Часть I
ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ
Орегон, 1972 год
Он был размером с небольшой дом, весил девять тысяч тонн и двигался со скоростью пятьдесят тысяч километров в час. Когда он пролетал над национальным парком Гранд-Тетон, бдительный турист сфотографировал этот пылающий огненный шар с длинным газовым хвостом. Менее чем за две минуты шар прошил атмосферу Земли и вернулся в космос.
Малейшее изменение орбиты за миллиарды лет пути вокруг Солнца, и он мог бы обрушиться на любой из главных городов планеты. Сила взрыва в пять раз превысила бы мощность бомбы, уничтожившей Хиросиму.
Это случилось десятого августа тысяча девятьсот семьдесят второго года.
1
ИЗ АФРИКИ
Капитан Роберт Сингх любил эти прогулки по лесу со своим сынишкой Тоби. Лес, правда, был прирученным и смирным, гарантированно лишенным опасных зверей, но представлял собой волнующий контраст с окрестностями их предыдущего жилья в пустыне Аризона. Самое главное, приятно было жить так близко у океана, к которому все покорители космоса питали глубокую симпатию. Даже здесь, на этой поляне, чуть ли не в километре от берега, отдаленно угадывался рев прибоя, подгоняемого муссоном и бьющегося о внешние рифы.
— Папа, а это что такое? — спросил четырехлетний малыш, показывая на мохнатую мордочку с беленькими усиками, которая изучала их сквозь завесу листьев.
— Хм… какая-то обезьянка. Ты спросил у Кибермозга?
— Спросил. Он не отвечает.
«Еще одна проблема», — подумал Сингх.
Он порой тосковал о простой жизни, которую вели его предки на пыльных равнинах Индии, хотя прекрасно понимал, что не вынес бы подобного существования дольше нескольких миллисекунд.
— Спроси еще раз, Тоби. Иногда ты слишком тараторишь. Центральному серверу не распознать твой голос. А изображение не забыл отправить? Он тебе не сможет сказать, на что ты смотришь, если не увидит этого.
— Ой! Забыл.
Сингх вызвал личный канал своего сына и как раз попал на ответ Центрального сервера дома.
— Это белый колобус, семейство мартышковые…
— Спасибо, Кибермозг. А с ним можно играть?
— Думаю, что не стоит, — поспешно перебил Сингх. — Может быть, он кусается. Или у него блохи. У тебя робоигрушки гораздо лучше.
— Все равно они не такие, как Тигретта.
— Хотя проблем с ними меньше, даже теперь, когда она, слава богу, приучена к дому. Ладно, нам пора идти.
«И посмотреть, как там успехи у Фрейды, — добавил он про себя. — Как она справляется со своими вопросами к Центральному серверу».
С того момента, как служба доставки «Небесный лифт» выгрузила в Африке их дом, все время что-то сбоило. Последняя неполадка, грозящая стать наиболее серьезной, обнаружилась в цикле переработки пищи. Хотя система была гарантирована от поломок, так что фактический риск отравления сводился к астрономически малому, вчера вечером бифштекс имел непонятный металлический привкус. Фрейда, криво усмехнувшись, предложила вернуться к образу жизни охотников и собирателей доэлектронной эпохи и готовить еду на дровах. Чувство юмора у нее порой бывало странноватое. Сама мысль о том, чтобы есть натуральное мясо, вырезанное из мертвых животных, вызывала глубокое отвращение.
— А давай на берег сходим?
Тоби, который большую часть жизни провел в окружении песка, был в восторге от моря. Он все не мог поверить, что где-то может быть столько воды сразу. Отец обещал, как только северо-восточный муссон утихнет, отвезти его на риф и показать чудеса, которые сейчас были скрыты сердитыми волнами.
— Смотря что скажет мама.
— Мама скажет, что вам обоим пора домой. Мужчины, вы, кажется, забыли, что у нас сегодня гости? А у тебя в комнате, Тоби, сплошной хаос. Пора бы самому все убрать, а не оставлять это Дорке.
— Но я же ее запрограммировал…
— Никаких возражений. Домой — оба!
У Тоби начал кривиться рот, предвещая хорошо знакомую реакцию. Но бывают времена, когда дисциплина важнее сочувствия. Капитан Сингх подхватил сына на руки и с этой слабо вырывающейся ношей пошел обратно к дому. Тоби был слишком тяжелым, далеко не пронести, но его протесты быстро угасли, и скоро отец с облегчением разрешил ему двигаться дальше своими силами.
Дом, под крышей которого жили Роберт Сингх, Фрейда Кэрролл, их сын Тоби, его любимый мини-тигр и всевозможные роботы, показался бы гостю из предыдущих столетий удивительно маленьким. Скорее коттеджик, а не дом. Но в данном случае внешность оказывалась крайне обманчива, поскольку большинство комнат были многофункциональны и по желанию могли видоизменяться. Мебель трансформировалась, стены и потолок исчезали, сменяясь видами земли или неба, даже космоса, достаточно правдоподобного с виду, чтобы обмануть любого, за исключением астронавта.
Сингх не мог не признать, что строение, состоящее из центрального купола и четырех полуцилиндрических пристроек, не слишком радовало глаз и на этой поляне в джунглях смотрелось откровенно неуместно. Однако оно прекрасно подходило под описание «машина, предназначенная для жилья». Роберт практически всю свою взрослую жизнь провел в подобных машинах, нередко в условиях невесомости. В любой другой обстановке он чувствовал бы себя неуютно.
Входная дверь сложилась вверх, и навстречу им изверглось размытое золотистое пятно. Тоби раскинул руки в стороны и ринулся вперед, здороваться с Тигреттой.
Но они не встретились, поскольку реальность эта существовала тридцать лет назад и за полмиллиарда километров отсюда.
2
СВИДАНИЕ С КАЛИ
Нейронная запись подошла к концу. Звуки, картины, запах неведомых цветов и нежное прикосновение ветра к коже, помолодевшей на несколько десятилетий, постепенно растаяли. Капитан Сингх снова очутился у себя в каюте, на борту межорбитального корабля «Голиаф». Тоби и его мать остались в том мире, где он больше никогда не побывает. Многие годы в космосе и пренебрежение упражнениями, обязательными дня условий невесомости, настолько ослабили его, что теперь он мог ходить только по Луне и по Марсу. Сила тяготения изгнала Роберта с родной планеты.
— Один час до рандеву, капитан, — сказал негромкий, но настойчивый голос Давида, как, разумеется, окрестили центральный компьютер «Голиафа». — Активный режим, согласно инструкции. Пора отложить мнемочипы и возвращаться в реальный мир.
Человека, управлявшего «Голиафом», окатило волной грусти, когда последние картины его утерянного прошлого растворились в бесформенной мерцающей дымке белого шума. Слишком стремительный переход из одной реальности в другую — отличный способ заработать шизофрению. Капитан Сингх всегда смягчал шок самым умиротворяющим звуком, который знал, — шумом волн, ласкою набегающих на берег, и криками чаек вдалеке. Это было еще одно воспоминание о жизни, которую он потерял, и о безмятежном прошлом, сменившемся пугающим настоящим.
Еще несколько мгновений он откладывал встречу с тяжкой обязанностью, затем вздохнул и снял нейрошлем, плотно охватывавший голову для ввода сигнала. Как и все астронавты, капитан Сингх исповедовал убеждение: «Лысина — это красиво», хотя бы из-за того, что в условиях невесомости парики представляли собой досадную помеху. Социальных историков не прекращал потрясать тот факт, что одно-единственное изобретение, портативный Мозгоблок, за один десяток лет изменило внешность человеческой расы и вернуло старинному искусству изготовления париков статус одной из важнейших отраслей.
— Капитан, — сказал Давид. — Я знаю, что вы здесь. Или вы хотите, чтобы я взял управление на себя?
Это была старая шутка, навеянная образами взбунтовавшихся компьютеров из книг и фильмов начала электронной эры. У Давида было на удивление тонкое чувство юмора. Как-никак, согласно знаменитой Сотой поправке, он являлся неантропоморфной разновидностью правоспособного субъекта и перенял, а то и превзошел, практически все свойства своих создателей. Но существовали целые области, сенсорные и эмоциональные, которые оставались ему неподвластны. В свое время изобретатели сочли, что нет необходимости снабжать его чувствами обоняния и вкуса, хотя сделать это было бы несложно. Кроме того, все его попытки рассказывать непристойные анекдоты оказывались столь жалкими, что он оставил этот жанр.
— Все, Давид, — отозвался капитан. — Командование по-прежнему осуществляю я.
Он снял маску с глаз, утер невесть откуда набежавшие слезы и неохотно повернулся к иллюминатору. Там, прямо у него перед глазами, висела в пространстве Кали.
С виду она казалась достаточно безобидной — очередной малый астероид, настолько напоминавший плод арахиса, что сходство было даже комичным. Несколько крупных и сотни крошечных ударных кратеров беспорядочно усеивали его черную, как уголь, поверхность. Не было никаких визуальных ориентиров, дававших ощущение величины, но Сингх знал его размеры наизусть. Максимальная длина — тысяча двести девяносто пять метров, минимальная ширина — шестьсот пятьдесят шесть. Кали с легкостью поместилась бы во многих городских парках.
Неудивительно, что даже сейчас большинство человечества никак не могло поверить, что это орудие судьбы. Или, как называли его хрисламские фундаменталисты, «Молот Господень».
Многим приходило в голову, что капитанский мостик «Голиафа» скопирован со звездного корабля «Энтерпрайз». Даже спустя полтора века телесериал «Звездный путь» по- прежнему время от времени с умилением возвращали из небытия. Он служил напоминанием о наивной юности космической эры, когда людям мечталось, что можно попрать законы физики и носиться по Вселенной даже быстрее света. Но способа преодолеть предел скорости, установленный Эйнштейном, открыто не было. Оказалось, что «туннели» в космосе существуют на самом деле, но сквозь них могло пройти разве что атомное ядро. Несмотря на это, мечта по- настоящему покорить межзвездные просторы окончательно так и не умерла.
Кали заполняла собой весь главный визуальный дисплей. Увеличения не требовалось, поскольку «Голиаф» висел всего в двухстах метрах над ее древней, истерзанной временем поверхностью. Сегодня, впервые за время существования Кали, к ней пожаловали гости.
Хотя привилегия сделать первый шаг по девственной планете принадлежала командиру корабля, капитан Сингх перепоручил высадку трем членам экипажа, имевшим больше опыта работы в открытом космическом пространстве. Он не хотел тратить ни минуты. За ними следил чуть ли не весь род человеческий, ожидая вердикта, которому предстояло решить судьбу Земли.
Ходить по малым астероидам невозможно. Сила тяжести настолько слаба, что беспечный исследователь может с легкостью набрать вторую космическую скорость и уйти на независимую орбиту. Поэтому на одном из членов экспедиционной партии был надет автономный жесткий скафандр, снабженный внешними захватными рычагами. Остальные двое передвигались на небольших ракетных санях, которые с виду можно было принять за их северный аналог.
Капитану Сингху и десятку офицеров, собравшихся вокруг него на мостике «Голиафа», хватало благоразумия не тревожить группу выхода в открытый космос ненужными вопросами и советами, пока не возникло чрезвычайной ситуации.
Сани коснулись вершины крупного валуна, размерами в несколько раз больше их самих, взбив при этом мощное облако пыли.
— Касание, «Голиаф»! Вижу голую скалу. Бросим якорь?
— Нормальное место, с виду ничем не хуже других. Давайте.
— Запускаю бур… входит легко… Здорово будет, если мы найдем нефть?
На мостике послышалось приглушенное прысканье. Подобные куцые шутки хорошо снимали напряжение, и Сингх их одобрял. С момента рандеву в боевом духе экипажа наметились едва уловимые изменения, когда всех непредсказуемо бросало от мрачности к юношескому задору. «Мимо кладбища, посвистывая», как про себя обозвала это настроение корабельный врач. Ей уже пришлось один раз выписать транквилизаторы, обнаружив легкий случай маниакально-депрессивного синдрома. За последующие недели и месяцы ситуация будет постепенно становиться только хуже.
— Выставляем антенну, устанавливаю радиомаяк. Как сигналы?
— Громкие, четкие.
— Хорошо. Теперь Кали не спрятаться.
Нельзя сказать, что была хоть малейшая опасность потерять ее, как это многократно случалось в прошлом с астероидами, за которыми плохо следили. Ни одну орбиту еще не высчитывали с большей тщательностью, но некоторая неопределенность по-прежнему существовала. Оставалась еще слабая надежда на то, что Молот Господень промахнется по наковальне.
Гигантские радиотелескопы на Земле и обратной стороне Луны замерли, готовясь принять импульсы с маяков, синхронизированных до тысячной доли миллионной доли миллионной доли секунды. Пройдет еще более двадцати минут, прежде чем эти импульсы достигнут пункта назначения, образовав собой невидимую измерительную линейку, которая определит орбиту Кали с точностью до сантиметров.
Через несколько секунд компьютеры Космического патруля выдадут свой приговор: жизнь или смерть, — но пройдет еще почти час, пока известие вернется на «Голиаф».
Начался первый период ожидания.
ВСТРЕЧА ВТОРАЯ
Тунгуска, Сибирь, 1908 год
Космический айсберг пришел со стороны солнца, поэтому никто не видел его приближения, пока небо не взорвалось. Через несколько секунд ударная волна расплющила две тысячи квадратных километров соснового леса, и по миру прокатился самый громкий звук со времен извержения Кракатау.
Задержись осколок кометы в своем вековом путешествии часа на два, десятимегатонный взрыв смел бы с лица земли Москву и изменил ход истории.
Это произошло тридцатого июня тысяча девятьсот восьмого года.
КОСМИЧЕСКИЙ ПАТРУЛЬ
Космический патруль был одним из последних проектов легендарного НАСА, он появился еще на излете двадцатого века. Первоначальная цель была довольно скромна: провести как можно более полное исследование астероидов и комет, пересекающихся с орбитой Земли, и определить, представляют ли они потенциальную угрозу. Название проекта, взятое из какого- то второстепенного научно-фантастического романа того же столетия, было несколько неточным. Критики любили указать, что гораздо уместнее было бы назвать его Космическим дозором или Космическим оповещением.
При общем бюджете, редко превышавшем десять миллионов долларов в год, всемирная сеть телескопов, на большинстве из которых работали опытные любители, была создана к двухтысячному году. Шестьдесят один год спустя эффектное возвращение кометы Галлея стимулировало дополнительное финансирование, а гигантский болид две тысячи семьдесят девятого года, к счастью, столкнувшийся с Землей в центре Атлантики, способствовал росту престижа Космического патруля. К концу века патруль выявил местоположение более чем миллиона астероидов, и считалось, что исследование завершено на девяносто процентов. Тем не менее никак нельзя было заканчивать его. Всегда оставался шанс, что от неизученных внешних пределов Солнечной системы внутрь ее ворвется какой-то незваный гость.
Так случилось с Кали, обнаруженной в конце две тысячи сто девятого года, когда она миновала орбиту Сатурна и взяла курс в сторону Солнца.
3
КАМНИ С НЕБА
Никогда еще в Белом доме не собиралось
столько талантов с тех времен, как
здесь обедал в одиночестве Томас Джеф-
ферсон.
Из обращения президента
Джона Кеннеди к делегации
ученых Соединенных Штатов
Я скорее поверю в то, что два профес-
сора-янки солгали, чем в то, что кам-
ни могут падать с неба.
Из заявления президента
Томаса Джефферсона,
прослушавшего доклад
о падении метеорита
в Новой Англии
Метеориты не падают на Землю. Они
падают на Солнце, а Земля подворачи-
вается им по дороге.
Джон В. Кэмпбелл
То, что камни на самом деле могут падать с неба, было хорошо известно в античном мире, хотя и существовали некоторые разногласия относительно того, какие именно боги их сбрасывают. И не только камни, но и бесценный металл — железо. До изобретения плавки метеориты были основным источником этого важного вещества. Неудивительно, что они стали священными и часто оказывались объектом поклонения.
Но более просвещенные мыслители восемнадцатого столетия, века Разума, не опускались до веры в подобную суеверную чушь. Французская академия даже вынесла резолюцию, разъясняющую, что метеориты имеют исключительно земное происхождение. Если воображению представляется, будто некоторые из них прилетают с неба, то это потому, что они возникают в результате ударов молнии — вполне понятная ошибка. Поэтому кураторы музеев Европы выбросили бесполезные булыжники, которые кропотливо собирали их невежественные предшественники.
По одной из самых остроумных насмешек судьбы в истории науки, всего через несколько лет после заявления Французской академии мощный метеоритный дождь выпал в нескольких километрах от Парижа в присутствии непогрешимых свидетелей. Академии пришлось поспешно отрекаться от своих слов.
Тем не менее лишь на заре космической эры значимость и потенциальная ценность метеоритов получили признание. Десятилетиями ученые сомневались и даже отрицали тот факт, что метеориты ответственны за возникновение основных геологических образований Земли. Невероятно, но чуть ли не до середины двадцатого века некоторые геологи полагали, что знаменитый Аризонский метеоритный кратер получил неверное название, и доказывали, что он имеет вулканическое происхождение! Только после того, как космические зонды продемонстрировали, что Луна и большинство малых тел Солнечной системы веками подвергались космической бомбардировке, споры наконец получили свое разрешение.
Как только геологи принялись за поиски метеоритных кратеров, особенно при появлении нового способа наблюдения с камер, установленных на орбите, их стали находить повсюду. Причина того, что они не обнаруживались еще чаще, теперь представлялась очевидной. Все древние кратеры были разрушены воздействием атмосферы. Некоторые были столь огромны, что ни с земли, ни даже с воздуха их было не увидать. Такие масштабы можно было оценить только из космоса.
Все это представляло большой интерес для геологов, но было слишком далеким от забот простого человека, чтобы взволновать широкую публику. Затем, благодаря нобелевскому лауреату Луису Альваресу и его сыну Уолтеру, второстепенная наука метеоритика неожиданно попала на первые страницы газет.
Внезапное — по крайней мере, по астрономической шкале — исчезновение гигантских динозавров, которые господствовали на Земле более сотни миллионов лет, всегда представляло собой неразрешимую загадку. Выдвигалось множество объяснений. Некоторые из них были вразумительны, иные — откровенно смехотворны. Изменение климата стало самым простым и наиболее очевидным ответом. Эта версия и стала причиной создания одного классического произведения искусства — бесподобного фрагмента «Весна священная» в шедевре Уолта Диснея «Фантазия».
Но подобное объяснение было не вполне удовлетворительным, поскольку ставило больше вопросов, чем предлагало ответов. Если изменился климат, то почему? Возникло так много не вполне убедительных теорий, что ученые начали искать другие решения.
В тысяча девятьсот восьмидесятом году Луис и Уолтер Альваресы, изучавшие геологическую летопись, объявили, что разгадали давнюю тайну. В узком слое скальных пород, отмечавшем границу между меловым и третичным периодами, они обнаружили свидетельства глобальной катастрофы.
Динозавры были убиты. Теперь стало понятно, что послужило орудием этого убийства.
ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ
Мексиканский залив, 65 000 000 лет назад
Он влетел вертикально, пробил в атмосфере дыру диаметром десять километров и создал такие температуры, что стал гореть сам воздух. Ударившись о землю, камень превратился в жидкость, расплескался высокими, как горы, волнами, и застыл, образовав кратер, поперечник которого достигал двухсот километров.
Это было лишь начало катастрофы. Далее же приключилась подлинная трагедия.
Из воздуха полились оксиды азота, превращая море в кислоту. Облака сажи от лесов, обращенных в пепел, затмили небо и на многие месяцы скрыли солнце. Температура стремительно падала во всем мире, убивая растения и животных, которые пережили начало катастрофы. Некоторым видам было суждено продлить свое существование еще на несколько тысячелетий, но господство гигантских рептилий подошло к концу.
Часы эволюции были запущены заново. Начался отсчет времени, оставшегося до появления человека.
Это произошло примерно за шестьдесят пять миллионов лет до настоящего времени.
4
СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Разум, которому в каждый определенный
момент времени были бы известны все силы,
приводящие природу в движение… будь он
также достаточно обширен, чтобы под-
вергнуть эти данные анализу, смог бы объ-
ять единым законом движение величайших
тел Вселенной и мельчайшего атома; для
такого разума ничего не было бы неясного и
будущее существовало бы в его глазах точ-
но так же, как прошлое.
Пьер-Симон де Лаплас, 1814 г.
Роберт Сингх не терпел философских спекуляций, но когда он впервые наткнулся в учебнике астрономии на слова великого французского математика, то почувствовал нечто похожее на ужас. Каким бы невероятным ни представлялся ему так называемый достаточно обширный разум, сама мысль о возможности существования чего-то подобного пугала его. Была ли свобода воли, которой, по своему наивному убеждению, обладал Сингх, не более чем иллюзией, если каждый его поступок мог оказаться предопределен, хотя бы в принципе?
Он испытал неизмеримое облегчение, когда узнал, что демон, созданный Лапласом, был изгнан в конце двадцатого века с развитием теории хаоса.
В то время стало понятно, что будущее даже одного атома, не говоря уже о целой Вселенной, нельзя предсказать с безупречной точностью. Для этого потребовалось бы, чтобы его изначальное месторасположение и скорость были известны с бесконечной точностью. Любая ошибка в миллионном, миллиардном, центиллионном знаке будет накапливаться, и так до тех пор, пока между реальностью и теорией не останется ни малейшего сходства.
Но некоторые события можно было предсказать с полной уверенностью, по крайней мере на периоды времени, которые, по человеческим стандартам, считались долгими. Движение планет под действием гравитационного поля Солнца и друг друга было классическим примером, которому посвящал свой гений Лаплас, когда не толковал о философии с Наполеоном. На долгий срок стабильность Солнечной системы гарантировать не представлялось возможным, но положение планет можно было просчитать на десятки тысяч лет вперед с очень небольшой погрешностью.
Движение Кали необходимо было уточнить лишь на период в несколько месяцев, а величиной допустимой погрешности являлся диаметр Земли. Теперь, когда радиомаяк, установленный на астероиде, позволил просчитать орбиту небесного тела с необходимой точностью, уже не оставалось никакой неопределенности, а значит — и надежды…
Правда, Роберт Сингх никогда не позволял себе питать излишних иллюзий. Сообщение, которое передал ему Давид, как только оно прибыло по сфокусированному инфракрасному лучу с лунной ретрансляционной станции, содержало то, чего он и ожидал.
«Компьютеры Космического патруля сообщают, что Кали столкнется с Землей через двести сорок один день тринадцать часов пять минут. Интервал — плюс-минус двадцать минут. Место падения еще рассчитывается — предположительно, район Тихого океана».
Значит, Кали опустится в океан. Это никак не сократит масштаб глобальной катастрофы. Может даже ухудшить, когда волна высотой в километр взметнется до подножия Гималаев.
— Я подтвердил получение сообщения, — сказал Давид — Идет второе.
— Знаю.
Прошло, должно быть, не больше минуты, но капитану она показалась вечностью.
«Центр управления Космического патруля — "Голиафу". Вам приказано немедленно начать операцию "Атлант"».
5
«АТЛАНТ»
Задачей мифологического Атланта было не дать небесам обрушиться на Землю. Задача модуля с двигательной установкой «Атлант», которую транспортировал «Голиаф», была намного проще — всего лишь удержать очень небольшой осколок неба.
«Атлант», собранный на Деймосе, внешнем спутнике Марса, представлял собой не более чем комплекс ракетных двигателей, присоединенных к топливным бакам, которые содержали двести тысяч тонн жидкого водорода. Хотя термоядерный двигатель модуля создавал меньшую тягу, чем примитивная ракета, доставившая в космос Юрия Гагарина, он мог бесперебойно работать не какие-то несколько минут, а много недель. Даже при этом его воздействие на Кали должно было сказаться незначительно, в виде изменения скорости на несколько сантиметров в секунду. Но если все пойдет как надо, то этого должно было оказаться достаточно.
Жаль, если люди, которые столь яростно отстаивали — и критиковали — проект «Атлант», так и не узнают, к каким результатам привели их усилия.
6
СЕНАТОР
У сенатора Джорджа Ледстоуна, независимого представителя Западной Америки, была одна нескрываемая причуда и, как он охотно признавался, единственный тайный порок. Он всегда носил массивные очки в роговой оправе, разумеется, с простыми стеклами, поскольку они действовали устрашающе на несговорчивых свидетелей, из которых мало кто прежде сталкивался с такой невидалью в век лазерной экспресс-хирургии глаза.
Его тайным пороком, всем прекрасно известным, была стрельба из ружья в тире, оборудованном по всем олимпийским стандартам в заброшенной ракетной шахте близ горы Шайенн. Со времени демилитаризации планеты Земля на подобные развлечения смотрели неодобрительно, хотя впрямую не запрещали.
Сенатор одобрял резолюцию ООН, принятие которой послужило реакцией на массовые кровопролития двадцатого века. Этот документ запрещал как государству, так и отдельным гражданам владеть любым оружием, способным причинить вред более чем одному человеку, на которого оно нацелено. Но к знаменитому лозунгу людей, именующих себя спасителями мира, «Пушки — это протезы импотентов» Ледстоун относился с насмешкой.
— Это мне без надобности, — съязвил он во время одного из бесчисленных интервью, за которые пресса его обожала. — У меня двое детей, и была бы дюжина, если бы разрешал закон. Мне не стыдно признаться, что я люблю хорошие ружья. Это произведение искусства. Ты дожимаешь спуск до конца и видишь, что попал прямо в яблочко. Ничто не сравнится с этим ощущением! Если стрельба — это замена сексу, то я за то, чтобы было и то и другое.
Но если при этом сенатор от чего-то решительно открещивался, так это от охоты.
— Ладно, прежде не было иного способа добывать мясо, но стрелять в беззащитных зверей для развлечения — вот это на самом деле отвратительно! Я однажды попробовал, еще ребенком. К нам на лужайку забежала белка — к счастью, это не был охраняемый вид, — и я не смог устоять против искушения. Отец меня отшлепал, но делать этого уже было не нужно. Никогда не забуду месиво, которое наделала моя пуля.
Никто не сомневался в том, что сенатор Ледстоун — оригинал. Кажется, это было у него семейное. Его бабушка дослужилась до полковника пресловутой милиции Беверли-Хиллз, чьи стычки с нерегулярными частями Лос-Анджелеса породили бессчетное множество психологических драм во всех жанрах, от старого доброго балета до мнемочипов. А его дед был одним из самых скандально известных бутлегеров двадцать первого века. Его убили в перестрелке оперативники канадского наркоконтроля, когда он пытался реализовать хитроумный замысел — контрабандой провезти тысячу тонн табака вверх по Ниагарскому водопаду. Считалось, что на совести Красавчика Ледстоуна висит не меньше двадцати миллионов смертей.
Сенатор не испытывал ни малейшего раскаяния за дела деда, чья сенсационная гибель привела к отказу от третьей и самой трагичной за всю историю бывших США попытки введения сухого закона. Дед утверждал, что самостоятельным взрослым людям должно разрешаться самоубийство любым способом, который им нравится, посредством алкоголя, кокаина или даже табака, при условии, что при этом не будут убиты ни в чем не повинные посторонние люди. Разумеется, дедушка был просто святым по сравнению с магнатами рекламного бизнеса, которым удалось создать у немалой части человеческого рода необратимую зависимость, пока высокооплачиваемые адвокаты были еще в силах отмазывать их от тюрьмы.
Содружество Американских Штатов по-прежнему держало свою Генеральную ассамблею в Вашингтоне, в интерьерах, которые были знакомы многим поколениям телезрителей, хотя всякий человек, родившийся в двадцатом веке, пришел бы в крайнее замешательство от протокольных процедур и форм обращения. Но многие комитеты и подкомитеты все же сохранили первоначальные названия, поскольку большинство проблем административного управления вечны.
Впервые сенатор Ледстоун познакомился со вторым этапом программы Космического патруля, находясь в должности председателя Комитета по ассигнованиям САШ, и пришел в ярость. Бесспорно, глобальная экономика находилась в хорошей форме. Со времени краха коммунизма и капитализма — теперь, по прошествии стольких лет, эти два события казались одновременными — математики Всемирного банка умелым применением теории хаоса сломали существовавший цикл подъемов и крахов и предотвратили, хотя бы до поры до времени, финальную депрессию, предсказывавшуюся многими пессимистами. Тем не менее сенатор утверждал, что эти деньги можно гораздо лучше потратить, не сходя с земной тверди, особенно на его любимый проект — восстановление того, что осталось от Калифорнии после грандиозного землетрясения.
Когда Ледстоун дважды наложил вето на предложение о финансировании второго этапа программы «Космический патруль», все сошлись на том, что никто на всей Земле не заставит его переменить свое мнение. Но они не приняли в расчет кое-кого с Марса.
7
УЧЕНЫЙ
Красная планета больше не была такой уж красной, хотя процесс озеленения едва начался. Сосредоточившись на проблемах выживания, колонисты, которые ненавидели это слово и уже гордо говорили: «Мы, марсиане», не оставили сил на искусство и науку. Но молния гениальности бьет туда, куда ей захочется, и величайший физик-теоретик века родился под пузыревидными куполами Порт-Лоуэлла.
Как и Эйнштейн, с которым его часто сравнивали, Карлос Мендоса был превосходным музыкантом. Ему принадлежал единственный на Марсе саксофон, и профессор неплохо играл на этом старинном инструменте. Этому человеку была свойственна и эйнштейновская самоирония. Когда его прогнозы существования гравитационных волн убедительно подтвердились, единственным его комментарием было: «Ну что ж, это перечеркивает теорию Большого взрыва в пятой версии — по крайней мере, до среды».
Карлос мог получить свою Нобелевскую премию на Марсе, все ожидали, что так он и сделает. Но он любил сюрпризы и розыгрыши, поэтому появился в Стокгольме, словно рыцарь в хайтековской броне, облаченный в автономный экзоскелет, который был разработан для инвалидов с параличом нижних конечностей. При поддержке этого механизма он мог почти полноценно существовать в среде, которая иначе расправилась бы с ним очень быстро.
Излишне говорить, что, когда церемония закончилась, Карлоса закидали приглашениями на научные и общественные мероприятия. Среди тех немногих, что он смог посетить, была встреча с членами Комитета по ассигнованиям САШ, на которых он произвел неизгладимое впечатление.
Сенатор Ледстоун: Профессор Мендоса, вы когда-нибудь слышали про Цыпленка Цыпу?
Профессор Мендоса: Боюсь, что нет, господин председатель.
Сенатор Ледстоун: Это персонаж сказки, который бегал и кричал: «Небо падает! Небо падает!» Он напоминает мне кое-кого из ваших коллег… Я хотел бы услышать ваше мнение о проекте «Космический патруль». Вы знаете, о чем я говорю.
Профессор Мендоса: Знаю, господин председатель. Я живу на планете, до сих пор несущей на себе шрамы тысяч ударов метеоритов. Некоторые из них шириной в сотни километров. Когда-то они столь же часто встречались и на Земле, но ветер и дождь — то, чего у нас на Марсе еще нет, но мы над этим работаем! — сровняли эти следы. У вас, однако, имеется один нетронутый экземпляр, в Аризоне.
Сенатор Ледстоун: Я знаю, знаю. Представители Космического патруля всегда указывают на Аризонский метеоритный кратер. Насколько серьезно нам следует относиться к их предостережениям?
Профессор Мендоса: Очень серьезно, господин председатель. Рано или поздно непременно произойдет еще одно крупное столкновение. Это не моя сфера деятельности, но я подниму для вас статистику.
Сенатор Ледстоун: Я уже утонул в цифрах, хотя ваше экспертное мнение было бы для меня ценно. Я благодарен вам за то, что вы приняли наше приглашение, пусть и получили его за столь короткий срок, особенно учитывая, что через несколько часов у вас встреча с президентом Виндзором.
Профессор Мендоса: Благодарю вас, господин председатель.
Сенатор Ледстоун был поражен и даже очарован молодым ученым, но тому не вполне удалось убедить сенатора. Его мнение изменили вовсе не соображения логики. Карлос Мендоса так и не попал на аудиенцию в Букингемский дворец. По дороге в Лондон он погиб в результате необычного несчастного случая, когда вышла из строя система управления его экзоскелета.
Ледстоун немедленно прекратил нападки на Космический патруль и проголосовал за выделение фондов для следующего этапа работы. Будучи уже очень старым человеком, он сказал одному из своих помощников: «Мне говорили, что скоро мы сумеем вытащить мозг Мендосы из емкости с жидким водородом и поговорить с ним через компьютерный интерфейс. Интересно будет узнать, о чем он думал все эти годы».
