ГЛАВА 15
Я была права!
Я не хочу отбирать Джорджа у Жанет… но встречаться с ним мне будет всегда приятно. И если он действительно хочет, чтобы я забеременела… что ж, родить ребенка от Джорджа я бы не отказалась — странно, что Жанет до сих пор не сделала этого.
Мы просыпались несколько раз… Третье или четвертое мое пробуждение было вызвано прекрасным ароматом. Я открыла глаза и увидела, как Джордж, уже одетый, принимает поднос из рук молчаливого официанта.
— Даю тебе двадцать одну секунду, — сообщил он, — чтобы встать и умыться. Позавтракали мы ночью, а теперь самое время приняться за ленч.
Пожалуй, лопать свежих крабов на завтрак, пусть второй, не совсем правильно, но я была в восторге. Начали мы с банана со сливками и кукурузными хлопьями, а потом ели крабов с подрумяненными тостиками и листьями салата, запивая эту божественную еду кофе с цикорием. Закончили завтрак мы восхитительно холодным шампань-бренди «Корбель». Джордж — очаровательный любовник, изысканный гурман, прекрасно разбирается в напитках, а главное — потрясающий психотерапевт, способный заставить искусственницу поверить в то, что она — человек.
Вот вопрос: каким образом все трое в этой семье ухитряются оставаться такими стройными? Уверена, они не сидят на какой-нибудь мазохистской диете и не изводят себя утренней зарядкой. Кстати, один врач когда-то мне сказал, что лучшая зарядка — эта та, которую люди проделывают в постели. Может, это так и есть?
Ну, это что касается хороших новостей. А плохие…
Международный коридор был закрыт. До Дезерета можно было добраться с пересадкой в Портленде, но гарантии, что действует линия подземки «Солт-Лейк-Сити — Омаха — Гэри» не было никакой. Похоже, действовал единственный международный маршрут: «Сан-Диего — Даллас — Виксберг — Атланта». Добраться до Сан-Диего проблем не было, поскольку линия на Сан-Хосе действовала от Беллингхема до Ла-Хойи. Но Виксберг — еще не Чикагская Империя. Это всего-навсего речной порт, из которого, обладая наличными и изрядным упорством, можно попробовать перебраться в Империю.
Я попыталась дозвониться до Босса. Минут через сорок у меня*возникло примерно такое же отношение к синтезированным голосам, доносившимся из динамика терминала, какое испытывают многие люди к таким, как я. Интересно, какому умнику принадлежит эта восхитительная идея — заложить программу вежливости в компьютеры? Слышать, как компьютер воркует «благодарим за терпение», может, поначалу и приятно, но когда он благодарит тебя раз примерно в тридцать пятый, возникает странное ощущение, будто над тобой издеваются, а когда это продолжается сорок минут… думаю, тут даже самый опытный гуру вышел бы из себя!
Но что самое характерное, я так и не добилась от этого вежливого терминала ответа, что в Империю нельзя дозвониться. Это непробиваемое цифровое чудовище не было запрограммировано на ответ «нет», оно было запрограммировано, черт его дери, на вежливость!
Ей-богу, я бы предпочла, чтобы после двух-трех неудачных попыток дозвониться мне прямо и откровенно сказали: «Ну, хватит, подружка, большой привет!»
Потом я попыталась дозвониться в почтовое отделение Беллингхема и выяснить, есть ли хотя бы почтовая связь с Империей и можно ли самым честным образом послать письмо, телеграмму.
Я выслушала очаровательную лекцию о том, что поздравления с Рождеством лучше всего отправлять заблаговременно. До Рождества оставалось совсем немного времени — полгода, сущая чепуха, так что лекция была как нельзя кстати.
Я сделала еще одну попытку. Мне сообщили почтовые коды.
Мысленно выругавшись, я позвонила в таможенную службу «Мейси». Ответ был на редкость утешительный: «Все наши сотрудники в настоящее время, к сожалению, очень заняты. Благодарим за терпение. Ждите ответа».
Ждать я не стала.
Мне не хотелось звонить Боссу через телефонистку или посылать письмо — во что бы то ни стало нужно было переговорить с ним лично.
А для этого мне необходимы были наличные деньги. С неизменной убийственной вежливостью терминал сообщил мне, что местный филиал «Мастер Чардж» находится в главном управлении Трансамериканской корпорации. Я набрала код и услышала приятный женский голос — записанный на пленку, но не синтезированный. «Благодарим вас, уважаемый клиент, за обращение в «Мастер Чардж», — сказал голос. — В интересах максимальной эффективности и удобства для миллионов наших вкладчиков все офисы нашего района объединены с главным управлением в Сан-Хосе. Для быстрого обслуживания пользуйтесь, пожалуйста, безналоговым кодом, который указан на обратной стороне вашей карточки «Мастер Чардж». Приятный голосок умолк. Я отключила терминал.
На обратной стороне моей карточки, выданной в Сент-Луисе, безналогового кода не было. Был только код Имперского банка Сент-Луиса. Я набрала этот код, не слишком надеясь на успех.
Получила я фигу с маслом.
Пока я таким образом унижалась перед терминалом, Джордж читал местную перепечатку «Лос-Анджелес таймс» и ждал, пока я закончу свои дела. Наконец я изнемогла окончательно и спросила:
— Ну, Джордж, я готова. Все, хватит… Что там в утренних газетах? Есть что-нибудь про чрезвычайное положение?
— Какое чрезвычайное положение?
— А? То есть как это — какое, прости?
— Фрайди, любовь моя, единственная чрезвычайность, которую я обнаружил, проштудировав эту газетенку, это предупреждение клуба «Серра» о том, что в опасности какой-то вид тараканов. Планируется пикетирование и демонстрация перед главным управлением «Доу Кемикэл». Так что — на западном фронте все спокойно.
Я нахмурилась и попыталась сосредоточиться.
— Наверное, Джордж, я маловато знаю о политике Калифорнии.
— Не огорчайся. О ней никто много не знает. Включая калифорнийских политиков.
— Но я же помню, что в новостях говорили как минимум о десяти крупных терактах в Калифорнии. Что это — шутка?
Я сосчитала в уме, сделав скидку на зональное время.
— Тридцать пять часов назад.
— Нет, серьезно, я ничего такого тут не нашел, — ответил Джордж, повертев газету в руках. — Ну, есть пара-тройка некрологов кое-каких известных в обществе дам и джентльменов, это в новостях вчера вечером было… но их не называют жертвами террора. Один случай описан как «случайное огнестрельное ранение», другой — как «смерть после тяжелой скоропостижной болезни». Вот еще — «жертва катастрофы личного транспортного средства». Верховный суд начал расследование. Но у меня такое впечатление, что самому верховному судье угрожали расправой.
— Джордж, что же такое происходит?
— Фрайди, не знаю. Но думаю, не стоит уточнять и расспрашивать кого бы то ни было.
— Да я вовсе и не собираюсь уточнять: меня не интересует политика и никогда особенно не интересовала. Мне нужно как можно скорее добраться до Империи. Но поскольку граница закрыта, что бы по этому поводу ни болтали в «Л.-A. таймс», для этого мне нужны наличные. Не хотелось бы грабить Жанет и пользоваться ее «Визой». Может, сработает и моя собственная, но для этого мне нужно попасть в Сан-Хосе и попытать счастья там, может, что и получится. Поедешь со мной в Сан-Хосе? Или вернешься домой к Яну и Жанет?
— Радость моя, ради тебя я готов на все! Сан-Хосе так Сан-Хосе, как скажешь. Но почему ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой в Империю? А вдруг у твоего босса найдется для меня работенка? В Манитобу я сейчас поехать при всем желании не могу — ты прекрасно понимаешь почему.
— Джордж, дело вовсе не в том, что я не хочу, чтобы ты поехал со мной в Империю. Граница закрыта, поэтому мне нужно обратиться в Дракулу и проскользнуть в узенькую щелочку, а то и сквозь стену пройти. Ну или еще что-нибудь в таком духе. Я этому обучена, но сделать такое я могу только в одиночку. Ты сам профессионал и должен понять меня. Больше того: мы не знаем, что за обстановочка сейчас в Империи, но, судя по новостям, вряд ли там спокойно. Как только я попаду туда, мне придется мчаться что есть сил, чтобы остаться живой. Этому я тоже обучена.
— Ну да, усиленные реакции, понятно. Я этим не владею.
— Джордж, милый, прости! Я вовсе не хотела тебя обидеть! Давай так: как только я доберусь до места, я тебе позвоню. Сюда или тебе домой, как скажешь. Если ты сможешь безопасно пересечь границу, к этому времени я буду знать это и сообщу тебе.
(Джордж нанимается к Боссу на службу? Невозможно! Или возможно? А ведь Боссу мог бы понадобиться опытный инженер-генетик. По сути дела, я не знала, каковы масштабы деятельности Босса за пределами того маленького участка работы, который выполняла сама.)
— Так ты действительно хотел повидаться с моим боссом насчет работы? Ну, и что мне ему сказать?
На лице Джорджа возникла обычная мягкая полуулыбка, появлявшаяся всегда, когда ему нужно было скрыть настоящее выражение лица — ну, примерно так я «делаю лицо» для фотографии в паспорте.
— Откуда я знаю? Все, что мне известно о твоем начальнике, это то, что ты о нем говоришь крайне неохотно и что он может позволить себе роскошь иметь такого курьера. Фрайди, поверь, я знаю точно, сколько денег вложено в твою разработку и производство, обучение, подготовку… следовательно, мне ясно, сколько денег твой босс отвалил, чтобы приобрести тебя.
— Он меня не приобретал. Я — свободная гражданка.
— Значит, ты стоила ему еще больше. Возникают кое-какие предположения… Но не огорчайся, дорогая, гадать я не буду. Я серьезно. Просто… человеку свойственно хотеть узнать то, чего он не знает. Знаешь что… я дам тебе свою анкету и автобиографию, и если твоего начальника заинтересует что-то из того, что я умею делать, не сомневаюсь — он даст мне работу. Теперь насчет денег. Можешь не волноваться — Жанет ты не оберешь. Для нее деньги ровным счетом ничего не значат. Но я и сам мог бы снабдить тебя любой суммой наличных. У меня тоже есть кредитные карточки, и, как я выяснил, они тут работают, несмотря на все политические неурядицы. За наш полуночный завтрак я расплатился с помощью «Квебек кредит», а за ленч — «Кленовым листом». Плату за номер приняли, списав сумму с «Америкэн экспресс». Значит, у меня целых три работающих карточки, и все соответствуют идентификационной.
Он улыбнулся и добавил:
— Так что грабь меня без зазрения совести, детка!
— Вообще-то я никого не хочу грабить — ни тебя, ни Жанет. Послушай, ну почему бы нам не попытать счастья с моей карточкой в Сан-Хосе? Если не получится, я с радостью возьму у тебя взаймы и верну при первой возможности.
(А может, Джордж согласится попробовать использовать карточку покойного лейтенанта Дики вместо меня? Женщине трудновато добыть наличные по мужской карточке. Заплатить за что бы то ни было через компьютер — дело другое, а вот тащиться в банк за наличными с чужой карточкой, да еще выписанной на имя мужчины — посложнее будет.)
— Что значит «взаймы»? Кто у кого в долгу, я не понял?
Я сделала вид, что не догадываюсь, о чем он говорит.
— Ты действительно считаешь, что задолжал мне? За эту ночь?
— Да. Ты была адекватна.
— Что?! — возмутилась я.
Он перестал улыбаться.
— А что, ты предпочла бы, чтобы я сказал «неадекватна»?
— Джордж… А ну-ка, раздевайся немедленно! Я затащу тебя в кровать, а потом… буду медленно и долго убивать тебя. Да я тебе шею переломаю, паршивец! «Адекватна, неадекватна»… Ну и термины!
Он усмехнулся и начал расстегивать брюки.
Я крикнула:
— Прекрати сейчас же и быстро поцелуй меня! А потом — сразу в Сан-Хосе!
«Неадекватна»? Нет все-таки?
От Беллингхема до Сан-Хосе добираться примерно столько же, сколько от Виннипега до Ванкувера, но на этот раз мы добирались в отдельной капсуле. Выскочили из-под земли мы в пятнадцать минут третьего. Я во все глаза рассматривала город: в столице Конфедерации я была впервые.
Первое, что бросалось в глаза, — огромное количество личных транспортных средств на улицах и в небе. Они кружились над городом, как стаи мух, — в основном такси. Не знаю ни одного города, который позволял бы таким образом засорять свое воздушное пространство. На улицах было довольно много автомобилей, и хотя вдоль дорог были проложены движущиеся тротуары, машин было много, как велосипедов в Швейцарии.
Второе — это сама атмосфера Сан-Хосе. Он был совсем не похож на город. Только теперь я поняла, что означает его юмористическое определение: «Тысяча деревень, изо всех сил пытающихся выглядеть городом».
Похоже, в Сан-Хосе не интересовались ничем, кроме политики. Причем Калифорния сумела добиться от своей политики того, чего не удалось никакой другой стране — полной, бесповоротной демократии. Не то чтобы другие страны так уж страдали от ее отсутствия — Новая Зеландия, к примеру. Но только в Калифорнии вам предложат на блюдечке с голубой каемочкой демократию без примесей, неразведенную, высшего качества. Гражданин Калифорнии имеет право участвовать в выборах, как только сумеет дотянуться до щели избирательной урны и бросить туда бюллетень без помощи няни. А организаторы выборов только тем и заняты, что рассылкой все новых и новых бюллетеней.
Последнее мне было известно только по слухам, но я имела прекрасную возможность убедиться в этом: я своими глазами видела объявление в местной газете о том, что ряд почивших в бозе из местного колумбария организовали три избирательных участка и собирались участвовать в предстоящих выборах через ранее назначенных доверенных лиц. (Надо же, и в могиле не успокоились!)
Я старалась не формировать собственного мнения по этому поводу, пока демократия не коснется меня лично — пусть в самой легкой, незлокачественной форме. Как я поняла, демократия означает право на все в неограниченном количестве. В Британской Канаде, судя по всему, люди пьют этот напиток разбавленным и чувствуют себя неплохо. Но только в Калифорнии глушат демократию неразведенной с утра до вечера. Не бывает дня, чтобы в Конфедерации хоть где-нибудь не проходили хоть какие-нибудь выборы. По крайней мере, на каждом избирательном участке выборы бывают раз в месяц.
А почему бы и нет, собственно говоря? У них мягкий, прекрасный климат на всей территории страны — от границы с Британской Канадой до рубежей Мексиканского Королевства — и самые плодородные сельскохозяйственные угодья на Земле. Второе их любимое занятие — секс — в чистом виде почти бесплатен. Как марихуану, его можно найти на любом углу. Это значительно облегчает жизнь и сберегает время для самого любимого спорта калифорнийцев — сборищ и разговоров о политике.
Избирают тут всех кого ни попадя — от тех бездельников, которые впоследствии просиживают штаны на избирательных участках, до президента Конфедерации. Но с такой же скоростью их и переизбирают. Ну к примеру: президент должен избираться на шестилетний срок, но лишь двоим из девяти последних президентов удалось продержаться на этом посту весь срок — остальные были переизбраны, за исключением одного, которого, увы, линчевали. В большинстве случаев официальный деятель еще не успевает подать прошение об отставке, а его перевыборы уже идут полным ходом.
Помимо выборов калифорнийцы обожают пересматривать собственные законы, и каждый раз они становятся еще более демократичными. Вот, например, три года назад правительственный экономист обратил внимание на то, что выпускники колледжей зарабатывают примерно на тридцать процентов больше, чем их сограждане, не имеющие степени бакалавра. Подобное обстоятельство представилось этому поборнику высшей справедливости про-сто-таки предательством «Калифорнийской Мечты», поэтому к следующим выборам с молниеносной скоростью был разработан инициативный проект, согласно которому выпускники высшей школы наравне со всеми остальными гражданами Калифорнии, прожившими на ее территории не меньше восемнадцати лет, получали степень бакалавра. «Пункт о предках», правда, добавил еще восемь лет оседлости.
Проект прошел и сработал просто великолепно: обладатели степени бакалавра, получившие таковую за здорово живешь, сравнялись с теми, кто упорно грыз гранит науки. На следующих выборах «пункт о предках» был сформулирован как «проживание на территории Калифорнийской Конфедерации в течение последних двадцати лет». Незамедлительно развернулось широкое общественное движение за то, чтобы снять и это ограничение.
«Vox populi — vox dei» — ничего не имею против. Подобные мероприятия никому ничего не стоят и, по всей вероятности, делают всех, за исключением нескольких зануд, счастливее.
Минут через пятнадцать мы с Джорджем уже бодро вышагивали по южной стороне Национальной площади, окружавшей президентский дворец, направляясь к главному управлению «Мастер Чардж». Я спросила Джорджа, как он смотрит на то, чтобы перекусить в «Бюргер Кинг». Он сказал, что не видит в этом ничего сверхъестественного, тем более что, по его мнению, большие гамбургеры с хорошей начинкой и шоколадная паста, изготовленная с минимальной примесью мела, являют собой единственный вклад Калифорнии в международное меню.
Уплетая гамбургер за обе щеки, я выразила свое согласие с его приговором.
В это время на ступенях дворца появилась группа в два десятка человек. Они спускались по лестнице. Джордж отошел в сторону, чтобы дать им дорогу, а я заметила, что в центре группы движется невысокий мужчина с несуразным головным убором на макушке — шапочке, украшенной орлиными перьями. Я успела разглядеть и его лицо, которое так часто видела на фотографиях в газетах, и сжала локоть Джорджа.
Успела я разглядеть и еще кое-что: за колонной на самом верху лестницы прятался человек. Он был от нас метрах в пяти.
Невидимый выключатель внутри меня щелкнул — я переключилась на суперрежим, резко оттолкнула Джорджа — он ничком повалился на мраморный пол, а я пулей метнулась к злоумышленнику.
Я не убила его, только сломала руку, в которой он сжимал пистолет, и сбила его с ног, когда он попытался удрать. Мне не было нужды действовать, как вчера: за считаные мгновения, промелькнувшие до того, как я спасла от неминуемой гибели ту прекрасную мишень, которую являл собой глава Конфедерации, я поняла, что террорист, взятый живым, мог бы кое-что прояснить в цепочке бессмысленных убийств.
Но, к сожалению, у меня не было времени осознать, чем мне грозит собственное милосердие, — двое полицейских крепко ухватили меня за руки. Я искренне огорчилась, отчетливо представив себе, каким голосом будет со мной беседовать Босс, когда я сообщу ему, что позволила себя арестовать средь бела дня, при народе. Первым порывом было вырваться и удрать куда глаза глядят. Ничего невозможного в этом не было: у одного из полисменов, судя по скорости пульса, было здорово повышено давление, а второй был пожилой, в очках с толстыми стеклами.
Нет, поздно. Убеги я сейчас, задействовав весь потенциал суперрежима, я, конечно, смогла бы скрыться и, пробежав пару кварталов, смешаться с толпой. Но эти бульдоги наверняка угрохают полдюжины мирных прохожих, пытаясь поймать меня. Дьявол, ну почему дворцовая стража так плохо охраняла своего любимого президента, в итоге предоставив мне спасать его?! Террорист, прячущийся за колонной, — ничего похожего я не помнила со времен убийства Хьюи Лонга.
И зачем мне понадобилось вмешиваться? Пускай бы он пристрелил президента — и дело с концом! Да затем, что так уж я тренирована — не только на самозащиту, но и на защиту других. Сама по себе я терпеть не могу драться и убивать — просто так уж оно выходит.
Из раздумий меня вывел Джордж. У меня уже была возможность убедиться, что он спокойно говорит без акцента по-английски, а теперь он так же чисто заговорил по-французски, пытаясь убедить полисменов отпустить меня подобру-поздорову.
Тот, что был в очках, отпустил мою левую руку, стараясь оттолкнуть Джорджа, а я не преминула воспользоваться этим и нанесла ему локтем удар в солнечное сплетение. Он охнул и опустился на ступеньку. Второй продолжал крепко держать меня за правую руку. Я повторила номер — и этот тоже охнул и лег на своего поверженного товарища. Обоих вырвало.
На самом деле все произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю: то есть они меня сцапали, подскочил Джордж, и я освободилась. Две секунды, не более. Как бы то ни было, за это время террорист испарился, и его пистолет — вместе с ним.
Я тоже была готова смыться вместе с Джорджем, даже если бы мне пришлось тащить его на себе, но мне стало ясно, что он все понял не хуже меня. Джордж крепко взял меня под руку и повлек вдоль длинного ряда колонн к главному входу во дворец. Когда мы добрались до ротонды, он отпустил мой локоть и прошептал:
— Иди спокойно, дорогая, медленно и спокойно. Возьми меня под руку. Вот так.
В ротонде было полно народу, но никакого переполоха не было и в помине — похоже, никто и не заметил, что всего несколько минут назад было предпринято покушение на президента Конфедерации! На лотках, стоявших вдоль ротонды, вовсю шла бойкая торговля чем попало. Слева, прямо рядом с нами, стоял небольшой киоск, в котором женщина продавала лотерейные билеты. Но в данный момент покупателей у нее не было и она не отрываясь уставилась на экран терминала — показывали какую-то пошлейшую мыльную оперу.
Джордж развернулся и остановился у ее киоска. Не глядя на нас, она пробормотала:
— Сейчас-сейчас, вот только вокзал взорвут, а потом подходите. Походите пока, посмотрите, может, чего купите. А потом жду вас.
По всему ларьку были развешаны длинные полосы лотерейных билетов. Джордж с полной серьезностью принялся разглядывать их, ну и я сделала вид, что мне это тоже жутко интересно. Мы протянули время. Наконец мыльная опера кончилась, начался выпуск коммерческих новостей, женщина со вздохом отключила терминал.
— Вы уж извините, что заставила вас ждать, — улыбнулась она. — Я стараюсь не пропустить ни одной серии «Женских страданий», особенно сейчас, когда Минди Лoy беременна опять, а дядюшка Бен к этому так ужасно относится. А вы любите театр, милочка?
Я призналась, что у меня не хватает на это времени — работа не позволяет.
— Плохо, плохо, это же так… просвещает. Взять вот хоть Тима, к примеру, — ну, это мой дружок из общежития, мы в одной комнате живем. Так этому ничего не надо, кроме спорта. Поэтому он ничего и не петрит в тонкостях жизни. Ну вот, чего далеко ходить — хоть этот кризис в жизни Минди Jloy. Дядюшка Бен, старый негодяй, он ведь ее почему так терзает — хочет дознаться, кто отец ребенка. И вы думаете, Тима это волнует? Нисколечко! Да ни Тим мой, ни дядюшка Бен, чтоб ему пусто было, никак не докумекают, что она сама этого не знает — все произошло на избирательном участке! Ну ладно, заболталась я. Под каким знаком вы родились, милочка?
Да, надо быть готовой к такому вопросу — люди всегда этим интересуются. Я придумала дату и сказала:
— Я родилась двадцать третьего апреля.
(Это день рождения Шекспира, и как это мне в голову пришло?)
— О-о-о! Значит, у меня есть для вас счастливый билетик.
Она порылась в пачках, отыскала билетик и показала мне номер.
— Вот видите? А вы просто ходили тут, гуляли и не знали, что у меня в руках — ваше счастье! Поздравляю, милочка!
Она оторвала билетик.
— Двадцать брюинов.
Я подала ей доллар Британской Канады.
— Ой, а у меня сдачи не будет, — пискнула она.
— Сдачи не надо, оставьте себе.
Она взяла доллар и подала мне билет.
— Ну спасибо. Вот увидите, вам повезет. Когда огребете выигрыш — заходите, спрыснем это дело. Ну, мистер, а вы себе выбрали билетик?
— Пока нет. Со мной сложнее — я родился в девятый день девятого месяца девятого года девятого десятилетия. Ну как, одолеете?
— У-у-у… это задачка, доложу вам. Ну и комбинация. Но я попробую. Если не найду, вы уж не обессудьте.
Она зарылась в пачках билетов, бормоча себе под нос цифры. Потом она наклонилась под прилавок и на несколько минут исчезла там.
Наконец она появилась, раскрасневшаяся и довольная. В руке у нее был лотерейный билет.
— Ну, глядите, что я вам говорила? Смотрите, смотрите, мистер! Ну что молчите-то?
Мы взглянули на билет: 8109999.
— Я восхищен, — улыбнулся Джордж.
— Он восхищен! Да вы богач! Вот, глядите, ваши четыре девятки. А теперь сложите остальные цифры. Еще девять. Разделите результат на третью цифру. Что вышло? Еще девять. Сложите последние четыре. Сколько будет? Тридцать шесть. А первые две цифры — ну, 81 — это же девять в квадрате. Сложите все цифры и отнимите сумму от первых двух цифр, и получится опять четыре девятки. В общем, что ни делайте, а все равно получается ваш день рождения. Ну, что вам еще угодно, мистер? Чтоб в вашу честь девушки водили хороводы?
— Сколько я вам должен?
— Ну, это особенный номерок… Любой другой билетик обошелся бы вам в двадцать брюинов. А этот… Интересно, почему вы не выкладываете на прилавок кучи денег, пока я вам улыбаюсь?
— Вы правы. Только когда вы перестанете улыбаться, а мне покажется, что еще должны, я заберу все деньги и уйду, идет?
— Я могу позвать вас обратно.
— Нет. Назовите точную цену.
— Ну и покупатель пошел…
Их препирательство было прервано громкими возгласами.
«Да здравствует президент! — кричали рядом с нами. — Золотой Медведь навсегда!»
Продавщица заткнула уши и прокричала:
— Погодите, сейчас это закончится!
Группа людей взошла по лестнице, вошла в ротонду и прошествовала через главный вход во дворец. Мелькнули орлиные перья на макушке главы Конфедерации. На этот раз президент был так плотно окружен телохранителями, что никакому террористу до него было не добраться.
Когда президент со свитой скрылись за дверьми дворца, продавщица хмыкнула:
— Что-то он быстро нынче. Всего-то минут пятнадцать, как вышел. За сигаретами, что ли, бегал, так мог бы найти кого послать. Жутко мешают работать все эти вопли. Ну, парень, так ты решил или нет, сколько ты мне отвалишь за то, что я сделала тебя богачом?
— Решил, — без колебаний ответил Джордж и гордым жестом выложил на прилавок три доллара.
Они глядели друг на друга, не мигая, секунд двадцать, потом она проговорила:
— Я улыбаюсь, улыбаюсь…
Джордж был непоколебим.
Она вручила ему лотерейный билет, другой рукой сгребла с прилавка купюру и буркнула:
— Вообще-то можно было бы и еще доллар с тебя стребовать.
— Ну, это покрыто мраком, и мы ничего никогда об этом не узнаем, не так ли? — прищурился Джордж.
— Погадать?
— Не слишком что-то я доверяю твоим картам.
— Слушай, ты меня доведешь! Сматывайся, пока я не передумала!
— Ладно. Скажи только, где рекреационный зал?
— По коридору налево, — буркнула она и крикнула нам вслед: — Эй, счастливчики, тираж не пропустите!
По дороге Джордж шепотом поведал мне по-французски, что, пока мы торговались у лотерейного киоска, прямо у нас за спинами прошли полицейские, зашли в рекреационный зал, вышли, прошли по ротонде и удалились внутрь дворца через главный вход.
Я оборвала его и по-французски же сообщила, что все это я тоже прекрасно заметила, но говорить об этом не стоит: в таких местах, как здесь, все просматривается и прослушивается.
Билеты в рекреационный зал продавала особа непонятного пола. Я спросила у нее (или у него?), где находятся комнаты с душем и туалетом. Она (я решила, что все-таки это была она, поскольку под тонкой футболкой просвечивали либо накладные, либо просто очень маленькие груди) ядовито прошипела:
— Ну, чего уставилась? Хочешь понять, что я такое? Смотри, у нас тут за такое… могу и полисмена позвать.
Она разглядела меня более внимательно и чуть более дружелюбно поинтересовалась:
— Иностранка, что ли?
Я кивнула.
— О’кей. Только лучше никому не болтай про это, людям тут это не нравится. Мы-то тут демократы все, ясно? Так что берите билеты и проваливайте.
Джордж купил два билета.
Мы вошли в зал.
Справа от нас вдоль стены шел ряд открытых кабинок. Над ними в воздухе парили голографические буквы:
ЭТИ УДОБСТВА
ПРЕДОСТАВЛЕНЫ ДЛЯ ВАШЕГО ОТДЫХА
И ЗДОРОВЬЯ БЕСПЛАТНО
КАЛИФОРНИЙСКОЙ КОНФЕДЕРАЦИЕЙ.
ПРЕЗИДЕНТ КОНФЕДЕРАЦИИ
ДЖОН «ВОЯКА» ТАМБРИЛ.
А выше букв красовалось голографическое изображение президента в натуральную величину.
За открытыми кабинками располагались платные, закрытые либо шторами, либо дверьми. Слева стояла стойка, увешанная всевозможными плакатами, за которой восседала особа совершенно определенного пола — дама бульдожьей комплекции. Джордж сразил меня наповал тем, что купил у нее какую-то жуткую косметику, флакончик дешевых духов и билетик в одну из кабинок в дальнем конце зала.
— Один билетик? — уточнила она, с прищуром глядя на Джорджа.
Джордж кивнул. Она поджала губы.
— И не стыдно обманывать старую женщину?
Доллар Британской Канады перешел из рук в руки и исчез под стойкой. Тетка сказала тихо, почти шепотом:
— Долго не задерживайся. Если позвоню, быстро выметайся. Седьмая кабинка, справа в конце.
Войдя в кабинку, Джордж плотно задернул шторки, включил свет и открыл кран над раковиной. Перейдя на французский, он сообщил мне, что, по его мнению, сейчас самое лучшее — заняться поскорее изменением нашей внешности с помощью подручных средств.
— Так что, дорогая, — резюмировал он, — сними с себя все и облачайся в тот костюм, что лежит у тебя в сумке.
Джордж поведал мне все детали своего плана, периодически переходя с французского на английский, время от времени спуская воду в туалете. Мне пришлось влезть в мой скандальный облегающий комбинезончик и наложить на лицо гораздо больше косметики, чем обычно. Не знаю, как выглядела знаменитая вавилонская блудница, но у меня было сильное подозрение, что я стала на нее похожа.
— Я знаю, что это не твой стиль, милая, но ты уж постарайся, а?
— Я попытаюсь, как ты выражаешься, вести себя адекватно.
— У-у-у, злопамятная! — тихо простонал Джордж.
— А ты сам, что же, собираешься влезть в тряпочки Жанет? Сомневаюсь, что они на тебя налезут.
— Нет-нет, переодеваться я не буду, только загримируюсь.
— Прости, не поняла.
— Рядиться в женскую одежду не буду, но размалююсь под гомика.
— Верится с трудом, но попробуй…
Со мной работы было немного — я стала выглядеть примерно так, как в тот день, когда меня подцепил Ян, а лицо мне размалевывал Джордж, заявив, что в этом он понимает побольше моего.
На себя Джордж положил еще больше косметики и вдобавок вылил на себя почти весь флакон жутких духов — тех самых, что купил за стойкой (слава богу, мне он их не предложил). На шею он намотал дурацкий оранжевый шарфик — мой бывший поясок. Он попросил меня начесать ему волосы и взбить их так, чтобы они торчали во все стороны. Ну вот, пожалуй, и все… кроме разве что кое-каких перемен в манерах. Он был похож на Джорджа… но весьма отдаленно напоминал того замечательного мужчину, с которым я провела ночь.
Я засунула все лишнее в сумку, и мы вышли из кабинки. Старая корова, сидевшая за стойкой, только рот раззявила, когда мы проходили мимо. Она-то ничего не сказала, но мужчина, стоявший рядом, облокотившись о стойку, изрек, ткнув пальцем в Джорджа:
— Ты! Шеф хочет тебя видеть. — И добавил, обращаясь, похоже, больше к самому себе: — Даже не верится…
Джордж остановился и отчаянно замахал руками:
— Боже ты мой, господи, это, наверное, какая-то ошибка!
Мужчина поковырял во рту зубочисткой и мрачно ответил:
— И мне так кажется, гражданин, однако ни вы, ни я не имеем права этого утверждать. Пошли. А ты, милашка, останься.
Джордж протестующе возопил:
— Я никуда не пойду без моей возлюбленной сестры! Вот так!
Корова облизнула губы и промычала:
— Морри, она может подождать здесь. Заходи, киска, за стойку, потолкуем.
Джордж едва заметно покачал головой, но я без него все прекрасно поняла. Останься я здесь, либо она поволокла бы меня в кабинку, либо я расквасила бы ей морду пепельницей. Я себя знала. То есть по долгу службы я мирюсь с подобными вещами, и, если уж на то пошло, она была не так отвратительна, как Булыжник Рокфорд, но по доброй воле… нет уж, прошу покорно…
Я прижалась к плечу Джорджа и стиснула его руку.
— Мы никогда в жизни не расставались — с тех самых пор, как дорогая наша мамочка, умирая, завещала мне заботиться о нем и ни на шаг от него не отходить, понятно?
Произнося эту душещипательную тираду, я еле сдерживала смех. Господи, что за чушь я несу! В общем, мы оба набычились и всем своим видом показывали, что готовы стоять до конца.
Мужчина по имени Морри тоскливо оглядел меня с головы до ног, перевел взгляд на Джорджа, потом опять на меня.
— Ладно, черт с вами. Пойдешь с нами, сестренка. Только, чур, рта не разевать и в разговоры не вмешиваться.
Пройдя штук шесть пропускных постов, на каждом из которых нас пытались остановить и разлучить меня с Джорджем, мы оказались в приемной. Первое впечатление от президента Конфедерации: он показался мне гораздо более высоким, чем тогда, на улице. Может быть, потому, что теперь на нем не было этой умопомрачительной шапочки из перьев? А второе — он показался мне еще более домашним, чем на портретах, украшавших страницы газет и журналов. Похоже, что, как многие политические деятели до него, Тамбрил сумел превратить свою невыразительную внешность в некое подобие политического образа.
(Эта «домашность», думала я, она что, необходима, чтобы возглавлять государство? А ведь если задуматься — и правда в истории не отыщется ни одного политического деятеля, который далеко продвинулся бы в политике, блистая настоящей красотой. За исключением, пожалуй, разве что Александра Великого, но у этого, так сказать, имелся трамплин — его папаша был императором.)
Ну, в общем, образно говоря, «Вояка» Тамбрил напоминал лягушку, которая пыжится изо всех силенок, пытаясь изобразить из себя жабу, но у нее плоховато получается.
Президент Конфедерации откашлялся:
— А она что тут делает?
Джордж быстро ответил:
— Сэр, я должен сделать заявление! Этот человек… этот человек, — он указал на Морри, который как ни в чем не бывало продолжал кусать зубочистку, — пытался разлучить меня с моей дорогой, возлюбленной сестрой. Он заслуживает наказания!
Тамбрил зыркнул на Морри, на меня и снова — на своего телохранителя.
— Это правда?
Морри принялся оправдываться, утверждая, что ничего подобного не делал, ну а даже если и сделал, то только потому, что ему так было приказано самим Тамбрилом, и вообще, он думал…
— Думать тебе не положено! — отрезал Тамбрил. — Я с тобой позже разберусь. И почему дама стоит? Принести стул для нее. Что, я обо всем тут должен заботиться?
Как только я уселась на стул, принесенный Морри, президент обратился к Джорджу:
— Сегодня вы совершили великий подвиг, друг мой. Да, сэр, настоящий подвиг. Великая калифорнийская нация горда тем, что растит таких сыновей! Как вас зовут, герой?
Джордж назвал свое имя и фамилию.
— Пейролл… Прекрасная калифорнийская фамилия, мистер Пейролл, она вписана золотыми буквами в нашу историю со времен первых рейнджеров, которые вышвырнули с наших земель шайку испанцев, до тех светлых дней, когда неустрашимые патриоты выкинули отсюда бандитов с Уолл-стрит. Вы не будете возражать, если я буду называть вас по имени, Джордж, друг мой?
— Никаких возражений, сэр.
— А вы можете называть меня «Вояка». Вот главный предмет гордости нашего великого народа — мы все равны, Джордж.
Тут я позволила себе вмешаться:
— Это и к искусственникам относится, президент Тамбрил?
— А?
— Я спросила насчет искусственных людей вроде тех, кого производят в Беркли и Дэвисе. Они тоже равны?
— А… малютка, тебе не следовало бы вмешиваться, когда говорят старшие, но я отвечу на твой вопрос: как может человеческая демократия распространяться на тех, кто не является человеческими существами? Разве кошка может голосовать? Или автомобиль марки «Форд»? Отвечай!
— Нет, но…
— Вот и все. Все равны, все имеют право голосовать, но должна же где-то быть граница. А теперь, будь добра, помолчи и не мешай, пока говорят мужчины. Джордж, то, что вы сделали сегодня — ну, в общем, если бы этот злодей действительно покушался на мою жизнь — а он не покушался, и мы об этом забудем, и вы не вспоминайте — вы не могли бы повести себя лучше, чтобы прославить традиции национального героизма великой Калифорнийской Конфедерации. Я горжусь вами!
Тамбрил встал и вышел из-за письменного стола. Сложив руки за спиной, он принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Тут-то я и поняла, почему он показался мне выше ростом.
У него был либо очень высокий стул, либо под обычным стулом стояла какая-то подставка. На самом деле он мне едва до плеча доставал. Расхаживая, он рассуждал вслух:
— Джордж, в моей официальной семье всегда найдется место для мужчины такого геройства и отваги. Кто знает — может ведь настать день, когда вы на самом деле спасете меня от преступника, который на самом деле будет покушаться на мою жизнь. О, бесспорно, я имею в виду исключительно вражеских лазутчиков. Люди в Калифорнии — наши стальные патриоты — они все любят меня за то, что я сделал для них с тех пор, как тружусь здесь, в Октагоне. Но другие страны завидуют нам, завидуют нашему богатству, нашей свободе, нашей демократии! И порой, увы, эта их зависть выражается в жестокости, в насилии.
Он немного постоял, склонив голову набок, мысленно любуясь не то собой со стороны, не то всей великой калифорнийской нацией.
— Вот видите, это только самая малая, самая ничтожная малость из того, чем приходится платить за привилегию стоять во главе служения государству! — патетически изрек он. — Но приходится платить, платить, несмотря ни на что. Джордж, если бы вам пришлось отдать свою жизнь — самое дорогое, что у вас есть, — за то, чтобы глава вашей страны остался в живых, вы пожертвовали бы собой?
— Маловероятно, — ответил Джордж.
— А? Что вы сказали?
— Видите ли, когда я голосую — а голосую я, правду сказать, не так уж часто, — я голосую за ревизионистов. А наш теперешний премьер-министр — реваншист. Сильно сомневаюсь, что ему может понадобиться моя жизнь.
— Какого дьявола? О чем вы?
— Je suis Quebecois, Monsieur le Chef d’Etat. Я из Монреаля.
