ПОВЕДАЙ МНЕ СВОИ ПЕЧАЛИ...
Была суббота, и дело шло к вечеру, так что я устроился на крылечке и решил как следует поддать. Бутылку я держал под рукой, настроение у меня было приподнятое и поднималось все выше, и тут на дорожке, ведущей к дому, показались двое — пришелец и его робот.
Я сразу смекнул, что это пришелец. Выглядел он, в общем-то, похожим на человека, но за людьми роботы по пятам не таскаются.
Будь я трезв как стеклышко, у меня, может, глаза слегка и полезли бы на лоб: с чего бы пришельцу взяться у меня на дорожке,— и я бы хоть чуточку усомнился в том, что вижу. Но трезв я не был, вернее, был уже не вполне трезв.
Так что я ответил пришельцу: «Добрый вечер»,— и предложил присесть. А он ответил: «Спасибо»,— и сел.
— Ты тоже садись,— обратился я к роботу и подвинулся, чтоб ему хватило места.
— Пусть стоит,— ответил пришелец.— Он не умеет сидеть. Это просто машина.
Робот лязгнул на него шестеренкой, а больше ничего не сказал.
— Глотни,— предложил я, приподнимая бутылку, но пришелец только головой помотал.
— Не смею,— ответил он,— Метаболизм не позволяет.
Это как раз из тех хитроумных слов, с какими я немного
знаком. Когда работаешь в лечебнице у доктора Абеля, поневоле поднахватаешься медицинской тарабарщины.
— Какая жалость! — воскликнул я,— Не возражаешь, если я хлебну?
— Нисколько,— сказал пришелец.
Ну я и хлебнул от души. Видно, чувствовал, что выпить надо позарез. Потом я поставил бутылку, вытер губы и спросил, нет ли чего другого, чем можно бы его угостить. А то с моей стороны ужасно негостеприимно было сидеть и лакать виски, а ему даже и не предлагать.
— Вы можете рассказать мне про этот город,— ответил пришелец.— Кажется, его имя Милвилл?
— Милвилл, это точно. А что тебе надо про него знать?
— Всевозможные грустные истории,— сказал робот. Он наконец решил заговорить.
— Робот не ошибается,— подтвердил пришелец, устраиваясь поудобнее в позе, явно выражающей предвкушение,— Поведайте мне обо всех здешних бедах и несчастьях.
— А с чего начать? — поинтересовался я.
— Хотя бы с себя.
— С меня? У меня никогда не было никаких несчастий. Всю неделю я подметаю в лечебнице, а по субботам надираюсь в дым. За воскресенье мне надо протрезветь, чтобы с понедельника начать подметать снова. Поверь мне, мистер,— втолковывал я ему,— нет у меня несчастий. Сижу я на своем месте крепко. Свожу концы с концами...
— Но, вероятно, есть и другие...
— Что есть, то есть. Ты за всю жизнь не слышал столько жалоб, сколько нынче развелось в Милвилле. Тут у всех, кроме меня, целая прорва всяких бед. Еще куда бы ни шло, если б они не трепались про эти беды направо и налево...
— Вот и расскажите мне,— перебил он.
Пришлось хлебнуть еще разок и рассказать ему про вдову Фрай, что живет чуть дальше по улице. Я сказал, что вся ее жизнь была сплошной мукой: муж сбежал от нее, когда сынишке исполнилось три годика и она брала стирку, а потом, когда сыну исполнилось тринадцать или четырнадцать, не больше, он угнал машину, и его отправили на два года в исправительную колонию в Глен-Лейк.
— И это все? — спросил пришелец.
— В общих чертах все,— ответил я.— Но я, конечно, упустил многие цветистые и мрачные подробности из тех, до которых так охоча вдова. Послушал бы ты, как она сама об этом рассказывает...
— А вы можете это устроить?
— Что устроить?
— Чтоб она сама мне обо всем рассказала.
— Обещать не могу,— заявил я честно.— Вдова обо мне невысокого мнения. Она со мной и говорить не захочет.
— Но я не понимаю...
— Она достойная, богобоязненная женщина,— объяснил я,— а я подлый бездельник. Да еще и пьяница.
— Она что, не любит пьяниц?
— Она полагает, что пить — грех.
Пришелец вроде как вздрогнул.
— Ясно. Видно, всюду, как присмотришься, одно и то же.
— Значит, и у вас есть такие, как вдова Фрай?
— Не совсем такие, но с такими же взглядами.
— Ну что ж,— сказал я, приложившись еще разочек,— значит, другого выхода у нас нет. Как-нибудь продержимся...
— Вас не слишком затруднит,— осведомился пришелец,— рассказать мне еще про кого-нибудь?
— Что ты, вовсе нет, — заверил я.
И рассказал ему про Элмера Троттера, который зубами прогрыз себе дорогу в юридическую школу в Мэдисоне, не гнушаясь никаким занятием, лишь бы заработать на ученье,— ведь родителей у него не было. Он окончил курс, сдал экзамены на адвокатское звание, вернулся в Милвилл и открыл собственную контору.
Я не мог передать пришельцу, как это случилось и почему, хотя про себя всегда считал, что Элмер был по горло сыт бедностью и ухватился за первый шанс зашибить деньгу. Никто, наверное, не понимал лучше него, что сделка бесчестная,— он же был юрист, не что-нибудь. Однако он все равно не отступился, и его поймали.
— И что потом? — спросил пришелец, затаив дыхание.— Он был наказан?
И я рассказал ему, что Элмера лишили права на адвокатуру, а Элиза Дженкинс расторгла помолвку и вернула ему кольцо, и пришлось Элмеру стать страховым агентом и влачить самое жалкое существование. Как он только ни пыжился, чтобы вернуть себе адвокатскую практику, да ни шиша у него больше не вышло.
— Ты все записал? — спросил пришелец у робота.
— Все записано,— ответил тот.
— Какие потрясающие нюансы! — воскликнул пришелец,— Какая жестокая, всеподавляющая реальность!..
Я не мог взять в толк, о чем это он, ну и попросту еще выпил.
А потом продолжал, не дожидаясь новых просьб, и рассказал про Аманду Робинсон и ее несчастную любовь и про то, как она стала самой благонравной и унылой из милвиллских старых дев. И про Эбнера Джонса и его бесконечные неудачи: он никак не желал расстаться с убеждением, что родился великим изобретателем, и семья у него жила впроголодь и в рванье, а он только и знал, что изобретать...
— Какая скорбь! — воскликнул пришелец.— Какая замечательная планета!..
— Лучше бы вы закруглялись,— предупредил его робот,— Вам же известно, что будет дальше...
— Ну еще одну,—* взмолился пришелец.— Я ни в одном глазу. Одну самую-самую последнюю...
— Послушай,— сказал я ему.— Я не против рассказывать тебе байки, раз тебе этого хочется. Но, может, ты сначала расскажешь хоть немножко о себе. Я понимаю так, что ты пришелец...
— Разумеется,— ответил пришелец.
— И ты прилетел к нам в космическом корабле?
— Ну не то чтобы в корабле...
— Но если ты пришелец, отчего ты говоришь по-нашему так гладко?
— А, вот вы про что,— сказал пришелец.— Это для меня не очень приятный вопрос.
Робот сокрушенно пояснил:
— Они обобрали его до нитки.
— Значит, ты заплатил за это?
— Непомерно много,— ответил робот,— Они увидели, что ему невтерпеж, и взвинтили цену.
— Но я с ними расквитаюсь,— вставил пришелец.— Если я не сумею извлечь из этой поездки прибыль, пусть меня никогда больше не назовут...
И он произнес что-то длинное, заковыристое и совершенно бессмысленное.
— Это тебя так зовут? — спросил я.
— Конечно. Но вы зовите меня Вильбур. А робота — робота можете звать Лестер.
— Привет, ребята. Очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Сэм,— сказал я и глотнул еще чуточку.
Мы сидели на крылечке, и всходила луна, и светлячки мерцали в зарослях сирени, и мир готов был пуститься в пляс. Мне еще никогда в жизни не было так хорошо.
— Ну еще одну,— умоляюще произнес Вильбур.
Тогда я пересказал ему несколько историй болезни, заимствованных из психолечебницы. Я старался выбирать случаи потяжелее, и Вильбур принялся реветь, а робот заявил:
— Сами видите, что вы наделали. У него пьяная истерика.
Но тут Вильбур вытер глаза и сообщил, что все в порядке
и чтобы я только не останавливался, а уж он постарается как-нибудь сдержать себя.
— Что такое? — спросил я, слегка удивившись,— Ты что, хмелеешь от этих грустных историй?
— А вы что думали? — ответил робот Лестер,— Зачем бы ему иначе сидеть и слушать вашу болтовню?
— А ты тоже хмелеешь? — осведомился я у Лестера.
— Конечно нет,— ответил Вильбур.— Он лишен эмоций. Это просто машина.
Я хлебнул еще разок и хорошенько все обдумал, и все сделалось ясно как день. И я поведал Вильбуру свою жизненную философию:
— Сегодня субботний вечер, самое время налакаться и поплакаться в жилетку. Так что давай...
— Я — за, — всхлипнул Вильбур, — пока у вас язык ворочается, я — за...
Лестер лязгнул шестеренкой, вероятно выражая свое неудовольствие, но смолчал.
— Запиши все до слова,— приказал Вильбур роботу,— Мы заработаем на этом миллион. Надо же вернуть себе то, что переплачено за обучение! — Он тяжко вздохнул,— Нет, я не жалею о деньгах. Что за прелестная, преисполненная скорбей планета!
И я завелся и уже не снижал оборотов, и ночь становилась все краше с каждой благословенной минутой.
Где-то к полуночи я надрался до того, что едва держался на ногах, а Вильбур — до того, что икал от слез, и мы, вроде как по обоюдному согласию, сдались. Мы поднялись с крылечка и в обнимку прошли через дверь в дом, правда, я потерял Вильбура по дороге, но до кровати кое-как добрел, а больше ничего не помню.
Когда я проснулся, то сразу понял, что уже воскресное утро. Солнце било сквозь окно, было ясно и пахло ханжеством, как всегда по воскресеньям в наших краях.
Обычно по воскресеньям тихо, и этого одного довольно, чтобы не любить воскресений. Однако сегодняшнее выдалось вовсе не тихим — снаружи доносился ужасный шум, словно кто-то швырял камнями в пустую консервную банку.
Я выкатился из постели, и вкус у меня во рту был такой пакостный, какой и следовало ожидать. Тогда я протер глаза, а то в них будто песку насыпали, и потопал в другую комнату, и только перешагнул порог, как едва не наступил на Вильбура.
Сперва я здорово испугался, а потом припомнил, кто это, и застыл, глядя на него и не слишком веря своим глазам. Подумал, что он, не дай бог, мертв, но тут же убедился — живой. Он лежал на спине плашмя, раскрыв свою плоскую, как у сома, пасть, и похожие на перья усики у него над губой при каждом вздохе вставали торчком, а затем опадали.
Я перешагнул через него и направился к двери разобраться, что за тарарам на дворе. Там стоял Лестер, робот, в точности на том месте, где мы оставили его вечером, а на дорожке собралась ватага ребятни и кидала в него камнями. Ребятня попалась меткая, как по заказу: что ни бросок, то в Лестера, почти без промаха.
Я цыкнул на них, и они бросились врассыпную. Им ли было не знать, какую я могу задать трепку...
Только-только я собрался вернуться в дом, как на дорожку влетела машина. Из нее выпрыгнул Джо Флетчер, наш констебль, и я сразу понял, что настроеньице у него — не приведи господи. Джо остановился перед крыльцом, упер руки в боки и принялся сверлить нас взглядом — сначала Лестера, потом меня.
— Сэм,— спросил он с отвратительной усмешкой,— что тут происходит? Один из твоих сиреневых слонов ожил и явился к тебе на постой?
— Джо,— сказал я торжественно, пропуская оскорбление мимо ушей,— разреши представить тебе Лестера.
Джо совсем уже изготовился заорать на меня, как вдруг в дверях показался Вильбур.
— А это Вильбур,— добавил я,— Вильбур — пришелец, а Лестер, как ты сам понимаешь...
— Вильбур — кто? — гаркнул Джо.
Вильбур выступил на крыльцо и объявил:
— Что за скорбное лицо! И сколь благородное притом!..
— Он тебя имеет в виду,— пояснил я констеблю.
— Если вы вздумаете продолжать в том же духе,— прорычал Джо,— я засажу вас обоих в каталажку.
— Я не хотел вас обидеть,— сказал Вильбур,— Если я ненароком задел ваши чувства, то готов принести извинения.
Чувства Джо — с ума сойти можно!
— Вижу с первого взгляда,— продолжал Вильбур,— что жизнь вас не баловала...
— Чего не было, того не было,— согласился Джо.
— Мне тоже пришлось несладко,— сказал Вильбур, усаживаясь на ступеньку,— А теперь настали деньки, когда, как ни старайся, не отложишь и цента.
— Мистер, вы правы,— откликнулся Джо.— Ну точно это же я сказал своей хозяйке нынче утром, когда она взялась пилить меня, что у детишек башмаки прохудились...
— Просто чудо, как еще удается заработать себе на хлеб.
— Слушайте, вы же еще ничего не знаете!..
И разрази меня гром, не успел я и до трех сосчитать, как Джо уселся рядом с пришельцем и начал выкладывать ему свои горести.
— Лестер,— предупредил Вильбур,— не забудь записать все это...
Я поплелся обратно в дом и быстренько опрокинул стопку, чтоб успокоить желудок, прежде чем приступать к завтраку. Есть, в общем-то, не хотелось, но я понимал, что надо. Я отыскал яйца и бекон и задумался, чем же кормить Вильбура. Мне вдруг припомнилось, какой у него странный метаболизм, что не выносит спиртного, а если пришельцу не по нутру добрый виски, то не похоже, чтоб он набросился на яичницу с беконом.
Не успел я покончить с завтраком, как через заднюю дверь ко мне на кухню ворвался Хигмен Моррис. Хигги — наш мэр, столп церкви, член школьного совета, директор банка и вообще шишка на ровном месте.
— Сэм,— завопил он,— довольно наш город от тебя натерпелся! Мы мирились с твоим пьянством, с твоей никчемностью и с отсутствием патриотизма. Но это уже слишком!
Я вытер яйцо с подбородка.
— Что — слишком?
Хигги едва не задохнулся от негодования.
— Это публичное представление! Этот бесплатный цирк! Нарушение общественного порядка! И еще в воскресенье!..
— Вон оно что,— сказал я,— вы намекаете на Вильбура и его робота.
— Перед домом собирается толпа, мне звонили уже человек десять, а Джо сидит себе там с твоим... твоим...
— Пришельцем,— подсказал я.
— И они ревут, обнявшись, как трехлетние дети, и... Что? Пришельцем?..
— Точно,— подтвердил я,— Кем же еще он, по-вашему, может быть?
Хигги дрожащей рукой подтянул к себе стул и бессильно опустился на сиденье.
— Сэмюэль,— тихо сказал он,— повтори-ка свои слова еще раз. Кажется, я чего-то недослышал.
— Вильбур — пришелец,— повторил я ему,— из другого мира. Он и робот явились к нам, чтобы слушать грустные истории.
— Грустные истории?
— Точно. Ему нравятся грустные истории. Одним нравятся истории веселые, другим похабные, а ему вот грустные.
— Он пришелец,— произнес Хигги, ни к кому не обращаясь.
— Пришелец, пришелец, не сомневайтесь,— отозвался я.
— Ты в этом совершенно уверен?
— Совершенно.
Хигги разволновался.
— Неужели ты не понимаешь, что это значит для Милвилла! Наш малюсенький городок — первое место на Земле, которое посетил пришелец!
Я хотел только одного: чтоб он заткнулся и убрался восвояси — и дал мне опрокинуть стопку после завтрака. Хигги не употреблял спиртного, особенно по воскресеньям. Он, чего доброго, умер бы от ужаса.
— К нам теперь будут ломиться со всего света! — закричал Хигги. Вскочив со стула, он кинулся из кухни в комнату,— Я обязан официально приветствовать высокого гостя!..
Я поплелся следом за ним — я не простил бы себе, если б упустил такое зрелище.
Джо успел уйти, Вильбур сидел на крылечке в одиночестве, и я-то видел, что он уже основательно нагрузился. Хигги приблизился к нему, выпятил грудь, простер вперед руку и завел торжественно, по полной форме:
— Мне как мэру города Милвилла доставляет величайшее удовольствие передать вам наш сердечный привет...
Вильбур пожал ему руку и сказал:
— Быть главой города — высокая честь и большая ответственность. Уму непостижимо, как вы не сгибаетесь под тяжестью подобной ноши.
— Признаться, временами...—вымолвил Хигги.
— Но вы, как видно, принадлежите к числу людей, озабоченных всецело благополучием ближнего своего, а потому, естественно, вынуждены повседневно сталкиваться с непониманием и неблагодарностью...
Хигги грузно опустился на ступеньки.
— Сэр,— обратился он к Вильбуру,— вы не поверите, сколько мук мне приходится выносить.
— Лестер,— произнес Вильбур,— не забудь записать...
Я ушел в дом. Этого я переварить не мог.
На улице уже собралась целая толпа: мусоршик Джейк Эллис, хозяин «Веселого мельника» Дон Майерс и множество других. И там же — ее оттирали кому не лень, а она все равно высовывалась — крутилась вдова Фрай. Люди как раз шли в церковь, ну и останавливались по пути поглазеть, потом топали дальше, но на их месте тут же появлялись другие, и толпа нисколько не редела, а, напротив, росла и росла.
Я пошел на кухню и опрокинул свою стопку, вымыл посуду и опять задумался, чем бы покормить Вильбура. Хотя в данный момент он, судя по всему, не слишком-то нуждался в еде.
Потом я перешел в комнату, сел в кресло-качалку и скинул с ног сапоги. Я сидел в качалке, шевеля пальцами ног и размышляя о том, что за дикая у Вильбура привычка надуваться печалью вместо доброго алкоголя.
День выдался теплый, а я притомился, и покачивание, должно быть, навеяло на меня дремоту, потому что вдруг я очнулся и понял, что не один. Я не сразу увидел, кто это, но все равно знал, что в комнате кто-то есть.
Это оказалась вдова Фрай. Она надела свое воскресное платье — после стольких-то лет, когда она проходила мимо по противоположной стороне улицы, словно вид моей халупы или мой собственный вид могли осквернить ее зрение,— после стольких-то лет она явилась ко мне, разодевшись и сияя улыбкой! А я сижу себе похмельный и в одних носках.
— Сэмюэль,— сказала вдова Фрай,— не могу не поделиться с тобой. По-моему, твой мистер Вильбур — просто чудо...
— Он пришелец.
Я едва-едва проснулся и был еще порядком не в себе.
— Какая мне разница, кто он! — воскликнула вдова.— Он джентльмен, преисполненный такого сочувствия... Ни капельки не похож на жителей этого ужасного города.
Я вскочил на ноги, не зная, в сущности, что предпринять. Она застала меня врасплох, в самом что ни на есть непрезентабельном виде. Уж кого-кого со всего белого света я мог ждать к себе в гости, только не ее. Я чуть не предложил ей выпить, да хорошо — в последнюю секунду опомнился.
— Вы что, говорили с ним? — спросил я, заикаясь.
— И я, и все остальные,— ответила вдова Фрай.— Он такой обаятельный! Поделишься с ним своими заботами — и они вроде как улетучатся. Там целая уйма народу ждет своей очереди.
— Ну что ж,— сказал я ей,— рад слышать это от вас. Но как он выдерживает такую нагрузку?
Вдова придвинулась поближе ко мне и снизила голос до шепота:
— По-моему, он изнемогает. Я бы сказала... я бы сказала, что он в состоянии опьянения, если бы не боялась его обидеть.
Я быстренько взглянул на часы.
— Мама родная! — вырвалось у меня.
Было уже почти четыре часа дня. Вильбур просидел там шесть или семь часов подряд, поглощая без разбора все печали, какие только мог предложить ему этот городишко. Сейчас он, дело ясное, насосался до самых бровей.
Я кинулся к двери — и точно, Вильбур сидел на крылечке, слезы текли у него по лицу, и слушал он не кого-нибудь, а Джека Риттера,— а враля нахальнее, чем старина Джек, не встретишь ни в нашей округе, ни в соседних. Он наверняка выкладывал Вильбуру чистый бред, который выдумывал с ходу.
— Извини, Джек,— бросил я, поднимая Вильбура на ноги.
— Но я как раз говорил ему о том...
— Ступай домой! — цыкнул я на него,— И остальные тоже! Вы его вымотали до упора...
— Мистер Сэм,— признался Лестер,— как я рад, что вы пришли. Меня он совсем не слушался.
Вдова Фрай придержала дверь, а я втащил Вильбура в дом и положил его на свою кровать, чтоб он проспался. Вдова подождала меня на крылечке.
— Знаете что, Сэмюэль,— сказала она,— я приготовила на ужин цыплят. Их у меня больше, чем я могу съесть одна. Не хотите ли зайти и составить мне компанию?
Я просто онемел на мгновение, потом покачал головой.
— Спасибо за приглашение, только я должен последить за Вильбуром. На робота он — ноль внимания.
Вдова была разочарована.
— Может, как-нибудь в другой раз?
— Да, как-нибудь в другой раз.
Когда она удалилась, я вышел снова и пригласил в дом Лестера.
— Ты можешь сесть,— спросил я,— или должен стоять?
— Я должен стоять,— ответил Лестер.
Тогда я успокоился — пусть стоит,— а сам сел в качалку.
— Что ест Вильбур? — спросил я,— Он, наверное, проголодался.
Робот раскрыл дверцу посередине груди и достал странного вида бутылочку. Он встряхнул ее, и я услышал, как внутри что-то задребезжало.
— Вот его пища,— сказал Лестер,— Он принимает по бутылочке в день.
Лестер уже собирался отправить бутылочку обратно, как вдруг из дверцы выпала тугая объемистая пачка. Робот нагнулся и подобрал ее.
— Деньги,— пояснил он.
— Значит, у вас там тоже есть деньги?
— Эти нам дали, когда мы прошли обучение. Стодолларовые купюры.
— Стодолларовые?..
— Иначе получилось бы слишком громоздко,— учтиво ответил Лестер, запихнул деньги и бутылочку обратно в глубь груди и защелкнул дверцу.
Я сидел как в тумане. Стодолларовые купюры!..
— Лестер,— посоветовал я,— не следовало бы, пожалуй, показывать эти деньги кому попало. Не ровен час, попробуют отнять.
— Знаю,— ответил Лестер,— и держу при себе.
Он похлопал себя по груди. Такой хлопок без труда снес бы человеку голову с плеч.
Я сидел, покачиваясь в кресле, и от обилия разных мыслей казалось, что мозг мой тоже раскачивается взад-вперед в такт с креслом. Во-первых, Вильбур со своим диковинным способом напиваться, во-вторых, поведение вдовы Фрай, да еще эти стодолларовые купюры!
Особенно стодолларовые купюры.
— Слушай, что там у вас получилось с обучением? — поинтересовался я.— Ты упомянул, что оно нелегальное...
— Самое что ни на есть нелегальное,— ответил Лестер.— Этим занимается один растленный тип, который прокрался сюда и записал все на пленку, а теперь торгует потихоньку...
— Но почему прокрался? Почему потихоньку?
— Запретная зона,— ответил Лестер.— Вне пределов разрешенного. За чертой дозволенного. Ясно ли я выражаюсь?
— И этот растленный тип догадался, что можно продать вам информацию, записанную на пленку, и эту... Как ты сказал?..
— Модель чужой культуры,— ответил Лестер,— Ваша логика ведет вас по верному пути, однако это в действительности не столь просто.
— Наверное, нет,— согласился я,— И тот же растленный тип заграбастал ваши денежки, не так ли?
— Вот именно. Заграбастал целую кучу денег.
Я посидел еще немного, потом пошел взглянуть на Вильбура — тот спал без просыпа, при вдохе втягивая усики в свою сомовью пасть, а при выдохе выплевывая их обратно. Тогда я отправился на кухню и приготовил себе обед.
Только-только я поел, как в дверь постучали. На сей раз это оказался доктор Абель из лечебницы.
— Добрый вечер, док,— сказал я,— Сейчас я организую чего-нибудь выпить.
— Проживу без выпивки,— отозвался док.— Лучше покажи мне своего пришельца.
Он двинулся в комнату, увидел Лестера, да так и остолбенел. Лестер, надо думать, понял, что доктор удивлен не на шутку, и постарался тотчас же его успокоить:
— Я так называемый робот пришельца. Невзирая на тот очевидный факт, что я просто машина, я в то же время преданный слуга. Если вы хотите поведать нам свои печали, можете конфиденциально сообщить их мне. А я не премину передать их своему хозяину.
Доктор как будто слегка попятился, но на ногах все же удержался.
— Вы принимаете любые печали,— спросил он,— или вам желателен какой-то особый сорт?
— Хозяин,— отвечал Лестер,— предпочитает глубокую скорбь, но не отказывается и от печалей всякого иного рода.
— Вильбур от них косеет,— вставил я,— Сейчас он в спальне, дрыхнет с перепою.
— Более того,— продолжал Лестер,— говоря между нами, такой товар нетрудно и продать. У нас дома найдется немало страстных охотников до первосортных горестей, присущих данной планете.
Брови у доктора взлетели так высоко, что почти коснулись шевелюры.
— Тут все по чести,— заверил я его,— Без всяких фокусов. Хотите взглянуть на Вильбура?
Док кивнул. Я подвел его к кровати, и мы застыли у изголовья, глядя на Вильбура сверху вниз. Когда пришелец спал вытянувшись, то представлял собой премерзкое зрелище.
Док поднял руку ко лбу и с силой провел ею по лицу, оттягивая челюсть и приобретая сходство с ищейкой. Его большие, толстые, отвислые губы издали под ладонью хлюпающий звук.
— Будь я проклят! — произнес док.
Тут он повернулся и вышел из спальни, а я потащился следом. Док, не задерживаясь, направился к двери и вышел на улицу. Спустился немного по дорожке, потом остановился и подождал меня, а потом внезапно, вытянув руки, схватил меня за грудки — рубаха до того натянулась, чуть не лопнула.
— Сэм,— сказал он,— ты у меня работаешь много лет и вроде становишься стар. Большинство других на моем месте уволили бы тебя, старика, и наняли кого помоложе. Я вправе уволить тебя в любую минуту, когда захочу.
— Наверное, так,— ответил я и испытал гнусное чувство, потому что раньше ни разу не задумывался, что меня когда-нибудь уволят. Подметаю я в лечебнице на совесть и не чураюсь грязной работы. Представляете, как это будет скверно, когда придет очередная суббота, а у меня не окажется денег на выпивку!
— Ты был преданный и честный работник,— продолжал между тем док, вцепившись мне в рубаху,— а я добрый хозяин. Я всегда ставил тебе бутылку на Рождество и еще одну на Пасху.
— Все точно,— подтвердил я,— Все до последнего слова.
— Ты же не станешь водить за нос своего друга доктора,— сказал док.— Всех остальных в этом глупом городишке, может, и станешь, а своего друга доктора — нет.
— Но, док,— запротестовал я,— я и не вожу никого за нос...
Док наконец отпустил мою рубаху.
— Бог с тобой, я и не думаю, что водишь. Все действительно так, как мне говорили? Он сидит, выслушивает чужие беды, и те, кто побеседовал с ним, сразу чувствуют себя лучше?
— Вдова Фрай уверяет, что да. Говорит, посидела с ним, и заботы вроде как улетучились.
— Святая правда, Сэм?
— Святая правда.
Доктор Абель разволновался. Он опять схватил меня за рубаху.
— Ты что, не видишь, что на нас свалилось? — чуть не закричал он на меня.
— На нас? — переспросил я.
Он не обратил на это внимания.
— Величайший психиатр,— изрек док,— какого когда-либо знал мир! Крупнейший вклад в психиатрию с самого начала времен! Понимаешь, к чему я клоню?
— Пожалуй, понимаю,— сказал я, хотя не понял ровным счетом ничего.
— Больше всего,— изрек док,— человечество нуждается в ком-то или в чем-то, на кого или на что можно перевалить свои заботы. В ком-то, кто одним магическим касанием изгонит все тревоги. Суть дела тут, разумеется, в исповеди — в том, чтобы символически переложить свою ношу на чужие плечи. Один и тот же принцип срабатывает в церковной исповедальне, в профессиональной психиатрии и в дружбе — дружба глубока и прочна лишь тогда, когда на плече у друга можно поплакаться...
— Док, вы правы,— сказал я, начиная помаленьку соображать, что к чему.
— Беда в том, что принимающий исповедь тоже человек. И по-человечески ограничен. Тому, кто исповедуется, это известно. Исповедник не в силах гарантировать, что сумеет разделить любое несчастье, любую страсть. А здесь перед нами нечто принципиально иное. Пришелец — существо со звезд, не связанное человеческими предрассудками. Из самого определения следует, что он в состоянии принять любые печали и вобрать их своим нечеловеческим естеством...
— Док,— завопил я,— если бы вы заполучили Вильбура в лечебницу!..
Док мысленно потирал руки.
— Именно об этом я и подумал.
С каким удовольствием я дал бы себе пинка под зад за свой неумеренный восторг! Теперь я сделал все, что мог, лишь бы вернуть утраченные позиции.
— Не знаю, док. С Вильбуром, наверное, не сговориться.
— Ну что ж, давай вернемся и попробуем.
— Не знаю, — упирался я.
— Нельзя терять ни минуты. К утру слухи расползутся на много миль, и здесь будет не продохнуть от газетчиков, телевизионных фургонов и бог весть кого еще. Набегут ученые сопляки, правительственные агенты, и дело выскользнет из наших рук.
— Лучше я потолкую с ним с глазу на глаз,— сказал я,— У него, не ровен час, язык с перепугу отнимется, если вы начнете путаться под ногами. А меня он знает и, может, послушает...
Как ни крутился док, как ни мялся, но в конце концов согласился.
— Я подожду в машине,— предложил он,— Если понадоблюсь, позовешь.
Хрустя гравием, он ушел по дорожке к своей машине, а я возвратился в дом.
— Лестер,— обратился я к роботу,— мне необходимо поговорить с Вильбуром. Это очень важно.
— Никаких грустных историй,— предупредил Лестер,— На сегодня с него хватит.
— Нет-нет. У меня к нему предложение.
— Предложение?
— Сделка. Деловое соглашение.
— Ладно,— согласился Лестер,— я его подниму.
Поднять его оказалось не так-то просто, но в конце концов
мы вынудили его проснуться и сесть в постели.
— Вильбур, слушай меня внимательно,— начал я.— Я тут припас кое-что специально для тебя. Есть такое место, где всех терзают страшные заботы и ужасающие печали. Понимаешь, не некоторых, а всех без исключения. Эти люди настолько озабочены и скорбны, что не могут жить с другими вместе.
Вильбур выбрался из постели и, покачиваясь, встал на ноги.
— В-веди м-меня туда немедля,— произнес он.
Я толкнул его обратно на кровать.
— Это не так просто. Туда нелегко проникнуть.
— Но вы как будто сказали...
— Понимаешь, у меня есть друг, который может это для тебя устроить. Но, пожалуй, потребуются деньги...
— Приятель,— заявил Вильбур,— денег у нас вагон. Сколько тебе нужно?
— Трудно сказать заранее.
— Лестер, передай ему деньги, чтоб он обо всем договорился.
— Хозяин,— воспротивился Лестер,— не знаю, стоит ли...
— Сэм заслуживает доверия,— заявил Вильбур.— Он не хапуга и не потратит ни на цент больше, чем необходимо.
— Ни на цент,— пообещал я.
Лестер отворил дверцу у себя на груди и вручил мне пачку стодолларовых купюр, а я кое-как запихнул ее в карман.
— Ждите меня здесь,— объявил я им,— пока я не повидаюсь со своим другом. Я скоро вернусь.
И я быстренько занялся сложением и вычитанием, теряясь в догадках, какую же сумму можно вытрясти из доктора Абеля. Не мешает сперва заломить побольше, чтобы было что уступить, когда док примется рычать, стонать и плакать и напоминать мне, что мы с ним старые друзья и что он всегда ставил мне бутылку на Рождество и еще одну на Пасху.
Я собрался уже выйти из комнаты — и остолбенел.
В дверях стоял второй Вильбур. Хотя едва я пригляделся к нему попристальнее, сразу уловил некоторую разницу. И не успел новый Вильбур и слова вымолвить, не успел и шагу ступить, как я испытал тошнотворное чувство, что все покатилось вкривь и вкось.
— Добрый вечер, сэр,— сказал я,— Очень мило с вашей стороны заглянуть ко мне.
Он и ухом не повел.
— Я вижу, у вас гости. Прискорбно, но придется разлучить их с вами.
Лестер заскрежетал у меня за спиной, словно у него шестеренки поотваливались, а Вильбур — я увидел уголком глаза — вытянулся, будто палку проглотил, и побелел как полотно.
— Ну зачем же так,— вступился я,— Они едва-едва прибыли...
— Вы не улавливаете сути дела,— сообщил пришелец, стоящий в дверях,— Они нарушители закона. Я уполномочен забрать их.
— Приятель,— обратился ко мне Вильбур,— я искренне сожалею. Так я и знал, что ничего у нас не выйдет.
— Теперь,— заявил Вильбуру второй пришелец,— вы окончательно убедились в этом и оставите свои попытки...
Все было яснее ясного, довольно было чуть пошевелить мозгами — даже удивительно, как я не додумался до этого раньше. Ведь если Земля запретна для авантюристов, собиравших информацию для обучения Вильбура, то тем более...
— Мистер,— обратился я к пришельцу, что застрял в дверях,— тут имеется кое-что, в чем вы, по-видимому, не отдаете себе отчета. Не могли бы мы с вами обсудить это дело один на один?
— Буду рад,— отвечал пришелец вежливо до боли,— но, пожалуйста, поймите, что я обязан выполнить свой долг.
— Ну о чем речь,— сказал я.
Пришелец отделился от двери, подал знак — и в комнату ввалились два робота, до того стоявшие за дверью, где я их не видел.
— Меры безопасности приняты,— заявил пришелец,— и мы вправе удалиться для разговора. Готов слушать вас со всем вниманием...
Тогда я вышел на кухню, а он следом за мной. Я сел у стола, он напротив.
— Должен принести вам извинения,— степенно сказал он,— Этот негодяй проник на вашу планету и лично к вам обманным путем.
— Мистер,— сказал я в ответ,— ничего-то вы не поняли. Мне этот ваш перебежчик нравится.
— Нравится? — переспросил он, потрясенный,— Но это немыслимо! Он —ничтожный пропойца, более того...
— Более того,— закончил я за пришельца, перехватывая инициативу,— он приносит нам уйму пользы!
Пришельца будто током ударило.
— Вы не ведаете, что говорите! Он тащит из вас ваши печали, и смакует их самым омерзительным образом, и записывает на пленку, чтобы пережевывать их снова и снова к вашему вечному стыду, и более того...
— Да вовсе это не так! — крикнул я.— Нам идет на пользу, когда мы вытаскиваем свои печали и выставляем их напоказ...
— Отвратительно! Более того — нескромно! — Он запнулся.— Что вы сказали?..
— Расписывать свои печали идет нам на пользу,— произнес я так торжественно, как только мог,— Это вопрос мироощущения.
Пришелец стукнул себя ладонью по лбу, и перья вокруг сомовьей пасти встали торчком и затрепетали.
— А вдруг это правда? — сказал он, объятый ужасом.— Если цивилизация столь примитивна, так погрязла в грехах и бесстыдстве...
— Как мы, например,— поддержал я.
— На нашей планете,— заявил пришелец,— нет ни тревог, ни печалей. Ну, во всяком случае, их не очень много. Мы в совершенстве приспособлены к жизни.
— Кроме таких, как Вильбур?
— Вильбур?..
— Ваш приятель, который в той комнате,— пояснил я,— Я не сумел выговорить его имя, так я назвал его Вильбуром. Между прочим...
Он провел рукой по лицу, и, что бы он там ни болтал, было ясно как день, что в тот момент его обуревали тревоги.
— Зовите меня Джейк. Зовите меня как вам заблагорассудится, лишь бы найти выход из этого дурацкого положения.
— Нет ничего проще,— ответил я,— Оставьте Вильбура здесь, только и всего. На самом-то деле вы им вовсе не дорожите, не так ли?
— Им? Дорожим? — взвыл Джейк,— От него и ему подобных одни неприятности. Но мы их породили — нам за них и отвечать. Мы не вправе взваливать эту ношу на ваши плечи.
— Стало быть, есть и другие такие же, как Вильбур?
Джейк печально кивнул.
— А мы заберем их всех,— решил я.— И будем их очень любить. Всех до единого.
— Вы с ума сошли!
— Конечно,— подтвердил я,— Потому-то они нам и нужны.
— Вы в этом уверены? У вас нет и тени сомнения?
— Совершенно уверен.
— Приятель,— заявил Джейк,— тогда по рукам!..
Я протянул руку, чтоб он пожал ее, но он моей руки, кажется, не заметил. Он поднялся со стула, и видели бы вы, какое безмерное облегчение отразилось на его лице. Потом он повернулся и горделиво зашагал из кухни прочь.
— Эй, погодите минутку! — завопил я.— Ведь надо бы еще утрясти кое-какие детали...
Но, мне кажется, он меня уже не слышал.
Я бросился в комнату, однако Джейком там и не пахло. Я — в спальню, но обоих роботов тоже след простыл. Вильбур и Лестер пребывали в блаженном одиночестве.
— Говорил я вам,— обратился Лестер к Вильбуру,— что мистер Сэм все уладит...
— Глазам своим не верю,— отозвался Вильбур,— Неужели они в самом деле ушли? Ушли навсегда? И ни при каких обстоятельствах не явятся обратно?
Я вытер лоб рукавом.
— Больше они вас не потревожат. Наконец-то вы от них избавились.
— Прекрасно! — воскликнул Вильбур.— Ну а как насчет той сделки?
— Сейчас,— ответил я,— Минуточку. Только выйду и повидаюсь с тем человеком.
Я выбрался на крылечко и постоял там чуток, чтоб унять дрожь в коленках. Джейк со своими двумя роботами чуть было не погубил все на свете. Хотелось выпить как никогда в жизни, но я не смел замешкаться. Я должен был взять доктора за жабры, пока не стряслось еще чего-нибудь.
Я приблизился к машине.
— Сколько можно ждать? — раздраженно произнес док.
— Пришлось уламывать Вильбура, чтоб он согласился,— ответил я.
— Но он согласился?
— Да, согласился.
— А тогда,— спросил док,— чего же мы ждем?
— Десять тысяч долларов,— сказал я.
— Десять тысяч?..
— Такая у Вильбура цена. Я продаю вам своего пришельца.
— Твоего пришельца? Вовсе он не твой!
— Может, и не мой,— ответил я,— да велика ли разница! Скажу ему словечко, и никуда он с вами не пойдет.
— Две тысячи,— провозгласил док.— Ни центом больше.
Поторговавшись, мы сошлись на семи тысячах долларов.
Если бы я захотел убить на это всю ночь, то выколотил бы восемь с половиной. Но я был выжат до изнеможения, и стопка мне нужна была куда больше, чем лишних полторы тысячи. Так что мы сговорились на семи.
Мы вернулись в дом, и док выписал чек.
— Ты, конечно, сам понимаешь, что уволен,— сказал док, вручая его мне.
— Об этом я как-то еще не думал,— ответил я. И ответил честно. В руке я держал чек на семь тысяч долларов, а в кармане топорщилась пачка стодолларовых купюр, и сколько же выпивки можно накупить на такие деньги!
Я вызвал из спальни Вильбура с Лестером и сказал:
— Старина док соглашается взять вас.
И Вильбур ответил:
— Я так счастлив, так благодарен. Надеюсь, уговорить его оказалось не слишком сложно?
— Да, пожалуй, нет. Он не запросил лишнего.
— Эй,— окликнул нас док с кровожадным блеском в глазах,— что тут происходит?
— Ничего особенного,— заверил я.
— Мне померещилось...
— Вот ваш пришелец,— перебил я.— Забирайте его, если хотите. А если вдруг передумали, я буду рад оставить его себе. Найдутся и другие охотники...
И я протянул ему чек обратно. Рискованная была штука, но, по-моему, настала самая пора сблефовать.
Доктор отстранил чек — он по-прежнему подозревал, что его провели, только не мог сообразить, на чем. Но и упустить Вильбура он не хотел ни при каких обстоятельствах. Я видел, что он уже все взвесил и намерен, держа инопланетянина в неволе, сделаться с его помощью мировой знаменитостью.
Правда, была тут одна тонкость, о которой он понятия не имел. Он и не догадывался, что пройдет немного времени, и на Земле появятся другие Вильбуры. И я хохотал от души — про себя, конечно,— пока док бережно выводил Вильбура и Лестера за дверь.
Прежде чем перешагнуть порог, он обернулся ко мне.
— Что-то тут нечисто,— сказал он,— дай мне только докопаться, в чем дело, я вернусь и спущу с тебя шкуру.
Я не ответил ни слова, просто стоял и слушал, как они втроем хрупают по гравию на дорожке. Когда я услышал, что машина отъехала, я отправился на кухню и достал бутылку.
Я хлопнул полдюжины стопок одну за другой. Потом опустился на стул у кухонного стола и попытался взять себя в руки. С этой целью я высосал еще полдюжины стопок, но с расстановкой.
Потом я принялся размышлять обо всех прочих Вильбурах, которых Джейк согласился прислать на Землю, и пожалел, что не сумел его хоть слегка подоить. Но я просто-напросто не успел: он вскочил и исчез в тот самый миг, когда я вознамерился приступить к делу.
. Оставалось только надеяться, что он передаст их мне — или перед крыльцом, или на дорожке,— но ведь он ничего подобного не обещал. Какой мне интерес, если он возьмет да и бросит их где попало!
Я недоумевал, когда же он их пришлет и сколько их в конечном счете окажется. Какое-то время ему, понятно, потребуется: ведь прежде чем отправить их на Землю, надо пройти с ними курс обучения,— а вот что касается их числа, тут я терялся в догадках. Из речи Джейка вроде бы следовало, что их наберется десятка два, если не больше. С таким-то отрядом нетрудно будет зашибить огромные деньги, если, конечно, взяться за это с головой.
Впрочем, коль на то пошло, у меня и так поднакопилась кругленькая сумма.
Я выудил из кармана пачку стодолларовых купюр и попробовал пересчитать их поточнее, но, режьте меня на части, не мог удержать цифры в памяти. Я был пьян — и даже не в субботу, а в воскресенье. Я остался без работы, зато теперь смогу надираться в любой день, когда захочу.
Так я и сидел, прикладываясь к бутылке, пока не отключился.
Проснулся я от чудовищного грохота и не сразу понял, где я. Спустя какое-то время до меня дошло, что я заснул за кухонным столом: шею совсем свело, а уж похмелье было — страшнее не придумаешь.
Я с грехом пополам поднялся на ноги и посмотрел на часы. Десять минут десятого.
А грохот все продолжался.
Я перебрался из кухни в комнату, потом открыл входную дверь. Вдова Фрай чуть не растянулась на полу — так яростно она колотила по филенке.
— Сэмюэль,—задыхаясь, произнесла она,—ты слышал?
— Ничего я не слышал,— ответил я ей,— пока вы не начали барабанить в дверь.
— Да нет, по радио!
— Вы же знаете, черт вас возьми, что у меня нет ни радио, ни телефона, ни телевизора. У меня нет времени на всякую новомодную ерунду...
— Про пришельцев,— сказала она.— Про таких же точно, как твой. Про славных, добрых, участливых пришельцев. Они повсюду. Повсюду на всей Земле. Их множество, куда ни глянь. Тысячи, а может, миллионы...
Я кинулся мимо нее к двери.
Пришельцы сидели на каждом крылечке вниз и вверх по улице, ходили взад-вперед по мостовой, а на пустыре неподалеку собрались гурьбой и затеяли игру, гоняясь взапуски друг за другом.
— И так теперь везде! — надрывалась вдова Фрай.— По радио так прямо и сказали. Их теперь хватит, чтобы каждый на Земле завел себе своего собственного пришельца. Ну не чудо ли это?
«Грязный мошенник Джейк»,— выругался я про себя. А говорил-то, словно их совсем-совсем немного. Распинался: мол, цивилизация у них такая культурная и совершенная, что и психов почти не осталось...
Хотя, говоря по чести, он ведь цифр не называл. И может, все, кого он вышвырнул на Землю,— лишь горстка по сравнению с численностью их цивилизации, если взять ее целиком.
И тут я внезапно вспомнил еще кое о чем. Я выхватил из кармана часы и поглядел на них снова. Было только четверть десятого.
— Миссис Фрай,— бросил я,— извините меня. У меня срочное поручение, я должен бежать...
И почесал вниз по улице быстро, как только мог. Один из Вильбуров отделился от группы и припустил рядом со мной.
— Мистер, — спросил он,— нет ли у вас печалей, которые вы хотели бы мне поведать?
— Нет,— отмахнулся я,— Нет у меня никаких печалей.
— Ну хотя бы забот?
— Забот тоже нет.
Тогда-то мне и пришло в голову, что забота есть, да еще какая — и не для меня одного, для всей планеты.
Потому что с помощью всех Вильбуров, которых Джейк сослал на Землю, у нас вскоре не останется ни единого собственного психа. Не останется никого, кто будет чем-то опечален или озабочен. Ну и скукотища же наступит, не приведи бог!
И все равно мне было не до того.
Я мчался по улице с предельной скоростью, с какой только меня несли ноги.
Я должен был попасть в банк раньше, чем док успеет приостановить платеж по чеку на семь тысяч долларов.
notes
