремясь завоевать доверие общества и потенциальных клиентов.
Где теперь эта преданность? И как быть с доверием общества?
Сколько клиентов погружались в подмененные сны? Когда это началось? Пятьсот лет назад Коллинз попал в сновидение, которого не заказывал. Значит, обман длится как минимум пять веков.
И сколькие еще будут обмануты?
Люсинда Сайлон — в какое сновидение попадет она? Будет ли это плантация девятнадцатого века или что-то совсем другое? Сколько же сновидений, в фабрикации которых Блейн принимал участие, было затем подменено?
В памяти всплыл облик женщины, сидевшей сегодня утром напротив него за столом. Волосы цвета меда, синие глаза, молочно-белая кожа. Он вспомнил ее голос, интонации, вспомнил, что она говорила, о чем предпочла умолчать.
«И она тоже!» — подумал Блейн.
Нет, этого он не допустит! И Блейн поспешил к выходу.
