5
Ирма взяла отгул, в кабинете не было ни души. Только письмо, адресованное Блейну, стояло на столе, прислоненное к пепельнице. Конверт был пухлый и зазвенел, когда Блейн взял его в руки.
Он надорвал конверт, и на стол с лязгом упало кольцо с множеством нанизанных ключей. За ними высунулся краешек сложенной записки. Блейн отодвинул ключи, вытащил записку и расправил листок.
Текст начинался без всякого вступления:
«Я заходил, чтобы отдать ключи, но не застал вас, а секретарша не знала, когда вы вернетесь. Я решил, что ждать не имеет смысла. Если захотите встретиться, я к вашим услугам.
Ример».
Блейн выпустил записку из рук, она плавно приземлилась на стол. Он взял ключи, несколько раз подбросил их в воздух и поймал, прислушиваясь к их звяканию.
Что, интересно, будет теперь с Римером? Придумают ему новую должность или переведут на какое-нибудь вакантное место? А может, Гиси собирался вообще выставить Римера за дверь? Да нет, вряд ли. Гильдия заботится о своих служащих и крайне редко вышвыривает их на улицу, разве что за очень уж серьезные прегрешения.
Да, кстати, а кто займет место начальника Фабрикации? Успел ли Лью Гиси перед смертью отдать распоряжение? На эту должность вполне годились и Джордж, и Херб, но ни один из них не обмолвился ни словечком. Если бы им сделали такое предложение, они бы наверняка проговорились, не утерпели бы.
Блейн прочел записку еще раз. Обычное деловое послание, никакого подтекста или завуалированных намеков.
Одному богу известно, какие чувства испытал Ример, узнав о своем внезапном отстранении от должности. По крайней мере из записки узнать об этом невозможно. А главное — почему его отстранили? В Центре давно уже сплетничали о грядущих должностных перемещениях, но об их причине никто ничего не знал.
Как-то странно выглядит эта церемония передачи ключей в конверте — передача ключей как символа власти. Ример словно швырнул их Блейну на стол со словами: «Теперь они твои, приятель!» — и вышел, не снисходя до объяснений.
Вышел немного рассерженный, наверное. И обиженный, конечно.
И все-таки он самолично явился к Блейну в кабинет и оставил ключи. Почему? По идее, Ример должен был дождаться своего преемника, провести его в Архив, передать дела... Обычная процедура.
Да, но нынешняя ситуация далеко не обычна. И чем больше о ней думаешь, тем более необычной она кажется.
Что-то тут нечисто, ей-богу. Если бы его назначение прошло все положенные инстанции, тогда другое дело: в служебных перемещениях как таковых нет ничего из ряда вон выходящего. Но привычный порядок был нарушен. И не найди Блейн умершего патрона первым, не подбери он с пола листок бумаги, трудно сказать, состоялось бы это назначение или нет.
Что ж, он рискнул своей шеей — и получил должность. Не сказать, чтобы он о ней только и мечтал, но отказываться тоже нет смысла. В конце концов, это повышение, шаг вперед. Теперь он третий человек в иерархии гильдии: венчает пирамиду бизнес-агент, ступенью ниже стоит Охрана, а сразу за ней — Архив.
Нужно сегодня же поставить в известность Гарриет. Ах нет, он все время забывает: она не сможет сегодня поужинать с ним.
Блейн сунул ключи в карман и снова пробежал глазами записку. «Если захотите встретиться, я к вашим услугам». Простая вежливость? Или Ример и впрямь должен сказать ему что-то важное?
Блейн скомкал записку и бросил ее на пол. Все, пора уходить из Центра. Пойти куда-нибудь, где можно спокойно все обдумать и составить план действий. Не мешало бы, конечно, привести в порядок стол, но неохота, да и рабочий день давно закончился. К тому же надо успеть на свидание с Гарриет... Да что же с головой-то сегодня творится! Помутнение, не иначе. Не будет никакого свидания!
Ладно. Стол все равно подождет до завтра. Блейн взял плащ и шляпу и пошел на автомобильную стоянку.
У ворот вместо обычного вахтера стоял вооруженный охранник. Блейн предъявил удостоверение.
— Проходите, сэр,— сказал охранник,— Но будьте внимательны. Тут один «размороженный» сбежал.
— Сбежал?
— Ну да. Проснулся неделю-другую назад.
— Далеко ему не убежать,— сказал Блейн.— Он сам себя выдаст. Сколько он проспал?
— Да вроде лет пятьсот.
— За пятьсот лет многое изменилось. У него нет ни единого шанса.
Охранник покачал головой:
— Мне его жалко. Жуткое дело — проснуться через пятьсот лет.
— Да, жутковато. Мы их всех предупреждаем, но они не слушают.
— Скажите, а это не вы тот парень, что нашел мертвого Гиси? — спросил вдруг охранник.
Блейн кивнул.
— Он и правда был уже мертвый?
— Правда.
— Убит?
— Я не знаю.
— А все судьба-злодейка! Всю жизнь суетишься, карабкаешься вверх, а потом — хлоп!..
— Злодейка,— согласился Блейн.
— Да-а, против судьбы не попрешь.
— Не попрешь,— опять согласился Блейн и поспешил к автомобилю.
Выведя машину со стоянки, он свернул на магистраль. Сгущались сумерки, на шоссе было почти пусто.
За окошком неторопливо проплывал осенний сельский пейзаж. Загорались первые огоньки в окошках горных коттеджей; пахло палеными листьями и грустным увяданием уходящего года.
Мысли в голове мельтешили, будто птицы, летящие к себе в гнездо на ночлег. Чего добивался сегодня утром липучка, приставший на стоянке? Что подозревает — или знает — Фаррис и что он затевает? Почему Джон Ример пришел передать ключи, а потом передумал и не дождался? Почему убежал «размороженный» ?
Нет, в самом деле, почему? Если вдуматься, это же полнейшее безумие. Чего он хочет достичь побегом в чужой для него мир, к которому совершенно не приспособлен? Все равно что удрать в одиночку на другую планету, ничего о ней не зная. Или взяться за работу, в которой ни черта не смыслишь, и строить из себя великого специалиста.
Зачем? Зачем ты сбежал, «размороженный»?
Блейн отогнал от себя назойливый вопрос. И без того есть о чем подумать. И вообще, думать надо последовательно и методично, а у него в голове сплошной сумбур.
Блейн включил радио и услышал голос комментатора: «...тому, кто следит за историей политики, нетрудно увидеть ее кризисные точки, ныне обозначившиеся весьма четко. Более пятисот лет управление планетой фактически находится в руках Центрального Профсоюза. То есть во главе правительства стоит комитет, в который входят представители всех гильдий и союзов. Этой группировке удалось продержаться у власти целых пять столетий — из них последние шестьдесят лет совершенно открыто — не столько благодаря особой мудрости, терпению или умению предвидеть, сколько благодаря устойчивому равновесию сил внутри комитета. Взаимное недоверие и страх ни разу не позволили какой-либо гильдии занять главенствующее положение. Как только возникала подобная угроза, все прочие союзы тут же вспоминали о своих амбициях и подавляли потенциального узурпатора.
Но такое равновесие — и это понимают все — не может длиться бесконечно. Оно и так затянулось сверх всяких ожиданий. Опираясь на фанатичную преданность своих служащих, гильдии годами накапливают силы, но не пытаются их применить. Не приходится сомневаться, что ни одна из них не сделает попытки захвата власти, не будучи заранее уверена в успехе. Однако угадать, какая из гильдий накопила достаточно сил для решающей схватки, практически невозможно, ибо союзы хранят подобные сведения в строжайшей тайне. И все-таки недалек тот день, когда кто-то из них выйдет на поле брани, чтобы помериться силами. Нынешнее равновесие может показаться невыносимым некоторым союзам, возглавляемым амбициозными лидерами...»
Блейн выключил радио — и поразился торжественной тишине осеннего вечера. Вся эта трепотня стара как мир. Сколько он себя помнит, всегда находился какой-нибудь комментатор, предупреждавший об угрозе захвата власти. Одна и та же песня, меняются только персонажи: то говорят, что верх возьмет Транспорт, то намекают на Связь, а одно время всячески склоняли Питание — дескать, за ним нужен глаз да глаз.
Сновидения, слава богу, в такие игры не играют. Гильдия Сновидений всецело отдала себя служению людям. Конечно, ее представители входят в Центральный — и по долгу, и по праву,— но в политику никогда не лезут.
Кто вечно раздувает шумиху из ничего, так это газетчики и досужие комментаторы. Связь — вот самый подозрительный из союзов. Все его члены спят и видят, как бы прибрать к рукам власть. Впрочем, Просвещение не лучше. Там же одни мошенники, всю жизнь только и делают, что подтасовывают факты!
Блейн покачал головой. Да, ему крупно повезло, что он принадлежит к гильдии Сновидений. Ему не надо стыдливо прятать глаза, слушая очередные сплетни, потому что даже самые беспардонные сплетники не посмеют назвать Сновидения потенциальным захватчиком. Из всех союзов только его гильдия всегда имела право держать голову высоко поднятой.
У Блейна с Гарриет то и дело возникали ожесточенные споры насчет Связи. Гарриет, похоже, упрямо верила в то, что именно Связь обладает безупречной репутацией и бескорыстно служит обществу. Хотя, с другой стороны, что может быть естественнее преданности своей гильдии — последней преданности, оставшейся у людей? Когда-то, в далеком прошлом, на Земле существовали государства, и любовь к своей стране называлась патриотизмом. Теперь место государств заняли профессиональные союзы.
Блейн въехал в извилистое ущелье, свернул с магистрали и направился по серпантину вверх, в горы.
Ужин наверняка уже готов, и Ансел опять будет дуться (робот у него, мягко говоря, с характером). Зато Фило встретит хозяина у ворот, и они вместе доедут до дома.
Он миновал коттедж Гарриет, бегло скользнул взглядом по деревьям, заслонявшим дом. В доме темно, Гарриет на задании. Срочное интервью, так она сказала.
Блейн свернул к своим воротам. Навстречу выбежал Фило, оглашая окрестности радостным заливистым лаем. Норман Блейн притормозил; пес, запрыгнув в машину, лизнул хозяина в щеку, а затем чинно улегся на сиденье. Автомобиль сделал круг по подъездной дороге и наконец остановился возле дома.
Фило выскочил из машины. Блейн неторопливо последовал за ним. Утомительный был денек. Только теперь, добравшись до дома, Блейн почувствовал, насколько он устал.
Он постоял немного, разглядывая свой дом. Хороший у него дом. В нем будет уютно жить настоящей семьей — если, конечно, когда-нибудь удастся уговорить Гарриет бросить журналистскую карьеру.
За спиной раздался голос:
— Так, хорошо. Можешь повернуться. Только спокойно и без фокусов.
Блейн медленно обернулся. Возле машины в сгустившихся сумерках стоял человек. В руке у него что-то блестело.
— Не бойся, я не причиню тебе вреда,— продолжал незнакомец,— Ты, главное, сам не лезь на рожон.
Одет в какую-то невиданную форму и говорит как-то странно. Непривычная интонация — жесткая, резкая, без того плавного перехода слов из одного в другое, который придает речи естественность. А что за выражения: «без фокусов», «не лезь на рожон»!
— У меня в руке пушка. Так что лучше не валяй дурака.
«Не валяй дурака».
— Вы сбежали из Центра,— догадался Блейн.
— Верно.
— Но как...
— Я всю дорогу ехал с вами, прицепился под машиной. Глупые копы не додумались там проверить.— Человек пожал плечами,— Вы ехали дольше, чем я предполагал. Я чуть было не соскочил на полпути.
— Но при чем тут я? Почему вы...
— Вы ни при чем, мистер. Мне было все равно, с кем ехать. Я просто хотел выбраться оттуда.
— Я вас не понимаю,— сказал Блейн.— Вы же вполне могли уйти незамеченным. У ворот, например. Я ведь притормозил. Что вам мешало тихонечко скрыться? Я бы вас и не заметил.
— Скрыться? Чтобы тут же попасть копам в лапы? Стоит мне только нос высунуть — и меня сразу вычислят. По одежде, по разговору. Я и за столом веду себя не так и даже хожу не так, наверное. Я буду бросаться в глаза, как забинтованный палец.
— Понимаю. Ну что ж, раз такое дело... Уберите вашу пушку. Вы, должно быть, проголодались. Пойдемте в дом, поужинаем.
«Размороженный» сунул пистолет в карман и похлопал по нему:
— Я могу вытащить его в любую минуту, не забудьте. Так что советую не рыпаться.
— О’кей, не буду рыпаться.
А что, очень даже выразительно — «не рыпаться». В жизни не слыхал такого словечка. Но о смысле догадаться нетрудно.
— Кстати, откуда у вас оружие?
— А это пусть останется моей маленькой тайной.