Поначалу Джиб подумал, что отшельник куда-то ушел, что само по себе было бы достаточно странно. В последние годы, совсем одряхлев, отшельник покидал свою пещеру лишь затем, чтобы набрать кореньев, трав, листьев и коры, из которых приготовлял потом лекарства. Огонь в пещере не горел, и даже дымом не пахло; костер не разжигали уже давно. На грубом трехногом столике возле очага стояла тарелка с высохшим яичным желтком. Джиб вгляделся во мрак.

— Отшельник, — позвал он. Ему вдруг стало страшно, хотя он и сам не мог понять отчего, — Отшельник, ты тут?

Из угла донесся слабый звук, как будто пискнула мышь.

— Отшельник? — повторил Джиб.

Звук послышался снова. Джиб на цыпочках двинулся в угол.

— Я здесь, — пробормотал отшельник.

Его голос был тих, словно шелест листвы. Глаза Джиба привыкли к темноте, и он различил скорчившуюся в углу пещеры фигуру и бледное лицо.

— Отшельник, что случилось?

Джиб нагнулся над человеком. Отшельник лежал, закутавшись до подбородка в одеяло.

— Нагнись пониже, — попросил он. — Мне трудно говорить.

— Ты заболел? — спросил Джиб.

— Я умираю, — произнес отшельник, едва шевельнув губами, — Слава Богу, что ты пришел.

— Тебе что-нибудь нужно? Вода? Суп? Я могу приготовить суп.

— Слушай, — выдавил человек, — молчи и слушай.

— Я слушаю.

— У стены стоит шкаф…

— Вижу.

— Ключ висит у меня на шее. На шнурке.

Джиб послушно протянул руку.

— Нет, подожди.

— Что?

— В шкафу… в шкафу… — Отшельник говорил с трудом. — Книга в кожаном переплете… И топорик… каменный топорик… Отнеси их епископу…

— Какому епископу?

— Епископу Башни. Вверх по реке на север, потом на запад. Спроси… Тебе покажут дорогу…

Джиб терпеливо ждал, но отшельник молчал и даже не пытался что-либо произнести. Джиб протянул руку, нащупал на шее отшельника шнурок, приподнял его голову и снял ключ. Потом опустил голову человека на подушку.

Он подождал, но отшельник не шевелился. Тогда Джиб встал, пересек пещеру, подошел к шкафу и отпер его. Книга в кожаном переплете лежала на полке, а рядом с ней находился топорик, подобного которому Джибу еще не доводилось видеть, — каменный, заостренный на одном конце и гладкий, как будто из металла. Лишь приглядевшись, можно было заметить следы зубила. Кроме того, в шкафу хранились бритва, ножницы, гребень и маленький фиал с голубоватой жидкостью, наполовину пустой. Джиб взял топорик с книгой и закрыл шкаф.

— Ты взял их? — проговорил отшельник, глядя на него затуманенным взором. — Хорошо.

— Я отнесу их епископу.

— Ты Джиб. Ты бывал у меня раньше.

Джиб кивнул.

— Ты подождешь?

— Подожду. Что я могу сделать? Может, воды?

— Нет. — Отшельник едва заметно покачал головой.

Джиб встал на колени возле убогого ложа. Дыхание отшельника было таким слабым, что грудь его почти не поднималась, а промежутки между вздохами тянулись мучительно долго. Но все же время от времени воздух вырывался из ноздрей человека, и тогда волоски над верхней губой легонько вздрагивали.

— Я стар, — проговорил отшельник, вынырнув из забытья. — Я пережил себя.

Он снова погрузился в молчание. Дыхание его было по— прежнему слабым и неровным. Дважды Джибу казалось, что оно пресеклось окончательно, но оба раза он убеждался, что ошибся.

— Джиб?

— Да?

— Оставь меня здесь. Когда я умру, оставь меня здесь.

Джиб промолчал. В пещере вновь установилась тишина,

нарушаемая лишь редким, прерывистым дыханием умирающего.

— Завали вход. Сделаешь?

— Да, сделаю.

— Я не хочу, чтобы волки… — Он не докончил фразу.

Джиб молча стоял на коленях у ложа. Какое-то время спустя

он поднялся, подошел к выходу и выглянул наружу. Солнце миновало зенит и клонилось к западу. Пещера располагалась достаточно высоко, и из нее видна была та часть болота, которую он покинул сегодня утром. Еще бы чуть-чуть повыше, и он разглядел бы реку.

Джиб вернулся на свой пост. Он попробовал было предаться размышлениям, но обнаружил, что мысли разбегаются. Их было столько, что можно было запутаться. Голова у Джиба шла кругом. На несколько минут он совершенно забыл про отшельника, а когда посмотрел в его сторону, то увидел, что грудь человека больше не вздымается… Он подождал, думая, что снова ошибся. Однако время шло, а отшельник не подавал признаков жизни. Джиб прижался ухом к его груди: сердце не билось. Он приподнял веко: нет, теперь ошибки быть не могло.

Отшельник умер. Но Джиб продолжал сидеть около него, словно надеялся вернуть старика к жизни. Он понял вдруг, что сумятица в мыслях исчезла, что он вновь обрел способность думать. Мог ли он чем-то помочь человеку? Джиб с ужасом вспомнил, что даже не попытался принести отшельнику воды. Да, он спрашивал, и отшельник отказался, но зачем, зачем было слушаться? Или надо было бежать за помощью? Но куда? К кому? И потом, разве мог он бросить умирающего, разве мог позволить тому умереть в одиночестве?

«Отшельник, — думал Джиб, — был стар и потому не боялся смерти. Может статься, он воспринимал ее как друга». Не далее как этим утром Друд интересовался, чем живет отшельник, и его вопрос остался без ответа. Наверно, жизнь отшельника была не так уж скудна, раз он сумел встретить смерть с таким достоинством. Что ж, у него еще много дел, а день уже клонится к вечеру. Джиб откинул одеяло, сложил отшельнику руки на груди, потом укрыл его одеялом с головой, после чего вышел наружу и принялся искать валуны, которыми можно было бы завалить вход в пещеру.