45
САМЫЙ ПОДХОДЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
— А ведь это возможно! — воскликнул Уоррен Кингсли, широко улыбаясь. — «Паучок» действительно может взобраться до «подвала»!
— Вам удалось поставить дополнительные батареи?
— Да, но хватает их, честно скажу, еле-еле. Придется использовать батареи в два этапа, наподобие древних двухступенчатых ракет. Как только дополнительная, навесная батарея истощится, ее надо будет сбросить, чтобы избавиться от мертвого веса. Эго произойдет на высоте порядка четырехсот километров; дальше «паучок» вскарабкается на стандартном внутреннем аккумуляторе.
— И каков же размер полезного груза?
Улыбка Кингсли поблекла.
— Минимальный. В лучшем случае около пятидесяти килограммов.
— Всего-навсего? Что толку от такого груза?
— Мы уложимся. Пара новых кислородных баллонов — в каждом по пять килограммов чистого кислорода, сжатого до тысячи атмосфер. Молекулярные лицевые фильтры, не пропускающие углекислый газ. Немного воды и концентрированной пищи. Кое-что для первой медицинской помощи. Все, вместе взятое, весит не более сорока пяти кило.
— Ну и ну! И ты уверен, что этого хватит?
— Уверен, что они продержатся на этом до прибытия капсулы со станции «десять». В худшем случае «паучок» сделает повторный рейс.
— А что думает по этому поводу Барток?
— Он дал добро. В конце концов, ничего лучше никто не предложил.
Морган физически ощутил, как с его плеч словно бы сняли тяжкую ношу. Что-то может еще сорваться, что-то — не получиться, но, по крайней мере, вдали забрезжил лучик надежды, и чувство беспомощности рассеялось.
— Скоро ли все будет готово? — осведомился он.
— Если все пойдет гладко, часа через два. Самое большее — через три. К счастью, все необходимое оборудование — типовое. Подготовка «паучка» уже начата. Осталось решить только один вопрос…
Вэнневар Морган покачал головой.
— Нет, Уоррен, — ответил он спокойным и совершенно категорическим тоном, какого Кингсли никогда не слышал от него прежде. — Решать больше нечего.
— Я далек от того, чтобы давить на вас своим авторитетом, Барток. Это чисто логическая задача. Безусловно, справиться с «паучком» может каждый, но не наберется и десяти человек, которые знают назубок и в деталях всю причастную к нашей затее технику. Кто скажет, какие трудности возникнут в те минуты, когда «паучок» доберется до башни? И кто сумеет справиться с любыми трудностями лучше, чем я?
— Разрешите напомнить, доктор Морган, — сказал представитель службы безопасности, — что вам уже ни много ни мало — шестьдесят пять. Не лучше ли послать кого-нибудь помоложе?
— Мне не шестьдесят пять, шестьдесят шесть. Только возраст не играет здесь никакой роли. Мне не угрожает ни малейшей опасности, и мускульной энергии от меня не потребуется.
Он мог бы добавить, что психологические факторы в данном случае куда важнее всего остального. Пассивно прокатиться в небо и обратно по силам кому угодно — это сделала
Максина Дюваль, это в предстоящие годы будут делать миллионы пассажиров. Совсем другое дело — оказаться один на один с неведомым в шестистах километрах над Землей, в пустоте.
— Я по-прежнему считаю, — произнес Барток с мягкой настойчивостью, — что было бы целесообразнее поручить эту миссию более молодому человеку. Доктору Кингсли, например.
Морган уловил (или ему послышалось?), как у его ближайшего помощника, стоявшего позади, перехватило дыхание. Годами они подшучивали над тем, что Уоррен совершенно не переносит высоты, а потому даже не инспектирует сооружений, которые сам же и спроектировал. Правда, его боязнь все же не стала патологической, он умел бороться с ней, если надо: в конце концов, он даже присоединился к Моргану в его пешей прогулке из Африки в Европу. Но это был единственный случай, когда Кингсли видели подвыпившим, а потом он и вовсе не показывался на людях целые сутки.
Кандидатура Уоррена, разумеется, отпадала сразу, хотя Морган и был уверен, что помощник готов принять вызов. Ни технические знания, ни даже личное мужество еще не гарантировали успеха: никто не в состоянии полностью преодолеть страхи, привитые человеку с рождения или в раннем детстве.
К счастью, объяснять все это Бартоку не было нужды: налицо оказалась и более простая, но не менее серьезная причина, по которой Уоррена следовало сбросить со счетов. Не так-то часто случалось, чтобы Вэнневар Морган радовался судьбе, обидевшей его ростом; сегодня выдался как раз такой случай.
— Я на пятнадцать килограммов легче Кингсли, — сказал он. — Для такой точно рассчитанной операции, как наша, это решающий аргумент. Так что давайте не будем больше тратить драгоценное время на споры…
Он понимал, что применил запрещенный прием, и испытал легкий укол совести. Барток исполнял свои прямые служебные обязанности — и исполнял с душой, — а до старта «паучка» оставалось никак не меньше часа. Ни о какой растрате драгоценного времени не могло быть и речи.
Несколько долгих секунд оппоненты глядели друг на друга в упор, словно их не разделяли двадцать пять тысяч километров пустоты. Если бы дело дошло до перетягивания каната, ситуация могла бы стать весьма щекотливой. Ведь Барток нес личную ответственность за все, что связано с обеспечением безопасности людей на строительстве, и теоретически мог бы настоять на своем даже вопреки воле главного инженера и исполнительного директора проекта. Хотя применить свою власть на практике ему было бы, пожалуй, трудновато: как Морган, так и «паучок» находились далеко внизу, на Шри Канде, и дотянуться до них не помогло бы никакое формальное право…
Барток передернул плечами, и Морган облегченно вздохнул.
— Ваша взяла. Предпочел бы какое-то другое решение, но вынужден согласиться. Желаю удачи.
— Спасибо, — тихо ответил Морган. Лицо Бартока исчезло с экрана, и, обернувшись к молчаливому Кингсли, главный инженер добавил: — Пошли!..
И только когда они, покинув пост управления, направились к лифту, чтобы вновь подняться на вершину, Морган невольно ощупал маленький диск, укрытый под рубашкой. «Охранительница» не давала о себе знать месяцами, и даже Уоррен Кингсли не догадывался о ее существовании. Сегодня он, Вэнневар Морган, поставил на карту свою жизнь и семь других жизней — неужели лишь ради того, чтобы подыграть собственному самолюбию? Если бы Барток и служба безопасности проведали об этом…
Теперь уже не передумаешь. Каковы бы ни были истинные мотивы решения, оно принято.
46
«ПАУЧОК»
«Как изменилась гора, — сказал себе Морган, — с тех пор, как я увидел ее впервые!..» Самая вершина была начисто срезана и представляла собой идеально ровное плато; в центре плато красовалась гигантская «крышка от кастрюли», запечатывающая шахту, которая вскоре примет на себя межпланетные перевозки многих миров. Странно и подумать, что крупнейший космический порт Солнечной системы будет укрыт глубоко в толще гранита…
Нет, никто теперь не догадался бы, что именно здесь стоял древний монастырь, который был средоточием надежд и страхов миллионов людей на протяжении трех тысячелетий. Часть сомнительного наследства Маханаяке Тхеро удалось сохранить, она была упакована и терпеливо дожидалась отправки. Но до сих пор ни начальство Яккагалы, ни директор Ранапурского музея не проявили особого интереса к злополучному колоколу Калидасы. Последний раз он звонил в тот день, когда на вершину обрушился ураган, короткий, но исполненный больших последствий, — поистине ветер перемен. Сегодня разреженный воздух был почти недвижен; Морган и его спутники не спеша направились к капсуле, поблескивающей в лучах прожекторов. На нижней части корпуса кто-то написал: «Паучок, модель 2», а под этим, чуть помельче: «Доставляем грузы, куда прикажете». «Если бы так», — подумал Морган.
С каждым разом, когда он поднимался сюда, дышать становилось все труднее, и Морган с удовольствием предвкушал, как через минуту-другую в истомленные легкие хлынет поток кислорода. Но — очень радостно, хотя и странно — «охранительница» при подъемах на вершину ни разу не проронила предостерегающего слова; видимо, режим, предписанный доктором Сеном, был выбран совершенно точно.
Подготовка к рейсу уже закончилась, под корпусом виднелась дополнительная батарея. Вокруг хлопотали механики, подправляя какие-то мелочи, рассоединяя силовые кабели; и правда, кабелей под ногами было столько, что для человека, непривычного к ходьбе в скафандре, они могли составить определенную угрозу.
Предназначенный для Моргана гибкий космический скафандр доставили из космопорта Гагарин всего полчаса назад, и инженер чуть было уже не решился стартовать в обычном костюме. Ведь «паучок» второй модели был устроен куда хитрее, чем его простенький прототип, на котором в свое время путешествовала Максина Дюваль: в сущности, это был миниатюрный космический корабль с собственной системой жизнеобеспечения. Если все пойдет гладко, Морган сумеет состыковаться с воздушным шлюзом на нижней поверхности «подвала», не покидая кабины, — по замыслу конструкторов этот шлюз и предназначался именно для такой стыковки. Но скафандр не только послужит защитой на случай непредвиденных осложнений, но и вообще даст большую свободу действий. Новейшая космическая одежда, облегающая тело, мало напоминала громоздкие доспехи первых астронавтов и почти не стесняла движений. Однажды Моргану довелось видеть устроенные в демонстрационных целях акробатические соревнования в скафандрах, а затем бой на рапирах и даже балет. Балет получился потешный, однако конструкторы доказали зрителям все, что собирались доказать.
Морган вскарабкался по короткому трапу, на мгновение задержался возле узкого входного лаза, потом осторожно протиснулся внутрь. Устраиваясь на водительском сиденье и пристегиваясь ремнями, он не без удивления отметал, что кабина достаточно просторна. Хотя эта модель, как и все прежние, была рассчитана на одного, и только одного человека, здесь оказалось вовсе не так удручающе тесно, как он опасался, — даже «посылка» для терпящих бедствие разместилась без труда. Оба кислородных баллона уложили под сиденье, а маски, не пропускающие углекислый газ, втиснули вместе с коробкой за лесенку, ведущую к верхнему люку. Казалось невероятным, что столь скромного снаряжения хватит для того, чтобы вырвать семь человек из объятий смерти.
Морган взял на борт одну-единственную личную вещь — память о том дне, когда он впервые поднялся на Яккагалу, с чего, собственно, все и началось. Катушка с супернитью занимала совсем немного места и весила не больше килограмма. С годами она превратилась для него в своего рода талисман; в то же время этот простенький механизм по-прежнему оставался одним из самых убедительных средств демонстрации удивительных достоинств суперматериала, и если инженер почему-либо забывал прихватить его с собой, то почти неизбежно выяснялось, что он был бы весьма кстати. А уж в такой необычной экспедиции супернить тем более может пригодиться…
Морган подключил скафандр к гнезду на приборной панели и проверил подачу воздуха как на внешнем, так и на внутреннем обеспечении. Наружные кабели были наконец полностью отсоединены, и «паучок» обрел самостоятельность.
Отнюдь не часто случается, что блестящие речи произносятся по самому достойному поводу, — да и давал ли такой повод предстоящий рейс? Морган улыбнулся Уоррену Кингсли — улыбка вышла слегка натянутой — и произнес:
— Ну что ж, Уоррен, командуй здесь до моего возвращения, — Тут он приметил в толпе маленькую фигурку и позвал: — Дэв!.. — («Господи, — воскликнул он про себя, — я же совершенно забыл о ребенке…») — Извини, что не сумел толком за тобой присмотреть. Наверстаю, когда вернусь…
«И непременно так и сделаю, — пообещал он себе. — Когда башня будет закончена, найдется время на все остальное — и на простые человеческие отношения с близкими, которыми я так долго пренебрегал. А Дэв стоит внимания: парнишка, умеющий в критические минуты не путаться под ногами, обещает многое…»
Вогнутая дверца кабины, прозрачная в верхней своей половине, с мягким стуком вошла в пазы. Морган нажал на клавишу предстартовой проверки, и по экрану чередой побежали цифры, определяющие самочувствие механизмов. Цифры светились зеленым огнем, и, следовательно, можно было не обращать внимания на точное их значение. Если бы какие-то показатели резко отличались от расчетных, экран озарился бы красными вспышками с интервалом в полсекунды. Тем не менее с дотошностью опытного инженера Морган отмечал, что все складывается как нельзя лучше: запас кислорода — 102 процента, заряд внутреннего аккумулятора — 101 процент, заряд навесной батареи — 105 процентов…
В наушниках прозвучал тихий, неторопливый голос диспетчера — того же невозмутимого ветерана, который наблюдал за всеми серьезными операциями, начиная с неудачного спуска груза на Шри Канду годы назад:
— Все системы функционируют нормально. Передаю управление в ваши руки.
— Управление принимаю. Стартую через полминуты.
Как не похож был этот старт на ветхозаветный ритуал ракетного запуска с его напряженным отсчетом времени и яростным грохотом дюз. Морган просто подождал, пока две последние цифры на электронных часах не обратятся в нули, и передвинул рычаг скорости на одно деление.
Залитая светом вершина горы плавно и безмолвно провалилась куда-то вниз. Даже подъем на воздушном шаре вряд ли прошел бы тише. Напрягая слух, он едва улавливал жужжание двигателей, вращающих ходовые колеса, которые цепко сжимали суперленту впереди и позади капсулы.
Скорость подъема по индикатору равнялась пяти метрам в секунду, неспешными, размеренными движениями Морган довел ее до пятидесяти — иначе говоря, почти до двухсот километров в час. При нынешней нагрузке «паучка» эта величина была оптимальной, — когда вспомогательная батарея будет сброшена, скорость можно будет увеличить еще на 25 процентов, без малого до 250 «щелчков».
— Скажи нам что-нибудь, Вэн! — донесся с оставшейся внизу планеты бодрый призыв Уоррена Кингсли.
— Отвяжись, — не повышая голоса, ответил Морган. — В ближайшие два часа я намерен отдыхать и наслаждаться видами за окном. Если вам нужен репортаж с трассы, послали бы Максину Дюваль.
— Она вызывала тебя уже много раз.
— Передай ей мой привет и скажи, что я занят. Быть может, позже, когда доберусь до башни… Кстати, что слышно оттуда?
— Температура стабилизовалась — двадцать градусов. Служба муссонов каждые десять минут посылает импульсы по нескольку мегаватт. Но профессор Сессюи в ярости — эти импульсы воздействуют на его приборы.
— А что у них с воздухом?
— Не так хорошо, как хотелось бы. Давление постепенно снижается, а содержание углекислоты возрастает. Но если ты выдержишь расписание, они как-нибудь дотянут. Будут избегать лишних движений, экономить кислород.
«Держу пари, что кого-кого, а профессора сидеть на месте не заставишь», — подумал Морган. Любопытно будет встретиться с этим человеком. Моргану доводилось читать две-три популярные книжки ученого, получившие широкую известность, и он нашел их напыщенными и самодовольными. Не исключено, что и сам автор похож на свои творения.
— Как положение на станции «десять»?
— Их капсула сможет тронуться в путь часа через два. Они решили переоборудовать ее таким образом, чтобы исключить всякую возможность пожара.
— Вполне разумно. Чья это идея? Бартока?
— Может быть, и его. Спускаться они будут по северному пути на случай, если южный поврежден взрывом. Таким образом, к «подвалу» они подойдут через… мм… двадцать один час. В нашем распоряжении пропасть времени, даже если понадобится гнать «паучка» повторным рейсом.
Вопреки своему полушутливому ответу Морган понимал, что об отдыхе не может быть и речи, хотя до сих пор все как будто шло хорошо и, собственно, никакого занятия на ближайшие три часа, кроме возможности любоваться раскрывающейся за бортом панорамой, ему не оставалось.
Он прошел уже тридцать километров, быстро и бесшумно разрезая по вертикали тропическую ночь. Ночь была безлунной, но Земля внизу выдавала себя мерцающими созвездиями городов и деревень. Глядя на звезды над головой и под ногами, Морган легко мог вообразить себя отрезанным от знакомых миров, затерянным в глубинах космоса. Вскоре он сумел различить очертания всего Тапробана, ясно отмеченные огнями прибрежных поселений. Далеко к северу над горизонтом появилось какое-то тусклое сияние. На секунду-другую оно озадачило инженера, показалось вестником своевольного, обогнавшего свой час рассвета, но потом он догадался, что это ореол одного из городов-гигантов Южного Индустана.
Тому, что он делал сейчас, в истории земного транспорта не было прецедента. Он забрался выше любого самолета. И хотя этот «паучок», как и множество его предшественников, сделал бессчетное число рейсов до отметки двадцать километров и обратно, никому еще не разрешалось забираться выше; потерпевших аварию на большей высоте не удалось бы спасти. Регулярные прогулки «паучков» к основанию башни не предполагались до тех пор, пока оно не окажется гораздо ближе и пока у этой капсулы не появятся как минимум две соперницы-помощницы на соседних лентах. Морган поспешно отогнал непрошеную мысль о том, что заклинься у его одинокого «паучка» какое-нибудь колесико — и семеро узников «подвала» да и он сам обречены на верную гибель.
Пятьдесят километров от Земли; он достиг высоты, на которой при обычных условиях пролегает нижняя граница ионосферы. Естественно, он не ожидал увидеть ничего особенного — и заблуждался.
Первым намеком на предстоящие чудеса стало потрескивание в наушниках, затем боковым зрением он уловил какой-то трепетный свет. Свет исходил откуда-то из-под капсулы, отражаясь в зеркале заднего вида, установленном за окном. Морган развернул кронштейн как мог круче, пока не нацелил зеркало в точку метрах в двух за кормой. На мгновение он обомлел, не веря собственным глазам, потом вызвал центральный пост.
— У меня обнаружился попутчик. Думаю, это по ведомству профессора Сессюи. По ленте сразу вслед за мной бежит огненный шар диаметром — как бы не соврать — примерно двадцать сантиметров. Он держит постоянную дистанцию и, надеюсь, не нарушит ее и дальше. Должен признать, что зрелище очень красивое: шар светит мягким синеватым светом и каждые несколько секунд мерцает. И мерцание отдается треском в наушниках.
Прошла целая минута, прежде чем Кингсли ответил успокаивающе:
— Не тревожься, это всего-навсего огни святого Эльма. Такие же фокусы случались и раньше — вдоль ленты во время грозы. Если бы ты был на «паучке» старой конструкции, у тебя бы волосы встали дыбом в самом прямом смысле слова. А на новом ты сам ничего и не почувствовал — защита у тебя надежная.
— Даже не предполагал, что это может произойти на такой большой высоте.
— Мы тоже не предполагали. Захватил бы ты шарик с собой для профессора…
— Смотри-ка, он гаснет… Распухает и бледнеет… Вот и совсем погас. Наверное, воздух слишком разрежен. А жаль!..
— Ну, это еще цветочки, — заявил Кингсли. — Полюбуйся, что творится у тебя над головой…
В зеркале мелькнул треугольничек звездного неба — Морган развернул кронштейн к зениту. Сначала он не заметил ничего необыкновенного, тогда он погасил все индикаторы на приборной панели и выждал в полной темноте.
Понемногу глаза привыкли к мраку, и в глубине зеркала наметилось красноватое сияние. Сияние разгоралось, ширилось, поглощало звезды, пылая ярче и ярче, и наконец разлилось на полнеба — теперь Морган видел его и без зеркала.
С неба на землю опускалась огненная решетка, прутья решетки вздрагивали и колыхались. В эти минуты инженер, пожалуй, начал понимать людей, которые, подобно профессору Сессюи, посвятили жизнь разгадыванию секретов природы.
Северное сияние, покинув свои владения у полюсов, пожаловало редкостным гостем на экватор.
47
СКВОЗЬ СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
Даже профессор Сессюи, хотя он и находился на целых пятьсот километров выше, вряд ли удостоился столь величественного зрелища. Магнитная буря разыгралась не на шутку; коротковолновые переговоры, к которым все еще прибегали во многих сферах человеческой деятельности, вероятно, прервались на всем земном шаре. Моргану чудилось, что он слышит слабый шорох, будто где-то неподалеку пересыпали песок или собирали хворост. Не в пример статическим разрядам, вызванным близостью огненного шара, шорох не имел никакого отношения к электронике и продолжался даже тогда, когда инженер выключил всю радиосвязь.
Переливчатые бледно-зеленые полотнища с малиновой каймой тянулись по небу из края в край, тяжело покачиваясь, словно их встряхивала чья-то невидимая рука. Это работал солнечный ветер — его ураганные порывы со скоростью, исчисляемой миллионами километров в час, достигали Земли и уносились далеко за земную орбиту. Наверное, слабенькое сияние озаряло сейчас и недвижимые марсианские небеса, а уж ядовитая пелена, окутывающая Венеру, пылала неистовым пожаром. На несколько минут Морган почти ослеп: из-за складок пламенного занавеса поднялся сноп ярких лучей, лучи развернулись веером, обшаривая горизонт, и, словно прожектор, ударили ему в глаза. Небесный фейерверк набрал такую силу, что при желании можно было читать.
Высота двести километров; «паучок» карабкался все так же бесшумно и легко. Не верилось, что он покинул Шри Канду всего-навсего час назад. Не верилось, что Шри Канда, да и сама планета Земля все еще существуют — Морган взбирался по чудовищной теснине, сжатый со всех сторон стенами огня.
Иллюзия длилась считаные секунды; затем непрочное равновесие магнитных полей и пришедших извне корпускулярных потоков оказалось нарушенным. Но был скоротечный миг, когда Морган и впрямь чуть не уверовал, что вырвался из бездны, по сравнению с которой даже долина Маринерис — «Великий марсианский каньон» — казалась неглубокой царапиной. И вдруг блистающие утесы километров по сто в вышину сделались прозрачными, сквозь них проступили звезды. И Морган вновь осознал, что перед ним лишь исполинские световые миражи.
Как самолет, наконец-то прорезавший густую пелену облаков, «паучок» поднялся выше огненного представления. Пылающий туман со всеми его конвульсиями и метаморфозами остался внизу. Однажды много лет назад Морган попал на борт морского лайнера и вместе с толпой завороженных туристов вглядывался с кормы в тропическую ночь и в неправдоподобно прекрасные, взбитые винтами светящиеся волны. Переливы голубизны и зелени, мерцающие внизу под «паучком», по цвету были очень похожи на свечение моря; но там это свечение порождали мельчайшие частицы планктона, а здесь — здесь, казалось, ведут свои игры невиданные чудовища, населяющие верхние слои атмосферы…
Он позволил себе на какое-то время забыть о своей миссии и даже вздрогнул, когда настала пора вернуться к действительности.
— Как поживает навесная батарея? — осведомился Кингсли. — По расчету, она иссякнет через двадцать минут…
Морган бросил взгляд на приборную панель.
— Мощность упала до девяноста пяти процентов. А скорость, представь себе, возросла. Было двести «щелчков», стало двести десять…
— Все правильно. «Паучок» почуял, что уменьшилась сила тяжести, — на твоей высоте она составляет девять десятых земной…
Одна десятая — такая потеря веса была, разумеется, незаметной, к тому же он был привязан к сиденью ремнями и одет в легкий, но отнюдь не невесомый скафандр. И все же Морган ощущал какую-то необычную бодрость: уж не от избытка ли кислорода?
Но нет, поступление кислорода в пределах нормы. Надо полагать, это просто возбуждение, вызванное величественным зрелищем. Впрочем, зрелище подходило к концу, сполохи суживались, отступали на север и на юг, к своим приполярным владениям. И еще, быть может, сказывалось чувство определенного удовлетворения — задача, недавно казавшаяся невыполнимой, решалась успешно…
Объяснение представлялось достаточно логичным, но не исчерпывающим. Откуда взялось это чувство радостной, почти счастливой уверенности в себе? Уоррен Кингсли, любитель подводного плавания, рассказывал, что испытывает нечто подобное, когда отдается во власть морской стихии. Морган никогда не разделял восторгов помощника, но, наверное, туг что-то есть… Казалось, все треволнения и заботы остались там, на планете, укрытой за ажурными хитросплетениями северного сияния…
Звезды, отступившие было под натиском таинственного гостя с полюсов, вернулись на свои привычные места. Морган вновь направил зеркало в зенит; он не надеялся на немедленную удачу, а все-таки — что, если башня уже видна? Но видны были, и то благодаря последним слабым отблескам сияния, лишь несколько метров узкой ленты, по которой стремительно и плавно бежал «паучок». На этой ленточке сейчас в буквальном смысле слова висели его собственная жизнь и семь других жизней. Скорость не ощущалась — поверхность ленты была предельно ровной, и никакая фантазия не помогала поверить, что металл несется под колесами капсулы со скоростью более двухсот километров в час. И тут, словно эта цифра дала мыслям новый толчок, память внезапно вернула Моргана в детство, и он понял причину своего приподнятого настроения.
Траур по погибшему змею продолжался недолго — Вэн просто перешел к новым, более сложным моделям. А потом, как раз перед тем ответственным моментом, когда для него наступила эра конструкторских наборов и прежнее увлечение было заброшено навсегда, он целую неделю забавлялся с игрушечными парашютами. Моргану нравилось считать, что он додумался до этой идеи самостоятельно, но не исключено, что он где-нибудь о ней услышал или прочитал. А всего вернее, что каждое поколение мальчишек открывало ее для себя заново — дело-то было очень несложное.
Сперва надо было выстругать щепочку длиной не более пяти сантиметров и приладить к ней парочку канцелярских скрепок. Потом надеть скрепки на бечевку змея, чтобы аппаратик легко скользил по ней вверх и вниз. Потом соорудить парашют из рисовой бумаги, размером не больше носового платка, и на шелковых нитках привесить к нему груз — кусочек картона. Наконец, прикрепить картон к щепочке резинкой — не слишком туго — и готово!
Дуновение ветерка — и парашют взмывал по бечевке вверх до самого змея. Теперь оставалось рвануть за бечевку, и резинка тут же освобождала грузик. Парашют уплывал в небо, а стартовое устройство — щепочка со скрепками — под собственным весом возвращалось к конструктору готовым к следующему запуску.
С какой завистью следил он за своими бумажными гонцами, когда ветер подхватывал их и уносил в морскую даль! Правда, большинство из них падало в воду, не пролетев и километра, но случалось, что парашютики храбро набирали высоту, пока не исчезали из виду. Ему хотелось думать, что самые удачливые посланцы достигнут зачарованных островов Океании; он неизменно писал на картонных квадратиках свое имя и адрес, но никто ни разу не удостоил его ответом.
Воспоминания, казалось бы давно позабытые, вызвали невольную улыбку. И все же именно они поставили все на свои места: мечты детства далеко превзойдены свершениями взрослых лет. Он заслужил право на удовлетворенность.
— Подходишь к высоте триста восемьдесят, — предупредил Уоррен Кингли. — Как мощность?
— Начинает падать. Восемьдесят пять процентов расчетной — батарея понемногу садится.
— Если ее хватит еще на двадцать километров, то считай, что свое дело она сделала. Как самочувствие?
Морган чуть было не ответил, что никогда еще не чувствовал себя лучше, но врожденная осторожность поборола искушение.
— Все в порядке. Если бы мы могли гарантировать такие впечатления всем нашим будущим пассажирам, то были бы растерзаны толпой желающих.
— Аможет, таки случится, — рассмеялся Кингсли. — Попросим Службу муссонов разбросать бочку-другую электронов, следуя заданной программе. Не совсем обычное задание, но они проявили себя прекрасными импровизаторами, не так ли?
Морган хмыкнул, однако отвечать не стал. Глаза его были прикованы к приборам — мощность батареи и скорость подъема ощутимо падали. Впрочем, особых оснований для беспокойства не было: «паучок» пробежал 385 километров из намеченных четырехсот, а навесная батарея все еще подавала признаки жизни.
На высоте 390 километров Морган принялся последовательно снижать скорость. «Паучок» полз вверх все медленнее и медленнее, затем, окончательно потеряв ход, замер; он чуть-чуть не дотянул до отметки 405 километров.
— Сбрасываю батарею, — доложил Морган, — Эй, кто там внизу, поберегись!..
Они с Кингсли немало поломали себе головы, размышляя, как бы спасти навесную батарею, тяжелую и дорогостоящую, но у них просто не было времени на конструирование тормозной системы, которая позволила бы ей соскользнуть по ленте не разбившись, подобно тому как щепочка со скрепками соскальзывала вниз по бечевке. Достать парашют, конечно, не составляло труда, но кто мог поручиться, что купол и стропы не зацепятся за ленту? К счастью, расчетная точка падения лежала в десяти километрах к западу от Шри Канды, в непроходимых джунглях. Животный мир Тапробана пусть позаботится о себе сам, а выяснение отношений с департаментом охраны природы отложим на потом.
Морган повернул ключ в замке предохранительного устройства, а затем нажатием красной кнопки послал импульс к детонаторам; «паучок» содрогнулся от взрыва. Инженер включил питание от внутреннего аккумулятора и, бережно освободив тормоза, вновь включил двигатели.
Капсула снова пошла вверх. Однако первый же взгляд на приборы убедил Моргана, что в его хозяйстве что-то неладно. «Паучок» должен был снова набрать скорость более двухсот «щелчков», а в действительности не делал и сотни, даже на полных оборотах. Морган поставил диагноз мгновенно, без прикидок и вычислений: цифры на приборах были достаточно красноречивы. Чуть не плача от досады, он вызвал пост управления.
— У меня беда. Заряды взорвались, а батарея не сброшена. Что-то удерживает ее на месте.
Он мог не добавлять, что предприятие теперь обречено на провал. И без слов каждому было ясно, что «паучок» ни при каких обстоятельствах не доберется до основания башни, таща за собой несколько сот килограммов мертвого груза.
48
НОЧЬ НА ВИЛЛЕ
Посол Раджасингх спал теперь так мало, будто природа в своем милосердии разрешила ему использовать немногие оставшиеся годы с максимальной пользой. «Разве не преступление видеть сны, — говаривал он, — когда небеса Тапробана рассечены величайшим чудом столетий?..»
Как он хотел бы, чтобы Пол Саратх был с ним рядом и наблюдал все это! Ему недоставало старого друга куда больше, чем он мог бы себе представить; никто в целом свете не будоражил его воображение так, как старина Пол, — ни с кем в целом свете его не связывали такие же узы общих воспоминаний, начиная с самого детства. Вот уж никогда он не думал, что сумеет пережить Пола и своими глазами увидеть фантастический сталактит орбитальной башни, почти преодолевший бездну в тридцать шесть тысяч километров, что отделяли первые его звенья от Тапробана. До конца своей жизни Пол так и не принял проекта Моргана; старый археолог называл башню дамокловым мечом, нависшим над человечеством, и пророчествовал, что этот меч рано или поздно проткнет Землю насквозь.
И все-таки даже Пол был вынужден признать, что башня принесла острову определенные выгоды. Наверное, впервые в истории большая часть человечества твердо усвоила, где расположен Тапробан, и принялась открывать для себя его древнюю культуру. Мрачная громада Скалы демонов, окруженная легендами, привлекала особое внимание; в результате Пол выхлопотал средства для реализации некоторых взлелеянных в кабинетной тиши начинаний. Загадочная фигура творца Яккагалы дала пищу для множества книг и видеодрам, и все билеты на представление у подножия скалы бывали неизменно распроданы. Незадолго до смерти Пол Саратх заметил с кривой усмешкой, что память Калидасы чтут ныне в индустриальных масштабах и отличать правду от вымысла с каждым годом становится все труднее.
Вскоре после полуночи, когда буйство северного сияния пошло на спад, Раджасингх попросил, чтобы его отнесли в спальню. Пожелав спокойной ночи своим домашним, он, как обычно, пригубил из стакана горячий пунш и включил обзор последних новостей. В сущности, его интересовала только одна новость: как там дела у Моргана? Судя по времени, инженер вот-вот достигнет основания башни…
Редактор выпуска включил в обзор лишь самое последнее сообщение — на экране вспыхнула строка: «МОРГАН ЗАСТРЯЛ В 200 КМ ОТ ЦЕЛИ».
Раджасингх немедленно запросил подробности и с облегчением узнал, что первая страшная мысль была ошибочной. Морган не застрял в прямом смысле слова, а оказался не в состоянии завершить свою миссию. На Землю он мог вернуться в любую секунду, но достаточно ему принять такое решение, чтобы профессор Сессюи с остальными участниками экспедиции стали смертниками.
Где-то прямо над головой Раджи в этот самый момент разыгрывалась безмолвная драма. Отставной посол включил видеотрансляцию, но и по видеоканалам не передавали ничего нового — не считать же за откровение кадры, отснятые Максиной Дюваль в минуты того памятного подъема на неуклюжем предшественнике «паучка» многие годы назад!
— Ну что ж, в моем распоряжении есть кое-что получше, — пробормотал Раджасингх, включая свой бесценный телескоп.
В первые месяцы, когда он вдруг оказался прикованным к постели, телескоп пришлось забросить. Но как-то раз Раджу вызвал по видеотелефону Морган, осведомился о здоровье, поговорил минуту-другую о пустяках и тут же, оценив положение больного, прописал лекарство. Спустя неделю, к удивлению и радости экс-дипломата, на виллу Яккагала прибыла бригада техников и снабдила телескоп пультом дистанционного управления. Теперь Раджасингх мог обследовать звездное небо и рассматривать фрески на Скале демонов, не вставая с удобного ложа. Он был глубоко признателен Моргану за эту услугу; инженер вдруг открылся с такой стороны, о которой никто не подозревал.
Раджа, конечно, не был уверен, удастся ли ему разглядеть что-нибудь в ночной темноте, зато точно знал, где искать. День за днем он следил за неспешным движением башни вниз, к Земле; когда солнце стояло под определенным углом, удавалось даже различить направляющие ленты — четыре блестящие проволочки, четыре царапинки на небосводе.
Установив на пульте нужный азимут, Раджа нацелил телескоп на вершину Шри Канды, а затем медленно повел объектив вверх, высматривая капсулу. «А ведь любопытно бы услышать, — подумал он, — что-то скажет по поводу нынешних событий Маханаяке Тхеро?..» Преподобному сейчас было уже далеко за восемьдесят; Раджасингх не встречался с ним с тех пор, как вся монастырская братия перебралась в Лхасу, но, судя по всему, избранное ею новое местожительство оказалось не слишком удачным. Душеприказчики последнего далай-ламы без конца торговались с китайским правительством о стоимости ремонтных работ, а исполинский дворец Поталатем временем приходил в упадок. По последним сведениям, Маханаяке Тхеро вступил в переговоры с Ватиканом — католическая церковь также переживала тяжелый финансовый кризис, но все же сохранила пока право распоряжаться в собственном доме.
Да, воистину ничто не вечно, но кто бы сумел вывести формулу зигзагов истории! Быть может, эта задача по силам лишь математическому гению Паракармы-Голдберга; не так давно Раджасингх наблюдал, как бывшему послушнику вручали какую-то высокую научную награду за вклад в метеорологию. Если бы не фамилия, Раджа ни за что не узнал бы его: чисто выбритый, в модном неонаполеоновском сюртуке, — оставалось надеяться, что эта смена религий для него последняя и возвращение в храм науки окончательно… Звезды неторопливо скользили по большому экрану в ногах кровати, телескоп задирал свое жерло вверх, к башне. Однако капсула оставалась невидимой, хотя Раджа был уверен, что она находится в поле зрения.
Он уже хотел опять поинтересоваться сводкой новостей, когда у нижнего края экрана вспыхнула точка, ослепительная, как сверхновая звезда. На мгновение Раджасингху почудилось, что капсула взорвалась, но очень скоро он понял, что точка излучает ровный, спокойный свет. Он перевел ее в центр экрана и дал максимальное увеличение.
Когда-то в молодости Радже довелось посмотреть документальный фильм двухсотлетней давности о первых воздушных войнах, и сейчас он припомнил сюжет, снятый во время ночного налета на Лондон. Вражеский бомбардировщик был пойман в перекрестье лучей прожекторов и висел в воздухе, словно сверкающий мотылек. То же самое, только в сто раз масштабнее, происходило и здесь, однако сегодня Земля тратила огромную энергию не ради того, чтобы уничтожить нарушителя ночного спокойствия, а ради того, чтобы помочь ему.
49
РЫВОК! ЕЩЕ РЫВОК!.
Уоррен Кингсли наконец-то овладел собой, только голос у него стал глухим от отчаяния:
— Теперь у нас новая забота — следить, чтобы этот дурак механик не застрелился. Но если разобраться, один ли он здесь виноват? Его оторвали, поручили ему другую срочную работу, и он просто-напросто забыл снять скобу…
Значит, очередная чисто человеческая ошибка. До установки взрывных устройств батарея удерживалась двумя стальными скобами. А сняли только одну из них… Такие вещи случались с поразительным постоянством: подчас они просто раздражали, изредка приводили к серьезным несчастьям, и виновник ошибки был обречен до конца дней мучиться сознанием своей вины. В любом случае допекать его обвинениями было бесполезно. Единственное, что имело смысл, — придумать, что делать дальше.
Морган вывернул наружное зеркало как мог круче, но причина беды оставалась по-прежнему неразличимой. Едва краски северного сияния поблекли, нижняя часть капсулы погрузилась в полную темноту, и осветить ее было нечем. Но хоть с этой трудностью можно было как-то справиться. Если Служба муссонов сумела утопить «подвал» башни в потоках инфракрасных лучей, она, вне сомнения, способна поделиться с «паучком» фотонами видимого света.
— У нас есть собственные прожекторы, — откликнулся Кингсли, когда Морган передал ему свою просьбу.
— Это пустой номер. Они будут бить мне прямо в глаза и только ослепят. Мне нужен свет сзади и сверху — хоть один из их спутников наверняка находится в нужной позиции!
— Сейчас узнаю, — ответил Кингсли, явно радуясь, что может хоть чем-то помочь. Казалось, минула целая вечность, прежде чем он возобновил разговор; однако, взглянув на часы, Морган не без удивления убедился, что прошло всего три минуты. — Служба муссонов готова взяться за твое поручение, но им надо менять настройку и фокусировку, иначе они изжарят тебя заживо. Зато станция «Кинте» может дать тебе свет немедленно — у них есть псевдобелый лазер, и он может быть направлен под нужным углом. Сказать им, чтоб начинали?..
Морган прикинул: да, «Кинте» по отношению к башне должна стоять сейчас высоко на западе — это подойдет.
— Я готов, — ответил он и закрыл глаза.
В ту же секунду кабина будто взорвалась от света. Морган не торопясь, осторожно приоткрыл глаза: луч с запада был ослепительно ярким, несмотря на то что проделал путь в сорок тысяч километров. Свет казался идеально белым, хотя инженеру было известно, что он представляет собой смесь трех тщательно подобранных тонов в красной, зеленой и синей частях спектра.
После непродолжительных манипуляций с зеркалом он ухитрился разглядеть злополучную скобу, которая находилась в полуметре у него под ногами. Как раз со стороны, обращенной к Моргану, скоба была прикручена к днищу «паучка» гайкой с барашком; отвернуть барашек — и батарея отвалится…
Морган так долго безмолвствовал, анализируя положение, что Кингсли не вытерпел и вызвал его снова. Пожалуй, в голосе помощника слышалась даже нотка надежды:
— Мы тут кое-что подрассчитали, Вэн. Как ты полагаешь, а что, если…
Выслушав Уоррена, Морган присвистнул:
— Ты уверен, что это не опасно?
— Разумеется, уверен, — ответил Кингсли с оттенком обиды; винить его за это не приходилось, но ведь он имел дело с цифрами, а Морган рисковал головой…
— Ну что ж, попытка не пытка. Но на первый случай — одна секунда, не больше.
— Секунды не хватит. И все же идея хоть куда — убедишься сам…
Морган плавно отпустил тормоза, намертво связавшие неподвижную капсулу с лентой. Его словно приподняло над креслом, тело стало невесомым. Отсчитав про себя: «Раз, два!..», он нажал на тормоза снова.
«Паучок» покачнулся, и Моргана тяжело вдавило в сиденье. Раздался угрожающий скрип, и капсула вновь замерла; легкая вибрация, неизбежная при торможении, тут же угасла.
— Ничего не скажешь, удовольствие ниже среднего, — заметил Морган. — Но я уцелел — и эта чертова батарея тоже.
— Я же тебя предупреждал. Надо выждать подольше. Две секунды самое меньшее.
Морган понимал, что опровергнуть вычисления Кингсли, которому помогали мощные компьютеры, ему не по силам, и все же не сумел подавить в себе желание решить небольшую задачку на устный счет. Две секунды свободного падения плюс, скажем, полсекунды на то, чтобы сработали тормоза… примем массу «паучка» для простоты за тонну… Вопрос был только в том, что произойдет раньше: лопнет скоба на батарее или порвется лента, которая держит капсулу и его самого на высоте четырехсот километров над уровнем моря? Конечно, при прочих равных условиях обычная сталь в прочности не может тягаться с супернитью, но… Если он включит тормоза слишком резко или если их вдруг заклинит — они же не предназначены для подобных экспериментов, — тогда скоба и лента сдадут одновременно. И он очутится на земле практически вместе с батареей.
— Хорошо, две секунды, — согласился Морган. — Внимание, падаю!..
На этот раз встряска была сокрушительной по силе, и вибрация утихла не сразу. Морган готов был поручиться, что вот-вот почувствует — или услышит, — как, не выдержав, рвется лента. И нисколько не удивился, когда зеркало подтвердило, что батарея не сдвинулась ни на йоту.
Уоррена Кингсли это как будто не очень встревожило.
— Вероятно, потребуется три или даже четыре попытки…
Моргана так и подмывало съехидничать: «Тебе что, очень хочется занять мою должность?..» — но, поразмыслив, он счел за благо промолчать. Уоррена такая шпилька лишь позабавила бы, а вот остальные, неровен час, поняли бы ее превратно.
Однако после третьего рывка — Моргану померещилось, что «паучок» пролетел многие километры, хотя на самом деле падение не превысило тридцати метров, — оптимизм Уоррена начал увядать. Становилось ясно, что затея провалилась.
— Передай мои поздравления поставщикам, приславшим эту скобу, — сухо произнес Морган, — Что предложишь теперь? Выждать три секунды, прежде чем ударить по тормозам?
Он ощутил, почти увидел, как Уоррен покачал головой.
— Слишком велик риск. Я беспокоюсь не столько за ленту, сколько за тормозной механизм. Как-никак на подобные рывки он не рассчитан.
— Ну ладно, попытка действительно не пытка, — ответил Морган, смягчаясь — Но я еще не сдался. Будь я проклят, если меня остановит какая-то гайка, к тому же прикрученная под самым моим носом! Я намерен высунуться наружу и отвернуть ее.
50
СВЕТЛЯЧКИ
01.15:24
Говорит «Френдшип-7». Попытаюсь описать, что вижу вокруг. Нахожусь в потоке мельчайших частиц, которые сверкают, будто светятся изнутри… Они летят следом за кораблем и похожи на звездочки. Вот сейчас мимо иллюминатора пронеслось целое облако звездочек…
01.16:10
Они постепенно отстают, но очень медленно, со скоростью не более пяти-шести километров в час…
01.19:38
За бортом только что взошло солнце… и едва я выглянул из иллюминатора, как увидел, что вокруг корабля кружатся буквально тысячи крохотных светящихся капелек…
Дстронавт Джон Гленн. Из докладов с борта корабля «Френдшип-7».
(Проект «Меркурий», 20 февраля 1962 г.)
В скафандрах прежних конструкций о том, чтобы дотянуться до этого барашка, не могло быть и речи. И даже в новейшем гибком костюме, который сидел на плечах Моргана ладно, как трико, эта задача могла оказаться не из легких — но, по крайней мере, попытка не была заведомо обречена на провал.
С предельной тщательностью — ведь от этой тщательности зависела теперь жизнь, и не только его собственная, — он повторил про себя последовательность намеченных действий. Первым делом проверить герметичность скафандра, затем разгерметизировать кабину и открыть люк, который, к счастью, доходил почти до самого пола. Потом расстегнуть привязные ремни, стать на колени — если удастся! — и нащупать под днищем треклятый барашек. Все будет зависеть от того, туго ли он прикручен. На борту «паучка» не было никаких инструментов, однако Морган полагался на силу пальцев, которые вполне могли, даже в перчатках, заменить небольшой гаечный ключ.
Он уже намеревался передать план своих действий на пост управления — на случай, если кто-нибудь заметит грубую промашку, — как ощутил вполне определенный позыв. Можно было бы, конечно, и потерпеть, но, в сущности, зачем? Воспользуйся он соответствующим устройством на борту капсулы — и тогда не придется возиться с непривычными приспособлениями, вмонтированными в скафандр…
Наконец он притронулся к кнопке сброса отходов — и не на шутку испугался, когда под днищем послышался несильный, но отчетливый взрыв. К величайшему его изумлению, вокруг «паучка» образовалось облачко мерцающих звездочек, словно из небытия возникла микроскопическая галактика. Моргану показалось, что на какую-то долю секунды звездочки зависли рядом с ним без движения; потом они начали падать вниз стремительно, будто камушки. Несколько секунд — и «галактика», превратившись в точку, скрылась из глаз.
Ничто не могло бы доказать инженеру с большей очевидностью тот факт, что он все еще пленник гравитационного поля Земли. Теперь он припомнил, как на заре космической эры астронавты сначала с недоумением, а позже со смехом следили за ореолом из ледяных кристалликов, который сопровождал их в полетах вокруг Земли; зубоскалы придумали кристалликам прозвище — «созвездие Урион». Но здесь такое не повторилось и не могло повториться: что бы Морган ни обронил отсюда, даже пушинку, она сразу устремится вниз и сгорит в атмосфере. Он и хотел бы, да не мог забыть, что, поднявшись на космическую высоту, вовсе не стал астронавтом, блаженствующим в невесомости. Он был всего-навсего квартирантом в здании высотой четыреста километров, и теперь квартирант надумал открыть окно и свеситься над бездной.
51
НАД БЕЗДНОЙ
Несмотря на холод и неприютность вершины, толпа все прибывала. Какая-то колдовская сила исходила от этой блестящей звезды в зените, которая притягивала к себе не только лазерный луч со станции «Кинте», но и мысли всего человечества. И каждый гость вершины сразу же по прибытии подходил к северной ленте и гладил ее не то смущенно, не то вызывающе, как бы признаваясь себе: «Понимаю, что это глупо, но сейчас я чувствую себя заодно с Морганом». Затем гости один за другим отступали в сторону бара с кофеваркой и стояли молча, прислушиваясь к громкоговорителям. О семерых, укрывшихся в «подвале», не слышно было ничего нового: они спали — или старались заснуть — в надежде сберечь кислород. Поскольку Морган еще не слишком запаздывал, им решили ничего не сообщать, но через час-другой они, без сомнения, сами начнут вызывать промежуточную и недоуменно спрашивать, что случилось.
Максина Дюваль также явилась на Шри Канду собственной персоной, но опоздала к отправлению «паучка» ровно на десять минут. В былые времена такая досадная неудача привела бы ее в ярость; сегодня она лишь пожала плечами и утешилась мыслью, что будет первой, кто проинтервьюирует Моргана по возвращении. Уоррен Кингсли даже не разрешил ей перемолвиться с ним словом — она покорно снесла и это. Ничего не попишешь, она стареет…
Последние пять минут единственной вестью с борта капсулы были монотонные команды: Морган под опекой специалистов с промежуточной проверял надежность скафандра. Наконец проверка завершилась, и все затаили дыхание в ожидании следующего, решающего шага.
— Выкачиваю воздух, — сообщил Морган, и ему вторило слабое эхо: он опустил лицевую пластину шлема. — Давление в кабине ноль. Дышу нормально. — Тридцатисекундная пауза, затем: — Открываю люк. Открыл. Отстегиваю ремни…
Слушатели на вершине, затаив дыхание, непроизвольно сжались. Каждый из них мысленно был сейчас наверху, в капсуле, один на один с разверзшейся перед ним пустотой.
— Пряжка раскрылась. Вытягиваю ноги. Признаться, здесь тесновато…
— Могу теперь оценить скафандр по достоинству — он действительно очень гибок. Подтягиваюсь к люку. Не беспокойтесь — я обернул привязной ремень вокруг левой руки…
— А наклоняться в скафандре, оказывается, все-таки нелегко. Зато я вижу этот чертов барашек. Вот он, прямо перед глазами. Попробую до него дотянуться…
— Стал на колени. Не слишком-то удобно, но я его достал. Посмотрим, захочет ли он вращаться…
У слушателей вырвался одновременный вздох облегчения.
— Никаких затруднений. Отворачивается как по маслу. Уже два полных витка… Еще один… Осталось совсем чуть-чуть… Нарезка кончилась… Эй, поберегись!..
Взрыв аплодисментов, радостные восклицания; кто-то прикрыл голову в притворном испуге. Нашлись и такие, кто не понимал, что падение с такой высоты продолжается пять минут и барашек приземлится далеко в стороне, — они не на шутку встревожились. Единственным, кто не торопился примкнуть к общей радости, был Уоррен Кингсли.
— Подождите, — шепнул он Максине. — Барашек — это еще не все…
Прошло двадцать секунд… минута… две минуты…
— Пустой номер! — произнес наконец Морган, и голос у него сорвался от гнева и досады. — Скоба ни с места. Собственный вес прижимает батарею к нарезке. А может, во время рывков скоба приварилась к болту…
— Возвращайся к нам сразу, как только сможешь, — предложил Кингсли. — Мы уже заказали новую навесную батарею. Полная замена источников питания займет не больше часа. Это значит, что до «подвала» мы доберемся — дай прикинуть — часиков через шесть. Если, конечно, не случится новых неприятностей…
«В том-то все и дело, — подумал Морган. — И я ни за что не повел бы «паучка» в новый рейс без тщательной проверки тормозного механизма, расшатанного рывками…» Он мог бы добавить, что и сам не посмел бы выйти в повторный рейс: сказывалось напряжение последних часов, мозг и тело налились усталостью, — а ему так нужны были сейчас свежесть мускулов и ясность мысли!
Он вернулся в кресло, но не закрыл за собой люк и не застегнул ремни. Пристегнуться — значило признать свое поражение, а это для Моргана всегда было нелегким делом. Безжалостный, немигающий взгляд лазера со станции «Кинте» — сверху и сбоку — будто приковал его к месту. И он попытался вновь сосредоточить свое внимание на скобе под ногами.
Будь здесь хоть какое-нибудь приспособление для резки металла — пила-ножовка или тяжелые ножницы, способные перекусить упрямую скобу! Он опять посетовал, что на борту «паучка» нет аварийного инструментального набора, а впрочем, если бы такой набор и был, в нем вряд ли нашлось бы что-либо подходящее для данного случая.
В аккумуляторе «паучка» дремлют мегаватт-часы энергии — нельзя ли как-то использовать их для пользы дела? На короткий миг он представил себе, что скобу можно бы перерезать вольтовой дугой; но, даже окажись в его распоряжении мощные электроды, к аккумулятору из кабины не подступишься.
Уоррен со своими мудрецами тоже не могли предложить никакого приемлемого решения. Морган был предоставлен самому себе — в буквальном и в переносном смысле слова. Ну что ж, он всегда предпочитал полагаться только на себя.
И тут, в ту самую секунду, когда он чуть было не протянул руку, чтобы захлопнуть люк, Морган внезапно понял, что делать. С самого начала решение находилось прямо перед глазами.
52
СТРОПТИВАЯ ПАССАЖИРКА
Будто огромная гора свалилась с плеч Моргана. Он ощущал полную, неправдоподобную уверенность в себе. На этот раз он должен, он не может не одержать победу.
Впрочем, он не шевельнулся до тех пор, пока не рассчитал своих действий до мельчайших деталей. И когда Кингсли вновь, пожалуй, чуть нетерпеливо предложил ему возвращаться, он не ответил ни да ни нет. Ему не хотелось в который раз будить ложные надежды — как на Шри Канде и на всей Земле, так и в «подвале».
— Я тут решил провести один эксперимент, — сказал он. — Оставьте меня в покое на несколько минут.
Без дальнейших колебаний он взял в руки катушку с супернитью — миниатюрный спиннинг, который многие годы назад позволил ему спуститься по отвесной стене Яккагалы. Из соображений безопасности в конструкцию было внесено небольшое усовершенствование: первый метр нити покрыли слоем пластика, чтобы при необходимости за нее можно было браться, хотя и с оглядкой, даже без перчаток.
Осматривая катушку, Морган опять подумал о том, что за эти годы она превратилась для него в талисман, едва ли не в амулет. Разумеется, он всерьез не верил ни в какие амулеты; чтобы прихватить катушку с собой, всегда находились вполне серьезные основания. На сей раз он рассчитывал на нее как на спиннинг, с помощью которого можно поднимать большие тяжести. А о том, что нить обладает и другими достоинствами, он позволил себе забыть…
Выбравшись из кресла, инженер опять опустился на колени у самого края люка. Головка зловредного болта торчала буквально рядом, сантиметрах в десяти от стальной решетки, примыкающей к люку с внешней стороны и похожей на небольшой порожек. Правда, прутья решетки сидели настолько близко друг к другу, что не позволяли просунуть между ними руку, но Морган уже убедился на опыте, что, обойдя порожек, можно дотянуться до самого днища.
Он смотал с катушки первый метр нити, одетый пластиком, и, используя захватное кольцо как грузило, пропустил эту нить сквозь решетку. Закрепив катушку понадежнее в углу за креслом, чтобы нечаянно не выбить ее за борт, он завел руку за порожек и попытался схватить кольцо, раскачивающееся словно маятник. Это оказалось гораздо труднее, чем он ожидал: даже замечательный сверхновый скафандр все-таки стеснял свободу движений и кольцо упорно выскальзывало из-под пальцев.
Неудачи скорее утомляли, чем раздражали его: он знал, что рано или поздно добьется своего, — и действительно, с пятой или шестой попытки ему удалось накинуть петлю на тело болта вплотную к скобе. Теперь предстояла самая хитроумная часть задачи: отпустить катушку чуть-чуть еще, потянуть кольцо, чтобы с болтом соприкоснулась не пластиковая оболочка, а оголенная супернить, и натянуть ее, чтобы петля плотно вошла в нарезку. До сих пор ему ни разу не случалось проделывать этот фокус с прутом из закаленной стали более сантиметра толщиной, и Морган понятия не имел, как долго будет сопротивляться болт. Упершись локтями в края люка, он начал действовать своей невидимой пилой.
Прошло пять минут; он покрылся испариной, но, продвинулось ли дело, решить не мог. Хоть на мгновение ослабить натяжение нити было страшно: а вдруг она выскользнет из той невидимой щели, которую, как он надеялся, уже пропилила в теле болта. Уоррен вызывал его-несколько раз и с каждым разом все более обеспокоенно; пришлось в двух словах заверить помощника, что все в порядке. Вот скоро он, Морган, сделает передышку, чтобы перевести дух, тогда и объяснит подробнее, что здесь творится. Друзья, естественно, волновались, и он был обязан сказать им хоть что-нибудь.
— Вэн, — вновь воззвал с Земли Уоррен Кингсли, — что ты там все-таки затеял? Меня теребят с промежуточной и из «подвала» — что им сказать?..
— Что мне нужно еще пять минут — я стараюсь перепилить болт…
Спокойный, но твердый женский голос, вдруг раздавшийся над самым ухом, так испугал Моргана, что он едва не выпустил драгоценную нить. Слова были приглушены скафандром, но это не играло роли. Он знал их на память, хотя и не слышал вот уже несколько месяцев.
— Доктор Морган, — заявила «охранительница», — будьте добры лечь и отдохнуть в течение десяти минут.
— А может, хватит и пяти? — пробормотал он, — Я в настоящий момент очень занят.
«Охранительница» не удостоила его ответом; существовали модели, способные поддерживать несложный разговор, но эта к их числу не принадлежала.
Морган сдержал свое обещание и на пять минут прервал работу, дыша глубоко и размеренно, потом принялся пилить снова. Скорчившись над порожком и над четырехсоткилометровой бездной, он водил невидимой нитью взад-вперед, взад-вперед. Он ощущал нарастающее сопротивление, значит, нить уже врезалась в неподатливую сталь, но о глубине разреза судить не мог.
— Доктор Морган, — снова подала голос «охранительница», — вам совершенно необходимо отдохнуть полчаса.
Морган выругался про себя.
— Вы ошибаетесь, дорогая, — возразил он, — я прекрасно себя чувствую.
Но он лгал — «охранительница» знала, что в глубине груди уже затаилась боль.
— С кем ты там разговариваешь, Вэн? — поинтересовался Кингсли.
— С пролетевшим мимо ангелочком, — ответил Морган. — Жаль, что забыл выключить микрофон. Сейчас я намерен еще немного отдохнуть.
— Удалось тебе добиться чего-нибудь?
— Трудно сказать. Уверен, что разрез уже довольно глубок. Иначе просто не может быть…
Он испытал большое желание выключить «охранительницу», но это, конечно же, было невозможно, даже если бы позволила ткань скафандра. Прибор для контроля сердечной деятельности, который можно в любой момент отключить, не только бесполезен, но и опасен.
— Доктор Морган, — опять вмешалась «охранительница», — настойчиво повторяю, что вам нужны по меньшей мере полчаса полного отдыха.
На этот раз Морган и не подумал вступать с ней в спор.
Он понимал, что «охранительница» права, однако речь шла не только о его собственной жизни, а этого ей не объяснишь. К тому же он был убежден, что приборчик — как и всякий хороший мост — имеет какой-то резерв надежности. Автоматически поставленный диагноз непременно должен быть жестче диагноза истинного; на деле состояние его здоровья лучше, чем мерещится строптивой даме. По крайней мере, он сам искренне на это рассчитывал.
Боль в груди не усиливалась, и он решил впредь не обращать внимания ни на нее, ни на «охранительницу». Чуть позже он дал себе мрачное обещание продолжать пилить, медленно, но безостановочно, ровно столько, сколько потребуется.
И тут, без всякого предупредительного скрежета, капсула резко покачнулась, и четверть тонны мертвого груза сорвалось вниз. Моргана едва не выбросило за борт, он выронил катушку и стал шарить вокруг себя в поисках привязного ремня.
Все казалось замедленным, как во сне. Он не чувствовал страха, а только решимость не уступать силе земного притяжения без боя. Но ремня нигде не было; вероятно, от толчка пряжка откатилась глубже в кабину…
О том, что у него есть еще и левая рука, он вспомнил, лишь обнаружив, что пальцы ее намертво вцепились в шарнирное крепление дверцы люка. Тем не менее, даже обнаружив это, он не поторопился ввалиться обратно в кабину; как загипнотизированный, он следил за странным небесным телом — батареей, которая падала, кувыркаясь и постепенно уменьшаясь в размерах. Минуло немало долгих секунд, прежде чем она исчезла из виду, и только тогда Морган отступил от пропасти и без сил опустился в кресло.
Он долго сидел без движения, прислушиваясь к бешеному стуку сердца и поджидая, что «охранительница» вот-вот заявит очередной возмущенный протест. К величайшему его удивлению, она молчала, словно и сама удивлялась тому, что произошло. Ну что ж, он не даст ей новых поводов для недовольства: отныне он будет тихо сидеть у приборов, баюкая растревоженные нервы.
Придя в себя, он вызвал Шри Канду.
— От батареи я избавился, — сообщил он и услышал, как Земля отозвалась на новость хором приветственных криков. — Как только закрою люк, полезу дальше. Передайте Сессюи и компании — пусть поджидают меня через час с небольшим. И поблагодарите «Кинте» за свет — он мне уже не нужен.
Подняв давление в кабине до нормы, Морган открыл шлем и позволил себе щедрый, освежающий глоток концентрированного апельсинового сока. Потом включил моторы, отпустил тормоза и с чувством глубокого удовлетворения откинулся в кресле, ощущая, как «паучок» набирает ход.
Лишь спустя две-три минуты он спохватился, что чего-то недостает. В тщетной надежде он обшарил взглядом пол у кромки люка: нет, катушки не было и там. Разумеется, ничего не стоит достать другую взамен той, что сейчас летит вслед за батареей к Земле, и вообще в сравнении с одержанной победой жертва невелика. И тем не менее он так расстроен, что не способен даже оценить по достоинству свой триумф… Ему представлялось, что он потерял старого, преданного друга.
53
У САМОЙ ЦЕЛИ
Он отставал от расписания всего на полчаса, и это казалось неправдоподобно мало: Морган готов был поклясться, что задержка длилась по меньшей мере час. Наверху, в «подвале», от которого его отделяло теперь неполных двести километров, наверное, уже готовились к торжественной встрече. Не хотелось даже думать о том, что трудности, возможно, еще не кончились.
Когда он уверенно прошел пятисоткилометровую отметку, с Земли передали поздравительную радиограмму. «Между прочим, — добавил Уоррен Кингсли, — один из сторожей в санатории «Рухана» заподозрил, что неподалеку с неба рухнул летательный аппарат. Больших трудов стоило доказать ему, что он ошибается. Теперь только отыскать кратер — и к твоему возвращению будет готов сувенир…» Моргана порадовало это сообщение: в самом деле, любопытно было бы взглянуть на то, что осталось от батареи. Найти бы еще и катушку — но на такое везение рассчитывать, конечно, не приходилось…
Предвестье новой беды пришло на высоте пятьсот пятьдесят километров. Расчетная скорость подъема здесь должна была составлять двести «щелчков» с лишним; на деле же было сто девяносто восемь. Казалось бы, это мелочь, которая почти не скажется на времени прибытия, и тем не менее симптом был тревожным.
Когда до основания башни оставалось каких-нибудь тридцать километров, Морган угадал характер недуга и с ужасом понял, что на сей раз не властен его устранить. Внутренний аккумулятор, который еще должен был хранить в своих ячейках изрядный запас энергии, начал садиться. Вероятно, виной тому резкие рывки и повторные старты; не исключено даже, что рывки повредили хрупкую ячеистую структуру. Так или иначе, сила тока неуклонно падала, а вместе с ней и скорость движения капсулы.
С замиранием сердца Морган передал показания приборов на центральный пост.
— Боюсь, что ты прав, — откликнулся Кингсли, едва не плача. — Предлагаем снизить скорость до ста «щелчков». Постараемся прикинуть, сколько еще протянет твой аккумулятор, хотя ответ будет весьма и весьма приблизительным…
Осталось двадцать пять километров — какие-то четверть часа пути, даже на сниженной скорости! Умей Морган молиться, он бы охотно воззвал сейчас к любому божеству.
— По нашей оценке, основанной на быстроте, с какой падает сила тока, аккумулятора хватит на десять, от силы двадцать минут. Боюсь, что этого окажется маловато.
— А если идти с еще меньшей скоростью?
— Пока рано. Нужно поддерживать оптимальный режим, и сто «щелчков» — цифра, близкая к оптимуму.
— Хорошо. Теперь можете включить свой прожектор. Уж если мне не суждено добраться до башни, хочу по крайней мере увидеть ее.
В этом ему не могли помочь ни «Кинте», ни какая-либо другая орбитальная станция. Взглянуть на основание башни снизу вверх мог помочь лишь нацеленный в зенит прожектор на вершине Шри Канды.
Мгновение — и капсулу настиг ослепительный луч, вырвавшийся из самого сердца Тапробана. Совсем рядом — казалось, только протяни руку — огненными полосами вспыхнули три другие направляющие ленты. Постепенно сливаясь в одну, они убегали ввысь, Морган последовал за ними взглядом — и…
Вот она, башня, всего-то в двадцати километрах! Он мог бы быть там через десять минут и, проникнув внутрь юн того крошечного блистающего кубика, осыпать его обитателей подарками, как допотопный рождественский дед. Да, он твердо решил отдыхать, подчиняясь воле «охранительницы», но отдыхать теперь было просто немыслимо. Он заметил, что невольно напрягает мускулы, словно подталкивая «паучка», помогая колесам одолеть последний отрезок пути.
В десяти километрах от цели двигатели стали подвывать от натуги; Морган ожидал этого — реакция его была молниеносной. Не колеблясь, он сбросил скорость до пятидесяти «щелчков». На этой скорости протяженность оставшегося пути опять увеличилась до двадцати минут, и он спросил себя с отчаянием, не будет ли так продолжаться до бесконечности. Задача об Ахиллесе и черепахе: если, пройдя половину дистанции, он уменьшит скорость наполовину и снова пройдет полдистанции, и снова уменьшит скорость, то доберется ли он до башни вообще когда-нибудь? В свое время он ответил бы на подобный вопрос в мгновение ока — сейчас он был слишком утомлен и не видел решения.
С расстояния в пять километров он различал отдельные конструктивные детали башни — висячую галерею у самого основания, ограждающие ее перила и никому, кроме общественного мнения, не нужную предохранительную сеть. Но как он ни всматривался, ему так и не удалось разглядеть воздушный шлюз, к которому капсула приближалась с мучительной, выворачивающей душу нерасторопностью.
И вдруг поиски пропавшего шлюза утратили всякий смысл. В двух километрах от «подвала» двигатели замерли окончательно. «Паучок» даже соскользнул на несколько метров вниз, прежде чем Морган опомнился и нажал на тормоза.
Но, к немалому его изумлению, Кингсли, узнав печальную весть, не впал в отчаяние.
— А знаешь, ты все равно можешь добраться до финиша. Дай аккумулятору десять минут передышки. Тех остатков заряда, которые там еще есть, должно хватить на два километра.
Пожалуй, за всю жизнь Моргану никогда не выпадало таких долгих десяти минут. Он, естественно, мог бы скоротать их, уступив настоятельным просьбам Максины Дюваль и поговорив с ней, но чувствовал себя слишком изможденным для болтовни. Ему и самому было неприятно отказывать давней своей стороннице; оставалось надеяться, что Максина поймет и простит его.
Из короткого разговора с водителем-пилотом Чангом он выяснил, что узники «подвала» держатся неплохо, более того, приободрены близостью капсулы. Они поочередно любуются ею сквозь смотровую щель нижнего люка и наотрез отказываются верить, что оставшееся пустяшное расстояние может оказаться непреодолимым.
Морган дал аккумулятору лишнюю минуту сверх десяти — на счастье — и с непередаваемым облегчением услышал, как двигатели послушно заурчали, набирая тягу. «Паучок» подобрался к башне еще на полтора километра, прежде чем они замолкли опять.
— Ничего, добьешься своего со следующей попытки, — уверенно заявил Кингсли, хотя Моргану почудилась нарочитость в мажорном тоне помощника. — Уж не сердись на все эти задержки…
— Что, еще десять минут? — спросил Морган неприязненно.
— Боюсь, что да. А потом включай двигатель рывкам и — тридцать секунд работы и минутная пауза. Так тебе удастся выжать из аккумулятора всю энергию до последнего эрга.
«А из себя — всю кровь до последней капли», — подумал Морган. Странно, что «охранительница» упорно помалкивает. Впрочем, на сей раз он не был утомлен физически — он лишь ощущал себя вымотанным…
Но чему тут удивляться — в заботах о «паучке» он совершенно забыл о себе! За последний час он и не вспомнил о не дающих осадка энергетических таблетках на глюкозе и о пластмассовой колбе с соком. Отведав того и другого, он почувствовал себя несравненно лучше. Передать бы хоть чуточку калорий умирающему аккумулятору!
И вот настал момент для последнего броска. Цель была так близка, что о неудаче не хотелось и думать. Ну не может же судьба расписаться в своем злодействе именно сейчас, когда впереди остались считаные сотни метров!..
Он, конечно же, обманывал себя. Разве мало самолетов, благополучно пересекших океан, разбивалось у самого края посадочной полосы? Разве редко машины и люди оказываются не в состоянии преодолеть последние миллиметры? Все, что в принципе может случиться, как дурное, так и хорошее, обязательно с кем-нибудь когда-нибудь случается. Какое у него право рассчитывать на особое снисхождение?
Капсула двигалась натужными рывками, как умирающий зверь, ищущий своего последнего приюта. Когда аккумулятор наконец испустил дух, основание башни заняло собой полнеба.
Однако между «паучком» и «подвалом» лежали двадцать метров пустоты.
54
ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
К чести Моргана, в тот отчаянный момент, когда истощились последние крохи энергии и на приборной панели погасли все огни, он чувствовал себя так, будто это решило его личную судьбу. Прошло секунд пять, прежде чем он вспомнил, что достаточно отпустить тормоза — и он вернется на Землю. Через три часа он будет в безопасности и сможет лечь в постель. И никто в целом свете не попрекнет его провалом порученной ему миссии: он сделал все, что было в человеческих силах.
В тупой ярости он сверлил глазами недостижимый квадрат основания, на который ложилась четкая тень «паучка». В голове вихрем проносились проекты, один безумнее другого, и он отвергал их один за другим. Если бы у него по-прежнему был его верный суперспиннинг — но даже тогда он при всем желании не сумел бы передать катушку тем, кто заперт в «подвале». Если бы у них там оказался хоть один космический скафандр и кто-нибудь бросил бы ему веревку — но они просто не успели вытащить скафандры из своего объятого пожаром вагончика…
Да, конечно, в видеодраме — но не в реальной жизни — какой-нибудь герой-доброволец пожертвовал бы собой (еще лучше, если бы на это отважилась героиня), выйдя в воздушный шлюз без скафандра; сознание в вакууме сохраняется пятнадцать секунд — срок, достаточный для того, чтобы швырнуть веревку и спасти всех остальных. Только абсолютное отчаяние могло оправдать Моргана в том, что он взвешивал, пусть даже недолго, и эту бредовую идею; но здравый смысл все же восторжествовал в нем…
С того момента, когда «паучок» окончательно проиграл битву с земным притяжением, и до того, как Морган признал, что не видит выхода, прошло не более минуты. И тут Уоррен Кингсли задал ему вопрос, который сперва показался раздражающе несвоевременным:
— Повтори-ка, Вэн, сколько метров отделяют тебя от башни?
— Какая вам разница? Что двадцать метров, что световой год — не все ли равно?
Наступила недолгая пауза; потом Кингсли сказал подчеркнуто терпеливо, как обращаются к малому ребенку или к больному:
— Разница огромная. Ты сказал — двадцать метров?
— Да, примерно так.
Морган не поверил своим ушам, когда услышал, как помощник вздохнул с нескрываемым облегчением. В голосе Уоррена даже прорезались веселые нотки:
— И зачем только, Вэн, тебя держали столько лет главным инженером! Предположим, что дистанция — двадцать метров ровно…
Вырвавшийся у Моргана крик не дал Кингсли закончить:
— Какой же я осел! Передай Сессюи, что я прибуду через четверть часа.
— Если ты точно определил расстояние, то через четырнадцать с половиной минут. И теперь тебя не остановит ничто во вселенной…
Заявление было рискованное, и лучше бы Кингсли его не делал. Достаточно пустякового отклонения от жестких допусков — и стыковочные устройства могут не сработать. А этот стыковочный узел не проверял никто с самого дня сборки…
Удивительный для главного строителя орбитальной башни провал памяти у самого Моргана вызвал лишь легкое раздражение. В критических обстоятельствах люди подчас забывали собственный телефонный номер и даже день своего рождения. А этот фактор, ставший теперь решающим, еще полчаса назад не играл совершенно никакой роли, его просто незачем было принимать во внимание…
Все относительно. Да, «паучок» недвижим и не способен добраться до башни; однако башня сама придвинется к нему в своем неумолимом снижении со скоростью два километра в сутки.
55
СТЫКОВКА
Однажды выдался рекордный день, когда удалось нарастить башню на целых тридцать километров; это было давно, когда возводили ее самую тонкую и самую легкую часть. Сейчас на орбите дело подошло к центральным, наиболее массивным «этажам» сооружения, и скорость упала до двух километров. Но и такая скорость оставалась высокой — почти полтора метра в минуту; у Моргана как раз хватило времени на то, чтобы, не торопясь, проверить готовность к стыковке и отработать в уме все движения, какие надо уложить в короткие секунды между стыковкой и освобождением тормозов. Оставить капсулу на тормозах означало бы навязать ей неравное соревнование с наползающими на нее сверху миллионами тонн конструкций.
Морган надеялся, что этой долгой, но спокойной четверти часа окажется довольно, чтобы угомонить «охранительницу». Но к исходу тринадцатой-четырнадцатой минуты события заставили его понять, как чувствует себя муравей под занесенным над ним кованым сапогом. Будто сама небесная твердь навалилась ему на плечи; секунду назад основание башни находилось еще в нескольких метрах, а через мгновение он ощутил сотрясение и лязг стыковки.
Многое теперь зависело от мастерства и аккуратности, с какими инженеры и техники сделали свое дело многие годы назад. Если захваты не сойдутся с должной точностью; если запорный механизм не сработает так, как надо; если шов окажется негерметичным… До Моргана доносилось множество разнообразных звуков, но он не знал, как их истолковать.
И вдруг, словно сигнал победы, на мертвой приборной панели вспыхнуло табло «Стыковка завершена». Наступили те десять секунд, в течение которых телескопические рычаги еще способны компенсировать движение башни; Морган выждал половину этого срока и осторожно отпустил тормоза. Он приготовился к тому, чтобы мгновенно включить их снова, если «паучок» начнет падать, — но нет, приборы сказали правду. Башня и капсула слились воедино. Осталось лишь преодолеть десяток ступеней по вертикальному трапу, и он наконец достигнет цели.
Послав отчет торжествующим слушателям на Шри Канде и на промежуточной станции, Морган провел еще минуту не шевелясь, чтобы восстановить дыхание. Предстоящее посещение «подвала» было для него вторым, но странно было не это, а то, что первое почти стерлось из его памяти. Двенадцать лет назад в тридцати шести тысячах километров отсюда, в «подвале» состоялся небольшой банкет по случаю, если можно так выразиться, «закладки фундамента». Банкет (вместо рюмок тюбики, как в невесомости) сопровождался бесчисленными тостами — ведь эта часть башни была не только первой по времени сооружения, но и первой, которая после долгого спуска с орбиты соприкоснется с Землей. Повод казался достойным церемонии, и Морган припомнил, что даже злейший его враг, сенатор Коллинз, счел необходимым принять приглашение и пожелать строителям успеха в речи, не лишенной колкостей, но в целом вполне дружелюбной. Нынешнее событие, право же, давало не меньший повод для торжества.
Морган слышал, как узники приветствуют своего спасителя, барабаня пальцами по внутренней дверце шлюза. Он расстегнул ремень, кое-как выкарабкался из кресла и поднялся по трапу. Верхний люк капсулы оказал его пальцам лишь символическое сопротивление — силы, объединившиеся против него, прежде чем сложить оружие, в последний раз дали о себе знать. Резкий свист, давление в кабине и переходной камере выравнялось — и вот круглая дверца откинулась и чьи-то руки помогли ему подняться в «подвал»… Сделав первый глоток спертого, зловонного воздуха, Морган удивился, как люди здесь могут быть еще живы; откажись он от своей миссии — и повторная попытка наверняка оказалась бы ненужной….
Голые, унылые стены «подвала» были освещены лампами дневного света: более десяти лет солнечные батареи накапливали и высвобождали энергию, пока наконец их долготерпение не пригодилось попавшим в беду. И Морган увидел сцену, словно скопированную со старых военных фильмов: несчастные, оборванные беглецы из разрушенного города сгрудились в бомбоубежище с теми немногими пожитками, какие им удалось спасти. Впрочем, пожитки военных времен не носили бы на себе надписей и этикеток «Служба запуска», «Корпорация лунных отелей», «Собственность Республики Марс» или повсеместно распространенного предупреждения «Не выносить в вакуум». И люди военных времен не радовались бы так, как эти семеро: даже те, кто лежал, сберегая кислород, улыбнулись Моргану и помахали ему рукой. Но едва он успел ответить на приветствие, ноги у него подкосились и все вокруг померкло… Никогда прежде он не падал в обморок, и, когда поток холодного кислорода вернул его к жизни, первым чувством Моргана было сильное смущение. Постепенно восстановилось зрение, и он увидел вокруг себя незнакомые лица в масках. На миг ему померещилось, что он в больнице, потом восприятие действительности вернулось полностью. Конечно же, пока он лежал в беспамятстве, из капсулы извлекли ее драгоценный груз.
Маски, привезенные с Земли, представляли собой как бы молекулярные ситечки: закрывая рот и нос, они пропускали кислород, но задерживали поступающий извне углекислый газ. Внешне простенькие, хотя и очень сложные в изготовлении, эти маски позволяли людям выжить в атмосфере, которая иначе вызывала мгновенное отравление. Правда, дышать с маской на лице становилось труднее — но природа никогда ничего не преподносит даром, а такая цена была не столь уж высока…
Пошатываясь и все же отвергнув предложенную помощь, Морган поднялся на ноги и, пусть с запозданием, познакомился с мужчинами и женщинами, которых спас. Беспокоило его одно: не произнесла ли «охранительница», пока он был без сознания, какую-либо из своих поучительных речей? Не хотелось бы поднимать вопрос в открытую, а выяснить надо…
— Позвольте от нашего общего имени, — сказал профессор Сессюи искренне, но слегка неуклюже, как человек, которому редко доводилось задумываться над формулами вежливости, — поблагодарить вас за все, что вы для нас сделали. Мы несомненно обязаны вам жизнью…
Любой мыслимый ответ на подобную тираду отдавал бы заведомым лицемерием, так что Морган предпочел пробормотать нечто неразборчивое, сделав вид, что поправляет маску. Ему не терпелось приступить к осмотру привезенного снаряжения и удостовериться, что при разгрузке ничего не забыли, однако профессор вдруг добавил с комичной озабоченностью:
— Извините, что не можем предложить вам кресло. Вот единственное, что нам удалось придумать. Располагайтесь поудобнее и постарайтесь ни о чем не беспокоиться…
И Сессюи приглашающим жестом указал на коробки из-под инструментов, которые были уложены друг на друга.
Фраза прозвучала очень знакомо; значит, «охранительница» не промолчала. Наступила неловкая пауза — Морган принял этот факт к сведению, остальные без слов согласились, что им все известно, а он без слов показал им, что знает об этом, — своего рода безмолвный психологический сговор, неизбежный всякий раз, когда чей-то личный секрет становится общим достоянием и когда подразумевается, что каждый будет держать язык за зубами.
Сделав несколько глубоких вдохов, — поразительно, до чего же быстро можно привыкнуть к маске, — Морган сел на предложенное ему место. «Второго обморока не будет, — по-рбещал он себе с угрюмой решимостью. — Я должен был доставить груз, а теперь я должен выметаться отсюда как можно скорее, желательно до того, как «охранительница» очнется опять…»
— Этот состав, — произнес он, показывая на маленькую флягу, — ликвидирует утечку. Распылите его по всей длине дефектной прокладки — он затвердевает буквально за пять секунд. Кислород расходуйте бережно — он вам понадобится, когда придет время ложиться спать. Вот маски для каждого и несколько запасных. Вот пища и вода на три дня — этого хватит с лихвой, капсула со станции «десять» будет здесь завтра. Что же касается медикаментов, то, хочу надеяться, они вам не понадобятся…
Он остановился, чтобы перевести дыхание: разговаривать сквозь маску было все-таки нелегко, а он ощущал все более настоятельную необходимость беречь силы. Люди Сессюи отныне могут позаботиться о себе сами; ему же предстоит выполнить еще один свой долг, и чем скорее, тем лучше.
Морган повернулся к пилоту Чангу и сказал спокойно:
— Пожалуйста, помогите мне застегнуть скафандр. Я должен выйти и проверить состояние пути.
— Но ваш скафандр не рассчитан на автономный режим! Собственный запас кислорода в нем — всего на полчаса…
— А мне потребуется десять минут, от силы пятнадцать.
— Доктор Морган, я космический старожил, а вы нет. Категорически запрещено выходить в пространство в тридцатиминутном скафандре без запасных баллонов или без внешней подкачки воздуха. Кроме самых крайних аварийных ситуаций…
Морган ответил оппоненту усталой улыбкой. Чанг был прав: ссылка на крайнюю необходимость не выдерживала критики. Но если главный инженер считает ситуацию аварийной, значит, так оно и есть…
— Я должен осмотреть повреждения, — заявил он. — И проверить состояние пути. Будет досадно, если капсула со станции «десять» не доберется до вас только потому, что ее экипаж не получит предупреждения о возможных препятствиях.
Чангу все это пришлось явно не по вкусу (что там, черт возьми, наболтала эта сплетница, пока Морган был без сознания?), однако он без дальнейших возражений проводил инженера к северному шлюзу. Прежде чем опустить лицевую пластину, Морган осведомился:
— Профессор не доставлял новых хлопот?
Чанг покачал головой.
— По-видимому, углекислый газ его немного утихомирил. А если он опять примется за свое — нас тут шестеро против него одного. Хотя не уверен, что можно положиться на его ассистентов. Некоторые из них — такие же умалишенные, как и их шеф: вон, взгляните хотя бы на ту девушку, что забилась в угол и не переставая что-то строчит. Она убеждена, что Солнце не то вот-вот потухнет, не то взорвется — я не запомнил, что именно, но какая-то там напасть, что-то с ним произойдет, и она хочет предупредить об этом весь мир, прежде чем умрет. Очень миру нужно об этом знать! Я лично предпочел бы оставаться в неведении…
Хотя Морган и не сдержал улыбки, он готов был побиться об заклад, что сумасшедших среди ассистентов профессора нет и не может быть. Эксцентричные — да, пожалуй, но и одержимые, талантливые ребята; иначе они просто не оказались бы рядом с Сессюи. Придет день — и он постарается узнать побольше о тех, кого сегодня спас, однако это случится не раньше чем все они вернутся на Землю, каждый своим путем.
— Я быстро обойду башню вокруг, — сказал Морган, — и опишу вам повреждения, а вы сообщите о них на промежуточную. Это займет не больше десяти минут. Если же я задержусь — ну что ж, не пытайтесь втащить меня обратно силой…
Ответ пилота Чанга, когда он закрывал шлюз изнутри, был предельно кратким, но выразительным:
— А как, черт побери, я мог бы это сделать?
56
ВИД С ГАЛЕРЕИ
Внешний люк северного шлюза отомкнулся без труда, открыв глазам прямоугольник полной темноты. Однако эту темноту перечеркивала поперек огненная линия — перила галереи пылали в луче прожектора, нацеленного сюда с вершины, которая осталась далеко-далеко внизу. Морган глубоко вздохнул, затем сделал несколько движений, проверяя скафандр на гибкость. Ничего не скажешь, костюм сидел удобно, как влитой. Морган помахал Чангу, следившему за ним сквозь смотровую щель, и выбрался из башни наружу.
Галерея, окружающая «подвал», представляла собой решетчатую дорожку двухметровой ширины; с внешней стороны к ней примыкала предохранительная сеть, раскинутая еще на тридцать метров. Насколько хватало глаз, за все годы, что сеть терпеливо ждала добычи, в нее не попалось ровным счетом ничего.
Он начал свое «кругосветное путешествие» вокруг башни, заслонившись ладонью от яростного света, бьющего из-под ног. В таком освещении был ясно виден каждый бугорок, каждая вмятинка на плоскости, которая поднималась над Морганом, как дорога к звездам, — впрочем, именно такой дорогой она и была.
Как он в глубине души и надеялся, как и предвидел, взрыв на противоположной стороне башни сюда не достал: это по силам было бы атомному, а не электрохимическому заряду. Двойная рельсовая борозда, поджидающая ныне первого поезда, тянулась вверх и вверх в своем изначальном совершенстве. А в пятидесяти метрах под галереей — хотя смотреть туда мешал блеск прожектора — он мог различить контур буферной установки, готовой выполнить задачу, которую, быть может, и не придется выполнять.
Держась поближе к отвесной поверхности башни, Морган не торопясь шагал на запад, пока не приблизился к углу. Прежде чем свернуть на юг, он бросил взгляд на приотворенный люк воздушного шлюза, олицетворяющий собой известную — весьма относительную, если разобраться, — безопасность. Затем он бесстрашно двинулся дальше вдоль глухой стены.
Нет, конечно же, не бесстрашно; только к чувству страха примешивалось чувство приподнятости — такого ощущения Морган не испытывал с той поры, как научился плавать и впервые очутился на глубокой воде. Им владела уверенность, что опасности нет, и все же он сознавал, что она затаилась где-то вблизи. Он и хотел бы, да не мог забыть об «охранительнице», выжидающей своего часа; но не в его характере было оставить начатое дело на полпути, не доведя его до конца.
Западная сторона башни в точности повторяла северную, за исключением одной детали — здесь не было никакого шлюза. И она осталась так же невредима, хотя располагалась гораздо ближе к месту взрыва.
Борясь с желанием поторопиться — в конце концов, он истратил пока лишь три минуты из тридцати, — Морган двинулся к следующему углу. И, еще не дойдя до поворота, понял, что завершить намеченную «кругосветку» ему не суждено. Галерея южной стороны отделилась от башни и свесилась в пространство искореженным металлическим языком. Предохранительная сеть исчезла совсем, очевидно сорванная падающей капсулой.
«Хватит испытывать судьбу», — сказал себе Морган. Однако не устоял перед искушением и выглянул за угол, придерживаясь за край уцелевших перил.
Рельсовые борозды южного пути были забиты оплавленными обломками, а сама башня будто обесцвечена взрывом. Но насколько он мог судить, и здесь не случилось ничего такого, что бригада умелых техников со сварочной аппаратурой де сумела бы привести в порядок за два-три часа. Он самым подробным образом описал Чангу увиденное; тот обрадовался, что беда легко поправима, и попросил Моргана поскорее возвращаться назад.
— Не беспокойтесь, — ответил инженер. — У меня еще добрых десять минут в запасе, а пройти мне надо всего-то метров тридцать. Я бы добежал и на том воздухе, что в легких…
Но желания ставить подобный опыт у него не было. Пережитого и так вполне хватало на одну ночь. Если верить «охранительнице», хватало даже с лихвой; отныне он будет неукоснительно подчиняться ее приказам…
Приблизившись к приоткрытому шлюзу, Морган еще постоял секунд десять у перил, купаясь в потоках света, что взвивался ввысь со Шри Канды, затерянной в шестисоткилометровой бездне. Его фигура отбрасывала исполинскую тень вдоль орбитальной башни, навстречу звездам. Эта тень, должно быть, тянулась на тысячи километров, и Моргану пришло в голову, что она может даже достичь капсулы, которая стремительно летит вниз со станции «десять». Если бы он помахал руками, спасатели, возможно, заметили бы его сигналы; он мог бы поговорить с ними с помощью азбуки Морзе.
Эта смешная фантазия навела его на более серьезные размышления. Не разумнее ли было бы остаться здесь, в «подвале», вместе с новыми друзьями и не рисковать, возвращаясь на Землю в одиночку? Но подъем на промежуточную станцию, где он только и может рассчитывать на квалифицированную медицинскую помощь, займет неделю. Разумеется, для него нет альтернативы — ведь «паучок» доставит его обратно на Шри Канду за какие-то три часа…
Время залезать в люк — кислород на исходе, да и смотреть, честно говоря, больше не на что. Ну не злая ли это насмешка, если учесть, какой поразительный вид должен был бы открываться отсюда и днем и ночью? Но сейчас и планета внизу, и небеса над нею были сметены ослепительным лучом — посланцем Шри Канды; Морган стал словно бы центром крохотной освещенной вселенной, окруженной со всех сторон непроницаемым мраком. Совершенно не верилось, что он в открытом космосе, не верилось хотя бы из-за ощущения собственного веса. Он чувствовал себя в полной безопасности, как если бы стоял на вершине скалы, а не на решетке над пустотой. Надо бы запомнить эту мысль и вернуться к ней на Земле…
Он ласково похлопал по гладкой, неподатливой поверхности башни — рядом с ней человек выглядел куда мизернее, чем амеба рядом со слоном. Однако никакая амеба не способна представить себе слона, тем более создать его.
— Встретимся на Земле через год, — прошептал Морган и медленно закрыл за собой люк воздушного шлюза.
57
ПОСЛЕДНИЙ РАССВЕТ
В «подвале» Морган провел не больше пяти минут: обстоятельства были явно не те, чтобы тратить время на обмен любезностями, да и не хотелось расходовать драгоценный кислород, который был доставлен сюда с таким трудом. Он пожал руки семерым затворникам и втиснулся в капсулу.
Как приятно было вновь дышать без маски! А еще приятнее — сознавать, что миссия увенчалась полным успехом и что не пройдет и трех часов, как он будет на Земле. И тем не менее после всех усилий, затраченных по дороге сюда, новый старт, необходимость вновь отдаться во власть земного притяжения воспринимались с неохотой, хотя старт и означал дорогу домой.
Но вот Морган отпустил стыковочные замки и начал падать вниз, испытывая состояние невесомости. Как только индикатор скорости показал три сотни «щелчков», тормоза включились автоматически, и ощущение веса сразу же вернулось. Теперь жестоко обесточенная батарея должна была бы подзаряжаться, но она, вероятно, повреждена необратимо, так что по прибытии ее придется пустить на слом.
Напрашивалось неприятное сравнение: Морган поневоле задумался и о собственном переутомленном сердце, но упрямая гордость до сих пор удерживала его от просьбы вызвать к передатчику врача. Он заключил сам с собой соглашение, что обратится к врачу только в том случае, если «охранительница» заговорит снова.
Морган стремительно падал сквозь ночь — а она молчала. Он предоставил «паучку» самому заботиться о себе и полностью расслабился, любуясь картиной неба. Немногие космические корабли могли предложить своим пассажирам такую панораму, немногим людям когда-либо выпадало наблюдать звезды в столь совершенных условиях. Северное сияние отгорело и погасло, прожектор выключили, и спорить с созвездиями было нечему.
Не считая, разумеется, тех звезд, которые человек зажег собственными руками. Почти прямо над головой сиял ослепительный маяк станции «Ашока», навеки подвешенный над Индустаном; всего несколько сот километров отделяли «Ашоку» от орбитального строительного комплекса. На середине восточного небосклона был виден «Конфуций», еще ниже — «Камеамеа», а высоко в западном небе сверкали «Кинте» и «Имхотеп». Это были лишь самые яркие из бакенов, расставленных вдоль экватора; кроме них были и десятки других, и каждый легко затмевал своим блеском Сириус. Как удивились бы астрономы древности, увидев это небесное ожерелье, и в какое замешательство пришли бы, заметив, что эти новые звезды остаются неподвижными, в то время как знакомые светила совершают по небосводу свой извечный путь!
Морган в полусне всматривался в алмазное колье, украсившее собой небеса, и дремлющее сознание медленно переходило от ювелирных сравнений к мечтам куда более величественным. Немного воображения — и рукотворные звезды стали фонарями на исполинском мосту… А затем пришли уже не мечты, а необузданные фантазии. Как называется мост во дворец Вальхалла, по которому герои норвежских легенд, покидая этот мир, переходили в мир иной? Название не вспоминалось, но мысль сама по себе была великолепная. Вероятно, многие существа задолго до человека пытались — и зачастую тщетно — возводить мосты в небеса их родных миров. Морган подумал об изящных кольцах Сатурна, о призрачных радугах над Ураном и Нептуном. Нет, он, конечно же, прекрасно знал, что эти миры никогда не ведали жизни, но не забавно ли представить себе, что кольца сложены из осколков поверженных мостов?..
Ему очень хотелось спать, однако воображение против воли вцепилось в эту идею и не выпускало ее, как пес, получивший свежую, еще не обглоданную кость. Идея вовсе не была абсурдной, более того, она высказывалась и раньше. Многие станции на синхронной орбите уже растянулись на километры, были связаны между собой кабелями внушительной протяженности. Соединить станции друг с другом, создав вокруг планеты искусственное кольцо, — с инженерной точки зрения такая задача была гораздо проще, чем сооружение башни, требовала куда меньше средств и материалов.
Но стоп, создавать надо не кольцо, а колесо. Башня, что вознесется над Тапробаном, будет лишь первой его спицей. За ней последуют другие (четыре, шесть, а может, десять?), размещенные равномерно по всему экватору. Когда они будут жестко сцеплены друг с другом высоко на орбите, проблема стабильности, жизненно важная для единственной башни, потеряет всякое значение. Африка, Южная Америка, острова Гилберта, Индонезия — все они, дайте срок, предоставят площадки для космических вокзалов. Отпадет надобность укрывать основания башен в горах — более совершенные материалы сделают орбитальные спицы неуязвимыми для самых яростных ураганов. Подожди Морган еще сотню лет, и, возможно, не пришлось бы беспокоить Маханаяке Тхеро…
Тем временем над западным горизонтом тихо поднялся тонкий серп убывающей Луны, очень яркий, как обычно перед рассветом. Этот пепельный серпик отражал столько света, что Морган различил внизу детали земного ландшафта. Он напряг глаза в надежде на прекрасное зрелище, неведомое прежним векам, — хотелось заметить хотя бы одну звездочку, горящую меж рогов полумесяца. Но звездочек — городов на Луне, ставшей вторым домом землян, сегодня не было видно…
Осталось двести километров, меньше часа пути. Морган не видел нужды в том, чтобы продолжать бороться со сном: «паучок», следуя автоматической посадочной программе, мягко коснется земли и без помощи водителя…
Его разбудила боль; «охранительница» отстала ровно на одну секунду.
— Не шевелитесь, — мягко распорядилась она, — Я вызвала врача. Карета скорой помощи уже выехала…
Что за нелепость! «Не смейся, — приказал себе Морган, — она старается, как может…» Он не чувствовал страха: боль за грудиной была сильной, но не настолько, чтобы парализовать все мысли и движения. Он постарался сосредоточиться на этой боли, и самый процесс концентрации воли принес ему облегчение. Еще давным-давно он обнаружил, что лучший способ справиться с болью — изучить ее объективно.
Морган понял, что его вызывает Уоррен Кингсли, однако слова звучали где-то далеко-далеко и не имели почти никакого смысла. Впрочем, он уловил в голосе друга тревогу и хотел было найти какой-нибудь утешительный ответ, но у него просто недостало сил справиться с этой задачей — как и с любой другой… Вот уже и слова слились, стали неслышными; все звуки стер глухой однотонный шум. Морган сознавал, что шум рождается где-то в мозгу, а может, в каналах ушных лабиринтов, но он слышал его так реально, что почти ощущал рядом исполинский водопад…
Шум начал слабеть, становился мягче, музыкальнее. И внезапно Морган узнал его. Как приятно было услышать в безмолвии ближних подступов к космосу рокот, который запал в память со дня первой встречи с Яккагалой!..
Невидимая рука земного притяжения тянула Моргана вниз, домой, точно так же, как столетиями она выгибала дуги Фонтанов рая. Однако он, Вэнневар Морган, создал нечто неподвластное притяжению: башня не согнется к земле до тех пор, пока человек не утратит мудрость и волю к звездным полетам.
Как заледенели ноги! Что случилось с системой жизнеобеспечения? Но ничего, скоро рассвет, а с рассветом придет тепло…
Звезды гасли, гасли гораздо скорее, чем им положено. Не странно ли: вот-вот наступит день, а вокруг все темнее и темнее. И фонтаны гнутся все ниже к земле, их голоса звучат все тише… тише… тише…
В кабину ворвался другой голос, но Вэнневар Морган уже не различал его. Издавая короткие пронзительные свистки, «охранительница» взывала к подступающему рассвету:
ТРЕВОГА! ПРОСЬБА КО ВСЕМ,
КТО СЛЫШИТ МЕНЯ, НЕМЕДЛЕННО ПОДОЙТИ СЮДА!
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В ОПАСНОСТИ!
ТРЕВОГА! ПРОСЬБА КО ВСЕМ,
КТО СЛЫШИТ МЕНЯ…
Она продолжала звать на помощь и тогда, когда взошло солнце и первые его лучи коснулись вершины, бывшей некогда священной. Тень Шри Канды стремительно упала на облака внизу: что бы ни делали люди на горе, тень оставалась неизменной. Правда, на вершине уже не было паломников, которые наблюдали бы с благоговением, как символ вечности ложится на утреннюю землю. Зато в грядущие столетия этот символ увидят миллионы тех, кто будет с комфортом и в безопасности подниматься к звездам.
58
ЭПИЛОГ: ТРИУМФ КАЛИДАСЫ
В последние дни короткого лета, пока челюсти океанского льда еще не сомкнулись вокруг экватора, один из полномочных послов «Звездного острова» прибыл на Скалу демонов.
Мастер перевоплощения, он совсем недавно придал себе форму землянина. Сходство было бы совершенным, если бы не одна-единственная оплошность. Посла в его автокоптере постоянно сопровождали десять-двенадцать детей землян, и эта промашка посла действовала на них возбуждающе, а те, кто помладше, часто прыскали от смеха.
— Над чем вы смеетесь? — спрашивал «островитянин» на безукоризненно правильном наречии Солнечной системы. — Надеюсь, это не тайна?..
Но как объяснить существу, которое природа наделила только инфракрасным зрением, что цвет человеческой кожи — вовсе не зелено-, красно- и синяя мозаика? Даже когда посол пригрозил малышам обратиться в тираннозавра и съесть их всех до единого, они не сдались и не уступили его любопытству. Напротив, они тут же смекнули — посрамив того, кто промерил дороги длиной в сотни световых лет и накапливал знания в течение трех тысячелетий, — что массы всего-то в сто килограммов вряд ли достанет для изготовления приличного динозавра…
«Островитянин» не обиделся: он был терпелив, а дети Земли — бесконечно забавны как биологические и психологические объекты. Впрочем, забавны дети всех разумных — всех, у кого вообще бывают дети. Изучив девять таких видов на девяти планетах, «островитянин» почти постиг, что значит расти, взрослеть, а позже умирать, — почти постиг и все-таки не переставал удивляться.
Перед глазами землян и неземлянина простиралась пустыня — некогда плодородные поля и роскошные леса погибли под порывами ледяных ветров с севера и с юга. Изящные кокосовые пальмы давным-давно исчезли, а от пришедших им на смену темных сосен остались одни стволы — корни сковала вечная мерзлота. На поверхности Земли ныне не было никакой жизни, только в безднах океанов, где внутреннего тепла планеты еще хватало для заслона льдам, копошились, плавали и пожирали друг друга слепые, вечно голодные твари.
Однако послу, прибывшему из системы слабенького красного карлика, Солнце, пылающее в безоблачном небе, представлялось невыносимо ярким. Тысячу лет назад солнечную кору поразила тяжкая болезнь, и она не давала больше тепла, но ослепительные негреющие лучи высвечивали каждую складку выжженной холодами земли, играли огненными бликами на стенах подступающих к острову ледников.
Ну а детям, которые день за днем открывали в себе новые силы, дарованные разумом, нулевые температуры казались праздником. Детям очень нравилось танцевать нагими в снежных вихрях, поднимая босыми ногами тучи сухих сверкающих кристаллов; в таких случаях наставники предупреждали их: «Не забывайте о симптомах обморожения!..» Ибо дети были еще слишком малы для того, чтобы без посторонней помощи выращивать себе новые части тела взамен утраченных.
Старший из мальчиков решил покрасоваться и объявил холоду демонстративную войну, уверяя, что создан из огне-рода. (Посол отложил незнакомый термин в памяти, чтобы позже выяснить точное его значение; кстати, расследование поставило инопланетянина в тупик.) Говоря по правде, смотреть было особенно не на что: размытый столб пламени и дыма плясал взад и вперед по древней кирпичной стене, и ребята отнеслись к столь примитивному зрелищу подчеркнуто пренебрежительно.
Однако «островитянина» это заставило в который раз задуматься над любопытным парадоксом. Почему все-таки люди, располагая достаточным могуществом для того, чтобы попросту не допустить морозы к себе домой (ведь их двоюродные братья на Марсе именно так и поступили), предпочли отступить и переселиться на более близкие к Солнцу планеты? На этот вопрос гость никак не мог найти удовлетворительного ответа. «Аристотель» — мыслящая структура, общаться с которой ему было проще всего, вместо четкого ответа провозгласил загадочно:
— Всему свое время. Эпоха борьбы с природой миновала, пришла пора подчиниться ей. Высшая мудрость в том, чтобы не ошибиться в выборе. Когда долгая зима отступит, человек возвратится на Землю, возрожденную и обновленную.
И в течение нескольких последних веков все земное население устремилось к экваториальным Башням и через них — к Солнцу, к юным океанам Венеры и плодородным долинам умеренной зоны Меркурия. Через пять столетий, когда Солнце оправится от недуга, эмигранты смогут вернуться. Меркурий, разумеется, будет заброшен, за исключением его приполярных областей, зато Венера, по-видимому, навсегда останется для человечества родным домом. Охлаждение Солнца дало стимул да и повод приручить наконец своенравную планету.
Однако при всей их важности эти проблемы представляли для посла лишь косвенный интерес: по-настоящему увлеченно он изучал более тонкие аспекты культуры и общественной организации землян. Каждый вид разумных уникален, полон неожиданностей, обладает единственными в своем роде особенностями психической структуры. В данном случае «островитяне» впервые в своей практике столкнулись с поразительным явлением негативной информации — местная терминология подразделяла ее на юмор, фантазию и миф.
Пытаясь разобраться в странных особенностях земного мышления, «островитяне» подчас в отчаянии говорили себе: «Нет, мы никогда не поймем человека!» Поначалу посол приходил порой в такое уныние, что опасался, как бы не опуститься до непроизвольного перевоплощения — со всеми вытекающими отсюда опасными последствиями. Но теперь он несомненно кое-чего добился: еще не забылось чувство величайшего удовлетворения, когда ему впервые удалось пошутить — и дети весело расхохотались.
Работать с детьми — это была гениальная мысль, и посол был обязан ей «Аристотелю». «Старинное изречение гласит, — поучал всемирный мозг, — что дитя — отец мужчины. Хотя биологический смысл понятия «отец» равно чужд нам обоим, в данном контексте слово имеет двойное значение…» Инопланетянин послушался совета, надеясь, что дети помогут ему постичь поступки взрослых, в которых неизбежно со временем превратятся сами. Случалось, что дети говорили правду; случалось, что они шалили (еще одна непостижимая концепция) и выдавали негативную информацию, но посол мало-помалу выявил для себя ее внешние признаки.
И все же бывали случаи, когда ни дети, ни взрослые, ни даже «Аристотель» не знали истины. Между чистой фантазией и твердыми историческими фактами простиралась обширнейшая переходная область со множеством зон и оттенков. Один конец спектра олицетворяли собой такие фигуры, как Ленин, Колумб, Леонардо, Эйнштейн, Ньютон, Вашингтон, — человечество бережно хранило их изображения и даже голоса. Полной противоположностью этим историческим личностям являлись Зевс, Алиса, Кинг-Конг, Гулливер, Зигфрид и Мерлин — в реальной жизни таких не было и быть не могло. Но куда прикажете отнести Робин Гуда, Тарзана, Иисуса Христа, Шерлока Холмса, Одиссея или Франкенштейна? Если отбросить кое-какие привнесенные преувеличения, они вполне могли оказаться живыми землянами, могли существовать…
Трон боевого слона стоял на том же месте, что и три тысячи лет назад, но за все три тысячелетия он не принимал еще столь необычного гостя. Сидя на троне, «островитянин» смотрел на юг и сравнивал колонну полукилометровой толщины, которая вздымалась над недальней горной вершиной, с инженерными свершениями, виденными им в других мирах. Для столь молодой разумной расы достижение было действительно примечательным. Казалось, колонна вот-вот опрокинется, обрушится с неба — и тем не менее она высилась на этом месте уже пятнадцать веков.
Нет, конечно, возводилась она постепенно. Нижние сто километров башни ныне представляли собой вертикальный город, и иные его просторные уровни по-прежнему были населены. Сквозь все эти уровни проходили шестнадцать рельсовых путей — некогда они переносили на орбиту и обратно до миллиона пассажиров в день, сегодня из шестнадцати остались в действии только два. Пройдет еще несколько часов — и «островитянин» в сопровождении своего шумливого эскорта взмоет вверх по желобу, укрытому в недрах этой исполинской колонны, чтобы считаные часы спустя вернуться в Город-Кольцо, опоясывающий всю планету.
Посол выдвинул глаза, чтобы обрести телескопическое зрение, и неторопливо обвел взглядом зенит. Да, вот оно, кольцо: его нелегко увидеть днем, зато после заката оно горит в солнечных лучах до тех пор, пока не утонет в тени Земли. Тонкая лента, делящая небосвод пополам, сама представляла собой целый мир, где живут полмиллиарда землян, избравших невесомость своим повседневным уделом.
Где-то там, возле кольца, пришвартован корабль, который понесет посла и его сородичей дальше через межзвездные бездны. Корабль уже готовится к отправлению — без спешки, за несколько лет до старта, однако следующий отрезок пути займет шестьсот земных лет, и надо сделать все как следует. Для жителя «Звездного острова» шестьсот лет — это, разумеется, не срок, тем более что ни один здравомыслящий «островитянин» не станет воплощаться в какую бы то ни было форму до конца путешествия, — но что будет потом? Потом посла ждет самое серьезное испытание во всей его карьере: впервые за тысячелетия полетов робот-разведчик вскоре после прибытия в новую солнечную систему был уничтожен — или по меньшей мере вынужден был прекратить передачи. Не исключено, что он наконец соприкоснулся с таинственными «существами зари», оставившими свои автографы на множестве миров и в своем происхождении необъяснимо близкими самому Началу Вселенной. Будь «островитянин» способен испытывать благоговейный трепет или страх, он, несомненно, предчувствуя свое недалекое будущее, познал бы и то и другое.
Но сегодня он сидел на заснеженной вершине Яккагалы, глядя на башню, что вывела человечество к звездам. Он подозвал к себе детей (удивительно, как безошибочно они угадывали те случаи, когда действительно нужно слушаться) и указал на гору, которая поднималась на юге.
— Всем вам известно, — гневно сказал он, и его гнев был притворным лишь отчасти, — что Космопорт номер один построен на две тысячи лет позже этого разрушенного дворца. Так почему же, — упросил «островитянин», не отрывая глаз от колонны, что, оттолкнувшись от вершины горы, уносилась в зенит, — почему же вы называете космопорт Башней Калидасы?..
ОТ АВТОРА
Автор исторических романов принимает на себя нешуточную ответственность, в особенности тогда, когда ведет читателя в стародавние времена и диковинные страны. Он не должен искажать факты и события, если они известны, а если они вымышлены, к чему нередко вынуждает его логика повествования, то его обязанность — провести разделительную черту между правдой и вымыслом.
Автор, избравший жанр научной фантастики, несет ответственность такого же рода, но возведенную в квадрат. Надеюсь, что пояснения, которые я сделаю ниже, не только помогут мне исполнить свой писательский долг, но и развлекут читателя и пойдут ему на пользу.
ТАПРОБАН И ШРИ-ЛАНКА
В интересах сюжета я позволил себе внести в географию острова Цейлон (ныне Шри-Ланка) три небольших изменения. Я передвинул остров на восемьсот километров южнее, с тем чтобы он оказался на экваторе — как то и было двадцать миллионов лет назад и, не исключено, когда-нибудь будет опять. В настоящее время Шри-Ланка лежит между шестым и десятым градусом северной широты.
В придачу к этому я дерзнул удвоить высоту священной горы и приблизить ее к Яккагале. Ибо и гора и скала существуют в действительности и очень похожи на те, что выведены в моем романе.
Шри Пада, или Пик Адама, — единственная в своем роде коническая вершина; ее почитают священной как буддисты, так и мусульмане, индуисты и христиане, и на ней действительно стоит маленький монастырь. Внутри монастырской ограды в самом деле есть каменная плита с углублением, которое, хоть оно и достигает двухметровой длины, выдают за отпечаток ступни Будды.
Каждый год, вот уже в течение многих столетий, тысячи паломников предпринимают долгий подъем к вершине (2240 метров над уровнем моря). Некогда восхождение было трудным и опасным — теперь к вершине ведут две лестницы, несомненно самые длинные в мире. Однажды я и сам вскарабкался на Шри Паду, поддавшись уговорам Джереми Бернстайна из журнала «Ныойоркер», и потом лишился ног на несколько дней. Но впечатления стоили затраченных усилий: нам повезло, и мы наблюдали прекрасное, внушающее благоговейный трепет зрелище — тень на рассвете, совершенный в своей симметричности конус, накрывший облака под нами почти до горизонта и видимый лишь в первые минуты после восхода.
Позже я осматривал гору снова, с гораздо меньшей затратой сил, с борта вертолета воздушных сил Республики Шри-Ланка; мы подлетали к монастырю настолько близко, что различимы были безучастные лица монахов, успевших смириться и с такими шумными вторжениями в их обитель.
Крепость на скале Яккагала в действительности называется Сигирия (или Сигири, Львиная скала) — она так удивительна сама по себе, что мне не было нужды ее приукрашивать. Единственная вольность, какую я допустил, носит хронологический характер: дворец на скале, по свидетельству сингалезской хроники «Чулавамса», был построен королем-отце-убийцей Касиапой I, царствовавшим в 478–495 годах нашей эры. Впрочем, сомнительно, что эти циклопические постройки были возведены всего за восемнадцать лет тираном, ожидавшим гибели в любой момент; много вероятнее, что реальная история Сигири берет свое начало на несколько веков ранее этих дат.
Специалисты яростно спорили о побуждениях, поступках и судьбе Касиапы — не так давно этим спорам дала новую пишу книга сингалезского ученого профессора Сенерата Паранавитаны «История Сигири» (S. Paranavitana. The Story of Sigiri. Colombo, Lake House, 1972), опубликованная после смерти автора. Я также многим обязан его монументальному исследованию надписей на Зеркальной стене «Автографы Сигири» (S. Paranavitana. Sigiri Graffiti. Oxford University Press, 1956). Некоторые из стихов, цитируемых в романе, приведены мною дословно, некоторые лишь слегка видоизменены.
Фрески, составляющие славу и гордость Сигирии, превосходно воспроизведены в изданном Нью-Йоркским обществом изобразительных искусств совместно с ЮНЕСКО альбоме «Цейлон: рисунки в храмах, молельнях и на скалах» (1957). В альбоме приводится и наиболее интересная из всех фресок, увы, уничтоженная в 60-х годах неведомыми вандалами. На ней отчетливо видно, как служанка прислушивается к загадочной коробочке с откинутой крышкой, которую держит в правой руке; археологи оказались не в состоянии установить, что это за коробочка, но к моему предположению, что это древнесингалезский транзистор, отнеслись несерьезно.
Легенда о Сигирии была даже экранизирована режиссером де Грюнвальдом в фильме «Король-бог»; в роли Касиапы весьма впечатляюще выступил актер Ли Лоусон.
КОСМИЧЕСКИЙ ЛИФТ
Западный читатель впервые узнал об этой дерзкой идее из статьи «Постановка спутника Земли на мертвый якорь», написанной четырьмя учеными-океанографами: Джоном Д. Айзексом, Хью Брэднером, Джорджем Э. Бэкесом и Эллином С. Вайном — и опубликованной в журнале «Сайенс» в номере от 11 февраля 1966 года. Может показаться странным, что с подобной идеей выступили именно океанографы, но надо учесть, что они едва ли не единственные, кого (со времен аэростатов заграждения) волнует проблема сверхдлинных кабелей, провисающих под собственной тяжестью. (Между прочим, именно имя доктора Эллина Вайна ныне увековечено в названии судна для подводных исследований — «Элвин».)
Позднее было установлено, что аналогичная идея выдвинута на шесть лет раньше — и со значительно большим размахом — ленинградским инженером Ю. Н. Арцутановым («Комсомольская правда» от 31 июля 1960 г.). Арцутанов описал (если использовать придуманный им очаровательный термин) «небесный фуникулер», поднимающий на синхронную орбиту не менее 12 тысяч тонн в сутки. Остается удивляться, что столь смелый проект привлек в то время так мало внимания: я не встречал упоминаний о нем нигде, кроме замечательного альбома рисунков Алексея Леонова и художника Соколова «Ждите нас, звезды» (Москва, 1967). Цветная репродукция (стр. 25) показывает «космический лифт» в действии, а подпись гласит: «…спутник как бы неподвижно будет висеть над головой, всегда в одной точке неба. Если со спутника опустить трос до поверхности Земли, то канатная дорога между Землей и небом готова. Можно построить грузопассажирский лифт Земля — спутник — Земля. Он будет двигаться без помощи ракетных двигателей».
Хотя генерал Леонов подарил мне экземпляр альбома, когда мы познакомились на венской конференции по мирному использованию космоса в 1968 году, я в то время попросту прошел мимо этой идеи, невзирая на тот поразительный факт, что космический лифт был нарисован над островом Шри-Ланка! Возможно, я решил, что космонавт Леонов, известный шутник, устроил мне небольшой розыгрыш…
Совершенно ясно одно: идея космического лифта назрела, и это доказывается хотя бы тем, что за десять лет после опубликования статьи Айзекса и его соавторов та же мысль была высказана совершенно независимо еще три раза. Подробнейшим образом, со множеством новых деталей, ее изложил Джером Пирсон в статье «Орбитальная башня: устройство для космических запусков, использующее энергию вращения Земли», напечатанной в журнале «Акта Астронавтика» за сентябрь-октябрь 1975 года. Доктор Пирсон был немало удивлен, когда узнал о том, что у него есть предшественники; компьютер, которому был поручен подбор литературы, прозевал их работы, и Пирсон обнаружил это, лишь познакомившись с моим выступлением перед комиссией по использованию космоса палаты представителей Конгресса США (см. мою книгу «The View from Serendip» — «Вид с Серендипа»).
За шесть лет до Пирсона к тем же в принципе выводам пришли А. Р. Коллар и Дж. У. Флауэр в статье «Спутник с 24-часовым периодом обращения на (относительно) низкой орбите» («Журнал Британского межпланетного общества», т. 22, 1969, стр. 442–457). Авторы рассматривали вопрос, можно ли удержать синхронный спутник связи на высоте, гораздо меньшей, чем «законные» 36 тысяч километров, и не задумывались над тем, чтобы продлить трос до самой поверхности Земли, — но такая возможность прямо вытекает из логики их рассуждений.
А теперь разрешите скромно напомнить и о себе. Еще в 1963 году в очерке «Мир спутников связи», написанном по заказу ЮНЕСКО и помещенном в журнале «Астронавтика» в феврале следующего года, а недавно включенном мною в книгу «Голоса с неба», я писал: «Если же задуматься о более дальней перспективе, то надо упомянуть, что теоретически есть способы удержать спутник с 24-часовым периодом обращения и на меньшей высоте; но все эти способы основаны на технических решениях, вряд ли осуществимых в XX в. Предоставляю тем, кто заинтересуется проблемой, поразмыслить над ней самостоятельно».
Первым из таких «теоретических способов» был, конечно же, спутник на тросе, какой и предложили впоследствии Коллар и Флауэр. Но проведенные мной на случайном клочке бумаги черновые расчеты, основанные на прочности существующих материалов, внушили мне столь скептическое отношение к идее в целом, что я не удосужился тогда рассмотреть ее внимательнее. Окажись я менее консервативным — или подвернись мне бумажка размером побольше, — я мог бы обогнать всех, за исключением самого Арцутанова…
Поскольку «Фонтаны рая», как я надеюсь, — роман, а не инженерный трактат, отсылаю всех желающих вникнуть в техническую сторону вопроса к специальной литературе, список которой удлиняется с каждым годом. Укажу, к примеру, на доклад Джерома Пирсона «Использование орбитальной башни для регулярного запуска в космос полезных грузов», сделанный на заседании 27-го конгресса Международной федерации астронавтики в октябре 1976 года, и интереснейшее сообщение Ганса Моравека «Якорь для несинхронных орбит», прочитанное на ежегодной конференции Американского общества астронавтики в Сан-Франциско 18–20 октября 1977 года.
Я глубоко благодарен моим друзьям — покойному А. В. Кливеру, профессору из Мюнхена Гарри О. Руппе и доктору Алану Бонду — за их ценные замечания относительно орбитальной башни. Если я не во всем согласился с ними, они ответственности за это не несут.
Уолтер Л. Морган (в родстве с Вэнневаром Морганом он, по моим сведениям, не состоит) и Гэри Гордон из лаборатории спутников связи, а также Л. Перек из отдела космических исследований ООН предоставили мне полезную информацию о стабильных районах синхронной орбиты; они указали, в частности, что естественные причины (прежде всего, притяжение Солнца и Луны) вызовут неизбежное смещение спутника с заданной позиции, особенно в широтном направлении. Таким образом, Тапробан может в действительности не располагать теми преимуществами, какие я ему приписал; и все равно для орбитальной башни он подойдет лучше, нежели любая другая точка планеты.
Предпочтительность высокогорья для размещения опорной площадки также остается под сомнением, и я признателен Сэму Брэнду из лаборатории изучения окружающей среды на военно-морской базе в Монтерее за сведения об экваториальных ветрах. Если окажется, что башню можно без особого риска опустить до уровня моря, тогда остров Ган в Мальдивском архипелаге (ранее там была расположена база британских военно-воздушных сил), быть может, станет самым ценным земельным участком XXII столетия.
И последнее: не странное ли — чтобы не сказать жуткое — совпадение, что еще задолго до того, как я хотя бы задумал этот роман, меня помимо воли притянуло (именно притянуло) к месту его действия. Выяснилось, что дом, который я десять лет назад приобрел на полюбившемся мне участке ланкийского побережья (см. «Сокровище Большого рифа» и «Вид с Серендипа»), расположен, если не считать мелких океанских островков, предельно близко к району наибольшей геосинхронной устойчивости.
И в грядущие годы, отойдя от дел, я смогу следить за обломками ранней космической эры, блуждающими в орбитальном Саргассовом море прямо над моей головой.
Коломбо. 1969–1978 гг.
А вот еще одно необычайное совпадение из тех, какие я привык принимать как подарки судьбы…
Я правил гранки «Фонтанов рая», когда получил от доктора Джерома Пирсона копию технического меморандума НАСА № 75174 со статьей Г. Полякова «Космическое ожерелье Земли». Это перевод одноименной статьи из журнала «Техника — молодежи» № 4 за 1977 год.
В своей короткой, но захватывающе смелой статье доктор Поляков из Астраханского педагогического института описывает до мельчайших технических деталей предсмертное видение Моргана — сплошное кольцо вокруг нашей планеты. При этом он рассматривает кольцо как естественное развитие идеи космического лифта, который в его представлении в сущности ничем не отличается от описанного мною на этих страницах.
От души приветствую товарища Полякова, и меня начинает тревожить вопрос: а не проявил ли я снова излишний консерватизм? Быть может, орбитальной башне суждено стать свершением не двадцать второго, а двадцать первого века?
И быть может, нашим внукам суждено доказать, что — иногда — и исполинские замыслы прекрасны.
Коломбо. 18 сентября 1978 г.
