Глава восемнадцатая
Хью уходил из покоев Джо раздосадованным. Он понимал, что вел себя по-дурацки… Нет, просто-таки преступно неосмотрительно. Как он мог допустить, чтобы разговор принял столь нежелательный оборот? Джо был необходим. До тех пор пока Барбара и близнецы не будут надежно укрыты в горах, Хью требовалась большая посторонняя поддержка, на которую можно было хоть в малейшей степени рассчитывать. Джо, Мемток, Пайпс, кто угодно… Но на Джо Хью имел самые большие виды. Джо был Избранным, что давало Хью возможность узнавать из первых рук полезную информацию об этом мире; через Джо можно было попытаться раздобыть необходимые для побега вещи. В крайнем случае Хью даже предполагал попросить Джо помочь им бежать.
Но после того, что между ними произошло… Идиот! Совершеннейший дурак! Рисковать судьбами Барбары и мальчиков только потому, что он не в состоянии обуздать свой характер!..
Положение дел стало хуже некуда, и во многом Хью винил себя самого.
Тем не менее опускать рук не следовало. Он отправился к Мемтоку. Теперь, как никогда раньше, необходимо было найти какой-нибудь способ связаться с Барбарой тайно, поговорить с ней. А это означало, что нужна партия в бридж. Пусть даже в присутствии Лорда-Протектора, но он поговорит с ней, хотя бы по-английски. Ход событий требуется подстегнуть.
Когда Хью подошел к кабинету Главного Управляющего, тот как раз выходил из него.
— Кузен Мемток, можно вас на пару слов?
Всегда нахмуренное лицо управляющего прояснилось.
— Конечно, кузен. Но только нам придется немного пройтись, ничего? Неприятности, неприятности, неприятности… Казалось бы, ответственным слугой должен быть человек, которому не нужно утирать сопли. Ничего подобного! Рабочий при холодильнике жалуется Главному Мяснику, тот жалуется Шеф-повару, а ведь вопрос чисто технический, и, по идее, Гну следовало бы связаться с технарями и все уладить самому, верно? Как бы не так! О нет! Все идут со своими несчастьями ко мне. Ты, кажется, немного сведущ в инженерном деле?..
— Да, — согласился Хью, — но теперь я немного отстал. Прошло слишком много лет. (Около двух тысяч, друг мой!)
— Техника есть техника. Пойдем со мной, и позволь мне воспользоваться твоей просвещенной консультацией.
(Чтобы выяснить, не лгу ли я. Ну уж нет! Постараюсь затуманить тебе мозги как следует.)
— Конечно, пошли. Если только мнение ничтожного слуги может иметь какое-нибудь значение.
— Все проклятый холодильник!.. С ним каждое лето что-нибудь не так. Скорей бы вернуться во Дворец!
— Да позволено будет спросить, назначена ли дата переезда?
— Позволено, позволено. Через неделю. Так что у тебя есть время подумать о том, как лучше упаковать имущество Департамента и подготовиться к отъезду.
— Так скоро?
— Тебя-то что тревожит? Ведь вам и паковать-то нечего. Архив да немного мебели. А ты знаешь, сколько тысяч предметов предстоит перевезти мне? Сколько всего раскрадывают, теряют или просто портят эти идиоты! Дядя милостивый!
— Да, должно быть, это просто ужасно, — поддакнул Хью. — Но осмелюсь напомнить, понимая вашу сверхзагруженность хлопотами: я просил вас известить меня в случае приезда Их Милости. А молодой Избранный сообщил мне, что Их Милость дня два назад приехал и уехал снова.
— Ты недоволен?
— Упаси Дядя! Я просто спрашиваю.
— Их Милость действительно физически присутствовал здесь некоторое время. Но официально он не возвращался. Мне показалось, что он неважно себя чувствует, помоги ему Дядя!
— Да сохранит его Дядя! — искренне подхватил Хью. — Понятно, что при подобных обстоятельствах вы не решились испрашивать мне аудиенцию. Но осмелюсь выразить надежду на ваше участие в моей просьбе в следующий приезд Их Милости.
— Поговорим об этом позже. Нужно посмотреть, что там случилось у этих беспомощных…
Шеф-повар и Главный Инженер встретили их у входа во владения Гну, и вся группа направилась в холодильное помещение. Они прошли через кухню и попали в разделочную, где им пришлось задержаться, пока не принесли теплые одеяния, напоминающие парки. Суетливо кипучий Мемток отказался облачаться. Подпрыгивая от нетерпения, он ворчливо заметил, что одежда слишком замызгана.
Разделочная кишела слугами — рубщиками, поварами, подсобными рабочими. На столах громоздились туши скота, груды рыбы, дичи и домашней птицы. Хью отметил про себя, что тридцать восемь Избранных и четыреста пятьдесят слуг потребляют уйму мяса. Помещение показалось ему угнетающим, хотя сам он в своей жизни забил и разделал немало животных.
Не выдать внешне своего потрясения от того, что он вдруг увидел на полу, ему помогло только природное чувство самообладания. Это был кусок, отрубленный от человеческого тела, — изящная, пухлая, очень женственная рука.
Хью стало нехорошо; у него заложило уши и поплыло в глазах. Он моргнул несколько раз, но рука не исчезла. Рука, очень похожая на маленькую ручку Киски…
Он осторожно вздохнул, стараясь подавить поднимающуюся в нем тошноту, и стоял отвернувшись до тех пор, пока не удалось восстановить полный контроль над собой. Ему внезапно открылась правда, до сих пор скрывавшаяся за странными несоответствиями и-идиомами, казавшимися ему бессмысленными шутками.
Гну тем временем горячо спорил с подручным, а Мемток стоял рядом и ждал. Наконец инженер, последним из всех, справился с теплой одеждой, и они направились в морозильный отсек. По пути Шеф-повар машинально пнул обрубленную руку, которая отлетела к куче отбросов, и шутливо заметил:
— Вот это мяско вам не придется пробовать, Управляющий, — если, конечно, не вернется старик.
— Я всегда все пробую, — холодно заметил Мемток. — Их Милость требует, чтобы стол был отменным независимо от того, здесь он или нет.
— О да, конечно, — согласился Гну. — Именно это я всегда и твержу своим поварам. Но… Да вот хотя бы этот кусок прекрасно иллюстрирует беспокоящую меня проблему. Слишком много жира. Видите, он слишком жирен, и после приготовления останется таким же. А все из-за того, что это мясо прислуги. Хотя, на мой взгляд, самым лакомым — нежным, но упругим — было бы жаркое из мальчишки-выхолостка, забитого в возрасте от шести до двенадцати лет.
— Никто твоего мнения не спрашивает, — осадил его Мемток. — Значение имеют только вкусы Их Милости. А он считает, что прислуга более нежна.
— О, конечно, конечно, я согласен! Я ничего такого особенного и не хотел сказать!
— Ладно, успокойся, Гну. В принципе, я согласен с тобой. Я просто должен был заметить, что в данном вопросе твое мнение — и мое тоже — не имеет никакого значения.
Процессия ответственных слуг прошествовала в холодильный отсек. Инженер, кивнувший и улыбнувшийся Хью при встрече, до сих пор не проронил ни слова. Теперь же он принялся пространно объяснять, в чем заключается «проклятая проблема замораживания». Хью отчаянно пытался сконцентрировать все свое внимание на словах Пайпса, чтобы хоть как-то отвлечься от ужасающего зрелища содержимого холодильного помещения.
Большинство хранившихся здесь туш были говяжьими. Но в середине комнаты на крюках висели, как он уже ожидал, человеческие трупы — выпотрошенные, вычищенные и замороженные. Они были нацеплены вверх ногами. Молодые самки и самцы, но были ли эти последние кастрированными или нет, понять теперь было невозможно.
Хью сглотнул и поблагодарил судьбу за то, что трагическая маленькая ручка дала ему возможность приготовиться и не потерять сознания.
— Ну, кузен Хью, что скажешь? — вернул его из забытья голос Мемтока.
— Что ж, я согласен с Пайпсом.
— То есть своими силами нам сейчас не справиться?..
— Я согласен не с этим выводом. — Хью, по правде говоря, мало что понял. — Инженер, несомненно, рассуждает здраво. Как он утверждает, проблему можно решить, и радикально. Нужно отказаться от намерения чинить оборудование сейчас и, подождав с неделю, приступить к его демонтажу и полной замене.
Лицо Мемтока приобрело кислое выражение.
— Слишком дорого.
— Это со временем окупится. За несколько бычков хорошего оборудования не купишь. Экономить тут нечего. Верно, Пайпс?
Инженер радостно закивал.
— Именно это я всегда и говорил, кузен Хью! Вы абсолютно правы.
Мемток все еще хмурился.
— Ладно, подготовь расчеты. И, перед тем как представить их мне, покажи кузену Хью.
— Есть, сэр!
Мемток приостановился и похлопал филейную часть подростковой тушки.
— Прекрасные бычки! Вот что, на мой взгляд, настоящее мясцо. А, Хью?
— Замечательное, — согласился Хью, пытаясь придать своему лицу нормальное выражение. — Возможно, ваш племянник? Или только один из сыновей?
Наступило ледяное молчание. Никто не шевелился, только Мемток, казалось, стал выше ростом. Он чуть приподнял свой хлыст, сжав его так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Затем он выдавил из себя что-то вроде кривой улыбки и издал неприятный смешок.
— Кузен Хью, ты когда-нибудь развеселишь меня до смерти своими хохмами. Ну у тебя и шутки! Эта особенно хороша. Гну, напомни мне, чтобы я не забыл рассказать ее вечером остальным.
Шеф-повар обещал обязательно напомнить и хихикнул. Инженер разразился хохотом. Мемток еще раз усмехнулся, довольно прохладно.
— Боюсь, что не вправе претендовать на столь высокую честь, Хью. Все эти тушки — выкормыши с ранчо, поэтому среди них нет ни одного моего кузена. Конечно, я знаю, что в некоторых имениях принято… но Их Милость считает, что подавать к столу домашних слуг вульгарно, даже если смерть наступила в результате несчастного случая. Кроме того, слуги, не будучи уверены в своем будущем, становятся беспокойными.
— Логично.
— Да и гораздо приятнее закусывать теми, от кого все равно нет никакого толку. Ну ладно, хватит об этом. Мы теряем время. Хью, обратно пойдем вместе.
Когда они отдалились от остальных, Мемток спросил:
— Так что ты там хотел сказать?
— Прошу прощения…
— Будет, будет, ты сегодня что-то очень рассеян. Ты говорил вроде насчет возвращения Их Милости…
— Ах да! Мемток, не могли бы вы в качестве огромного личного одолжения сообщить мне о прибытии Их Милости сразу же? Независимо от того, официально он вернется или нет. Не просить за меня об аудиенции, а всего лишь сообщить.
— Нет, — ответил Мемток. — Не думаю, что смогу.
(Черт возьми, похоже, единственное, что остается делать, — это ползти на брюхе к Джо с унизительными извинениями и таким образом добиваться, чтобы тот вмешался в ход событий.)
— Прошу прощения… Возможно, ничтожный слуга невольно нанес оскорбление?
— Ты имеешь в виду ту остроту? О небо, конечно, нет! Может быть, кому-то она и показалась бы вульгарной, и держу пари, что кое-кому из слуг станет от нее дурно. Но я, Хью, если чем и горжусь, так это тем, что у меня есть чувство юмора, — и в тот день, когда я не смогу оценить шутку только потому, что она относится ко мне, я тут же подам прошение об отставке. Нет, просто теперь настала моя очередь разыграть тебя.
— Я сказал: «Не думаю, что смогу». В этой фразе заключен двойной смысл. Двусмысленная, я бы даже сказал, шутка, ты понимаешь? Я не думаю, что смогу сообщить тебе, когда вернется Их Милость, поскольку он известил меня, что вообще больше сюда не вернется. Так что увидеть его ты сможешь только в Столице… а там уж я обещаю, что скажу тебе, когда он будет на месте, — и Главный Управляющий игриво ткнул Хью под ребра. — Жаль, что ты не видел выражения своего лица. Моя шутка далеко не так остроумна, как твоя. Тем не менее челюсть у тебя прямо-таки отвалилась. Вот умора!
Хью извинился и ушел к себе. Вымывшись очень тщательно (гораздо тщательнее, чем обычно), он до самого обеда просидел на диване в тупом оцепенении. Перед уходом в столовую он слегка подбодрил себя порцией Счастья, небольшой, но достаточной, чтобы благополучно пережить обед теперь, когда он знал, почему «свинина» так часто подается к столу Избранных. Правда, у Хью были основания предполагать, что мясо, идущее в пищу слугам, — настоящая свинина. Тем не менее он больше не намерен был есть грудинку. Равно как и ветчину, отбивные, колбасы… Придется стать вегетарианцем — до тех пор, по крайней мере, пока они с Барбарой не окажутся в горах, на свободе.
Принятая доза Счастья вполне позволила ему даже осведомиться у Мемтока, занятого дегустацией жаркого:
— Ну как? Жирновато?
— Хуже обычного. Гну совсем распустил своих лодырей. Попробуй.
— Нет, спасибо. Я и так представляю. Я сам, пожалуй, смог бы готовить лучше. А уж в качестве Шеф-повара наверняка держал бы себя строго и взыскательно. Хотя поварам со временем, возможно, и удалось бы смягчить меня изысканным жарким из кузена Гну.
Мемток так расхохотался, что даже подавился.
— Ой, Хью, не смей меня больше смешить за едой. А то ты когда-нибудь уморишь меня до смерти.
— Ваш покорный слуга нижайше надеется, что этого никогда не произойдет. — Хью поковырял кусочек мяса в тарелке, отодвинул его в сторону и съел несколько орехов.
Вечером он засиделся в кабинете допоздна. Киска уже заснула, а он все еще составлял письмо. Ситуация требовала немедленного извещения Барбары, а сейчас это было возможно только через Киску. Задача заключалась в том, чтобы Барбара без предупреждения догадалась, что послание закодировано, смогла расшифровать его и была бы единственной, способной сделать это. Та причудливая смесь, которой он воспользовался в прошлый раз, на сей раз не годилась — он должен был передать Барбаре инструкции, в которых бы она не пропустила ни одного слова и однозначно истолковала малейшие оттенки смысла изложенного.
В итоге письмо приобрело следующий вид:
«Милая!
Если бы ты была рядом, то я с удовольствием поболтал бы с тобой немного о литературе. Ты, конечно, помнишь, что я люблю творчество Эдгара По. Можешь вспомнить и то, как я называл его единственно достойным автором таинственных историй. Прочитать, а затем перечитывать его — сущее удовольствие, поскольку с одного раза По не раскусишь. Ответь-ка попробуй сразу на все вопросы, возникающие по ходу дела в его «Золотом жуке», «Убийстве на улице Морг» или в «Пропавшем письме», да и в любом другом его произведении! Таким же образом — то есть по нескольку раз — стоит перечесть почти всего По. Способом, который один только и может раскрыть читателю окончательно все потаенные мысли писателя, является внимательное чтение каждой фразы с самого первого слова, а не вскользь. Конец нашего разговора об этом действительно великом и многогранном человеке мог бы наступить еще не скоро, но, увы, уже поздно, поэтому приходится завершать послание; в следующий раз предлагаю обменяться мнениями о творчестве Марка Твена.
С любовью…»
Поскольку Хью никогда раньше не обсуждал с Барбарой творчество Эдгара Аллана По, он был совершенно уверен, что она начнет искать в письме скрытое сообщение. Вопрос был в том, сможет ли она его обнаружить. Тайное послание должно было читаться так:
«ЕСЛИ ТЫ МОЖЕШЬ ПРОЧИТАТЬ ОТВЕТЬ ТАКИМ ЖЕ СПОСОБОМ КОНЕЦ».
Хью уничтожил черновики письма и задумался. Дело было сделано. Следующая проблема решалась сложнее. Требовался портативный автономный источник освещения. Хью был готов променять вечное блаженство за обыкновенный фонарик.
Апартаменты Хью освещались полупрозрачными сферами, расположенными по углам потолка. Принцип работы этих устройств был Хью совершенно непонятен. Они не нагревались, не нуждались, похоже, в проводке и вообще во внешнем источнике питания. А яркость регулировалась небольшими рычажками.
Подобный светильник, только размером с мячик для гольфа, был вмонтирован в ридер. Для того чтобы извлечь его из читающего устройства, Хью пришлось сломать верхнюю панель. В конце концов светящийся шар оказался у него в руках, однако яркость перестала поддаваться регулировке. Это было почти так же плохо, как и отсутствие освещения.
Хью недолго думая спрятал импровизированный фонарь под мышкой. Свет пробивался наружу, но уже не с такой силой.
Он удостоверился, что Киска спит, погасил сферы в комнатах, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Коридор освещался только одним светильником на столбике, находившемся на пересечении проходов, ярдах в пятидесяти. К сожалению, идти нужно было именно в том направлении. Хью не ожидал, что в это время еще работает освещение.
Он дотронулся до накрепко привязанного к левой руке «оружия» — некоего подобия ножа, который он заострил с помощью камня, подобранного возле садовой дорожки. Чтобы довести его до ума, над ним надо было еще работать и работать. Однако возможности Хью были ограничены: трудиться приходилось украдкой — по ночам, когда Киска уже засыпала, или выкраивать время днем, пренебрегая переводами. Но все-таки иметь хоть какое-то оружие было необходимо, тем более что оно было для него всем: и ножом, и стамеской, и отверткой, и фомкой.
Нужный Хью люк, ведущий в туннель обслуживания, находился в проходе, отходящем от освещенного перекрестка вправо. В принципе, годился любой люк, но этот был расположен на пути к комнате ветеринара. Так что, если его застигнут, у него будет наготове оправдание, что он идет к врачу.
Крышка люка легко откидывалась на шарнире. Запиралась она защелкой, которую всего-навсего нужно было отодвинуть, чтобы открыть крышку. Хью осветил шахту люка сияющей сферой: дно туннеля находилось на глубине около четырех футов. Он полез вниз и столкнулся с первой неприятностью.
Эти люки и туннели предназначались для людей, которые были на фут ниже и фунтов на пятьдесят легче Хью Фарнхэма. Поэтому диаметр лаза был рассчитан на соответствующую ширину плеч и бедер.
По он должен одолеть этот чертов туннель!
Хью попытался представить себе, как он будет протискиваться по нему, имея на руках по крайней мере одного грудного ребенка. Но и с этим он обязан справиться. И он справится обязательно.
Он чуть не устроил себе западню. Буквально в самый последний миг, почти скрывшись в шахте люка, он обнаружил, что на внутренней стороне крышки, абсолютно гладкой, нет никакой ручки, а запор защелкивается снаружи автоматически.
Теперь Хью понял, почему никто не беспокоился по поводу возможного внезапного появления жеребца в женских помещениях. Но это было и значительным преимуществом. Хью сразу оценил его. Если все будет спокойно на другом конце туннеля, то он заберет Барбару, они вчетвером спустятся в туннель, выберутся по нему наружу в любом доступном месте и направятся в горы пешком. Нужно будет отыскать какой-нибудь ручей и часть пути пройти по воде, чтобы сбить со следа собак.
Итак, вперед, и только вперед! Без пищи, практически с голыми руками, если не считать самодельного ножа, без какого-либо снаряжения, кроме еды и «ночной рубашки», и без всякой надежды на лучшее… Вперед! Или спасти семью, или погибнуть вместе с ней. Но погибнуть свободным!
Кто знает, может быть, в один прекрасный день его сыновья-близнецы, которые, закалившись в борьбе за существование, наверняка будут в чем-то мудрее его, возглавят восстание против царящих здесь ужасов. Но все, что было в его силах сделать, все, на что он мог надеяться, — это освободить детей, не дать им умереть с голоду и постараться вырастить их сильными, гордыми, полноценными мужчинами.
Или погибнуть.
Таковы были его планы. Он не стал терять ни минуты на сетования по поводу пружинного запора. Это просто значило, что он обязательно должен связаться с Барбарой и назначить время, потому что ей самой придется возиться с люком на своем участке туннеля. А сегодня он должен только провести рекогносцировку.
Лента, которой его нож был привязан к руке, как выяснилось, прекрасно удерживала запор в открытом положении. Он попробовал: защелка не выдвигалась. Теперь крышку можно было открыть изнутри.
Но ставший почти звериным инстинкт самосохранения подсказал ему: лента не выдержит до тех пор, пока он вернется, и тогда он окажется в ловушке.
Следующие полчаса он в поте лица ковырял защелку ножом и пальцами, держа светящийся шарик в зубах. В конце концов ему удалось сломать пружину. Тогда он полностью вынул защелку. Люк внешне выглядел абсолютно нормально, но теперь его можно было открыть изнутри простым толчком.
Закрыв над головой люк, он спустился вниз и попробовал ползти по туннелю на четвереньках, держа светильник в зубах, но почти сразу остановился. Проклятый балахон мешал ему продвигаться. Он подоткнул его до талии, но балахон упорно сползал обратно.
Тогда он вернулся к шахте люка, снял с себя упрямое одеяние, оставил его здесь и, обнаженный, с привязанным к руке ножом и светильником во рту, снова устремился к цели. Теперь продвигаться было легче, но полностью встать на четвереньки ему так и не удалось. Руки в локтях приходилось сгибать и ползти на карачках, с неудобно задранным задом. «Приятным сюрпризом» оказались места пересечения трубопроводов, которые Хью преодолевал буквально на брюхе.
Было трудно определить осиленное расстояние. Однако, как выяснилось, через каждые тридцать или около того футов в стенах туннеля имелись стыки. Он стал считать их и попытался в уме сопоставить пройденное расстояние со схемой.
Вот уже позади два люка… Поворот налево и перекрестный туннель под следующим люком… Проползти еще около ста пятидесяти футов и повернуть направо…
Приблизительно через час он оказался под люком, который, по его мнению, был ближайшим к Барбаре.
Если только он не заблудился в недрах Дворца… Если он правильно помнил сложную схему… Если схема была точной (может быть, за последние две тысячи лет все-таки научились своевременно вносить поправки в чертежи?)… Если только Киска не ошиблась в определении местонахождения Барбары… Если Барбара еще находилась там же…
Скрючившись в немыслимой позе, он приложил ухо к крышке люка и уловил детский плач. Потом он услышал над головой баюканье, кто-то прошел мимо, затем вернулся и встал на крышку.
Хью напрягся и приготовился к отступлению. Места было так мало, что самым разумным казалось ползти задом наперед, каковым способом он и попытался продвигаться.
Но это было настолько неудобно, что он вернулся к шахте и там, ценой невероятных усилий и ободранной кожи на боках, сумел развернуться…
Обратный путь показался ему вечностью. Он даже решил, что потерялся, и начал раздумывать, от чего умрет скорее — от голода или от жажды? Или, может быть, какой-нибудь ремонтник утром испытает нервное потрясение, обнаружив его здесь?
Тем не менее он упорно продолжал ползти.
Руки его наткнулись на балахон раньше, чем он разглядел его.
Пятью минутами позже он был одет, а через семь минут уже стоял в коридоре. Он буквально заставил себя не пуститься бегом в свои апартаменты.
Киска не спала.
Он и не подозревал об этом до тех пор, пока она не вошла вслед за ним в ванную. Широко раскрыв глаза, Киска с ужасом произнесла:
— О, дорогой мой! Бедные колени! Бедные локти!
— Я споткнулся и упал.
Она не стала спорить, а только настояла на том, что сама вымоет его и смажет ссадины. Когда затем она было направилась к его грязной одежде, он резко приказал ей отправляться в постель. Он ничего не имел против того, чтобы она занялась его балахоном, но в нем лежал его нож; ему и так пришлось долго маневрировать, заслоняя собой замызганное рубище, прежде чем удалось прикрыть нож складками одежды.
Киска молча удалилась. Хью спрятал нож, вернулся в комнату и обнаружил, что малютка плачет. Он стал гладить ее и виноватым тоном сказал, что не хотел быть с ней грубым, потом налил ей в утешение дополнительную порцию Счастья. Затем он посидел с ней до тех пор, пока она не забылась в безмятежном сне.
После выпавших на его долю испытаний он даже и не стал пытаться заснуть без наркотика. Киска дремала, выпростав од!гу руку из-под одеяла. Ее ручка зримо напоминала Хью о той, которую он видел полдня назад в разделочной.
Он совершенно выбился из сил, и напиток сразу же усыпил его. Но покоя не было и во сне. Ему приснилось, что он на званом обеде, при черном галстуке и одетый соответствующим образом. Но вот только меню ему что-то не нравилось. Венгерский гуляш… французское жаркое… мясо по-китайски… сэндвичи с мясом… фазанья грудинка… — но все это было «жирной свининой». Хозяин дома настаивал, чтобы он попробовал каждое блюдо. «Ну же, ну! — подбадривал он с леденящей улыбкой на устах. — Откуда вы знаете, что вам это не понравится? Один бычок трех сбережет. Вы должны полюбить такую пищу».
Хью стонал во сне, но никак не мог проснуться.
Утром Киска ни о чем не спрашивала, за что совершенно разбитый Хью был ей весьма признателен. Двух часов кошмарного сна было явно недостаточно, но он должен был идти в свой кабинет и делать вид, что работает. Там он просто сидел, уставившись на схему над рабочим столом, и даже не пытался смотреть на экран включенного ридера. После ленча он ускользнул к себе и попытался вздремнуть. Но в дверь осторожно постучал инженер и, рассыпавшись в извинениях, попросил взглянуть на смету холодильной установки. Хью налил гостю дозу Счастья и сделал вид, что внимательно изучает ничего не говорящие ему цифры. Когда прошло достаточное количество времени, он похвалил молодого человека и написал Мемтоку записку, в которой рекомендовал смету к утверждению.
В письме Барбары, которое он получил вечером, всячески приветствовалась идея организации литературно-дискуссионного клуба по переписке и содержались весьма интересные мысли о творчестве Марка Твена. Но Хью интересовали только первые слова предложений:
«Я ПРАВИЛЬНО ПОНЯЛА ТЕБЯ МИЛЫЙ ВОПРОС».