ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ: XII

Сепарация осталась далеко позади. Уже три недели маленький караван — два фургона друг за другом, двенадцать мулов, тянувшие повозки, и еще четверо, рысившие налегке, — медленно полз в сторону хребта Бастион. Последний раз путешественники видели жилой дом больше двух недель назад. Теперь вокруг была дикая прерия, и уже несколько дней впереди зияло устье ущелья, уводящее к Безнадежному перевалу.

Помимо шестнадцати мулов в состав маленького отряда входили взрослая немецкая овчарка-сука и молодой кобель, две кошки и кот, молодая молочная коза с двумя козлятами и козлик-подросток, два петуха и шесть кур выносливой породы миссис Окинс, свинья, а также Дора и Вудро Смит. Свинья была супоросой, беременность ее была подтверждена в Новом Питтсбурге, до того как Смит заплатил за нее. Миссис Смит также обнаружила признаки беременности, но еще в «Долларе ребром», и Смит приказал звездолету «Энди Джи» покинуть орбиту, потому что (Смит решил, что не следует говорить это жене), если бы Дора не оказалась беременной, корабль подождал бы до новой попытки, а в случае повторной неудачи Смит намеревался отказаться от первоначального плана и увезти Дору на Секундус, чтобы выяснить причину и по возможности исправить ее.

Как профессиональный поселенец Смит полагал, что бесцельно и даже безумно отправляться осваивать новые края с женщиной, не способной к деторождению. Незачем идти на такое дело несовместимой паре, поправился он мысленно. Но и его собственные способности к деторождению не имели возможности подтвердиться в течение лет пятидесяти. Обдумывая все нюансы, он проверил материалы о родителях Доры в медицинских картах, кое-как хранившихся у Краусмейера, и не нашел там ничего настораживающего. Он заранее беспокоился, поскольку вдали от людей бывает трудно справиться даже с такой простой вещью, как несовместимость по резус-фактору. Но, насколько это позволяли установить ограниченные возможности корабля и колоний, все оказалось в порядке, а Дора скорее всего забеременела через двадцать минут после их неформального бракосочетания в седлах на спинах мулов. У Смита мелькнула мысль, что Дора могла забеременеть и раньше, но он не обратил на нее особого внимания. Смит не сомневался, что кукушки подкладывали яйца в его гнездо не реже раза в столетие, и к таким «своим» детям старался проявлять особую любовь, а язык держал за зубами. Смит позволял своим женщинам лгать и никогда не уличал их в обмане. Но он считал, что Дора на подобное не способна. Если бы она была беременна раньше и знала об этом, то просто предложила бы ему проститься таким своеобразным способом — но она-то просила ребенка.

Ничего. Если милашка успела оступиться и даже не догадалась об этом, она еще родит от него хорошего ребенка. Сама-то она обнаруживала признаки настоящей породы. Смит пожалел, что не знал Брендонов. Они держались особняком, и, по словам Элен, их дочка была разборчивой. Дора не стала бы лезть в постель к мужчине просто ради забавы, потому что подобные отношения считала серьезными. Смит не сомневался, что забеременеть от неподходящего человека Дора могла, лишь покорившись насилию… Только после этого насильнику до конца дней своих суждено было бы петь тонким голосом, поскольку дядя Гибби в свое время обучил ее кое-каким грязном штучкам.

Беременная свинья была теперь календарем Смита. Если им не удастся достичь места, пригодного для обзаведения домом, к тому времени, когда свинья вымечет поросят, придется поворачивать назад, в тот же самый день, не колеблясь и без сожаления, поскольку истечет половина беременности Доры, и они как раз успеют вернуться в Сепарацию, к людям.

Свинья ехала у задней стенки второго фургона привязанная, чтобы не упала. Псы рысили возле фургона или под колесами, гоняли прыгунов и других зверей. Кошки делали то, что им заблагорассудится, как и положено их породе: они шли или ехали, когда это их устраивало. Коза с козлом держались поближе к колесам, козлята выросли уже настолько, что могли подолгу идти, но им позволялось ехать, когда они уставали. Услышав долгое «ме-е-е-е-е» мамаши козы, Смит останавливался и вручал усталого «ребенка» Доре. В двойной клетке над «свиным» уголком жаловались на жизнь цыплята. У свободных мулов не было никаких обязанностей, они должны были только приглядывать за прыгунами. Бак же распоряжался походом: он выбирал путь, командовал мулами и передавал им распоряжения Смита. Свободные мулы сменяли тягловых; лишь Бак никогда не шел в упряжке. Попали в упряжь и Бетти с Бьюлой. Им пришлось смирить свою гордость: их благородиям, кроме седла, ничего не полагалось, и они это знали. Но Бак серьезно «побеседовал» с ними, брыкнул, куснул — и, притихнув, кобылы принялись за дело.

Поводьев не требовалось: пара длинных вожжей была привязана к двум первым мулам и через кольца на ошейниках следующих за ними животных тянулась к сиденью фургона, где поводья обычно привязывали, никто не держал их в руках. Хотя жеребцов в караване было немало, мулы подчинялись только Баку. Смит задержался в Сепарации и потратил почти целый день, чтобы обменять сильного широкогрудого жеребца на молодого и не такого крепкого, потому что крепыш не желал повиноваться Баку. Бак был готов выяснить отношения в драке, но Смит не мог позволить старому мулу так рисковать; ему был необходим ум и опыт Бака, и он не хотел, чтобы старый жеребец потерпел поражение и оказался побитым.

Собственно, в случае неприятностей поводья и не помогли бы. Если бы мулы запаниковали и бросились бежать — что было маловероятно, но все-таки возможно, — двое людей не смогли бы удержать их, будь у них множество вожжей. Смит мог в любой момент пристрелить свою ведущую пару, и тогда оставалось надеяться, что фургоны не перевернутся и мулы не переломают себе ноги, спотыкаясь о трупы. Но Смиту хотелось добраться до места со всем своим стадом. Он рассчитывал сохранить примерно 80 от общего числа животных, в том числе по племенной паре каждой породы. Но даже если ему удастся довести туда лишь тягловых мулов с фургонами и хотя бы одну племенную пару да двух коз, он знал, что и это можно будет считать победой — тогда они сумеют выстоять и побороться за жизнь.

Все зависело от числа мулов. К концу путешествия оно могло сократиться до четырех — тогда можно вернуться, прихватив с собой один фургон. Но если количество мулов уменьшится до дюжины еще до Безнадежного перевала, придется поворачивать назад.

И немедленно. Оставить один или даже оба фургона, выбросить все, что нельзя увезти назад, заколоть всех животных, которые не смогут выжить без посторонней помощи, ехать налегке — и пусть запасные мулы бегут рядом, неразумные ходячие кладовые. Даже если хромой Вудро Уилсон Смит вернется в Сепарацию пешком, а его жена на муле, после выкидыша, но живая, — это не будет поражением. У него останутся руки, голова и сильнейшая из человеческих мотиваций — необходимость заботиться о жене и кормить ее. Через несколько лет можно будет снова попытаться пройти Безнадежным перевалом, избежав тех ошибок, которые он допустил в первый раз.

А пока он был просто счастлив, и богатству его можно было позавидовать.

Смит привстал на сидении фургона.

— Эй, Бак! Время ужинать.

— Дремя ушина, — повторил Бак, а затем громко крикнул: — Дремя ушина! Шкоро чер! Шкоро чер.

Ведущая пара мулов повернула налево.

— Солнце еще высоко, — сказала Дора.

— Да, — отозвался ее муж, — поэтому я велел им остановиться. Солнце высоко, жарко, мулы устали, вспотели, проголодались, им хочется пить. Я хочу, чтобы они попаслись. Завтра мы подымемся до рассвета и с первыми лучами солнца отправимся в путь, чтобы пройти как можно больше, прежде чем станет чертовски жарко. Потому будет еще одна ранняя стоянка.

— Я не спорю, дорогой, мне просто хотелось знать почему. Откуда училке знать то, что должно быть известно жене поселенца.

— Понимаю, поэтому я и объясняю. Дора, всегда спрашивай, если чего-нибудь не понимаешь, ты все должна знать. Потому что, если со мной что-нибудь случится, все ляжет на твои плечи. Только не задавай вопросы под руку.

— Попытаюсь, Вудро, я попытаюсь. Мне самой жарко и хочется пить, а эти бедняги, наверное, совсем изнемогают. Если я тебе не нужна, позволь я их попою, пока ты распрягаешь.

— Нет, Дора.

— Но… извини.

— Черт, я же сказал — сперва спрашивай. Я как раз собирался объяснить. Сперва мы дадим им часок попастись. Они поостынут, а поскольку хотят пить, то станут искать зеленую травку под высокой сухой травой и хоть немного утолят жажду. А я тем временем собираюсь выяснить, сколько у нас воды. Я знаю, что мы и так экономим воду. Но это следовало сделать еще вчера. Адора, видишь темное зеленое пятно, как раз возле ущелья? Мне кажется, там есть вода, несмотря на то что вокруг сухо. Будем молиться, чтобы так оно и оказалось. Я не рассчитывал обнаружить на этом участке воду. Возможно, последний день или чуть побольше нам придется провести без воды. Я не имею в виду мулов, которые не могут долго переносить жажду; человек немного выносливее.

— Вудро, неужели дела так плохи?

— Да, дорогая. Потому-то я и изучал фотокарты. Самые подробные. Мы с Энди сделали их давным-давно, когда исследовали эту планету, но тогда в этом полушарии была ранняя весна. Кое-что для меня снял и Зак, но «Энди Джи» не изыскательский корабль, на нем нет необходимых приборов. Наверное, я выбрал этот маршрут, потому что он показался короче. Но все русла, которые мы пересекли за последние десять дней, оказались сухими. Я ошибся, и, возможно, в последний раз.

— Вудро! Не надо так говорить!

— Извини, дорогая. Но в жизни каждого бывает последняя ошибка. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы эта моя ошибка не стала последней: с тобой ничего не должно случиться. Просто я стараюсь втолковать тебе, что нам надо экономить воду.

— Я уже поняла — и буду внимательно следить за водным рационом.

— Я еще не все объяснил. Придется обходиться без мытья — ни лицо, ни руки. Сковородки и кастрюли будешь чистить песком и травой, а потом — на солнце; авось оно их прожарит. Вода — только для питья. Мулы переходят на половинный рацион, а мы с тобой вместо ежедневных полутора литров попытаемся обойтись порциями в пол-литра. Да, мадам Бороде положен полный рацион, ведь ей надо выкармливать козлят. Но если станет очень уж скверно, забьем малышей, а ей придется подсократиться.

— О, дорогой!

— Возможно, нам и не придется этого делать. До самой крайности еще далеко. Но если дела пойдут действительно плохо, придется убить мула и выпить его кровь.

— Что? Но ведь они наши друзья!

— Дора, выслушай старика. Обещаю, что ни Бака, ни Бьюлу, ни Бетти мы не тронем. Если дойдет до этого, заколем мула, купленного в Новом Питтсбурге. Но если один из наших старых друзей умрет — мы съедим его. Или ее.

— По-моему, я не смогу.

— Сможешь, если проголодаешься. Если вспомнишь о младенце в своем чреве. Будешь есть за обе щеки да еще благодарить старого друга за то, что помог тебе сохранить ребенка. Но не будем говорить о крайнем случае, дорогая. Мы сделаем это, если не будет другого выхода. Тебе Элен не рассказывала, что здесь было первой зимой?

— Нет. Она не хотела, чтобы я знала.

— Возможно, тут она была права. Я расскажу тебе одну из наименее отвратительных историй. Мы выставили — то есть я выставил — стражу возле склада с семенным зерном. В случае чего было приказано стрелять. Один из часовых так и поступил. Военно-полевой суд оправдал часового, поскольку убитый самым явным образом крал семена: во рту трупа оказались полупрожеванные зерна. Кстати, это был не муж Элен, тот умер как джентльмен — от истощения и какой-то лихорадки, которую я так и не сумел распознать. — Смит помолчал и добавил: — Ну вот. Бак заставил нас развернуться. Теперь за дело. — Он спрыгнул на землю и протянул Доре руку. — Улыбайся, детка, улыбайся! Все, что с нами происходит, транслируется на Землю, чтобы тамошние бедные толпы могли видеть, как это «просто» — колонизировать новую планету. Спонсором передачи является фирма «Восхитительные дезодоранты Дюбарри» — хорошо бы сейчас ведерко.

Дора улыбнулась.

— От меня, наверное пахнет хуже, чем от тебя, мой любимый.

— Лучше, дорогая. Вижу — справимся. Трудно сделать первый шаг. Ах да! Сегодня — никаких костров.

— Никаких ко… Да, сэр.

— Пока не выберемся из этого сухостоя. И фонарь тоже не зажигать. Даже если ты потеряла свои рубины и не можешь их отыскать.

— Рубины… Вудро, ты подарил мне такие чудесные камни. Но сейчас я охотно обменяла бы их на бочонок воды.

— Нет, драгоценнейшая, не стоит, потому что рубины ничего не весят, а еще одного бочонка мулы не свезут. Я так обрадовался, обнаружив у Зака эти рубины. Хороший подарок. Невесту нужно баловать. А теперь позаботься об усталых мулах.

После того как мулов выпустили пастись, Дора стала соображать, чем бы накормить мужа, не прибегая к помощи костра. Смит тем временем занимался сооружением забора: он получился не очень длинным, потому что из двух фургонов нельзя соорудить настоящий оборонительный круг. Пришлось поставить фургоны углом, насколько позволяла сцепка, а потом окружить бивуак неким подобием ограды: заостренными жердями из медного дерева, длиной по два метра, связанными вместе тем, что в Новом Питтсбурге называлось веревкой. Таким образом от фургона к фургону по гипотенузе протянулась высокая и достаточно прочная ограда из заостренных кольев. Дракон, конечно, не остановился бы перед ней, но в этих краях драконы не водились, а прыгунам подобные заборы не нравились. Смиту они не нравились тоже, но ограда была сделана из материалов, добытых на Новых Началах. Умелый человек спокойно мог починить ее, много она не весила, ее можно было выбросить без особой жалости, кроме того, в ней не было металла. Смит сумел приобрести два крепких, с корпусом в форме лодки, фургона типа «конестога», заплатив в Новом Питтсбурге часть их стоимости гвоздями и прочим железом, которого хватило бы на пару фургонов; товар доставил через несколько световых лет «Энди Джи». Новый Питтсбург был скорее Новым, чем Питтсбургом; здесь уже обнаружили железную руду и уголь, но добывающая промышленность оставалась еще примитивной. Цыплята, свинья, козы — даже люди — были желанной добычей для диких прыгунов, но, загнав коз с козлятами в импровизированный крааль и выпустив двух собак, окруженный стадом из шестнадцати пасущихся мулов, Смит чувствовал себя по ночам в известной безопасности. Конечно, прыгун может задрать мула, но, скорее всего, мул одолеет наглого хищника, потому что немедленно вмешаются другие мулы и помогут товарищу. Эти мулы не убегали от прыгунов — они сами нападали на них. Смит подумал, что, пожалуй, мулы, а не люди истребят этих зверюг и прыгуны станут здесь такой же редкостью, как пума во времена его молодости.

А прыгуна, забитого копытами мула, легко превратить в бифштекс из прыгуна, в похлебку из него же, наконец, в вяленого прыгуна, а также скормить собакам и кошкам, а мадам Порки, праведная хавронья, могла бы насладиться потрохами — и все это без всяких потерь среди мулов. Смит не слишком любил прыгунов в любом виде — на его взгляд, у мяса был слишком неприятный привкус. Но это было лучше, чем ничего, а добыча позволяла им экономить прихваченные с собой припасы. Неприязни мужа к мясу прыгунов Дора не разделяла: как местная уроженка она употребляла его с самого раннего детства и считала обычной едой. А Смит жалел, что у него нет времени поохотиться на тех травоядных, которые служили прыгунам естественной добычей. Они были шестиногими, как и прыгуны, и напоминали уродливых окапи; мясо их было куда вкуснее. Звали их степными козлами, хотя никакого отношения к козлам они не имели, но систематическая таксономия фауны и флоры Новых Начал еще далеко не продвинулась; на подобную интеллектуальную роскошь у поселенцев еще не хватало времени. Неделю назад Смит прямо с сиденья в фургоне подстрелил степного козла и до сих пор вспоминал о вкусном и нежном мясе. Смит решил, что не будет тратить время на охоту до тех пор, пока Безнадежный перевал не останется позади. Но он надеялся, что такая возможность представится случайно. Вот как сейчас.

— Фриц! Леди Макбет! Ко мне! — Собаки подбежали и остановились. — Стерегите наверху. Прыгун! Степной козел! Верх!

Псы в два прыжка забрались на крышу переднего фургона и, усевшись там, стали обозревать окрестности, одна — с правой стороны, другая — с левой. Так они и будут ехать на крыше, пока им не прикажут спуститься.

Смит хорошо заплатил за эту пару, зная, что покупает хороших собак; их предков он сам вывез с Земли с первой волной поселенцев. Он не был завзятым собачником, но полагал, что давние помощники человека на Земле с равным успехом будут служить людям и на новых планетах.

От слов мужа Дора пришла в уныние, но, принявшись за дело, приободрилась. Но, раздумывая, что можно приготовить в отсутствие выбора продуктов и возможности воспользоваться костром, она обнаружила нечто возмутившее ее, что было неплохо, поскольку возмущение позволяло забыть о тревогах. К тому же она сомневалась, что ее мужа может подстеречь неудача.

Она обогнула второй фургон, вошла в небольшой крааль и направилась туда, где ее муж закреплял забор.

— Ох уж мне этот надоедливый петушок!

Вудро оглянулся.

— Ты такая хорошенькая в этой шляпке.

— Не только в шляпке, на мне еще и сапоги. Хочешь узнать, что сделал этот противный петушонок?

— Лучше поговорим о том, как ты выглядишь. Ты восхитительна. Но тем не менее мне не нравится, как ты одета.

— Что? Дорогой, ведь так жарко. И раз я не могу помыться, то, может быть, воздушная ванна отобьет дурной запах.

— По-моему, от тебя ничем таким не пахнет. Но воздушная ванна идея хорошая; я сейчас тоже разденусь. А вот где твой пистолет, дорогуша? Где пояс с ножом и пистолетом? — Он начал расстегивать брюки.

— Ты хочешь, чтобы я носила пояс с пистолетом даже сейчас? За забором? Там, где мне нечего бояться?

— Моя очаровательная, это обычная предосторожность и самодисциплина. — Скинув брюки, он застегнул на талии пояс с ножом и пистолетом, потом стянул сапоги и рубашку и остался голым, при одном ремне и трех единицах вооружения, которых под одеждой не было видно. — Столько лет — даже думать не хочется сколько — я нигде не появлялся без оружия, разве что уж в совершенно безопасном месте. Я хочу, чтобы ты тоже приобрела эту привычку. И не на какое-то время, а навсегда.

— Ну, хорошо, я оставила свой пояс на сиденье — сейчас возьму. Но, Вудро, ведь из меня боец никакой.

— Ты неплохо стреляешь из игольного пистолета метров на пятьдесят. И ты будешь стрелять все лучше и лучше, пока живешь со мной. И научишься пользоваться всем, что стреляет, режет, жжет и просто ставит синяки… всем — от голых рук до бластера. Глянь-ка туда, Адора. — Смит указал на равнину. — Через каких-нибудь семь секунд на вершине вон того пригорка появится орда волосатых дикарей и бросится на нас. Я получу удар копьем в ногу и упаду. И тебе придется защищать нас обоих. И что же ты будешь делать, моя бедная девочка, если твой пистолет останется там, на сиденье фургона?

— Что? — Она расставила ноги, заложила руки за голову и сделала движение, которое было изобретено где-то в райском саду или около его ограды. — Сделаю тогда вот так!

— Да, — задумчиво согласился Лазарус, — это могло бы сработать, если бы они были людьми. Но они не люди. И высокие, кареглазые красавицы интересуют их лишь как еда. Кости и все остальное. Глупо, но такие уж они у нас.

— Да, дорогой, — кротко сказала она. — Я надену пояс с пистолетом. Потом убью того, кто ранит тебя, а потом посмотрю, скольких еще смогу уложить, прежде чем они съедят меня.

— Правильно, Адора, именно так. На тот свет следует отправляться с почетным караулом. Если гибель неизбежна, гибни сражаясь. А величина почетного караула определит твой статус в аду.

— Да, дорогой. Не сомневаюсь, что ад мне понравится, если там я встречу тебя. — И она повернулась, чтобы идти за оружием.

— Конечно же, я буду там. Где же еще мне быть? Дора! Когда наденешь пояс, сними чепчик и сапоги и надень рубины, все сразу.

Она поставила ногу на ступеньку фургона.

— Мои рубины, дорогой? Здесь, в прерии?

— Длинноногая Лил, я купил эти рубины для тебя, чтобы ты их носила, и для себя, чтобы восхищаться тобой.

Дора улыбнулась — обычно серьезное лицо ее просияло, а потом повернулась и исчезла в фургоне. Вернулась она быстро, при оружии и рубинах и успев причесать свои длинные блестящие каштановые волосы. Того, что она не мылась уже более двух недель, заметно не было; да это и не могло умалить ее чарующей юной красоты. Остановившись на ступеньке, Дора улыбнулась.

— Замри! — сказал Смит. — Великолепно! Дора, за всю свою жизнь я не видел никого прекраснее тебя.

Она вновь просияла.

— Я не верю тебе, муж мой, но надеюсь, что ты будешь почаще повторять эти слова.

— Мадам, врать я не умею. И говорю так потому, что это чистейшая правда. Кстати, что ты там говорила насчет петушонка?

— Ах, он извращенец! Я говорила тебе, что он расклевывает яйца, И наконец застукала его, когда он клевал два только что снесенных яйца.

— Право короля, дорогуша. Боится, что из одного из них вылупится петушок.

— Я сверну ему шею! Если бы у нас был костер, я бы сделала это прямо сейчас. Дорогой, я как раз старалась изобрести холодный ужин и придумала, что можно накрошить в сырое яйцо соленые крекеры. Но сегодня куры снесли только три яйца, а он разбил два. Я положила много травы в обе клетки, и на той стороне яйцо даже не треснуло. Проклятый петух! Вудро, зачем нам два петушка?

— Затем же, зачем мне два метательных ножа. Любимая, после того как мы доберемся до места и вылупятся первые цыплята, дадим им подрасти. И если среди них окажется петух, тогда мы сможем позволить себе петушка с клецками. На праздник. Но не раньше.

— Но нельзя же позволять ему расклевывать яйца. Сегодня на ужин у нас только сыр и сухари. Впрочем, я могу что-нибудь открыть.

— Не будем торопиться. Авось Фриц и Леди Мак приметят какую-нибудь дичь. Хорошо бы горного козла. Или хотя бы прыгуна.

— А как приготовить мясо? Ты же сам говорил…

— Съедим сырым, дорогая. Мелко нарубленное мясо горного козла и сухие крекеры, «Мясо по-татарски а-ля Новые Начала». Вкусно. Почти так же вкусно, как девчонка. — Он облизнулся.

— Ладно. Если ты сумеешь съесть это, сумею и я. Вудро, я порой не знаю, шутишь ты или нет.

— Моя Адора, я никогда не шучу, когда речь заходит о пище и женщинах, — эти темы священны. — Он вновь оглядел ее с головы до ног. — Кстати, о женщинах… Женщина, ты должна носить только рубины. Откуда этот браслет на твоей лодыжке?

— Вы подарили мне три браслета, сэр. Вместе с кольцами и кулоном. И велели носить все.

— Действительно. А этот рубин откуда?

— Эй! Это не рубин — это я сама.

— А по-моему, рубин, а вот и второй, такой же.

— Ммм-ахх! Может, лучше снять рубины? А то мы их потеряем. Или все-таки сначала напоим мулов?

— Ты хочешь еще до еды?

— М-мм… да. Не надо было приставать.

— Маленькая Дора, не темни. Скажи дядюшке Гибби, чего ты хочешь.

— Я не маленькая Дора. Я длинноногая Лил, самая бойкая девица к югу от Сепарации, ты сам так говорил. Я дерусь, ругаюсь и плюю сквозь зубы. А еще я наложница Лазаруса Лонга, супержеребца, явившегося с неба, способного потрудиться за шестерых. Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. И если снова тронешь мои соски, я возьму тебя силой. Но по-моему, все-таки сперва следует напоить мулов.

Минерва, с Дорой всегда было так хорошо. И дело тут не в ее красоте — по обычным понятиям она была не такой уж красавицей. Впрочем, для меня она была совершенством. Дело и не в том энтузиазме, с которым она относилась к «эросу»: она была всегда готова, и ее долго заводить не требовалось. Она обладала некоторой сноровкой, которая постоянно совершенствовалась. Секс — дело опыта. Это как катание на коньках, или ходьба по канату, или синхронное плавание. Секс — не инстинкт. О, конечно, совокупляются, повинуясь инстинкту, но, чтобы превратить соитие в живое высокое искусство, требуются и разум, и терпеливая целеустремленность. Дора была хороша в этом деле и с каждым днем становилась все лучше и лучше. Она упорно училась, не признавая никаких фетишей и дурацких предрассудков, стремилась попрактиковаться во всем, что ей удавалось узнать, и при этом подходила к делу творчески, превращая потное объятие в живое священнодействие.

Но, Минерва, любовь продолжается и тогда, когда у тебя не стоит.

Дора всегда была хорошим другом, и чем труднее становилось, тем больше можно было на нее положиться. Она сердилась по поводу разбитых яиц, потому что отвечала за цыплят, но никогда не жаловалась, что хочет пить. Вместо того чтобы просить меня сделать что-нибудь с петушком, она пораскинула мозгами и управилась сама: загнала всех кур в клетку к другому петушку, связала лапки хулигану, расклевывавшему яйца, и поставила перегородку между клетками; петушок поменьше оказался в одиночестве, и больше мы яиц не теряли.

Но главные трудности были впереди. Но Дора не ныла и даже не дулась, когда у меня не было времени на объяснения. Минерва, наш путь сулил нам медленную смерть, особо же опасные его участки обещали смерть быструю. На первых участках Дора проявляла бесконечное терпение и всегда сохраняла спокойствие и помогала мне на последних. Дорогуша, ты жутко ученая, но ты неженка и всегда жила на цивилизованной планете. Быть может, мне следует кое-что объяснить? Возможно, тебя интересует, было ли это путешествие необходимым, и если да, то зачем нам понадобилось идти самым трудным путем.

Оно было необходимо: после того как я совершил поступок, для говардианца не подходящий, а именно женился на эфемерке, у меня появились три возможности.

Во-первых, мы могли поселиться среди говардианцев. Дора отвергла такой вариант. Впрочем, скажи она «да», я сам постарался бы отговорить ее. Обычно эфемер в обществе долгоживущих впадает в депрессию, чреватую самоубийством. Впервые я убедился в этом на примере друга моего Слейтона Форда и с тех пор встречался с подобной ситуацией неоднократно. Я не хотел, чтобы с Дорой случилось такое. Десять лет ей отмерено или тысяча, но я хотел, чтобы она насладилась ими. Мы могли остаться в «Долларе ребром» или — что то же самое — где-нибудь поблизости, в одной из деревень на том небольшом клочке планеты, который уже был заселен. И я почти решился на это. Билл Смит мог бы поработать там какое-то время.

Но недолго. Несколько говардианцев, обитавших на Новых Началах — Меджи и три других Семейства, насколько я помню, — жили инкогнито, «в маскараде» на говардианском жаргоне, с помощью простейших уловок устраивая свои дела. Бабуся Меджи могла «умереть», а затем «воскреснуть» под именем Деборы Симпсон в другом говардианском владении. И чем больше становилось людей на планете, тем легче было проделать такую штуку, особенно после появления поселенцев четвертой волны; все они прибыли в состоянии анабиоза, а потому не имели возможности познакомиться друг с другом.

Но Билл Смит был женат на эфемерке. И если бы я остался жить среди обычных людей, мне пришлось бы красить волосы, и не только на голове, но и на всем теле^тобы случайно не выдать себя, — и стареть одновременно с женой. Хуже того, мне бы пришлось избегать людей, которые знали Эрнста Гиббонса, то есть большую часть населения «Доллара ребром», иначе кто-нибудь из них мог бы узнать мой профиль, мой голос и завести ахи и охи, а у меня не было возможности сделать пластическую операцию или что-нибудь в этом роде. Меняя внешность, я всегда изменял и место жительства. Это самый надежный метод. Даже пластическая операция не помогала мне надолго — я легко восстанавливаюсь. Однажды мне пришлось укоротить нос, чтобы меня не укоротили на голову. Но через десять лет он стал таким же, как прежде: большим и уродливым. Впрочем, разоблачение в качестве говардианца меня не слишком беспокоило. Но если бы я решил жить «в маскараде», тщательно прибегая ко всем косметическим штучкам, Дора тем более замечала бы, что я не такой, как она, что муж ее старится гораздо медленнее.

Минерва, мне казалось, что избавить от потрясения мою симпатичную новую жену я мог, лишь забрав ее подалее от обеих пород людей, как долгоживущих, так и недолговечных. Туда, где можно было не притворяться и жить, не обращая внимания на различие между нами. Я решил так поступить в тот самый день, когда женился на ней. Подобный поступок был наилучшим выходом в совершенно невозможной ситуации, к тому же он не был столь же необратим, как прыжок с парашютом. Если ей станет одиноко, если она возненавидит мою уродливую рожу, я мог привезти ее обратно к людям еще молодой, чтобы она могла подцепить другого мужа. Я имел это в виду, Минерва, потому что многим из моих жен я надоедал достаточно быстро. Я договорился с Заком Бриггсом и попросил Джона Меджи побыть посредником между нами, чтобы Зак время от времени интересовался у Джона, как поживают Билл Смит и его маленькая училка. Я не исключал возможности, что когда-нибудь мне придется покинуть эту планету.

Но почему я не попросил Зака высадить нас в том самом месте, которое я выбрал в качестве нашего места обитания, и выгрузить там все, что необходимо, чтобы тем самым избежать долгого опасного путешествия? Не рискуя умереть от жажды, от клыков прыгунов, погибнуть в горном обвале или еще как-нибудь.

Минерва, это было очень давно, и я могу дать пояснения относительно тогдашнего уровня техники. «Энди Джи» не мог приземляться на поверхность планеты, он грузился на орбите. Его грузовой челнок мог садиться на любом большом плоском поле, но при этом нуждался как минимум в уголковом радарном отражателе, и для его взлета требовалось много воды. Из всех посадочных средств, которыми располагал «Энди Джи», лишь капитанский катерок мог приземляться в любой точке планеты, куда его мог опустить опытный пилот, а затем подняться без посторонней помощи, но его грузоподъемность ограничивалась примерно двумя почтовыми марками, а мне были необходимы мулы, плуги и многие другие вещи.

Кроме того, я надеялся найти выход из ущелья, а для этого следовало сначала войти в него. Я бы не стал брать с собой Дору, если бы не испытывал уверенность, что смогу доставить ее на место в целости и сохранности. По-твоему, это нечестно? Не беда, коль муж или жена не обладают качествами первопроходца, — плохо, когда они узнают об этом слишком поздно.

Так что мы не изобретали сложностей — просто иначе мы поступить не могли. Но я бы ни за что не пустился в путь, не решив предварительно, что взять с собой и без чего обойтись. Прежде всего надо было уточнить, сколько фургонов мне необходимо. Нужно было взять три — в этом я убедился потом, на собственном горьком опыте. В третий фургон можно было засунуть какие-то удобства для Доры, инструменты для меня, побольше книг и всяких вещей для нас обоих, но главное — готовый однокомнатный домик, чтобы сразу же защитить мою беременную жену от непогоды. Но для трех фургонов потребовалось бы восемнадцать мулов плюс запасные, то есть еще шестеро. Значит, животным пришлось бы уделять в полтора раза больше времени, а ведь их еще надо запрягать и выпрягать. Если просто увеличить число фургонов и мулов, ты не сумеешь одолеть за день необходимое расстояние; один человек не справится со всей работой. Хуже того, в горах есть такие места, где приходится расцеплять фургоны и по одному проводить их через теснины. Так что возня с тремя фургонами заняла бы в два раза больше времени, чем с двумя; кроме того, при наличии трех фургонов необходимость расцеплять их возникала бы чаще. В таком случае мы бы, наверное, успели родить по пути трех ребят, вместо того чтобы оказаться на месте прежде, чем на свет появится первый.

От подобного безрассудства меня спас простой факт: в Новом Питтсбурге продавались лишь два дорожных фургона. И мне удалось одолеть искушение: в ту легкую повозку, в которой мы прибыли из «Доллара ребром», я уложил всякого железа, которого хватило бы на три фургона, но лишнее пришлось обменять на другие вещи у тележника. Я не мог ждать, пока он соорудит третий фургон. Время года и состояние чрева Доры заставили меня поторопиться. Многое говорило в пользу вообще одного фургона; сие стандартное средство многие столетия использовалось для передвижения по суше, и не на одной планете, но это хорошо, если путешествуешь не один. Мне приходилось водить подобные караваны. Но если у тебя один фургон, единственный несчастный случай может привести к трагедии.

Конечно, с двумя фургонами вдвое больше хлопот, с другой стороны — и больше возможностей выжить в путешествии. Потеряв один фургон, ты мог переложить вещи и продолжать путь.

Итак, я выбрал два фургона, Минерва, хотя Зак снабдил меня тремя комплектами снаряжения. Но третий комплект я не продавал до последней минуты.

А теперь о том, как загрузить фургон, чтобы остаться в живых. Прежде всего следует составить список всего, что понадобится и что ты захочешь взять:

Не надо останавливаться на мелочах, мыслить следует масштабно. Не стоит думать о том, что все эти вещи не загрузишь и в целый караван фургонов. Пораскинь мозгами, проверь перечень груза, привезенного «Энди Джи», обследуй корабль, посмотри, что есть у Рика на главном складе, поговори с Джоном Меджи, поищи в его доме, на ферме и в сараях. Если ты что-нибудь забудешь, вернуться будет невозможно.

А теперь — за дело. Урезай, прикидывай вес.

Отбросим быка, корову, овец заменим на коз — их длинные шубы можно стричь. Эй, а ножницы ты позабыл!

Кузнечный инвентарь сократим до наковальни и минимума инструментов… мехи придется сделать самому. В общем, можно вычеркнуть все, что делается из дерева, но следует прихватить некоторый запас металлических инструментов — эту тяжесть непременно нужно взять. Вскоре окажется, что ты умеешь делать такие вещи, за которые прежде и не подумал бы браться. Косилка превращается в косу с рукояткой и тремя запасными лезвиями: борону вычеркиваем.

Ветряк остается, как и циркулярная пила (удивительно!), но их придется взять по минимуму, поскольку ни то ни другое скоро не понадобится.

Книги… Дора, без каких книг ты не можешь прожить? Ополовиним количество одежды, удвоим число сапог, возьмем больше ботинок и не забудем при этом о детских. Да, я знаю, как шьют мокасины, муклуки и прочее. Добавь дратву. Кстати, еще придется прихватить блоки и самую лучшую стеклопластиковую веревку, которую только можно купить, иначе нам не пройти через ущелье. В средствах мы не ограничены, следует учитывать лишь вес и объем. В том, что мулы повезут в фургонах, все наше состояние. Минерва, на наше с Дорой счастье, я уже в шестой раз подавался в поселенцы, и еще до того, как я впервые загрузил крытый фургон, мне долгие годы приходилось грузить корабли. Разницы никакой, звездолет — крытый космический фургон. Уменьши груз до того, который способны вытянуть мулы, потом сократи еще на 10 %, как бы жалко ни было; поломанная ось, когда ты не можешь ее заменить, может стоить тебе шеи. А потом увеличь на 95 % количество воды, ведь она расходуется каждый день.

Вязальные спицы! Дора умеет вязать? Если нет, придется научить ее. Я провел в космосе много одиноких часов за вязанием свитеров и носков. Пряжа? Дора не скоро сумеет спрясть хорошую нитку из козьей шерсти, пусть вяжет в пути детские вещи, чтобы находиться в добром расположении духа. Пряжа много не весит. Можно сделать деревянные спицы или даже металлические из какой-нибудь железяки. Но проще взять и то и это на складе Рика.

О Боже, я чуть не забыл про топор!

Топоры и одно топорище, багор, мотыга, кирко-мотыга… Минерва, в Новом Питтсбурге я добавлял, сокращал, отбрасывал, взвешивал все, что у нас было, но, как только мы отъехали от города километра три в сторону Сепарации, стало ясно, что я перестарался. На ночь мы остановились в каком-то поместье, и я выменял у его владельца пятнадцатикилограммовую наковальню на свою новую тридцатикилограммовую. Обменял без доплаты, и сердце мое не дрогнуло. Кроме того, я поменял прочие тяжести, без которых можно было обойтись, на копченую ветчину, бекон и зерно для мулов — на крайний случай.

В Сепарации мы снова избавились от части груза, и я приобрел еще один бочонок для воды и наполнил его, потому что теперь у меня появилось свободное место, а вода, как известно, расходуется.

Думаю, что этот-то бочонок и спас нам жизнь.