Глава 11

Преследование длилось более суток. Забывшие обо всем — об усталости, бессонной ночи, опасности и измученных до смерти лошадях, саксы неслись следом за датчанами, как гончие, севшие «на плечи» оленю или вепрю. Ночь не стала для них помехой, но сильно задержала — нельзя гнать лошадь во весь опор, если не видишь, куда она ступает, даже если уверен в качестве дороги. Здесь на карту поставлена не только жизнь коня, но и жизнь всадника.

Потому британцам приходилось осторожничать, и они двигались следом за врагом лишь с чуть большей скоростью, чем преследуемые ими датчане, за время своего пребывания в северном Уэссексе успевшие неплохо изучить местность. То и дело в темноте завязывались короткие и длинные схватки, тем более яростные, чем хуже было видно. Эльфред не хотел даже думать, в скольких схватках воины будут убиты просто по ошибке, и надеялся лишь, что и датчанам достанется от своих же.

Небольшой отряд уэссекцев из армии Эльфреда решил срезать, и углубился в лес. Именно по лесу они собирались обойти крупный отряд норманнов, но в результате выбрались на берег Темзы, где течение было сильное, а о броде не приходилось и мечтать. Как именно через реку перебрались датчане, осталось загадкой.

— Наверное, у них здесь были корабли, — предположил один из преследователей.

— Ты от усталости перестал соображать. Где, скажи на милость, можно спрятать несколько огромных датских кораблей?

— Не так уж они и огромны.

— Неважно, как перебрались через Темзу северяне. Важно, как переберемся мы.

И, посовещавшись, уэссекцы решили поискать брод, мало-мальски пригодную лодку, или хоть несколько бревен. Брод они действительно нашли, и там же обнаружили своего предводителя, командовавшего переправой отряда. Часть саксов, разбившись на небольшие группы, все еще прочесывали окрестности, не давая себе труда сообщить, где именно они находятся.

— Их надо собрать, — сказал принц Кенреду и Эгберту, которые постоянно держались рядом с ним. — И немедленно. Отправляйтесь!

— Нас двоих будет недостаточно.

— Возьмите еще десяток ребят из моей первой сотни. Им я доверяю всецело. Пусть побегают и поищут. Лучше всего погулять по берегам Темзы — здесь-то появится каждый из наших. Передайте им, что найти нас они смогут у Эштона. И быстрее.

— Само собой, принц, — Эгберт сверкнул белозубой улыбкой. Он казался свежим, будто только что всласть выспался. В отличие от него Кенред был измучен, но держался и лишь упрямо поджимал губы.

Через реку перебрались без особых приключений, и дальше Эльфред уже не позволял своим людям разбегаться в разные стороны, даже если им казалось, что за ближайшим холмом прячется десяток-другой датчан. Эльфреда слегка лихорадило от усталости, и он кутался в широкий плащ, подбитый мехом, но все равно мерз. Несмотря на то, что преследование должно было показаться изысканнейшим блюдом тому, кто нередко отступал перед норманнами сам, младший брат Этельреда ничего не чувствовал. Он даже не хотел спать — от усталости такое бывает.

Кенред и Эгберт отлично справились со своим делом, и неподалеку от местечка Эштон, где не было даже крепости, а лишь деревенька, которую датчане буквально втоптали в землю, армия Эльфреда собралась почти в полном составе. Щурясь, принц обозревал поле, забитое конниками и пешими воинами. Пеших было значительно больше, многих коней пришлось бросить — они куда менее выносливы, чем люди. Все люди без исключения были измучены до предела, они не спали и не ели уже больше суток, и на протяжении всего этого времени не просто таскали на себе многофунтовое снаряжение, но еще и дрались.

Покачав головой, Эльфред подумал о том, что слишком большое упрямство в достижении цели — тоже не слишком хорошо. Ощущение опасности опаляло ему ноздри, как аромат ближнего огня. Он отдавал себе отчет в том, что лагерь датчан может оказаться рядом, а там — свежие силы северян, лишь недавно прибывшие из ледяной родины.

Отдохнув, его воины снова будут представлять собой цвет уэссекской армии, и надерут датчанам задницу еще не один раз. «Я не допущу поражения, — подумал он злобно. — Если это будет зависеть от меня, я не позволю этим бандитам побеждать. Хватит, напобеждались. Теперь наша очередь».

— Назад, — приказал он. — Отправляемся обратно.

— Но как же датчане? — запротестовали те из саксов, что устали не так страшно, как остальные, или умудрились отдохнуть в седле. — Как же преследование?

— Здесь становится опасно. Нет никакого смысла гнаться за ними дальше. Всех, кого могли, мы уже отловили. Дальше надо отправляться большим войском.

— Но нас много!..

— Большим и отдохнувшим войском, — добавил Эльфред. — Я не советуюсь, я приказываю. В путь, — с высоты седла он оглядел серые от усталости лица с потухшими глазами. — Мы победили однажды — мы сможем победить и еще раз. И еще. И еще. Пока ни одного датчанина не останется на земле нашего королевства!

Ему ответили ликующим воплем почти все, кто еще мог кричать.

Этельред ждал брата близ Эсцедуна, чуть в стороне от поля, заваленного телами мертвых. Погода стояла холодная, хоть и солнечная, так что время, отпущенное победителям на то, чтоб распорядиться погребением представителей столь разных конфессий, пока терпело. Но держаться в стороне от тел погибших опытным солдатам подсказывали не только их суеверия, но и старый опыт — трупы нередко становились источником смертоносных болезней, уничтожающих целые народы. Хоронить их было необходимо, но пока сил не хватало даже на собственных соотечественников.

Король встретил Эльфреда со смесью радости и ревности. Он и теперь не мог позабыть того единодушия, с которым его воины, его подданные устремились за его же братом. Правителю не могла не прийти в голову мысль, что за ним-то они никогда так не кидались, и не приветствовали его столь страстно.

Но что же с этим можно поделать? Этельред чувствовал, как власть медленно утекает у него между пальцев. Ему припомнились и слова Вульфтрит, злые и угрожающие. «Если твой брат захочет, он может прямо сейчас легко получить твое королевство, с общего согласия твоих эрлов. И без войны. Он делает вид, будто не знает об этом, или что это его не интересует, строит из себя наивного мальчишку. Ты думаешь, это надолго? Он скоро сообразит, какая в его руках власть, и ты моргнуть не успеешь, как окажешься в монастыре или в кургане».

В тот раз Этельред накричал на жену и велел ей не соваться не в свое дело. Но легкий осадок остался.

Король был умным человеком — глупец не смог бы удержаться на троне, тем более в такие трудные годы, когда датчане яростно рвали страну на части — и прекрасно понимал, что его брат никогда ничего сознательно не делал, чтоб привлечь на свою сторону симпатии. Но то, что получалось безсознательно, достойно всяческого удивления.

Ошеломляющая мысль ослепила Этельреда своей простотой — солдаты любят его брата хотя бы потому, что младший сын покойного короля Этельвольфа смел и прямодушен. Он спит с ними у костра, ест из одного котла, перекидывается шуточками. Он для них свой, это приходится признать, и если мальчишка добился какого-то доверия, то надо сказать, он полностью оправдывает его.

Колеблясь, Этельред подумал, что, похоже, зря пренебрегал такого рода знаками собственной доблести. И, как ему ни претит скакать во главе оравы конников, среди которых немало простолюдинов, похоже, придется делать это.

Эльфред и не заметил холодноватого, натянутого приема, оказанного братом. Он настолько устал, что почти ничего не видел и не слышал. Но, прежде чем упасть на подходящий клочок чистой земли, он, как хороший предводитель, позаботился о своих людях. И лишь когда все его люди были устроены, он дурными глазами посмотрел на Эгберта, помогавшего ему распоряжаться, и спросил:

— Ты не знаешь, что с Алардом?

— Слышал, что он сейчас у лекарей. Пока, вроде, жив.

— Ну, и слава Богу, — вздохнул принц, и, поплотнее завернувшись в плащ, повалился на ближайшую охапку лапника.

И отключился от окружающего мира. Мимо него ходили люди, кто-то кричал кому-то: «Эй, тащи!», и прямо над Эльфредом, перешагнув через него, пронесли огромное бревно. Принц чувствовал, как его подняли за плащ и куда-то понесли. Сочная ругань, время от времени раздававшаяся у него над головой, нисколько не портила Эльфреду необычных ощущений. Он не знал, улыбается ли во сне, или ему просто хочется, но, когда его опустили на землю, он сделал над собой усилие и пробормотал:

— Спасибо, Кенред, — он и сам не знал, почему назвал именно это имя.

В ответ лишь смущенно хмыкнули.

— На здоровье, Эльфред. Только меня зовут Ротри, Ротрам.

Последней фразы принц уже не слышал. Он снова угодил в зыбкое и спокойное море небытия, которое уносило его все дальше и дальше от реальности.

Он пришел в себя ночью, как-то сразу, рывком. Подскочил, сел на плаще, который, как он обнаружил, слегка подмок от влажного лапника и, наверное, от прежнего лежания в луже, и огляделся. Вокруг горели костры, оттенявшие своим оранжевым сиянием бархатную густоту ночного мрака, на земле вповалку спали люди, а у каждого костерка обязательно сидел хоть один человек и время от времени, наверное, чтоб не заснуть, перекрикивался с собратьями по несчастью.

Принц встал, отжал мокрый плащ и, передернув плечами от холода и сырости, заспешил к ближайшему пятну жара и света. Присел на обрубок бревна.

— Иди, поспи, — сказал он дозорному. — Я подежурю.

Тот расплылся в улыбке.

— Спасибо, Эльфред, но я тоже недавно проснулся и пока больше не хочу.

— Ты из тех, кто участвовал в погоне?

— Да, принц. Ох, и порубили мы этих датчан! Никогда такого удовольствия не получал.

— Надеюсь, еще получишь, — младший брат короля широко зевнул.

— У меня тут осталась похлебка. Хочешь?

— Не откажусь.

Парень подвинул ему котел, и Эльфред жадно погрузил в него ложку. В похлебку, видно, покидали все, что было под рукой — куски вяленого мяса, стружки сала, крупу, муку и даже какие-то овощи. Голод вдруг вспыхнул в теле принца, будто пожар. Он не обращал внимания даже на то, что еда остыла, да и перестоялась, если уж говорить по чести. Это была еда — вот что самое главное. Дозорный посматривал на насыщающегося предводителя, будто заботливая мать.

— Может, еще и выпить? Есть немного эля.

Эльфред мог побиться об заклад, что в протянутой ему фляге были драгоценные остатки этого благословенного напитка, которые воин хранил для себя, на самый крайний случай. Он принял подарок с должной благодарностью и тут же опрокинул над собой, ловя ртом желтоватую струю, пахнущую солодом. Горло обжег живой огонь, и зрение сразу стало многоцветным. Принц и не заметил, как опорожнил флягу до дна, и вернул ее такой же сухой, каким казался себе сейчас.

Прежде чем еще раз схватиться с датчанами, надо было наполнить себя — силами, яростью, волей к победе. Сейчас он вымотан и никуда не годен, хотя и выспался, и наелся. Он помотал головой, потрогал плащ — все еще влажный — но, передернув плечами, накинул его на себя. Так было немного теплее. Ночью сгущался не только сумрак, но и холод, и теперь принцу уже казалось, что лес близ Эсцедуна пробирает настоящий трескучий мороз.

— Где лежат раненые? — спросил он дозорного.

Тот сдвинул брови, обдумывая.

— Кажется, вот в том теплом распадке, где горит около десятка костров. Раненых греют, но на таком холоде половина не доживет до следующего утра.

— А шатра не поставили?

— Король отдал свой шатер, но он маленький. А вообще я недавно проснулся.

— Но уже много знаешь, — усмехнулся Эльфред, поднимаясь.

— Эй, — окликнул его встревоженный сакс. — Возьми мой плащ. Твой мокрый.

— А ты тем временем замерзнешь?

— Я же у огня сижу. Прикрою спину — и все. Твой плащ быстро высохнет.

— Спасибо, — принц с явным облегчением завернулся в толстое, теплое, хоть и поношенное сукно. — Я скоро верну его тебе.

И ушел в темноту.

Раненых действительно устроили в распадке — здесь меньше дуло, кусты и костры защищали от холода и темноты. Раненые лежали на толстых охапках лапника, защищавшего их от грязи, были завернуты в одеяла и плащи, но даже в темноте Эльфред разобрал, как бледны лица большинства. Потеря крови лишает тело внутреннего тепла, и ничего нет проще, как замерзнуть в самые холодные часы раннего утра. Пробираясь между тел, он внимательно вглядывался в каждого, пока не наткнулся на свернувшегося под покрывалом Ассера.

Принц испугался, нагнулся и тут же убедился, что монах просто спит. Похоже, он устроился рядом с одним из раненых, чтоб греть его собой, но во сне, продрогнув, отодвинулся и плотнее завернулся в свое одеяло. Нагнувшись и приложив пальцы к щеке раненого, Эльфред понял, почему Ассер почувствовал себя неуютно рядом с ним. Раненый был мертв и холоден, как пригоршня снега.

Младший брат короля попытался растолкать монаха, но тот не обращал никакого внимания на усилия принца — похоже, он вымотался никак не меньше, чем воин. Не зная, что еще предпринять, Эльфред почесал в затылке, и тут слева прозвучал негромкий голос:

— Оставь его, воин, — мягко сказал лекарь, приподнявшись на локте. Принц, повернувшись, узнал его — это был старый целитель, служивший еще его отцу, опытный цирюльник и травник. — Монах проработал двое суток, пусть отдохнет. Непривычный… Хе…

— Да, конечно… Но…

— Что тебе нужно, принц? — лекарь, кряхтя, поднялся и подошел поближе. Нагнулся к раненому, рядом с которым лежал Ассер. — У… Мда. Впрочем, я этого ожидал. Поможешь, принц?

— Конечно, — Эльфред нагнулся, поднял бездыханное тело и, осторожно ступая, отнес его в сторону. Положил рядом с другими телами, уже подготовленными к погребению. Вернулся. Лекарь расправил покрывало, под которым лежал умерший, и укрыл им другого раненого.

— Послушай, ты занимался Алардом? Он был ранен, или его убили?

— Ранен. Я с ним работал. Осколок копья вынимал из плеча.

— Он жив?

— Вечером был жив. Я покажу, — лекарь завертел головой. — Вот он лежит.

Эльфред присел возле Аларда, завернутого в несколько плащей и уложенного совсем рядом с костром. Из складок сукна торчал нос — принц никогда и не замечал, насколько длинен нос у старика — и бледный лоб с синеватыми жилками у висков. Казалось, он спит, но когда рядом с ним очутился его молодой эрл, Алард приоткрыл глаза и посмотрел на него с таким лукавым выражением, будто собирался сказать какую-нибудь остроту.

— А, мальчишка…

Принц рассмеялся, правда, тихонько, чтоб не потревожить раненых.

— Ты отлично держишься, старик. Как тебя угораздило попасть под плохо окованное копье?

— Да вот… Слушай, дай напиться.

Эльфред отлучился к костру, где стоял большой котел с целебным отваром, зачерпнул деревянной кружкой, стоящей рядом, и напоил старика.

— Так лучше?

— Да… Как вы… Как их преследовали?

— Доскакали аж до Эштона.

— Далеко…

— Там я решил, что мы и так забрались слишком близко к логову зверя, и велел возвращаться.

— Правильно. В нашем деле главное — не увлекаться… — Алард тяжело дышал несколько минут. Должно быть, у него не было сил произнести ни слова.

— Как ты?

— Холодно.

— Попробую согреть, — принц подобрал пару крупных камней, и положил их рядом с огнем. — Сейчас, подожди.

— Эльфред! — позвал старик, и, когда принц присел возле него, с трудом проговорил: — Я тебе вот что хочу сказать. Ты молодец, смог поднять все войско, повести за собой. Только с братом своим держи ухо востро.

— Ты о чем, Алард? — удивился тот.

— Ты должен понять, о чем я, если не совсем дурак. Ты у Этельреда перехватил из рук вожжи… Дай мне пить, — он шумно глотнул, передохнул и продолжил. — Я могу и до утра не доскрипеть, поэтому говорю сейчас. Но я все время был в сознании — и когда ранили, и когда вытащили с поля, и когда резали, — невольно старик поморщился. — После этого я видел короля. Он беседовал с одним из своих эрлов…

— С кем?

— С Берном.

— Эрлом Лонг Бега? Да, я его знаю.

— Само собой. Берн ему предан. Король сказал, что многие эрлы хотят сделать тебя королем прямо сейчас, отстранив Этельреда, и что с этим надо что-то делать.

— Послушай, — помолчав, сказал Эльфред. — Я… Да, кстати, — он вспомнил о камнях, которые уже должны были нагреться, завернул их в грубые и толстые тряпицы, и подложил под покрывала старика — у живота и у ног. — Как, лучше?

— Еще не знаю… Ты слушаешь меня?

— Конечно.

— Твой брат может сделать что-нибудь, чтоб избавиться от тебя.

— Я не верю в это.

— Ты мне не веришь?

— Я тебе верю. Но ты тоже мог ошибиться. Не сердись. Я взрослый человек и могу сам о себе позаботиться. За эрлом Лонг Бега я послежу.

— Я хочу тебе напомнить, что Берн родом из Корнуолла и является двоюродным братом Вульфтрит. А эта женщина тебя ненавидит.

— Я помню. Ну, отогреваешься?

— Ага, — прошептал Алард и вдруг впал в сонное забытье — так резко, что не успел закрыть рот. На какое-то мгновение принцу показалось, что раненый умер, и он испугался, приложил руку к холодной щеке старика, поискал сонную артерию. Пульс был слабеньким, но он был. В одно мгновение осознавший, что может остаться без поддержки старшего товарища, Эльфред испытал настоящий страх.

Он поднялся и поискал глазами лекаря. Тот возился неподалеку — пытался перевязать руку раненому, но тот стонал и отбивался. Подойдя, Эльфред коленом прижал ладонь несчастного к земле и стал наблюдать за тем, как целитель деловито и торопливо отдирает присохшие повязки.

— Спасибо, принц, я бы сам не справился, — пропыхтел он.

— Скажи мне, Алард выживет?

— Все может быть. Рана тяжелая, а он уже немолод. Но, с другой стороны, твой элдормен очень крепок. Он почти не кричал, когда я ему резал плечо, только ругался. Ну, да священник ему это простит. Рана чистая, травы я наложил, какие надо. Он хоть и стар, но держится. Думаю, у него неплохие шансы. Не волнуйся, принц, и иди-ка отдыхать. А если завтра поможешь перенести раненых на повозки, я буду тебе благодарен.

— Мы завтра уходим отсюда?

— Армия уходит послезавтра, но раненых отправляют раньше.

— Куда?

— К Басингу. Туда же отойдет и армия, когда закончит хоронить своих солдат и язычников.

— Ясно, — поколебавшись, Эльфред добавил: — Думаю, моя помощь тебе пригодится. По крайней мере, пока не проснутся твои помощники и этот монах.

— И здесь я буду тебе очень благодарен, принц.

Эльфред трудился всю ночь и устал больше, чем уставал в битве. Ему приходилось таскать на себе стонущих раненых, держать их, пока лекарь перебинтовывал отвратительные раны, носить им воду и теплые камни. Тряпицы, в которые их можно было завернуть, скоро закончились, и горячие каменюги пришлось подкладывать под бок закутанному человеку, а не прятать в плащ или покрывало. Но так они быстрее остывали.

Вскоре у принца возник соблазн уйти, но гордость не позволила ему этого сделать. Он трудился до восхода, когда проснулись двое помощников лекаря, после чего свалился на землю у одного из костров и уснул. Правда, ненадолго, через три часа его разбудили, и, сунув в руки горячий котелок с похлебкой и ложку, дали указание покормить кого-нибудь, и оставили в покое. Эльфред попеременно совал полную ложку в рот то себе, то своему соседу, глотавшему шумно и с трудом, и медленно приходил в себя после отрывистого и тяжелого сна.

Накормленных раненых аккуратно перекладывали на повозки, которые подгоняли к распадку неостроумно ругающиеся, не выспавшиеся, продрогшие и потому очень злые погонщики. Некоторые повозки были запряжены лошадьми, некоторые — быками, и тем, кому выпало ехать на последних, могли считать, что им повезло. Бык идет медленно, равномерно, спокойно. Если погонщик будет аккуратен, то раненого растрясет только на тех ухабах, которых тот не сможет обогнуть.

Весь день хоронили мертвых. Близ Эсцедуна, конечно, было сельцо, а при сельце — церковка с кладбищем. Уставший и от натуги совершенно охрипший священник читал отходную над каждым десятком усопших по очереди. Расхаживая между могилок, Этельред даже пошутил:

— Мои люди займут тут все свободные места. Старым крестьянам негде будет отдохнуть.

Они с радостью потеснятся, король, — заверил его староста деревни. — Честь — лежать рядом с доблестными защитниками нашей земли.

— Да уж… — проворчал король и поспешил вернуться в лагерь. Он совещался со своими эрлами, хотя советы, которые они давали, вряд ли могли ему помочь. — Позовите мне Эльфреда. Кто-нибудь его видел?

— Его видели в распадке с ранеными.

— Передай ему, я его жду.

Эльфред появился через полчаса. Он смотрел на своего собеседника рассеянно и вытирал ладони о штаны. На окружающих он не смотрел, лишь на брата, и то со странным сонным выражением лица. Слова Аларда смутили его.

Король осмотрел брата с легкой брезгливостью. Он не имел ничего против помощи раненым или другой работы. Ни один знатный эрл не чуждался труда, мог и сенцо сам пошвырять, и покопаться в земле, и мешки потаскать, а дам королевской крови, плохо прявших, ткавших и не кормящих грудью собственных детей, воспринимали с недоумением. Но Этельред всегда придерживался представления, что знатный эрл должен одеваться соответственно, и держаться так, чтоб отличаться от окружающей массы простолюдинов.

Эльфреда же от его людей отличить было невозможно.

— Ты бы переоделся, — заметил старший брат. Принц оглядел себя. Потер ладонями штаны.

— Да, пожалуй.

— Ты весь в крови.

— Помогал целителю перевязывать.

— Разве это работа для тебя? Идите, — король сделал знак эрлам, и те с готовностью отступили прочь, начали обсуждать что-то свое. Этельред посмотрел на них с недоверием. Потом взял брата за локоть и отвел в сторону. — Я вот о чем с тобой хотел поговорить…

Этельред замер в нерешительности, и продолжил разговор лишь тогда, когда группа эрлов и воины, хлопотавшие у костра, остались за поворотом. Эльфред терпеливо молчал, ждал, пока брат начнет говорить.

— Я хочу тебе сказать, что ты взял на себя слишком много, Эльфред.

— В смысле?

— Ты еще не король, не так ли?

— О чем речь?

— Однако моей армией ты распоряжался, как своей.

Принц в изумлении посмотрел на Этельреда. Губы того были сжаты, взгляд колюч, как кончик стального ножа, но искреннее недоумение в глазах брата слегка смягчило его. Король опустил голову и задумчиво посмотрел на свои сапоги, будто никогда их не видел. «А ты ведь и сам не до конца уверен», — подумал Эльфред.

— Что за ерунда, брат?

— Ты считаешь, что я говорю ерунду?

— Я полагаю, что ты неправильно понял какие-то мои поступки. Я не вижу никаких причин считать, что распоряжался вместо тебя.

— А кто, интересно, вел мою армию в бой?

— А что, войска только короли водят?

— Кто ж еще?

— Например, их доверенные лица. Ты передал мне половину войска…

— Я передал тебе половину войска, но отнюдь не все.

— А я не взывал ко всему войску. Я обращался к отданной мне половине. Остальные пошли за мной сами.

— Ты врешь.

— Этельред, — холодно произнес принц. — Ты бы все-таки держал себя в руках. Обвинять меня во лжи — оскорбление, тебе не кажется?

— Как еще можно назвать твои слова? То, что ты говоришь, не соответствует действительности. И довольно об этом.

— Нет, не довольно. Если ты считаешь возможным называть меня лжецом…

— Я тебя так не называл.

— Не иди на попятный, братец. Ты так сказал. Видимо, такова благодарность за то, что я выиграл тебе эту битву — единственную за последние годы.

— Ты — выиграл мне!? Уж не вообразил ли ты себя королем?

— Нет, брат мой. Я вообразил себя лишь твоим доверенным лицом. Никем более. Уж раз тебе приспичило молиться, будто капуцину, в минуту, когда решалась судьба твоего королевства.

— Ты смеешь со мной так говорить?

— Смею, брат, смею, и говорю я правду. Я знаю Писание гораздо лучше твоего. Не слыхал такую фразу: «Кесарю — кесарево»? Свои долги надо отдавать.

— Кому это я успел задолжать? Уж не тебе ли?

— Я-то тут при чем? Я об Уэссексе говорю. А ты вздумал из себя богомольца корчить, прелюбодей?

— Кто б говорил. Ты, что же, овечка тупорылая — а ничего, разгулялся по чужим бабам. Уверен, Эдит не первая!

— Так, разговор зашел не туда. Мы беседовали о войске.

— Разговор закончен. Я отослал бы тебя прочь, если б мне не был сейчас дорог каждый воин. Но отрядами ты больше не будешь управлять. У войска может быть только один предводитель.

— Мою сотню ты у меня отнять не можешь.

— Не могу. Но если ты не будешь мне подчиняться, я лишу тебя достоинства эрла.

Эльфред стиснул зубы и посмотрел на брата. Тот не взглянул в ответ — слова дались ему нелегко, хотя прозвучали твердо, как и должна звучать речь мужчины.

— Ты и сам прекрасно знаешь, что несправедлив. Знаешь, если такова благодарность за победу, тогда, согласись, у меня нет никакого смысла стараться дальше, рискуя своей головой. Выкручивайся сам, великий стратег. Только Уэссекс жалко. Надеюсь, ты не слишком поздно признаешь, что не прав.

Он больше не хотел ничего слушать и потому отвернулся, пошел прочь. Этельред и не пытался что-нибудь сказать, только смотрел вслед брату, и в душе его боролись самые противоречивые чувства. Он не попытался остановить брата — ревность в этот миг в его душе победила восхищение.

Возможно, Эльфред и был прав, не стоило тогда задерживаться с мессой, пусть священник служил бы себе, а воины тем временем рубились. Но идти на попятный он не собирался. Королю и в голову не приходило, что даже отстраненный от власти, младший брат все равно остается популярным.

А вот Вульфтрит, которая находилась в Уилтоне, не так далеко от Басинга и Эсцедуна, это в голову пришло. У нее были собственные гонцы, собственные слуги, и с их помощью она обменивалась известиями со своим двоюродным братом. Что тут такого, если супруга короля хочет знать, как идут дела у ее мужа и короля? Конечно, она волнуется, и ее терзает беспокойство. Эрлы охотно сообщали гонцу королевы все, что ее интересовало, и Вульфтрит узнавала новости с задержкой менее, чем в семь-восемь дней — кони у ее людей были прекрасные.

Новость о том, как отличился Эльфред, повергла ее в ужас. Она никогда не любила своего деверя, опасалась его и не доверяла, как любой сильный человек по отношению к другому сильному человеку. Ненависти к Эльфреду она почти не испытывала, но поскольку ее преследовало ощущение, что их интересы способны столкнуться очень тесно, Вульфтрит бесилась.

Она прекрасно знала, что Эльфред нравится эрлам куда больше, чем ее муж, и это казалось опасным признаком. Поскольку дочь корнуоллского графа была лишена острого ума и дальновидности, которую природа и так-то редко дарует смертным, она вообразила, что решить проблему можно лишь одним способом — убрав принца с пути своих детей в буквальном смысле слова.

— Он рвется в первый ряд — и каждый раз выживает! — кричала она, размахивая руками перед лицом одной из своих придворных дам, которая немного умела читать — невиданное дело среди ее соотечественниц, если они, конечно, не были монахинями. Сообразив, что Эльсвиса, супруга Эльфреда, которая вместе со своими дамами, служанками и охраной занимала залу через одну от покоев Вульфтрит, может услышать крик, королева заставила себя говорить тише. — Его, кажется, хранит дьявол — как еще объяснить его удачу?!

Придворные дамы, слышавшие речь госпожи, торопливо перекрестились.

— Да-да, дьявол! — решительно добавила Вульфтрит. — Проклятый сопляк. Еще немного — и он заточит меня, несчастную вдову, в монастырь, а детей моих однажды утром найдут в заливе с камнями на шее.

— Госпожа…

— Замолчи! — приказала разъяренная женщина. — Все прочь! Оставьте меня наедине с гонцом.

— Но госпожа, это же не подобает…

— Молчать! Вон!

Зная нрав супруги короля, ее придворные дамы поспешили покинуть залу, и, нагнувшись к гонцу поближе, Вульфтрит произнесла:

— Передай моему брату вот что… «С этим надо кончать. Пусть найдет повод, затеет с принцем ссору и убьет его». Понятно?

— Да, госпожа. Но, позвольте возразить…

— Что еще?

— Принц прекрасно владеет мечом, — гонец, молодой парень, который лелеял надежду добиться при королеве высокого положения и потому готов был исполнить почти любой ее приказ, будто извиняясь, развел руками. — Господин Берн, насколько я знаю, уступает ему.

— Пусть ищет способ. Пусть найдет, если хочет однажды получить богатое графство. Он получит его, если я постараюсь, и никак иначе. Пусть, если трусит, придумает что-нибудь сам. Да и, к тому же… — Вульфтрит на миг задумалась, и на ее лице появилось мечтательное выражение. — Вот что ему еще передай: «В бою случается всякое». Отправляйся.