7
Смена предстояла тяжелая, ночная, но все равно Джилл заступила на дежурство десятью минутами раньше обычного. Следуя указаниям Бена, она не собиралась лезть в палату Смита, но хотела все время быть поблизости — на случай, если журналисту потребуется подкрепление.
Охранники куда-то исчезли. Подносы с едой, лекарства, два пациента, которых отвозили в операционную, — первые два часа у Джилл не было ни минуты продыха, она только и успела, что попробовать дверь палаты К-12. Дверь оказалась запертой, дверь пустующей гостиной тоже. Теперь, когда охрану сняли, можно было безо всякого риска пробраться в палату через эту гостиную, но работа никак не позволяла ей отвлечься. Самое большое, что могла сделать Джилл, это внимательно следить, кто приходит на этаж.
Бен не появлялся; пара вопросов, осторожно, словно невзначай заданных санитару, сидевшему у коммутатора, уверили Джилл, что ни Бен, никто другой не проходил в ка-двенадцатую, пока она сама была где-нибудь в отлучке. Ситуация становилась странной и тревожной — хотя никакого «часа икс» не было назначено, но Бен намеревался броситься на штурм крепости вскоре после полуночи.
В конце концов Джилл решила прибегнуть к элементарному подглядыванию. Улучив свободную минуту, постучала в дверь вахтенной комнаты и, не дожидаясь ответа, сунула туда голову.
— Ой! Доброе утро, доктор, — пропела она с деланным удивлением. — А я думала, тут не вы, а доктор Фрейм.
Дремавший за столом врач проморгался и окинул неожиданную гостью взглядом.
— Я его даже и не видел. Меня зовут доктор Браш. Чем могу быть полезен?
Столкнувшись с до боли знакомой мужской реакцией на свою внешность, Джилл позволила себе расслабиться.
— Да мне, собственно, ничего и не надо. Как там наш Человек с Марса?
— А?
— Не бойтесь, доктор, — улыбнулась Джилл. — Весь персонал об этом знает. Ваш пациент… — она указала на дверь в палату.
— Как? — На лице врача было полное изумление. — Это что, он здесь лежал?
— А разве сейчас его там нет?
— Да ровно ничего похожего. Миссис Роза Банкерсон, пациентка доктора Гарнера. Ее поместили туда сегодня утром.
— Да? А где же Человек с Марса?
— Не имею ни малейшего представления. Послушайте, сестричка, так это что же, еще чуть-чуть и я увидел бы Человека с Марса?
— Ну да, он был в этой самой палате, еще вчера.
— Везет же некоторым. А у меня что? Вот, полюбуйтесь. Словоохотливый врач нажал на кнопку; Джилл увидела на экране водяную кровать, а в ней — крошечную, иссохшую старушку.
— Что с ней такое?
— М-м-м… Знаете, сестра, не будь миссис Банкерсон до неприличия богата, я назвал бы ее болезнь старческим слабоумием, а так считается, что она нуждается в отдыхе и обследовании.
Так и стоя в дверях, Джилл поболтала еще немного, затем выглянула в коридор и заторопилась, якобы на вызов. Журнал дежурства подтвердил сказанное Брашем: В. М. Смит, К-12 — переведен. Дальше следовало: миссис Роза С. Банкерсон — поступ. К-12 (диета по реком. д-ра Гарнера — заказов не пост. — деж. не отв.).
Почему Смита перевели не днем, а ночью? Наверное, чтобы избежать лишних свидетелей. И куда же его засунули? В нормальной обстановке Джилл позвонила бы в регистратуру, но сейчас у нее не шли из головы липовая телепередача и устрашающие разговорчики Бена. Лучше не торопиться и послушать, о чем чешут языком другие сестрички.
Но сперва Джилл направилась к телефону-автомату, позвонила Бену в редакцию и услышала ошеломляющую новость: мистер Какстон уехал из города. Кое-как взяв себя в руки, она попросила передать мистеру Какстону, чтобы тот позвонил сразу, как вернется.
А затем набрала его домашний номер. Бена не было и здесь, пришлось еще раз повторять ту же самую просьбу, на этот раз — автоответчику.
А Бен Какстон не тратил времени даром. Он выдал задаток Джеймсу Оливеру Кавендишу. Сошел бы, конечно, и любой другой Честный Свидетель, но реноме Кавендиша стояло так высоко, что приглашение адвоката превращалось в чистую формальность — престарелый джентльмен неоднократно свидетельствовал перед Верховным судом; если верить слухам, в его голове хранились завещания стоимостью во многие миллиарды. Кавендиш обучался полному запоминанию у великого доктора Самуэля Реншоу, а гипнотическое кодирование получил в фонде Райна. Его гонорар за дневную работу далеко превышал недельный заработок Бена, но Бен намеревался представить счет своей газете — в таком ответственном деле смешно скупиться по мелочам.
Сперва Какстон заехал за младшим Фризби из фирмы «Биддл, Фризби, Фризби, Биддл и Рид»; уже вместе они направились к Свидетелю Кавендишу. По дороге Бен рассказал Марку Фризби о своих намерениях (причем Фризби заметил, что намерения намерениями, но вот прав у него нет никаких). Говорить приходилось торопливо — правила запрещали обсуждать в присутствии Честного Свидетеля то, что тому предстоит увидеть и услышать. Мистер Кавендиш поджидал их на посадочной площадке своего дома; длинная, сухопарая фигура, облаченная в белую мантию (знак профессии), чем-то неуловимо напоминала Статую Свободы и почти так же бросалась в глаза.
С крыши Бетесдинского медицинского центра они спустились в приемную директора: Бен положил на стол свою визитную карточку и выразил желание встретиться с директором.
Царственного вида секретарша вопросила, была ли встреча оговорена заранее, на что Бен со вздохом признался, что нет, не была.
— В таком случае я очень сомневаюсь в ваших шансах увидеть доктора Бренера… Вы бы не могли изложить вкратце свое дело?
— Сообщите ему, — Бен говорил громко, так, чтобы слышали все люди, находящиеся в приемной, — что Какстон, ведущий в «Пост» колонку «Впередсмотрящий», а также приглашенные им адвокат и Честный Свидетель хотят встретиться с Валентайном Майклом Смитом, Человеком с Марса.
Замешательство хранительницы начальственного покоя продолжалось не более секунды.
— Я сообщу о вас доктору Бренеру, — процедила она ледяным голосом. — Посидите, пожалуйста.
— Спасибо, я постою.
Фризби выудил из кармана сигарету, Кавендиш сохранял невозмутимое спокойствие человека, повидавшего за свою жизнь все возможные проявления добра и зла, Какстон с трудом сдерживав нетерпение.
Дверь кабинета открылась.
— Вас примет мистер Берквист, — объявила снежная королева.
— Берквист? Это что, Джил, что ли, Берквист?
— Насколько мне известно, его звать Джилберт Берквист.
Какстон на мгновение задумался. Тоже мне собеседник — Джил Берквист, шестерка Дугласа, один из его так называемых «помощников по особым поручениям».
— Мне не нужен Берквист, я требую, чтобы меня принял директор.
Но из-за спины секретарши уже вынырнул Берквист с протянутой рукой и доброжелательной улыбкой на физиономии.
— Бенни Какстон! Вот кого сто лет не видел! Ну и как ты там, все той же писаниной пробавляешься?
— Пробавляюсь все той же писаниной. А ты-то что тут делаешь?
— Как я мечтаю уйти с этой треклятой государственной службы. Пристроюсь, как ты, вести где-нибудь колонку и заживу по-настоящему. Наговоришь по телефону тысячу слов собранных по городу сплетен — и свободен, иди себе груши околачивай. Завидую я тебе.
— Джил, я задал тебе вопрос. Я спросил, что ты тут делаешь. Я хочу увидеть сперва директора, а затем — Человека с Марса. Никакими шуточками и разговорчиками ты от меня не отделаешься, можешь и не надеяться.
— Ну, ну, Бен, чего это ты так сразу и на дыбы? Я нахожусь здесь потому, что ваша журналистская братия совсем уже достала доктора Бренера. Меня прислал Генеральный секретарь, чтобы хоть немного разгрузить этого бедолагу.
— О'кей. Я хочу встретиться со Смитом.
— Бен, старина, да кто же этого не хочет? Сюда рвется каждый репортер, каждый специальный корреспондент, комментатор, обозреватель, колумнист вроде тебя, фрилэнсер, каждая тетка, пишущая слезливые истории для домохозяек. Вот, всего двадцать минут назад заявилась общая наша знакомая Полли Пиперз. И знаешь, о чем она хотела допросить Смита? О марсианской любви! — В комичном страдании Берквист вскинул руки.
— Я хочу встретиться со Смитом. Получу я такую возможность или нет?
— Знаешь, Бен, найдем какое-нибудь спокойное место, где можно посидеть и выпить. Я отвечу тебе на любые твои вопросы.
— У меня нет к тебе никаких вопросов. Я хочу встретиться со Смитом. Это мой адвокат, Марк Фризби. — Как и полагается, Бен не стал представлять Честного Свидетеля.
— А мы знакомы, — весело откликнулся Берквист. — Как здоровье папы, Марк? Так и мучается с гайморовыми пазухами?
— Да, все как и прежде.
— Ничего не поделаешь, такой уж у нас климат. Пошли, Бен. И ты, Марк, тоже.
— Не мельтешись, — остановил его Какстон. — Я хочу встретиться с Валентайном Майклом Смитом. Я представляю синдикат «Пост», а косвенно — двести миллионов читателей. Так получу я такую возможность или нет? Если нет — так и скажи, громко и отчетливо. А потом объясни, на каком законном основании ты мне отказываешь.
— Марк, — вздохнул Берквист, — может, хоть ты сумеешь объяснить этому любителю подсматривать в замочную скважину, что нельзя, повторяю — нельзя так вот, ни с того ни с сего вламываться в спальню больного человека. Вчера Смит показался людям — так и то врачи возражали. Оставьте его в покое, пусть отдохнет и окрепнет. Неужели он не имеет на это права?
— Ходят слухи, — ровным голосом заметил Какстон, что вчерашняя передача — чистой воды липа.
Теперь Берквист больше не улыбался.
— Фризби, — холодно сказал он, — у вас не возникает желание дать своему клиенту консультацию? Объясните ему закон о клевете.
— Ты бы, Бен, и вправду полегче.
— Я знаю закон о клевете, и не хуже твоего, Джил. Только кого я тут оклеветал? Человека с Марса? А может кого-нибудь другого? Ты назови мне имя. Повторяю, — он заговорил громче, — согласно моим сведениям человек, выступавший вчера по стереовидению, совсем не Смит. Я хочу спросить об этом самого Смита.
В переполненной приемной повисла тишина. Берквист мельком взглянул на Честного Свидетеля, взял себя в руки и очаровательно улыбнулся.
— Ну что ж, Бен, ты, пожалуй, обеспечил себе интервью, а заодно и судебный иск. Подожди секунду.
Дугласовый прихвостень исчез, чтобы почти сразу вернуться.
— Устроил я все, устроил, — устало сказал он, — хотя ты, Бен, того и не заслуживаешь. Пошли. Но только ты прости, Марк, но уж толпой-то туда нельзя никак, Смит плохо себя чувствует.
— Нет, — отрезал Какстон.
— А что, собственно?
— Или все трое, или вообще никто.
— Не глупи, Бен, ты и так получаешь огромную привилегию. Или вот как — Марк пойдет с нами, но постоит за дверью. Но уж он-то, — Берквист кивнул в сторону Кавендиша, который словно не видел и не слышал ничего происходящего, — тебе ни за чем не нужен.
— Возможно, и нет. Только тогда я сегодня же напишу в своей колонке, что правительственные чиновники не допустили к Человеку с Марса Честного Свидетеля.
— Ладно, Бен, — пожал плечами Берквист, — пошли. Ну, схлопочешь ты по этому иску о клевете. Небо с овчинку покажется.
Из почтения к возрасту Кавендиша они спустились не трубой, а на лифте, а затем скользящая дорожка повезла их мимо лабораторий, мимо физиотерапевтических кабинетов, мимо бесконечных палат. Неизбежный охранник что-то сказал в трубку телефона, и только после этого перед ними открылась дверь помещения, битком набитого оборудованием, применяемым обычно для наблюдения за кандидатами на тот свет.
— Познакомьтесь, доктор Таннер, — объявил Берквист. — Доктор, это мистер Какстон и мистер Фризби.
Кавендиша он, естественно, не представил. На лице Таннера появилось беспокойство.
— Хотелось бы сразу предупредить вас, джентльмены. Мой пациент находится в крайне невротическом состоянии, поэтому, ради всего святого, не говорите ничего такого, что могло бы возбудить его еще больше. Иначе он мгновенно провалится в состояние патологического отключения от действительности, выражаясь иными словами — впадет в транс.
— Эпилепсия? — поинтересовался Бен.
— Симптомы весьма схожи на взгляд непрофессионала; я бы назвал это каталепсией.
— А вы, доктор, профессионал? Психиатр?
Взгляд Таннера метнулся к Берквисту.
— Да, — подтвердил он.
— И где вы проходили ординатуру?
— Бен, — вмешался Берквист. — Ты же вроде хотел увидеть Смита. А если хочется допросить доктора Таннера, займись этим потом.
— О'кей.
Таннер изучил свои шкалы, включил телекамеру, несколько секунд посозерцал экран, а затем открыл запертую на ключ дверь и провел всю компанию в палату, предостерегающе прижимая палец к губам.
Здесь царил полумрак.
— Его глаза непривычны яркому свету, — шепотом объяснил Таннер, направляясь к водяной кровати, воздвигнутой в самом центре палаты. — Майк, я привел друзей, они хотели с тобой встретиться.
Какстон подошел ближе. Наполовину упрятанный глубоко просевшей пленкой, до подмышек накрытый простыней, в кровати лежал молодой человек. Он смотрел на пришедших и молчал.
Насколько мог судить Бен, именно это круглое, младенчески гладкое, бесстрастное лицо и красовалось вчера на стереоэкране. Неужели Джилл ошиблась и подбросила ему считай что гранату с выдернутой чекой — заранее проигранное дело о клевете?
— Вы — Валентин Майкл Смит?
— Да.
— Человек с Марса?
— Да.
— Вы выступали вчера по стереовидению?
Человек молчал.
— Он не понимает, — вмешался Таннер. — Вспомните, Майк, чем занимались вы вчера? Вместе с мистером Дугласом.
На младенческом лице появилось нечто вроде обиды.
— Яркий свет. Больно.
— Да, свет резал вам глаза. Мистер Дуглас попросил вас поприветствовать людей.
— Долго ехал в кресле, — слегка улыбнулся пациент.
— О'кей, — кивнул Какстон. — Дальше я сам. Скажите, Майк, с вами хорошо обращаются?
— Да.
— Ведь вы не обязаны здесь оставаться. Вы способны ходить?
— Но послушайте, мистер Какстон… — торопливо заговорил Таннер и тут же смолк — на его плечо опустилась рука Берквиста.
— Я могу ходить… немного. Быстро устаю.
— Ничего, можно воспользоваться инвалидным креслом. Майк, если вы не хотите здесь оставаться, я заберу вас и отвезу в любое, по вашему желанию, место.
— Послушайте, вы! — Таннер раздраженно стряхнул со своего плеча руку Берквиста. — Это мой пациент, и я не позволю вам его беспокоить.
— Но ведь он — свободный человек, не правда ли? — настаивал Какстон. — Или вы считаете его не пациентом, а заключенным?
— Конечно же, свободный, — ухмыльнулся Берквист. — А вы, доктор, потерпите немного. Пусть этот кретин сам выроет себе яму.
— Спасибо, Джил. Вы слышали, Майк, что он сказал? Вы свободны идти куда угодно.
— Нет! — Теперь пациент смотрел на одного Таннера, его лицо выражало мольбу и ужас — Нет, нет, нет!
— Ладно, ладно, успокойтесь.
— Мистер Берквист, — резко произнес Таннер, — вам не кажется, что пора прекратить эту безобразную сцену?
— Пожалуй, что и так, доктор. Хватит, Бен, достаточно.
— Э-э… еще один вопрос.
Ну что же еще спросить? С какой стороны подойти? Получается, что Джилл ошиблась, но ведь она была совершенно права! Или это только так показалось?
— Ладно, — неохотно кивнул Берквист. — Но только один.
— Благодарю. Э-э… Майк, вчера мистер Дуглас задавал вам всякие вопросы.
Пациент молчал.
— В частности, он спросил, нравятся ли вам здешние, земные девушки, верно?
Розовое, гладкое лицо расплылось в широкой улыбке.
— Ну!
— Да, конечно. Майк… а где ты их видел, этих самых девушек?
Улыбки словно не бывало. Пациент скосился на Таннера, закатил глаза, судорожно напрягся и застыл в эмбриональной позе — колени подняты, голова опущена, руки сложены на груди.
— Убирайтесь отсюда! — крикнул Таннер, бросаясь к кровати; он схватил безвольную, словно восковую руку и начал нащупывать пульс.
— А вот это уже выходит за всякие рамки, — с ненавистью процедил Берквист. — Да уйдешь ты отсюда, наконец, или мне позвать охрану?
— Уходим, уходим, — охотно согласился Какстон.
Все, кроме врача, покинули палату, и Берквист плотно прикрыл дверь.
— Ты не мог бы, Джил, объяснить мне один момент. — В голосе Какстона звучало еле сдерживаемое торжество. — Вы же держали его под замком, так где же все-таки он увидел девушек?
— А? Я тебя что-то не понимаю. Он видел уйму девушек — сестрички, санитарки, лаборантки… Сам же знаешь, в больнице их навалом.
— Ничего такого я не знаю. Насколько мне известно, со Смитом работал исключительно мужской персонал, женщин к нему и на пушечный выстрел не подпускали.
— Че-го? Не говори ерунду. — Тревога, мелькнувшая было на лице Берквиста, тут же сменилась ухмылкой. — Ты что, не смотрел вчера ящик? Даже там при нем была сестра.
— О! Да, конечно.
Какстон и его спутники молча поднялись на крышу, молча сели в такси.
— Знаешь, Бен, — заметил Фризби, когда больница осталась уже далеко позади, — я не думаю, чтобы Генеральный секретарь станет возбуждать иск. И все-таки, если ты знаешь источник этого слуха, подготовь доказательства, так, на всякий случай.
— Ерунда, Марк, не станет он со мной судиться. — Бен мрачно глядел в пол. — И все равно — откуда нам знать, что это и вправду Человек с Марса?
— Что? Да хватит тебе, Бен.
— Откуда нам знать? Ну, увидели мы на больничной кровати парня примерно нужного возраста. Единственное наше доказательство — слово Берквиста, а этот тип начал свою политическую карьеру с почти очевидных лжесвидетельств. Еще мы увидели какого-то незнакомого мужика, который представился психиатром, но завилял и ушел в кусты при первой попытке выяснить, где он получил степень. Вот вы, мистер Кавендиш, вы убедились, что этот тип — Человек с Марса?
— Составлять мнение не моя прерогатива, — чопорно вскинул голову Кавендиш. — Я вижу, я слышу — но и только.
— Извините.
— Вы уже кончили? Вам больше не нужны мои профессиональные услуги?
— Что? Да, конечно. Огромное вам спасибо.
— Это я должен поблагодарить вас, сэр. Весьма интересное задание.
Престарелый джентльмен снял белую мантию, делавшую его отличным от простых смертных, и сразу заметно смягчился, расслабился.
— Если бы я мог привести с собой кого-нибудь из команды «Чемпиона», — продолжил убиваться Какстон. — Вот тогда-то мы бы точно разобрались.
— Должен признать, — заметил Кавендиш, — меня очень удивило, что вы не сделали одну простую вещь.
— Да? А что такое я прошляпил?
— Мозоли.
— Мозоли?
— Ну конечно же. По мозолям можно прочитать всю биографию человека, я даже написал когда-то о них статью для «Альманаха Свидетелей». Этот молодой человек с Марса, он же никогда не носил нашей обуви, всю жизнь прожил при тяготении в три раза меньшем нашего, мозоли на его ногах неизбежно должны соответствовать этим условиям жизни, а не нашим.
— Ну вот же мать его! А вы-то, мистер Кавендиш, чего столько времени молчали?
— Сэр! — возмущенно раздул ноздри старик. — Не забывайте, сэр, что я — Честный Свидетель, а никак не участник вашей операции.
— Извините, Бога ради. — Какстон задумчиво нахмурился. — Тогда давайте так — вернемся и взглянем на пятки этого типа. А если не будут пускать, я разберу их лавочку по кирпичику.
— Вам придется найти себе другого Свидетеля — этим разговором я нарушил полную свою невовлеченность.
— Да, я понимаю, — еще больше помрачнел Какстон.
— Не возникал бы ты, Бен, — посоветовал Фризби, — и так вляпался по это самое место. Я вот лично не сомневаюсь, что мы видели настоящего Человека с Марса.
Какстон развез их по домам, а затем велел машине зависнуть в воздухе и начал думать. Его уже пустили раз — в сопровождении адвоката и Честного Свидетеля. Попытка прорваться к Смиту второй раз, и буквально через час, выглядит, мягко говоря, нагловато, так что Берквист попросту пошлет его, ничем при этом не рискуя.
Но Бен не привык быстро сдаваться, иначе, собственно говоря, у него и не было бы персональной колонки в газете. Так что же делать-то? Прорываться.
Дело хорошее, только вот как? Ну ладно, теперь хотя бы известно, где они держат своего так называемого «Человека с Марса». Известно, а дальше что? Монтером вырядиться? Да того монтера и к доктору Таннеру-то не подпустят, не говоря уж о его «пациенте».
И какой там Таннер «доктор», врачи стараются не впутываться в жульнические махинации, противоречащие их кодексу поведения. Вот, скажем, Нельсон отказался от пациента, вышел из игры, и все лишь потому, что…
— Се-кун-до-чку! Да ведь доктор Нельсон легко отличит, Человек это с Марса или просто хрен с горы, и без никаких там мозолей.
Бен не знал, где может находиться Нельсон, и попытался узнать это в своей газете; не знал этого и помощник Бена, Осберт Кайлгаллен, зато справочное синдиката «Пост» сразу назвало ресторан «Нью Мэйфлауэр». Через несколько минут доктор подошел к телефону.
Нет, он не видел передачу. Да, он о ней слышал. Нет, у него нет оснований думать, что она сфальсифицирована. Знает ли Нельсон о том, что были уже попытки заставить Смита отказаться от прав, принадлежащих ему согласно ларкинскому решению? Нет, и его даже не интересует, правда это или нет. Это же чушь собачья, считать, что Марс принадлежит кому-то там из людей: Марс принадлежит марсианам. Вы так думаете? Ну а если задаться гипотетическим вопросом: что если кто-нибудь захочет…
Связь прервалась; все попытки Какстона восстановить ее кончались одинаково: бесстрастный голос автомата сообщал ему: «Абонент временно не доступен. Если вы хотите что-нибудь ему сообщить…»
Какстон сделал совершенно ошибочное утверждение, касающееся происхождения Нельсона, а также интимных привычек его родителей. Следующий поступок журналиста был еще более ошибочным — он позвонил в Правительственный дворец и выразил желание побеседовать с Генеральным секретарем.
За долгие годы своей профессиональной деятельности Какстон пришел к убеждению, что один из лучших способов раскрывать секреты — это идти сразу на самый верх и там вести себя как тот знаменитый зануда из анекдота, которому проще отдаться, чем отказать. Конечно же, тигр не телка, крутить ему хвост крайне опасно. Бен прекрасно, лучше любого врача, знал психопатологию верховной власти, но он надеялся на свое положение в сфере четвертой власти, власти, которой опасаются все остальные.
Вот только он не учел, что звонит во Дворец из такси, то есть без свидетелей.
Начались бесконечные переговоры с секретаршами, вторыми заместителями, девятыми помощниками и прочими прихлебателями; Какстон все больше раскалялся и не заметил за делом, что машина уже не парит над одним местом, а куда-то летит.
А когда заметил, было поздно, робопилот словно не замечал его приказаний. Бен с горечью осознал, что попался как маленький, такой глупости не сморозил бы и самый тупой бандит. Кто-то там быстро выяснил, откуда поступил вызов, а затем управление машины было переведено на полицейскую радиочастоту. Так что везут его сейчас, тихо и безо всяких свидетелей… Куда везут? А туда, куда им надо.
Он начал звонить адвокату.
И продолжал эти попытки до того самого момента, когда машина опустилась в какой-то глубокий двор-колодец, откуда сигнал явно не мог вырваться наружу. Выйти из машины не удалось, дверца не открывалась, и Бен почти не удивился, почувствовав, что теряет сознание.
8
Ничего особенного, сказала себе Джилл, просто Бен увлекся каким-то другим следом и забыл сообщить об этом ей. Сказала и не поверила. Бен всегда, именно всегда, со скрупулезнейшим вниманием относился к человеческому фактору, иначе ему просто не удалось бы достичь такого положения в профессии. Он помнил все дни рождения и скорее замотал бы картежный долг, чем забыл написать письмо с благодарностью за помощь или гостеприимство. И не важно, куда там Бен направлялся и как он спешил — у него нашлось бы, обязательно нашлось бы время, чтобы позвонить Джилл и записать на автоответчик пару слов объяснения.
Не мог он сделать иначе! В обеденный перерыв Джилл позвонила Бену на работу и поговорила с Осбертом Кайлгалленом. Тот клялся и божился, что ничего Бен для мисс Бордман не оставлял. Недавно он связывался, но и там для вас ничего не было.
— Он сказал, когда вернется?
— Нет. На такие случаи у нас всегда есть готовые колонки, чтобы поставить в номер, если задержится свежий материал.
— Ну… Не сочтите за назойливость, но откуда он звонил?
— Да нет, мисс Бордман, что вы. Только он не звонил, это был факс, отправленный из Филадельфии.
Тем информация и ограничилась. В столовой Джилл еле притронулась к еде. Ну чего тут волноваться, уговаривала она себя. Ничего там такого не случилось… да и вообще, не втюрилась же ты в этого дурачка?
— Джилл, очнись! Ты слушаешь меня или нет?
Джилл подняла глаза и обнаружила рядом с собой диетолога отделения Молли Уиллрайт.
— Извини.
— Так я говорю, с каких это пор на вашем этаже пациентов из богадельни размещают в палатах-люкс?
— С чего ты это взяла?
— А разве ка-двенадцать не на вашем этаже?
— Ка-двенадцатая? Да о какой же ты благотворительности? Старушка, которую туда положили, настолько богата, что позволила себе заказать круглосуточное дежурство личного врача.
— Чушь! Или на нее вдруг свалилось огромное наследство. Последние семнадцать месяцев она провела в психиатрической клинике бесплатного дома для престарелых.
— Путаница тут какая-то.
— Только не моя, в своем хозяйстве я не допускаю никакой путаницы. У этой пациентки были очень хитрые указания — полное отсутствие жиров, длинный список продуктов, к которым у нее аллергия, да плюс еще лекарства, скрытые в пище. Ты уж мне поверь, дорогуша, диета бывает такой же индивидуальной и неповторимой, как отпечаток пальца. Ну, пока, девочки. — Мисс Уиллрайт встала. — Мне надо бежать.
— О чем это Молли трещала? — поинтересовалась одна из медсестер.
— Да так ерунда. Она все перепутала.
Мелькнувшую было мысль, а не поискать ли Смита по его диете, Джилл сразу же отбросила — быстрее, чем за неделю, все кухни не обследовать. Первоначально, в те незапамятные времена, когда люди воевали на море, Бетесдинский центр являлся флотским госпиталем; уже тогда он был огромен, а потом, после передачи министерству здравоохранения, образования и благосостояния, расширился еще больше. Теперь же эта больница принадлежала Федерации и превратилась в нечто похожее на средней руки город.
А с миссис Банкерсон и вправду что-то не так. В медицинском центре лечились пациенты всех разновидностей — правительственные, частные и благотворительные, но этаж, на котором работала Джилл, принимал обычно только сенаторов Федерации и прочих высокопоставленных чиновников, частный пациент был тут в диковинку.
А может быть, миссис Банкерсон сунули к ним просто потому, что часть больницы, отведенная для платных пациентов, полна под завязку? Да, наверное.
Но вскоре все эти мысли вылетели из головы Джилл: поступило много новых пациентов, бегать приходилось не переставая, а тут еще потребовалась кровать с электроприводом. Можно было, конечно, заказать по телефону, но пока там что доставят из подвального склада, расположенного в противоположном конце корпуса. Неожиданно Джилл вспомнила, что как раз такая кровать, принадлежавшая ка-двенадцатой, есть в пустой гостиной, на ней еще сидели охранники. Судя по всему, эту кровать вытащили из палаты, когда для Смита потребовалась водяная.
Возможно, она так там и стоит, тогда не нужно будет тратить время на ожидание.
Но дверь гостиной не только оказалась запертой, но еще и не поддавалась ключу. Отметив себе, что надо не забыть сказать слесарю, чтобы починил замок, Джилл направилась в вахтенную клетушку, чтобы выяснить про кровать у врача.
Сегодня здесь сидел тот же самый, что и вчера, доктор Браш. Не штатный работник больницы и не интерн, он был, по его же собственным словам, приглашен доктором Гарнером специально для наблюдения за миссис Банкерсон.
— Мисс Бордман! — обрадовался доктор Браш. — Вот вас-то мне и надо!
— А почему же вы не позвонили? Как там ваша пациентка?
— В полном порядке. — Врач мельком взглянул на экран. — Это я не совсем в порядке.
— Что с вами?
— Да так, ерунда, просто нужно ненадолго отлучиться. Сестра, не могли бы вы посидеть за меня пару минут, только чтобы об этом никто не знал?
— Конечно, могу. Дайте только я позвоню своей помощнице и скажу, где меня при случае искать.
— Нет, нет! — обеспокоенно замотал головой врач. — Просто запритесь здесь и не открывайте, пока я не постучу «Дай закурить».
— Хорошо, сэр. — Все это вызвало в Джилл некоторое сомнение. — А что делать с вашей пациенткой?
— Ровно ничего, просто сидите здесь и смотрите на экран. Не нужно ее беспокоить.
— А если с ней что-нибудь произойдет, где тогда вас искать? В курилке?
— Я иду в ближайший мужской туалет, до которого, к сожалению, совсем не близко. И кончим, пожалуйста, этот разговор — я очень спешу.
Закрыв дверь на ключ, Джилл посмотрела на телевизионное изображение спящей старушки, а затем пробежала глазом по шкалам приборов. Все в полном порядке — и пульс, и дыхание, и давление, и что угодно. А дежурство словно при умирающей, и зачем это, спрашивается?
А не посмотреть ли самой, стоит в гостиной эта кровать или не стоит? Конечно же, такая самодеятельность резко противоречит указаниям Браша, но Джилл была уверена, что не разбудит пациентку, годы работы в медицине научили ее ходить абсолютно бесшумно. И эти же годы научили — совсем не обязательно так уж беспрекословно слушаться врачей, главное, чтобы они ничего не знали.
Осторожно открытая дверь даже не скрипнула. Миссис Банкерсон спит с полуоткрытым ртом, типичный глубокий сон очень старого, близкого к маразму человека. С кошачьей бесшумностью Джилл пересекла палату и подошла к ведущей в гостиную двери, слава тебе Господи, хоть этот замок исправен.
Кровать стояла на прежнем месте, но Джилл сразу про нее забыла — против всяких ожиданий, в комнате находился человек.
Сидевший в кресле Смит поднял голову, отложил большую детскую книжку с картинками и широко улыбнулся.
У Джилл подкосились ноги. Валентайн Смит здесь? Как же так, его же перевели, в журнале есть четкая, недвусмысленная запись.
И сразу — вихрь воспоминаний и кошмарных догадок… липовый «Человек с Марса» на стереоэкране… старушка, каждую секунду готовая умереть, а тем временем иссохшим своим телом прикрывающая никому неизвестный факт, что тут есть и второй пациент… наружная дверь гостиной, не поддающаяся ключу… Дальше все понятно: глубокая ночь, укрытая простыней тележка, и кто там догадается, что в морг увозят не один труп, а два?
А потом — парализующий волю ужас: сама того не желая, она узнала смертельно опасный секрет.
— Брат по воде! — радостно сказал Смит, неловко поднимаясь из кресла и протягивая ей руки.
— Здравствуйте. Э-э… как вы себя чувствуете?
— Очень хорошо. Я очень счастлив, — добавил он, и тут же постарался объяснить все такими же короткими, рваными фразами:
— Ты здесь, мой брат. Тебя долго не было. А теперь ты здесь. Я пью тебя глубоко.
Джилл стояла в полной растерянности, странное, размягчающее душу тепло, исходившее от этого человека, мешалось с леденящим ужасом — а что, если они узнают? Смит ничего этого не замечал.
— А я уже хожу! Я становлюсь крепче. — Он прошел несколько шагов, а затем остановился, обессиленный, но торжествующий.
Джилл заставила себя улыбнуться.
— Ну, ты совсем молодцом. Гораздо, гораздо лучше, чем раньше. Но мне нужно идти. Я забежала ровно на секунду, только, чтобы поздороваться.
— Не уходи! — обеспокоился Смит.
— Но я очень спешу!
Теперь на лице Смита было уже не беспокойство, а самая настоящая скорбь.
— Я тебя обидел. Я нечаянно.
— Обидел? Да нет, ничего подобного, просто мне нужно уходить — и как можно скорее.
Смит мгновенно успокоился.
— Брат, возьми меня с собой, — попросил он, и даже не попросил, а сказал, как о чем-то уже решенном.
— Что? Нет, я никак не могу. И мне нужно уходить. Послушай, не говори никому, что я была здесь.
— Никому не говорить, что здесь был мой брат по воде?
— Да. Не говори никому. Я… я еще приду. А ты будешь молодцом и никому ничего не скажешь.
Несколько секунд Смит молчал, по всей видимости, переваривая непонятную просьбу «брата».
— Я буду ждать. — Он говорил серьезно, почти торжественно. — Я не буду рассказывать.
— Вот и хорошо.
Обещать-то просто, подумала Джилл, только как же я это сделаю? Теперь-то было ясно, что «испорченный» замок совсем не испорчен. Она посмотрела на выходящую в коридор дверь и увидела самый обыкновенный засов. По заведенному в больнице порядку любая дверь — в ванную, туалет или еще куда, — за которой мог закрыться пациент, открывалась снаружи мастер-ключом, здесь же замок не позволял Смиту выйти наружу, а ручной засов не допускал в комнату сотрудников больницы, даже тех из них, у кого есть мастер-ключ.
Джилл отодвинула засов.
— Жди. Я еще приду.
Уже пересекая палату, где все также мирно похрапывала миссис Банкерсон, она услышала: Тук-тук! Тук! Тук! Тук! — и стремглав бросилась открывать дверь.
Браш буквально ворвался в вахтенную комнату.
— Где это вы были, сестра? Я стучу уже третий раз. — Его взгляд метнулся к ведущей в палату двери.
— Я увидела, — без запинки соврала Джилл, — как пациентка перевернулась. Нужно было поправить ей подушку.
— Кой черт, я же говорил, чтобы вы сидели тут и никуда не совались!
Видя, что врач напуган до полусмерти, Джилл перешла в контрнаступление.
— Конечно же, доктор, — произнесла она ледяным голосом, — главная ответственность за пациентку лежит на вас. Но вы передоверили ее мне, и я была вправе поступать так, как считала необходимым. Если это вызывает какие-то сомнения — хорошо, сходим к заведующему отделением и поговорим.
— Что? Нет, нет, оставим эту историю и забудем о ней.
— Нет, сэр. Ведь такая старая и слабая пациентка может попросту задохнуться в водяной кровати. Я не принадлежу к тем сестрам, которые готовы покорно сносить любые попреки врача. Давайте сходим к заведующему.
— Зачем это? Послушайте, мисс Бордман, я понимаю, что раскричался на вас совершенно напрасно и готов извиниться.
— Хорошо, доктор, — сухо кивнула Джилл. — Вам нужно от меня что-нибудь еще?
— Как? Нет, большое спасибо, вы меня очень выручили. Только, знаете, не говорите, пожалуйста, об этом никому, ладно?
— Никому я ничего не собираюсь говорить.
Вот уж в этом-то ты можешь быть уверен! Только что же теперь делать? Господи, ну почему Бена нет в городе! Джилл вернулась к своему столу и притворилась, что изучает бумаги. Затем она вспомнила про злополучную кровать и позвонила на склад, а еще чуть позднее услала свою помощницу по какому-то придуманному делу и попыталась собраться с мыслями.
Так где же все-таки Бен? Будь он в досягаемости, можно было бы отлучиться на пару минут, позвонить и переложить все тревоги и беспокойства на его широкие плечи. Но только Бен этот чертов шляется невесть где и, фактически, сам свалил на нее неприятную эту историю.
Шляется? Сомнение, которое Джилл изо всех сил старалась загнать куда-нибудь поглубже в подсознание, все-таки вырвалось на поверхность. Бен не уехал бы из города, не сообщив ей, чем кончилась попытка увидеть Человека с Марса. Участница заговора, она имела полное право узнать — Бен всегда играл честно.
Джилл буквально услышала, как он говорит: «…если что-нибудь пойдет не так, ты будешь моим запасным козырем… так что, лапа, если я вдруг исчезну — все в твоих руках, действуй сама».
Тогда она почти не обратила внимания на эти слова — просто не поверила, что с Беном может что-нибудь случиться. А вот теперь задумалась. В жизни каждого человека приходит момент, когда ему — или ей — нужно решать, поставить или нет на кон «жизнь, состояние и честь святую», не имея никакой уверенности в благополучном исходе. В тот самый день, а если уж точнее, то в три часа сорок семь минут пополудни того самого дня, Джилл Бордман почти без колебаний приняла вызов судьбы.
Джилл ушла, и Человек с Марса снова сел в кресло. Он больше не читал книгу, а просто ждал, ждал «терпеливо» — выражение, не совсем подходящее, но в человеческих языках отсутствуют слова, которыми можно было бы описать отношение марсиан к жизни. Он сидел совершенно неподвижно, в тихой радости — ведь брат обещал вернуться. Он был готов ждать вот так, ничего не делая, без единого движения целые годы.
Смит не очень ясно представлял себе, сколько времени назад они с этим братом разделили воду, и дело не только в том, что пространство и время этого места странным образом искривлены, и даже не во все еще не огроканных последовательностях звуков и видов. Культура его гнезда, и это самое главное, воспринимает время совершенно иначе, чем культура человеческая. И разница тут не в большей продолжительности жизни марсиан, а именно в ином отношении ко времени.
«Сейчас позднее, чем ты думаешь» — этого просто нельзя сказать по-марсиански, равно как и «тише едешь — дальше будешь», хотя и по совершенно различным причинам: первая из этих фраз описывает ситуацию невозможную, даже невообразимую с марсианской точки зрения, в то время как вторая, с той же самой точки зрения, несет в себе не больше смысла, чем, скажем, обращенный к рыбам призыв купаться по утрам и вечерам. С другой стороны, фраза «Как было в Начале, так ныне и присно и вовеки веков» настолько близка марсианам по духу, что перевести ее гораздо легче, чем «дважды два четыре» (последнее, кстати сказать, для обитателей Марса далеко не самоочевидно).
Смит ждал.
Он не шелохнулся и тогда, когда вошел Браш. Браш понаблюдал некоторое время за окаменелой фигурой и удалился.
Услышав, как в скважину вставляется ключ, Смит вспомнил, что такой же звук предварял последний приход брата по воде; в расчете на повторение той же последовательности событий он ускорил свой метаболизм и все равно был несказанно поражен, когда в комнату проскользнула Джилл, ему и в голову не приходило, что наружная дверь — тоже дверь. Мгновенно огрокав ситуацию, он отдался радостной полноте существования, наступающей исключительно в присутствии согнездников, братьев по воде и (при определенных обстоятельствах) — в присутствии Стариков.
Радость эта несколько притуплялась осознанием, что брат ее не разделяет. У кого-либо из прежних, марсианских братьев подобная нервная озабоченность могла бы свидетельствовать об одном: он совершил какую-то постыдную ошибку и готовится к скорому развоплощению, но Смит успел уже усвоить, что эти другие способны без особого риска для жизни переносить совершенно невероятные эмоции. Брат Махмуд переживал духовную агонию по пять раз на дню и не только не умирал, но и, похоже, относился к этим мукам как к чему-то полезному, необходимому. С братом капитаном ван Тромпом случались совершенно непредсказуемые спазматические приступы, любой из которых — по марсианским понятиям — должен был бы привести к немедленной утрате телесности, но и этот брат пребывает, насколько известно Смиту, во плоти.
Поэтому Смит не испугался возбужденного состояния Джилл.
Джилл сунула ему какой-то сверток.
— Вот, надень все это, и поскорее.
Смит принял сверток и замер в нерешительности.
— Ой же ты Господи ты мой! — сокрушенно воскликнула, глядя на него, Джилл. — Ну, ладно, раздевайся, я тебе помогу.
И раздевать его и одевать пришлось ей. На Смите были больничная пижама, купальный халат и шлепанцы; так его одели, не дожидаясь просьбы и не спрашивая согласия. Он научился уже справляться со всем этим хозяйством, но очень медленно и неловко; Джилл раздела его буквально в секунду. Никакая несвоевременная стыдливость их не задерживала — Смит вообще не знал, что это такое, а Джилл проработала медсестрой не один уже год. Наибольший восторг Смита вызвали тонкие псевдошкурки для ног; не давая ему времени вдосталь повосхищаться чулками, Джилл, за неимением пояса с подвязками, закрепила их лейкопластырем. Она одевала Человека с Марса в форму больничной медсестры — не свою, а позаимствованную у подружки повыше ростом, якобы для кузины, которой сегодня идти на карнавал. Пелерина скрывала наиболее очевидные признаки пола (вернее их отсутствие), во всяком случае, Джилл на это надеялась. Труднее оказалось с туфлями, они были сильно не по ноге, а Смит и босиком-то ходил с большим трудом.
В качестве завершающего штриха Джилл приколола ему на голову сестринскую шапочку.
— Волосы коротковаты, — озабоченно заметила она, — но сейчас многие девушки стригутся еще короче, так что сойдет.
Смит не очень понял услышанное; он попытался отрастить себе волосы подлиннее, но быстро понял, что за несколько секунд этого не сделаешь.
— А теперь, — сказала Джилл, — слушай внимательно. Что бы там ни произошло — молчи. Даже рта не открывай. Ты меня понимаешь?
— Молчать. Я буду молчать.
— Просто иди, куда я веду и все. Я буду держать тебя за руку. А если знаешь какие-нибудь молитвы — молись.
— Молись?
— Ладно, проехало. Главное — иди за мной и не разговаривай.
Она открыла дверь, взглянула направо, налево и вывела новоявленную медсестру в коридор.
Изобилие странных, непонятных структур повергло Смита в полное замешательство, он не мог разглядеть их отчетливо и безвольно шагал вслед за Джилл, почти отключив зрение и остальные чувства, чтобы спасти себя от неожиданно разверзшегося хаоса.
В конце коридора Джилл встала на движущуюся в поперечном направлении дорожку; Смит шагнул, споткнулся и наверняка упал бы, не поддержи его Джилл. Заметив удивленный взгляд какой-то санитарки, она сквозь зубы выругалась, а затем, сходя с дорожки, постаралась помочь своему спутнику по возможности незаметно.
На крышу они поднялись лифтом, Джилл была уверена, что не сумеет управлять Смитом в подъемной трубе.
И вот тут они нарвались на неожиданную неприятность, хотя Смит, естественно, даже и не подозревал об этом. Последний раз он видел небо еще на Марсе, перед отлетом «Чемпиона», и сейчас испытал острый восторг. Небо было яркое, многоцветное и радостное (типичный для Вашингтона хмурый пасмурный день). Джилл в отчаянии озиралась по сторонам. Как она и надеялась, на крыше никого не было — сестры, окончившие смену вместе с ней, уже разошлись по домам, послеобеденный час для посетителей тоже давно закончился. Но не было и такси, ни одного, а садиться в аэробус — об этом она и думать не могла.
Джилл совсем уже собралась сделать телефонный вызов, когда заметила машину, идущую на посадку.
— Джек, — окликнула она смотрителя стоянки, — это такси по заказу?
— Да, я вызвал его для доктора Фиппса.
— Жалость-то какая! Джек, попробуй, пожалуйста, вызвать и для меня, только поскорее. Познакомься, это моя двоюродная сестренка Мадж. Она в южном крыле работает, у нее ларингит и ей нельзя долго на таком ветре.
— Ну… — задумчиво почесал голову смотритель, — разве только для вас, мисс Бордман. Забирайте эту машину, а доктору Фиппсу я закажу другую.
— Ой, Джек, какой же ты лапочка! А ты, Мадж, молчи, я сама его поблагодарю. У Мадж совсем голос пропал, но ничего, прополощу ей горло горячим ромом, и все пройдет.
— Должно помочь, обязательно должно. Старые средства — самые надежные, моя мама всегда так говорила.
Джек открыл дверцу, по памяти набрал на автомате адрес Джилл, а затем попытался помочь сестричкам сесть в машину. Джилл пришлось заслонить собой Смита, чтобы скрыть его незнакомство с галантными церемониями.
— Спасибо, Джек, огромное спасибо.
Машина поднялась в воздух, и Джилл шумно, с облегчением вздохнула.
— Ну, теперь можешь говорить.
— А что я должен говорить?
— Как? Да все, что хочешь.
Смит задумался. Столь масштабное предложение требовало масштабного же и ответа — ответа, достойного общения двух братьев. Многие варианты приходилось — с сожалением — отбросить по полной их непереводимости. В конце концов он остановился на фразе, которая, даже на этом чужом, бесцветном языке, хотя бы отчасти передавала теплое чувство братского взращивания близости.
— Пусть наши яйца разделят одно гнездо.
— Что? — ошарашенно повернулась Джилл. — Как ты сказал?
Совершенно ясно, что ответ получился неудачным; Смит не знал, куда деться от отчаяния. Раз за разом все его попытки достичь с этими странными существами единения только дополнительно их возбуждают. Внимательно перебрав весь свой небогатый еще словарь, он попытался выразить основную мысль иначе:
— Мое гнездо — твое, а твое гнездо — мое.
На этот раз Джилл улыбнулась.
— Как мило сказано! Знаешь, дорогуша, я, конечно, не очень тебя понимаю, но это самое очаровательное предложение, какое я когда-нибудь получала. Только вот в настоящий момент мы вляпались по самые уши, так что не будем торопиться, ладно?
Смит понял Джилл не лучше, чем она его, но уловил, что брат по воде доволен и просит подождать. Ожидание не представляло никаких проблем, удовлетворенный тем, что отношения с братом наладились, он откинулся на спинку сидения и предался созерцанию. Со всех сторон, куда ни кинь взгляд, — потрясающее изобилие новых, еще не огроканных вещей. Смит впервые видел земной пейзаж и, почти против своей воли, вспомнил, что средства передвижения, используемые дома, не дают возможности видеть то, что расположено между начальными и конечными пунктами. Он почти уже сделал сравнение, неблагоприятное для марсианских методов, но в испуге отшатнулся от такого еретического посягательства на авторитет Стариков.
А Джилл пыталась думать. Такси уже заходило на посадку, когда ее вдруг осенило, что домой идти никак нельзя: разберутся кто именно умыкнул Человека с Марса, сразу туда и прибегут. А разберутся очень скоро — в комнате Смита наверняка остались отпечатки ее пальцев, найдутся свидетели, видевшие странную «сестричку Мадж». Джилл где-то слышала, что не представляет никакого труда прочитать память автопилота такси и выяснить, куда летела машина и когда.
Она решительно ударила по клавиатуре и аннулировала набранный услужливым Джеком адрес. Почти коснувшаяся земли машина снова взмыла и зависла в воздухе. Так куда же податься-то? Ну где, спрашивается, спрячешь взрослого человека, абсолютно беспомощного, не умеющего даже одеться? Да еще когда этот человек — самая, пожалуй, популярная личность на всем земном шаре. Вот если бы здесь был Бен! Бен… где же ты?
Джилл взялась за телефон и безо всякой, собственно, надежды набрала номер Бена. Мгновенный всплеск радости столь же мгновенно сменился унынием, когда стало ясно, что звучащий в трубке голос принадлежит не Бену, а его помощнику.
— Извините, ради Бога, мистер Кайлгаллен. Это опять Джилл Бордман, я думала, что звоню мистеру Какстону домой.
— Вы не ошиблись, просто, когда мистер Какстон отсутствует более суток, все его звонки переводятся на редакцию.
— Так он еще не появлялся?
— Нет. Не могу ли я помочь вам?
— Н-нет. Послушайте, мистер Кайлгаллен, а вам не кажется странным, что Бен вот так взял и исчез. У вас не появляется опасений?
— Что? Нет, ни коим образом. В присланном факсе говорилось, что он и сам не знает, сколько времени будет отсутствовать.
— Но ведь это странно.
— Ничего странного, такая у него работа.
— Ну… А вот у меня это отсутствие вызывает большое беспокойство. Мне кажется, вам следовало бы сообщить в полицию. А заодно и всем репортерским агентствам страны, да что там страны — мира.
Даже и не видя Осберта Кайлгаллена, Джилл почувствовала, как тот чопорно выпрямился.
— А вам не кажется, мисс Бордман, что я способен разобраться в указаниях шефа без посторонней помощи? Не сочтите за обиду, но буквально каждый раз, когда мистера Какстона нет на месте, его упорно домогается кто-либо из «хороших знакомых».
Ясненько, подумала Джилл, то одна стерва старается его захомутать, то другая. А этот болван надутый решил, что я — очередная такая охотница. Потеряв всякое желание просить Кайлгаллена о чем бы то ни было, она положила трубку.
Так куда же все-таки идти? И тут у нее мелькнула неожиданная мысль: если Бен исчез, и власти, скорее всего, приложили к этому свою руку, то кто же станет искать пропавшего Смита в его квартире? Правда, если они знают про ее знакомство с Беном… ну, уж это-то очень сомнительно.
Там можно будет поесть, да и одежда какая-нибудь для этого великовозрастного младенца найдется. Джилл набрала адрес Бена, машина радостно рванулась и через несколько минут села на нужной улице.
— Carthago delenda est, — сообщила Джилл акустическому замку.
Никакой реакции. Вот же черт, выругалась она, этот красавчик умудрился изменить пароль. Едва держась на подгибающихся от ужаса ногах, Джилл старалась, чтобы Смит не видел ее лица.
Взяв себя немного в руки, она сделала еще одну безнадежную попытку — на случай, если Бен успел за эти минуты вернуться домой (один и тот же микрофон и открывал замок и работал в переговорном устройстве).
— Бен, это Джилл.
И дверь скользнула в сторону.
А затем, когда они вошли в квартиру, снова закрылась. Джилл подумала было, что Бен дома, но никто их не встречал; судя по всему, ей просто повезло угадать новый пароль. Задумано, нужно понимать, в виде приятного для нее сюрприза, только лучше бы уж без сюрпризов, а заодно и без отчаянного ужаса перед не желающей открываться дверью.
Смит замер на краю лужайки, поросшей густой, высокой травой. Ему здесь очень понравилось, хотя быстро огрокать столь новое и необычное место было совершенно невозможно. То, движущееся место, где они только что находились, захватывало и потрясало, зато это больше подходило, чтобы объять себя.
Смит никогда не видел окна и даже не был знаком с таким понятием — корпус Бетесдинского центра, куда его положили, имел новомодные глухие стены. Немудрено, что панорамное окно он принял за «живую картину», вроде как дома, на Марсе, и искренне восхитился глубиной и живостью изображения. Очевидно работа великого художника. До этого момента ничто не указывало, что у этих существ есть искусство; новое познание послужило углублению и расширению огрокивания; Смит преисполнился теплым чувством.
Краем глаза уловив движение, он повернулся и увидел, что новый брат снимает с ног фальшивые шкурки и обувь.
Блаженно вздохнув, Джилл погрузила босые ступни в зеленую, прохладную траву.
— Господи, до чего же ноги-то устали! — Она подняла голову и встретила взгляд Смита — младенческий, но в то же самое время чем-то встревоженный. — Ты тоже разуйся и походи, тебе понравится.
— Как разуться? — недоуменно моргнул Смит.
— Вот же, все время забываю. Иди сюда, я помогу.
Джилл сняла с него сперва туфли, а затем — предварительно отлепив лейкопластырь — и чулки.
— Ну как, приятно ведь?
Смит неуверенно ощущал ногой траву, а затем робко поинтересовался:
— Но ведь они живые?
— Конечно, это же самая настоящая трава. Бен угрохал на нее не знаю какие деньги. Да тут одно специальное освещение стоит больше, чем я зарабатываю за месяц. Так что погуляй по травке, получи удовольствие.
Смит не понял почти ничего, только то, что травинки — живые существа и что ему предлагают по ним ходить.
— Ходить по живым существам? — Он не верил своим ушам.
— Чего? А почему и не ходить? Этой траве ничего не будет, она специальная, для таких вот домашних газонов.
Это, напомнил себе Смит, мой брат по воде, а брат никогда не посоветует плохого, ведущего ко злу.
Он позволил провести себя по лужайке и обнаружил, что ему самому это нравится, а живые существа ничуть не протестуют. Он обострил свою чувствительность до крайнего предела — все верно, брат, конечно же, прав. Они привыкли, что по ним ходят, это их естественное состояние. Решение объять и восхвалить новый факт, принятое Смитом, по мужеству и самоотверженности сравнимо разве что с попыткой рядового земного горожанина оценить по достоинству все прелести каннибализма (обычая, по мнению Смита, вполне естественного и достойного).
— Ну, ладно, — вздохнула Джилл, — побалдели и хватит. Я ведь даже не знаю, насколько и надолго ли мы здесь в безопасности.
— В безопасности?
— Нам нельзя здесь задерживаться. Вполне возможно, они сейчас проверяют каждую машину, покидавшую Центр.
Она сосредоточенно нахмурилась. Домой нельзя, здесь оставаться нельзя… к тому же Бен собирался отвезти Смита к Джубалу Харшоу. Но она-то сама не была знакома с Харшоу, не знала даже толком, где тот живет, Бен вроде говорил, что где-то в Поконах. Ну что ж, не знаем, так узнаем — деваться больше некуда…
— Почему ты несчастлив, брат?
Резко выдернутая из раздумий, Джилл взглянула на Смита. Да ведь это бедное дитя знать не знает, ведать не ведает о каких-то там бедах и опасностях. Она попыталась взглянуть на происходящее с его точки зрения — и не сумела. Ясно одно, Смит даже не подозревает, что они в бегах… а от кого, собственно? От копов? От больничной администрации? Джилл не очень себе представляла, что за проступок она совершила, какие законы нарушила, она просто понимала, что встала на пути больших шишек, высокого начальства.
Ну и как, скажите, объяснить несчастному младенцу, против кого им приходится бороться, если она и сама этого не знает? Вот, скажем, полиция — да есть ли у них на Марсе полицейские? Разве у него узнаешь? Говорить с ним — все равно, что кричать в кадку с дождевой водой.
Да есть ли на этом самом Марсе кадки для дождевой воды? Или хотя бы дождь?
— Не будем вдаваться, — отмахнулась она. — Просто делай, что я скажу — вот и все.
— Да.
Безграничное приятие, вечное и бесконечное «да». Джилл неожиданно подумала, что Смит по первому ее слову прыгнет из окна, и ничуть не ошиблась. Он действительно прыгнул бы, восторженно впитал бы в себя каждую секунду падения с двадцатого этажа, а при заключительном ударе об асфальт принял бы развоплощение без тени удивления или сожаления. И не то чтобы он не знал, что падение ведет к смерти, он просто не понимал, что это такое — страх смерти. Если бы брат по воде избрал для него такую странную методику развоплощения, Смит восприял бы ее, восхвалил и постарался, по возможности, огрокать.
— Ладно, хватит так стоять, надо по-быстрому поесть, переодеть тебя и убираться отсюда, пока не поздно. Ты раздевайся, а я тут пошарю.
Подобрав из Бенова гардероба походный костюм, берет, рубашку, исподнее и ботинки, Джилл вернулась в гостиную. Сейчас Смит напоминал котенка, игравшего, игравшего с клубком, да и запутавшегося в нитках. Одна его рука была прижата к телу и не могла пошевелиться, юбка намоталась на голову. Он сразу начал снимать платье, даже и не подумав о пелерине.
— Господи Боже, — безнадежно пробормотала Джилл, бросаясь на помощь.
Выпутав Смита из одежек, она засунула их в утилизатор — совершенно ни к чему, чтобы это хозяйство попадалось на глаза полиции, а с Эттой Шир расплатимся.
— Тебя, милейший, в больнице совсем запустили, так что прими-ка ты ванну, прежде чем надевать чистое.
Как медсестра, Джилл относилась к не очень приятным ароматам, исходящим от человеческого тела, с полным безразличием, но — опять же, как медсестра, — она была ярой фанатичкой мыла и мочалки… а этого пациента, похоже, так ни разу и не удосужились выкупать. Не то чтобы от Смита воняло, просто от него пахло, как от лошади в жаркий день.
Зрелище воды, льющейся в ванну, преисполнило Смита восторгом.
В туалетной комнате ка-двенадцатой палаты была ванна, но он не знал, что это такое и зачем. Его обмывали прямо в кровати, да и то не очень часто — мешали поминутные уходы в транс.
Джилл потрогала воду.
— Ну, вот. Залезай.
На лице Смита отразилось полное недоумение.
— Да быстрее ты, — прикрикнула Джилл. — Забирайся в воду.
Все слова были знакомыми, порядок их тоже не оставлял места для сомнений. Брат хочет, чтобы он погрузил все свое тело в воду жизни! Его никогда не удостаивали подобной чести, более того, насколько он знал, такая привилегия не предлагалась никому и никогда. Смит уже начал понимать, что эти другие ближе знакомы с первоосновой жизни — факт, далеко еще не огроканный, но не вызывающий сомнений.
Он ступил в ванну одной, дрожащей от волнения ногой, другой, а затем погрузился в воду полностью, с головой.
— Да ты что! — закричала Джилл, хватая Смита за волосы, и с ужасом обнаружила, что вытаскивает из воды не живого человека, а самый натуральный труп. Господи, да не мог же он за какие-то две секунды захлебнуться! Мог не мог, а все равно страшно.
— Эй, ты! — встряхнула она Смита. — Очнись! Кончай свои штучки!
Смит находился очень далеко, но он услышал зов своего брата и вернулся. Остекленевшие было глаза оживились, пульс ускорился, грудь начала мерно вздыматься и опадать.
— Как ты там, — все также испуганно спросила Джилл, — в порядке?
— Я в порядке. Я очень счастливый.
— Ну и перепугал же ты меня. Слушай, не забирайся ты больше под воду. Вот как сейчас сидишь, так и сиди.
— Да, брат, — после чего Смит разразился серией хриплых, абсолютно для Джилл бессмысленных звуков, набрал пригоршню воды, благоговейно, словно некую драгоценность, поднес ее ко рту, а затем протянул Джилл.
— Ты что, не надо пить из ванной! И я не хочу.
— Не пить?
В глазах Смита стояли беспомощная обида и недоумение. Секунду помедлив, Джилл махнула мысленно на все рукой, наклонила голову и прикоснулась к неожиданному подношению губами.
— Спасибо!
— Да не будешь ты испытывать жажду!
— Надеюсь, и ты не будешь испытывать жажду, никогда. Но пока что хватит. Если хочешь пить, я тебе принесу, а эту воду больше не пей.
Вполне удовлетворенный, Смит оставил дальнейшие попытки напиться из ванной, теперь он сидел совершенно неподвижно. Джилл уже поняла, что он никогда не принимал ванну и напрочь не знает, как это делается. Можно бы, конечно, научить его, но сколько на это уйдет драгоценного времени…
Да было бы о чем говорить, вот буйных в психушке купать — это действительно работа. Вытаскивая Смита со дна, Джилл насквозь промочила свою кофточку, теперь она сняла ее и повесила сушиться. Уходя из больницы, она переоделась в короткую плиссированную юбку. М-м, да. Складки, конечно же, перманентные, но все равно — зачем мочить ее зазря? Джилл пожала плечами, дернула замок молнии и осталась в трусах и лифчике.
Смит взирал на все эти операции с откровенным любопытством; Джилл почувствовала, что краснеет и очень этому удивилась. А ведь считала себя абсолютно свободной от унылого ханжества, именуемого стыдливостью. Господи, да ей же и шестнадцати не было, когда она первый раз пошла купаться голышом в смешанной компании. Но младенческий взгляд этого странного типа повергал ее в полное смущение, посему Джилл не стала раздеваться дальше, заранее смирившись с перспективой промочить белье.
Приходилось скрывать свою растерянность за грубоватой суетой.
— Ну-ка, попробуем отскрести эту шкуру. — Встав рядом с ванной на колени, она облила Смита жидким мылом и начала взбивать пену.
Через некоторое время Смит протянул руку и потрогал ее правую грудь.
— Эй, — отшатнулась Джилл. — Только без этих штучек!
У Смита был такой вид, словно его ударили по лицу.
— Нет? — вопросил он трагическим голосом.
— Нет, — решительно подтвердила Джилл, но затем посмотрела на него и добавила уже несколько мягче:
— Ничего страшного не случилось, но ты меня не отвлекай, я занята.
Для ускорения процесса Джилл спустила из ванной воду, велела Смиту встать и обмыла его из душа, затем она включила сушилку, а сама стала одеваться. Ошарашенный хлынувшими на него потоками теплого воздуха, Смит задрожал; Джилл терпеливо, как ребенка, успокоила его и посоветовала держаться за поручень.
Затем она помогла ему выбраться из ванной.
— Ну вот, после купания ты и пахнешь получше и чувствуешь, готова поспорить, получше.
— Я чувствую себя хорошо.
— Вот и прекрасно. А теперь одевайся.
В спальне перед Джилл встала сложная проблема: то ли надеть на Смита шорты, то ли объяснить ему, как это делается, то ли показать личным примером…
— НЕМЕДЛЕННО ОТКРОЙТЕ! — прогремел мужской голос.
Шорты выпали из пальцев Джилл. Они что, знают, что в квартире кто-то есть? Да, иначе бы не приехали. Ну, ясно, этот чертов автомат.
Так что, отвечать? Или затихариться? Еще один повелительный окрик.
— Сиди здесь! — шепнула Джилл Смиту и вышла в гостиную. — Кто там? — Она изо всех сил старалась, чтобы голос звучал спокойно и непринужденно.
— Именем закона — откройте.
— Именем какого еще закона? Не порите чепуху. Говорите, кто вы такой, иначе я вызову полицию.
— Мы и есть полиция. Ваше имя Джиллиан Бордман?
— Как? Я Филлис О'Тул, и я жду тут мистера Какстона. Честное слово, я сейчас же звоню в полицию и заявлю о попытке незаконного вторжения.
— Мисс Бордман, у нас есть ордер на ваш арест. Открывайте немедленно, вы только отягощаете свою вину.
— Никакая я вам не мисс Бордман, и я звоню в полицию.
Голос за дверью смолк; Джилл стояла, судорожно сглатывая и беспомощно ожидая, что же будет дальше.
Неожиданно в лицо ей пахнуло жаром, стальная пластинка замка начала светиться тусклым багровым светом, затем раскалилась добела; что-то громко хрустнуло, и дверь ушла вбок. Один из двух стоявших за ней мужчин переступил порог, ухмыльнулся и торжествующе объявил:
— Вот она, голубушка. Джонсон, осмотри квартиру, он где-то там.
— О'кей, мистер Берквист.
Джилл попыталась преградить им путь, но человек по фамилии Джонсон легко отодвинул ее в сторону и направился в спальню.
— Где ваш ордер? — срывающимся голосом выкрикнула Джилл. — Это полный произвол!
— Ну вот, ордер, ордер, — нежно улыбнулся Берквист. — Не создавай нам трудностей, веди себя паинькой — может, и отделаешься полегче.
Джилл пнула Берквиста в щиколотку, но тот ловко, без труда увернулся.
— Фу, — укоризненно покачал он головой, — какая гадкая девочка. Джонсон! Так нашел ты его или нет?
— Тут он, мистер Берквист. В чем мать родила; и чем же это они, интересно, собирались заняться? Угадайте с трех раз.
— У тебя, Джонсон, грязное воображение. Тащи его сюда.
Из спальни показались сперва Смит, а потом Джонсон, заломивший ему руку за спину.
— Он, видите ли, не желал идти.
— Пойдет, как миленький!
Увернувшись от Берквиста, Джилл отчаянно бросилась на Джонсона; тот резко отшвырнул ее в сторону.
— Ну, ты, без этих!
Джонсон ударил Джилл не так сильно, как бил свою жену до того, как та его бросила, и уж во всяком случае не так, как заключенных, не очень расположенных к беседам. Вплоть до этого момента на лице Смита не отражалось ровно ничего; он молча подчинялся грубому принуждению — вот и все. Он совершенно не понимал происходящего и старался не совершать никаких поступков.
Но теперь его брата ударили. Смит развернулся, вырвался…
…и протянул.
И Джонсона не стало.
И только на том месте, где только что стояли широкие, массивные подошвы сапог, медленно распрямились травинки; Джилл смотрела на них и чувствовала, что сейчас шлепнется в обморок.
Берквист закрыл открывшийся от удивления рот, раскрыл его снова и повернулся к Джилл.
— Что вы с ним сделали, — с ненавистью прохрипел он.
— Я? Я не сделала ничего.
— Не строй невинные глазки. У вас там что, люк или что?
Но Джилл почти его не слышала.
— Куда он делся? — спросила она в свою очередь.
— Не знаю, — нервно облизнул губы Берквист. Он сунул руку под мышку и вытащил пистолет. — Только со мной такие штучки не пройдут. Оставайся здесь, а его я забираю.
Смит снова пребывал в пассивном, ожидающем состоянии. Не понимая происходящего, он ограничил свои действия крайним, необходимым минимумом. Но он знал, что такое оружие, он видел его в руках прилетавших на Марс людей; теперь оружие было направлено на брата по воде, которому это явно не нравилось. И Смит грокнул, что его развитие подошло к одной из критических точек, в которой верное рассуждение должно привести к верному действию, за которым будет, возможно, дальнейшее развитие. И он начал действовать.
Старики обучили его многому и хорошо. Смит шагнул и встал напротив Берквиста; ствол пистолета описал дугу и уперся в его голую грудь. Он протянул — и Берквиста не стало.
А Джилл завопила.
Все это время лицо Смита оставалось бесстрастным, но теперь на нем появилось полное, трагическое отчаяние: в критической точке было совершено ошибочное действие. Он осторожно взглянул на Джилл, начал судорожно вздрагивать, а затем закатил глаза, медленно осел на пол, свернулся в клубок и замер.
Истерический припадок Джилл прекратился так же мгновенно, как и начался. Больной нуждался в помощи, времени на всякие там эмоции и размышления, куда же это подевались двое мужчин, попросту не было. Джилл упала на колени и бегло обследовала лежащее на полу тело.
Ни дыхания, ни пульса; прижав ухо к груди Смита, она сперва решила, что его сердце совсем остановилось, но потом различила чуть слышные и редкие — с промежутками по четыре, даже пять секунд — тук-тук.
Все это очень походило на шизоидный уход в себя, но Джилл никогда не видела настолько глубокого транса, даже в школе на демонстрациях гипноанестезии. Она слышала о так называемом «самадхи», в которое умеют впадать индийские факиры, но не особенно доверяла этим рассказам.
В нормальных обстоятельствах ни одна медсестра не стала бы пытаться вывести пациента из подобного состояния, а сразу позвала бы врача, но это в нормальных обстоятельствах. Последние события ничуть не поколебали Джилл в решимости ни в коем случае не допустить, чтобы Смит снова попал в нежные объятия властей, а, наоборот, укрепили. Решимость решимостью, но уже через десять минут она убедилась в бесплодности всех своих попыток прервать транс.
В спальне Бена нашелся потрепанный чемодан, слишком большой, чтобы с ним пропустили в салон самолета, но все же не заслуживающий гордого наименования «кофр». Чемодан был набит битком: диктофон, туалетные принадлежности, одежда, даже аппарат — вполне законный, с разрешением, — позволявший входить в любую телефонную сеть. У Джилл мелькнула мысль, что уже все это хозяйство ясно показывает, что Кайлгаллен совершенно не прав насчет причин отсутствия Бена, но времени на раздумья не было, она просто выпотрошила чемодан и отнесла его в гостиную.
При всей своей худобе Смит был тяжелее ее самой, но Джилл приходилось иметь дело с пациентами и помассивнее. Чтобы запихнуть безжизненное тело в чемодан, пришлось сложить его на другой манер. Мышцы Смита сопротивлялись резким рывкам, но без труда, словно воск, поддавались не очень сильному, но постоянному нажиму. Для мягкости Джилл забила пустые углы какими-то тряпками Бена. Проделать дырки для воздуха не удалось — чемодан оказался стеклопластовым; секунду поколебавшись, Джилл махнула рукой — какой там ему воздух при почти полном отсутствии дыхания и, соответственно, нулевом обмене веществ.
Нести такой груз она бы не смогла, оторвать его от пола и то удавалось с большим трудом. К счастью, чемодан был снабжен колесиками; к тому времени, как ей удалось подтащить его к входной двери, на нормальный паркетный пол, драгоценная Бенова лужайка была перепахана глубокими, уродливыми бороздами.
На крышу Джилл не поехала — только и не хватало для полного счастья, что связаться еще с одним автоматом-стукачом, — а вышла на улицу через полуподвал и черный ход. Молодой парень, проверявший доставленную по заказам жильцов еду, отодвинулся в сторону, давая выкатить чемодан на мостовую.
— Эй, сестренка, — окликнул он девушку, — что в коробчонке?
— Труп, — огрызнулась Джилл.
— Каков вопрос, — пожал плечами парень, — таков и ответ. Пора бы мне и запомнить.
