Все время мира
(перевод А. Новикова)
Когда в дверь негромко постучали, Роберт Эштон быстрым автоматическим движением обвел взглядом комнату. Ее скучноватая респектабельность удовлетворяла его самого и должна была успокоить любого посетителя. У него не было причин ждать визита полиции, но и рисковать тоже не стоило.
— Войдите, — отозвался он, сделав лишь краткую паузу, чтобы схватить с полки «Диалоги» Платона. Возможно, жест этот и выглядел несколько показным, но клиентов всегда впечатлял.
Дверь медленно открылась. Эштон сосредоточенно читал, не потрудившись взглянуть на гостя. Сердце его забилось чуть чаще, а грудь слегка стеснило от возбуждения. Разумеется, это не детектив из полиции — Эштона успели бы предупредить. Но все же явившийся без приглашения гость был для него явлением неожиданным и потому потенциально опасным.
Эштон отложил книгу, взглянул в сторону двери и равнодушно бросил:
— Чем могу быть полезен?
Вставать он не стал; подобная вежливость осталась в прошлом, которое он похоронил. Кроме того, у двери стояла женщина, а в кругах, где он ныне вращался, женщинам полагалось дарить драгоценности, наряды и деньги — но не уважение.
Но все же в гостье оказалось нечто такое, что заставило его медленно подняться. Дело было не только в ее красоте, но и исходящей от нее спокойной и небрежной властности, отличающей ее от привычных ему расфуфыренных потаскушек. Невозмутимый и оценивающий взгляд говорил об уме, который, как предположил Эштон, не уступал его собственному.
Он даже не догадывался, насколько недооценивал ее.
— Мистер Эштон, — начала посетительница, — давайте не терять время зря. Я знаю, кто вы такой, и у меня есть для вас работа. А вот мои рекомендации.
Она открыла большую модную сумочку и извлекла толстую пачку банкнот.
— Можете считать это образцом, — сказала она.
Эштон поймал небрежно брошенную пачку. Такой крупной суммы он никогда в жизни не держал в руках — не меньше сотни пятерок, все новенькие и с последовательными серийными номерами. Он ощупал бумагу кончиками пальцев. Если они и фальшивые, то сделаны настолько качественно, что разница не имеет практического значения.
Он провел большим пальцем по обрезу пачки, словно нащупывая крапленую карту в колоде, и задумчиво проговорил:
— Мне хотелось бы знать, откуда они у вас. Если деньги не фальшивые, то они могут оказаться «горячими», и мне будет трудно их сбыть.
— Деньги настоящие. Совсем недавно они находились в Британском банке. Но если они вам не нужны, бросьте их в огонь. Я дала вам их просто в доказательство серьезности моих намерений.
— Продолжайте. — Он указал на единственный стул и уселся на край стола.
— Я готова заплатить вам любую сумму, если вы раздобудете эти предметы и доставите их в оговоренное место и время. Более того, я гарантирую, что, совершая кражу, вы не будете подвергаться опасности.
Эштон просмотрел список и вздохнул. Женщина явно сумасшедшая. Жаль, если это окажется просто шуткой. Денег у нее явно куры не клюют.
— Я заметил, — мягко произнес он, — что все эти экспонаты находятся в Британском музее и что большая их часть буквально бесценна. Под этим я подразумеваю, что их нельзя ни купить, ни продать.
— Я не собираюсь их продавать. Я коллекционер.
— Похоже на то. И сколько вы готовы заплатить за все?
— Назовите сумму сами.
Наступило недолгое молчание. Эштон оценивал свои возможности. Он гордился своей работой как профессионал, но есть некоторые пределы, переступить которые не помогут никакие деньги. Но все же интересно проверить, какую сумму она согласится выложить. Эштон снова взглянул на список.
— Полагаю, миллион станет вполне разумной ценой за подобную услугу, — иронично предположил он.
— Кажется, вы не принимаете меня всерьез. С вашими связями вы сможете сбыть и такое.
Что–то, сверкнув, мелькнуло в воздухе. Эштон поймал ожерелье на лету и не смог подавить вздох изумления. Между его пальцами переливалось целое состояние. Бриллиант в центре ожерелья был огромен — наверное, он держал сейчас одну из всемирно известных драгоценностей.
Гостья проявила полное безразличие, когда ожерелье скользнуло в его карман. Эштон был потрясен; теперь он знал, что она не играет. Для нее эта сказочная драгоценность стоила не больше куска сахара. То было безумие в невообразимой степени.
— Допустим, деньги у вас есть, — сказал Эштон. — Но как по–вашему, возможно ли физически сделать то, что вы просите? Можно украсть один предмет из списка, но через пару часов в музее будет не протолкаться из–за полиции.
Имея в кармане состояние, он мог позволить себе откровенность. К тому же ему хотелось узнать больше о своей фантастической гостье.
Она улыбнулась — грустно, как умственно отсталому ребенку.
— А если я покажу, как это сделать, — негромко сказала она, — вы согласитесь?
— Да… за миллион.
— Вы не заметили ничего странного с тех пор, как я вошла? Стало очень тихо, правда?
Эштон прислушался. Господи, а ведь она права! В этой комнате никогда не было совершенно тихо, даже ночью. Над крышами гудел ветер; куда же он теперь пропал? Далекий уличный шум прекратился, а еще пять минут назад Эштон проклинал шум локомотивов на сортировочной площадке в конце улицы. С ними–то что случилось?
— Подойдите к окну.
Он подчинился и слегка дрожащими, несмотря на все попытки сохранить самообладание, пальцами отвел в сторону грязноватую кружевную занавеску. И расслабился. Улицы была совершенно пуста, как нередко случалось в это время, до полудня. Машины не ездили, отсюда и тишина. Но тут его взгляд скользнул вдоль ряда домов к сортировочной площадке.
Когда Эштон потрясенно застыл, его гостья рассмеялась:
— Расскажите, что вы видите, мистер Эштон.
Он медленно повернулся, успев за несколько секунд побледнеть, и сглотнул.
— Кто вы? — выдохнул он. — Колдунья?
— Не болтайте глупости. Есть гораздо более простое объяснение. Изменился не мир — а вы.
Эштон снова уставился на далекий локомотив, из трубы которого торчал застывший и словно ватный столб пара. Теперь до него дошло, что и облака в небе тоже замерли. Все вокруг приобрело противоестественную неподвижность моментальной фотографии или отчетливую нереальность сцены, высвеченной вспышкой молнии.
— Вы достаточно умны и способны понять, что происходит, даже если не сможете осознать, как это сделано. Шкала времени сейчас изменена: минута внешнего времени растянута до года в этой комнате.
Она снова открыла сумочку и достала предмет, похожий на браслет из какого–то серебристого металла с вмонтированными в него переключателями и колесиками настройки.
— Можете называть это личным генератором, — пояснила она. — Надев его на руку, вы станете неуязвимы. И сможете без помех войти в любое помещение и выйти из него — а также украсть все перечисленное в списке и принести мне вещи быстрее, чем охранники в музее успеют моргнуть. А завершив работу, сможете удалиться на несколько миль и уже потом выключить поле и шагнуть обратно в нормальный мир.
А теперь слушайте внимательно и делайте в точности так, как я скажу. Радиус поля около семи футов, поэтому держитесь как минимум на таком расстоянии от любого человека. Во–вторых, вы не должны выключать поле, пока не справитесь с заданием и не получите от меня деньги. Это самое важное . Я разработала такой план…
Ни один преступник за всю историю не обладал такой властью. Она пьянила
— и все же Эштон гадал, сможет ли привыкнуть к ней. Он решил не терзаться поисками объяснений… по крайней мере до момента, когда дело будет сделано и он получит вознаграждение. А потом, может быть, он уедет из Англии и насладится честно заслуженным отдыхом.
Заказчица ушла за несколько минут до него, но когда он вышел на улицу, окружающее ничуть не изменилось. Впечатление оказалось нервирующим, хоть он был к нему подготовлен. Эштона охватило желание действовать быстрее, точно он подсознательно не верил, что такое продлится долго, и стремился завершить работу раньше, чем у надетой на руку штуковины кончится питание. Но такое, как его заверили, было невозможно.
На Хай–стрит он замедлил шаги, чтобы получше рассмотреть застывшие машины и парализованных пещеходов. Он был осторожен и, помня предупреждение, не приближался ни к кому настолько, чтобы человек оказался внутри поля генератора. Как смешно выглядят люди, когда их видишь лишенными грации движений и с полуоткрытыми в дурацкой гримасе ртами!
Работать с чьей–то помощью было против его правил, но некоторые части задания он просто не смог бы сделать самостоятельно. Кроме того, он сможет щедро расплатиться с помощником и даже не заметить потраченной суммы. Главной трудностью, как понял Эштон, будет найти подручного достаточно умного, чтобы тот не испугался — или настолько тупого, чтобы воспринимал все как должное. Эштон решил испробовать первый вариант.
Тони Марчетти жил неподалеку и так близко к полицейскому участку, что Эштон всегда считал: он перебарщивает с камуфляжем. Проходя мимо участка, Эштон заметил внутри дежурного сержанта и с трудом поборол искушение зайти и совместить дело с удовольствием. Но это можно отложить и на потом.
Когда он подошел к двери Тони, она открылась. Это было настолько нормальным явлением в мире, где ничто уже не было нормальным, что до Эштона не сразу дошла его значимость. Неужели генератор отказал? Он бросил быстрый взгляд на улицу и успокоился, увидев ставшую привычной картину.
— О, да это же Боб Эштон! — послышался знакомый голос. — Странно видеть тебя не дома в такую рань. И браслетик у тебя любопытный. Я думал, такой есть только у меня.
— Привет, Арам, — отозвался Эштон. — Похоже, происходит немало такого, о чем мы и не догадываемся. Ты уже завербовал Тони, или он еще свободен?
— Извини. Нам подвернулась одна работенка, и он некоторое время будет занят.
— Погоди, сам угадаю. Или Национальная галерея, или Тэйт.
Арам Албенкиан потеребил аккуратную бородку:
— Кто тебе сказал?
— Никто. Но ведь ты, в конце концов, самый жуликоватый дилер произведений искусства среди нашей братии, и я начинаю догадываться, что происходит. Кто дал тебе браслет и список товара, уж не высокая ли и весьма симпатичная брюнетка?
— Не знаю, почему я тебе это говорю, но ответ отрицательный. Это был мужчина.
Эштон на секунду удивился, потом пожал плечами:
— Сам мог бы догадаться, что она действует не в одиночку. Хотел бы я знать, кто за ней стоит.
— У тебя есть предположения? — настороженно поинтересовался Арам.
Эштон решил, что стоит рискнуть и выдать кое–какую информацию, чтобы проверить реакцию собеседника:
— Очевидно, что деньги их не интересуют, — этого добра у них предостаточно, а с такой штучкой они всегда при нужде раздобудут еще. Приходившая ко мне женщина сказала, что она коллекционер. Я принял это за шутку, но теперь вижу, что она говорила серьезно.
— Но почему на сцене появляемся мы? Что им мешает проделать эту работу самим?
— Может, они побаиваются. Или, возможно, им нужны наши… э–э… особые знания. Некоторые из пунктов моего списка очень хорошо защищены от кражи. Словом, по моей теории они агенты свихнувшегося миллионера.
Теория эта не стоила и гроша, и Эштон это знал. Но ему хотелось проверить, какие прорехи в ней Албенкиан попытается залатать.
— Мой дорогой Эштон, — нетерпеливо выпалил вор–искусствовед, поднимая руку и демонстрируя запястье. — А как ты объяснишь эту штучку? Я ничего не смыслю в науке, но даже я могу сказать, что она превосходит самые смелые мечты современных технарей. Отсюда можно вывести только одно заключение.
— Продолжай.
— Эти люди… откуда–то. А наш мир целеустремленно избавляют от сокровищ. Читал о ракетах и космических кораблях? Что ж, кто–то нас опередил.
Эштон не рассмеялся. Теория была не более фантастична, чем факты.
— Кто бы они ни были, — сказал он, — похоже, дело свое они знают очень хорошо. Я вот думаю, сколько команд они уже наняли? Возможно, в эту самую минуту кто–то чистит Лувр или Прадо. И еще до вечера мир ждет настоящее потрясение.
Они разошлись вполне дружески, так и не поделившись действительно важными подробностями своих заданий. У Эштона ненадолго появилось искушение перекупить Тони, но настраивать Арама против себя не было смысла. Стив Реган тоже подойдет. Правда, это означает, что придется прогуляться около мили, поскольку воспользоваться любым транспортом, разумеется, невозможно. Он умрет от старости, пока автобус доползет до следующей остановки. Эштон не имел представления, что случится, если он рискнет прокатиться на машине при включенном генераторе, но его предупредили, чтобы он не занимался подобными экспериментами.
Эштона изумило, что даже идиот со справкой, каким он считал Стива, настолько спокойно воспринял акселератор; выходит, стоит замолвить доброе словечко и в пользу комиксов, которые, наверное, были для Стива единственным чтивом. Услышав краткое и предельно упрощенное объяснение, Стив нацепил второй браслет, который, к удивлению Эштона, заказчица выдала ему без возражений. Затем они отправились на долгую прогулку к музею.
Эштон, или его клиент, подумал обо всем. По дороге воры отдохнули на скамейке в парке и подкрепились сандвичами, так что, добравшись наконец до музея, никто из них не стал жаловаться, что непривычные физические усилия его утомили.
Они вошли через ворота музея — разговаривая, вопреки логике, шепотом — и поднялись по широким каменным ступеням в зал возле входа. Эштон превосходно знал дорогу. Проходя мимо застывших статуями контролеров, он насмешливо предъявил им с почтительного расстояния билет в читальный зал. Ему даже пришло в голову, что сидящие в огромном зале читатели по большей части выглядят совершенно нормально даже без эффекта акселератора.
Поиск перечисленных в списке книг оказался работой несложной, но скучноватой. Книги, как ему показалось, отбирались как по принципу чисто художественной ценности, так и по их литературному содержанию. Подбор явно делал специалист. Интересно, они сделали его сами или наняли экспертов, как наняли его самого? И вообще, сможет ли он охватить умом всю масштабность их операции?
По ходу дела пришлось ломать немало шкафов, но Эштон делал это осторожно, чтобы не повредить любые книги, даже те, что были ему не нужны. Когда у него набиралась достаточно весомая стопка, Стив выносил книги во двор и укладывал на каменные плитки, где постепенно вырастала небольшая пирамида.
Не имело значения, что они на короткое время оказывались за пределами поля акселератора. В нормальном мире никто и не заметит, как они мгновенно возникнут и тут же исчезнут.
В библиотеке они провели два часа собственного времени и перед следующей частью работы снова сделали перерыв, чтобы перекусить. По дороге Эштон ненадолго отвлекся, не удержавшись от соблазна. Звякнуло стекло небольшой витрины, и рукопись «Алисы» перекочевала в его карман.
Оказавшись среди древностей, он почувствовал себя уже не столь уверенно. Из каждой галереи ему предстояло отобрать по два–три предмета, и иногда было трудно понять, по какому принципу делался выбор. Создавалось впечатление — и он вновь вспомнил слова Албенкиана, — будто эти произведения искусства кто–то отбирал по совершенно чуждым стандартам. На сей раз, за немногими исключениями, они явно не прибегали к помощи экспертов.
Во второй раз за всю историю витрина с Портлендской вазой вновь оказалась разбита. Через пять секунд, подумалось Эштону, по всему музею взревут сирены и начнется переполох. И через пять секунд он будет уже в нескольких милях отсюда. Эта мысль кружила ему голову, и он, проворно работая и стремясь быстрее выполнить контракт, начал сожалеть, что запросил так мало. Но даже сейчас это было еще не поздно исправить.
Он испытал спокойное удовлетворение от добросовестно сделанной работы, когда Стив вынес во двор большой серебряный поднос из Милденхоллского клада и положил его рядом с теперь уже внушительной кучей.
— Дело сделано, — сообщил Эштон. — Рассчитаемся вечером у меня. А теперь пошли снимать с тебя эту штуковину.
Они вышли на Хай Холборн и выбрали уединенную улочку, где почти не было пещеходов. Эштон расстегнул хитроумную защелку браслета и отступил на несколько шагов. Его сообщник застыл. Стив теперь снова был уязвим, двигаясь вместе с остальными людьми в потоке времени. Но когда прозвучит сирена тревоги, он уже затеряется в лондонской толпе.
Вернувшись во двор музея, Эштон увидел, что куча сокровищ уже исчезла. На ее месте стояла его утренняя гостья — все еще величественная и грациозная, но, как ему показалось, несколько усталая. Эштон приблизился, их поля слились, и теперь их не разделяла непреодолимая пропасть тишины.
— Надеюсь, вы удовлетворены? — спросил он. — Как вам удалось так быстро переместить всю огромную кучу?
Она коснулась своего браслета и устало улыбнулась:
— Мы обладаем многими возможностями и кроме этой.
— Тогда зачем вам потребовалась моя помощь?
— По техническим причинам. Было необходимо отделить нужные нам предметы от прочего материала. И в таком варианте мы смогли собрать только нужное и не перегружать наши ограниченные — как бы их назвать? — транспортные устройства. А теперь верните, пожалуйста, браслет.
Эштон медленно протянул ей браслет Стива, но даже не подумал снимать свой. Возможно, такой поступок таил в себе опасность, но он был готов пойти на попятный при первых же ее признаках.
— Я готов уменьшить сумму моего вознаграждения, — заявил он. — Фактически, я от него отказываюсь — в обмен на это. — Он коснулся запястья, где поблескивала металлическая полоска.
Выражение ее лица стало непостижимым, как улыбка Джоконды. (Может, и она, подумал Эштон, присоединилась к собранным им сокровищам? Много ли они взяли из Лувра?)
— Я не назвала бы это отказом от вознаграждения. Такой браслет нельзя купить за все деньги мира.
— Равно как и то, что я передал вам.
— А вы жадны, мистер Эштон. И знаете, что с акселератором весь мир станет вашим.
— Ну и что с того? Разве вас будет интересовать наша планета теперь, когда вы забрали все, что хотели?
После короткой паузы она неожиданно улыбнулась:
— Значит, вы предположили, что я не из вашего мира?
— Да. Я знаю, что кроме меня у вас есть и другие агенты. Вы с Марса? Или все равно мне не скажете?
— Я охотно вам все расскажу. Но если я это сделаю, вы меня не поблагодарите.
Эштон бросил на нее настороженный взгляд. Что она хотела этим сказать? Он неосознанным движением отвел руку за спину, защищая браслет.
— Нет, я не с Марса или любой известной вам планеты. Вы все равно не поймете, что я такое. И все же я скажу. Я из будущего.
— Из будущего? Да это смешно!
— В самом деле? Интересно, почему же?
— Если бы такое было возможно, в нашей прошлой истории было бы полным–полно путешественников во времени. Кроме того, это включает reductio ad absurdum. путешествие в прошлое может изменить настоящее и создать всевозможные парадоксы.
— Неплохие доводы, хотя и не столь оригинальные, как вы полагаете. Но они лишь отвергают возможность путешествий во времени в целом, а не особые случаи, как сейчас.
— А что сейчас такого особенного?
— В очень редких случаях и путем затраты огромного количества энергии возможно создать… сингулярность во времени. За ту долю секунды, пока эта сингулярность существует, прошлое становится доступным для будущего, хотя и ограниченно. Мы можем послать в прошлое свой разум, но не тела.
— Так вы хотите сказать, что тело, которое я вижу, одолжено ?
— О, я за него заплатила, как сейчас плачу вам. Владелица согласилась на мои условия. В таких вопросах мы очень щепетильны.
Эштон быстро размышлял. Если ее слова — правда, то это дает ему определенное преимущество.
— Тогда получается, — продолжил он, — что у вас нет прямого контроля над материей и вы вынуждены действовать через агентов–людей?
— Да. Даже эти браслеты были сделаны здесь, под нашим ментальным руководством.
Она объясняла слишком многое и слишком охотно, обнажая всю свою слабость. В сознании Эштона вспыхнул тревожный огонек, но он зашел слишком далеко. Отступать теперь поздно.
— В таком случае, как мне кажется, — медленно проговорил он, — вы не можете заставить меня вернуть браслет.
— Совершенно верно.
— Это все, что я хотел узнать.
Теперь она улыбалась, и было в ее улыбке нечто такое, от чего Эштон похолодел.
— Мы не мстительны и не злы, мистер Эштон, — негромко сказала она. — И то, что я хочу сейчас сделать, взывает к моему чувству справедливости. Вы попросили браслет — можете оставить его себе. А теперь я расскажу, насколько он вам окажется полезен.
На секунду Эштона охватило безумное желание вернуть акселератор. Вероятно, она угадала его мысли.
— Нет. Уже слишком поздно. Я настаиваю на том, чтобы браслет остался у вас. В одном я могу вас заверить. Он не испортится. И прослужит вам, — снова загадочная улыбка, — всю оставшуюся жизнь.
Не возражаете, если мы пройдемся, мистер Эштон? Я завершила свою работу здесь и хочу бросить прощальный взгляд на ваш мир, прежде чем покинуть его навсегда.
Не дожидаясь его ответа, она направилась к железным воротам. Снедаемый любопытством, Эштон последовал за ней.
Они шагали молча, пока не остановились среди замерших на Тоттенхем Корт–роуд машин. Она немного постояла, разглядывая деловую, но неподвижную толпу, и вздохнула:
— Мне жаль их всех, и вас тоже. Мне очень хочется знать, чего вы смогли бы добиться.
— И как понимать ваши слова?
— Совсем недавно, мистер Эштон, вы сказали, что будущее не может влиять на прошлое, потому что это может изменить историю. Проницательное замечание, но, боюсь, неуместное. Видите ли, у вашего мира уже нет истории, которую можно изменить.
Она указала куда–то в сторону, и Эштон быстро обернулся. На противоположной стороне улицы возле стопки газет сидел мальчишка–газетчик. Ветер, дующий в неподвижном мире, изогнул первую страницу одной из них под невероятным углом, и Эштон с трудом прочитал:
СЕГОДНЯ ИСПЫТАНИЕ СУПЕРБОМБЫ
Голос женщины прозвучал словно из непостижимой дали:
— Я вам уже говорила, что путешествие во времени даже в столь ограниченной форме требует высвобождения огромного количества энергии — гораздо большего, чем выделяется при взрыве одной бомбы, мистер Эштон. Но эта бомба стала лишь начальным импульсом…
Она указала на землю под их ногами:
— Знаете ли вы что–нибудь о своей планете? Вероятно, нет; ваша раса узнала так мало. Но даже ваши ученые установили, что на глубине двух тысяч миль у Земли имеется плотное жидкое ядро. Оно состоит из сжатого вещества и может существовать в одном из двух стабильных состояний. Получив определенный импульс, ядро может перейти из одного состояния в другое — так карточный домик рушится от прикосновения. Этот переход, мистер Эштон, высвободит столько же энергии, сколько все землетрясения за всю историю планеты. Океаны и континенты взлетят в космос, и у Солнца появится второй пояс астероидов.
Эхо этого катаклизма разнесется на века и на долю секунды приоткроет нам щелочку в ваше время. За эту секунду мы попытаемся спасти все, что сможем, из сокровищ вашего мира. Это все, что в наших силах, и даже если ваши мотивы были чисто эгоистичными и нечестными, вы оказали своей расе услугу, о которой и не подозревали.
А теперь я должна вернуться на наш корабль, который ждет меня почти через сто тысяч лет над останками Земли. Браслет можете оставить себе.
Перемещение оказалось мгновенным. Женщина внезапно застыла и превратилась в одну из статуй на безмолвной улице. Эштон остался один.
Один! Он поднес к глазам поблескивающий браслет, загипнотизированный изяществом его работы и скрытой в нем мощью. Он заключил сделку и должен выполнять ее условия. Он может прожить до конца отмеренную ему при рождении жизнь — ценой изоляции, какой не знал ни один человек. Но если он выключит браслет, последние секунды истории неумолимо просочатся у него между пальцами.
Секунды? У него нет даже секунд — Эштон знал, что бомба, наверное, уже взорвалась.
Он уселся на край тротуара и задумался. Торопиться некуда; надо обдумать все спокойно и без истерии. В конце концов, времени у него предостаточно.
Все время мира.
