16. ПРК «АСТАРТА»
На следующее утро Оскара опять пригласила к себе повелительница Маленького народа, и он принялся осторожно и не спеша закладывать основание для установления дипломатических отношений. Сначала он выслушал ее версию происшествия с кораблем «Гэри» и его капитаном. Она почти не отличалась от того, что рассказал Берк, хотя и была изложена с другой точки зрения. Затем как бы невзначай он спросил, почему болото, интересовавшее Берка, — табу. Его беспокоило, не в религии ли причина такого запрета. Но так или не так, а узнать причину было необходимо: сомневаться не приходилось — скоро здесь высадятся другие экспедиции, привлеченные слухами о залежах трансурановых элементов. И если Патруль не хочет новых беспорядков, ситуация должна быть прояснена.
Амфибия-старейшина без колебаний ответила: болото объявлено табу потому, что глина, содержащая руды, ядовитая. У Оскара отлегло от сердца. Вполне естественно, что руды, содержащие трансурановые элементы, считаются ядовитыми. Но условные или практические запреты уже не раз преодолевались Патрульной службой: все решали переговоры — требовалось лишь терпение.
Потом он спросил ее о Патруле. Нечто подобное она слышала, причем использовала для него слово, которым приполярные туземцы называют вообще все органы колониального управления. Значило оно: «хранители обычаев», или «стражи законов». Это название оказалось для Оскара как нельзя кстати, потому что ему так и не удалось объяснить повелительнице земноводных, что задачей Патрульной службы было не допустить войну; понятие «война» оказалось совершенно непостижимым для старой амфибии.
Но по консервативности склада своего ума она была естественным образом расположена в пользу организации, именуемой «хранители обычаев». С этой-то стороны и подъехал к старой амфибии Оскар. Он объяснил ей, что вскоре сюда начнут прибывать люди, сотни людей; по этому-то «великая мать многих» его собственного народа и послала Оскара с товарищами посланниками с предложением, чтобы сюда прибыла «мать» их народа, чтобы помочь в устранении разногласий между двумя народами.
Вот так, ненавязчиво, он заложил основы для последующей организации консульства, экстерриториальных судов и состоящей из землян — и исключительно землянами и занимающейся — полиции. Задание, с точки зрения Оскара, было выполнено — если, конечно, они смогут вернуться с докладом на базу прежде, чем здесь начнут шнырять другие разведчики руды, горные инженеры и просто любители легкой наживы.
И только теперь он заговорил с «хозяйкой» о возвращении домой.
И… получил от нее предложение остаться в подземном городе навсегда в качестве «матери», представляющей его народ. (Слово, переводимое как «мать», употребляется у венерианцев для обозначения любого поста, связанного с властью или авторитетом; точное значение этому слову придают приставки, окончания и — главное — контекст.) От такого предложения Оскар на время лишился речи.
— Я просто не знал, — признался он позднее товарищам, — что ей сказать. В ее понимании она оказывала мне большую честь. Если бы отказался, я бы наверняка ее оскорбил и испортил этим все дело.
— Ну и как же ты выкрутился? — поинтересовался Текс. — Если, конечно, выкрутился.
— Думаю — у меня получилось. Я ей как можно дипломатичнее объяснил, что молод еще для такой высочайшей чести и действую в качестве «матери» только потому, что болеет Турлов; к тому же у моей «великой матери многих» есть для меня другая работа, которую я обязан, согласно обычаям нашего народа, выполнять.
— Наверно, это ее убедило.
— Думаю, она просто запомнила мое заявление, как один из моих аргументов в переговорах. Ты не знаешь Маленький Народ, они — высочайшие специалисты в ведении переговоров; когда будешь в Нью-Окленде, зайди как-нибудь в суд, ведущий межрасовые дела, и послушай. Получишь большое удовольствие.
— Не отвлекайся, — сказал ему Мэтт.
— А я и не отвлекаюсь, просто в этом самая суть. Они не дерутся, не воюют, они просто спорят, пока одна из сторон не сдается. Во всяком случае — сказал я ей — нам необходимо доставить Турлова к своему народу, где он получит нужную врачебную помощь. Вот это она поняла прекрасно и, уж не знаю в который раз, принялась сокрушаться, что ему не смогли помочь ее маленькие дочери. Но у нее было новое предложение, как можно попробовать вылечить нашего босса.
— Да? — спросил Мэтт. — Это как же?
Вопрос не был праздным: Мэтт сам назначил себя опекуном Турлова.
Он работал вместе с амфибиями-целительницами, которые сделали не приходящего в сознание лейтенанта предметом своей профессиональной заботы. Мэтт научил их измерять пульс и следить за дыханием; теперь в любой момент дня или ночи одно из этих нежных, этих заботливых созданий сидело на корточках возле постели Турлова, не сводя с него своих больших и серьезных глаз.
Похоже, их сильно удручала собственная неспособность добиться радикального улучшения состояния больного: лейтенант почти все время находился в коме, лишь изредка выходя из нее — это были единственные моменты, когда его можно было кормить и поить. Но и в эти редкие промежутки он не произносил ни одного слова, которое бы понимали кадеты. Мэтт с интересом обнаружил, что маленькие санитарки ничуть не стеснялись кормить беспомощного человека; они воспринимали неприятные, но необходимые действия с такой же смелостью и без малейших проявлений брезгливости, как и их земные коллеги.
Но Турлов не выздоравливал. Хотя и не умирал тоже.
— Между прочим, старушка предложила один решительный ход.
Кстати, довольно логичный. Она хочет, чтобы ее целительницы сперва разобрали на части голову Берка, чтобы посмотреть, как она устроена. После этого они могут прооперировать босса и вылечить его.
— Что? — спросил Мэтт.
Текс, тот просто пришел в восторг. Он смеялся так громко, что в конце концов задохнулся и принялся икать; пришлось лупить его по спине.
— Ой, мамочки, — наконец сумел проговорить он. По щекам его текли слезы. — Какая прелесть. До чего хочется посмотреть на Вонючкину морду. Ты ему еще не сказал?
— Нет.
— Чур я ему говорю первый.
— Я думаю, не стоит ему про это рассказывать, — возразил Оскар. — Зачем бить лежачего?
— Ах какие мы благородные! Ему будет совсем не вредно узнать свое новое социальное положение — морской свинки.
— Да, она его, должно быть, сильно возненавидела, — прокомментировал Мэтт.
— Собственно, а почему бы и нет? — сказал Текс. — Ее народ потерял с десяток, если не больше, своих — это что, по-твоему, шуточки?
— Вы оба ее не понимаете, — сказал Оскар. — Не собирается она его ненавидеть.
— А?
— Вот вы, к примеру, — вы стали бы ненавидеть собаку? Или кошку?
— Конечно, — ответил Текс. — Был у нас когда-то один старый кот, так я…
— Стихни, дай мне закончить. Я могу с тобой согласиться, но, извини, кота можно ненавидеть, только поместив его бессознательно на один уровень социальной лестницы, что и у тебя. А она не относится к Берку, как к… ну, как к человеку, потому, что он не придерживается обычаев. Вот мы — мы для нее люди, хоть мы и похожи на него. И это потому, что мы обычаев не нарушаем. А Берка она держит за опасное животное, вроде волка или акулы, которое надо либо посадить в клетку, либо уничтожить, а ненавидеть или наказывать бессмысленно!
— Как бы там ни было, — продолжал Оскар, — я сказал ей, что этот вариант невозможен, ему мешает некое эзотерическое, необъяснимое табу нашей религии. В общем, она больше не настаивала на своем предложении. Но я сказал еще, что мы хотели бы для перевозки лейтенанта взять корабль Берка. И она охотно нам его отдала. Завтра мы пойдем его осматривать.
— Господи, чего же ты сразу про это не сказал? Вешает, понимаете ли, всякую лапшу на уши!
Им пришлось вынести очередное подводное путешествие вроде того, какое они проделали, когда прибыли в подземный город. На этот раз сама «мать многих» отправилась с ними.
«Гэри» полностью соответствовал описанию, которое дал ему Берк. Это был действительно прекрасно оснащенный корабль с атомным двигателем. Но он был безнадежно разрушен.
Сам корпус сохранился полностью, если не считать наружного люка, который подвергся воздействию исключительно высокой температуры или какой-то невероятно едкой жидкости, а может, тому и другому сразу. Мэтт так и не смог понять, какова природа такого поразительно мощного воздействия на специальную сталь наружной обшивки, и еще раз напомнил себе, что венерианцы — совсем не какие-то там лягушки, или тюлени, или выдроподобные твари, как показалось ему сначала из-за земных предрассудков.
На первый взгляд и внутренние помещения корабля выглядели нормально, пока кадеты не увидели, что творится в рубке управления. Для амфибий даже простейший дверной засов являлся полнейшей загадкой, и поэтому, обыскивая корабль, они просто-напросто прожигали люки — включая люки, ведущие в отсеки гироскопов и автопилота. И в результате все проходившие там кабели — вся нервная система корабля — превратились в массу обожженного, расплавленного металлолома.
Но все равно они потратили еще три часа, чтобы окончательно убедиться, что для приведения корабля в работоспособное состояние нужна как минимум космоверфь. В конце концов они оставили все надежды и с тяжелым сердцем отправились назад. Оскар тут же предложил «матери» идею вытащить из болота утонувший джип. Раньше он об этом даже не заговаривал — вариант с «Гэри» казался ему замечательнее всего. Разговору со старой амфибией сильно мешали трудности с языком: в ее языке не было слова для понятия «средство передвижения», а для понятия «ракетный корабль» — тем более. Но положение облегчалось тем, что имелся «Гэри», на который можно было сослаться как на пример.
Поняв наконец, чего от нее хотят, мать города сразу же отдала нескольким «дочерям» приказ плыть к тому месту, где когда-то подобрали кадетов. По мусору, который там оставался, кадеты сначала убедились, что это то самое место и есть, а затем Оскар отвел амфибий туда, где погиб джип. Больше жестами, чем словами, он объяснил, что здесь произошло, показал на берегу следы хвостовой части джипа и отмерил шагами приблизительные размеры утонувшего судна.
Повелительница земноводных обсудила проблему со своими помощницами (кадеты, пока все это тянулось, ждали — их не исключали из беседы, их просто как бы не замечали) и тут же приказала всем возвращаться: приближалась ночь, и даже амфибии не решались оставаться в джунглях Венеры после наступления темноты.
В течение нескольких дней про спасение джипа даже и разговоров не было. Все попытки Оскара разузнать, что делается и делается ли что-нибудь вообще, с ходу отметались «матерью» — примерно так же взрослые пресекают порой докучливые расспросы надоедливого ребенка. Так что оставалось одно — ждать. И они ждали. Текс играл на губной гармошке, пока ему не сказали, что если он не заткнется, то его выкупают в бассейне, занимавшем всю середину комнаты. Оскар нянчился со своей сломанной рукой и предавался размышлениям. Не очень-то это были веселые размышления. Мэтт большую часть времени проводил возле Турлова и близко познакомился с санитарками, не оставлявшими лейтенанта ни на минуту. В особенности с одной из них, которую звали Т’винг, — маленькой, приветливой венерианкой с большими внимательными глазами.
Знакомство с Т’винг здорово изменило его точку зрения на венерианцев. Сначала он воспринимал ее по большей части как нечто вроде хорошей, верной и необыкновенно умной собаки, но постепенно Мэтт начал думать о ней как о друге, интересном собеседнике и… человеке. Мэтт пытался ей рассказать о себе, о своей расе, о мире, в котором он жил. Она слушала с большим интересом, не отводя ни на мгновение глаз от Турлова.
По необходимости пришлось рассказывать ей и про астрономию, но здесь возникали непреодолимые трудности. Для Т’винг мир состоял из воды, болот и редких клочков сухой почвы; сверху надо всем этим нависали бесконечные облака. Она знала Солнце — ее глаза, чувствительные к инфракрасному излучению, могли его различать, — но Солнце она воспринимала как светлый и теплый диск, а не как «звезду».
Что касается звезд, никто из ее соплеменников попросту никогда их не видел и не имел ни малейшего представления о том, что они существуют. Мысль о других планетах у них даже смеха не вызывала, она была просто им непонятна. Мэтт оставил свои попытки.
Он рассказал о своих трудностях Оскару.
— А чего, собственно, ты хотел? — спросил тот. — Все местные такие. Да, вежливости от них не отнимешь, но ты пойми — они же считают, что ты рассказываешь о догматах своей религии.
— Что, даже те, которые живут поблизости от колоний?
— Один черт.
— Но корабли-то наши они видели! Кто-то, во всяком случае, видел. Неужели они ни разу себя не спрашивали, откуда мы им на голову свалились? Раньше ведь нас здесь не было, это-то они должны знать прекрасно.
— Да знают они, конечно, знают, только те, которые живут около южного полюса, считают, что мы прилетели с северного, а жители северного уверены, что мы появились с южного, — и пытаться им что-нибудь втолковать бесполезно.
Но трудности при общении с венерианкой были не у одного только Мэтта. Т’винг раз за разом употребляла слова и образы, которые Мэтт не понимал абсолютно и которые даже с помощью Оскара никак не удавалось понять. Исподволь у него начало возникать ощущение, что это Т’винг — культурная, образованная личность, а он, Мэтт, неграмотный и неотесанный варвар.
— Иногда мне кажется — признался как-то Мэтт Оскару, — что Т’винг считает меня идиотом, который очень старается чему-нибудь научиться и достигнуть уровня кретина, но у которого это выходит довольно плохо.
— Ты вот что — ты не расстраивайся. Станешь ты кретином, станешь, главное — побольше старайся.
И вот как-то утром, через пятнадцать венерианских дней после прибытия на планету, мать города вызвала кадетов к себе, а кончилось это тем, что их проводили к месту посадки джипа. Они стояли на том же самом берегу, на который вскарабкивались когда-то, покидая тонущий корабль, но вся картина переменилась полностью. Теперь у их ног был огромный котлован, на дне которого лежал на три четверти раскопанный джип. На нем и вокруг него кишел целый рой венерианцев, напоминавших в этот момент рабочих на космоверфи.
Амфибии начали работу с того, что добавили к жидко-желтой жиже, в которой утонул катер, некое вещество. Попытки Оскара — упорные, надо сказать, попытки — заполучить формулу этой добавки ни к чему не привели; даже его языковых познаний было явным образом недостаточно — почти все слова звучали странно и незнакомо. Но какой бы эта добавка ни была, в результате жидкая грязь превратилась в нечто очень напоминающее густой студень, который, взаимодействуя с воздухом, становился все более и более твердым.
Амфибии снимали верхние слои почти с той же скоростью, с которой затвердевали нижние; в результате вокруг джипа теперь возвышались крутые стены и он оказался в углублении, напоминавшем кессон. Из этого углубления в сторону берега поднимался пандус, по которому двигался непрерывный поток маленьких неутомимых работников, нагруженных глыбами затвердевшей грязи.
Кадеты сразу же сошли в котлован, чтобы на месте посмотреть на работу; настроение их стало заметно лучше, голоса — громче, и разговор в основном был о том, как восстановят джип и как они полетят домой. Но тут к ним приблизилась венерианка — должно быть, руководитель работ — и настойчиво попросила их поскорее убраться наверх и больше не путаться под ногами. Они присоединились к «матери города» и принялись ждать.
— Ос, спроси у нее, когда они надеются окончательно отчистить наш джип и вытащить его из болота, — предложил Текс.
Оскар так и сделал.
— Скажи своей нетерпеливой дочери, чтобы она гонялась за своей рыбой, а я буду гоняться за моей.
— Можно бы и без грубостей, — ответил на это Текс.
— Что она сказала? — поинтересовалась «мать многих».
— Она благодарна тебе за урок, — дипломатично соврал Оскар.
Маленький народ работал чрезвычайно быстро. Было ясно, что еще задолго до наступления вечера корабль будет практически свободен — а заодно и вычищен; наружная поверхность уже сияла, а из люка выносили все новые и новые блоки затвердевшей грязи. Потом процедура изменилась: маленькие работники стали выносить из корабля наполненные какой-то жидкостью пузыри. Очистка шла полным ходом.
Оскар одобрительно смотрел на происходящее.
— Я же говорил, что они его вылижут до блеска.
Но во взгляде Мэтта особого оптимизма не было.
— Ос, я боюсь, как бы они чего не напортили в рубке. Или сами не попали под напряжение. Или еще что.
— Да брось ты. Все кабели хорошо заизолированы. И чего они там могут испортить? Ведь приборную панель, когда уходил, ты закрыл. Закрыл ведь?
— Само собой.
— Да если б ты ее даже и не закрыл, двигатель запустить они все равно не смогут. Ты посмотри в каком виде корабль!.
— Верно-то оно верно, но все равно как-то не по себе.
— Ну так пойдем посмотрим. Я давно хочу поговорить с их прорабом — есть у меня одна идея.
— Какая еще идея? — спросил Текс.
— Может, стоит поставить джип вертикально прямо здесь, в яме? Мне кажется, мы смогли бы стартовать прямо оттуда, тогда и вытаскивать ничего не надо. На этом же можно сэкономить несколько дней.
Они спустились по пандусу и нашли прораба, затем Мэтт и Текс отправились внутрь корабля, а Оскар остался разговаривать с венерианкой. Трудно было даже представить, что еще недавно пилотская рубка была до потолка забита отвратительной желтой грязью. Несколько амфибий продолжали работать в кормовом конце помещения, все остальное было уже очищено.
Мэтт забрался в кресло пилота и начал осмотр. Первое, что ему бросилось в глаза, было отсутствие сделанных из губчатой резины наглазников инфракрасного визора. Мелочь, конечно, но куда они все-таки подевались? Кто знает, может быть, Маленький народ тоже имеет склонность не отказывать себе в маленьких сувенирах? За кем только не водится этот повальный грех. Но Мэтт решил отложить на будущее следствие по делу о пропаже наглазников и попытался сделать «сухую», без запуска двигателей, прогонку этапов взлета.
Ни один прибор не работал. В самом буквальном смысле — ни один.
Тогда он присмотрелся к панели управления внимательнее. На первый взгляд казалось, что очищена она идеально и придраться вроде бы не к чему. Но теперь он заметил множество каких-то точек и углублений. И каково же было его удивление, когда поковыряв в одном из таких углублений ногтем, он заметил, что металл поддается. Поковыряв еще, он проделал в панели крохотное отверстие. От ужаса Мэтта даже слегка замутило, где-то внизу, в желудке, появилось нехорошее ощущение тошноты.
— Текс, пойди сюда на минутку. Я тут кое-что обнаружил.
— Кое-что обнаружил? — Голос Текса звучал что-то уж больно глухо. — Ты лучше на это посмотри.
Текс стоял возле снятой крышки гироскопического отсека. В руке у него был гаечный ключ.
— После того, что мы видели на «Гэри», я решил перво-наперво заглянуть сюда. Ты когда-нибудь видел такой бардак?
Грязь затекла внутрь. Когда корабль провалился в болото, гироскопы, хотя и отключенные от питания, естественно, продолжали вращаться и работали бы так еще много дней; они и сейчас, когда Текс отсоединил кожух, по идее должны были работать. Но вместо этого они завязли в грязи и сгорели.
— Надо позвать Оскара, — упавшим голосом сказал Мэтт.
Они выбрались из корабля и крикнули Оскара. И беглого осмотра было достаточно, чтобы понять — гироскопы выведены из строя, а все электроника источена какой-то неизвестной заразой. Ничего не понимая, Оскар обратился за помощью к ближайшей амфибии, показав ей одно из крошечных отверстий в панели. Сначала она осмотрела отверстие, потом подняла с пола кусочек глины и размазала его по стене. В тонком слое размазанной глины виднелся какой-то шнурок.
Длиной он был дюйма в два.
— Вот источник твоих бед, — сказала амфибия.
— Что это, Ос?
— Похоже на червя. Но такого я еще не встречал. В приполярных районах такие не водятся, слава богу.
— Пожалуй, всех этих работников можно распустить по домам.
— Давай не будем торопиться. Должен же быть какой-нибудь способ починить наше хозяйство. Без этого нам никак.
— Какой там «способ». Хватило бы и одних гироскопов. Попробуй подними бескрылую ракету без гироскопов!
— А может, получится как-нибудь их прочистить? Вдруг заработают?
— У тебя, может быть, и получится, но я же — не ты. Ос, ты пойми, грязь попала в подшипники!
Скрепя сердце Йенсен был вынужден согласиться. Гироскопы, самый точный элемент оборудования корабля, полностью зависят от своих подшипников. Даже слесарь-инструментальщик в специально оборудованной мастерской за голову бы схватился, увидев настолько изуродованные гироскопы.
— Но хоть что-то из электроники там должно было уцелеть! Давайте попробуем состряпать что-нибудь вроде передатчика.
Какой угодно, хоть на соплях. Надо же передать сообщение.
— Ты видел, что там творится? И что ты по этому поводу думаешь?
— Ну — отберем, что выглядит получше, и заберем с собой. Амфибии помогут нам все отнести.
— Да? А что будет со всем этим хозяйство после заплыва, когда часок-другой помокнет в воде? Нет, Ос, как только вся грязь будет вычищена, нам надо запереть люк, а потом вернуться сюда и прямо здесь и работать.
— Хорошо, так и сделаем.
Оскар крикнул Текса, продолжавшего совать нос во все уголки корабля. Тот пришел, непрерывно чертыхаясь.
— Что там у тебя еще, Текс? — устало спросил Оскар.
— Я думал прихватить отсюда что-нибудь из цивилизованной пищи, так эти проклятые черви все банки проели. Так что пища на корабле перепорчена, с чем и поздравляю.
— Это все?
— Все? Он еще говорит «это все»! А чего, собственно, ты еще хотел? Наводнение, чуму и землетрясение в придачу?
Но это, и вправду, оказалось еще не все — когда осмотр был продолжен, выяснилось новое обстоятельство, которое повергло бы наших кадетов в тоску, если бы их настроение и так было хуже некуда. Двигатели джипа работали на смеси жидких водорода и кислорода. Хорошо теплоизолированные топливные баки могут хранить топливо и окислитель достаточно долго, но грязь добралась и до них. Баки нагрелись, выкипающие газы были полностью стравлены через предохранительные клапаны. Катер лишился топлива.
Оскар с каменным лицом изучил ситуацию.
— Жаль, что «Гэри» работал не на химическом, а на ядерном топливе, — сказал он в конце концов.
— А какая нам разница? — спросил Мэтт. — Да будь у нас этого топлива хоть залейся, все равно мы не смогли бы взлететь.
В то, что корабль безнадежно испорчен, мать многих поверила не сразу — пришлось показывать ей повреждения. Но даже и это, похоже, убедило ее только наполовину. Кроме того, ее, видимо, огорчало, что кадеты не радуются подарку — вытащенному для них кораблю. Когда они возвращались в подземный город, большую часть пути Оскар потратил на осторожное заглаживание обиды, невольно нанесенной ими старой амфибии.
Ужинать Оскар не стал. Текс, и тот едва поковырялся в тарелке и — чего с ним никогда не бывало — так ни разу и не притронулся после этого к своей губной гармошке. Мэтт провел вечер в молчании, сидя около лейтенанта Турлова.
Амфибия-старейшина послала за ними на следующее утро. Для начала, как водится, они обменялись приветствиями, а после этого она обратилась к Оскару:
— Маленькая мать, это правда, что твой «Гэри» тоже мертв, как и другой «Гэри»?
— Да, это правда, о благородная мать многих.
— И теперь без «Гэри» ты не можешь вернуться к своему народу?
— Да, это так, мудрая мать, мы погибнем в джунглях.
Старая амфибия замолчала и сделала знак одной из своих приближенных. Та подошла к ней со свертком, размер которого был чуть ли не вполовину ее роста. Мать многих положила пакет рядом с собой на возвышении и пригласила кадетов подойти ближе, после чего начала его разворачивать. Сверток был укутан в такое количество тряпок, что ему позавидовала бы и египетская мумия.
Наконец, закончив работу, старая амфибия протянула Оскару какой-то предмет.
— Это твое?
Кадеты увидели большую книгу. На обложке крупными золотыми буквами было вытеснено:
БОРТОВОЙ ЖУРНАЛ «АСТАРТЫ»
— Великий всемогущий Господь! — в изумлении прошептал Текс. — Этого быть не может!
— Ну конечно же. Пропавшая первая экспедиция. Значит, они все-таки долетели! — тоже шепотом сказал Мэтт.
Оскар молча смотрел на бортовой журнал.
— Это твое? — нетерпеливо повторила старая амфибия.
— Что? Да, конечно! О, простите меня, мудрая и благородная мать многих, эта вещь принадлежала матери матери моей матери. Мы — ее дочери.
— Тогда я передаю это тебе.
Дрожащими руками Оскар взял бортовой журнал и раскрыл его на первой странице. От времени бумага сделалась ветхой. Кадеты с благоговением смотрели на запись, которая открывала журнал: «Взлет», но особенно их поразил год — 1971.
— Господи Иисусе, — еле слышно выдохнул Текс. — Вы посмотрите, вы только посмотрите на это. Больше ста лет прошло!
Они начали перелистывать пожелтевшие страницы. На них одна за другой шли одинаковые записи, каждая занимала место ровно в строку: «невесомость, положение корабля соответствует программе полета». Эти записи они просмотрели бегло, задержавшись взглядом только на строчках, отличавшихся от обычных: «Рождество. После обеда пели рождественские песни».
Кадеты спешили отыскать записи, сделанные в бортовом журнале после посадки. Видя, что старая амфибия уже подает признаки нетерпения, они поспешно перелистывали страницы:
«…Климат не тяжелее, чем в самых жарких тропиках на Земле во время сезона дождей. Основная форма жизни — крупные земноводные. Колонизация планеты вполне возможна».
«…Земноводные обладают значительными умственными способностями и умеют разговаривать друг с другом. Они дружелюбны, нами делаются попытки преодолеть языковой барьер».
«..Харгрейвс заболел. Какое-то инфекционное заболевание, вызванное, по-видимому, местным грибком. Симптомы проказы. Врач пытается подобрать лекарство».
«…После похорон Харгрейвса его каюта подвергнута стерилизации».
Вскоре после этого почерк, которым были сделаны записи, стал другим. Мать города проявляла уже сильные признаки недовольства, так что они решили ограничиться только двумя последними записями:
«… У Джонсона так ничего и не получается, хотя туземцы охотно ему помогают…»
«..левая рука слабеет. Я принял решение покинуть корабль и поселиться с туземцами. Бортовой журнал беру с собой и буду заносить новые сведения, по мере возможности».
Почерк тем не менее оставался разборчивым и четким; просто глаза кадетов, наполнившиеся слезами, мешали им различать буквы.
Повелительница Маленького народа тут же распорядилась, чтобы их вывели подводным туннелем из города. Ей не хотелось выслушивать расспросы людей, а в пути разговаривать с ней было попросту невозможно.
— Послушай, Ос, — спросил Текс, как только они вышли на сушу, — ты считаешь, что старушка и вправду хочет отвести нас к «Астарте»?
— Наверно.
— Так что же тогда получается — неужели корабль сохранился?
— Нет. Никакой надежды. Во-первых, в топливных баках не осталось горючего. Ты же видел, что вышло с джипом, — он немного помолчал. — Как бы там ни было, я и надеяться-то боюсь. Третьего раза я просто не выдержу, для меня это слишком.
— Пожалуй, ты прав, — кивнул Мэтт. — Нервы надо беречь. Скорее всего, вместо корабля мы увидим гору ржавчины всю в лианах.
— Ну поволнуемся, первый раз что ли? — ответил на это Оскар. — Между прочим, я на таком взводе, что с трудом могу говорить. Главное, не думать об «Астарте» как о способе вернуться домой, просто о ней надо думать как об исторической реликвии.
— Думай, как хочешь, — покачал головой Текс. — А вот я — оптимист. Уж очень мне хочется выбраться из этой помойки.
— Выберешься когда-нибудь — почему не выберешься? В один прекрасный день сюда прилетят другие ребята и нас найдут. И завершат миссию, которую мы так замечательно провалили.
— Слушай, — сказал Текс. — А нельзя ли нам взять увольнительную и не думать об этой миссии хотя бы ближайшую четверть мили? А то здешние насекомые — это какой-то ужас. Давай, ты будешь думать про Оскара, а я — про любимого сынулю мамаши Джермэн. Как хотелось бы снова сейчас оказаться на старом добром «Aes Triplex».
— Интересно, а кто это больше всех распространялся, что «Aes Тriplex» — не корабль, а просто психушка какая-то.
— Ну так ведь я ж ошибался. Со всей откровенностью каюсь в своей ошибке.
В этот момент они подошли к одному из редких в этих местах возвышений — холмику высотой чуть не в целые десять футов над уровнем воды. Туземцы начали вдруг возбужденно перешептываться, о чем-то отчаянно шепелявя. Мэтту показалось, что он уловил венерианское слово «табу».
— Ос, ты слышал? — спросил он на бейсике. — Табу.
— Да. Я думаю, она им не сказала заранее, куда мы идем.
Колонна остановилась и рассыпалась. Трое кадетов прошли вперед и, продравшись через густые заросли, оказались на поляне. С изящными крыльями, весь увитый лианами и покрытый слоем какого-то прозрачного вещества, который напоминал лак, перед ними стоял патрульный космический корабль «Астарта».
