Книга: Свободное владение Фарнхэма
Назад: Роберт Хайнлайн СВОБОДНОЕ ВЛАДЕНИЕ ФАРНХЭМА
Дальше: Глава вторая
СВОБОДНОЕ
ВЛАДЕНИЕ
ФАРНХЭМА
© П. Киракозов, перевод
Глава первая
— Никакой это не слуховой аппарат, — объяснил Хьюберт Фарнхэм. — Это радиоприемник, всегда настроенный на частоту сигнала тревоги.
Барбара Уэллс от изумления замерла, так и не донеся ложку до рта.
— Мистер Фарнхэм, вы думаете, что они все-таки собираются напасть на нас?
Хозяин дома пожал плечами.
— К сожалению, Кремль не делится со мной своими намерениями.
— Отец, перестань пугать наших дам, — сказал его сын. — Миссис Уэллс…
— Называйте меня просто Барбара, — перебила его молодая особа. — Я даже собираюсь через суд добиться разрешения опускать слово «миссис» перед своим именем.
— Для этого вам вовсе не требуется разрешения суда.
— Учтите это, Барб, — заметила его сестра Карен. — В наше время бесплатные советы очень дороги.
— Помолчи. Барбара, при всем своем уважении к отцу я все же считаю, что ему просто мерещатся всякие страсти. На мой взгляд, войны, конечно, не будет.
— Надеюсь, вы правы, — спокойно сказала Барбара. — А почему вы так считаете?
— Потому что коммунисты — прежде всего реалисты. Они никогда не пойдут на то, чтобы начать войну, которая может повредить им, даже если бы в конечном итоге и смогли бы выиграть ее. А тем более они не рискнут начать войну, победить в которой не в состоянии.
— В таком случае, может быть, они заодно перестанут устраивать все эти ужасные кризисы, как на Кубе? А взять, к примеру, шум из-за Берлина: как будто кому-то есть до этого Берлина какое-нибудь дело! От всего этого просто постепенно становишься неврастеничкой, — заявила его мать. — Джозеф!
— Да, мэм?
— Приготовьте мне кофе. И бренди. Кофе-ройял.
— Да, мэм, — слуга, молодой негр, убрал со стола ее тарелку, к содержимому которой она почти не притронулась.
— Отец, — заметил молодой Фарнхэм, — а ведь мать беспокоится не из-за каких-то там дурацких кризисов. Это ты нервируешь ее своим поведением. Ты должен вести себя спокойнее.
— Разве?
— Да, должен! Мать совсем потеряла аппетит… и все из-за какой-то дурацкой пуговицы, торчащей у тебя в ухе. Нельзя же так!
— Перестань, Дьюк! Когда ты стал жить отдельно от нас, мы договорились оставаться друзьями. И я всегда рад выслушать твое мнение как мнение друга. Но все это не дает тебе права встревать между мной и твоей матерью — моей женой.
— Но, Хьюберт… — протянула его жена.
— Прости, Грейс.
— Ты слишком строг с мальчиком. Это беспокоит меня.
— Дьюк уже не мальчик. И я не сказал ничего такого, что могло бы тебя заставить переживать. Прости.
— Мне тоже очень неудобно, мама. Но если отец считает, что я лезу не в свое дело, что ж… — Дьюк изобразил на лице кривую улыбку. — Придется мне, видимо, обзавестись собственной женой, о которой я мог бы беспокоиться. Барбара, вы согласны выйти за меня замуж?
— Нет, Дьюк.
— Я же предупреждала тебя, Дьюк, что она очень умна, — поспешно вставила его сестра.
— Карен, спусти пары. Но почему, Барбара? Я молод. Я здоров. К тому же не исключено, что у меня когда-нибудь появятся клиенты. А пока мы могли бы прекрасно перебиваться и вашими доходами.
— Нет, Дьюк. Я полностью согласна с вашим отцом.
— Что?
— Вернее, следовало бы сказать, что мой отец согласен с вашим. Не знаю, носит ли он сейчас приемник в ухе, но уверена, что обычное радио слушает внимательно. Дьюк, в нашей семье даже машины снабжены набором предметов первой необходимости на случай войны.
— Серьезно?
— В багажнике моей машины, что стоит перед вашим парадным входом, той самой, на которой мы с Карен приехали сюда, как раз лежит такой набор. Папа приготовил его еще тогда, когда я поступала в колледж. Он относится к этому очень серьезно, и я тоже.
Дьюк Фарнхэм открыл было рот, но так ничего и не сказал. Его отец спросил:
— Барбара, интересно, что же включил в этот набор ваш отец?
— О, множество вещей. Десять галлонов воды. Продукты. Большую канистру бензина. Лекарства. Спальный мешок. Ружье…
— Вы умеете стрелять?
— Папа научил меня. Лопата. Топор. Одежда. Да, еще радио. Но самым важным, как он всегда считал, был вопрос «куда?» Если бы я оставалась в колледже, то отец наверняка счел бы оптимальным вариантом подвал. А здесь он, скорее всего, посоветовал бы мне как можно дальше забраться в горы.
— В этом нет никакой необходимости.
— Почему?
— Отец имеет в виду, — пояснила Карен, — что в случае чего вы сможете укрыться вместе с нами в нашей дыре.
Барбара вопросительно посмотрела на хозяина дома. Тот объяснил:
— Это наше бомбоубежище. Мой сын называет его «каприз Фарнхэма». Мне кажется, что там вы будете в большей безопасности, чем в горах, особенно если учесть тот факт, что всего в десяти милях от нас расположена база стратегических ракет. Поэтому, как только раздастся сигнал тревоги, мы укроемся в убежище. Верно, Джозеф?
— Да, сэр! Если так, то я согласен оставаться у вас на жалованье.
— Черта с два! Ты можешь считать-себя уволенным тотчас же, как только прозвучит сирена. И с этого момента платить придется уже тебе самому.
— Мне тоже нужно будет вносить свою лепту? — спросила Барбара.
— Вам придется мыть посуду. Каждому придется это делать. Даже Дьюку.
— Меня можно сбросить со счетов, — мрачно сказал Дьюк.
— Что? У нас не так уж много посуды, сынок.
— Я не шучу, отец. Хрущев заявил, что похоронит нас, — и ты всеми силами стараешься, чтобы именно так и произошло. Я не собираюсь хоронить себя заживо в такой дыре.
— Как вам угодно, сэр.
— Сыночек! — его мать оставила чашку. — Если будет налет, обещай мне, что ты укроешься вместе с нами в убежище, — на глазах ее блеснули слезы.
Молодой Фарнхэм некоторое время упрямо молчал, затем вздохнул:
— Если начнется налет — я имею в виду, если прозвучит сигнал тревоги, потому что никакого налета быть не может, — я, так и быть, полезу в эту самую дыру. Но сделаю это, отец, только ради спокойствия матери.
— В любом случае место для тебя там всегда готово.
— Окей. А теперь давайте перейдем в гостиную и перекинемся в карты. Только уговор: о войне больше ни слова. Годится?
— Согласен, — его отец поднялся и предложил руку супруге. — Дорогая?..
В гостиной Грейс Фарнхэм заявила, что в карты она играть не будет:
— Нет, дорогой, у меня совершенно нет настроения. Ты уж, пожалуйста, составь компанию молодым, и… Джозеф! Джозеф, принесите мне еще капельку кофе. Ройял, я имею в виду. Не смотри на меня так, Хьюберт. Ты ведь прекрасно знаешь, что мне только это и помогает.
— Может тебе лучше принять милтаун, дорогая?
— Я терпеть не могу всех этих лекарств. Куда лучше выпить еще капельку кофе.
Они разбились на пары. Дьюк печально покачал головой.
— Бедная Барбара! Играть вместе с моим отцом… Сестра, ты предупредила ее?
— Оставь свои предупреждения при себе, — посоветовал отец.
— Но она имеет право знать. Барбара, молодящийся грабитель, сидящий напротив нас, настолько оптимистичен в бридж-контракте, насколько пессимистичен… кое в чем другом. Так что ждите подвохов. Если у него на руках окажутся плохие карты…
— Заткнешься ты когда-нибудь или нет? Барбара, какую систему вы предпочитаете? Итальянскую?
Она широко раскрыла глаза.
— Единственное, что я знаю итальянское, так это вермут, мистер Фарнхэм. А играю я по Горену. Ни плохо, ни хорошо, просто я знаю эту книгу.
— Ну что ж, по книге так по книге, — согласился Хьюберт Фарнхэм.
— По книге… — эхом отозвался его сын. — Вопрос только, по какой? У папаши есть очаровательная привычка следовать советам «Альманаха фермера», особенно когда у противника плохие карты. Тогда он начинает удваивать и вторично удваивать ставку. А потом он начинает рассказывать, что если бы ты пошел с бубен…
— Ваше высочество, — прервал его отец, — может быть, вы все-таки соизволите взяться за карты? Или вы желаете, чтобы я вбил их вам в глотку?
— Я уже сказал. Ну что, приправим игру чем-нибудь остреньким? Например, по центу за очко?
— Для меня это очень много, — поспешно сказала Барбара.
— К вам, девочки, это не относится, — ответил Дьюк. — Только ко мне и отцу. Таким способом я ухитряюсь платить за аренду конторы.
— Дьюк имеет в виду, — поправил его отец, — что таким способом он все глубже увязает в долгах своему старику. Я отыгрывал у него, бывало, все его месячное содержание, еще когда он учился.
Барбара смолкла, и игра началась. Высокая ставка держала ее в постоянном напряжении, хотя платить ей не пришлось бы. Волнение ее усиливалось еще и мыслью, что партнер был классным игроком.
Когда она поняла, что мистер Фарнхэм считает ее игру вполне сносной, ей удалось немного расслабиться. Однако все равно она радовалась, когда удавалось отдохнуть в роли «болвана». Эти минуты отдыха она отдавала изучению Хьюберта Фарнхэма. Он ей определенно нравился: и тем, как он вел себя в семье, и тем, как играл в бридж, — спокойно, вдумчиво, практически никогда не ошибаясь, а иногда просто блестяще. Она была в восторге, когда он, набравшись наглости не положить туза, выжал последнюю взятку в контракте, в котором она переторговалась.
Она знала, что Карен надеется обручить их с Дьюком за этот уикэнд, считая их вполне удачной парой. Дьюк был довольно привлекателен внешне (да и Карен была хорошенькой), и к тому же был бы для Барбары прекрасной партией: подающий надежды адвокат, всего на год старше ее, с молодой и цепкой хваткой.
Интересно, надеется ли он сам овладеть ею за эти выходные? Может быть, и Карен втайне рассчитывает на это и сейчас с любопытством наблюдает за тем, как разворачиваются события?
Нет, этому не бывать!
Она, конечно, вполне согласна с тем, что один раз ей не повезло, но это не значит, что любая разведенная женщина абсолютно доступна. Черт побери, да ведь она ни с кем не лежала в постели с той самой ужасной ночи, когда она собрала свои вещи и ушла. И почему это люди считают…
Дьюк смотрел на нее. Она встретилась с ним взглядом, вспыхнула и отвела глаза. Теперь она смотрела на его отца.
Мистеру Фарнхэму было что-то около пятидесяти, так она решила. По крайней мере, на вид ему можно было дать именно столько. Волосы его уже начали. редеть. Седой, худощавый, даже худой, хотя с небольшим животиком, глаза усталые, вокруг глаз морщинки, от носа к уголкам губ тянутся глубокие складки.
Симпатичным его никак не назовешь…
И тут с неожиданной теплотой она подумала, что если бы Дьюк Фарнхэм обладал хотя бы половиной мужественного очарования своего отца, то резинка трусов не оказалась бы для нее такой надежной защитой. Она вдруг почувствовала, что рассердилась на Грейс Фарнхэм. Какое оправдание можно найти женщине, ставшей неизлечимой алкоголичкой, раздражительной, жирной, все прощающей себе, когда у нее такой муж?
Эту мысль сменила другая — о том, что с годами Карен может стать такой же, как ее мать. Мать и дочь вообще были похожи, если не считать того, что Карен не превратилась пока в жирную тушу. Барбаре вдруг стало неприятно думать об этом.
Карен ей нравилась больше, чем кто-либо из подруг по учебе, с которыми она столкнулась после возвращения в колледж. Ведь Карен такая милая, благородная и веселая…
Но может быть, когда-то и Грейс Фарнхэм была такой же.
Неужели женщина с годами всегда становится раздражительной и никчемной?
Закончился последний кон, и Хьюберт Фарнхэм оторвался от карт.
— Три пики, гейм и роббер. Неплохо было заказано, уважаемый партнер.
Барбара покраснела.
— Вы хотите сказать, неплохо сыграно. Заказала-то я многовато.
— Ничего. В худшем случае мы могли остаться без одной. Кто не рискует, тот не выигрывает. Карен, Джозеф уже лег?
— Занимается. Завтра у него контрольная.
— Жаль, мы могли бы пригласить его сыграть. Барбара, Джозеф — лучший игрок в этом доме, всегда играющий смело, когда это оправдано. Прибавьте к этому, что он учится на бухгалтера и никогда не забывает ни одной карты. Карен, может быть, ты сама нальешь нам чего-нибудь, чтобы не беспокоить Джозефа?
— Конечно, масса Фарнхэм. Водка и тоник вас устроят?
— И чего-нибудь закусить.
— Пошли, Барбара. Придется нам похозяйничать на кухне.
Хьюберт Фарнхэм проводил их взглядом. Как несправедливо, думал он, что такое прелестное дитя, как миссис Уэллс, постигло этакое несчастье — неудачный брак. В бридж она играет вполне прилично. Хороший характер. Может быть, немного нескладна и лицо вытянуто чуть больше, чем надо… Но зато приятная улыбка и своя голова на плечах. Если бы у Дьюка была хоть капелька мозгов… Но у Дьюка ее определенно не было.
Фарнхэм поднялся и подошел к жене, тупо кивающей телевизору.
— Грейс! — позвал он. — Грейс, дорогая, тебе пора ложиться, — он помог ей дойти до спальни.
Вернувшись в гостиную, он застал сына сидящим в одиночестве.
— Дьюк, я хотел извиниться перед тобой за тот разговор во время обеда.
— Ах, это! Да я уже и думать забыл.
— Я предпочел бы пользоваться твоим уважением, а не снисхождением. Я знаю, что ты не одобряешь мою «дыру». Но ведь ты никогда и не спрашивал, зачем я построил ее.
— А что тут спрашивать? Ты считаешь, что Советский Союз собирается напасть на нас, и надеешься, что укрывшись в земле, спасешься. Обе эти идеи нездоровы по сути. Болезненны. И более чем вредны для матери. Ты просто принуждаешь ее пить. Мне это не нравится. И еще больше мне не понравилось то, что ты напомнил мне — мне, адвокату! — что я не должен вмешиваться в отношения между мужем и женой.
Дьюк поднялся.
— Пожалуй, я пойду.
— Сынок, ну пожалуйста, разве защита не имеет права высказаться?
— Что? Ну ладно, ладно, — Дьюк снова сел.
— Я уважаю твое мнение. Я не разделяю его, но я не одинок. Множество людей придерживается моей точки зрения. Хотя, впрочем, большинство американцев и пальцем не пошевелило, чтобы попытаться спастись. Но как раз в тех вопросах, которые ты упомянул, ты неправ. Я не считаю, что СССР нападет на нас, и сомневаюсь, что наше убежище спасет нас в случае ядерного удара.
— Тогда зачем же ты все время таскаешь в ухе эту штуку, сводя мать с ума?
— Я никогда не попадал в автомобильную катастрофу. Но я застрахован от нее. И бомбоубежище — это своего рода страховка.
— Но ведь ты сам только что заявил, что бомбоубежище никого не спасет!
— Нет, это не совсем так. Оно могло бы спасти наши жизни, если бы мы жили милях в ста отсюда. Но Маунтин-Спрингс — цель первостепенного значения, а ни один человек не может построить убежище, которое выдержало бы прямое попадание.
— Тогда о чем же беспокоиться?
— Я уже сказал тебе. Это лучшая страховка, которую я могу себе позволить. Наше убежище не выдержит прямого попадания. Но если ракета уйдет немного в сторону, оно выдержит — ведь русские не супермены, а ракеты — штуки капризные. Я просто постарался свести риск к минимуму. Это все, что я мог сделать.
Дьюк колебался.
— Отец, дипломат из меня никудышный…
— Тогда и не старайся быть дипломатом.
— В таком случае я задам вопрос в лоб: стоит ли сводить мать с ума, превращать ее в пьяницу только ради того, чтобы продлить свою жизнь на какие-нибудь несколько лет с помощью этой земляной норы? Да и имеет ли смысл дальнейшая жизнь после войны, когда страна будет опустошена, а все твои друзья — мертвы?
— Может, и нет.
— Тогда зачем все это?
— Дьюк, ты пока не женат…
— Это неоспоримо.
— Сынок, я тоже буду откровенен. Я давным-давно перестал заботиться о собственной безопасности. Ты уже взрослый человек и стоишь на собственных ногах, и твоя сестра, хоть она и учится в колледже, достаточно взрослая женщина. А что касается меня… — он пожал плечами. — Единственное, что меня еще по-настоящему занимает, так это хорошая партия в бридж. Как ты, наверное, заметил, мы с твоей матерью практически перестали понимать друг друга.
— Да, я вижу это. Но это твоя вина. Это ты ведешь мать к помешательству.
— Если бы все было так просто… Во-первых, ты еще учился на адвоката, когда я построил это убежище — как раз во время Берлинского кризиса. Тогда твоя мать приободрилась и снова стала самой собой. Тогда она за весь день могла выпить один мартини и ей этого вполне хватало, а не четыре, как сегодня вечером. Дьюк, Грейс просто необходимо это убежище!
— Что ж, может быть. Но ты определенно выводишь ее из себя, снуя по Дому с этой затычкой в ухе.
— Вполне возможно. Но у меня нет выбора..
— Что ты имеешь в виду?
— Грейс — моя жена, сынок. А «любить и заботиться» включает в себя и заботу о том, чтобы продлить ей жизнь, насколько это в моих силах. Это убежище может сохранить ей жизнь. Но только в том случае, если она будет находиться внутри него. Как по-твоему, за какое время до атаки нас успеют предупредить?.. В лучшем случае минут за пятнадцать. А для того, чтобы укрыть ее в убежище, достаточно будет и трех минут. Но если я не услышу сигнала тревоги, у нас в распоряжении не окажется и трех минут. Поэтому-то я и слушаю непрерывно радио. Во время любого кризиса.
— А если сигнал поступит в то время, когда ты спишь?
— Когда обстановка напряжена, я сплю с пуговицей в ухе. Когда она напряжена до предела, как, например, сегодня, мы с Грейс ночуем в убежище. Девушкам тоже придется сегодня ночевать там. И ты, если хочешь, можешь присоединиться сегодня к нам.
— Пожалуй, нет.
— Напрасно.
— Отец, если даже предположить, что атака возможна, — только предположить, потому что русские еще не сошли с ума, — зачем же было строить убежище так близко к стратегической базе? Почему ты не выбрал место, которое было бы отдалено от любых возможных целей, и не построил убежище там? Опять же, только предполагая, что оно необходимо матери для успокоения нервов, что, в принципе, возможно, и тем самым избавив ее от ненужных страданий?
Хьюберт Фарнхэм тяжело вздохнул.
— Сынок, она никогда бы не согласилась уехать отсюда. Ведь здесь ее дом.
— Так заставь ее!
— Сынок, тебе приходилось когда-нибудь заставлять женщину делать то, чего она по-настоящему не хочет? Кроме того, дело осложняется ее склонностью к выпивке. С алкоголиками довольно трудно сладить. А я должен по возможности стараться ладить с ней, насколько это в моих силах. И… Дьюк, я уже говорил тебе, что у меня не так-то много причин стараться остаться в живых. И одна из них вот какая…
— Ну, продолжай же!
— Если эти лживые подонки когда-нибудь сбросят свои смертоносные бомбы, то я хотел бы отправиться на тот свет как подобает настоящему мужчине и гражданину — с восемью мертвыми врагами, лежащими вокруг меня, — Фарнхэм выпрямился в кресле. — Я не шучу, Дьюк. Америка — лучшая страна из всех, что люди создали за свою долгую историю, по крайней мере, на мой взгляд, и если мерзавцы убьют нашу страну, я тоже хотел бы убить хотя бы нескольких из них. Человек восемь, не меньше. Я почувствовал большое облегчение, когда Грейс наотрез отказалась переезжать.
— Почему?
— Потому что я не хочу быть изгнанным из своего родного дома каким-нибудь крестьянином со свиным рылом и скотскими манерами. Я свободный человек. И надеюсь до конца остаться свободным. Я подготовился к этому, как смог. Но бегство не в моем вкусе, и… Девочки возвращаются.
Вошла Карен, неся напитки, за ней появилась Барбара.
— Ха! Барб осмотрела наши запасы и решила испечь креп-сюзе. Почему вы оба такие мрачные? Опять плохие вести?
— Нет, но если ты включишь телевизор, мы еще успеем посмотреть конец десятичасовых новостей. Барбара, эти блины с хитрым названием великолепно пахнут! Предлагаю вам место повара.
— А как же Джозеф?
— Джозефа мы оставим мажордомом.
— Тогда я согласна.
— Хей! — сказал Дьюк. — Как же это получается? Вы отвергаете мое предложение сочетаться законным браком и принимаете предложение моего старика жить с ним во грехе?
— Я что-то не заметила намека на грех в предложении вашего отца.
— Как? Разве вы не знаете, Барбара? Наш отец — известный сексуальный маньяк.
— Это правда, мистер Фарнхэм?
— Ну…
— Именно поэтому я и стал юристом, Барбара. Мы не в силах были таскать сюда Гарри Гизлера аж из самого Лос-Анжелеса всякий раз, когда папочка попадал в переплет.
— Да, славные были денечки! — согласился его отец. — Но, Барбара, к сожалению, это было много лет назад. Теперь моей слабостью стал бридж-контракт.
— Раз вы так опасны, я считаю себя вправе рассчитывать на более высокий оклад…
— Тише, дети! — крикнула Карен и сделала телевизор погромче.
«…пришли к соглашению по трем из четырех предложенных Президентом основных вопросов и договорились собраться еще раз, чтобы обсудить четвертый вопрос — о присутствии их атомных подводных лодок в наших территориальных водах. Теперь можно с большой долей уверенности сказать, что кризис, самый острый из всех, случившихся в период после Второй мировой войны, кажется, идет на убыль в результате достижения договоренности, в той или иной степени удовлетворяющей обе стороны. А теперь позвольте познакомить вас с потрясающими новостями, касающимися компании «Дженерал Моторс» и сопровождающимися всесторонним их анализом, который по своей глубине…»
Карен выключила телевизор. Дьюк заметил:
— Все именно так, как я и предполагал, отец. Можешь вынуть из уха свою затычку.
— Потом. Я занят креп-сюзе. Барбара, надеюсь, вы будете готовить их каждое утро.
— Отец, перестань соблазнять ее и сдавай карты. Я хочу отыграться.
— У нас впереди еще целая ночь, — мистер Фарнхэм кончил есть и поднялся, чтобы убрать тарелку. В этот момент прозвенел звонок у входной двери.
— Я открою.
Он направился в прихожую, но скоро вернулся. Карен спросила:
— Кто там, папа? Я сдала за тебя. На сей раз мы с тобой партнеры. Ну, вырази же свою радость по этому поводу.
— Я просто восхищен. Только помни, что с объявления одиннадцати взяток торговаться не начинают. По-моему, этот человек просто заблудился. А может, он не в своем уме.
— Должно быть, это был один из моих поклонников. Пришел на свидание, а ты прогнал его.
— Вполне возможно. Какой-то старый, лысый болван, насквозь мокрый и оборванный.
— Да, это ко мне, — подтвердила Карен. — Президент нашего студенческого союза. Пойди догони его, отец.
— Слишком поздно. Он только взглянул на меня и смылся. Кто объявляет масть?
Барбара продолжала играть, на сей раз совершенно машинально. Ей все время казалось, что Дьюк объявляет слишком много взяток; тогда она поймала себя на том, что недообъявляет взятки, и попыталась бороться с собой. Они несколько раз «подсели» в длинном, мрачном роббере, который в конце концов «выиграли», хотя и проиграли по очкам.
Проиграть следующий роббер с Карен в качестве партнера было сущим удовольствием. Они поменялись местами, и Барбара вновь оказалась партнером мистера Фарнхэма. Он улыбнулся ей.
— Ну что, покажем им, как надо играть?
— Я постараюсь.
— Просто играйте как всегда. По книге. Все ошибки предоставьте делать Дьюку.
— Слова не деньги, папа. Давай побьемся об заклад, что вам не выиграть этого роббера. Ставлю сто долларов.
— Хорошо, пусть будет сто.
Барбара стала нервничать, вспомнив о жалких семнадцати долларах, которые лежали в ее сумочке. Она разволновалась еще сильнее, когда первый круг закончился при пяти трефах, объявленных и побитых Дьюком, и тогда она поняла, что он переборщил и остался бы без одной, если бы она покрыла его прорезку.
— Ну что, губернатор, удваиваем пари? — предложил Дьюк.
— О’кей. По рукам.
Второй круг был для нее намного удачнее: ее контракт при четырех пиках. К тому же она смогла выйти со всех своих козырей. Улыбка ее напарника была вполне достаточным вознаграждением. Но у нее почему-то дрожали руки.
— Обе команды получают по очку, — сказал Дьюк, — счет сравнивается. Как твое давление папочка? Может, еще раз удвоим пари?
— Что, собираешься уволить свою секретаршу?
— Не надо лишних слов!
— Идет. Четыре сотни. Можешь продать свою машину.
Мистер Фарнхэм сдал карты. Барбара взяла свои и нахмурилась. В принципе, не так уж плохо: две дамы, пара валетов, туз, король — не было длинной масти, да и король ничем не прикрыт. В общем, комбинация была из тех, которые она привыкла называть «ни то ни се». Оставалось только надеяться, что это будет один из этих вызывающих всеобщий вздох облегчения кругов, когда все пасуют.
Ее партнер взглянул на свои карты и объявил:
— Три козыря.
Барбара с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть, а Карен воскликнула:
— Папочка, да у тебя жар!
— Принимаю.
— Твой ход.
«Боже, о боже, что мне делать?» — взмолилась про себя Барбара. Объявление ее партнера обозначало двадцать пять очков — и приглашение к шлему. У нее самой было тринадцать. Тридцать восемь на двух руках — большой шлем.
Так говорила книга! (Барбара, ты же помнишь, «три без козыря» — это двадцать пять, двадцать шесть или двадцать семь очков — прибавь тринадцать, вот вам и «Большой Шлем».) Но по книге ли играл мистер Фарнхэм? Может быть, он объявлял просто для того, чтобы выиграть роббер и победить в этом нелепом пари?
Если она сейчас спасует, то и игра, и роббер, и четыреста долларов — дело верное. Но большой шлем — если они объявят его — принес бы им что-то около пятнадцати долларов при тех ставках, которые установили Дьюк и его отец. Рисковать чужими четырьмястами долларами ради каких-то пятнадцати?
Смешно!
А нельзя ли выйти на шлем потихоньку, по конвенции Блэквуда? Да нет, ведь предварительной торговли не было. Может быть, это как раз один из тех случаев, о которых предупреждал ее Дьюк?
Но ведь ее партнер ясно сказал: «Играй по книге».
— Семь, без козырей, — твердо объявила она.
Дьюк присвистнул.
— Благодарю вас, Барбара. Теперь, папочка, ты один против всех. Контра.
— Пас.
— Пас, — эхом отозвалась Карен.
Барбара снова прикинула свои возможности. Этот одинокий король был довольно гол. Но… либо родная команда получает все, либо ничего.
— Реконтра.
Дьюк улыбнулся.
— Спасибо, золотко. Ходи, Карен.
Мистер Фарнхэм вдруг положил карты и резко встал. Его сын сказал:
— Эй, садись, тебе скоро придется пить лекарство, так что не уходи.
Мистер Фарнхэм, не отвечая, подошел к телевизору, включил его, затем включил радио и настроил его на нужную волну.
— Красная тревога! — неожиданно объявил он. — Пусть кто-нибудь предупредит Джозефа, — и выбежал из комнаты.
— Вернись! Тебе не провести нас с помощью такого примитивного трюка!
— Заткнись, Дьюк! — прикрикнула на него Карен.
Ожил телевизионный экран:
«…приближается. Сразу же настройтесь на волну своей аварийной станции. Удачи вам, всего хорошего, и да благословит вас всех Господь!»
Изображение на экране исчезло, и стало слышно радио.
«…Это не учебная тревога! Это не учебная тревога! Все в укрытия! Члены спасательных команд должны немедленно собраться на своих пунктах. Ни в коем случае не выходите на улицу. Если у вас нет укрытия, оставайтесь под защитой ваших домов. Это не учебная тревога! Неопознанные баллистические объекты только что замечены нашими системами раннего предупреждения, и есть все основания предполагать, что это боевые ракеты. Все в укрытия! Членам спасательных команд немедленно явиться на свои пункты…»
— Кажется, это серьезно, — с дрожью в голосе выдавила из себя Карен. — Дьюк, покажи дорогу Барбаре. Я пойду разбужу Джозефа, — и она выбежала из комнаты.
— Никак не могу поверить этому, — пробормотал Дьюк.
— Дьюк, как пройти в укрытие?
— Я покажу вам, — он неторопливо встал, собрал карты и аккуратно разложил их по разным карманам. — Мои и сестренкины — в моих брюках, а ваши с отцом — в пальто. Пошли. Чемодан возьмете?
— Нет!
Назад: Роберт Хайнлайн СВОБОДНОЕ ВЛАДЕНИЕ ФАРНХЭМА
Дальше: Глава вторая
