Книга: Сын Чернобога
Назад: Глава 5 КНЯЗЬ ГРАДИМИР
Дальше: Глава 7 СМОЛЕНСК

Глава 6
АСКОЛЬД

Весть о том, что боярин Казимир сосватал для Градимира Кривицкого псковскую княжну, дошла до Киева только к осени. Князь Аскольд, почувствовав подвох, приказал ближникам вызнать подробности, которые были не из приятных. Кроме княжны Милорады, в Смоленске обосновались пятьсот варягов воеводы Олега. Это означало, что Рерики дотянулись-таки до земли кривичей и осели там, не испросив разрешения Киева. Глуповатый князь Градимир, возможно, и против своей воли, теперь оказался у них то ли в союзниках, то ли в заложниках, ибо где пятьсот варягов, там скоро будет и тысяча. Неужели князь Дир этого не понимает, не говоря уже о беке Карочее, без слова которого его сестричад Казимир не посмеет сделать и шага?
– Все они понимают, – спокойно сказал боярин Гвидон, давний и верный соратник князя Аскольда. – Опасен ты стал ныне не только для Новгорода, но и для Итиля.
Тридцать лет назад Аскольд и Гвидон в первый раз ступили на киевскую землю. Тогда никто не мог предположить, что судьба так вознесет нищих ротариев, у которых не было ничего – ни денег, ни могущественных покровителей, за исключением разве что бога Световида. Впрочем, у Аскольда крещенного в детстве, со Световидом были сложные отношения. Клятву он богу принес, но вряд ли она была искренней. Все эти годы Гвидон ждал, что грозный бог покарает его друга за лицемерие, но не дождался. С течением времени влияние Аскольда в Киеве только росло. Ныне без его ведома на землях полян ничего не делается. Местные старейшины и вспоминают иной раз о князе Дире, но кланяются все же князю Аскольду.
Гвидона стало брать сомнение, а так ли силен Световид, как твердят об этом волхвы, и все чаще взоры его обращались в сторону служек Христа. Световид молчал, когда Гвидон, поддавшись соблазну, окрестил своих сыновей, молчал, когда сам боярин принимал в своем тереме ближников ромейского бога. Гвидону оставался только один шаг к вере, которую он теперь считал истинной, но сделать его, приняв крещение, боярин пока не решался.
– Ты виделся с Леонидасом? – пристально глянул на Гвидона Аскольд.
– Патриарх Фотий и император Михаил обещают нам поддержку, но только в обмен на принятие христианства, ибо помогать язычникам им мешает вера.
– А что скажут на это волхвы и бояре?
– Многие бояре ждут только твоего слова, князь. Ромеи, присланные Фотием в Киев, время даром не теряли и склонили многих киевских старейшин к принятию истинной веры. Ты ведь тоже христианин, князь, пришла пора сбросить личину.
Аскольд задумался. Легко сказать, сбросить личину. А если она за столько лет уже к лицу приросла и отдирать ее придется с кожей? Киевляне, чего доброго, не узнают князя, для них его кровоточащий лик станет бесовским наважденьем. В один миг можно потерять все, с таким трудом нажитое. Да и привык уже, чего греха таить, князь Аскольд к чужой вере. Привык жертвовать жадным до крови языческим богам, привык участвовать в посвященных им таинствах. Захочет ли истинный бог принять под свою длань человека, измазанного жертвенной кровью? Не постигнет ли Аскольда судьба кагана Обадии, которого волхвы сначала объявили драконом, а потом и вовсе убили руками Воислава Рерика?
Смерть брата, князя Трасика, до сих пор стояла у Аскольда перед глазами. Трасик шел на Калинов мост с твердой уверенностью в том, что ему удалось обмануть бога Белеса, и ошибся. Языческий бог покарал клятвопреступника рукой Сидрага Рерика. Теперь тан Гвидон предлагает своему старому другу Аскольду выйти на Калинов мост не с мечом, а с крестом в руке, но спасет ли крест от длани Чернобога?
– Леонидас считает Чернобога сатаной, – неуверенно произнес Гвидон. – Князем зла. А Христос – олицетворение добра и милосердия. Но ведь добро всегда побеждает зло на Калиновом мосту?
– Это смотря какое зло, – процедил сквозь зубы Аскольд. – Черный Ворон – вестник смерти. А все люди смертны – и язычники, и христиане.
– Зато души истинно верующих бессмертны.
– Бессмертны для рая или для ада? – резко обернулся к ближнику князь Аскольд. – Мы с тобой так много грешили, Гвидон, что вряд ли наш путь в том мире будет столь уж простым и гладким.
– Все грешат, – вздохнул боярин. – Но ромей Леонидас сказал, что со смертью Черного Ворона на нас снизойдет благодать, ибо этот Рерик не человек а посланец сатаны.
– Леонидас всего лишь простой смертный. У ромеев слова частенько расходятся с делом. Леонидас говорит одно, а Михаил – другое, в результате два варяга, Аскольд и Воислав, сходятся нос к носу на Калиновом мосту.
– Но патриарх Фотий обещал…
– Патриарху Фотию бог вручил Византию, а за Киев отвечаю я, Гвидон.
Разговор с князем Диром не заладился с самого начала. Великий князь лишь улыбался да разводил руками, слушая своего соправителя. Вины он не чувствовал ни за собой, ни за боярином Казимиром. Эка невидаль, сосватали девку за родовитого человека. Радоваться надо по этому поводу, а не печалиться.
– Пятьсот варягов в Смоленске – повод не для радости, а для раздумья.
– Варяги – не наша забота, Аскольд, а князя Градимира, – Дир неожиданно рассмеялся, и Аскольд посмотрел на него с удивлением.
С годами великий киевский князь ослабел не только телом, но, похоже, и разумом. А ведь годы Дира не такие уж большие, едва за шестьдесят перевалило. Многие люди в эту пору мудреют, а этот того и гляди в дурачка превратится.
– С князем Градимиром беда приключилась, – пояснил слегка смутившийся Дир. – Принял он с излишком медовой браги на свадебном пиру и заблудился в собственном тереме. Шел, видишь ли, к нареченной, а очнулся в чулане. И теперь весь Смоленск гадает, кто лишил девственности княгиню Милораду, сам ли князь, впоследствии о том запамятовавший, или нашелся добрый молодец, который ему помог.
Аскольд не сдержал улыбки. Что и говорить, случай забавный. Впрочем, от князя Градимира с его пристрастием к питию и врожденной глупостью всего можно ожидать.
– Дело не в глупости, Аскольд, а в порче, – серьезно глянул на соправителя Дир. – Так, во всяком случае, утверждает ган Кончак. Он даже называет имя человека, напустившего эту порчу на несчастного Градимира.
– И кто же это такой?
– Воевода Олег. Кончак якобы собственными глазами видел, как тот выскользнул из комнаты Милорады.
– А откуда этот воевода Олег взялся? – нахмурился Аскольд.
– Все оттуда же, – криво усмехнулся Дир. – Помнится, твой римский знакомец Джованни как-то рассказывал нам о нем.
– Так речь идет об Олегасте Анжерском, сыне графини Хирменгарды!
– Тебе видней, Аскольд, а я в именах франков путаюсь.
Джованни утверждал, что Олегаст был зачат в ночь Белтайн, во время сатанинского обряда. Участвовали в нем три франкские женщины, Воислав Рерик, боготур Драгутин и Лихарь Урс, сын князя Искара. Франки считали его оборотнем и убили. По словам посланца папы Николая, человека весьма осведомленного, Олегаст мог быть сыном Драгутина. Но вполне возможно, что в его рождении поучаствовал князь зла, которого славяне именуют Чернобогом. Так или иначе, но сын графини Хирменгарды вызвал на божий суд графа Неверского и убил его. Многие посчитали это чудом, поскольку Олегасту исполнилось всего пятнадцать лет, а его противник считался одним из самых опытных бойцов в империи франков.
– Ган Кончак утверждает, что воевода Олег обладает колдовским даром и способен предвидеть будущее, во всяком случае, мечники называют его Вещим. Он уже успел побывать в землях радимичей и встретиться там с княгиней Дарицей, кудесницей Макоши.
– Если она доводится ему бабкой, то ничего удивительного в этом нет, – пожал плечами Аскольд.
– Тогда почему боготур Драгутин не назвал его публично своим сыном? – пристально посмотрел на соправителя князь Дир. – Я уже успел перемолвиться словом с Даджбоговым кудесником Коловратом, и мы сошлись во мнении, что волхвы Белеса готовят этого Олега для больших дел. Скорее всего, они прочат в преемники Воиславу Рерику, у которого нет законных сыновей.
– И что вы решили с кудесником? – нахмурился Аскольд.
– На Воислава Рерика обижены ладожские бояре и простолюдины, на него обижены волхвы Перуна, на него настороженно смотрят волхвы других славянских богов. Но в глазах многих людей он – Сокол, посланец бога Световида, претворяющий в жизнь его волю.
– Не понимаю, к чему ты клонишь, князь Дир?
– У Рерика, как ты знаешь, есть сын от ганши Ярины. Я имею в виду бека Богумила.
– Но сам бек об этом, похоже, даже не подозревает, – усмехнулся Аскольд.
– Зато об этом знают или догадываются очень многие, – спокойно продолжал Дир. – Нам мало убить Рерика, Аскольд. Его место может занять другой. Нам надо подорвать веру людей в то, что варяги в наших землях выполняют волю богов.
– И как ты собираешься это сделать?
– Рерика должен убить бек Богумил, – выпалил Дир, приподнимаясь с лавки.
– Почему именно он? – удивился Аскольд.
– Смерть Воислава Рерика от руки бека Богумила будет означать, что он дракон. Согласно нашим священным преданиям, только дракон может быть повержен сыном, ибо Световид в сходных обстоятельствах своего сына убил. Кудесник Коловрат говорит, что по-иному и быть не может, поскольку Велес – бог перемен и вечного обновления, а потому смерть его драконьей сути не угрожает мирозданию, тогда как смерть Световида будет концом всему. Убив Воислава Рерика, бек Богумил тем самым подтвердит, что варяг и иже с ним не посланцы Белобога, призванные восстановить порядок на славянских землях, а порождение навьего мира, слуги Вия, самой жуткой ипостаси бога Белеса, и что перемены, которые они несут, обернутся чудовищной бедой для нашего мира.
Аскольд содрогнулся от отвращения. Нет, Дир не ослаб умом с годами, но то, что он предлагал, было омерзительным по своей сути, хотя вполне укладывалось в славянские представления о мире и справедливости. Конечно, Аскольд знал оба священных предания, как знали их все славяне, но именно поэтому коварная затея волхвов Даджбога и Перуна не вызвала того отклика в его душе, на который, видимо, рассчитывал Дир. Не став истинным христианином, Аскольд перестал быть язычником. Но князем он был, а потому не мог не понимать выгоды, которую сулила и ему лично, и Киеву затея, предпринятая волхвами.
Сама по себе смерть Рерика не могла остановить движения варягов на юг. Теснимые с юго-запада христианами, варяги искали союзников на востоке. Иудейская Хазария была серьезным препятствием на этом пути. Союзником Рерика были, впрочем, не только варяжские купцы, но и фряжские, остро нуждающиеся в притоках товаров с востока. Кроме того, вся Западная Европа нуждалась в серебре, ибо ее собственные рудники иссякли, и взять драгоценный металл они могли только у арабов. Так что Рерик мог рассчитывать не только на поддержку кагана ругов, но и на помощь франкских королей, того же Карла Лысого, например, с которым у него были давние и тесные связи.
Похоже, и в Византии у внука Витцана Ободритского были свои радетели, иначе откуда бы появилась легенда о третьей империи. Византия, со всех сторон окруженная арабами, искала пути в Европу. Увы, устремления ромеев не нашли понимания ни у римских пап, ни у императора Людовика Италийского. Хазары были ненадежными союзниками. Оставались славяне, пока еще объединенные только отеческими и священными преданиями о деяниях своих пращуров и богов.
От грека Леонидаса Аскольд знал, что патриарх Фотий отправил миссию в Болгарию, с целью приобщить тамошних славян к христианской вере. Если эта задача будет решена, то у ромеев появится надежда получить в лице славян не только союзников, но и единоверцев. Однако Аскольд далеко не был уверен в том, что расчеты греков оправдаются. Да, волхвы славянских богов разобщены и нередко враждуют друг с другом, но корни языческой веры настолько глубоко вросли в души славян, что выкорчевать их оттуда будет почти невозможно. Конечно, князь Аскольд мог бы облегчить ромеям задачу, во всеуслышанье объявив себя христианином, но этот ответственный шаг вполне может стать для него последним. Он потеряет главных своих союзников в лице Дира и окружающих его волхвов и бояр. Пока жив Воислав Рерик, Аскольд должен молчать, но со смертью Черного Ворона многое может измениться в землях славян, и тогда, возможно, пробьет час сына кудесника Гордона, ставшего по воле отца приверженцем новой веры, куда более человечной, чем та, которой придерживается Дир.
– Что ты предлагаешь, великий князь? – повернулся Аскольд к Диру.
– Я уже отправил гана Кончака в Итиль. Думаю, каган-бек Ицхак и бек Карочей одобрят нашу затею и окажут нам поддержку. А ты, Аскольд, должен послать своего человека к князю Градимиру. Пусть он откроет ему глаза на истинное положение дел, рассказав, какого змея он пригрел на своей груди. Градимир – человек горячий, но его следует удержать от преждевременного выступления. Пусть дождется подхода наших сил и лишь тогда чинит суд и расправу.
– Ты предлагаешь начать войну с Рериком? – нахмурился Аскольд.
– Да, – кивнул головой Дир. – Будет лучше, если эту войну начнем мы, не дав ему обрасти связями в славянских землях. К тому же у нас есть и повод для вмешательства. Мы помогаем Градимиру Кривицкому, обманутому коварными варягами, прибегшими к помощи навьего мира. Думаю, что в этом случае промолчат даже Велесовы волхвы, среди которых тоже есть недовольные всевластием нынешнего кудесника Осташа. У тебя есть сомнения, князь Аскольд?
– Сомнения у меня есть, – усмехнулся Аскольд. – Но на мое решение они не повлияют. Я пошлю к Градимиру боярина Гвидона, и пусть все будет так, как ты сказал, великий князь Дир.

 

После незадавшегося свадебного пира и скандальной брачной ночи князь Градимир пребывал в смятении. Княжна Милорада, с которой он столь опрометчиво связал судьбу, уже восстановила свою красу, слегка подпорченную комарами, и теперь являла изумленным смолянам лик, достойный восхищения. Градимир отдавал должное внешности жены, но, увы, душа его томилась смутными сомнениями. Что ни говори, а первый взгляд – самый верный. Ну, не глянулась внучка Гостомысла кривицкому князю, что тут поделаешь. К этому еще добавилась неприятность, приключившаяся с Градимиром в брачную ночь. Прежде такого с князем не случалось, а тут словно память у него отшибло.
Конечно, самым разумным было бы отослать Милораду назад, но жалко было отдавать приданое, частично уже растраченное. Да и вряд ли горделивые Рерики согласятся принять назад початый сосуд. Вот если бы Милорада потеряла девственность раньше, чем возлегла на ложе кривицкого князя, то в этом случае он мог бы с полным правом предъявить счет и ее опекуну боярину Никлоту, и Рерикам. Но, увы, княжна потеряла девственность на брачном ложе, оставив на нем все приличествующие случаю доказательства, и в этом могли своими глазами убедиться смоленские боярыни, посетившие ее поутру.
А в том, что князь Градимир до этого ложа не добрался, не было уверенности даже у него самого. Три девки, приставленные к княгине, в один голос твердили, что муж на ложе Милорады возлег, но они не могли с полной уверенностью сказать, был ли тот муж князем Градимиром, ссылались на темноту и головокружение. Ближние бояре клялись, что довели князя до дверей ложницы, освещая ему путь, и что он в те двери вошел с бодростью и уверенностью в своих силах. А дальше был провал.
Сама Милорада, слушая осторожные вопросы, лишь розовела ликом, надувала пухлые губки и наотрез отказывалась делиться впечатлениями о брачной ночи. Градимир ее за это не осуждал. Негоже княгине болтать о подобных делах. Да и откуда девушке, не знавшей прежде мужских ласк, разобрать, кто там возлег рядом с ней на ложе, муж или не муж.
Эта незадача до того зыбила Градимира из колеи, что он потерял интерес не только к Милораде, но и ко всем прочим женкам. Так и ходил букой по терему, шпыняя по поводу и без повода челядинов. Боярин Никлот и боярыня Злата покинули Смоленск, страшно недовольные поведением князя Градимира. Ближние бояре отводили глаза и потихоньку посмеивались, и только развеселый варяжский воевода Олег сумел отвлечь Градимира от мрачных мыслей, устроив во дворе терема петушиные бои.
Прежде о такой забаве никто в Смоленске и слыхом не слыхивал, а ныне бояре и старшие дружинники как с ума посходили. Все птичники в городе разорили, всех петухов оттуда повыгребли и меж собой стравили. Князь Градимир в великом азарте тысячу денариев проставил об заклад, тут же их проиграл и сам ту проруху не сразу заметил. Петух, привезенный из-за моря воеводой Олегом, бил местных бойцов без пощады, к великому ужасу смоленских кур. Княжьи ближники пришли в себя, когда здоровых петухов в округе почти не осталось. Да что там петухи, иные бояре и мечники свою мошну так растрясли, что впору за голову хвататься. Воевода Олег только посмеивался да считал серебро, которое стекалось к нему из чужих загашников.
Трудно сказать, чем бы это петушиное безобразие закончилось, если бы в Смоленск ни прибыл боярин Гвидон, посланец князя Аскольда. После неудачной свадьбы, которую князю спроворил боярин Казимир, Градимир к киевлянам относился с большим подозрением, но Гвидона принял с честью, как это и положено уважающему себя правителю. Киевский боярин, даром что родом из варяжских земель, тоже лицом перед смолянами не ударил и все поклоны, положенные по ряду, отдал с достоинством и благолепием. Поклонился и четырем углам, и щурам, и князю, и смоленским боярам, а заздравную чашу выпил единым духом, не сронив и единой капли.
Уже много позже, оставшись наедине с великим князем, он завел такие разговоры, от которых Градимира бросило в пот. Вот ведь втравил его боярин Казимир в паскудное дело! А ведь как чувствовал князь, что это сватовство добром для него не обернется. Девка сразу ему не поглянулась. Уже тогда, при первом взгляде, ему на ум пришло, что невеста-то, пожалуй, порченая. Ан нет, польстился от великого ума на ее приданое. А тут ведь дело даже не в девке, а в молодце, которого Рерики навязали простодушным смолянам вместе с пятьюстами варягами. А на Градимира как затмение нашло, взял да и согласился на их пребывание в Смоленске. Конечно, мечники лишними не бывают, а этих Рерики обязались содержать на свои деньги, вот и ввели добродушного человека в соблазн.
– Воеводе Олегу порчу на человека напустить труда не составит, – продолжал зудеть боярин Гвидон. – Он ведь в землях франков извел колдовством лучшего витязя.
– Да быть того не может, – ахнул Градимир.
– Сам патриарх римский проклял и Олега, и матерь, что его породила, и велел гнать их с франкских земель.
– А мать-то за что?
– За то, что нагуляла она его с самим сатаной. Так в тех землях называют нашего Чернобога.
– Так ведь у нас чтут и Велеса, и его потомство, – нахмурился Градимир.
– Чтут потомство, которое он в человеческом обличье породил. А я веду речь о колдуне, рожденном от Вия, князя навьего мира. Он если и способен кого породить, так только змея, которого каждый порядочный человек должен сторониться, во избежание порчи и других бед. Это, между прочим, сам Велес заповедал, приказав своим боготурам истреблять всякого, в ком начнет прорастать драконья суть.
– Вот оно что! – ахнул Градимир. – А я ведь к нему как к родному. В своем тереме поселил, к столу пускал…
Князя Кривицкого вдруг осенило, причем настолько, что он потерял дар речи. Как же он сразу-то не догадался. Ведь не был он пьян, когда направлялся в ложницу. То есть выпил, конечно, но не настолько же, чтобы разум потерять. Так вот кто навел на него порчу! Вот кто обманом заменил его на брачном ложе! Вот кто вбросил драконье семя в его благородный род. Хорошо хоть, что у Градимира хватило ума не путаться с Милорадой. Внучку Гостомысла, конечно, жаль, но своя рубаха ближе к телу. Гнать надо эту Милораду из терема, и гнать как можно скорее.
– Ты погоди, не кипятись, великий князь, – придержал за полу кафтана вскочившего Градимира киевский боярин. – Милораду ты взял в жены славянским рядом, с благословения Перуновых волхвов. Прогнав ее со двора, ты нанесешь обиду не только Рерикам, но и Ударяющему богу. Перун-то тебя, конечно, простит после очистительной жертвы, а вот перед Рериками тебе не оправдаться. И град они твой разорят, и тебя жизни лишат как клятвопреступника. Ты что, забыл, с кем дело имеешь? Хотя по младости лет ты этого, может, и не помнишь, а я собственными глазами видел, как взмахнул крылами Черный Ворон и пали наземь отец и брат боярина Казимира. А кем был тот Черный Ворон, ты, наверное, догадываешься.
От таких слов князь Градимир за голову схватился. О Черном Вороне он, конечно, слышал, рассказали добрые люди, но ведь это могло быть наветом на Воислава Рерика, который вроде бы с юных лет служит богу Световиду. Когда же он успел дорожку протоптать в навий мир?
– Вот так же и мы сомневались, – кивнул Гвидон. – Может, тот Черный Ворон и не Воислав Рерик, а кто-то другой. И по сию пору многих сомнение берет. Потому и говорю я тебе – не торопись! И с Рериками рвать не торопись, и жену со двора не торопись гнать, и к воеводе Олегу присмотрись.
– А что тут присматриваться, – с досадой махнул рукой Градимир, садясь на место. – Ведь этот собачий сын всех петухов в Смоленске извел и обчистил многих бояр и мечников едва ли не до исподнего.
– Каких еще петухов? – не понял Гвидон.
– Тех самых, что кур топчут, – вздохнул Градимир. – И как это я сразу не сообразил, что здесь не все чисто. А этот куриный сын долбит и долбит одного за другим.
– Какой куриный сын?
– Петух, говорю, у Олега статей невиданных, ни один из наших против него устоять не смог.
– Так вот ты о чем, – сообразил наконец Гвидон. – Зря вы, однако, своих птиц ему стравливали. Это ведь не простой петух, он яйца несет.
– Да ты в своем уме, боярин Гвидон! – возмутился Градимир. – Когда это петухи яйца несли?
– А из тех яиц, отложенных в навоз, василиски на свет появляются. Голова у василиска петушиная, хвост змеиный, а глаза такие, что человек, взглянувший в них, падает замертво и каменеет.
О василисках Градимир прежде не слышал, но и не доверять словам киевского боярина причин не было. Вот ведь незадача, мало нам колдуна из франкских земель, так тут еще и василиск, способный взглядом убить человека. А ну как снесет петух это проклятое яйцо, а из него вылупится чудище неведомое, и что тогда прикажете князю Градимиру делать?
– Ждать надо, великий князь. Помощь непременно будет.
– А когда?
– Думаю, к зиме мы будем готовы. Как реки встанут, так мы и двинемся в земли кривичей. Тут уж ты не зевай, князь. Сверни головы и петуху, и его хозяину.
Назад: Глава 5 КНЯЗЬ ГРАДИМИР
Дальше: Глава 7 СМОЛЕНСК