Князь Листяна Урс умер в самый разгар Ярилиных дней, оставив Русаланию без мудрого правителя в нелегкие времена. Большому кругу Русалании, куда входили русы-ротарии, ганы и старейшины славянских и скифских родов, предстояло сделать нелегкий выбор между сыном умершего князя Данбором и его братичадом Ратмиром.

Ратмир был старше, опытнее, но отнюдь не мудрее своего родовича. Многие отмечали его непомерное властолюбие и тщеславие. Данбор, коему уже исполнилось тридцать два года, тоже отличался крутым нравом, унаследованным от отца и деда, но его поддерживали ротарии из Вагрии, с которыми русаланам ссориться не хотелось. Споры на большом кругу предстояли нешуточные, но все-таки многие предводители русов рассчитывали на мирное разрешение всех накопившихся противоречий. А тут еще по Русалании пополз слух, что объявился третий претендент на великий стол, якобы это был внук старшего сына Искара Урса, сгинувшего много лет тому назад в чужих землях.

Ратмир, приехавший в Варуну в сопровождении большой свиты, только плечами пожимал по поводу этого Рулава, взявшегося невесть откуда. Однако, к удивлению многих, Данбор родовича признал и даже появился с ним несколько раз на людях. Если судить по внешнему виду, то Рулав был молодец хоть куда, к тому же сходный ликом и с тем же Данбором, и с Ратмиром. Более того, старые русы, помнившие юного Лихаря, в один голос утверждали, что варяг – вылитый дед, которому смерть, увы, помешала состариться.

Все сомнения по поводу Рулава снял кудесник Драгутин, прибывший в Варуну, чтобы проводить в страну света князя Листяну, тело которого, залитое медом, было вознесено на вершину холма в ожидании огненного погребения. Драгутин и поднес горящий факел к погребальному костру, дабы облегчить душе старого друга переход в вечность. Тризна по ушедшему князю продолжалась девять дней, участие в ней приняли не только русы, ганы и гости из соседних земель, но и простолюдины, населявшие город, настолько разросшийся за последние годы, что среди его теремов и домов терялась крепость, поставленная когда-то на берегу Донца князем Искаром Урсом.

Сам город, привольно раскинувшийся по равнине, не был обнесен даже палисадом. Воинственность жителей служила ему куда лучшей защитой, чем самые высокие и крепкие стены.

Ратмир не скрывал тревоги от близких людей, среди которых не последнее место занимал ган Арпад, приехавший в Варуну вместе с женой, красавицей Зарой, в свите своего тестя. Русаланы поглядывали на угра с видимым интересом, но с расспросами к нему не приставали, блюдя славянское гостеприимство. Конечно, ган Арпад не имел слова в большом русаланском кругу, но его присутствие должно было показать колеблющимся ганам и русам, что Ратмир отнюдь не сирота и что далеко не все в окрестных землях решается волей князя Олега Киевского.

Он опоздал на погребение Листяны, но обещал сказать свое слово в защиту одного из претендентов Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, кого именно поддержит на большом кругу хитроумный франк.

– Откуда взялся этот Рулав? – сердито спросил Ратмир у Голубца, одного из самых горячих своих сторонников.

– Мутный человек, – вздохнул Голубец. – Слышал я от киевских бояр, что этот Рулав много людей загубил по приказу Олега. Кудесник Драгутин ему покровительствует. Да и сам Рулав – далеко не последний из ведунов Волосатого.

– А зачем русам Велесов боготур в князьях? – рассердился невесть на кого Огнеяр.

– Вряд ли Рулав станет вмешиваться в спор за булаву и великий стол, – пояснил Голубец. – А вот в поддержку Данбора он непременно выскажется. Конечно, боготур русам не указ, но в данном случае каждое лыко будет в строку. Я бы на твоем месте, князь Ратмир, повидался с Богданом Радимицким, его слово на большом кругу может быть услышано. Радимичи – наши соседи. Многие наши старейшины и простолюдины связаны с ними кровным родством. Да и сам Искар Урс, первый князь Русалании, тоже вышел из радимицкой земли.

– Так ведь Богдан женат на родной сестре Данбора, – удивился столь нелепому совету Ратмир.

– Иная женка так способна досадить мужу, что он готов восстать не только на ее родовичей, но и на богов.

Князь Богдан встретил гостей так, словно ждал их появления целую вечность. Ратмиру не понравились лихорадочный блеск его глаз и излишняя порывистость в движениях. Богдан был явно чем-то взволнован и не сумел скрыть своего состояния от гостей. Тем не менее он выслушал все приветствия, положенные по ряду, поднес заздравную чашу и взмахом руки пригласил к столу.

– Наслышан я и о Рулаве, и о князе Олеге, – раздраженно бросил Богдан. – Хитрые франки и варяги прибирают к рукам наши земли, а мы только руками разводим да киваем. Прежде я платил дань хазарам и спал спокойно. Сегодня мне предлагают платить дань Киеву и не платить Итилю, а завтра вообще со стола сгонят. И тебе, Ратмир, не быть князем Русалании, ибо этого не хочет франк Олег.

– Это мы еще посмотрим, – побурел от гнева Ратмир.

– Не смотреть надо, князь, а действовать, – в свою очередь рассердился Богдан. – Иначе Олег нашими головами вымостит себе дорогу к Итилю и станет полновластным хозяином славянских земель. Недаром же разумные люди с самого начала говорили, что варяжский дракон ничем не лучше дракона хазарского, а многие ведь сомневались. Не скрою, я тоже был в их числе. Но теперь пелена спала с моих глаз, и я очень надеюсь на то, что скоро она спадет и с ваших.

– Ты правильно надеешься, князь, – негромко произнес Ратмир и оглянулся на двери.

– Можешь говорить без опаски, – усмехнулся Богдан в усы, слипшиеся от медовой браги. – Этот терем принадлежит радимицкому купчине, вернее его нет человека.

– Будем надеяться, – пожал плечами Ратмир и продолжил уже в полный голос: – Князь Тмутаракани Биллуг считает, что пришла пора подумать о воссоздании Аланского царства, где в едином союзе могли бы объединиться Приазовье, Русалания, Радимицкая и Вятская земли. Возможно к нам присоединятся и угры. Я уже разговаривал об этом и со своим зятем Арпадом, и с его старшим братом ганом Курсаном. Каждый будет князем на своей земле, но в случае опасности мы будем выступать единым целым. Убьем мы драконов или нет, но сожрать себя точно не позволим.

– Разумно, – кивнул головой Богдан. – Но боюсь, что мы опоздали с заключением союза. Вы слышали, что князь Олег уже прибыл в Варуну во главе варяжских ротариев. Их пять тысяч человек. По обычаям русов, все они имеют право голоса на большом кругу. Боюсь, что голоса твоих сторонников, Ратмир, просто утонут в варяжском реве. Кудесники всех славянских богов тоже выскажутся в пользу Данбора. Сын покойного князя Листяны будет вознесен на великий стол сторонниками Олега Вещего, они и будут распоряжаться всем в Русалании.

– А что ты предлагаешь, князь Богдан? – растерянно спросил Голубец.

– На силу надо отвечать силой, иного языка эти люди не понимают, – почти спокойно произнес Богдан. – Надо на словах принять давно предопределенное решение большого круга и готовиться к драке. А повод начать ее всегда найдется.

– Ты предлагаешь развязать междоусобицу на наших землях? – нахмурился Ратмир.

– Ее развязываем не мы, а те, кто, не считаясь ни с обычаями, ни со славянской правдой, навязывает нам свою волю, – горячо возразил Богдан. – разве вы топчете чужую землю, разве вы сажаете своих князей на варяжские столы?

– Князь Богдан прав, – поддержал радимича Огнеяр. – С незапамятных времен русы являются хозяевами этой земли, наши права не оспаривали даже рахдониты, а теперь люди, которых мы почитали как своих братьев, рушат заведенный богами и щурами ряд и предлагают нам смириться с их своеволием. Воля ваша, но я с такими порядками не согласен. На протяжении многих сотен лет мои предки служили только Световиду, Перуну и отцу их Роду, так с какой же стати я должен плясать под дудку чужака, кем бы он там ни был рожден?!

– Хорошо сказал, – горячо воскликнул Богдан. – Никто не вправе рушить ряд, установленный богами, даже их кудесники и волхвы. Правда на нашей стороне, значит, и боги тоже. Давайте же поклянемся в том, что никогда не бросим друг друга ни в беде, ни в счастье. Ваше здоровье.

Боготур Лихарь увидел красавицу Зару в тереме князя Данбора. Жена гана Арпада пришла засвидетельствовать свое почтение тетке Любаве и была слегка смущена тем, что княгиня проводит свой досуг в обществе мужчин. Впрочем, Лихарь смущения ганши не заметил, он вообще ничего в этот момент не видел кроме, сияния зеленых глаз в ореоле русых волос.

Княгиня Любава о чем-то спросила молодого боготура, но тот ответил невпопад, причем настолько, что все присутствующие рассмеялись. Не смеялась только ганша Зара, которая была взволнована нечаянной встречей и не расслышала не только вопрос Любавы, но и ответ Лихаря.

Заметив смущение гостьи, княгиня поспешила ей на помощь и представила всех мужчин, находящихся в комнате. Зара запомнила только одно имя «Лихарь» и поспешно села в кресло, предложенное хозяйкой. Разговор, кажется, шел о пустяках. Рослый мужчина с синими насмешливыми глазами рассказывал Любаве какую-то забавную историю, а та в ответ улыбалась, показывая присутствующим белые, как жемчуг, зубы. Княгине было уже за тридцать, но природной красоты она не утратила, а простая рубаха, выше талии перехваченная поясом, расшитым золотой нитью, подчеркивала достоинства ее безупречной фигуры.

Боготур Лихарь наконец пришел в себя и даже присел на сундук неподалеку от ганши. Однако его попытки включиться в оживленный разговор оказались не слишком удачными, о чем и сказал ему откровенно воевода Рулав, который блистал остроумием, пересказывая княгине забавные и не всегда приличные истории из жизни франкских королей и особенно королев.

Слушая чужака, Зара то и дело розовела щеками, но уйти не было повода. Кроме того, она боялась обидеть княгиню Любаву, которую вольные речи Рулава ничуть не смущали, а всего лишь забавляли, иногда просто до слез. Такое поведение тетки заставило Зару вспомнить слухи, ходившие по Русалании, о неладах между княгиней Любавой и князем Богданом. Его в комнате не было, зато здесь присутствовал человек, имя которого очень часто упоминалось рядом с именем княгини. Княжич Вузлев, сын Яромира, на редкость красивый мужчина, стоял за спиной Любавы и весело смеялся шуткам легкомысленного франка.

– Я слышал, ганша, много интересного о племени угров, – неожиданно обратился к Заре воевода Рулав. – Но, вероятно, в этих рассказах не все правда.

– Что ты имеешь в виду, воевода? – насторожилась ганша.

– В частности, то, что угры пьют кобылье молоко и хмелеют от него больше, чем от меда.

– Кобылье молоко пьют не только угры, но и печенеги, и кочевые тюрки, – блеснул знаниями боготур Лихарь. – Что же тут удивительного?

– Ты тоже так считаешь, благородная ганша? – склонился перед Зарой в поклоне Рулав.

– Я пила кобылье молоко и нахожу его приятным на вкус.

– Выходит, я прав, когда утверждаю, что только хмельной напиток способен сделать мужчину резвым жеребцом, а женщину – норовистой кобылой!

– Ты переходишь границы, Рулав, – покачала головой Любава. – Не надо смущать мою гостью.

– Прошу прощения у ганши, но я всегда полагал, что кочевая жизнь избавляет женщину от многих предрассудков и помогает ей более трезво смотреть на мир. Ведь ты живешь в шатре, благородная Зара?

– Я живу в тереме мужа, который он построил в крепости Лука, – нахмурилась Зара. – И смею тебя уверить, что мой супруг, ган Арпад, никогда не позволяет себе грубости в отношении чужих жен.

– Я уже попросил у тебя прощения, ганша, – покаянно развел руками Рулав. – Ты совершенно напрасно обиделась на мои вопросы. Я ведь чужак в ваших краях и пользуюсь каждым удобным случаем, чтобы пополнить свои знания об окрестных племенах. А много ли угров сейчас живет в крепости Лука?

– Около тысячи человек. А в окрестностях и то го больше.

Боготур Лихарь вызвался проводить ганщу, и хотя путь им предстоял недалекий, со второго яруса княжьего терема до крыльца, они все-таки успели обменяться взглядами и переброситься несколькими словами. Эти слова были пустыми и ничего не значащими, но сердце Зары отчего-то забилось чаще. Лихарь попытался удержать ее руку в своих ладонях, но подошедший мечник довольно грубо отодвинул боготура в сторону. Вспыхнувшая ссора едва не закончилась кровопролитием, но вмешательство ганши утихомирило страсти. Лихарь обуздал свой гнев и даже улыбнулся на прощание Заре, которая направилась к воротам в сопровождении мечников своего отца.

От челядинов боготур узнал, что князь Ратмир остановился в доме, расположенном здесь же, в крепости, неподалеку от княжьего терема. Лихарь не поленился и отыскал этот дом, довольно вместительный, к слову сказать, где нашлось место не только для князя и его свиты, но и для ближних мечников.

К сожалению, ганшу боготур так и не увидел, зато в поле его зрения вновь появился мечник, с которым он уже успел поцапаться на княжьем дворе.

– Тебе, кажется, неймется, боярин?

– Ты на кого хвост поднимаешь, собачий сын! – вскипел Лихарь, хватаясь за рукоять меча.

– Плещей, охолонись, – прозвучал от ворот дома строгий голос, и мечник нехотя отступил, ворча себе что-то под нос.

– Еще раз встанешь мне поперек дороги – убью, – бросил ему в спину Лихарь.

Трудно сказать, чем бы завершилась эта ссора» если бы подоспевшие мечники Ратмира не увлекли разъяренного Плещея во двор. Ворота усадьбы закрылись наглухо, отделив боготура от женщины, которая, похоже, навечно запала в его сердце.

Наверное, боготур и дальше стоял бы у запертых ворот, если бы не проходивший мимо воевода Рулав.

– Я так и знал, что ты здесь, – засмеялся он, хлопнув друга по плечу. – Присушила добра молодца княжья дочка.

– Украду, – процедил сквозь зубы Лихарь.

– Ого, – нахмурился франк. – Ты только не забудь, что она не красна девица, а мужняя жена.

– И что с того?

– Князь Данбор не простит тебе бесчинства в отношении гостя, боготур. Потерпи, пока твоя зазноба покинет Варуну, иначе ты нам всю игру поломаешь на большом кругу.

Князь Олег остановился вне стен крепости. Он то ли не доверял Данбору, то ли не хотел стеснять его своим присутствием. Киевский князь прибыл в Русаланию со столь большой свитой, что у многих варунцев возникло сомнение – уж не войной ли на них идет хитрый франк? Впрочем, ротарии, сопровождающие князя, вели себя мирно, обид местным жителям не чинили, а потому и возникшее было подозрение угасло само собой.

Дом, выбранный князем для проживания, был далеко не лучшим в Варуне, но Вещий Олег, судя по всему, за роскошью не гнался. Зато этот дом окружала высокая ограда, перебраться через которую было не так-то просто. Покой князя берегли мечники личной дружины, сплошь состоящей из франков, преданных сеньору Олегасту душой и телом.

Воевода Рулав в этом ближнем кругу был своим. Никто не остановил его ни во дворе, ни в доме, даже телохранители, стоящие у личных покоев князя Олега, расступились без споров, давая проход первому ближнику.

– Есть новости? – оторвал глаза князь от листа бумаги, лежащего на столе.

Бумага в славянских землях была еще большей редкостью, чем во франкских, и потому Рулава она заинтересовала.

Олег заметил этот интерес и бросил небрежно:

– Молодой император Византии Лев, сын Василия, ищет с нами союза.

– А я слышал, что он сын не Василия, а Михаила, но этот вопрос, конечно, лучше задать его матери Евдокии.

– Это ты к чему? – нахмурился князь.

– К тому, что любовным страстям подвержены как великие мира сего, так и малые, – засмеялся Рулав. – Боготур Лихарь страстно влюбился в красавицу Зару, дочь князя Ратмира и жену гана Арпада.

– Что еще?

– Князь Богдан Радимицкий заключил союз с Ратмиром и частью предводителей русов, вставших на сторону братичада покойного Листяны.

– Этого следовало ожидать, – задумчиво проговорил Олег.

– Быть может, следовало осадить княжича Вузлева? – вопросительно глянул на князя Рулав. – Глядишь, Богдан и успокоился бы.

– Нет, – резко ответил Олег. – Такой союзник, как этот князь, мне не нужен.

– Понимаю, – кивнул головой Рулав. – А грядущая усобица тебя не пугает?

– К усобицам славянам не привыкать, а эта может снять все вопросы в случае нашей победы.

– Я обещал Лихарю помочь с ганшей.

– Раз обещал, то помоги, – строго глянул на ближника князь. – Не может же воевода бросать слово на ветер.

Рулав усмехнулся, но промолчал. Спорить с Олегом было бесполезно, похоже, князь уже решил, в чем его выгода, и теперь последовательно идет к поставленной цели. В сущности, ему все едино, кого выберут на большом кругу, Ратмира или Данбора, ибо киевскому князю мешают оба. Русаланы слишком сильны, чтобы смириться с всевластием пришлых варягов, однако слишком слабы, чтобы в одиночку противостоять хазарам. И пока здесь, в Варуне, будет сидеть сильный князь, независимый от Киева, все прочие славянские племена, включая радимичей и вятичей, будут посматривать в его сторону и в случае крайней нужды обращаться к нему за поддержкой. Князю Олегу для войны с каганатом нужны донские русы, но ему не нужны их предводители, а тем более князья.

– А этому Льву можно верить? – кивнул на письмо Рулав.

– Разумеется, нет, – усмехнулся Олег. – Ромеи – хитрое племя, данное слово они держат только тогда, когда ты целишь мечом в их горло. Пока что у нас руки коротки, чтобы дотянуться до Царь-града.

– Но ведь князь Аскольд едва не взял Константинополь.

– А если бы и взял, то что с того? Сделал бы город столицей киевского княжества? Разорил бы дотла? Мне не нужен разоренный Царьград, Рулав. Мне не нужна воинская добыча. Раз хапнул добра, а потом спустил все за горсть серебра. Мне нужна корова, которая будет доиться по меньшей мере целое столетие. Я хочу торговать с ромеями, а не воевать. И вовсе не потому, что я такой добрый, а потому, что торговать выгоднее. Но это возможно только в том случае, если силы сторон равны, в противном случае одна из них поглотит другую. Пока мы слабее ромеев, но так будет не всегда.

– Мне не нравится их вера, – почти с вызовом глянул на князя Рулав.

Однако князь Олег уклонился от спора, пожав плечами в ответ. Судя по всему, для него этот вопрос в данный момент не был важен, и воеводе Рулаву пришлось с этим смириться, отложив разговор о вере до лучших времен.

Большой круг, которого многие ожидали с большой опаской, прошел почти без споров. Похоже, сторонники Ратмира заранее смирились с поражением и холодно промолчали в ответ на дружное «люб!», прозвучавшее в сторону Данбора. Новый великий князь Русалании отвесил поклон племенному собранию и на виду у кудесников главных славянских богов принес торжественную клятву судить по правде, заповедованной небом. Она была подтверждена жертвою в сотню быков, мяса которых хватило для того, чтобы накормить не только русов, военачальников и ганов, но и простых варунских обывателей, которые громкими криками одобрили выбор, сделанный большим кругом.

Первым Варуну покинул князь Олег Киевский, тепло распрощавшийся с Данбором. Новый великий князь, похоже, ожидал от союзника какого-нибудь подвоха, но хитрый франк не выставил русаланам никаких требований и всего лишь выразил пожелание, что договор, заключенный киевлянами с Листяной Урсом, будет соблюдаться и его законным преемником. Данбор, приятно удивленный поведением грозного гостя, заверил Олега в том, что клятва, данная отцом, для сына свята.

– Князь Данбор, до меня дошли вести, что Ратмир привечает угров, селя их на русаланских землях и даже пуская в крепости, – тихо сказал напоследок князь Олег. – Это может обернуться большой бедой и для вас, и для нас. Угры – сильное и воинственное племя. Печенегов они уже согнали с их земель, а теперь, чего доброго, возьмутся за славян и скифов.

– Я поговорю с ним, – нахмурился русаланский князь. – В гостеприимстве тоже надо знать меру.

– Да помогут тебе в делах славянские боги, Данбор, – пожелал союзнику киевский князь, садясь в седло.

– И тебе того же, Олег. Да пребудут мир и спокойствие на наших землях.

Данбор сдержал слово, данное киевскому князю, и вечером того же дня пригласил братана Ратмира для серьезного разговора. Беседовали они с глазу на глаз, на трезвую голову и, возможно, поэтому не сразу пришли к взаимопониманию. Конечно, Ратмир был огорчен решением большого русаланского круга и даже не пытался это скрыть. Данбор его понимал и не осуждал за сухость и сдержанность в общении. Все-таки Ратмир нашел в себе силы, чтобы на глазах многих людей поздравить Данбора с избранием, тем самым подтвердив, что и для него решение круга свято.

– Я тебя не понимаю, великий князь, – обиделся на слова братана Ратмир. – Прикажешь гнать со двора мужа своей дочери и его родовичей? Так ведь угры ничего худого нам не сделали, и до сих пор все вопросы мы решаем миром. А коли мы начнем их гнать, так они пойдут на службу бекам. Кому от этого будет выгода, уж не князю ли Олегу?

– А при чем здесь киевский князь? – слегка смутился Данбор.

– Ему выгодна война русаланов с уграми. Пока мы будем истреблять друг друга, он приберет к рукам наши земли. Своим умом надо жить, Данбор, а то получится как с князем Богданом Радимицким.

– А что такое случилось с Богданом? – удивился князь.

– Так ведь дань с него требует Олег. Не плати-де Итилю, а плати Киеву.

– Но ведь он требует дань для общеславянского дела, – нахмурился Данбор. – Зачем нам беки и их хазары, коли ныне мы способны сами защитить свои земли?

– Ты что, тоже собрался ему дань платить? – насмешливо спросил Ратмир.

– С какой стати? – удивился Данбор. – Русы служат богу, а не беку.

– Хоть в этом мы с тобой согласны, – усмехнулся в пшеничные усы Ратмир. – А в отношении угров ты не прав, братан. Люди они в наших краях пришлые, надо же им к кому-то прислониться. А гану Арпаду я верю как самому себе.

– Ты в своих дочерях волен, Ратмир, – строго сказал Данбор. – Но крепостью ты рисковать не вправе. Она – ключ к нашим землям. Гостей принимай, но за стенами не сели. Иначе властью, данной мне славянскими богами и большим кругом, я буду вынужден согнать тебя с насиженного места.

– Спасибо тебе, братан, на добром слове, – склонил седеющую голову Ратмир.

– Зря ты обиделся, – вздохнул Данбор. – Ведь мной движет не пустая блажь, а разумная осторожность. Арпад – не единственный ган среди угров, и мы оба не знаем, какие мысли бродят в головах остальных.

– Ладно, князь, – не стал спорить далее Ратмир. – Возможно, ты прав в своих опасениях. Во всяком случае, в моем слове ты можешь не сомневаться. Обида обидой, но в наших с тобой жилах течет кровь Урсов, и мы оба в ответе за эту землю.