– Будут тебе видения,– наставлял Медогар.– Будут тебе картины от тех, кто любит тя, кого ты любишь, кто думает о тебе в этот час или помнит. Но ты картинами не прельщайся! Гони их прочь и тянись в самое нутро, пока двойня своего не увидишь. А уж его хватай и держи. Он оборачиваться будет: может, змеей, может, волком иль огнем, но ты не бойся. Зла он тебе не сделает, потому что он – это ты. Держи его крепко, а как устанет он оборачиваться, то просить будет: отпусти меня. А ты ему и скажи, не голосом, сердцем скажи: «Кто ты есть, и от кого твоя силушка?» И слушай его, но уже не сердцем, потому что сердце он обманет, а разумом мертвым слушай…

А зелье уже действовало. Чувства обострились, мир стал четче и объемней, проник внутрь, стал частью Сереги. И Духарев тоже стал частью мира. Легко.

– Гляди,– велел волох, нажимая на Серегин затылок и наклоняя его голову книзу, к поверхности прозрачной талой воды. В воде плавали редкие льдинки, а сквозь нее просматривалось неровное дно медного таза.– Гляди!

Серегу потянуло книзу, нос его едва не коснулся воды…

Волох одобрительно зацокал языком. Совсем по-беличьи. Рёрех ухмыльнулся. Серега не видел, но слышал, как старый варяг самодовольно кривит рваную губу…

– Ты гляди, гляди, молодец! – внезапно ударил в ухо голос Медогара, и Серега обнаружил, что уже довольно долго сидит не шевелясь, наслаждаясь своим состоянием…

Опомнившись, Духарев посмотрел в таз. Тонкие льдинки растаяли. Вода была гладкой, темной. Теперь в ней отражался огонь лучины и, смутно,– Серегино лицо. Может, это и есть двойнь, о котором говорил Медогар?

Духарев потянулся к отражению, к воде, под нее, ощутил, как эта талая влага незримо связана со всей влагой мира. С ее источниками, реками, морями… У нее не было дна, и в эту бездонность всегда уходила жизнь. И приходила тоже из нее.

«Сейчас,– подумал Серега.– Я сделаю, что велено. Только разок погляжу, как они там».

Одной мысли было достаточно, чтобы Сергей увидел Сладу. И увидел не дома, не в лавке, а в совсем незнакомом месте, какой-то захламленной комнатушке без окон. Впрочем, занималась Слада делом привычным: растирала что-то в ступке. Минуту спустя дверь в каморку-чуланчик открылась. Слада подняла голову, и Духарев понял, что она недавно плакала. Слада встала, сделала шажок. Маленький. Ноги ее были скованы цепью!

Вошедший протянул руку, девушка вручила ему небольшой пакетик. Человек повернулся и вышел. Но в самый последний момент Духарев узнал его и вспомнил: один из приказчиков Горазда…

Сильный толчок, резкий запах, резанувший ноздри.

Духарев дернулся, отстранился, сморщился от вонючего дыма. Волох тут же загасил чадящее пламя, передал железную чашку варягу, взял другую, с питьем, влил Духареву в рот какую-то дрянь, затем крепко взял Серегу за уши и целую минуту мял их довольно жестоко.

Когда остатки транса выветрились из Духарева, а осталась только слабость и сердцебиение, волох оставил его истерзанные уши и развернул Серегу к варягу.

– Ты что сделал, репка-сурепка? – рыкнул Рёрех, приблизив к Серегиным глазам изуродованное лицо.– Я тя для чего сюда привел? Корень твоего духа искать я тебя привел! А ты, недоумок, что сделал?

– Не кричи,– пробормотал Духарев.

Язык шевелился трудно.

– Не кричи,– прошептал он.– Завтра еще раз сделаем.– И услышал короткий смешок Медогара.

– Совсем дурной,– сказал Рёрех, обращаясь уже к волоху.

– Он не знает,– отозвался жрец.– Ты ему не сказал. Завтра нельзя, Серегей. До нового месяца нельзя. Кто часто за край глядит, того туда и утянет.

– Тогда все,– Духарев встал. Его пошатывало.– Рёрех, мне надо ехать.

– Надо? – мохнатая бровь поползла вверх.

– Извини, дед! Надо! Оседлай мне Пепла. У родичей моих беда.

– Обождут,– отрезал варяг.

– Что говоришь, ведун! – воскликнул Медогар.– Что говоришь! Род – это свято!

– Да куда он такой поедет? – фыркнул варяг.– Свалится в сугроб по дороге!

По тому, как отрывисто говорил Рёрех, Духарев сообразил: дед смущен волоховым упреком. Потому что поначалу и вовсе не собирался отпускать Серегу по родственным делам.

Чихал он на проблемы духаревских родичей.

Но сейчас он был прав. Не усидеть Сереге в седле.

– Завтра и отправимся,– решительно заявил варяг.– Ты, Медогар, вот что: спать его в бане положи. Беззащитен он ныне. И девку подошли. Греть.

– Девку не надо,– возразил Духарев.– Сам согреюсь.

Волох и ведун переглянулись. И усмехнулись совершенно одинаково.

Мнение Духарева их интересовало не больше, чем мнение цепного дворового мишки. А может, и еще меньше.

– Я с ним посижу,– сказал Медогар.– Обороню. Не тревожься, ведун.

Снилась Сереге девочка на белом войлоке. Между деревянных колен идола. Серега склонился над ней, поцеловал и увидел, что это не та девочка, а его Слада. И рассердился Серега, потому что никому не разрешал приковывать ее цепями. И схватил он ближнюю цепь, и разорвал ее, как бумажную бечевку, а когда схватил вторую, то его самого схватила чужая рука. И пальцы у этой руки были из дерева: каждый – толще Серегиного запястья. Сжались эти пальцы – и захрустела кость.

Но Серега не сдался. Кинул свободную руку за спину, выдернул меч и отсек схваченную руку…

– Ой, злые ему сны снятся… – пробормотала девка, отирая пот с Серегиного лба.

– Не злые… – обронил Медогар.– Вещие.