Был поздний «вечер», когда я прибыл на Жилую станцию. Время здесь измерялось теми же циклами дня и ночи, что и на Земле. Каждые двадцать четыре часа огни гасли, наступала тишина и постояльцы отправлялись в постель. За стенами станции могло сиять Солнце или оно могло быть скрыто Землей, — но это не имело значения здесь, в мире широких изгибающихся коридоров, толстых ковров, мягкого света и тихо шепчущих голосов. Мы жили по собственному времени, и никто не обращал внимания на Солнце.

В первую ночь без невесомости я спал плохо, хотя вес мой был втрое меньше того, к которому я привык за всю жизнь. Мне было тяжело дышать и снились неприятные сны. Мне постоянно казалось, будто я взбираюсь по крутому склону с тяжелым грузом на спине. Ноги мои болели, легкие разрывались, но, сколько я ни старался, мне не удавалось достичь вершины… Наконец я все же сумел задремать и ничего больше не помнил, пока меня не разбудил стюард, принесший завтрак, который он поставил на небольшой поднос, закрепленный рядом с койкой. Мне не терпелось увидеть станцию, но я не спешил — для меня это был новый опыт, которым я хотел насладиться сполна. Завтрак в постели — довольно редкое событие, а уж на космической станции это действительно нечто!

Одевшись, я начал исследовать мое новое место обитания. Мне пришлось привыкать, что все полы здесь имели изогнутую форму. (Естественно, мне также пришлось вспомнить, что здесь вообще существует такое понятие, как «пол», после столь долгого пребывания в условиях, где не было ни «верха», ни «низа».) Да, теперь я жил внутри гигантского цилиндра, медленно поворачивавшегося вокруг своей оси. Центробежная сила — та же, что поддерживала станцию в небе, — снова действовала, прижимая меня к стенке вращающегося барабана. Если идти прямо вперед, можно было обойти станцию по окружности и вернуться в то же самое место, откуда вышел. В любой момент направление «вверх» указывало на центральную ось цилиндра — вследствие чего человек, стоявший несколькими метрами дальше по кривой, казался наклоненным в твою сторону. Однако для него самого все выглядело совершенно нормально, и стоящим наклонно ему казался именно ты! Сперва это несколько сбивало с толку, но вскоре я привык, к тому же проектировщики станции прибегли к некоторым хитрым трюкам, чтобы скрыть происходящее, а в небольших помещениях кривизна пола была почти незаметной.

Станция состояла не просто из одного цилиндра, но из трех, находившихся один внутри другого. По мере удаления от центра ощущение веса возрастало. Во внутреннем цилиндре как раз и поддерживался уровень с гравитацией в одну треть земной, а поскольку он был ближе всего к располагавшимся на оси станции шлюзам, в основном он предназначался для приема пассажиров и их багажа. Говорили, что, если достаточно долго сидеть напротив регистрационной стойки, можно увидеть всех важных персон с четырех планет…

Центральный цилиндр был окружен более просторным уровнем с гравитацией в две трети земной. С одного уровня на другой можно было перемещаться с помощью лифтов или по замысловато искривленным лестницам. Спускаясь по одной из них, я испытал весьма странные ощущения — сперва потребовалось некоторое усилие воли, поскольку я еще не привык даже к одной трети моего земного веса. Пока я медленно шагал по ступеням, крепко держась за поручень, мне казалось, будто я постепенно становлюсь все тяжелее. Когда я достиг пола, движения мои были столь медленными и неповоротливыми, что у меня возникло чувство, будто все на меня смотрят. Однако вскоре я привык к подобным ощущениям — я должен был к ним привыкнуть, если собирался вернуться на Землю!

Большинство пассажиров располагались на уровне с гравитацией две трети. Почти все они летели на Землю с Марса, и, хотя в течение последних недель полета они испытывали обычную земную силу тяжести — благодаря вращению их лайнера, — им явно это не слишком нравилось. Они ходили очень осторожно и постоянно находили предлог, чтобы подняться на верхний уровень, где гравитация была такой же, на Марсе.

Прежде я никогда не встречал марсианских колонистов, и один их вид привел меня в восхищение. В их одежде, акценте, вообще во всем чувствовалось нечто чужое, хотя часто трудно было сказать, в чем именно это выражалось. Казалось, все они знают друг друга по именам; возможно, после долгого полета это и неудивительно, но позже я узнал, что и на Марсе дело обстоит точно так же. Поселения до сих пор невелики, поэтому все знакомы друг с другом. Им еще предстояло узнать, что на Земле все совсем иначе…

Я чувствовал себя одиноко среди этих чужаков, и прошло некоторое время, прежде чем я кое с кем из них познакомился. На уровне «две трети» были магазинчики, где продавались туалетные принадлежности и сувениры, и я как раз изучал ассортимент одного из них, когда вошли трое юных колонистов. Самым старшим был мальчик примерно моего возраста, а с ним — две девочки, явно его сестры.

— Привет, — сказал он. — Тебя ведь не было на корабле?

— Нет, — ответил я. — Я только что прилетел с другой половины станции.

— Как тебя зовут?

Столь прямой вопрос на Земле мог показаться грубым или по крайней мере невежливым, но я уже знал, что колонисты просты и непосредственны в общении и никогда не тратят слов зря. Я решил вести себя так же.

— Рой Малкольм. А вас?

— О! — сказала одна из девочек. — Мы читали про тебя в корабельной газете. Ты летал вокруг Луны, и все такое прочее.

Я был польщен, узнав, что они слышали обо мне, но лишь пожал плечами, словно это не имело никакого значения. В любом случае, я предпочел не хвастаться, поскольку они проделали намного более долгий путь, чем я.

— Я Джон Мур, — представился мальчик, — а это мои сестры, Руби и Мэй. Мы первый раз летим на Землю.

— То есть вы родились на Марсе?

— Верно. Мы летим домой поступать в колледж.

Странно было слышать фразу «летим домой» от того, кто ни разу не был на Земле. Я чуть не спросил: «Выходит, на Марсе нельзя получить хорошее образование?» — но вовремя сдержался. Колонисты весьма болезненно относились к критике в адрес их планеты, даже непреднамеренной. Они также терпеть не могли слова «колонист», и при общении с ними следовало его избегать. Но их точно так же нельзя было называть и «марсианами» — это название было сохранено за коренными обитателями планеты.

— Мы ищем какие-нибудь сувениры, чтобы привезти домой, — сказала Руби. — Как тебе эта пластиковая звездная карта?

— Мне больше всего нравится этот метеорит, — сказал я. — Но он очень дорого стоит.

— Сколько у тебя денег? — спросил Джон.

Я вывернул карманы и быстро посчитал. К моему удивлению, Джон тут же предложил:

— Могу одолжить тебе остальное. Отдашь, когда прилетим на Землю.

Это был первый случай, когда я столкнулся с искренней щедростью, на Марсе считавшейся вполне естественной. Я не мог принять предложение, но не хотел и обидеть Джона. К счастью, у меня нашлось хорошее оправдание.

— Очень любезно с твоей стороны, — сказал я, — но я только что вспомнил, что полностью израсходовал лимит веса багажа. Так что домой я больше ничего привезти не могу.

Я с тревогой ждал, не предложит ли мне кто-то из Муров временно воспользоваться местом в грузовом отсеке, но они, видимо, тоже полностью израсходовали свой лимит.

После посещения магазина с сувенирами они повели меня познакомиться с мистером и миссис Мур. Мы нашли их в главной комнате отдыха, где родители ребят с интересом просматривали газеты с Земли. Едва увидев меня, миссис Мур воскликнула: «Что случилось с твоей одеждой?» — и только тогда я заметил, что после нескольких недель, проведенных на Ближней станции, мой костюм выглядит не лучшим образом. Прежде чем я сообразил, что происходит, меня затолкали в ярко окрашенный костюм Джона. Он мне вполне подошел, но покрой был весьма своеобразным — по крайней мере, по земным меркам, хотя здесь это наверняка не бросалось в глаза.

Нам сталь о многом хотелось поговорить, что время, пока мы ожидали прибытия челнока, пролетело невероятно быстро. Жизнь на Марсе была для меня столь же в новинку, как и жизнь на Земле для Муров. Джон продемонстрировал прекрасную коллекцию фотографий, показывавших жизнь в огромных герметичных куполах-городах и вне их, в разноцветных пустынях. Он немало путешествовал и сделал множество отличных снимков, изображавших марсианские пейзажи и жизнь. Они были так хороши, что я предложил ему продать их в иллюстрированные журналы — на что он слегка обиженно ответил: «Уже».

Самое большое впечатление произвела на меня фотография с видом на одну из больших, покрытых растительностью зон. «Это, — сказал мне Джон, — Большой Сырт». Она была сделана с высоты, со склона в широкую долину. Миллионы лет назад там простирались недолговечные марсианские моря, и среди камней до сих пор находят кости странных морских существ. Теперь на планету возвращается жизнь — в долине огромные машины вскапывают кирпично-красную почву, открывая дорогу колонистам с Земли. На фотографии виднелись акры так называемых воздухорослей, посаженных ровными рядами. По мере роста это странное растение разлагает находящиеся в почве минералы и вырабатывает свободный кислород, так что однажды должен настать день, когда люди смогут жить на планете без дыхательных масок.

На переднем плане стоял мистер Мур, а по обе стороны от него — маленькие марсиане, державшиеся за его пальцы крошечными, похожими на клешни ручками и смотревшие в камеру огромными бледными глазами. Во всей сцене было нечто трогательное — казалось, она показывает дружеский контакт двух рас так, как не могло его показать ничто другое.

— Послушай, — неожиданно воскликнул я, — ведь твой отец без кислородной маски!

Джон рассмеялся:

— Мне было интересно, заметишь ты или нет. Пройдет еще немало времени, прежде чем атмосфера достаточно насытится кислородом для того, чтобы им можно было дышать, но некоторые из нас могут несколько минут обходиться без маски — если не слишком расходуют при этом силы.

— Как вы ладите с марсианами? — спросил я — Как по-вашему, у них раньше была своя цивилизация?

— Не знаю, — ответил Джон. — Ходят слухи о руинах городов в пустыне, но каждый раз оказывается, что это фальшивка или розыгрыш. Нет никаких доказательств, что марсиане когда-либо жили иначе, чем сейчас. Они не слишком дружелюбны, если не считать юных особей, — но никогда никому не причиняли вреда. Взрослые просто не обращают на тебя внимания, если только ты не окажешься у них на пути, и почти не проявляют любопытства.

— Где-то я читал, — сказал я, — что поведением они скорее напоминают разумных лошадей, чем каких-нибудь других земных животных.

— Не знаю, — ответил Джон. — Никогда не видел лошадь.

От неожиданности я даже подпрыгнул. Только потом я сообразил, что вряд ли Джон вообще видел многих животных. На Земле его ждало еще немало сюрпризов.

— Что ты собираешься делать, когда прилетишь на Землю? — спросил я. — Кроме учебы в колледже?

— Сначала мы будем просто путешествовать и смотреть. Я видел много фильмов, так что вполне представляю, какова жизнь на Земле.

Я с трудом сдержал улыбку. Хотя мне и довелось жить в нескольких странах, я не считал, что хорошо знаю Землю, и мне было интересно, осознают ли по-настоящему Муры, насколько велика наша планета. Их оценка наверняка сильно отличалась от моей. Марс — небольшая планета, и жизнь на нем возможна лишь на ограниченной территории. Если собрать вместе всю покрытую растительностью площадь, она вряд ли окажется больше средних размеров страны на Земле. И естественно, территория, которую занимали герметичные купола нескольких городов, была еще меньше.

Я решил выяснить, насколько в самом деле хорошо мои новые друзья знают Землю.

— Наверняка, — сказал я, — есть места, где вам особенно хотелось бы побывать?

— О да! — ответила Руби. — Я хочу увидеть леса. У нас на Марсе нет ничего похожего на ваши огромные деревья. Наверное, это так чудесно — гулять под их ветвями и смотреть на летающих вокруг птиц!

— Птиц у нас тоже нет, — с некоторым сожалением добавила Мэй. — Воздух для них слишком разреженный.

— Я хочу увидеть океан, — сказал Джон. — Я бы хотел поплавать под парусом и половить рыбу. Это правда, что можно так далеко уйти в море, что не будет виден берег?

— Конечно, — ответил я.

Руби слегка вздрогнула.

— Вся эта вода! Она меня пугает. Мне будет страшно заблудиться — и еще я читала, что, когда ты плывешь на корабле, тебе можешь стать очень плохо.

— О, — легкомысленно ответил я, — к этому быстро привыкаешь. Конечно, корабли сейчас используются только для развлечений. А вот несколько столетий назад большая часть мировой торговли велась по морю, пока не появился воздушный транспорт. Впрочем, на прибрежных курортах легко нанять лодку и даже людей, которые будут ею управлять.

— Но это в самом деле не опасно? — настаивала Руби. — Я читала, что в ваших морях полно жутких чудовищ, которые могут всплыть и проглотить тебя.

На этот раз я уже не мог сдержать улыбку.

— Не беспокойся, — ответил я. — В наше время такого не случается.

— Как насчет зверей на суше? — спросила Мэй. — Некоторые из них ведь довольно большие? Я читала про тигров и львов и знаю, что они опасны. Я боюсь, как бы не встретить одного из них.

Что ж, подумал я, похоже, я знаю чуть больше о Марсе, чем вы о Земле! Я уже собирался объяснить, что тигры-людоеды в наших городах обычно не встречаются, когда вдруг заметил, как Руби улыбается Джону, и понял, что они все это время надо мной насмехались.

После этого мы все вместе пошли обедать в большую столовую, где я почувствовал себя неуютно. Хуже того, я забыл, что здесь есть вес, и пролил стакан воды на пол. Однако все так добродушно рассмеялись, что я не очень расстроился — единственным, кому это добавило проблем, оказался стюард, которому пришлось вытирать лужу на полу.

Почти все недолгое время на Жилой станции я провел вместе с Мурами. И именно здесь, к своему удивлению, я наконец увидел то, чего не видел во время своих путешествий. Хотя я побывал на нескольких космических станциях, мне не приходилось наблюдать, как они строятся. Теперь же я получил такую возможность, и даже не потребовалось надевать скафандр. Жилая станция расширялась, и из окон в конце уровня «две трети» можно было лицезреть весь этот захватывающий процесс. И тут уже я мог кое-что объяснить моим новым друзьям — хотя и не стал говорить, что всего две недели назад подобное зрелище мне самому казалось столь же странным.

Тот факт, что мы совершали полный оборот каждые десять секунд, сперва здорово сбивал с толку, и девочки слегка позеленели, увидев вращающееся за окнами звездное небо. Однако благодаря полному отсутствию вибрации легко было внушить себе, что мы неподвижны, а перемещаются на самом деле звезды.

Строящаяся часть станции пока что представляла собой лишь множество балок, частично закрытых металлическими листами. Она не вращалась, поскольку это крайне усложнило бы строительство. В данный момент она парила примерно в километре от нас, а рядом с ней — несколько грузовых ракет. После завершения постройки ее отбуксируют к станции и заставят вращаться вокруг оси с помощью маленьких ракетных двигателей. Как только скорости сравняются, оба модуля будут соединены вместе — после чего Жилая станция станет вдвое длиннее. Вся операция чем- то напоминает сжатие гигантских тисков.

На наших глазах сборочная бригада выгружала большую балку из трюма ракеты-челнока. Балка была длиной двенадцать метров, и, хотя ничего здесь не весила, ее масса, или инерция, нисколько не изменилась. Требовалось определенное усилие, чтобы сдвинуть ее с места — и такое же усилие, чтобы снова ее остановить. Люди из сборочной бригады работали внутри приспособлений, которые представляли собой крошечные космические корабли — такие маленькие цилиндры длиной около трех метров, снабженные маломощными ракетами и рулевыми двигателями. Цилиндры маневрировали с удивительной ловкостью, устремляясь вперед или в сторону, а затем останавливаясь на расстоянии всего в несколько сантиметров от заданной цели. Замысловатые механизмы и металлические захваты позволяли людям выполнять работу по сборке столь же легко, как если бы они делали ее собственными руками.

Всей командой управлял по радио бригадир — или, если называть его более достойно, диспетчер — из маленькой герметичной кабины, закрепленной на балках частично построенной станции. Повинуясь его указаниям, цилиндры удивительно слаженно двигались туда-сюда, что напомнило мне стайку золотых рыбок в пруду. И в самом деле, в лучах отражавшегося от их брони Солнца они очень походили на подводных созданий.

Балку наконец выгрузили с корабля, доставившего ее с Луны, и двое сборщиков медленно буксировали ее к станции. Мне показалось, что они начали тормозить слишком поздно, — но, когда они остановились, балку от каркаса отделяло еще сантиметров пятнадцать. Затем один сборщик отправился обратно помогать товарищам разгружать корабль, а второй слегка подвинул балку, пока она не коснулась остальной части конструкции. Балка легла не совсем ровно, так что пришлось слегка наклонить ее под нужным углом. Затем сборщик поставил на место болты и начал их затягивать. Казалось, что ему не требуется никаких усилий, но я понимал, что за этой внешней простотой кроются невероятное искусство и практика.

Прежде чем отправиться на Землю, требовалось пройти двенадцатичасовой карантин на уровне с полной земной гравитацией — самой внешней из трех палуб станции. Мне снова пришлось спускаться по одной из искривляющихся лестниц, чувствуя, как мой вес растет с каждым шагом. Когда я добрался до низа, у меня подкашивались ноги. Я с трудом мог поверить, что это обычная сила тяжести, при которой я прожил всю свою жизнь.

Семейство Мур пошло вместе со мной, и они ощущали увеличившуюся нагрузку еще больше, чем я. Сила тяжести здесь была втрое выше, чем на их родном Марсе, и мне дважды приходилось удерживать от падения неуверенно пошатнувшегося Джона. В третий раз мне это не удалось, и мы упали вместе. Мы выглядели столь жалко, что минуту спустя оба рассмеялись, глядя на физиономии друг друга, и наше настроение быстро поднялось. Какое-то время мы сидели на покрытии из толстой резины (проектировщики станции знали, где оно может понадобиться!) и набирались сил для новой попытки. На этот раз мы больше не падали. К немалой досаде Джона, остальные члены его семьи справлялись куда лучше, чем он сам.

Мы не могли покинуть Жилую станцию, не увидев одну из ее главных достопримечательностей. На уровне «полной гравитации» имелся бассейн — небольшой, но слава о нем распространилась по всей Солнечной системе.

Знаменит он был потому, что не был плоским. Как я уже говорил, поскольку сила тяжести на станции создавалась путем ее вращения, вертикальное направление в любой точке указывало на центральную ось. Таким образом, вода имела вогнутую поверхность, принимая форму полуцилиндра.

Мы не могли удержаться от того, чтобы забраться в бассейн — и не только потому, что в воде сила тяжести ощущалась намного меньше. Хотя я уже привык ко многим странностям в космосе, я испытывал необычные ощущения, стоя по горло в бассейне и глядя на воду. В одном направлении — то есть параллельно оси станции — поверхность была почти плоской. Но в другом она изгибалась по обе стороны от меня. Фактически на краю бассейна уровень воды был выше моей головы. Казалось, будто я плаваю у основания огромной застывшей волны… В любое мгновение можно было ожидать, что вода обрушится вниз, стоит поверхности выровняться. Но естественно, этого не могло произойти, поскольку она уже была ровной в этом странном гравитационном поле. (Вернувшись на Землю, я устроил немалый беспорядок, когда попытался продемонстрировать этот эффект, крутя над головой ведро воды на веревке. Если хотите проделать то же самое — пожалуйста, но сначала убедитесь, что находитесь вне помещения.)

К сожалению, у меня не было возможности развлекаться в бассейне столько, сколько хотелось, так как внезапно послышались объявления через громкоговорители, и я понял, что мое время истекает. Всех пассажиров просили проверить, что их вещи упакованы, и собраться в главном холле станции. Я знал, что колонисты собираются устроить нечто вроде прощания, и, хотя меня это, в общем-то, не касалось, мне все же стало интересно. После долгих бесед с Мурами они начали мне нравиться, и теперь я понимал их взгляды намного лучше.

Несколько минут спустя мы присоединились к небольшой группе несколько подавленных людей. Они больше не казались бесстрашными, уверенными в себе первопроходцами — они знали, что скоро им предстоит расстаться друг с другом и жить в чужом мире, среди миллионов людей с совершенно другим образом жизни. Все их слова о «полете домой» куда-то испарились; их домом, по которому они тосковали, был Марс, а не Земля.

Я слушал их прощальные речи, и мне было их очень жаль. И точно так же мне было жаль себя, потому что через несколько часов мне тоже предстояло попрощаться с космосом.