Глава 7

Лето подходило к концу — это чувствовалось по утрам, когда служанки, дрожа от холода, выскакивали во двор доить коров, и по вечерам, когда в воздухе разливалась чистая, хрустальная прохлада, а закат играл, словно мелодия свирели под пальцами пастуха. Уже не так привольно ночевать на голой земле, и не так тепла вода, когда надо постирать одежду или помыться самому. Теперь, когда Эльфред выносил сына из замка, чтоб окунуть его в воды реки — он считал, для сына обязательны такие ванны, чтоб кожица привыкала не только к мягким пеленкам и теплу жилых зал — за мужем спешила и жена с куском мягкой холстины. Она не противоречила супругу, но, как только водная процедура заканчивалась, кутала малыша в пеленку и несла к жарко натопленному камину — растирать.

Старый Алард смеялся ей вслед, да еще успокаивал Эльфреда, уверенный, что таким образом предотвращает скандал между молодыми супругами:

— Не обращай внимания на баб. Все правильно делаешь. Парень должен расти мужчиной, знать все тяготы, которые ему знать положено. А бабы пусть хлопочут, будто наседки над цыплятами, они всегда так.

— Жена просто волнуется, как бы он не заболел, — улыбнулся в ответ принц. Ему нравилась заботливость Эльсвисы. — И не случилось бы беды.

— А если парень не вырастет крепким воином, его прикончит первый же датчанин, — набычился Алард. — Вот чего баба никогда не сможет понять. Что надо приготовить на завтра или сколько холста наткать, чтоб хватило семье на год — это они могут. А задуматься о будущем — нет. Нечего и ждать. Потому мы, мужчины, и должны все решать. А они, женщины, пусть возятся в доме. Это у них получается отлично, — ворча, Алард ушел.

Приближалась осень, ранняя, слабая и прелестная, как невеста. Днем еще было тепло, солнце жарило от души, а ночью уже слегка подмораживало. Все, у кого были крепкие дома, от этого нисколько но страдали. Осень — самое лучшее время для охоты на птицу, хоть с обученным соколом, хоть с ястребом, хоть просто с луком. И король, и вся знать охотно тешили себя этим благородным развлечением, пока еще стояла хорошая погода. Боялись, что вот-вот хлынут осенние дожди, и тогда прощай развлечения. Конечно, тогда и урожай будет собран не весь, но это волновало далеко не всех эрлов и не очень беспокоило короля. Он пребывал в уверенности — простолюдины все успеют.

Разумеется, на первую же большую охоту, объявленную королем, с удовольствием засобирался Эльфред. К тому же, король не мог не пригласить на эту забавуграфиню Эдит, коль скоро она, знатная дама, у него в гостях. Это было бы просто невежливо. С последней встречи любовников в покоях Эдит прошел почти месяц, и, хоть они постоянно сталкивались в трапезной зале и реже — в коридорах замка, даже толком поговорить им не удавалось.

Решив, что нелюбовью к бывшей мачехе можно и поступиться, коль скоро главная цель сейчас — изолировать молодую страстную женщину и не позволить ей встречаться с братом, король пересадил ее поближе к себе, тем самым убрав от Эльфреда. Теперь, если Эльсвиса не спускалась к ужину, Эльфред сидел «в блюде» с Эльбургой, женой Эгберта, эрла из Бата, который находился сейчас на севере Уэссекса и «чистил» свои владения от разгулявшихся бандитов. Для безопасности он отправил жену и дочерей в Солсбери, к своему другу-королю, и, разумеется, здесь их приняли очень ласково. Принц был любезен с Эльбургой, а на свою любовницу лишь поглядывал. Она время от времени улыбалась ему в ответ.

Этельред сделал все, чтоб Эльфред и Эдит не встречались. Но предотвратить их встречу на охоте он не мог. Король был очень азартен, к тому же обожал охоту, он увлекся и не заметил, как младший брат выбрался из общей толпы и углубился в лес. На рукаве его не было сокола, потому что он предпочитал охотиться на птицу с луком и стрелами. Впрочем, сейчас он думал совершенно о других вещах. Зачехленный лук был приторочен к его седлу, и принц даже не озаботился натянуть тетиву. Сообразив, что это не только странно, но еще и небезопасно — в лесу в любой момент может напасть зверь — Эльфред придержал коня.

Остановившись на небольшой полянке среди шумящих желтеющими кронами деревьев, он забеспокоился, соскочил на землю, похлопал по шее занервничавшего жеребца и вынул из кармашка седельной сумы свернутую тетиву, а также кусочек воска в кожаном чехольчике. Тетива была отлично навощенная, жесткая — воск не позволял ей отмокать и растягиваться — и потому не ложилась кольцами, а ломалась в месте сгиба, будто прутик. Выдернув из чехла клееный лук, составленный рукой мастера из пластин можжевельника и тиса, Эльфред упер один его конец в землю, а на второй налег всем весом. Ему привычно было управляться с луком, и петельки на концах тетивы скоро легли на место.

— О, и на кого же ты собрался охотиться? — прозвучал задорный женский голос.

На краю полянки прядала ушами кобылка Эдит, а сама графиня уже успела соскочить на траву и теперь наматывала на пальцы кожаную узду. Она была разодета так роскошно, будто собралась не на охоту, а на бал, а из-под короткого покрывали струились на плечи тугие завитки темно-русых волос, золотых в лучах солнца. Ее глаза сияли, будто вобрали в себя все очарование гаснущего осеннего солнца, а лицо было таким спокойным, умиротворенным…

Эльфред уронил лук и направился к молодой женщине. Она улыбалась ему. Мужчина обнял ее, прижал к себе и повалил, сминая, как полевой цветок. Эдит вдруг показалась ему самой желанной, самой прелестной женщиной на свете, жена и сын на какое-то время испарились из памяти, осталась лишь полянка, шумящие над головой кроны и краспица в его объятиях.

— Я с тобой просто схожу с ума, — пробормотал он, когда они лежали рядом, отдыхая.

— Это плохо? — спросила она, гладя его по плечу.

— Наверное, нет… — Эльфред рассмеялся. — Мой брат так ревностно старался держать тебя на расстоянии от меня, и вот, пожалуйста.

— Да, я заметила. Он с тобой разговаривал?

— Конечно. Пытался наставить заблудшую овечку на путь истинный.

— Ха. Можно подумать, он сам чист, как первый снег.

— Нет, но, насколько я знаю, он грешит исключительно с незамужними дамами.

— Ну, прям, — в устах Эдит это звучало грубовато, но зато так вызывающе, что мужчине захотелось еще разок опрокинуть ее на спину. — Он встречался и с Эльбургой. Между прочим, поговаривают, что ее младшая дочка — отпрыск твоего брата. Слишком многое говорит об этом. Уж слишком часто муж оставляет Эльбургу под присмотром своего друга.

— Брось, это невозможно. Эгберт — друг Этельреда.

— Дружба дружбой, а жены врозь. К тому же, друг короля, разумеется, ни о чем не догадывается. Сплетни гуляют лишь среди дам, а мужчины считают ниже своего достоинства верить сплетням. К тому же, Эльбурга и сама хвасталась своей связью с королем. Хотя чем тут хвастаться — только ленивая не валялась на его простынях.

Эльфред поморщился — он сам высокомерно и без интереса относился к женским сплетням, но просить любовницу замолчать не стал. Ему не нравилось то, что она говорила, но нравилось то, как она говорила, нравился звук ее голоса, и он мирился с содержанием речей. Прикрыв глаза, он наслаждался теплом солнечных лучей, бродящих по его лицу, и ласковым голосом довольной женщины, чья головка лежала на его плече. Молодой человек гладил ее плечо, укутанное тонким крашеным льном, и думал о том, как разозлился бы Этельред, если б узнал. Правда, брату не должно быть никакого дела до его встреч с женщинами. Пусть своими занимается и не лезет в чужие дела.

— Ленивой тебя не назовешь, — поддразнил он. — Хочешь сказать, что и ты была с моим братом?

— Вот уж нет, — усмехнулась Эдит. — Он же меня ненавидит. Ревнивый болван. Кстати, он намекнул мне, что пора бы и в путь-дорогу. И, самое главное, уже оповестил моего мужа. Мне придется отправляться во Фландрию через несколько дней.

— Так получается, что это наша последняя встреча? — Эльфред приподнялся на локте и посмотрел на молодую женщину. Та по-прежнему улыбалась умиротворенно и загадочно.

— Получается, что так. О, ты, никак, собираешься рвать и метать.

— Нет. Не собираюсь. Ты разочарована?

— Немного.

— Но зато я собираюсь сделать кое-что другое.

— Что же? — она улыбнулась ему лукаво, и мужчина, конечно, не мог устоять — он снова кинулся на нее, словно голодный пес на убегающего кролика.

Потом, немного полежав под деревьями, изредка роняющими на них мелкие желтые листья, Эльфред встал и помог подняться Эдит. Она сама привела себя в порядок и стала такой чинной, такой величавой, будто любовник и не валял ее только что по траве и мелким веточкам, не запускал ей в волосы свои жесткие от мозолей пальцы, от чего кудри немилосердно путались. Роскошная дама, которая никому не позволяла обходиться с собой без должного почтения, а если и встречалась с мужчинами, то, само собой, исключительно в пышно обставленных покоях.

Он посадил ее в седло и взобрался на своего жеребца, не забыв прихватить и лук. Надежда на добычу погнала его вперед, к болотам — нужно будет как-то объяснить свое отсутствие.

— Все-таки неприятно, что тебе приходится так быстро уезжать, — сказал он женщине. — Опасаюсь, не сообщил ли мой брат твоему супругу, в чем причина такой спешки. Ведь ты собиралась во Фландрию не раньше весны.

— Сомневаюсь, что твой брат признается в том, как дурно он смотрел за мной. У него устаревшие представления об обязанностях короля.

— А ты не опасаешься, что слухи все-таки доползут до твоего мужа?

— Я ничего не опасаюсь. Во-первых, слухи редко ползают через пролив, а во-вторых, мой муж — просто тюфяк. С него довольно, что дети, рожденные мною — от него.

— Он так в этом уверен?

— Мерзавец! — в шутку возмутилась Эдит. Даже замахнулась, причем бойко, и ему пришлось придержать ее за локоть, чтоб молодая женщина не вылетела из седла. — На что ты намекаешь?

— Ни на что не намекаю, — рассмеялся Эльфред. — Я глупо шучу.

— Да мой сын — вылитый отец! Такой же вялый рохля. Только дочки немножко похожи на меня… Да глупости. Если он не полный идиот, то должен был обо всем догадаться.

— Э, да я, оказывается, не первый.

— Дурачок, — мягко упрекнула она, — Я тебя люблю. И мне наплевать, что о наших отношениях знают. Пусть даже об этом знает и твоя жена.

— Моя жена? — от изумления Эльфред резко остановил жеребца, и скакун оскорбился, заупрямился, принялся танцевать и, изгибая шею, пытаться сбросить уздечку. — Моя жена знает?

— Конечно, — заверила Эдит. — Пока тебя не было, она сама пришла ко мне, и мы побеседовали.

— Она сама пришла к тебе?

— Да. Я бы не стала напрашиваться на встречу. Оскорбленные жены обычно воспринимают это, как обиду, а я вовсе не хотела обижать твою жену. К тому же, у потрясенной женщины может пропасть молоко. Разве можно позволить подобному случиться?

— И что же она сказала тебе?

— Она спросила, правда ли, что я встречаюсь с ее мужем, то есть с тобой, и поинтересовалась, не имеешь ли ты других любовниц. Я заверила ее, что ты ни с кем больше не встречаешься, она успокоилась. И сказала мне, что пока не может сама давать тебе то, что нужно любому мужчине от своей жены, и прекрасно понимает тебя.

— Понимает?

— Она же любит тебя, и потому понимает, почему и я тоже тебя люблю. Она женщина не жадная, отлично знает, что я пробуду здесь недолго и скоро уберусь из твоей постели. К тому же, Эльсвиса уверена в тебе. Она знает, что ты ее не бросишь, что ты ее любишь, а меня воспринимает, как твое временное увлечение, — Эдит вздохнула. — Впрочем, правильно.

— Она у меня хорошая… — мечтательно произнес Эльфред, не обратив внимания на последние слова любовницы.

— Она у тебя умная, — резковато ответила Эдит. Но, несмотря на мгновенно вспыхнувшую обиду на то, что любовник не пытается хотя бы притвориться, солгать, представить дело так, будто он по уши влюблен и в прелестную дочку короля Карла, женщина сумела взять себя в руки. Последний день, когда она могла побыть с ним наедине, неуклонно шел к концу. — Она знает, как женщине надо вести себя, если та хочет сохранить семью.

Они проехались вместе до болота, где каждая кочка кишмя кишела жирующей птицей. Гуси, утки и цапли готовились к холодам, и сейчас их мясо было самым нежным, самым лакомым и, конечно, самым жирным. На птицу охотились все — от знати до простолюдинов, которые коптили птицу на зиму, и, заготовленная впрок, она многие семьи спасала от голода. Издали доносились крики охотников и свист, которым поднимали птицу с кочек.

— О, наши охотники, оказывается, не так и далеко, — заметил Эльфред.

— Смотри, утка! — вдруг крикнула Эдит и азартно дернула спутника за рукав.

Молодой человек держал лук под рукой, теперь ему хватило мгновения, чтоб натянуть тетиву. Колчан, притороченный к седлу, был застегнут неплотно, и наружу торчали пяточки пары стрел. Выдернуть одну из них он смог без труда. А мгновением позже та уже летела, жужжа оперением об воздух, и жирная птица, сбитая влет, рухнула вниз, будто камень. К счастью, она летела не в сторону топей, а к дальним кустам, и упала на сухое место. Младший брат короля без особого труда смог добраться до своей добычи, не слишком измазавшись в грязи, и, привесив утку к поясу, сел обратно в седло.

— Жаль, что со мной нет собаки. Пожалуй, лучше двинуться в сторону охоты.

— Ну, что ж, — вздохнула Эдит. — Отправляйся.

— А ты?

— А я чуть обожду. Нельзя же нам появляться на виду у всех рядышком, будто супругам.

— Так не пойдет, — озаботился Эльфред. — Я не оставлю тебя одну в лесу. Мало ли что может случиться. Отправляйся вперед, а я прослежу, чтоб тебя никто не обидел.

— Глупышка, ну кто может здесь оказаться? Это же королевский лес. За браконьерство в королевском лесу вешают. Какие тут могут быть разбойники?

— Мало ли какие. Поезжай вперед. Я буду двигаться в отдалении. Ступай же.

Эдит пожала плечами и ударила пятками кобылку. Та была лишь рада — она уже застоялась и радостно устремилась вперед. Молодая графиня, как и подобало даме благородного происхождения, держалась в седле, будто влитая, и Эльфред с одобрением проводил ее взглядом. Как всегда на охоте, впереди суетились мужчины, которые рвались и короля не обидеть, оставив ему лучшую дичь, и самим отличиться, а дамы держались поодаль. Мало какая из них владела собственным обученным соколом, мало какая умела обращаться с ним, или с собаками. Там, среди дам, ждала и доверенная служанка Эдит.

Она будто чувствовала приближение госпожи, отвела в сторонку кобылку, на которой ехала, и держалась в гуще зелени. На ее рукаве сидел молодой сокол в клобучке, и, как только Эдит подъехала к служанке, птица перекочевала к графине. Разумется, вместе с соколом служанка передала госпоже толстый кожаный нарукавник, в который птица вцеплялась когтями, и тонкие кожаные ремешки которыми лапки были привязаны к руке хозяйки.

Придерживая сокола, графиня направила коня в толпу придворных и к королю, который как раз спускал с рукава своего прекрасного ястреба, и затерялась в ней. Следом из леса показался Эльфред, делая вид, что озабочен он только одним — поиском Аларда, который должен был держать на сворке двоих его собак — Мирну и Гласса. Алард, как оказалось, был с остальными псарями, и, увидев своего принца, заторопился к нему. Чуя добычу, собаки рвались с привязи.

Эльфред встал с краю, и даже отошел в сторону от остальных охотников — чтоб ему привольно было стрелять. Шум и нападение соколов будоражили жирующую птицу, она то и дело взлетала, надеясь отыскать местечко поспокойнее — и попадала под стрелы младшего брата короля. Принц был хорошим охотником — не хуже, чем король Уэссекса, и получал удовольствие, состязаясь со зверем в быстроте и ловкости. Как только тяжелая тушка птицы шлепалась в воду, с места тут же срывались обе собаки и кидались в воду — добывать хозяйскую добычу. Они никогда не ссорились и не рвали птицу изо рта друг у друга — отлично выученные псы.

— Молодец, Алард, — похвалил молодой воин. — Хорошо их подготовил.

Старик-сакс лишь развел руками с довольным видом.

Ястреб короля с легкостью забил большого гуся и пугливую цаплю, но потом, наклевавшись прикормки, которую ему подсовывали, чтоб не позволить хищной птице трепать свою добычу, отказался атаковать третью жертву. Возможно, он устал или счел, что с него довольно, но как бы король ни пытался направлять его на соблазнительную жирную и до смерти перепуганную утку, которая, отчаянно маша крыльями, удирала через болото, ястреб, нахохлившись, сидел на рукаве Этельреда, а если его стряхивали с нарукавника, упрямо возвращался обратно.

Раздраженный, король передал упрямую птицу слуге и сердито сорвал с руки широкий кожаный браслет. Сунул слуге и его. Правитель огляделся и, заметив брата, окликнул:

— Ну, что скажешь? Удачная охота?

— Не пожалуюсь, — ответил Эльфред, обведя рукой свою добычу — пышнокрылых гусей, разноцветных селезней, перья которых переливались всеми оттенками синего и зеленого. Его собаки, Мирна и Гласс, отряхивались у ног жеребца, косившегося на псов недоверчиво, и поглядывали на обмякшие тушки птиц, будто прикидывали, как бы стянуть.

— Неплохо, надо признать, неплохо. Что ж, в обратный путь, господа!

Придержав коня, младший брат короля Уэссекса посмотрел на Эдит, а она — на него, будто бы скучающим и равнодушным взглядом. Но в ее глазах вспыхивали жаркие огоньки, и на мгновение им удалось оказаться рядом.

— Я бы хотела от тебя забеременеть, малыш, — шепнула она. — Ну, чтоб ты тогда стал делать?

— Ну вот, начинается, — ответил он, улыбаясь и тоже едва слышно. — Ты меня еще сынком назови, бесстыдница.

Она залилась смехом, на который многие знатные дамы обернулись с укоряющим выражением лица. Пристало ли замужней даме, да еще дважды вдове, смеяться, разговаривая с мужчинами? Дамам полагается вести себя с холодным достоинством, и улыбаться лишь собственным мужьям. Но впрочем, прелестной, знатной и богатой женщине, любящей красивые и дорогие одежды, украшения и балы, неимоверно сложно удовлетворить требованиям пожилых чопорных матрон. Они всегда найдут в поведении своих более молодых и более веселых сестер какие-нибудь изъяны.

В замке Солсбери довольные охотники расползлись по своим покоям — привести себя в порядок, ополоснуть руки и лица, сменить одежду. А на поварне, тем временем, поднялась суматоха. Слуги и служанки щипали перья и пух птицы (и тут нельзя было ощипывать птицу как попало, ибо крупное перо нередко шло в дело, а уж пух — тем более, и сортировать его следовало сразу же), потрошили ее и дальше готовили в печи множество блюд. Уток и гусей жарили, варили, требуху запекли в четыре огромных пирога, приготовили даже густую похлебку, где куски мяса и мелкие косточки были перемешаны с овощами, зеленью и дробленым зерном.

Разумеется, голодные знатные охотники не собирались ограничиваться только своей добычей. Слуги поставили в трапезной козлы, на них положили огромные деревянные щиты, и понесли на столы блюда свежих лепешек, вареные яйца, свежий овечий сыр, который можно было намазывать на хлеб, небольшие горшочки с маслом, овощи и фрукты — вдруг кто-нибудь из господ захочет съесть яблочко или грушу для возбуждения аппетита. Вкатили два бочонка пива, сваренного из остатков зерна старого урожая — на полях уже начали жать новые яровые хлеба. Чтоб не бегать туда-сюда, слуги установили бочонки в двух концах залы и вышибли донца. Пиво вспенилось, и в зале запахло солодом. Королю передали, что все готово к вечерней трапезе.

Это должна быть не просто трапеза, а прощальный ужин, которым Этельред собирался чествовать свою бывшую мачеху и невестку. Конечно, в честь такой знатной дамы он мог бы устроить и какие-нибудь состязания, и даже игры, но слишком глубока была неприязнь между королем Уэссекса и графиней Фландрской. Да она и не ждала от него особых любезностей. Хорошо хоть, что предоставил воинов в сопровождение. Знатной даме с богатой поклажей и свитой придворных дам не могло хватить десятка воинов из Фландрии, которых жене выделил супруг. Два десятка воинов-британцев должны были сопровождать графиню до самого берега Британии, до Дувра, где ждали корабли графини. Там же ее ожидали еще четыре десятка солдат, которые должны были сопровождать ее до самого Камбрэ.

Поскольку ужин был объявлен в честь Эдит, то король был вынужден посадить ее рядом с собой, молодая женщина опять оказалась «в блюде» с Эльфредом. Правда, они оба теперь были под прицелом множества глаз, и не могли даже поговорить, разве что перекинуться какой-нибудь невинной фразой, но даже присутствие мужчины рядом успокаивало и радовало графиню. Изящным движением перешагивая через скамью, чтоб усесться за столом, Эдит лукаво покосилась на него и чуть выше, чем надо, подтянула юбку. Ножка у нее была восхитительная, нежная и белая, будто слоновая кость. Эльфред лишь сглотнул.

Как только эрлы и воины расселись по скамьям, на столы понесли горячее мясо. Далеко не все блюда были достаточно выдержаны в печи, и птица оказалась жестковата, в особенности цапли, которых жарили на вертеле. Но проголодавшиеся мужчины, да и женщины, поглощали мясо с огромным удовольствием. Лакомилась мясом и Эдит. Всякий раз, когда Эльфред перекладывал на свою тарелку очередной большой кусок, она терпеливо ждала, когда он разрежет его и предложит ей. Каждый раз их руки слегка соприкасались, и оба, избегая смотреть друг другу в глаза, все-таки чувствовали взгляд.

— Это ведь утка из твоей добычи, — сказала Эдит, вкладывая в рот ломтик утятины. — Я угадала?

Этельред подался вперед, желая непременно слышать, что же там графиня говорит его брату, да и Вульфтрит навострила ушки — она воспринимала роман дочери короля Карла и младшего сына Этельвольфа, как подарок судьбы, драгоценную возможность попенять на каждого. Чувствуя их любопытство, Эдит лишь слегка улыбалась, больше глазами, чем губами, и наслаждалась их ненавистью и злым вниманием, как самым лучшим вином.

— Откуда же мне знать? — смеясь, ответил Эльфред. — К сожалению, утка не может ответить, кто же убил ее.

— Жаль, жаль. Хотя я уверена, что это твоя добыча. Отличная, жирная птица. А лучшая добыча летит к лучшему охотнику, правда?

— Ну, не мне судить, кто тут лучший охотник.

Эдит повернула голову и вызывающе взглянула на Вульфтрит. Королева Уэссекса смотрела на нее исцепеляюще, стараясь придать взгляду презрение, но из-за маски надменности упрямо выползала зависть. Вульфтрит готова была возненавидеть графиню Фландрскую лишь потому, что та не располнела после родов и, несмотря ни на что, сохранила свою свежесть и красоту. Да, к тому же, она была моложе и куда удачливее. Вот на Вульфтрит не находилось охотников, и даже собственный муж пренебрегал ею настолько, что это переходило уже все границы приличия.

Но графине Эдит было наплевать на Вульфтрит, ее не трогала и нелюбовь Этельреда, и неприятие многих эрлов тоже. Ее беспокоили только чувства Эльфреда. И пусть им, скорее всего, не суждено было больше встретиться на одном ложе, она хотела видеть его сердцем до той минуты, когда их разделят большие расстояния, и ей уже станет все равно, с кем он.

Она, конечно, лгала себе, но лучше уж побыть с любимым хоть немного и расстаться навеки, чем из страха перед страданием отказаться от романа вовсе. Эдит вряд ли думала об этом именно так, но она привыкла жить по принципу «Делай, что хочешь, и ни о чем не жалей». Она не тревожила себя лишними мыслями ни вечером, на пиру, ни утром, ни на следующий день, когда кони уже несли ее и всю свиту в сторону Кента. Эдит перед отъездом не удалось даже просто увидеть Эльфреда. Но когда ее служанки и придворные дамы торопливо укладывали ее платья, и когда конюх подвел к ней оседланную лошадку, она была спокойна и невозмутима.

Лишь обернулась и взглянула на башни Солсбери, когда распахнутые настежь ворота и ров остались позади. Она хотела увидеть на одной из стен своего возлюбленного, и, конечно, ожидала его увидеть. Но Эльфреда нигде не было.

У Эльфреда нашлись дела поважнее, чем стоять на стене замка и провожать взглядом поезд графини Фландрской. Он сидел в покоях брата, и, рассеянно болтая ногой, слушал посланника Родри Маура, валлийского короля, который передавал уэссекскому правителю свои наилучшие пожелания и удовольствие от того, что Этельред изъявил согласие жить в мире и вызвался заключить взаимовыгодный союз.

Чтобы проговорить послание в точности так, как это было велено Родри, посланник закрыл глаза и вытянулся во весь рост.

И потому, к его счастью, не видел выражения лица уэссекского короля. Этельред в глубине души не мог не признать, что супруга поступила весьма умно, ссылаясь в письме, отосланном Родри, на супруга. Послание писал грамотный монах, владеющий латынью, а составлено оно было так, будто исходило от правителя Уэссекса.

Родри Маур даже не догадывался, что предложение реально поступило от благородной Вульфтрит. Должно быть, он обрадовался возможности уладить натянутые отношения хотя бы с Уэссексом. Когда датчане облюбовали Эрин, они стали время от времени совершать налеты на Валлию. Позже рейды стали происходить весьма часто, большими группами жаждущих добычи северян. Новосозданное королевство Родри трещало по швам, его армия устала метаться с побережья на побережье, и обеспечить себе хотя бы тыл было бы очень кстати.

А Этельреду оставалось лишь растерянно прятать глаза.

Что тут сделаешь?

Признаться, что он вовсе не собирался заключать союз с Родри? Это немыслимо, все равно что признать себя человеком, не способным держать в узде свою супругу. Это позор. Переглянувшись с эрлами и покосившись на брата, Этельред вежливо ответил посланнику, что тому следует идти поесть и отдохнуть, а потом его позовут и передадут ему ответ или же встречное послание. В глазах гонца вспыхнула радость и облегчение, он с восторгом подчинился и сбежал из залы.

Этельред вновь взглянул на своих эрлов. В глазах его дремала ярость, и Эльфред мгновенно догадался, что жене короля вечером не поздоровится.

— Что будем делать? — коротко спросил король.

— Мда, — проговорил один из старейших эрлов, Эльфстан из Тамворта. — Но, быть может, договор с Родри будет не так уж и плох?

— Посуди сам, король, что же плохого в союзе с Мауром? — рассудил Осмунд из Холена, богатый эрл, хозяин обширных земель. Он приводил под знамя своего короля много воинов, его уважали все, в том числе и Этельред, и не мешали ему говорить когда и что он хочет. — Маур не так уж слаб, он может предложить нам помощь, и немалую. Датчане — его враги. От тебя зависит, какие условия поставить. Одновременно, Родри не столь силен. Он не всемогущ. Даже все его объединенное королевство меньше Уэссекса. Что он сможет сделать?

— Этот Маур пронырлив, как угорь, ловок до неприличия, — проворчал в ответ эрл Басинга.

— Да уж, такому палец в рот не клади.

— Да он сам хочет добиться поддержки. Он окружен со всех сторон. Говорят, он поссорился с королем Бургредом.

— Что, Родри метит и на Мерсию? — поразился Этельред.

— Ему дай только случай.

Король помрачнел. Поразмыслив, он взглянул и на Эльфреда, слушавшего эрлов с легкой улыбкой на губах.

— Что скажешь, брат?

— Что скажу? Да почему бы не выдать девочку замуж? Рано или поздно ее все равно придется кому-то отдавать, а вокруг — сам посуди — одни родственники. В Мерсии королевой ее тетка, в Кенте — двоюродный брат, в Корнуолле — дядя.

— Эльфред, — с укором начал Этельред. — Ты ничего…

Но принц не дал ему договорить. Он торопливо поднял руку.

— Погоди, дай сказать. Договор о будущем браке дочери можно заключить с кем угодно. Хоть с двумя претендентами на ее руку. Девочке нет еще пяти лет, она еще малявка. Никто ее сейчас не обвенчает, даже пьяный монах. С браком можно тянуть лет десять, а за это время что угодно произойдет. Родри может умереть, в конце-концов. Этот договор тебя ни к чему не обяжет.

— Ты рассуждаешь недальновидно, не по-королевски. Король должен держать свое слово.

— Ладно, далеко не всегда это кажется тебе таким важным. Как насчет обещаний, данных датчанам?

Этельред поджал губы.

— Родри Маур все-таки не датчанин. Датчане — враги христианской веры и всего народа Британии. А валлийцы…

— В таком случае, почему бы не заключить с ним договор? Взаимовыгодный.

Этельред отмахнулся. Его эрлы заулыбались, кто-то начал переглядываться, и, хотя к насмешке эти улыбки не имели отношения, король помрачнел. Он поймал себя на мысли, что договор действительно можно заключить, и рассердился. Все, кто вступал в союз с Родри Мауром, заканчивали плохо. Этот союзник был из тех, что блюдут договор, лишь пока им это выгодно.

Чем больше людей высказывало свое мнение, тем больше возникало вариантов. Кто-то даже предложил Этельреду попросить у Родри какую-нибудь из его внучек в жены маленькому Этельвольду. Этот вариант обескуражил короля еще больше. Да не все ли равно, кого на ком женить — главное, что договор, который сейчас навис над королем Уэссекса, как кувалда, он не планировал. Получается, что жена фактически вынудила его договариваться с валлийским королем…

Поняв, что толку не добьется, правитель велел всем разойтись. Он почувствовал, что лопнет от злости, и отправился к жене.

Вульфтрит в долгу не осталась.

Она отлично знала, что когда двое в пылу гнева кричат друг на друга, они совершенно друг друга не слушают. А значит, можно нести любую чушь, которая только придет в голову. И Вульфтрит понесла. Она и сама не запоминала, о чем говорит и зачем — ее бешенство дошло до края терпения. Кто-то обвиняет ее в глупости, а сам… В течение следующих минут она перечислила почти все качества супруга, которые только могла вспомнить или придумать. Аргументы она подкрепляла взмахами рук и повышением тона голоса, так что под конец перешла на визг.

У Этельреда так и чесались руки наглядно продемонстрировать супруге, кто в этом доме больше раздражен, но, уже собравшись замахиваться, король удержал себя — он чувствовал, как в нем клокочет ярость. В таком состоянии можно не только ударить, но и прибить, особенно если жена станет сопротивляться.

Рассуждения остудили его ярость, она стала не такой испепеляющей, и он смог взять себя в руки.

— Я полагаю, сударыня, ты можешь больше не ждать меня к себе по ночам. Довольно с меня. А то родишь еще девочку и ее тоже захочешь кому-нибудь сплавить. Какому-нибудь псоголовцу из Индии.

Вульфтрит побагровела от ненависти.

— Да я знаю, знаю, как ты гуляешь направо-налево, к любой потасканной уродине в постель готов ньгонуть. Вроде твоего братца, который спал с этой шлюхой Эдит. Он и ко мне подкатывал, если хочешь знать.

— Врешь, дура! Какой мужик в здравом уме польстится на такую уродливую тушу, как ты?

— Посмотришь, кто и как польстится. Уж найдется, не чета тебе, пустоголовому тупому недоумку, тоже мне, король! Еще и корону напялил!

— Молчи, женщина!

— Не заткнешь. Хочешь гулять — так гуляй. Давай, таскайся по шлюхам! Но уж и я тогда с удовольствием наставлю тебе рога. Да такие развесистые, что ты даже ползком в дверь не вползешь. Чтоб спотыкался об них!

Она замолчала лишь потому, что перекосившееся от ярости лицо Этельреда стало холодным и страшным, как отлитая из серебра маска мстительного бога. Взгляд короля стал тяжел, как нормандский меч, и женщина впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему неуютно.

— Рога? — прошипел король Уэссекса. — Сделай милость, дай великолепный повод от тебя избавиться. И напомни мне заодно, что там у вас, в Корнуолле, делают с неверными женами? Сбрасывают со скал в море, я угадал? Не рассчитывай, что, поймав на измене, я просто отправлю тебя отцу. Не собираюсь возвращать твое приданое, — и, развернувшись, вышел.

Вульфтрит топнула ногой. Больше всего ее разорили не слова мужа и даже не его тон, а тот факт, что последнее слово осталось за мужчиной. Где это видано? От этого ее теперь буквально трясло. Отыграться она могла только на своих придворных дамах, чем и занялась с особым вдохновением, поскольку была уверена, что муж охотнее всего избирает себе любовниц из их числа.

А король, еще белый от бешенства, спустился к себе в покои и, лишь столкнувшись лицом к лицу с Редриком, смог взять себя в руки. Тот всегда был настолько невозмутим, что поневоле распространял эту невозмутимость, как облако, на всех окружающих его людей. Еще в угаре от семейной ссоры Этельред едва не спросил коменданта своего замка: «И как же ты сам ладишь со своей бабой?», но, во-первых, подобный вопрос считался недостойным мужчины, а во-вторых, Редрик никогда не был женат.

Зато с ним можно обсудить Родри — вот что пришло в голову подостывшему королю. Он из вежливости расспросил Велла о делах замка — все было спокойно, после чего приобнял за плечи.

— Как там гонец?

— Спит. Молодой еще, видно, скакал во весь опор, хоть весть и самая обычная, мирная. Не привык юноша соразмерять важность поручения и собственные силы.

— Не такая уж важная весть, — проворчал в ответ король. — Мне еще только не хватало во врагах валлийца. А ты бы что мне посоветовал?

— Ну… Ты король. В договорах я не понимаю.

— Я потому тебя и спрашиваю.

Редрик пожевал губами.

— Выбор небогатый. Ты можешь отправить Мауру ответ, что передумал…

— Тогда он будет иметь все основания обвинить меня в оскорблении и атаковать. Согласись, выглядит некрасиво.

— Да уж… Тогда можно объяснить, как все получилось. Что это не ты, а твоя жена, и…

— Ты же понимаешь, в какое посмешище меня превратит подобный ответ.

Редрик Велл сдержанно развел руками.

— Ну, тогда остается принять предложение.