Когда Мэтт вернулся к себе в комнату, там никого не было. Он вздохнул с облегчением. Сейчас ему не хотелось встречаться с Берком, да и вообще ни с кем. Он сел и задумался.

Погибло одиннадцать человек — вот так, за одно мгновение. Взволнованные, счастливые люди, и вдруг — взрыв, и того, что осталось, недостаточно даже для кремации. Внезапно он представил себе, что находится в космосе, и тут же, дрожа всем телом, выбросил из головы эту мысль. Прошел час, и Мэтт решил уже окончательно, что, Патрульная служба не для него. Он понял, что мечтая о космосе, представлял себе Космическую патрульную службу через призму детских иллюзий — «Капитан Дженке из Космического патруля», «Юные ракетчики» и тому подобное.

Такие книги интересны были лишь для детей, а Мэтт честно признал, что героя из него не получится.

К тому же вспомнилось про желудок: тот вряд ли когда-нибудь свыкнется с невесомостью. Даже сейчас, когда он подумал об этом, желудок болезненно вздрогнул.

К тому времени когда в комнату, беззаботно посвистывая, вошел Берк, Мэтт успокоился; нельзя сказать, что принятое им решение сделало его счастливым, но, по крайней мере, он выбрал путь.

Сосед замолчал и внимательно посмотрел на него.

— Что, малыш, ты все еще с нами? А мне казалось, что прогулочка по ухабам спровадит тебя домой.

— Нет.

— Неужели тебя не тошнило при невесомости?

— Тошнило, — Мэтт старался держать себя в руках. — А тебя?

— Меня? — усмехнулся Берк. — Нет, конечно. Малыш, я же не крот какой-нибудь, я…

— Меня зовут Мэтт.

— Хорошо, Мэттью. Я летал в космос еще до того, как научился ходить. Видишь ли, мой старик занимается строительством космических кораблей.

— Вот как?

— Точно. Компания «Реэкторз Лимитед» — он председатель правления. Послушай, а ты видел этот фейерверк на космодроме?

— Ты имеешь в виду разбившийся корабль?

— Разумеется. Впечатляющее зрелище, правда?

Мэтт почувствовал, что сейчас не выдержит.

— Неужели ты можешь вот так спокойно стоять и говорить, — произнес он тихим голосом, — что смерть одиннадцати человек — «впечатляющее зрелище»?

Берк смотрел на Мэтта непонимающим взглядом, затем рассмеялся.

— Извини, старина. Но мне даже не пришло в голову, что ты не знаешь таких элементарных вещей.

— Не знаю? Что это ты имеешь в виду?

— С другой стороны, тебе об этом знать не положено. Успокойся, сынок, никто не погиб. Тебя просто обманули.

— Не понял!..

Берк сел и принялся хохотать до тех пор, пока у него из глаз не потекли слезы. Мэтт схватил его за плечо и встряхнул.

— Кончай этот балаган и объясни, что случилось!

Берк перестал смеяться, вытер слезы и посмотрел на Мэтта.

— Честное слово, Додсон, ты мне нравишься — где еще встретишь такую святую деревенскую простоту. Скажи, а в Деда Мороза ты веришь? А в то, что детей аист приносит?

— Перестань болтать!

— Неужели ты не понял, что они с тобой делают начиная с того момента, как ты сюда приехал?

— Что со мной делают?

— Да ведь против тебя ведут психологическую войну, парень! Очнись! Разве ты не заметил, что некоторые тесты слишком легкие — я имею в виду, что на них очень легко обмануть экзаменаторов? А когда тебя «тащили по ухабам», неужели ты не обратил внимание на то, что вам позволили подойти к самому краю обрыва и посмотреть вниз? Ведь вас запросто могли оставить внутри здания до начала испытаний, чтобы не трепать всем зазря нервы.

Мэтт подумал об этом. Мысль была интересная — он понял, что она отвечала на некоторые вопросы, над которыми он напрасно ломал голову.

— Дальше.

— Действительно, это превосходная идея — и, главное, помогает избавиться от слабаков и тех идиотов, которым не удержаться, чтобы не сжульничать, которым даже в голову не приходит, что здесь ловушка. Причем и вправду придумано все толково — офицер Патрульной службы должен уметь думать, быстро действовать и логически мыслить. Можно сберечь деньги, которые иначе были бы потрачены на второсортные кадры.

— Ты назвал меня дураком, а ведь я выдержал все испытания.

— Разумеется, ты их выдержал, у тебя же кристально чистая душа, — он снова засмеялся. — Я тоже выдержал все испытания. Но из тебя никогда не выйдет офицера Патрульной службы, Мэтт. У них есть множество способов избавляться от честных, но глупых кандидатов. Ты скоро в этом сам убедишься.

— Ну, хорошо, я дурак, допустим. Только не вздумай больше называть меня малышом. А как все это связано с катастрофой?

— Это элементарно просто. Им нужно избавиться от всего балласта еще до того, как кандидаты примут присягу. Есть парни с желудками из чугуна, на которые не влияют ухабы и все такое. Поэтому офицеры Академии запускают корабль с автоматическим управлением — естественно, без пилота и пассажиров, — а потом его разбивают, чтобы напугать тех, у кого нервы не из железа. Причем это куда дешевле, чем готовить одного кадета, который еще неизвестно, станет офицером или нет.

— Слушай, откуда ты все это знаешь? Ты что, имеешь доступ к закрытым от нас сведениям?

— Ну как тебе сказать. В какой-то степени — да, имею. Это логическая необходимость — такие корабли не могут разбиться, если, конечно, их не разбивают нарочно. Я это знаю — их же мой старик строит.

— Что ж. Может быть, ты и прав, — Мэтт замолчал; доводы Берка его не устраивали, но у него не было весомых доказательств обратного. Впрочем, в одном смысле разговор этот прошел не без пользы: решимость его окрепла. Теперь он будет бороться за право называться кадетом, и безразлично что по этому поводу скажет его желудок; по крайней мере будет бороться до тех пор, пока в списке кандидатов числится Жерар Берк — и уж во всяком случае ближайшие 24 часа, не меньше.

На их столе за ужином стояла надпись: «Стол 147, 149, 151, 153». За одним столом было достаточно места, чтобы разместить всех оставшихся кандидатов.

— Поздравляю вас, джентльмены, с тем, что вы продержались, — с непривычным радушием обратился к ним кадет Саббателло. — Поскольку сегодня вечером вам предстоит принимать присягу, наша следующая встреча будет уже в другом качестве, — он ухмыльнулся. — Так что наслаждайтесь последним ужином, который вы будете есть как свободные люди.

Несмотря на потерянный завтрак и легкий обед, Мэтт ел мало. Его беспокоило объяснение тестов, которое дал ему Жерар Берк. Он по-прежнему собирался принять присягу, но его не покидало ощущение, что ему вот-вот предстоит сделать решающий шаг, а он все еще не может понять, что такое служба в Космическом патруле. После ужина что-то заставило его подойти к кадету, в течение всех этих дней сидевшему во главе их стола, и обратиться к нему.

— Извините меня, мистер Саббателло, можно поговорить с вами по личному вопросу, сэр?

— Что? Разумеется, идите со мной, — он провел Мэтта к себе в комнату — она ничем не отличалась от той, в которой жил Мэтт. — Так о чем же вы хотели поговорить?

— Мистер Саббателло, я хотел спросить вас о сегодняшней катастрофе. Кто-нибудь пострадал?

— Пострадал? Погибло одиннадцать человек. По-вашему, про них можно сказать, что они «пострадали»?

— Вы уверены в этом, мистер Саббателло? Разве не могло так случиться, что корабль управлялся автоматически и внутри никого не было?

— Да, могло, но не в этом случае. Мне бы очень хотелось, чтобы все произошло так, как вы говорите; дело в том, что пилот корабля — мой друг.

— Извините, сэр. Но я должен был задать этот вопрос. Ответ на него очень для меня важен.

— Почему?

Мэтт рассказал ему про версию Берка, не называя автора по имени. Слушая Мэтта, Саббателло хмурился все больше и больше.

— Понятно, — кивнул он, когда Мэтт закончил рассказ. — Действительно, некоторые тесты носят скорее психологический, чем технический характер. А что касается катастрофы, послушайте, кто вдолбил вам в голову подобную чушь?

Мэтт молчал.

— Ладно. Если хотите, можете не выдавать источник. В конце концов, это не имеет значения. Но относительно катастрофы… — Саббателло задумался. — Я готов дать вам свое честное слово — нет, я даю честное слово, но раз вы приняли гипотезу своего товарища, вы не обратите никакого внимания на мои клятвы, — он снова задумался. — Вы — католик?

— Э-э, нет, сэр, — Мэтт был удивлен таким вопросом.

— Впрочем, это неважно. Вы знаете, кем была святая Варвара?

— Говоря по правде, сэр, я не уверен. Космодром…

— Космодром… Она приняла мученическую смерть в третьем веке. Но дело в том, что ее считают святой покровительницей всех, чья деятельность связана со взрывчатыми веществами, включая ракетчиков, — он замолчал. — Если вы пройдете в церковь, там вам скажут, что завтра состоится месса, во время которой будут просить святую Варвару спасти души тех, кто погиб сегодня. Думаю, вы понимаете, что ни один священник не согласится пойти на такой обман, о котором говорит ваш товарищ.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр, — торжественно кивнул Мэтт. — Я не пойду в церковь — мне все и так ясно.

— Отлично. А теперь бегом к себе в комнату и начинайте готовиться. Вам же самому будет неловко, если вы опоздаете на собственную присягу.

Первая поверка была назначена на двадцать один час в центральном зале. Мэтт пришел одним из первых, гладко выбритый, в чистом комбинезоне. Кадет, стоящий у входа, записал его фамилию и попросил подождать в зале. Мэтт увидел, что все стулья из зала были убраны. Над сценой в дальнем его конце висела эмблема Федерации — три переплетенных кольца, символизирующих Свободу, Мир и Справедливость. Кольца были соединены одно с другим таким образом, что стоило удалить одно, и вся эмблема рассыпалась. Под эмблемой Федерации виднелась эмблема Космической патрульной службы — звезда, сияющая в ночи.

Текс едва не опоздал. С трудом переводя дыхание, он подошел к Мэтту и поздоровался; и буквально в то же мгновение кадет, стоящий на сцене, скомандовал в микрофон: «Внимание!»

— Всем собраться в левой части зала, — продолжил он.

Кандидаты сбились в тесную группу.

— Оставайтесь здесь до начала поверки. Когда назовут вашу фамилию, отвечайте: «Здесь!» и переходите на противоположную сторону зала. Там на полу нанесены белые линии. Выстраивайтесь вдоль них.

Еще один кадет спустился со сцены и подошел к столпившимся кандидатам. Остановился, взял один листок бумаги из четырех, которые держал в руке, и протянул его Тексу.

— Вот вы, мистер, — сказал он. — Возьмите.

Озадаченный Джермэн взял листок и с удивлением посмотрел на кадета.

— Зачем?

— Услышав свое имя, вы ответите: «Здесь!». Когда произнесут фамилию, написанную на этом листке, сделаете шаг вперед и скажете: «Я за него».

Текс взглянул на листок. Мэтт заметил, что там было написано: «Джон Мартин».

— А зачем это? — спросил Текс.

Кадет посмотрел на него:

— Вы, и вправду, не знаете?

— Нет.

— Тогда вот что. Считайте, что это ваш друг, который не смог прийти на поверку. Вы отвечаете вместо него, чтобы все думали, что он здесь. Понятно?

— Да, сэр. Понятно.

Кадет пошел дальше. Текс повернулся к Мэтту.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет.

— И я ничего не понимаю. Может быть, дальше станет ясно.

Кадет, стоящий на сцене, скомандовал в микрофон: «Внимание! Начальник Академии!». Из двери в задней половине зала вышли два офицера, одетых в черные мундиры. Тот, что помоложе, шел так, что его рукав касался локтя старшего офицера. Они вышли на середину зала; молодой офицер остановился. Старший офицер мгновенно последовал его примеру, после чего адъютант отошел в сторону. Начальник Академии стоял, повернувшись лицом к новому классу. Вернее, даже не к классу, а к центру зала. Шли минуты. Кто-то кашлянул; послышался шорох ботинок по полу. В следующее мгновение офицер повернул к юношам голову.

— Добрый вечер, джентльмены.

Глядя на него, Мэтт отчетливо вспомнил замечание кадета Саббателло: «Он не слепой, мистер Додсон!». Глаза коммодора Аркрайта выглядели как-то странно: глазницы уходили глубоко внутрь и веки были опущены, как у задумавшегося человека. И тем не менее, когда взгляд этих невидящих глаз остановился на нем, Мэтт был уверен, что коммодор не только видит его — он может заглянуть в голову и прочесть мысли.

— Я приветствую вас как новых членов нашего братства. Вы приехали сюда из разных стран, некоторые — с других планет. У вас разный цвет кожи, и вы принадлежите к разным вероисповеданиям. Несмотря на все это, вы должны стать и станете братьями. Кое-кто из вас тоскует по дому. Прислушайтесь к моему совету — не нужно тосковать. С сегодняшнего дня каждая из планет нашей Федерации — это ваш дом, такой же, как и все остальные. Каждое живое, мыслящее существо в нашей Солнечной системе — это ваш сосед, и на вас возлагается ответственность за его благополучие. Сейчас вы произнесете слова присяги, принять которую вы согласились добровольно, и станете членами Патруля нашей Системы. Со временем вы будете офицерами Патруля. Нужно, чтобы вы поняли, какую ответственность вы принимаете на себя. Вы проведете бесчисленные часы, готовясь овладеть новой профессией, приобретая навыки космонавта и профессионального военного. Вы овладеете знаниями и навыками, но не они сделают вас офицерами Патрульной службы.

Коммодор задумался, затем продолжал:

— Офицер, командующий кораблем Патрульной службы вдали от места базирования, является последним из абсолютных правителей, потому что остановить его может только он сам. Он бывает по долгу службы в местах, где не существует иной власти. И он должен быть олицетворением закона и разумного, справедливого и милосердного правления. Более того, членам Патрульной службы — как поодиночке, так и всем вместе — дано самое грозное оружие, самая страшная сила, которая может одолеть или уничтожить любую другую силу; и вместе с этой силой им доверено сохранять мир в нашей системе и защищать гражданские права народов, ее населяющих. Они — это солдаты свободы. Недостаточно быть умным, смелым, умелым; те, кому доверена эта власть, каждый из них должен владеть безукоризненным чувством чести, самодисциплины, не дающей проявиться честолюбию, тщеславию или жадности, уважать права, свободу и достоинство всех существ и иметь несгибаемую волю, направленную на торжество справедливости и милосердия. Этот человек должен быть подлинным рыцарем.

Коммодор смолк, и в огромном зале воцарилась абсолютная тишина. Затем он произнес:

— Пусть те, кто готовы принять присягу, построятся для переклички.

Кадет, выполнявший роль адъютанта, вышел вперед.

— Адамс!

— Э-э, здесь, сэр! — Кандидат поспешно перешел на другую сторону зала.

— Акбар!

— Здесь!

— Альварадо!

— Здесь!

— Андерсон, Питер…

— Андерсон, Джон…

— Анжелико…

Наконец, кадет произнес:

— Дэйна… Делакруа… Де Витт… Диас… Доббс… Додсон!

— Здесь! — выкрикнул Мэтт.

Он пустил петуха, но никто не засмеялся. Он поспешил на другую сторону зала, встал на свое место и замер в ожидании. Перекличка продолжалась:

— Эдди…

— Эйзенхауэр…

— Эрикссон…

Юноши переходили на другую сторону зала, оставшихся было совсем мало.

— Сфорца…

— Стенли…

— Сулейман…

Наконец, кадет вызвал последнего кандидата:

— Зам!

Выкрикнув: «Здесь!», последний юноша пересек зал.

Но перекличка не закончилась.

— Далквист! — торжественно произнес кадет.

Тишина.

— Далквист! — повторил кадет. — Эзра Далквист!

Мэтт почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Теперь он узнал это имя, но ведь Далквиста не было здесь, во всяком случае — Эзры Далквиста. Мэтт был уверен в этом, он вспомнил фотографию улыбающегося молодого человека на фоне раскаленных песков Луны, фотографию, которую Мэтт увидел в нише купольного зала. Позади Мэтта послышалось какое-то движение. Юноша, стоящий за Мэттом, сделал шаг вперед и произнес:

— Я за Эзру Далквиста!

— Мартин!

На это раз замешательства не последовало. Мэтт услышал голос Текса:

— Я за Мартина!

— Ривера!

— Я за Риверу! — произнес кто-то звонким голосом.

— Уилер!

— Я за Уилера!

Кадет повернулся к начальнику Академии, отсалютовал ему и сказал:

— Поверка закончена, сэр. Все на месте. Весь набор две тысячи семьдесят пятого года присутствует на первом построении!

Человек в черном мундире отдал ответный салют.

— Благодарю вас, сэр. Начнем присягу, — коммодор Аркрайт подошел ближе, кадет следовал рядом с ним, касаясь рукавом его локтя.

— Поднимите правую руку.

Коммодор поднял правую руку вместе со всеми.

— Повторяйте за мной: — По моему собственному желанию, безо всяких сомнений…

— По моему собственному желанию, безо всяких сомнений…

— Я клянусь хранить мир в Солнечной системе…

Хор юношеских голосов повторял слова присяги за коммодором.

— …Защищать законные права и свободы народов, ее населяющих…

— …Охранять конституцию Солнечной Федерации…

— …Выполнять обязанности, мне порученные…

— …И повиноваться законным приказам старших офицеров…

— Для выполнения этих обязанностей я обязуюсь хранить преданность данной мной присяге и отказаться от всего, что противоречит ей.

— И в этом я торжественно клянусь. Да поможет мне Бог, — закончил коммодор Аркрайт.

Мэтт повторил его слова и услышал, как вокруг прозвучали те же слова, сказанные на разные голоса. Коммодор повернулся к стоящему рядом кадету.

— Дайте команду разойтись, сэр, — сказал он.

— Есть, сэр! — кадет посмотрел на ряды принявших присягу кандидатов, — После команды разойтись, — громко произнес он, — всем повернуться направо и направиться к выходу. Не нарушать строя, пока не покинете зал. Разойтись!

Сразу после команды зал наполнился звуками музыки; новые кадеты направились к выходу в сопровождении марша «Долгая вахта» Космической патрульной службы. Когда последний скрылся за дверью, музыка стихла. Коммодор подождал, пока юные кадеты не вышли из зала, и повернулся. Его адъютант, затянутый в черный мундир офицера Патрульной службы, тут же появился рядом, а кадет, временно исполнявший обязанности адъютанта, быстро отошел в сторону. Коммодор Аркрайт окликнул его:

— Одну минуту, мистер Барнс.

— Слушаю, сэр.

— Вы готовы к представлению на офицерское звание?

— Думаю, что не готов, сэр. Пока не готов.

— Вот как? Ну что ж, зайдите ко мне в один из ближайших дней.

— Есть, сэр. Спасибо.

Коммодор повернулся и быстрыми шагами направился к двери рядом со сценой. Возле него шел адъютант, касаясь его локтя рукавом.

— Ну, Джон, что вы думаете о них? — спросил коммодор.

— Прекрасные парни, сэр.

— Я тоже так думаю. Молодость, задор, юношеские надежды. Но скольких нам придется отсеять? Грустно, Джон, очень грустно. Мы берем юношу и меняем его жизнь так, что он уже не может нормально жить в обществе, а после выбрасываем его как непригодного. Ведь это жестоко!

— У нас нет другого выхода, сэр.

— Действительно, мы не можем поступать иначе. Вот если бы у нас был волшебный пробный камень… Передайте на космодром, что я хочу взлететь через тридцать минут.

— Есть, сэр.