19
На следующее утро дипломатическое представительство Марса отбыло в Правительственный дворец. Непретенциозно одетый претендент на Марсианский престол и держал себя безо всяких претензий; нимало не обеспокоенный целью путешествия, он просто сидел и получал удовольствие. Так и не найдя собачьей упряжки, Джубал заказал «Летающий Грейхаунд». Майкл разместился в обзорном куполе, с Джилл справа и Доркас слева; без умолку треща, девицы демонстрировали ему красоты земного ландшафта, в то время как сам он больше молчал и только крутил головой. Вся эта троица втиснулась на сиденье, предназначенное для двоих, из чего естественным образом проистекало теплое и уютное взращивание близости. Майкл обнял обеих своих соседок за плечи, смотрел, слушал, пытался что-нибудь огрокать и ощущал почти такое же счастье, как на дне бассейна.
Марсианский воспитанник впервые наблюдал земную цивилизацию. По пути с «Чемпиона» в больницу он не видел ровно ничего, а десятиминутный полет на такси не дал возможности хоть что-либо огрокать; усадьба Джубала позволила ему познакомиться с деревьями, травой, домом, бассейном — но не более.
Но теперь Майк был умудрен опытом и приобретенными из книг познаниями; он знал, что такое окно, понимал, что окружающий его пузырь — для того, чтобы смотреть по сторонам, и что проплывающие внизу структуры — города. С помощью девушек он даже находил на компьютерной карте местоположение самолета. До чтения энциклопедии Смит даже и не подозревал, что люди умеют изображать местность; огрокав впервые человеческую карту, он почувствовал острый — и сладкий — укол ностальгии. Мертвая и статичная по сравнению с картами, применяемыми его народом, но все равно — карта. Даже эти карты были по сути своей марсианскими, и он их полюбил.
Большая часть двухсотмильного пути пролегла над столицей мира, огромным мегаполисом, широко раскинувшим свои щупальца и придатки; Майкл жадно и с радостью впитывал в себя ежесекундно меняющиеся картины и пытался их огрокать. Его потрясали и размеры человеческих поселений, и ключом бьющая в них жизнь — все это разительно отличалось от спокойных, как монастырский сад, городов его народа. Ему казалось — любой из этих муравейников живет на износ, все они должны мгновенно одряхлеть и умереть, превратиться в руины, настолько плотно забитые опытом прошлых существований, что лишь самые сильные из Стариков смогут посещать опустевшие улицы и в долгих медитациях огрокивать бесконечные напластования событий и чувств. Там, на Марсе, Майка несколько раз водили в покинутые города, это было и чудесно, и ужасающе, но затем учителя прекратили такие экскурсии, огрокав, что их ученик недостаточно еще окреп.
Расспрашивая Джилл и Доркас, Майкл сумел огрокать возраст исполинского города, который был основан чуть больше двух земных столетий тому назад. Он до сих пор воспринимал земные единицы только разумом, не чувствами, а потому перевел этот промежуток времени в марсианские годы, а заодно и в марсианскую систему счисления — тройка-наполненная-плюс-тройка-выжидающая лет (3А4+3А3=108 марсианских лет).
Устрашающе — и прекрасно. Вероятно, люди уже готовятся покинуть этот исполинский лабиринт, предоставить его своим собственным, за годы накопленным мыслям, прежде чем он рассыплется от невыносимого напряжения и станет не-быть…. и в то же время проплывающий внизу город — всего-лишь-яйцо!
Майкл заранее предвкушал, как он вернется в Вашингтон через сто-двести лет, как пройдет его опустевшими улицами и попытается взрастить близость с его безмерной болью и красотой, алчно грокая, пока не станет этим городом, а город не станет им самим — если, конечно, он наберется к этому времени сил. Мысль пришлось отложить на будущее — нужно еще расти, расти и расти и только потом можно обрести способность восхититься могучими страстями этого города, воспринять их и восхвалить.
Повинуясь приказу об изменении трасс транспортных средств, движущихся вне расписания (сам того не подозревая, высокий гость с Марса стал причиной этого приказа), пилот «Грейхаунда» свернул на восток, и глазам Майкла открылось море.
Только слова Джилл убедили его, что внизу действительно вода; Доркас добавила, что это — Атлантический океан, а заодно показала на карте береговую линию. Еще детенышем Майкл узнал, что третья от Солнца планета почти вся покрыта водой жизни, а за последнее время привык и к тому факту, что населяющий Землю народ относится к своему богатству с легкостью почти пренебрежительной. Это было почти так же трудно, как в свое время освоить утверждение марсианской ортодоксии, что водный ритуал не нуждается в воде, что вода — всего лишь символ глубинной сущности, символ прекрасный, но не обязательный.
Но сейчас Майкл очередной раз убедился, что абстракция и живая реальность — вещи очень разные; Атлантика преисполнила его такого благоговения, что Джилл пришлось прикрикнуть:
— Майк! Ты только попробуй!
Майкл обрубил свои эмоции и припрятал их про запас, а затем уставился на уходящую за горизонт водяную гладь и начал оценивать ее размер, пока в голове не зазвенело от троек, степеней тройки и степеней степеней.
— Девицы, — возгласил Джубал, как только машина коснулась крыши Дворца, — вас четверо, окружите его со всех четырех сторон и не стесняйтесь при случае отдавить кому-нибудь ногу или садануть локтем в под дых. Твоя, Энн, мантия — тоже совсем не причина вести себя тютей, когда эта публика начинает напирать, топчи им к чертовой матери мозоли. А может, тебе и вправду нельзя?
— Кончай мандражировать, начальник. Никто и никогда на Свидетеля не напирает. К тому же я на шпильках и хрупкостью телосложения не отличаюсь.
— О'кей. Дюк, как только будет возможность, отошли Ларри домой, этой же машиной.
— Грокаю, начальник. А ты бы и вправду поменьше дергался.
— Сколько хочу, столько и дергаюсь. Пошли.
Харшоу, четыре девушки, Майкл и Какстон вышли из машины, и та сразу же взлетела. Встречающих было не очень много, но и не мало.
— Доктор Харшоу? — (а кого они, собственно, ждали?) громко вопросил вышедший навстречу человек. — Я — Том Брэдли, старший помощник Генерального секретаря. Сейчас вы пройдете в кабинет мистера Дугласа. Он хочет встретиться с вами до начала переговоров.
— Нет.
— Вы, вероятно, меня не поняли, — недоуменно моргнул Брэдли. — Это — указание Генерального секретаря. Да, он сказал еще, что с вами может пройти и мистер Смит — это, значит, Человек с Марса.
— Нет. Мы идем прямо в конференц-зал. Пусть кто-нибудь нас проводит. А тем временем у меня есть для вас поручение. Мириам, письмо.
— Но послушайте, доктор Харшоу…
— Я же сказал — нет! Доставьте это мистеру Дугласу немедленно, затем возьмите с него расписку и принесите ее мне.
Харшоу взял у Мириам заклеенный конверт, расписался поперек его клапана, поставил поверх подписи отпечаток большого пальца и вручил письмо застывшему в растерянности Брэдли.
— Скажите ему, чтобы прочитал сразу же — до начала переговоров.
— Но ведь Генеральный секретарь хочет…
— Генеральный секретарь хочет прочитать это письмо. Молодой человек, у меня могучий дар ясновидения. И я могу с уверенностью предсказать, что если вы не поторопитесь — завтра вас здесь не будет.
— Джим, займись здесь ты, — сказал Брэдли и торопливо удалился. Джубал облегченно вздохнул. Над этим письмом пришлось много попотеть; они с Энн просидели чуть не всю ночь, сочиняя, а затем отвергая один вариант за другим. Нельзя было сообщать Дугласу все подробности будущей своей тактики переговоров, но не хотелось и заставать его врасплох.
Теперь вперед вышел вызванный Томом Брэдли «Джим»; опытный взгляд Джубала сразу распознал в этом молодом парне одного из тех неглупых, пройдошистых карьеристов, которые всегда роятся вокруг власть имущих и охотно выполняют для своих хозяев всю грязную работу.
— Меня звать Джим Санфорт, — ослепительно улыбнулся молодой человек. — Я — пресс-секретарь шефа, а теперь буду пахать и на вас — организовывать интервью, встречи с прессой, все такое. К сожалению, у нас еще не все готово — в самую последнюю минуту пришлось переехать в зал побольше. Поэтому я думаю…
— А я думаю, что мы пойдем в зал.
— Доктор, да вы не понимаете. Там же полный бедлам — устанавливают оборудование, тянут провода, не протолкнуться от репортеров…
— Вот и отлично. С ними-то мы и побеседуем.
— Нет, доктор, нет. Я получил указание…
— Молодой человек, вы можете взять свои указания и засунуть их… надеясь на вашу сообразительность, не буду говорить, куда именно. Мы прибыли сюда с одной-единственной целью — для участия в открытых для прессы переговорах. Если переговоры задерживаются, мы встретимся с прессой в том же самом, предназначенном для переговоров, зале.
— Но…
— Вы уже битый час держите Человека с Марса на ветру. Послушайте, — возвысил голос Джубал, — есть тут хоть один человек, способный проводить нас в конференц-зал?
— Хорошо, доктор. — Кадык Санфорта судорожно дернулся. — Идемте.
Конференц-зал кишел журналистами и техниками, но там успели уже установить большой овальный стол, стулья и несколько столиков поменьше. Майкла сразу заметили; несмотря на все протесты Санфорта, вокруг него сгрудилась толпа, и лишь ценой больших усилий эскадрону амазонок удалось пробиться к большому столу. Джубал усадил Майкла между Джилл и Доркас, а Энн и Мириам — за их спинами в качестве прикрытия. После этого все присутствующие получили полную возможность задавать вопросы и фотографировать. Еще до отлета из дома Джубал предупредил Майкла, что обстановка предвидится суматошная, люди будут делать странные, неожиданные вещи, но все равно он не должен — без указания Джилл — предпринимать излишне радикальные меры (не нужно, чтобы люди и предметы исчезали, не нужно останавливать людей и тому подобное).
Майкл воспринял окружающую суматоху с мрачной серьезностью; чтобы успокоить своего пациента, Джилл не выпускала его руки ни на секунду.
Джубал хотел, чтобы марсианского претендента снимали, и чем больше — тем лучше, не боялся он и вопросов. Недельный опыт общения с Майклом убедил его, что ни одному репортеру такой орешек не по зубам. Ну что можно выкачать из интервьюируемого, который каждый вопрос понимает буквально, отвечает в двух словах и замолкает?
Ответы Майкла не отличались большим разнообразием, чаще всего это было: «Я не знаю» или «Извините».
Предвосхищая будущую схватку вокруг статуса Майкла как наследника, корреспондент «Ройтерз» попытался тихой сапой провести свой собственный тест на правоспособность:
— Мистер Смит, насколько вы знакомы с законами о наследовании?
У Майкла были большие трудности с огрокиванием земного понятия «собственность», а особенно идей «завещания» и «наследования»; памятуя об этом, в своем ответе он строго придерживался книжного текста — Джубал быстро узнал первую главу трактата «Эли о наследовании и завещании».
Майкл начал воспроизводить прочитанное, страницу за страницей, с абсолютной точностью и безо всякого выражения; в зале повисла недоуменная тишина, ройтеровский репортер не знал, куда девать глаза.
Мстительный Джубал не вмешивался, пока каждый из присутствующих в зале не узнал о наследственных правах вдовы и вдовца, братьев и сестер единокровных и единоутробных, а также о разделе наследуемого имущества per stirpes и per capita* значительно больше, чем ему хотелось бы знать. Но все-таки эту пытку нужно было кончать.
— Хватит, Майк.
— Там еще очень много, — удивился Майкл.
— Потом. Есть вопросы на какую-нибудь другую тему?
Репортер лондонской воскресной газеты выскочил с вопросом, близким интересам своих читателей (а потому — близким финансовым интересам своего работодателя):
— Мистер Смит, мы уже знаем, что вам нравятся девушки. Приходилось вам когда-нибудь целовать девушку?
— Да.
— И вам понравилось?
— Да.
— На что это похоже?
На этот раз Майкл ответил почти без промедления.
— Целовать девушек — добродетельность, — объяснил он. — Оттянешься — куда там любой игре в карты.
Гром аплодисментов испугал Майкла, но он чувствовал, что ни Джилл, ни Доркас не боятся, а только стараются сдержать это шумное, непонятное выражение всеобщего восторга. Он успокоил свой страх и начал ждать.
От дальнейших вопросов его спасло появление в зале знакомой фигуры.
— Брат мой доктор Махмуд! — вне себя от радости закричал Майк (по-марсиански).
Проталкиваясь к столу, семантик «Чемпиона» улыбался, махал рукой и отвечал на том же самом скрипучем наречии. Они продолжили свою непонятную никому из окружающих беседу, Майкл сыпал словами с пулеметной скоростью, Махмуд — значительно медленнее, закрыв глаза, можно было подумать, что это носорог бодает стальную бочку.
Репортеры на время стихли; звукозаписывающая братия звукозаписывала, а просто пишущая братия просто записывала колоритный эпизод. В конце концов, самый нетерпеливый из них не выдержал.
— Доктор Махмуд! А что вы говорите?
— По большей части, — с великолепным оксфордским акцентом ответил семантик, — я говорю ему «Помедленнее, милый, ну хоть немного помедленнее».
— А что говорит он?
— Все остальное — чисто личные дела, не представляющие для вас никакого интереса. Разнообразные приветствия. Вы же понимаете — встреча старых друзей, — и Махмуд снова перешел на марсианский.
Майкл рассказывал своему брату обо всем, происшедшем за время расставания, чтобы огрокаться с ним ближе, но Майкловы понятия о событиях важных были чисто марсианскими, а потому говорил он почти исключительно о новых братьях по воде и неповторимом аромате каждого из них: похожая на ласковую воду Джилл… бездонная глубина Энн… странный, не совсем еще огроканный факт, что Джубал иногда как яйцо, а иногда — как Старик, а он и не то и не другое. А еще — неогрокиваемая огромность океана…
Махмуду рассказывать было почти не о чем — в его жизни произошло значительно меньше важных по марсианским понятиям событий. Один вакхический эксцесс, которым он совсем не гордился, один долгий день, проведенный в вашингтонской мечети пророка Судеумана, распростершись ниц, причем результаты последнего не были еще огроканы, так что говорить о них не хотелось. Братьев по воде не прибавилось.
Через некоторое время он остановил Майкла и протянул руку Джубалу.
— Вы доктор Харшоу. Валентайн Майкл считает, что представил меня вам — да по его правилам так оно и есть.
Пожимая Махмуду руку, Джубал еще раз окинул его взглядом. Ну прямо тебе твой английский аристократ, от привычной, непринужденной небрежности дорогого твидового костюма до коротко подстриженных седеющих усов. Спорт, одним словом, и охота. А вот кожа — смуглая, темная, да и гены, сформировавшие этот увесистый крючковатый шнобель, явно пришли из Леванта. Харшоу не любил суррогатов и всегда предпочел бы холодную кукурузную лепешку идеальнейшему синтетическому филе.
Но Майкл явно считает его другом — значит, «другом» ему и быть, пока не продемонстрирует обратного.
В глазах Махмуда Джубал являл собой типичнейший показательный образец «янки» во всей его красе — вульгарный, одетый явно неподходящим к случаю образом, горластый, возможно невежественный и почти наверняка — провинциальный. И к тому же — специалист. Американские специалисты, с которыми приходилось сталкиваться Махмуду, почти неизбежно оказывались узкими, зашоренными недоучками, не более чем техническими исполнителями. Он глубоко презирал все американское. Вавилонское столпотворение бессчетных религий, сект, секточек, американская кухня (кухня!!!), их манеры, их до ублюдочности эксцентричная архитектура, их тошнотворное искусство — и тут же слепая, высокомерная уверенность в собственном превосходстве, особенно печальная теперь, когда солнце их давно закатилось. Их женщины. Особенно — женщины. Нахальные, лишенные всякой скромности с тощими, как после долгой голодовки, телами — и все равно странным образом напоминающие гурий рая. Четверо этих созданий тесным кольцом окружали Валентайна Майкла — здесь, на встрече, которой подобало бы быть чисто мужской.
Но для Валентайна Майкла все эти люди — в том числе даже эти назойливые существа женского пола — являются братьями, он представляет их гордо и радостно, тем самым налагая на Махмуда узы обязанностей, несравнимых даже с теми, которые человек имеет по отношению к сыновьям брата своего отца. Махмуд усвоил смысл марсианского термина, обозначающего такое опосредованное родство, при прямом общении с марсианами и не нуждался в неадекватных переводах типа «цепная связь», а также в пересказах вроде «брат моего брата — мой брат» или «две вещи, равные порознь третьей, равны между собой». Он видел марсиан, он знал их бедность (по земным меркам), он чуть-чуть прикоснулся к их культурному богатству — и сумел оценить его огромность. И он огрокал, что межличностные отношения — высшая для марсиан ценность.
Что ж, ничего тут не попишешь — он разделил с Валентайном Майклом воду и теперь обязан оправдать его доверие. Остается только надеяться, что эти янки — не совсем уж окончательные жлобы.
Доктор Махмуд приветливо улыбнулся и продолжил:
— Валентайн Майкл объяснил мне — и с большой гордостью, — что все вы находитесь с ним… (тут он произнес марсианское слово).
— Как?
— В братстве по воде. Вам это понятно?
— Грокаю.
Махмуд сильно сомневался в Джубаловом «гроканье», но сомнения эти предпочел оставить при себе.
— Я состою с ним в таком же родстве, а потому считаю своей обязанностью попросить вас считать меня членом семьи. Я знаю ваше имя, доктор, а вот это, очевидно, мистер Какстон. Мистер Какстон, я часто вижу вашу фотографию в газете, рядом с колонкой. А теперь позвольте мне разобраться в молодых дамах. Вот это, очевидно, Энн.
— Да, но она в мантии.
— Конечно же. Придется мне выразить ей свое уважение немного позже.
Знакомясь с Джилл, Махмуд неожиданно услышал правильное марсианское обращение к брату по воде, произнесенное тремя октавами выше, чем это сделал бы марсианин, и в то же время с абсолютно точным акцентом (со стороны это звучало так, будто несчастная медсестра жестоко застудила горло). Из той сотни с небольшим слов, которые Джилл начинала понимать, произнести она могла не более дюжины, да и те с грехом пополам; но это обращение, которое ей приходилось слышать и употреблять десятки раз на дню, было усвоено в совершенстве.
Глаза доктора Махмуда расширились — пожалуй, в этих необразованных варварах что-то есть… и не стоило спешить, ставя под сомнение интуицию Ватентайна Майкла. Он мгновенно ответил Джилл соответствующим приветствием и приложился к ее руке.
Краем глаза Джилл увидела на лице Майкла выражение полного восторга; она кое-как сумела прохрипеть самую короткую из девяти форм ответа на ответ — хотя и не понимала ее и вряд ли решилась бы произнести ее эквивалент, соответствующий биологии человека, по-английски. И уж во всяком случае — не обращаясь к почти незнакомому мужчине.
Махмуд, понимавший эту фразу, воспринял ее не в буквальном смысле (для людей анатомически невозможной), а символически — и ответил положенным образом. Но тут возможности Джилл иссякли; не слова не поняв, она не могла ответить даже по-английски.
И тут медсестру Бордман посетило вдохновение; взяв со стола один из многочисленных графинов с водой, она наполнила стакан, посмотрела Махмуду прямо в глаза, торжественно произнесла:
— Вода. Наше гнездо — ваше гнездо, — коснулась стакана губами и протянула его семантику, наблюдавшему за всеми этими манипуляциями с нескрываемым интересом.
Тот ответил по-марсиански и тут же сам перевел:
— Поделившиеся водой — поделились всем.
Отпив крошечный глоток, Махмуд начал было возвращать стакан Джилл, но тут же повернулся и протянул его Джубалу.
— Я-то по-марсиански не умею, — сказал Джубал, — но за воду, сынок, спасибо. Да не мучит тебя нигде жажда.
Он опустошил стакан на добрую треть, передал его Бену и шумно перевел дыхание.
Какстон, взглянув на Махмуда, торжественно произнес:
— Взрастим близость. С водой жизни мы взрастим нашу близость, — чуть омочил губы и протянул стакан Доркас.
Все, казалось бы, ясно, но Доркас замялась.
— Доктор Махмуд? А вы понимаете, насколько это серьезно для Майка?
— Понимаю, мисс.
— Я хотела сказать… ну… для нас это тоже серьезно. Это вы понимаете? Вы… грокаете?
— Я грокаю в полноте — иначе я отказался бы пить.
— Хорошо. Да пьешь ты всегда вдосталь. Пусть наши яйца лежат в одном гнезде.
По щекам Доркас потекли слезы, она отпила и торопливо сунула стакан Мириам.
— Возьми себя в руки, — прошептала Мириам, после чего обратилась сперва к Майклу:
— Мы приветствуем своего брата водой, — а затем к Махмуду, — гнездо, вода, жизнь. — Немного отпив, она добавила: — Наш брат, — и протянула ему стакан.
Махмуд допил все, что осталось на дне, и протяжно произнес по-арабски:
— А если вы смешаетесь с ними, то они — ваши братья.
— Аминь, — согласился Джубал.
Махмуд на мгновение вскинул взгляд, но решил не выяснять, понял слова Пророка этот американец или нет; и не место и не время начинать такой разговор, лишний раз бередить собственные свои тревоги и сомнения. Но как все-таки согревает душу ритуал воды… хотя все это сильно отдает ересью.
Его мысли прервал подбежавший помощник главы протокола.
— Вы — доктор Махмуд. Доктор, ваше место на противоположной стороне. Идемте, я вас провожу.
— Нет, — улыбнулся Махмуд, — мое место здесь. Доркас, позвольте, я переставлю стул и сяду между вами и Валентайном Майклом.
— Конечно, доктор. Я потеснюсь.
ПГП только что ножкой не топнул.
— Доктор Махмуд, я провожу вас. По схеме размещения гостей вы сидите в другом конце зала! С минуты на минуту появится Генеральный секретарь, а тут буквально не протолкнуться от репортеров и всяких прочих… и я просто не знаю, что мне делать!
— А не знаешь, сынок, так сходи куда-нибудь и подумай, — дружелюбно посоветовал Джубал.
— Что? Кто вы такой? Вы в списке приглашенных? — Неврастеничный юноша схватился за свою схему рассадки.
— А сам-то ты кто такой? — гордо вскинулся доктор Джубал Харшоу. — Официант, что ли? Я — Джубал Харшоу. Мое имя есть в этом, а иначе порви его, помни и повесь на гвоздик. Слушай, пентюх, если Человек с Марса желает, чтобы рядом с ним сидел доктор Махмуд, спорить больше не о чем.
— Но он не может здесь сидеть, — чуть не расплакался протокольный помощник. — Места за столом переговоров предназначены для Верховных министров, глав делегаций, членов Верховного суда и прочих персон аналогичного ранга — я и их-то не знаю, как втиснуть, тут же все подходят и подходят. Ну и, конечно же, для Человека с Марса.
— Конечно же, — охотно согласился Джубал.
— Ну и конечно же доктор Махмуд должен находиться поблизости от Генерального секретаря — чуть позади, чтобы при необходимости что-нибудь перевести. Я не вижу с вашей стороны никакого желания помочь.
— Вот сейчас я тебе помогу. — Джубал отобрал у него схему. — М-м-м… посмотрим, посмотрим. Человек с Марса будет сидеть напротив Генерального секретаря — ну, он тут примерно и сидит. Далее… — вооружившись карандашом, Джубал бросился в атаку. — Далее, вся эта половина стола, отсюда и досюда, принадлежит Человеку с Марса. — Посадив на схему два крестика, он соединил их жирной черной дугой, а затем повычеркивал все имена, оказавшиеся на оккупированной территории.
— Тебе же и работы меньше — на нашей стороне рассаживать буду я сам.
Ошеломленный чиновник утратил дар речи, из его рта вырывались какие-то всхлипывающие, нечленораздельные звуки.
— А что, что-нибудь не так? — скромно поинтересовался Джубал. — Да, верно, вот всегда я забываю об этих формальностях, — он накарябал под своими поправками «Дж. Харшоу, от имени В. М. Смита».
— Беги, сынок, на полусогнутых к своему начальнику, пусть ознакомится. А заодно пусть заглянет в протокольные правила официальных визитов глав дружественных планет.
Несчастный открыл рот и удалился, забыв его закрыть. Через минуту он появился снова, выглядывая из-за спины человека постарше и посолиднее.
— Доктор Харшоу, я — Ла Рю, глава протокола, — сухо представился новоприбывший. — Вам что, действительно необходима целая половина главного стола? Насколько я понял, ваша делегация не очень многочисленна.
— Это не имеет отношения к делу.
— Боюсь, имеет, — слегка улыбнулся Ла Рю, — и самое прямое. Я и так не знаю, что делать с местами. Сегодня нас осчастливит своим присутствием чуть не каждая персона высшего ранга. Если ожидается кто-то еще — очень жаль, кстати, что меня не поставили в известность заранее, — я организую дополнительный столик, рядом с двумя местами, отведенными мистеру Смиту и вам.
— Нет.
— Крайне вам сочувствую, но иного выхода нет.
— Я вам тоже сочувствую. Если Марсу не будет предоставлена половина стола, мы покидаем зал. Сообщите Генеральному секретарю, что причиной срыва переговоров стала грубость, допущенная вами по отношению к Человеку с Марса.
— Я не очень вас понимаю.
— Странно, я ведь говорю нормальным человеческим языком и вполне разборчиво.
— Но… но вы, вероятно, шутите?
— Какие уж тут, сынок, шутки. Одно из двух, либо Смит — главный начальник соседней планеты, прибывший с официальным визитом к главному начальнику этой планеты, в каковом случае вы обязаны предоставить ему и эти места, и всяких там мальчиков на побегушках, и что уж там еще, вплоть до женского кордебалета. Либо он турист, которому не полагается вообще никаких официальных знаков внимания. А то вы хотите и на елку влезть, и не оцарапаться. Да ты оглянись и сосчитай, сколько тут, пользуясь твоим выражением, «персон высшего ранга», а потом подумай — разве явились бы они сюда посмотреть на простого туриста?
— У этой ситуации не было прецедентов. — В голосе Ла Рю не чувствовалось прежней уверенности.
— Не было? — презрительно фыркнул Джубал. — А вот ты подойди к главе делегации Лунной Республики и скажи ему, что не было прецедентов. Только сразу пригнись — он, говорят, мужик раздражительный и скорый на руку. Да ладно, сынок, я же старый человек, усталый и не выспавшийся, ну чего, спрашивается, ради должен я учить тебя твоей работе? Скажи мистеру Дугласу, что мы заглянем сюда как-нибудь в другой раз — когда он обеспечит подобающий прием. Пошли, Майк, — мучительно наморщившись, он стал высвобождать свой зад из кресла.
— Нет, нет, доктор Харшоу, — поспешно остановил его Ла Рю. — Мы расчистим эту сторону стола. Я… ну, я что-нибудь придумаю. Эта сторона ваша.
— Вот так-то лучше. — Харшоу приостановил свою попытку подняться на ноги — но только приостановил. — Теперь дальше. Где флаг Марса? И что вы думаете насчет почестей?
— Извините, но я что-то не понимаю.
— Опять не понимаете. Неужели я совсем разучился говорить по-английски? Вон видите? За креслом Генерального секретаря стоит флаг Федерации. А где же флаг Марса?
Ла Рю недоуменно моргнул.
— Должен признать, вы застали меня врасплох. Я не знал, что у марсиан есть флаги.
— А у них и нет флагов. Вы даже не представляете себе, что они используют в таких вот торжественных случаях (сам я тоже не представляю, но это замнем). Так что мы не станем особенно придираться, а лучше попробуем что-нибудь сделать. Мириам, дай блокнот… ну, скажем, так.
Харшоу изобразил традиционный земной символ Марса, кружок слева направо и вверх, перечеркнутый стрелой, и обвел его прямоугольником, обозначавшим, по-видимому, полотнище флага.
— Поле белое, а эмблема Марса — красная. Нужно бы, конечно, шелковым шитьем, но на сегодня ограничимся краской по ткани, тут уж любой бойскаут бы справился. Вы были скаутом?
— Э-э… был когда-то.
— Вот и отлично. Значит, вы знаете девиз скаутов. Теперь насчет почестей. Если я правильно догадываюсь при появлении Генерального секретаря будет исполнен «Мир во всем мире».
— Конечно. И без этого никак нельзя.
— В таком случае следом за ним должен быть исполнен гимн Марса.
— Это невозможно. Даже если такой и существует — у нас нет нот. Доктор Xapшoy, вы предъявляете совершенно неразумные требования.
— Слушай, сынок. Мои требования абсолютно разумны. Мы приехали для небольшого, неофициального разговора — и вдруг видим, что вы устроили тут настоящий цирк. А раз устраиваете цирк — нужно заводить слонов. Понятно, что вы не можете исполнять марсианскую музыку — ровно как мальчишка с жестяной дудочкой не мог бы сыграть симфонию. Но симфонию-то вы можете сыграть — «Симфонию девяти планет». Вгрокиваешься? Я хотел сказать «Ты меня понимаешь?» Записи у вас есть, проиграйте тему Марса… ну, или хотя бы достаточное количество тактов, чтобы ее можно было узнать.
Ла Рю задумался.
— Да, пожалуй, что можем… но только, доктор Харшоу, я все равно не могу обещать вам государственные почести — даже на таком, импровизированном уровне. Я… у меня нет достаточных полномочий.
— А главное — пороху, — презрительно бросил Джубал. — Что ж, нам весь этот цирк не нужен, так что скажи мистеру Дугласу, что приедем, когда он будет посвободнее. Очень приятно было познакомиться. Когда мы приедем снова, забегай в кабинет Генерального, поболтаем, если, конечно, ты еще будешь здесь работать. — И он снова изобразил из себя немощного старика, с трудом и мучениями пытающегося встать на ноги.
И снова Ла Рю его остановил.
— Не уходите, доктор Харшоу, я очень вас прошу. Секретарь не придет, пока мы не сообщим, что все готово. Я попробую, может, как-нибудь и удастся. Хорошо?
— Валяй, — махнул рукой Харшоу, со стоном опускаясь в кресло. — Пробуй. Только вот еще, пока ты не ушел. Минуту назад я слышал шум — там вроде бы хотели прорваться какие-то ребята с «Чемпиона». Они же друзья Смита, так что пусть их пропустят, место мы им найдем, а на нашей стороне и вправду малость пустовато. — Он тяжело вздохнул и начал массировать себе живот где-то в районе печени.
— Хорошо, сэр.
Ла Рю сухо кивнул и исчез.
— Начальник, — драматическим шепотом вопросила Мириам, — ты это где успел спину потянуть? Позапрошлой ночью что ли, когда делал стойку на голове?
— Стихни, а то сейчас выпорю.
Джубал с удовлетворением оглядел зал, продолжавший заполняться «персонами высшего ранга». Он специально сказал Дугласу, что хочет провести «неофициальные переговоры в тесном кругу» — подобные заявления привлекают власть ищущих почище, чем запах колбасы — голодную кошку. И теперь эти набобы будут обращаться с Майклом как с главой суверенной державы — на глазах у всего мира. После такого им просто духу не хватит захоботать мальчонку!
Санфорт выпроваживал из зала репортеров; вконец затурканный помощник главы протокола сильно смахивал сейчас на нервную воспитательницу детского садика, проводящую игру в «музыкальные стулья» — стульев тех было слишком мало, а детишек, извините, «персон», — слишком много. И с каждой минутой становилось больше. Судя по всему, Дуглас и не намеревался начать переговоры раньше одиннадцати, о чем знали все, кроме «марсианской делегации»; Джубала позвали раньше с единственной целью провести приватную предварительную беседу, от которой он отказался. Ну что ж, время зря не пропало.
Появился лидер Восточной коалиции. По собственному своему выбору мистер Кун не являлся главой делегации своей страны; строго говоря, для протокола он был всего лишь одним из ее рядовых членов, но Джубал ничуть не удивился, когда юный протокольный помощник забыл обо всем остальном и бросился усаживать главного политического противника Дугласа за стол переговоров, рядом с местом, отведенным для самого Генерального Секретаря. Это лишний раз подтверждало, что Дуглас — далеко не дурак.
Майкл вскочил, с восторгом приветствуя доктора Нельсона и капитана ван Тромпа; обрадовался и Джубал — теперь репортерам было что снимать, а то раньше парень сидел неподвижно, словно какой тебе истукан. Кроме того, возникший переполох предоставил хорошую; возможность разместить всех, как надо. Предусмотрительный доктор усадил Майкла прямо напротив Генерального секретаря — и справа от себя, чтобы иметь возможность до него дотрагиваться. В человеческих манерах и обычаях Майкл разбирался более чем смутно, а потому Джубал договорился с ним о системе незаметных сигналов вроде той, которую используют при работе с дрессированной лошадью, — «встань», «сядь», «поклонись», «пожми руку». С тем единственным отличием, что Майкл оказался значительно сообразительнее средней кобылы и усвоил все минут за пять.
— Доктор, — тронул Джубала за локоть Махмуд, — шкипер и врач — тоже братья по воде нашего брата; Валентайн Майкл хотел подтвердить это новым водным ритуалом, включающим всех нас сразу, но я сказал ему погодить. Вы согласны?
— Что? Конечно, конечно. Ну как же можно в такой толпе? — (Господи, да сколько же у этого Майка братьев?) — знаете, а может, поедете вы, все трое, с нами, когда эта бодяга закончится. Перекусим, поговорим спокойно.
— Сочту за честь. Я почти уверен, что и они не откажутся.
— Вот и прекрасно. Доктор Махмуд, вы не знаете, тут не могут появиться еще какие-нибудь братья нашего юного брата?
— Нет. Во всяком случае, из экипажа «Чемпиона». С ним побратались только мы трое. — Махмуд предпочел не задавать аналогичного вопроса, чтобы не показать, насколько расстроился он, обнаружив неожиданное изобилие новых родственников. — Я скажу Свену и Старику.
Заметив за столом переговоров папского нунция, Харшоу внутренне усмехнулся; если у этого дебила Ла Рю оставались какие-то сомнения в официальном характере встречи, теперь он может забыть о них окончательно.
Кто-то постучал Харшоу по плечу.
— Это тут, что ли, где-то был Человек с Марса?
— Да, — подтвердил Джубал.
— Я — Том Бун — это, значит, Сенатор, то есть Бун, — и у меня ему сообщение от Верховного епископа Дигби.
Джубал переключил свой мозг на высшую, предназначенную для чрезвычайных обстоятельств скорость.
— Сенатор, я — Джубал Харшоу, а это, — (сигналы Майклу «встань» и «пожми руку»), — мистер Смит. Майк, это — сенатор Бун.
— Как поживаете, сенатор Бун? Очень рад познакомиться, — четко, словно на выпускном экзамене школы изящных манер отрапортовал Майкл. Он уже усвоил, что «сенатор» совсем не обозначает «старик», как можно бы подумать, но все равно смотрел на сенатора с интересом. И решил, что как-то все это не огрокивается.
— Да вроде хорошо, спасибо, мистер Смит. Я ваше время не займу, а то тут вроде сейчас вся эта свистопляска начнется. Мистер Смит, Верховный епископ Дигби поручил мне передать персональное приглашение на службы, проводящиеся у алтаря Архангела Фостера.
— Извините?
Джубал решил, что пора вмешаться.
— Сенатор, как вам хорошо известно, Человек с Марса только начинает привыкать к Земле, многое — собственно, почти все — ему здесь в новинку. Но так уж вышло, что мистер Смит видел одну из ваших служб по телевизору.
— Две большие разницы.
— Я понимаю. Он очень заинтересовался и засыпал меня вопросами — на многие из которых я не мог ответить.
Бун окинул Джубала цепким, оценивающим взглядом.
— Так вы, значит, не из верных?
— Должен признаться, что нет.
— Приходите тоже. Для любого грешника есть надежда.
— Благодарю вас, обязательно приду (приду, милок, можешь не сомневаться! Неужели же я отпущу Майкла одного — в вашу-то мышеловку!)
— В это воскресенье — я так и скажу епископу Дигби.
— В это воскресенье — если получится, — уточнил Джубал. — А то вдруг мы окажемся в тюрьме.
— А что, — ухмыльнулся Бун, — такое ж может случиться всегда и с любым. Если что — свяжитесь со мной или с Верховным епископом — мы вас мигом вытащим. — Он оглядел зал. — Чего-то у них по стульям недобор. Все эти шишки на ровном месте, так они и то друг друга локтями пихают, а простому сенатору так и вообще нигде не приткнуться.
— Сенатор, вы окажете нам большую честь, присоединившись к нашей группе, — не задумываясь, предложил Харшоу.
— Что? Ну, спасибо, сэр, огромное. Я, конечно, со всей радостью — это ж вроде как на боксе в первом ряду, у самых канатов.
— Если только, — добавил Джубал, — вас не смущают возможные пересуды. Нам не хотелось бы поставить вас в неловкое положение.
— Да что вы, — не задумываясь, отмахнулся Бун. — Вообще-то, если между нами, молодой человек очень интересует епископа, прямо очень интересует.
— Прекрасно. А вон и свободный стул — рядом с капитаном ван Тромпом, вы случайно с ним не знакомы?
— Ван Тромп? Да конечно, старые друзья, отлично его знаю, видал его, когда команду награждали. — Сенатор Бун кивнул Смиту и пошел устраиваться.
Постепенно поток, вливавшийся в двери, превратился в тоненькую струйку и почти совсем иссяк. Склоки из-за стульев почти прекратились. Почти — но не совсем. Джубал некоторое время наблюдал за спором, разгоревшемся в середине зала, и чем больше наблюдал, тем больше заводился; это непристойство следовало прекратить. Но сначала нужно сказать пару слов Майклу — он, конечно, не поймет, что и почему, но пусть хоть знает намерения Джубала.
— Да, Джубал, хорошо.
— Спасибо, сынок.
Спорщиков было трое — тот самый протокольный помощник, глава уругвайской делегации и еще один человек, сердитый и явно обескураженный.
— …хорошо, — говорил уругваец, — усадите его, но тогда вы будете обязаны найти места для всех руководителей государств, а их тут человек восемьдесят, не меньше. Здесь территория Федерации, а потому ни одно из государств не должно иметь преимуществ перед остальными. Если будут делаться какие-то исключения…
— Сэр, — обратился Джубал к третьему человеку и выждал несколько секунд, чтобы спорящие обратили на него внимание. — Человек с Марса сочтет за большую честь, если вы сядете рядом с ним. Конечно, если у вас есть другие неотложные обязательства…
На лице человека появилась растерянность, но он тут же улыбнулся:
— Да нет, это было бы очень кстати.
Двое других начали было возражать, но Джубал повернулся к ним спиной.
— Поторопимся, сэр, у нас очень мало времени.
Он заметил, что в зал уже внесли нечто, смахивавшее на подставку для новогодней елки, и простыню с кровавым пятном сомнительной формы и происхождения — видимо, марсианский флаг. Майкл поджидал их стоя.
— Сэр, — сказал Джубал, — позвольте мне представить вам Валентайна Майкла Смита. Майкл — президент Соединенных Штатов!
Майк низко поклонился.
Времени, пока устанавливали импровизированный флаг, едва хватило, чтобы усадить президента по правую руку от Майкла. Загремела музыка, все встали, чей-то голос провозгласил:
— Генеральный секретарь!
20
Джубал подумывал, не остаться ли Майклу при появлении Дугласа сидеть, но быстро от этой мысли отказался. Попытка поставить Человека с Марса выше Генерального секретаря ни к чему хорошему не приведет, вполне достаточно подчеркнуть, что встреча происходит на равных. Поэтому он подал Майклу оговоренный сигнал, и тот встал вместе со всеми присутствующими. Огромные парадные двери распахнулись, и при первых аккордах «Мира во всем мире» в зал вошел Дуглас.
Как только он приблизился к своему креслу, Джубал подал очередной сигнал, в результате чего Майкл и Генеральный секретарь сели одновременно; выждав подобающую паузу, их примеру последовали и остальные.
Джубал замер в напряженном ожидании. Как там справился Ла Рю? Он ведь ничего не обещал…
По залу раскатился громовой набат — пролог темы «Бога войны», от которого неизменно вздрагивают даже слушатели, знающие «Симфонию девяти планет» и заранее ко всему готовые. Не спуская с Дугласа глаз (Дуглас отвечал ему тем же), Джубал мгновенно вскочил на ноги и застыл — ни дать ни взять новобранец по команде «смирно».
Дуглас тоже встал — без особой, правда, резвости, но и без промедления.
Вслед за ним поднялся и весь зал, кроме Майкла. Он не получил от Джубала никакого сигнала, не понимал происходящего и сидел, не испытывая ни малейшего смущения, очень довольный, что правильно и четко выполняет волю брата по воде.
Джубал придумал «государственные почести» прямо здесь, по мгновенному наитию, и сразу же возникла неожиданная проблема: если Ла Рю справится с заданием и «марсианский гимн» будет исполнен? Ответ зависел от того, какую роль будет играть он во всей этой комедии.
Музыка стихла. По сигналам Джубала Майкл встал, коротко кивнул и снова опустился в кресло — одновременно с Генеральным секретарем. На этот раз зал садился торопливо — всех ошарашило необычное, бьющее в глаза поведение Человека с Марса во время исполнения «гимна».
Джубал облегченно вздохнул; ну, слава Богу, пронесло. Однажды ему довелось быть свидетелем того, как некая представительница почти исчезнувшего с лица Земли племени монархов (правящая королева) принимала парад. Он обратил тогда внимание, что Ее Величество поклонилась после исполнения гимна — то есть восприняла почести как воздаваемые ее суверенной особе.
В то же время глава демократического государства встает при исполнении национального гимна наряду с любым гражданином своей державы — он не суверен.
Как уже отметил Джубал, либо одно, либо другое, но никак не все сразу. Либо Майкл — частное лицо, а тогда нечего и огород городить, либо в соответствии с ларкинским решением он — суверен весьма своеобразной нации, состоящей из одного человека.
Появись сейчас по близости Ла Рю, Джубал обязательно показал бы ему язык. Господи, да есть ли тут хоть один человек с чувством юмора? Есть, конечно, есть — вон какие веселые искорки пляшут в глазах папского нунция, еще немного — и расхохочется.
Первым, как и положено по протоколу, заговорил Дуглас:
— Мистер Смит, мы рады возможности приветствовать вас как гостя Федерации. От имени всех своих сограждан и от себя лично я хотел бы выразить глубочайшую надежду, что Земля станет для вас родным домом — в неменьшей степени, чем планета, где вы родились, наш сосед — нет, добавлю, добрый сосед — Марс.
Эта тягомотина продолжалась довольно долго; гладкие, обкатанные, как камешки на морском берегу, фразы, из которых ни коим образом нельзя было понять, кто же такой этот мистер Смит — суверен, марсианский турист или вообще гражданин Федерации, вернувшийся домой.
Джубал напряженно ждал хоть какого-нибудь знака, свидетельствующего, что с такими трудами составленное письмо дошло до адресата, но Дуглас так ни разу и не взглянул в его сторону. В конце концов Генеральный секретарь закруглился, он не сказал ровно ничего, зато сделал это с блеском.
— Ну, Майк, давай, — одними губами прошептал Джубал. И Смит начал свою речь. По-марсиански.
Через несколько секунд он прервался, торжественно произнес: «Господин Генеральный секретарь Федерации Свободных Наций планеты Земля…» и снова перешел на марсианский.
И снова на английский: «… мы благодарны за дружественный прием, оказанный нам сегодня. Мы прибыли сюда с приветствием всем народам Земли от Древнейших Марса…» — так это и продолжалось; марсианский текст — английский перевод, марсианский — английский…
Изящный все-таки штришок — эти самые «Древнейшие», внутренне ухмыльнулся Джубал, куда колоритнее, чем просто «Старики», и слава богу, что Майкл не стал ерепениться. А вот чередовать марсианскую речь с английским переводом придумала Джилл; Джубал с удовольствием признал, что такой простенький трюк сделал короткое вступительное обращение, не более содержательное, чем какая-нибудь предвыборная речь, ярким и впечатляющим, что твоя вагнеровская опера (и столь же малопонятным).
А Майклу — ему все равно, что по-английски нести эту чушь, что по-марсиански, что — и так, и так; для него же главное — доставлять своим братьям по воде удовольствие.
Легкое прикосновение к плечу и шепот: «От Генерального секретаря»; Джубал почувствовал в своей руке конверт, обернулся и увидел спину быстро удаляющегося Брэдли.
В конверте оказалась записка со всего одним словом: «Да» и подписью: «Дж. Э.Д.»; чернила, конечно же, зеленые, знаменитые на весь мир.
Подняв глаза, Джубал встретил выжидающий взгляд Дугласа и кивнул; Дуглас сразу же отвернулся. На чем, собственно, и закончились переговоры — оставалось только известить мир об их результатах.
Ну, слава Богу, вроде и Майкл заканчивает. Это ж какой насочинял я напыщенной белиберды, немного виновато подумал Джубал. Вон, чего он несет: «… взращивая, на благо обоих миров, нашу близость», «… в соответствии с природой и обычаями каждого из наших народов…»
В своем ответном слове Дуглас кратко, но очень тепло поблагодарил Человека с Марса.
И тогда встал Джубал.
— Господин Генеральный секретарь…
— Да, доктор Харшоу?
— Положение мистера Смита двойственно. Подобно отважным принцам из истории нашего великого племени, пересекавшим безжизненные пустыни и неизведанные морские просторы, чтобы нанести далекому царству визит доброй воли, он принес нам вести от Древнейших Марса. Но не следует забывать, что в то же самое время он — человек, более того — гражданин Федерации и Соединенных Штатов Америки. В этом своем качестве он имеет здесь и права, и обязанности, и самую разнообразную собственность. Самую разнообразную, — сокрушенно покачал головой Джубал, — это еще очень слабо сказано. В качестве доверенного лица мистера Смита, я долго пытался разобраться в его делах, но так и не сумел хотя бы составить достаточно точный список этой собственности — не говоря уж о том, чтобы решить, о чем стоит сообщать налоговому управлению, а о чем — не стоит.
Джубал замолк и некоторое время шумно, с хрипом и присвистом переводил дыхание.
— Я старый человек. Я могу не успеть завершить эту работу. Как вам хорошо известно, мой клиент полностью лишен делового опыта — в нашем, человеческом смысле. На Марсе вся жизнь организована совершенно иначе. В то же время он обладает огромными способностями, да и не мудрено — его родители были гениями, наследственность — она всегда скажется. Не возникает ни малейших сомнений, что через несколько лет он, при желании, легко обойдется без помощи старого, обессилевшего адвоката. Но это — через несколько лет, а его дела требуют руководства сегодня, сию минуту — ведь бизнес не может ждать.
— К тому же мистер Смит, увлеченный историей, искусством и обычаями второй своей родины, отнюдь не горит желанием зарываться в скучные проблемы акций, облигаций, патентного лицензирования — и я ничуть его за это не осуждаю. Мой клиент одарен природной мудростью, которая не перестает поражать меня — и непременно поражает любого, кто с ним знакомится. Когда я объяснил ему причины своего беспокойства, он посмотрел на меня ясным, спокойным взглядом и сказал: «Джубал, но это же так просто — давайте поговорим с мистером Дугласом».
Джубал секунду помолчал, а затем добавил немного озабоченно:
— Ну а все остальное, мистер Секретарь, не представляет особого интереса для общественности. Может быть, нам следовало бы поговорить один на один? И не злоупотреблять временем всех здесь собравшихся.
— Нет, мистер Харшоу, — покачал головой Дуглас — У меня не может быть тайн от народа. Хотя, — добавил он, — официальная часть встречи закончена, и все желающие могут уйти.
Желающих не нашлось.
— Ну хорошо, — вздохнул Джубал, — собственно говоря, все можно сказать одной фразой. Мистер Смит хотел бы видеть вас своим доверенным лицом, с передачей вам всех прав на ведение его дел.
Дуглас довольно убедительно изобразил полное изумление.
— Должен признаться, доктор, что мне несколько странно слышать такое предложение.
— Конечно, сэр, конечно. Я сразу указал мистеру Смиту, что ни один обитатель нашей планеты не загружен работой так, как вы, и что даже при самом искреннем желании вы не сможете уделить его делам достаточно времени. Боюсь, — улыбнулся Джубал, — эти слова не возымели никакого действия. Мой клиент все еще живет понятиями первой своей родины, а там, у них, чем больше ты занят — тем больше от тебя ожидается. «Спросим самого мистера Дугласа» — так сказал мистер Смит. И только поэтому я набрался смелости обратиться к вам с подобной просьбой. Конечно же, мы совсем не ожидаем мгновенного ответа — марсианам совершенно чужда торопливость, это одна из самых характерных их особенностей. Не любят они и излишних сложностей. Поэтому наше предложение не предусматривает никаких обязательств с вашей стороны, никакого аудирования, никакого дурацкого крючкотворства. Если вы соглашаетесь, мы даем вам письменную доверенность — вот, собственно, и все. Более того, мой клиент готов дать вам такую доверенность устно, прямо сейчас. Должен заметить, что это — еще одна характерная черта марсиан: если марсианин верит тебе — он верит тебе безгранично и безоговорочно. Да, кстати, просьба мистера Смита обращена совсем не к Генеральному секретарю, он просит об одолжении Джозефа Эджертона Дугласа, вас лично. Если вы отойдете от политической деятельности, в нашем соглашении не изменится ровно ничего. Оно ни коим образом не касается того человека, который сменит вас в должности. Мистер Смит доверяет вам, а не некой абстрактной личности, занимающей Восьмиугольный кабинет этого дворца.
Дуглас слегка поклонился.
— Я весьма польщен — и даже смущен подобной честью… вне зависимости от того, каким окажется окончательное решение.
— Если вы не сможете взять на себя этот труд, или не захотите, или возьмете, но откажетесь от него позднее, вне зависимости от того, каким образом и по каким причинам место доверенного лица мистера Смита окажется вакантным, у него есть вторая кандидатура — Бен Какстон. Встань, пожалуйста, Бен, пусть на тебя посмотрят. А если не только вы, но и Какстон не сможет или не захочет, следующим кандидатом будет… пожалуй, нам не стоит сейчас вдаваться в такие подробности, достаточно сказать, что у нас подготовлен список последовательных кандидатур. Да, так что же… — Глядя на доктора Харшоу, можно было и вправду поверить, что он утратил нить своей речи. — Я как-то отвык долго говорить стоя. Мириам, где та бумага, где мы все записали?
— Дай мне и все остальное, — добавил Джубал, получив листок. — Мириам передала ему толстую пачку бумаг.
— А вот это, сэр, памятная записка, составленная для вас — ну или для Какстона, буде вы откажетесь. М-м-м… сейчас посмотрю… да, управляющий имуществом сам определяет, во сколько оценить свой труд, но в размерах не меньших, чем… ну, это никого не касается, скажу только, что сумма весьма значительная. Управляющий обязан перечислять деньги на счет, служащий для покрытия текущих расходов владельца… э-э… да, я думал, возможно, вы пожелаете открыть этот счет в Шанхайском банке, а, скажем, Ллойдовский используете в качестве оперативного — ну или наоборот, чтобы полностью обезопасить свою репутацию. Но это так, предположения; мистер Смит и слышать не хочет о каких-либо жестких условиях — просто безоговорочная передача права распоряжения, которая может быть отменена в любой момент любой из сторон. Но я не буду вдаваться в подробности — здесь все написано.
Джубал близоруко прищурился и оглянулся.
— Э-э… Мириам, будь ласкова, сбегай на ту сторону и передай все это Генеральному секретарю. Да, еще остальные экземпляры… — он снова повернулся к Дугласу. — Их я тоже здесь оставлю. Может, вы раздадите их присутствующим… а может, вам самим зачем-нибудь понадобятся. Чуть не забыл — один экземпляр я все-таки оставлю, для мистера Какстона — возьми, Бен.
Джубал поднял глаза от бумаг и озабоченно огляделся по сторонам.
— Ну, это, пожалуй, и все, господин Секретарь. Вы ничего нам не хотите сказать?
— Одну секунду. Мистер Смит?
— Да, мистер Дуглас?
— Вы согласны со всем этим? Вы действительно хотите, чтобы я сделал все, что сказано в этих бумагах? Именно вы, а не кто-нибудь другой.
Джубал затаил дыхание и боялся взглянуть на своего «клиента». Майка заранее готовили к чему-нибудь подобному, но ведь нельзя же было предсказать ни того, в какую конкретно форму будет облечен вопрос, ни того, куда заведет Майкла дурацкая эта привычка все понимать буквально.
— Да, мистер Дуглас, — разнесся по залу — и по всей планете — ясный, отчетливый голос.
— Вы хотите, чтобы я принял на себя управление вашим имуществом?
— Пожалуйста, мистер Дуглас. Это будет добродетельность. Я буду вам благодарен.
— Да, — задумчиво сморгнул Дуглас — Яснее, пожалуй, некуда. Доктор, я повременю с ответом, но вы получите его в самом ближайшем будущем.
— Благодарю вас, сэр. И от своего клиента, и от себя лично.
Дуглас начал вставать, но тут раздался голос Куна.
— Минуточку! А как же с ларкинским решением?
— Да, да, конечно, — мгновенно откликнулся Джубал. — Ларкинское решение. О нем говорят уйму самой безответственной чуши. Так что же насчет ларкинского решения, мистер Кун?
— Это я хочу задать вопрос. Вам. Или вашему… ну, скажем, клиенту. Или Генеральному секретарю.
— Позвольте мне, господин Секретарь, — негромко сказал Джубал.
— Пожалуйста.
— Прекрасно. — Джубал неспешно извлек носовой платок и прочистил нос, громко и продолжительно, со звуком, напоминавшим минорный аккорд в контроктаве. Затем он посмотрел на Куна в упор и торжественно произнес:
— Многоуважаемый член Совета, я обращаюсь к вам и только к вам, ибо прекрасно понимаю, что нет никакой необходимости объяснять все это правительству в лице Генерального секретаря. Давным-давно, когда я был еще маленьким мальчиком, мы, на пару с еще одним таким же мальчиком, организовали клуб. А у каждого клуба должны быть клубные правила. Первое правило — принятое нами единогласно — состояло в том, что впредь каждый из нас будет называть свою маму «квочка». Глупость, конечно, неимоверная — но ведь мы были еще так молоды… Мистер Кун, вы, вероятно, догадываетесь, к чему это привело?
— Доктор Харшоу, я не намерен играть в загадки.
— Я действовал в строгом соответствии с нашим «квочковым решением» — но только один раз. Этого раза хватило за глаза и за уши, так что второй и последний член клуба даже и не рискнул повторить мою прискорбную ошибку. Меня отхлестали розгой по мягкому месту — что и покончило с «квочкинским решением».
Джубал сделал паузу и откашлялся.
— Зная, что этот несуществующий вопрос почти неизбежно будет поднят, я попытался объяснить своему клиенту суть ларкинского решения. Он долго не мог поверить, что находятся люди, верящие в применимость этой юридической фикции к Марсу. Марс — не Луна, на нем обитает древнее и мудрое племя — несравненно более древнее, чем ваше, сэр, и — вполне возможно — более мудрое. Поняв, наконец, что я говорю вполне серьезно, мистер Смит отнесся к ситуации с юмором. Да, сэр, со снисходительным юмором — и не более того. Один — всего лишь один — раз я недооценил способность своей матери подобающим образом воздать за наглость. Урок обошелся мне сравнительно дешево. А вот урок планетарного масштаба… Земля просто не может себе такого позволить. Прежде чем раздавать не принадлежащие нам земли, стоило бы выяснить — и выяснить получше, — какого рода розги висят в марсианской кухне.
Но Кун все еще пребывал в сомнении.
— Доктор Харшоу, но если ларкинское решение — не более чем мальчишеская глупость… в таком случае объясните мне, пожалуйста, почему мистеру Смиту были оказаны государственные почести?
Джубал равнодушно пожал плечами.
— Почести оказывало правительство, вот у него и спрашивайте, а не у меня. Могу только сказать, как воспринял эти почести лично я. Как элементарную вежливость по отношению к Древнейшим Марса.
— Извините?
— Мистер Кун, эти почести были отзвуком ларкинского решения. В некотором, выходящим за рамки всего, известного человечеству, смысле, мистер Смит и есть планета Марс.
— Объясните, пожалуйста, — холодно бросил Кун.
— Вернее сказать, не Марс, а все его население. В лице Смита нас посетили Древнейшие Марса. Почести, оказываемые ему, это почести им, равно как и любой, причиненный ему вред, равносилен вреду, причиненному им. Это верно в самом буквальном — и в то же время чуждом человеческому опыту — смысле. С нашей стороны было весьма благоразумно оказать почести своим соседям, но это благоразумие никак не связано с ларкинским решением. Ни один человек, обладающий чувством ответственности, никогда не заявлял, что ларкинский прецедент применим к обитаемым планетам и — осмелюсь предположить — никогда такого не заявит.
Джубал взглянул на потолок, словно взывая к небесам о помощи.
— Могу вас заверить, мистер Кун, что древние правители Марса прекрасно видят, как принимаем мы их посланца. Почести, оказанные — через мистера Смита — им, являются прекрасным символом. Я уверен, что сегодня правительство нашей планеты наглядно продемонстрировало свою мудрость. И если вы не понимаете этого сейчас, то обязательно поймете в будущем.
— Если вы, доктор, хотели меня напугать, — холодно пожал плечами Кун, — вы ничуть не преуспели.
— А я и не надеялся. Но, к величайшему счастью этой планеты, ваше мнение не является решающим.
Джубал повернулся к Дугласу.
— Господин Секретарь, я давно отвык от долгих появлений на люди… и очень устал. Не могли бы мы прерваться? А вы тем временем обдумаете свое решение…
21
Собрание объявили закрытым. Намерению Джубала увести свою команду побыстрее помешали американский президент и сенатор Бун, успевшие уже понять, как полезно показаться всему миру в обществе Человека с Марса. Со всех углов зала угрожающе надвигались и другие, не менее сообразительные политиканы.
— Господин президент, сенатор, — торопливо заговорил Джубал. — Нам нужно уходить, и поскорее. Вы бы не отказались пообедать с нами?
Он справедливо рассудил, что гораздо проще справиться с двумя, прости, Господи, «персонами» в спокойной обстановке, чем с двумя десятками таковых — на людях, да и вообще, пора уводить Майкла от греха подальше.
К счастью, и тот и другой оказались заняты. Внутренне содрогаясь, Джубал клятвенно пообещал, что Майк посетит не только непристойный спектакль, именуемый фостеритами «богослужение», но еще и Белый Дом; ладно, в крайнем случае мальчонка прикинется больным.
— Девицы, строй-ся!
Майкла отконвоировали на крышу; впереди шествовала Энн — рослая, сверкающая нордической красотой и особенно импозантная в своей мантии, она с легкостью разрезала толпу, прикрывали же отход Джубал, Бен, капитан ван Тромп, Махмуд и доктор Нельсон. Ларри ждал в машине; через несколько минут они высадились на крышу «Нью Мэйфлауэра». Мгновенно налетели репортеры, но девушки без промедления отвели Майкла в снятый Дюком номер. Все они явно наслаждались новой ролью, особенно Мириам и Доркас, напоминавшие сейчас кошек, охраняющих свое потомство. Некий репортер, приблизившийся к боевому порядку на расстояние трех футов, поплатился за свою неосторожность ступней, чуть не насквозь пронзенной каблуком одной из воительниц.
Коридор патрулировали солдаты СС, а у дверей номера дежурил их офицер.
Готовый было взъяриться, Джубал тут же успокоился — ничего страшного, просто Дуглас выполняет договоренность. В том самом достопамятном письме содержалось, кроме всего прочего, просьба защитить Майкла от назойливых посетителей, чтобы несчастный парень мог вести более-менее нормальную жизнь.
— Джилл, — предостерегающе крикнул Джубал, — присмотри за Майком! Тут все о'кей.
— Слушаюсь, начальник.
Стоявший у двери офицер отдал честь. Какое-то у него лицо знакомое…
— Вот это да! Привет, майор. Ну как там, много дверей за последнее время повышибали?
Майор Блох побагровел, но смолчал. Интересно, подумал Джубал, его сюда в наказание назначили, или как? Внутри их ждал Дюк.
— Присаживайтесь, джентльмены, — радушно предложил Джубал. — А ты, Дюк, все сделал, как надо?
— За эти три часа, — пожал плечами Дюк, — никто сюда никаких клопов не подкидывал. Но ты же понимаешь, начальник, что в любой такой ночлежке они могут быть установлены заранее, и тогда их ни одна собака не найдет.
— Да, конечно, только я не про это. Я насчет наших припасов. Помираю с голоду, в горле пересохло, а к тому же у нас гости.
— А, ты про это. Все в кладовой; разгружали и носили под личным моим присмотром. Не веришь ты людям, начальник.
— И тебе не советую — если хочешь дожить до моих лет.
— А если не хочу?
— Дело ваше. В целом я провел это время довольно весело. Девочки, шевелитесь. Притащившая мне налитый стакан пропустит одно «к ноге». Но сперва, конечно же, гостям. Да вы садитесь, джентльмены, садитесь. Ты, Свен, что употребляешь? Аквавит? Ларри, сгоняй по-быстрому и купи пару бутылок. И джин «Болс», для капитана.
— Не суетись, Джубал, — вмешался Нельсон. — Я вполне обойдусь скотчем.
— И я, — поддержал его ван Тромп.
— Этого добра у нас — хоть залейся. Доктор Махмуд! Если вам нельзя, так у девиц наверняка есть и что-нибудь без градусов.
На лице Махмуда появилось выражение глубочайшей скорби.
— Не нужно соблазнять меня крепкими напитками.
— Нет, позвольте. — Джубал окинул его внимательным взглядом. — Сын мой, ты явно испытываешь последствия сильного стресса. За неимением мепробамата я вынужден прописать тебе две унции девяностошестиградусного этанола, при необходимости — повторить. Добавить чего-нибудь для запаха?
— Спасибо, доктор, — улыбнулся Махмуд, — только я уж лучше что-нибудь попроще и попривычнее. Скажем, джин и воду, только не смешивая. Или водку. Или все что угодно.
— Или медицинский спирт, — добавил Нельсон. — Ты, Джубал, его не слушай. Вонючка пьет все подряд, а потом горько кается.
— Конечно, каюсь, — горячо откликнулся Махмуд. — Ведь это — грех.
— А ты, Свен, не подначивай, — повернулся к Нельсону Джубал. — Если согрешить, а потом раскаяться Вонючке в кайф — это его личное дело. О вкусах не спорят. А вот как ты, Вонючка, насчет еды? А то у Энн там была ветчина, не исключено, что есть и еще какие-нибудь нечистые продукты. Если хочешь, я проверю.
— Не бойся, Джубал, — покачал головой Махмуд, — я не традиционалист. Это очень древнее предписание, приспособленное к нуждам того времени. Времена меняются.
— Да. — Джубал неожиданно помрачнел. — Вот только к лучшему ли? Да ладно, прошли те времена — пройдут и эти. Так что питайся, брат мой, чем хочешь — Господь поймет и простит.
— Спасибо. Только я обычно не ем в середине дня.
— Лучше поешь, этанол — штука серьезная. Кроме того, хотя эти мокрохвостки, мои секретарши, и не очень сильны в правописании, но готовят они превосходно.
На пороге появилась Мириам с полным подносом.
— Начальник, — вмешалась она, — а нельзя ли в письменной форме?
— Чего? — негодующе возопил Джубал. — Подслушивала? Останешься после уроков и тысячу раз напишешь «Я никогда не буду развешивать уши на чужие разговоры».
— Будет сделано, начальник. Это для вас, капитан… для вас, доктор Нельсон… и для вас, доктор Махмуд. Вода отдельно, так вы, кажется, просили?
— Да, Мириам. Спасибо.
— Обычное для забегаловки Харшоу обслуживание — кое-как, но зато быстро. А это — тебе, начальник.
— Да ты же разбавила!
— Объясняйся с Энн. Она говорит, что ты слишком устал.
— Теперь вы видите, джентльмены, — страдальческим голосом возгласил Джубал, — что мне приходится терпеть. И какой только идиот придумал это идиотское равноправие. Мириам, это тоже тысячу раз, на санскрите.
— Будет сделано, начальник. — Она потрепала его по макушке. — Давай ругайся, сегодня ты заслужил такое право. Мы тобой гордимся!
— На кухню, женщина! У всех есть выпить? И где Бен?
— У всех, и у Бена тоже. Он звонит к себе в газету.
— Прекрасно. Теперь можешь бесшумно удалиться — и пришли сюда Майка. Джентльмены! Me ке алоха пауоле! — Джубал отпил из стакана, следом за ним — и все остальные.
— Майк помогает по кухне. Когда он вырастет — станет дворецким.
— А ты что, еще здесь? Все равно, гони его сюда. К доктору Нельсону на осмотр.
— Да я совсем с этим не спешу, — отмахнулся Нельсон. — Джубал, у тебя отличное виски, но что это был за тост?
— Дико извиняюсь, это я по-полинезийски. «Пусть наша дружба будет вечной». Ну в самый раз для ритуала воды. Кстати о воде. Ларри и Дюк — тоже братья Майка, но вы, джентльмены, не беспокойтесь. Готовить эти ребята абсолютно не способны, но зато они всегда тебя прикроют; с ними за спиной можно смело лезть в любой темный переулок.
— Если ты, Джубал, за них ручаешься, — заверил его ван Тромп, — значит, все тип-топ. Допустим их на наше высокое собрание, а потом выставим у двери часового. Но сперва выпьем за девушек. Свен, как там был у тебя этот тост за flickas?
— Тот, который за всех хорошеньких девушек сразу? Выпьем, лучше, за четверых наличных. Skaal!
— Слушай, Джубал, — поинтересовался Нельсон, когда они выпили за своих женского пола братьев по воде, — и где это ты их таких находишь?
— Выращиваю в собственном подвале. А потом, только успеешь такую вот красотку мал-мала вышколить, как появляется какой-нибудь прощелыга и женится на ней. Гиблое дело.
— Это как же ты, наверное, страдаешь, — посочувствовал Нельсон.
— Да, я страдаю. Надеюсь, все вы, джентльмены, связаны узами брака?
Надежда эта оправдалась только на две трети — Махмуд женат не был.
— А не будете ли вы любезны развоплотиться? — мрачно посмотрел на него Джубал. — Только чуть попозже, после обеда — на пустой желудок как-то неловко.
— Не бойтесь, я убежденный холостяк.
— Все так говорят! Я же видел, как Доркас строила тебе глазки, а ты уж прямо мурлыкал от удовольствия.
— Ерунда это все, я абсолютно безопасен.
Махмуд думал было сообщить Джубалу, что никогда в жизни не женится на иноверке, но решил, что иноверец может обидеться.
— Только ты, Джубал, никогда не говори такого Майку. Он ведь не грокнет, что это шутка, и куда ты денешь потом труп? Я, конечно, не совсем уверен, что Майк может себя умереть, но стараться он будет, это уж точно.
— А вот я не сомневаюсь, что может, — уверенно сказал Нельсон. — Доктор, то есть Джубал, ты не заметил в метаболизме Майка некоторых странностей?
— Ну, я бы даже сказал по-другому. Я не заметил в его метаболизме ничего, кроме сплошных странностей.
— Вот именно.
— А ты, — повернулся Джубал к Махмуду, — не бойся. Я никогда не предложу Майку самоубиться — ведь я грокаю, что он не грокает шуток. А вот я, — расстроенно добавил он, — не грокаю «гроканье». Вонючка, вот ты же умеешь по-марсиански.
— Немного.
— Да ты же бегло говоришь, я же сам слышал. А вот ты — ты грокаешь «гроканье»?
Махмуд чуть задумался.
— Нет. «Грок» — самое важное слово этого языка, и я стараюсь его понять. И совсем не уверен, что добьюсь успеха, даже после многолетней работы. Чтобы огрокать слово «грок», нужно думать по-марсиански. Ты заметил, наверное, какой у Майка странный подход к некоторым вопросам.
— Еще бы не заметил! У меня голова идет кругом!
— У меня тоже.
— А вот и еда, — возвестил Джубал. — Обед — и почти в правильное время. Девочки, поставьте все так, чтобы можно было дотянуться, а затем храните почтительное молчание. Продолжайте, доктор. Или при Майке вы не хотите?
— Да нет, что вы. — Махмуд сказал что-то по-марсиански; Майкл ослепительно улыбнулся, что-то ответил и тут же принялся за еду — с обычным для себя бесстрастным выражением лица.
— Я сказал ему о своих попытках, а он ответил, что я буду говорить верно, причем говорил он не предположительно, а как о чем-то неизбежном, как о свершившемся факте. Надеюсь, если у меня ничего не получится, он заметит это и скажет. Да только вряд ли. Ведь Майк думает по-марсиански, а значит — воспринимает мир иначе, чем мы. У него другая схема мира, вы меня понимаете?
— Грокаю, — кивнул Джубал. — Язык уже сам по себе определяет структуру основных понятий человека.
— Да, но только… послушайте, доктор, вы говорите по-арабски?
— Что? Да так, самую малость, — признался Джубал. — Поднабрался немного в Северной Африке, я там служил военным врачом. Иногда читаю — все-таки слова Пророка лучше воспринимаются в оригинале.
— Очень правильно. Коран перевести нельзя — меняется «схема мира», и ничего с этим не сделаешь, как ни бейся. В таком случае вам понятно, насколько трудным для меня оказался английский. И не только потому, что в моем родном языке более простая система флексий, — менялась сама схема мира. Английский — самый богатый из земных языков; его разнообразие, тонкость и иррациональная идиоматическая сложность позволяют сказать то, что невыразимо ни на одном другом языке. Все это чуть не свело меня с ума, и свело бы — не научись я думать по-английски. И сразу на первую, с детства привычную схему мира наложилась новая, возможно, лучшая и совершенно наверняка — более подробная.
— И все равно есть вещи, которые можно сказать по-арабски, а по-английски — нельзя.
— Да, — кивнул Джубал. — Потому-то я и читаю.
— Правильно делаешь. Но марсианский язык настолько сложнее английского и настолько отличается от него в абстрагировании картины мира, что рядом с ним английский и арабский можно смело считать одним и тем же языком. Англичанин может научиться думать по-арабски, араб — по-английски, но я совсем не уверен, что мы когда-нибудь сумеем думать по-марсиански (Майк — совсем особый случай). Само собой, мы можем выучить «пиджин-марсианский» — именно на таком жаргоне я и говорю.
— Возьмите, например, слово «грок». Его буквальное значение, восходящее, как я думаю, ко временам зарождения марсианской культуры и проливающее свет на всю их картину мира, предельно просто. «Грок» — это «пить».
— Да? — поразился Джубал. — А вот Майк никогда не говорит «грокать», если речь идет о питье. Он…
— Секундочку. — Махмуд повернулся к Майклу и сказал что-то по-марсиански.
На лице Майка появилось легкое удивление.
— «Грок» это «пить».
— Но не думайте, что все так просто, — продолжил Махмуд. — Я могу назвать сейчас сотню других английских слов, и Майк согласится с каждым из них. Причем это будут слова, обозначающие совершенно различные — в нашем представлении — понятия, и даже не просто различные, а противоположные. «Грок» охватывает все эти понятия, вместе взятые. «Грок» обозначает и «любовь», и «страх», и «ненависть» — ненависть настоящую. В марсианской структуре мира невозможно ненавидеть нечто смутное и неопределенное; прежде чем ненавидеть, необходимо огрокать предмет своей ненависти, понять его с такой полнотой, что ты сольешься с ним, а он — с тобой. И только тогда ты можешь ненавидеть, фактически — самого себя. Но отсюда с неизбежностью следует, что ты и возлюбил этот предмет, и воздал хвалу, и возрадовался, что он такой, какой он есть. И возненавидел его. Я сильно подозреваю, что рядом с марсианской ненавистью любое, даже самое черное и зловещее земное чувство — не более чем легкая неприязнь.
Лицо Махмуда перекосилось.
— «Грок» означает «полностью идентифицироваться». Наше выражение «мне от этого больнее, чем тебе» имеет вполне определенный марсианский привкус. Похоже, марсиане инстинктивно знают истину, которой — с превеликим трудом и не сразу — научила нас современная физика: в процессе наблюдения наблюдатель взаимодействует с наблюдаемым. «Грок» — это понимать настолько полно, что наблюдатель становится частью наблюдаемого, сливается, смешивается, теряет свою индивидуальность в совместном переживании. Это слово обозначает почти все, что мы знаем как религию, философию и науку, и в то же время оно значит для нас не больше, чем цвет для слепого. — Он немного помолчал. — Джубал, если бы я порубил тебя на куски и сварил супчик, ты и супчик, и все, что я бухнул в кастрюлю на приправу, все бы вы огрокались, а если бы я съел эту тошниловку, то мы бы огрокались все вместе, и ничто не было бы утрачено и не имело бы никакого значения — кто из нас кого съел.
— Для меня — имело бы! — твердо возразил Джубал.
— Ты не марсианин.
Махмуд снова поговорил с Майком по-марсиански.
— Да, — кивнул Майкл. — Ты говорил правильно, брат мой доктор Махмуд. Я говорил то же самое. Ты еси Бог.
— Вот видите? — в отчаянии пожал плечами Махмуд. — Абсолютная безнадежность. Ничего я от него не добился, кроме этого вот богохульства. Мы не умеем думать по-марсиански. И не будем уметь. Не можем.
— Ты еси Бог, — спокойно, словно соглашаясь со словами Махмуда, повторил Майкл. — Бог грокает.
— Давайте о чем-нибудь другом. Джубал, это, конечно, наглость с моей стороны, но не найдется ли у братства еще бутылки джина?
— Сейчас принесу! — живо откликнулась Доркас.
То ли благодаря нелюбви Джубала ко всем и всяческим церемониям, то ли благодаря тому факту, что все гости принадлежали к одной с ним породе — образованные, известные в мире люди, которым совершенно ни к чему выпячивать себя на первый план, — как бы там ни было, впервые собравшаяся компания чувствовала себя легко и раскованно, словно на семейных посиделках. Даже доктор Махмуд, вечно настороженный в обществе людей, не разделяющих единственную истинную веру и не подчиняющихся воле Бога всеблагого и милосердного, позволил себе расслабиться. Молодец все-таки Джубал, что читает Писание пророка… да и женщины у него, если разобраться, далеко не костлявые, хоть сперва и показалось… Вот, скажем, темненькая… нет, такие мысли нужно выкинуть из головы, решительно и сразу. Я здесь гость.
Ему очень нравилось, что эти женщины не трещат без умолку, не встревают в серьезную мужскую беседу, но зато приветливы и гостеприимны и очень расторопны. Вот только возмутительное, лишенное всякого почтения отношение Мириам к хозяину дома… да ведь и это — вполне невинная вольность; в семейном кругу, когда все вокруг свои, кошкам и любимым детям позволяется очень многое…
Джубал объяснил, чем именно они сейчас заняты: просто сидят и ждут известий от Генерального секретаря.
— И если все путем, долго ждать не придется. Останься мы во дворце, у Дугласа появилось бы искушение поторговаться. А здесь нам проще — пошлем его подальше, и всех делов.
— Торговаться? — переспросил ван Тромп. — Ты же и так отдал ему все, что только можно.
— Далеко не все. Дуглас предпочел бы получить власть над имуществом Майка раз и навсегда… а не вот так, в зависимости от хорошего поведения с постоянной угрозой передачи этой власти человеку, которого он ненавидит, а именно — вон тому мерзавцу с невинной улыбкой, брату нашему Бену. Кстати сказать, найдутся и другие покупатели. Вот, к примеру, этот невозмутимый истукан Кун. Я же его в зале буквально измордовал, он меня теперь с… со всем чем угодно сожрать готов. И тем не менее прибежит как миленький, если, конечно, сумеет придумать какие-нибудь соблазнительные для нас условия. А здесь его к нам не пустят. Кун — одна из главных причин, почему мы едим и пьем только свое.
— Неужели и вправду есть основания для беспокойства? — удивился Нельсон. — А я-то было решил, что ты — шибко большой гурман, не доверяющий незнакомым поварам. Чтобы в такой приличной гостинице — и отравили? Не верится как-то.
— Свен, — горестно покачал головой Джубал, — никто не собирается отравлять тебя. И все равно твоя супруга может остаться вдовой — по той лишь причине, что тебе вздумалось разделить трапезу с Майком.
— Ты что, правда так думаешь?
— Свен, ты можешь заказать сюда из буфета все, что твоей душе угодно. Но я и сам ни к чему не притронусь, и Майку не позволю. Они знают, где мы находимся, и понимают, что действовать нужно как можно скорее — уже через пару часов будет поздно. Потому я обязан исходить из предположения, что каждый здешний официант подкуплен Куном… а может — и еще двумя-тремя подобными деятелями. Сейчас моя главная забота — сохранить этого парнишку в живых, хотя бы до того момента, когда будет обезврежена олицетворяемая им власть.
Джубал нахмурился.
— Вот ты подумай о пауке «черная вдова». Маленькая, робкая тварь, полезная и симпатичная: спинка блестит, как лакированная, да еще узор вроде песочных часов, одним словом — прелесть. Но только, к величайшему своему несчастью, тварь эта имеет силу, непомерно большую для крохотного своего тельца. Вот ее и давит каждый встречный-поперечный.
— Черной вдове некуда деться от своего яда.
— Ровно в том же положении и Майк. Правда, он не такой симпатичный, как эта арахнида…
— Да у тебя совесть-то есть? — возмутилась Доркас — Ну как можно говорить такие гадости? К тому же это неправда.
— Дитя мое, я сужу здраво, а тебе мешает твой гормональный баланс. Как бы то ни было, красивый он или не очень, но Майк не может избавиться от своих денег, а потому постоянно находится в опасности. И я не только о Куне. Верховный суд совсем не столь «аполитичен», как можно бы подумать… Они-то, конечно, не станут его убивать, а только упекут за решетку — что, на мой взгляд, еще хуже. А сколько еще заинтересованных личностей — и чиновников, и законодателей, и так себе, частных граждан? И все думают сейчас об одном — как отразится на их судьбе присутствие Майка на похоронах в роли виновника торжества. Я…
— Начальник, тебя к телефону.
— Энн, ты что, родом из Порлока?
— Нет, из Далласа.
— Я не подойду.
— Она представилась как Бекки.
— Так что же ты сразу не сказала?
Джубал бросился в соседнюю комнату; с экрана улыбалось знакомое лицо мадам Везант.
— Бекки! Как хорошо, что ты позвонила!
— Привет, док. Ну, посмотрела я цирк, который ты устроил.
— И как, я хорошо смотрелся?
— В жизни не видела, чтобы так красиво обували лохов, это ж любому ярмарочному зазывале на зависть.
— Высокая похвала, Бекки. — Джубал на мгновение задумался. — Но ведь всю подставку организовала ты, я только снял навар — и густой навар. Так что, говори — сколько с меня?
Мадам Везант нахмурилась.
— Ты обижаешь меня в самых лучших чувствах.
— Бекки! Кричать «браво» и хлопать в ладоши — тоже дело очень хорошее, только лучше хлопать кучей зеленых, ядреных, узких и хрустких бумажек. К тому же я запишу все на Человека с Марса, а уж он-то как-нибудь не обеднеет. Так что все хрусты с него, а с меня, — ухмыльнулся Джубал, — только один хруст — в костях, когда я тебя облапаю.
— Да уж, — ухмыльнулась Бекки, — помню я, как ты напевал, что профессору все лучше и лучше, что он совсем скоро поправится, а сам все оглаживал и оглаживал меня по заднице. Хорошо у тебя, кстати, получалось.
— Не может быть, чтобы я так грубо нарушал профессиональную этику.
— Сам будто не помнишь. И оглаживал далеко не по-отечески.
— Ну, не знаю. Возможно, это была необходимая лечебная процедура. Вообще-то, я с этим делом — с поглаживанием по всяким местам — давно завязал, но для тебя сделаю исключение.
— Еще бы ты не сделал — я бы тебе такое сделала!
— Ты лучше сделай не такое, а другое — прикинь свой гонорар. Главное — нолики не забудь.
— Знаешь, док, снять навар — или по культурному гонорар — можно сотней разных способов. Ты следил сегодня за биржей?
— Нет, и не надо мне ничего рассказывать. Лучше заезжай сюда. Выпьем.
— М-м-м… соблазнительно, но не выйдет. Я обещала, ну, скажем, довольно важному клиенту, что буду все время в досягаемости.
— Ясненько. Как ты думаешь, Бекки, а вдруг звезды покажут, что это дело завершится к полному всеобщему удовлетворению, если все бумаги будут подписаны прямо сегодня? Ну, скажем, сразу после закрытия биржи.
Мадам Везант немного задумалась.
— Я у них спрошу.
— Обязательно спроси. И обязательно заезжай к нам. Мальчонка тебе понравится; он, конечно, странненький, что твоя семидолларовая бумажка, но все равно — прелесть.
— М-м… постараюсь. Спасибо, док.
Вернувшись в гостиную, Джубал не обнаружил там Майкла — Нельсон утащил его в спальню обследовать.
— Доктор. — На лице корабельного врача было полное недоумение. — Я же видел этого пациента какие-нибудь десять дней тому назад. Откуда у него такие мускулы?
— А ты что, не знаешь? Вырезал купон из журнала «Стояком: только для Настоящих мужчин» и отправил. Ну, знаешь, эта реклама того, как любой девяностофунтовый хлюпик может…
— Джубал, перестань.
— А чего ты его не спросишь?
Нельсон спросил.
— Я их надумал, — объяснил Майкл.
— Вот это точно, подтвердил Джубал. — Он их «надумал». Неделю назад он был в кошмарном виде — бледный, тощий, как хворостинка, вялый. Словно всю жизнь просидел в подземелье — да так оно, наверное, и было. Я велел ему поднабраться сил, что он и сделал.
— Это каким же образом? — с сомнением спросил Нельсон. — Зарядка и упражнения?
— Плавал и довольно много.
— Несколько дней бултыхания в бассейне — и он выглядит так, словно несколько лет ворочал железо! — Нельсон сосредоточенно нахмурился. — Я знаю, что Майк умеет управлять любой своей мышцей, даже теми из них, которые у нормального человека функционируют непроизвольно. Такая способность встречается, хотя и редко. Но в данном случае приходится предположить, что…
— Доктор, — ласково посоветовал Джубал, — а почему бы вам не признать, что ни хрена вы тут не грокаете?
— И то верно, — вздохнул Нельсон. — Одевайся, Майкл.
А ведь гости все еще не знали подробностей.
— С деньгами я поступил просто, — начал Джубал. — Нужно было их связать, причем таким образом, чтобы драка не началась ни при каких мыслимых условиях, даже после смерти Майка. При таком прискорбном повороте событий в действие вступает пункт соглашения, отбирающий у Дугласа контроль над капиталом. Но Кун и прочие уверены в обратном — в том, что смерть нашего брата по воде закрепляет этот контроль навечно. Почему уверены? Они получили информацию, поступившую из очень надежного источника, сиречь — от меня. Будь я волшебником, так попросту отнял бы у него все, до последнего гроша. Эти…
— Но почему? — удивленно перебил его капитан.
— А вот ты, шкипер, — повернулся Харшоу, — ты мог бы назвать себя состоятельным человеком? Я имею в виду — по-настоящему богатым.
— Я?! — фыркнул ван Тромп. — Жалование, в перспективе — пенсия, заложенный-перезаложенный дом и две дочки в колледже. Хорошо бы стать богатым — только как?
— Ничего хорошего. Тебе бы не понравилось.
— Вы только его послушайте! Да если бы у тебя самого две девицы на горбу сидели…
— Я поднял на ноги четырех — и залез в долги по самые уши. Одна из них стала большой знаменитостью — только она теперь не Харшоу, взяла фамилию мужа. По той, единственно, причине, что папаша у нее — старый безобразник, а не уютный зеленый бугорок, на который можно раз в год возложить анютины глазки. Остальных образование не испортило, поздравят с днем рождения — и снова забудут. Я распространяюсь о своем потомстве только затем, чтобы показать — отцу почти никогда не хватает его доходов. А почему ты не уйдешь в какую-нибудь фирму? За одно только имя они заплатят тебе в несколько раз больше теперешнего. Неужели никто не предлагал?
— Это совершенно неважно, предлагали или нет, — чопорно кивнул ван Тромп. — Я — профессионал.
— В смысле, что никакие вонючие деньги не разлучат тебя с космическим кораблем?
— Деньги бы тоже не помешали.
— От малых денег мало толку. Дочери могут растранжирить ровно десять процентов того, что зарабатывает рядовой папаша. Закон природы, именуемый отныне «Законом Харшоу». Но настоящее богатство — когда для одного только поиска дырок в налоговом законодательстве требуется содержать целую армию жуликов, — такое богатство приковало бы тебя к земле столь же верно, как и отставка.
— Ерунда! Вложи все в государственные бумаги, а потом стриги себе купоны.
— Человек, способный разбогатеть, так никогда не сделает. Получить большие деньги совсем не сложно — всего-то и требуется, что положить на это дело всю свою жизнь. И работать, работать, работать, работать преданно и неустанно. Не в твоем это стиле, капитан. Ты совсем не хочешь зарабатывать деньги — ты хочешь их тратить.
— Совершенно верно, сэр! Вот я и не понимаю, чего это ты решил отнять у Майка его богатство.
— Чего? А вот того. Большое богатство — настоящая чума, разве что делать деньги — единственная твоя страсть и ты балдеешь от самого процесса. Да и тогда остаются серьезные заморочки.
— Знаешь, Джубал, на кого ты сейчас похож? На евнуха, рассуждающего о преимуществах безбрачия.
— Возможно, — согласился Джубал. — Способность человека объяснять свои недостатки и достоинства поистине безгранична, и я здесь совсем не исключение. Подобно вам, сэр, я интересуюсь деньгами исключительно в смысле их потратить, а потому — опять же подобно вам — никогда не разбогатею. С другой стороны, никогда не появлялась опасность, что я не сумею наскрести скромные средства, необходимые для удовлетворения моих низких пороков, ибо на это способен любой человек, достаточно сообразительный, чтобы не делать мелкий прикуп. Но богатство? Большое? Ты же видел сегодняшний фарс. Ну и как ты думаешь, мог бы я переписать сценарий таким образом, чтобы захапать все себе, — стать управляющим, фактически хозяином, отдаивая в свою пользу любую, какую только душа пожелает часть дохода? И при этом устроить все так, чтобы Дуглас меня поддержал? Майк мне доверяет, я его брат по воде. Неужели мне было бы трудно спереть его состояние?
— Д-да… пожалуй, что и так.
— Не «пожалуй что», а совершенно точно. Ибо наш Генеральный секретарь гоняется за деньгами ничуть не больше твоего, он слышит только призывные фанфары власти — а вот я по этой части глуховат на оба уха. Гарантируй я Дугласу (со всеми подобающими реверансами), что состояние Смита так и останется оплотом его правительства, он спокойно отпустил бы меня с нахапанным.
Джубал содрогнулся.
— Сперва я думал, что это — единственный способ защитить Майка от стервятников, и пришел в полный ужас. Ты не можешь себе и представить, что это такое — большое богатство, какой это Морской Старик. Сразу же появятся сотни просителей, они облепят тебя, как бомбейские нищие, и каждый будет требовать, чтобы ты поделился, чтобы ты кому-то что-то дал, чтобы ты куда-то инвестировал. Богатый человек становится подозрительным — ему редко предлагают честную дружбу; люди, которые могли бы стать его друзьями, слишком брезгливы, чтобы толкаться в толпе жадных рвачей, да и попросту побоятся, что их самих сочтут за просителей.
— Хуже того, ему придется все время боятся за своих близких. Вот ты, капитан, ты боялся когда-нибудь, что твою дочь похитят? Ты получал угрожающие письма?
— Что? Да помилуй Бог!
— Обладай ты таким богатством, какое свалилось на Майка, ты бы день и ночь держал при своих девочках охрану — и все равно не знал бы ни минуты покоя, ведь кто его знает, что там на уме у охранников. Ознакомься, если хочешь, с последней сотней похищений и ты увидишь, как часто их организуют самые доверенные люди — и как редко жертвы остаются в живых. Так стоят ли все эти деньги того, чтобы ради них рисковать жизнью своей дочери?
— А знаешь, Джубал, — задумчиво сказал ван Тромп, — я, пожалуй, останусь при своем перезаложенном доме.
— С чем я вас и поздравляю. Я хочу жить своей собственной жизнью, спать в своей собственной кровати — и чтобы никто меня не трогал! И вот получалось, что мне придется провести последние свои годы в конторе, отгородиться от всего мира армией секретарей да охранников и пахать на Майка, пахать с утра до вечера.
— А потом меня осенило. Ведь Дуглас — он все время так живет, у него и штат есть соответствующий. Если уж мы — ради свободы и спокойствия Майка — добровольно кладем к ногам нашего драгоценного Генерального секретаря всю эту огромную власть, почему бы не заставить его заплатить, взяв в комплекте с властью и безраздельно с нею связанную головную боль? И я совершенно не боюсь, что Дуглас что-то там сопрет — он не какой-нибудь там второразрядный политикан, у которого при виде каждой зеленой бумажки начинается обильное слюнотечение. А ты, Бен, не кривись, а моли лучше Бога, чтобы этот камень никогда не повесили на твою шею.
— Так что я повесил упомянутый камень на Дугласа — и теперь могу вернуться к своим цветочкам. Как я уже говорил, с деньгами все оказалось очень просто — нужна была только начальная идея. А вот ларкинское решение меня беспокоило, и беспокоило сильно.
— Не знаю, Джубал, — заметил Какстон, — по-моему, тут ты малость спсихел. Ну зачем был, спрашивается, весь этот цирк с «государственными почестями»? Пусть бы Майк попросту подписал отказ от всех прав, полагающихся ему по ларкинскому решению, — если они ему вообще полагаются.
— Ты знаешь, Бен, — вкрадчиво улыбнулся Джубал, — ты ведь вполне приличный журналист. Твои статьи даже можно читать. Иногда.
— Смотри-ка, поклонник объявился.
— Но вот понятия о стратегии у тебя чисто неандертальские.
— Ну, слава богу, — вздохнул Какстон. — А то я уже часом думал, что ты совсем теряешь форму.
— Когда это случится, пристрели меня, пожалуйста. Капитан, сколько человек осталось на Марсе?
— Двадцать три.
— И каков их статус, если по ларкинскому решению?
Ван Тромп помрачнел.
— Я не имею права говорить.
— Ну так и не говори, — посоветовал Джубал. — Как-нибудь и сами догадаемся.
— Шкипер, — вмешался Нельсон, — в отличие от тебя мы с Вонючкой люди штатские. Поэтому я буду говорить все, что мне заблагорассудится…
— И я, — поддержал его Махмуд.
— А этот самый временный призыв из запаса они могут засунуть в подобающее для него место. Да кто оно такое, это самое правительство, чтобы указывать нам, о чем можно говорить, а о чем — нельзя. Мы летали на Марс, а они тут кресла просиживали.
— Ладно, Свен, стихни. Я и сам скажу — ведь тут наши братья по воде. Только ты, Бен, имей в виду, что это — не для печати.
— Если хотите, капитан, я уйду к Майку и девушкам.
— Не надо никуда уходить. Так вот, с этой колонией правительство крупно вляпалось. Каждый из волонтеров подписал отказ от своих ларкинских прав в пользу государства. Появление Майка спутало все карты. Я не юрист, но все равно понимаю, что отказ Майка, о котором тут говорил Бен, позволил бы правительству распоряжаться по собственному усмотрению, когда придет время делить ценности.
— Да какие там ценности, — махнул рукой Какстон. — Послушай, шкипер, я совсем не собираюсь преуменьшать ваш успех, но, судя по всему, что я слышал, марсианская недвижимость не представляет для людей особого интереса. Или есть еще какие-то материалы, до сих пор засекреченные, с грифом «сдохнуть до прочтения»?
— Нет, покачал головой ван Тромп. — Никакие научные материалы не засекречивались. Но ведь знаешь, Бен, Луна, когда до нее только добрались, была уж совсем никчемным булыжником.
— Туше, — поднял руки Какстон. — Жаль, что дедушка не покупал акции «Лунар Энтерпрайзес». Но не будем забывать, — тут же добавил он, — что Марс обитаем.
— Да, — заметно помрачнел ван Тромп. — Но… Вонючка, расскажи лучше ты.
— На Марсе, — начал Махмуд, — уйма свободного места, и, насколько я понимаю, марсиане не станут мешать земным колонистам. Мы уже подняли свой флот и потребовали статуса экстерриториальности. Не исключено, что в действительности наше поселение ближе по статусу к одному из тех муравейников под стеклянным колпаком, которые ставят в школьных живых уголках, но точно я ничего не знаю.
— И я тоже, — кивнул Джубал. — Я не имел ни малейшего представления о ситуации, но видел: правительство прямо горит желанием захапать эти самые якобы права. А поэтому сделал разумное предположение, что они знают не больше моего, и бросился в бой. Дерзай, всегда дерзай.
Джубал самодовольно ухмыльнулся.
— Как-то в школе я выиграл диспут цитатой из постановления «Британского мореходного управления». Оппоненты не сумели меня опровергнуть — ибо «Британское мореходное управление» никогда не существовало в природе.
— Примерно такую же бесстыдную наглость я проявил и сегодня. Правительство хотело получить Майковы «ларкинские права» и до смерти боялось, что мы снюхаемся с кем-нибудь другим. Я использовал их жадность и беспокойство, чтобы довести их же бредовую юридическую теорию до логического апогея — до признания в не вызывающем никаких сомнений протокольном ритуале, что Майк — действительно суверен и что с ним нужно обращаться соответствующим образом!
— И тем самым, — сухо заметил Бен, — вырыл себе яму, из которой пришлось потом выкарабкиваться.
— Бен ты Бен, — укоризненно покачал головой Джубал. — Руководствуясь твоей собственной логикой, они короновали Майка. Нужно ли говорить, что, несмотря на старую побасенку о головах и коронах, лучше быть официально признанным королем, чем подпольным претендентом? Несколько музыкальных аккордов плюс старая, да к тому же беспощадно испорченная простыня заметно улучшили положение Майка. Но оно оставалось сложным. Силой юридического бреда, известного как «ларкинское решение», он стал — на некоторое время — признанным сувереном Марса, получил власть жаловать концессии, торговые права, земельные участки, ad nauseam. Пути было два: либо вести себя соответственно роли — и его тут же затоптала бы толпа просителей, либо отречься от престола, после чего ларкинские права перешли бы к колонистам, а значит, к Дугласу.
— Но меня, — поморщился Джубал, — не устраивало ни то ни другое. Джентльмены, я просто не мог допустить, чтобы мой клиент участвовал в подобном фарсе. Следовало аннулировать ларкинское решение применительно к Марсу, упредив возможное решение Верховного суда.
— Для создания соответствующей теории мне пришлось врать, — он самодовольно ухмыльнулся, — до посинения. Майку оказали государственные почести, это видел весь мир. Но государственные почести оказываются как самому суверену, так и его полномочному представителю, послу. Поэтому я бесстыдно заявил, что Майк никакой не игрушечный король, возникший силой дурацкого и не имеющего отношения к делу прецедента, но самый настоящий посол великой марсианской нации!
— Блеф, конечно, стопроцентный, — пожал плечами ушлый юрист, — но кто же мог его вскрыть? Я справедливо надеялся, что все остальные, в частности Дуглас и Кун, знают истинное положение вещей не лучше меня. Но этого мало. Я осмелился блефовать только потому, что к нам присоединились вы, братья Майка. — Джубал обвел глазами гостей. — Все зависело от вас: если участники экспедиции не оспорят мою брехню — значит, Майк марсианский посол, а ларкинское решение можно хоронить со всеми подобающими почестями или без оных.
— Давно пора, — на лице ван Тромпа не было ни тени улыбки. — Только я совсем не воспринимал твои слова как ложь.
— Как это? Да я же плел там невесть что, нес чистую околесицу.
— Какая разница, если в итоге сказал правду? Только вот… — капитан «Чемпиона» на секунду задумался. — Только я, пожалуй, не стал бы называть Майка послом — он, скорее, экспедиционный корпус.
У Какстона отвисла челюсть.
— Это каким же таким, позвольте узнать, образом? — поинтересовался Джубал.
— Вношу поправку, — с прежней серьезностью пояснил ван Тромп, — «экспедиционный корпус» — это слишком уж драматично. В моем представлении Майк — разведчик марсиан, изучающий здешнюю обстановку. Не поймите меня превратно, я люблю этого мальчишку не меньше вашего, но при этом хорошо понимаю, что у него нет ровно никаких причин относиться к нам с любовью и преданностью — не к нам, конечно же, а к Земле. — По лицу капитана пробежала тень. — Все почему-то считают, что человек, найденный на Марсе, обеими руками схватится за возможность «вернуться домой» — только ведь ничего подобного не было. Верно, Свен?
— Да, — подтвердил Нельсон, — Майк никуда не хотел улетать. Мы и приблизиться-то к нему не могли, боялся — и все тут. Его послали с нами марсиане, он послушался… но ты бы на него только посмотрел, совсем как необстрелянный солдатик перед боем, — поджилки трясутся, а приказ выполнять надо.
— Секундочку, — возмутился Какстон. — Вторжение на Землю — с Марса? С Марса? Да это же все равно, что мы пойдем войной на Юпитер. Тяготение у нас в два с половиной раза больше, чем на Марсе, а на Юпитере — в два с половиной раза больше нашего. Примерно также обстоит дело и с различиями в температуре, атмосферном давлении и так далее. Мы не смогли бы жить на Юпитере, и я не понимаю, каким образом марсиане смогут выдержать наши условия. Разве не так?
— Близко к правде, — кивнул ван Тромп.
— Ну и зачем же тогда нам нападать на Юпитер? Или марсианам на нас?
— Бен, ты видел разработки по плацдарму на Юпитере?
— Какие там разработки, одни праздные мечтания. Совершенно непрактично — трудно, дорого, а главное — бессмысленно.
— А давно ли стали практичными космические полеты? Согласно оценкам, наш опыт глубоководных исследований в сочетании с механизированными скафандрами позволит справиться с Юпитером. А марсиане никак нас не глупее, скорее, наоборот. Видел бы ты их города.
Какстон задумался.
— О'кей, но только я все равно не понимаю, зачем бы им это понадобилось.
— Капитан?
— Да, Джубал?
— Есть еще одно возражение. Вы знакомы с классификацией культур на «аполлоновские» и «дионисианские»?
— В самых общих чертах.
— Так вот, мне кажется, что марсиане назвали бы дионисианской даже культуру зуни. Ты видел все своими глазами, а я беседовал с Майком. Его воспитала аполлоновская культура, а такие культуры не агрессивны.
— М-м-м… я бы не очень на это рассчитывал.
— Ты знаешь, шкипер, — неожиданно вмешался Махмуд, — а ведь у теории Джубала есть подтверждение, хотя бы — косвенное. Характер культуры отражается в ее языке — а у марсиан нет слова «война». Во всяком случае — насколько я знаю. Нет слова «оружие», слова «борьба». А если в языке нет слова — значит, культура никогда не сталкивалась с его референтом.
— Ну что ты там мелешь, Вонючка? Животные дерутся — у муравьев бывают самые настоящие войны. У них что, есть слово «война»?
— Было бы, — не сдавался Махмуд, — умей они говорить. Вербализующая раса имеет слово для каждого понятия; при появлении новых понятий она создает новые слова либо придает новые значения словам старым — иначе просто не бывает. Знай марсиане, что такое война, они имели бы и слово «война».
— Да чего мы тут спорим, — снова подал голос Джубал. — Позовем Майка — и сразу все выясним.
— Подождите, — возразил ван Тромп, — я уже много лет как закаялся спорить со специалистами. И так же давно понял, что вся история человечества это длинный список специалистов, ошибавшихся с точностью до наоборот — извини, Вонючка.
— Ты совершенно прав, только в данном случае я не ошибаюсь.
— Мы выясним у Майка одну-единственную вещь: знает ли он слово для некого понятия. А вдруг это то же самое, что просить двухлетнего ребенка дать определение понятия «интеграл»? Чем что-то там предполагать и угадывать, давайте поговорим о фактах. Свен? Я хочу рассказать про Агню.
— Как знаешь, — пожал плечами Нельсон.
— Ну, джентльмены, это строго между нами, братьями по воде. Лейтенант Агню был нашим младшим врачом. Блестящий, если верить Свену, специалист. Вот только марсиан он и на дух не переносил. Как только мы убедились в миролюбии туземцев, я запретил ношение оружия. Агню нарушил приказ — люди, видевшие его последними, говорят о пистолете на поясе, к тому же мы так никогда и не нашли этого пистолета. В бортовом журнале ничего этого нет, там записано только: «Пропал без вести, очевидно погиб». Двое наших видели, как Агню вошел в расселину между двумя скалами; заметив, что туда же направляется марсианин, они побежали следом — пунктик молодого доктора был общеизвестен. Раздался выстрел. К этому времени один из членов экипажа достиг уже расселины; он утверждает, что успел еще увидеть Агню, а через мгновение тот исчез. Второй подбежал чуть позже, он видел только, как марсианин вышел из расселины, проплыл мимо и удалился. Расселина оказалась тупиком — и в ней никого не было. Вот, собственно, и все. Вполне возможно, что Агню допрыгнул до края скалы — тяготение на Марсе низкое, а тут еще страх придает силы, хотя лично мне это не удалось, сколько я ни старался. Нужно еще заметить, что все мы пользовались кислородными масками — на Марсе иначе нельзя, а при гипоксии нельзя особенно полагаться на свои чувства. У меня нет ровно никаких доказательств, что первый член экипажа был пьян от недостатка кислорода, просто легче поверить в это, чем в его рассказ о мгновенном исчезновении Агню. Я высказал предположение, что ему просто померещилось, и приказал проверить дыхательную маску. Я был уверен, что Агню явится с минуты на минуту, и заранее предвкушал, как намылю ему шею за нарушение приказа. Но мы его так и не нашли. С этого дня начались мои опасения. Марсиане уже не казались мне просто такими вот большими, дружелюбными, безобидными существами, хотя ссор с ними по-прежнему не было и они безотказно давали нам все, чего мы ни попросили — лишь бы Вонючка сообразил, как именно нужно просить. Случай этот я постарался замять — паника на борту недопустима, тем более когда находишься в сотне миллионов миль от дома. Конечно же, я не мог замять сам факт исчезновения доктора Агню — в поисках участвовала вся команда. Зато я в корне подавил любые предположения о какой-то там таинственности. Да и то сказать — а вдруг он заблудился и умер от недостатка кислорода? А труп занесло песком… Ссылаясь на такую возможность, я отдал приказ передвигаться только группами, непрерывно поддерживать радиоконтакт с кораблем, ежедневно проверять дыхательное снаряжение. Я не стал приказывать тому парню, чтобы держал язык за зубами, а только намекнул ему, что вся эта история про человека, испарившегося в воздухе, выглядит смехотворно, тем более что его товарищ ничего подобного не видел. Думаю, официальная версия одержала полную победу.
— Ты знаешь, — медленно заговорил Махмуд, — а ведь я впервые услышал о какой-то там тайне. И по-прежнему верю в «официальную» версию — я несуеверен.
— Того я и добивался, — кивнул ван Тромп. — Эту дикую историю слышали только мы со Свеном. И все-таки, и все-таки… — капитан нахмурился и даже словно постарел. — Иногда я просыпаюсь среди ночи и спрашиваю себя: так что же случилось с Агню?
Джубал воздержался от комментариев. Интересно, рассказала ли Джилл Бену про Берквиста и этого, второго — как его там, Джонсон? И описал ли ему кто-нибудь Сражение при Плавательном Бассейне? Вряд ли, они же все слышали телефонный разговор с Дугласом, а потому знают «официальную» (опять!) версию: первая группа так и не появлялась.
Кой хрен, а что тут еще оставалось делать? Только молчать в тряпочку, да стараться вдолбить Майклу, что он не должен «исчезать» каждого не приглянувшегося ему незнакомца.
Его тягостные раздумья прервала Энн.
— Начальник, там пришел мистер Брэдли. Ну, это тот, который называл себя «старший помощник мистера Дугласа».
— Но ты его, конечно, не пустила.
— Конечно. Мы пообщались через переговорное устройство. Говорит, что принес тебе бумаги и будет ждать ответа.
— Пусть просунет в щель. Это помещение все еще является марсианским посольством.
— Так что, так и оставим его за дверью?
— Энн, я знаю, что ты девочка из приличной семьи и очень трепетная натура, но только на этот раз нам придется показать себя хамами. Мы ни на вот столько не сдвинемся, пока не получим все, что нам нужно.
— Слушаюсь, начальник.
В объемистом пакете оказался всего один документ, зато во множестве экземпляров; Джубал раздал их всем присутствующим.
— За каждую лазейку, ловушку, зацепку или двусмысленность выдаю петушка на палочке.
Наступило молчание, прерванное, в конце концов, самим же Джубалом:
— Честный политик — единожды продавшись, дальше не продается.
— Похоже на то, — согласился Какстон.
— Остальные?
Претендентов на петушка на палочке не нашлось, Дуглас только придал устному соглашению аккуратную юридическую форму.
— Ну, значит, так тому и быть, — весело сказал Джубал. — Теперь каждый заверит каждый из экземпляров. Мириам, вытаскивай печать. Кой черт, запустите сюда Брэдли, пусть тоже подписывает, а потом налейте ему. Дюк, сообщи там, что мы съезжаем. Позвони в «Грейхаунд», пусть присылают свою таратайку. Свен, шкипер, Вонючка — мы покидаем этот город, как Лот покинул Содом, — почему бы вам не съездить на природу и не отдохнуть. Кроватей хватает, кухня отличная, забот никаких.
Доктор Махмуд принял приглашение, а женатые попросили перенести его на другой день. Заверяли соглашение довольно долго — Майклу очень понравилось писать свою фамилию, каждую букву он вырисовывал тщательно, не торопясь, с поистине артистическим наслаждением. К тому времени, как он кончил работу над последним экземпляром и Мириам последний раз поставила печать, остатки снеди были уже погружены в автобус, а рассыльный гостиницы доставил счет.
Небрежно скользнув взглядом по весьма и весьма солидной сумме, Джубал наискось написал: «К оплате — Дж. Харшоу за В. М. Смита» и протянул листок Брэдли.
— Пусть этим займется ваш шеф.
— Сэр? — недоуменно моргнул старший помощник.
— А, понимаю. Вне всякого сомнения, мистер Дуглас поручит это Главе протокола. В таких делах я полный профан.
Брэдли взял счет.
— Да, — задумчиво сказал он, — тут нужна виза Ла Рю, ему я и передам.
— Благодарю вас, мистер Брэдли. За все.
