БЕГЛЕЦ

— И как мне его называть, черт возьми, когда он поднимется на борт? — спросил капитан Саундерс, дожидаясь, пока выдвинется посадочная рампа.

Наступила многозначительная тишина — навигатор и второй пилот размышляли над этой проблемой этикета. Затем Митчелл повернул ключ на панели управления, и многочисленные механизмы корабля, лишившись питания, отключились.

— Правильным обращением, — медленно произнес он, — будет «ваше королевское высочество».

— Ха! — фыркнул капитан. — Будь я проклят, если назову хоть кого-нибудь так!

— Полагаю, что в наши прогрессивные времена, — пришел ему на помощь Чамберс, — «сэра» будет вполне достаточно. Но если вы позабудете и про это, не волнуйтесь: в Тауэр уже очень давно никого не сажали. К тому же с этим Генри легче иметь дело, чем с тем Генрихом, у которого было много жен.

— По всеобщему мнению, — добавил Митчелл, — он очень приятный молодой человек. И весьма умен. Он часто задает людям вопросы из области техники, на которые те не могут ответить.

Капитан Саундерс проигнорировал подтекст этого замечания, решив для себя, что если принц Генри пожелает узнать принцип работы тягового генератора компенсационного поля, то объяснять придется Митчеллу. Саундерс с трудом встал — во время полета они поддерживали половинную силу тяжести, и теперь на Земле ему казалось, будто он превратился в тонну кирпичей, — и двинулся по коридору к нижнему шлюзу. Маслянисто заурчав, большая выпуклая дверь шлюза отодвинулась в сторону. Не забыв про полагающуюся улыбку, капитан вышел навстречу телекамерам и наследнику британской короны.

Человек, которому предстояло стать Генрихом IX Английским, был еще молод — чуть старше двадцати — и немного ниже среднего роста. Четкие и правильные черты его лица сразу оживляли в памяти все генеалогические клише. Капитан Саундерс, будучи родом из Далласа, не собирался склоняться перед любым принцем мира, но неожиданно для себя оказался тронут, увидев его большие и печальные глаза. То были глаза, повидавшие слишком много приемов и парадов; им приходилось наблюдать бесчисленные совершенно неинтересные события, а их владельцу не дозволялось далеко отклоняться от тщательно распланированных официальных планов и распорядков. Глядя на это гордое, но усталое лицо, капитан впервые догадался о бесконечном одиночестве персон королевской крови. Вся его неприязнь к этой институции внезапно стала тривиальной по сравнению с ее реальным дефектом: неправильность монархии в том, что нечестно возлагать столь тяжкую ношу на любое человеческое существо.

Коридоры «Кентавра» были слишком узки для обычной экскурсии, и вскоре стало ясно, что принц Генри очень даже доволен тем, что его свита осталась снаружи. Едва осмотр корабля начался, Саундерс утратил первоначальную напряженность и уже через несколько минут обращался с принцем как с любым иным посетителем. Капитан так и не догадался, что первый урок, который обязан усвоить любой член королевской семьи, есть умение снимать напряженность у собеседника.

— Знаете, капитан, — задумчиво сказал принц, — сегодня великий день. Я всегда надеялся, что когда-нибудь у Англии появится свой космодром. И все равно мне как-то странно, что после стольких лет моя мечта сбылась. Скажите… вам доводилось заниматься ракетами?

— Да, кое-какую тренировку я прошел, но ракеты доживали свой век, еще когда я учился. Мне повезло: людям постарше пришлось вернуться в школу и начать все сначала — или совсем расстаться с космосом, если они не могли переучиться и освоить новые корабли.

— Что, разница настолько велика?

— О да, когда ракеты ушли в прошлое, свершился перелом, сравнимый с переходом от паруса к пару. Кстати, эту аналогию вам часто придется слышать. В старых ракетах было величие, совсем как в старинных парусниках, а современные корабли им не обладают. Когда «Кентавр» стартует, он поднимается бесшумно, как воздушный шар, — а при необходимости и столь же медленно. При старте же ракеты все сотрясалось на километры вокруг, и стоило оказаться слишком близко к стартовой площадке, как можно было на несколько дней оглохнуть. Да вы и сами видели эти старты в старых выпусках новостей.

Принц улыбнулся.

— Да, — сказал он. — Я часто смотрел записи во дворце. Думаю, я видел материалы, относящиеся ко всем инцидентам, случившимся во время пионерских экспедиций. И мне жаль видеть конец ракет. Но мы никогда не смогли бы построить космопорт для ракет здесь, на равнине возле Сэлисбери, — от вибрации разрушился бы Стоунхендж!

— Стоунхендж? — переспросил Саундерс, распахивая люк и пропуская принца в третий трюм.

— Это древний монумент — один из самых знаменитых каменных кругов в мире. Он действительно впечатляет, и ему около трех тысяч лет. Взгляните на него, если получится — до него отсюда всего двадцать километров.

Саундерс с трудом подавил улыбку. Какая странная страна: где еще в мире можно обнаружить такие контрасты? У него возникло ощущение, что он еще совсем молод и зелен — ему вспомнилось, что у него на родине Билли Кида считали древней историей, а во всем Техасе вряд ли найдется строение старше пятисот лет. Он впервые начал понимать, что такое традиция: она придавала принцу Генри нечто, чем он мог и не обладать. Уверенность в себе… да, именно так. И гордость, каким-то образом лишенную высокомерия, потому что она настолько воспринималась как нечто само собой разумеющееся, что не нуждалась в доказательствах.

Просто поразительно, сколько вопросов принц Генри ухитрился задать во время получасовой экскурсии по грузовому кораблю. И то были не рутинные вопросы, которые задают из вежливости, совершенно не интересуясь ответом. Его королевское высочество принц Генри немало знал о космических кораблях, и капитан Саундерс даже ощутил усталость, когда передал своего высокого гостя комитету по встрече, с хорошо имитируемым терпением дожидавшемуся возле «Кентавра».

— Большое вам спасибо, капитан, — сказал принц, пожимая ему руку в шлюзе. — Уже не помню, когда я получал такое удовольствие. Надеюсь, ваше пребывание в Англии окажется приятным, а полет — успешным. — Тут свита торопливо увела принца, а портовые чиновники наконец-то поднялись на борт проверить корабельные бумаги.

— Итак, — поинтересовался Митчелл, когда с формальностями было покончено, — что вы думаете о нашем принце Уэльском?

— Он меня удивил, — откровенно ответил Саундерс. — Мне бы и в голову не пришло, что он принц. Мне всегда представлялось, что все они туповаты. И, черт побери, он знает принцип работы полевого двигателя! Он бывал когда-нибудь в космосе?

— Кажется, однажды. Просто совершил прыжок над атмосферой на военном корабле. Они даже не вышли на орбиту и сразу вернулись — но премьер-министра едва не хватил удар. Запрашивали палату лордов, в «Тайме» было несколько передовиц на эту тему. Все решили, что наследник престола — слишком ценная персона, чтобы подвергать его риску, доверившись новым и недостаточно проверенным изобретениям. Так что он, имея ранг коммодора Королевских космических сил, не бывал даже на Луне.

— Бедняга, — пробормотал капитан Саундерс.

Ему предстояло убить три дня, потому что в обязанности капитана не входило наблюдение за погрузкой или предполетным обслуживанием корабля. Саундерс знал шкиперов, которые повсюду совали свой нос и дышали в затылок инженерам, но он не принадлежал к их числу. Кроме того, ему хотелось посмотреть Лондон. Он побывал на Марсе, Венере и Луне, но в Англии оказался впервые. Митчелл и Чамберс снабдили его всей нужной информацией и усадили на монорельсовый поезд до Лондона, а сами торопливо отправились к своим семьям. Они вернутся в космопорт на день раньше капитана и проверят, все ли в порядке. Саундерсу очень повезло, что у него есть офицеры, на которых он может полностью положиться: лишенные чрезмерного воображения и осторожные, но дотошные почти до навязчивости. Зато, если они скажут, что на корабле все в порядке, Саундерс может взлетать со спокойной душой.

Узкий обтекаемый цилиндр мчался через тщательно прилизанный ландшафт. Вагон находился настолько низко над землей и перемещался столь быстро, что пассажиры успевали лишь бросить быстрый взгляд на мелькающие за окнами города и поля. Саундерс подумал, что в Англии все поразительно компактно и какого-то лилипутского масштаба. Тут не было открытых пространств и полей длиннее двух километров в любом направлении. Одного этого хватило бы, чтобы вызвать у техасца клаустрофобию — особенно у техасца, ставшего еще и космическим пилотом.

На горизонте показалась четко очерченная граница Лондона, напоминающая крепостную стену вокруг старинного города. Здания, за немногими исключениями, были довольно низкими — этажей в пятнадцать — двадцать. Вагон промчался сквозь узкий каньон, над очень привлекательным парком, пересек реку (вероятно, Темзу) и, мощно и уверенно затормозив, остановился. Голос в динамике негромко, точно опасаясь, что его подслушают, объявил:

— Это Паддингтон. Пассажиров, следующих на север, просят оставаться на своих местах.

Саундерс снял с полки багаж и вышел.

Направляясь к входу в метро, он прошел мимо киоска и взглянул на выставленные в витрине журналы. На обложках примерно половины из них красовались фото принца Генри или других членов королевской семьи, а это, решил Саундерс, уже явный перебор. Он также заметил, что во всех вечерних газетах есть фотографии принца, входящего в «Кентавр» или покидающего его, и купил парочку, намереваясь почитать их в метро… пардон, в подземке, как его называют лондонцы.

Комментарии в передовицах поразили его монотонным однообразием. Наконец-то, провозглашали они, Англия больше не плетется следом за космическими нациями. Теперь можно иметь космодром, не обладая миллионами квадратных километров пустынь: бесшумные современные корабли с гравитационными двигателями способны при необходимости сесть Даже в Гайд-парке, не потревожив уток в Серпентайне. Саундерсу показалось странным, что патриотизм подобного рода дожил до космического века, но он предположил, что британцы испытывали унижение, одалживая стартовые площадки у австралийцев, американцев и русских.

Лондонское метро даже после полутора веков существования осталось лучшей транспортной системой в мире и доставило Саундерса к месту назначения менее чем через десять минут после отправления из Паддингтона. За десять минут «Кентавр» мог пролететь девяносто тысяч километров, но в космосе, в конце концов, несколько просторнее, чем здесь. Да и орбиты кораблей запутаны меньше, чем улицы, по которым Саундерс добирался до отеля. Все попытки спрямить улицы Лондона неизменно оканчивались крахом, и на последнюю сотню метров путешествия у него ушло пятнадцать минут.

Он стянул пиджак и благодарно растянулся на кровати. Его ждут три спокойных беззаботных дня. В такое с трудом верилось.

И не напрасно. Едва он облегченно выдохнул, зазвонил телефон:

— Капитан Саундерс? Я так рад, что мы вас отыскали. Я с Би-би-си. У нас есть программа «Гость города», и мы хотим вам предложить…

Стук захлопнувшегося люка показался Саундерсу приятнейшим за последние несколько дней звуком. Теперь он в безопасности: никто до него не доберется в этой бронированной крепости, которая вскоре окажется далеко в просторах космоса. Дело было вовсе не в том, что с ним скверно обращались: наоборот, с ним обращались слишком хорошо. Он четыре раза (или пять?) появлялся в различных телепрограммах, сбился со счета, попытавшись вспомнить, на скольких приемах побывал, приобрел несколько сотен новых друзей и (как подсказывала распухшая от впечатлений голова) позабыл всех старых.

— Кто пустил слух, — поинтересовался он у Митчелла, встретившись с ним в порту, — будто англичане замкнуты и холодны? Да помогут мне небеса, если я когда-либо повстречаю экспансивного англичанина.

— Насколько я понял, вы хорошо провели время.

— Спросите меня завтра. Возможно, к тому времени я успею восстановить душевное равновесие.

— Вчера вечером я вас видел по телевизору, — заметил Чамберс. — У вас был очень усталый вид.

— Спасибо: как раз подобного утешения мне сейчас и не хватало. Хотел бы я посмотреть, как вы отыскиваете синоним к слову «скучный», если накануне легли спать лишь в три часа ночи.

— Пресный, — тут же предложил Чамберс.

— Вялый, — не остался в долгу Митчелл.

— Вы выиграли. А теперь давайте проведем генеральную проверку и посмотрим, как справились с работой инженеры.

Усевшись перед панелью управления, Саундерс быстро превратился в квалифицированного специалиста. Он снова был дома, а на тренировках он время зря не тратил. Саундерс точно знал, что следует делать, и выполнял все с автоматической точностью. Сидящие по бокам от него Митчелл и Чамберс проверяли свои инструменты и переговаривались с диспетчерской.

На сложную предполетную проверку у них ушел почти час. Когда последняя страница инструкций украсилась последней подписью, а последняя красная лампочка на контрольной панели сменилась зеленой, Саундерс устало откинулся на спинку кресла и закурил. До взлета осталось десять минут.

— Когда-нибудь, — сказал он, — я вернусь в Англию инкогнито и попробую узнать главный секрет англичан. Не понимаю, как вы ухитрились затолкать столько людей на маленький остров и не дали ему утонуть.

— Ха, — фыркнул Чамберс. — Видели бы вы Голландию. По сравнению с ней в Англии просторно, как в Техасе.

— И еще этот ваш интерес к королевской семье. Знаете, где бы я ни был, меня обязательно спрашивали, как мне понравился принц Генри, о чем мы разговаривали, согласен ли я с тем, что он очень приятный парень, и так далее. Если честно, меня от этого уже тошнит. Не понимаю, как вы ухитряетесь выдерживать такое вот уже тысячу лет?

— Не думайте, будто королевская семья была настолько популярна всегда, — ответил Митчелл. — Помните, что стало с Чарльзом Первым? И кое-что из того, что мы говорили о ранних Георгах, звучит столь же грубо, как и то, что говорили позднее ваши соотечественники.

— Так уж вышло, что нам нравятся традиции, — добавил Чамберс. — Мы не боимся изменений, когда для них наступает время, но в том, что касается королевской семьи… что ж, это явление уникальное, и мы им весьма гордимся. Примерно так, как вы гордитесь статуей Свободы.

— Не очень удачный пример. Я не считаю правильным возносить людей на пьедестал и относиться к ним так, точно они… полубоги. Возьмите, к примеру, принца Генри. Как думаете, появится ли у него когда-нибудь шанс заниматься тем, чего ему действительно хочется? Когда я был в Лондоне, то трижды видел его по телевизору. Первый раз он открывал где-то новую школу, затем произносил речь перед почтенным обществом рыботорговцев в Зале гильдии (клянусь, я ничего не сочиняю!), а потом принимал приветственный адрес от какого-то провинциального мэра. Да я лучше в тюрьму сяду, чем соглашусь на такую жизнь. Ну почему вы не можете оставить бедного парня в покое?

Митчелл и Чамберс впервые не приняли вызов, сохранив несколько напряженное молчание. Поделом мне, решил Саундерс. Нечего было распускать язык; теперь я задел их чувства. Надо было вспомнить где-то прочитанный совет: «У британцев есть две религии — крикет и королевская семья. Никогда не пытайтесь критиковать любую из них».

Неловкое молчание прервал голос диспетчера космопорта:

— Башня — «Кентавру». Ваша взлетная трасса чиста. Взлет разрешается.

— Программа взлета запущена! — ответил Саундерс, щелкая главным переключателем. Затем он откинулся на спинку кресла, обозревая всю панель управления. Руки с пульта он убрал, но был готов к мгновенным действиям.

Он был напряжен, но полностью уверен в себе. Сейчас кораблем командовал мозг, возможности которого превосходили способности человеческого, — мозг из металла, кристаллов и мгновенных потоков электронов. При необходимости капитан мог взять управление на себя, но он и прежде никогда не поднимал корабль вручную и не ожидал, что ему когда-либо придется это делать. Если автоматика откажет, он отменит старт и подождет, пока техники ликвидируют неисправность.

Включился главный генератор поля, и «Кентавр» утратил вес. Корпус и каркас корабля протестующе застонали, когда их внутренние напряжения перераспределились. Изогнутые балки стартовой колыбели избавились от нагрузки; теперь малейший порыв ветра мог унести грузовой корабль в небо.

— Ваш вес равен нулю. Проверьте калибровку, — приказал диспетчер.

Саундерс взглянул на приборы. Направленная вверх тяга поля сейчас точно уравновешивала вес корабля, и показания индикатора тяги должны совпасть с суммарной массой корабля и груза. По крайней мере, однажды эта проверка выявила наличие «зайца» на борту корабля — чувствительности приборов для этого хватало.

— Миллион пятьсот шестьдесят тысяч четыреста двадцать килограммов, — прочитал Саундерс показание индикатора тяги. — Очень неплохо, совпадает с расчетной с точностью плюс-минус пятнадцать килограммов. У меня впервые недогрузка. Мог бы прихватить побольше сладостей для своей пухленькой подружки в Порт-Лоуэлле, Митч.

Второй пилот кисло улыбнулся. У него до сих пор тянулся роман с девушкой на Марсе, с которой он познакомился заочно, после чего приобрел совершенно ненужную ему репутацию любителя изящных блондинок.

Никто не ощущал движения, но «Кентавр» теперь падал в летнее небо, потому что его вес был не просто нейтрализован, а обращен. Для наблюдателей внизу он превратился в быстро взлетающую звезду, в пронзающий облака серебристый шар. Синева атмосферы постепенно переходила в вечную черноту пространства. Подобно бусине, ползущей по невидимой нити, грузовоз двигался вдоль луча радиоволн, который проведет его от планеты к планете.

Это его двадцать шестой старт с Земли, подсчитал капитан. Но ощущение чуда никогда не умрет, как никогда не отвыкнет он от чувства силы, возникающего у него, когда он сидит за панелью управления, командуя мощью, о которой древние боги человечества могли лишь мечтать. Ни один из стартов не походил на другой: иногда они взлетали на рассвете, иногда навстречу закату, иногда в затянутое облаками небо, а иногда в искрящуюся ясную голубизну. Пространство неизменно, но на Земле никогда ничего не повторяется, поэтому никто еще не смотрел дважды на один и тот же ландшафт или на одно и то же небо. Внизу, где волны Атлантики вечно маршировали в сторону Европы, и высоко над ними — но далеко внизу под «Кентавром»! — тот же ветер, что гнал волны, подгонял и блистающие на солнце стайки облаков. Англия начала сливаться с континентом, а береговая линия Европы сократилась и окуталась дымкой, уползая за кривизну планеты. На западе пятнышком на горизонте показался кончик Америки. Саундерс одним взглядом мог окинуть океанские лиги, которые Колумб преодолевал пятьсот лет назад.

С бесшумностью мощного зверя корабль стряхнул с себя последние оковы Земли. Для внешнего наблюдателя единственным признаком выделяемой кораблем энергии было тускло-красное свечение пластин радиаторов на экваторе грузовоза, через которые в пространство уходили тепловые потери конверторов массы.

«14:03:45,— аккуратно занес Саундерс в бортовой журнал. — Первая космическая скорость набрана. Отклонение от курса минимальное».

Делать эту запись особого смысла не было. Скромная скорость в сорок пять тысяч километров в час, бывшая почти недостижимой целью для первых космонавтов, сейчас уже не имела практического значения, поскольку «Кентавр» продолжал разгоняться и еще несколько часов будет набирать скорость. Но этот рубеж имел четкое психологическое значение. До этого момента, если откажет генератор, они упали бы обратно на Землю. Но теперь ее притяжение уже не сможет до них дотянуться: они обрели свободу космоса и вправе сами выбирать, к какой планете направиться. На практике, само собой, Саундерсу придется очень несладко, если он не выберет Марс и не доставит туда груз по графику. Но, как и все космонавты, капитан Саундерс был в душе романтиком и даже в таком рутинном рейсе иногда мечтал о величественном окольцованном Сатурне или о темных пустынях Нептуна, освещенных пятнышком бесконечно далекого Солнца.

Через час после взлета, соблюдая установившийся ритуал, Саундерс предоставил курсовому компьютеру заниматься своим делом и достал три бокала, постоянно прописанные за столиком с картами. Произнося традиционный тост за Ньютона, Оберта и Эйнштейна, он задумался над происхождением этой небольшой церемонии. Экипажи космических кораблей повторяли ее вот уже минимум шестьдесят лет. Наверное, у истоков ее стоит тот самый легендарный инженер-ракетчик, который произнес: «Я за шестьдесят секунд сжигаю больше алкоголя, чем вы продали за все время, пока работает ваш паршивый бар».

Через два часа они ввели в компьютер последние поправки, сообщенные станциями слежения на Земле. Отныне, пока Марс не превратится в планету прямо по курсу, экипаж был волен заниматься чем угодно. Мысль грустноватая и одновременно как-то странно бодрящая. Их на корабле всего трое — и никого больше на миллионы километров вокруг.

В тот момент взрыв атомной бомбы потряс бы капитана меньше, чем внезапно послышавшийся скромный стук в дверь кабины…

Никогда в жизни Саундерс не испытывал такого испуга. Испустив вопль, который вырвался у него быстрее, чем он успел его подавить, он вскочил из кресла и взмыл на целый метр. Искусственная гравитация корабля опустила его на место. Чамберс и Митчелл, однако, проявили традиционную британскую флегматичность. Они лишь обернулись, посмотрели на дверь и стали ждать приказов капитана.

Саундерс пришел в себя лишь через несколько секунд. Окажись он, так сказать, в нормальной аварийной ситуации, он уже успел бы наполовину облачиться в скафандр. Но стук в дверь кабины, когда весь экипаж сидит рядом с ним, трудно назвать честным испытанием.

Безбилетнику на корабль пробраться попросту невозможно. Угроза эта с самого начала коммерческих полетов была настолько очевидной, что для ее предотвращения были разработаны строжайшие меры предосторожности. Саундерс знал, что один из его офицеров постоянно находился на борту во время погрузки и пробраться незамеченным мимо него не смог бы никто. После погрузки Митчелл и Чамберс выполняли еще и тщательнейшую предполетную проверку. И наконец, корабль взвешивался в момент старта; уж это давало окончательный ответ. Нет, безбилетник никак не мог…

Стук в дверь повторился. Капитан сжал кулаки и стиснул челюсти. Через минуту, решил он, этот романтический идиот очень и очень пожалеет о своем поступке.

— Откройте дверь, мистер Митчелл! — рявкнул Саундерс. Второй пилот плавно поднялся, пересек кабину и распахнул дверь.

Молчание, казалось, растянулось на столетие, затем безбилетник, слегка покачиваясь из-за низкой силы тяжести, вошел в кабину. Он сохранял полное самообладание и выглядел очень довольным собой.

— Добрый день, капитан Саундерс, — сказал он. — Прошу меня извинить за столь неожиданное вторжение.

Саундерс сглотнул. Затем, по мере того как кусочки головоломки начали занимать свои места, взглянул сперва на Митчелла, потом на Чамберса. Оба офицера, даже не моргнув, ответили ему взглядами, в которых читалась непробиваемая невинность.

— Так вот, значит, как, — горько пробормотал капитан. Объяснения не требовались: все было совершенно ясно. Он с легкостью представил сложные переговоры, встречи в полночь, фальсификацию записей и выгрузку второстепенных грузов, проведенные за его спиной проверенными и надежными коллегами. Он не сомневался, что их рассказ окажется чрезвычайно интересным, но в тот момент у него не имелось желания его выслушивать — он напряженно вспоминал, что сказано по поводу такой ситуации в «Справочнике по космическому праву». Впрочем, у него уже крепла мрачная уверенность, что справочник окажется для него совершенно бесполезным.

Поворачивать обратно было, разумеется, уже слишком поздно: заговорщики не допустили бы столь элементарного просчета. Ему оставалось только одно: как можно удачнее завершить этот самый сложный полет за всю его карьеру.

Саундерс все еще подбирал в уме подходящую к случаю фразу, когда на панели радио замигал индикатор «СРОЧНО». Принц взглянул на часы.

— Я этого ожидал, — спокойно произнес он. — Наверное, премьер-министр. Думаю, мне лучше самому поговорить с беднягой.

Саундерс тоже так подумал.

— Очень хорошо, ваше королевское высочество, — угрюмо согласился он с интонацией, превратившей титул почти в оскорбление, и, ощутив некоторое облегчение, уселся в углу кабины.

Их действительно вызывал премьер-министр, и, судя по голосу, весьма огорченный. Он несколько раз использовал фразу «ваш долг перед нацией», а когда заговорил о «преданности ваших подданных короне», у него даже дрогнул голос. Саундерс с некоторым удивлением понял, что премьер-министр говорит искренне.

Пока собеседники эмоционально обменивались мнениями, Митчелл наклонился и шепнул Саундерсу на ухо:

— Старый хрыч сейчас в щекотливой ситуации и прекрасно это понимает. Когда люди узнают, что произошло, они поддержат принца. Все знают, что он уже несколько лет пытался слетать в космос.

— Жаль лишь, что он выбрал мой корабль, — заметил Саундерс. — И я не уверен, что его поступок нельзя приравнять к мятежу.

— Черта с два. Помяните мое слово — когда все кончится, вы станете единственным в Техасе кавалером ордена Подвязки. Разве вам это не понравится?

— Тише! — шикнул на них Чамберс. Принц все еще говорил, и его слова уносились через бездну, отделяющую его сейчас от острова, которым он когда-нибудь будет править.

— Я очень сожалею, господин премьер-министр, что заставил вас встревожиться. Я вернусь при первой же возможности. Во все времена кому-то приходилось совершать некий поступок в первый раз, и я решил, что настало время члену моей семьи покинуть Землю. Полет станет ценным вкладом в мое образование и поможет мне в будущем выполнять свой долг. До свидания.

Принц положил микрофон и подошел к окну — единственному на всем корабле окошку в космос. Саундерс наблюдал за ним — гордым и одиноким, но теперь уже удовлетворенным. И, увидев принца, не сводящего глаз со звезд, он ощутил, как его возмущение и раздражение постепенно испаряются.

Долгое время все молчали. Потом принц Генри отвел взгляд от блистающего великолепия за окном, взглянул на капитана Саундерса и улыбнулся.

— Где здесь камбуз, капитан? — спросил он. — Я уже давно не практиковался, но когда ходил в скаутские походы, то был лучшим поваром в своем патруле.

Саундерс медленно расслабился и улыбнулся в ответ. Напряженность в кабине постепенно рассеивалась. До Марса еще очень далеко, но теперь он знал, что его ждет не такой уж тяжелый полет…