Воислав Рерик спокойно выслушал отчет графа Лиможского. Денег было потрачено немало, но нужного результата достичь все же не удалось. Теперь все зависело от юнцов, на победу которых сам Воислав в других обстоятельствах не поставил бы и медяка. Возможно, пятнадцать лет назад он совершенно напрасно поддался на уговоры Юдифи, но теперь уже поздно было об этом сожалеть. Два отрока, зачатых во время мистерии Белтайн, уже достигли того возраста, когда боги могли использовать их для своих целей. Далеко не первый раз вышние существа ставили Воислава Рерика перед выбором, но в этот раз выбирать было особенно тяжело. Он уже многого достиг в жизни и после долгих лет скитаний вроде бы нашел наконец тихую гавань. Фрисландия вполне могла стать той землей, где он мог бы дожить отпущенный ему срок в относительном спокойствии и достатке. Но как раз в этот момент перед ним открылась новая дорога…

Воислав пристально посмотрел на боготура Осташа, спокойно сидевшего у стола. Они не виделись двадцать лет, и оба за эти годы отнюдь не помолодели. И хотя Осташ держался по-прежнему бодро, но было бы слишком смелым утверждать, что прожитые годы не давили на его плечи тяжким грузом. Боготур разменял седьмой десяток, в эти годы ведун бога Велеса уже вправе поменять меч на посох волхва, однако радимич почему-то с переменами не торопился. Его волосы и борода были тронуты сединой, но еще сохраняли свой природный цвет, а широкие плечи не сутулились под тяжестью кольчуги, которую он не собирался снимать в этом городе, абсолютно чужом для него.

– Мне уже пятьдесят лет, Осташ, а ты предлагаешь начать все сначала.

– Никто не знает срок, отпущенный ему богами, – спокойно отозвался старый боготур. – Мы можем только предполагать, какую судьбу они нам уготовили. Выбор всегда остается за человеком. Я не обещаю тебе сладкой жизни ни в Новгородчине, ни на Руси. Зато у тебя появится возможность оставить след в этом мире, что, надо полагать, будет оценено и в том.

– Свои следы я оставил едва ли не по всему европейскому и африканскому побережью, – невесело усмехнулся Рерик.

– Пока ты только разрушал, Воислав, а теперь тебе предстоит созидать. Тебе предстоит подвиг, вполне сопоставимый с тем, который совершил твой предок Меровей Венделик.

– Меровеи хорошо начали, но плохо кончили.

– Будем надеяться, что ты окажешься удачливее своего предка.

– Пятнадцать лет назад, Осташ, я поддался обаянию одной незаурядной женщины и даже согласился ей помочь. Она была из рода Меровеев, как и я. Теперь ты видишь результат наших усилий. Все, созданное мною и ею, висит на волоске и может рухнуть в одночасье. Это очень похоже на знак богов.

– Вы обратились за помощью к Световиду?

– Мы решили угодить сразу и Белобогу, и Чернобогу, – криво усмехнулся Рерик. – Она была очень умной женщиной, моя Юдифь. Отроки, которым сегодня предстоит отстаивать свою правоту на божьем суде – сыновья боготура Драгутина и Лихаря Урса.

– Так в чем же ты видишь знамение богов, Воислав?

– Я положил на чашу весов короля Карла свою удачу, Осташ. Его поражение станет моим поражением. Боги не прощают ошибок, а с грузом неудачи очень тяжело начинать новое дело. Люди идут только за теми вождями, которые уверены в себе. А я не уверен, боготур, в этом-то все дело.

– Но ведь отроки могут победить.

– А вот это действительно будет чудом и знамением, Осташ. И подтверждением моей силы и правоты.

– Ну что же, Воислав, наверное, ты прав. В этом мире действительно очень многое зависит не только от богов, но и от людей, и один удар меча может определить судьбы мира на многие годы вперед. От имени бога Велеса я принимаю твой заклад, Воислав Рерик. Пусть божий суд определит и твою, и мою судьбу.

От Воислава Рерика боготур Осташ отправился к Драгутину. Младший сын князя Торусы возмужал за минувшие годы и, надо полагать, поднабрался ума в чужих краях. Осташа он узнал не сразу и долго пялил на него удивленные глаза.

– Вот кого не чаял встретить, – обнял он наконец за плечи старого знакомца. – Каким ветром тебя занесло в эти края?

– Ищу князя, – усмехнулся Осташ. – Великого князя для всей Руси.

– Нашел?

– Думаю, да. Но мне нужна твоя помощь, боготур.

Драгутин помрачнел. Для него не было тайной, как много ждет от божьего суда Воислав Рерик. Сам боготур не считал поведение маркграфа разумным. В конце концов, какое дело внуку князя Витцана до внука императора Карла, что их вообще может связывать кроме выдохшейся с течением времени крови Меровея Венделика. Была, правда, еще мистерия Белтайн, в которой сам Драгутин принял посильное участие, но ведь не каждое таинство рождает великого правителя. Достаточно и того, что Карл Лысый получил от викинга Рерика свою долю удачи, которая сначала сделала его королем, а потом позволила пятнадцать лет находиться у власти. Но все в этом мире рано или поздно кончается, в том числе и расположение богов.

– Ведунья Анхельма считает, что великий правитель все-таки родился, но это не Людовик Заика, а граф Олегаст, – сказал со вздохом Драгутин.

– А как погиб Лихарь Урс?

– Как и положено ротарию. Прежде чем попасть в страну света, он отправил в страну забвения двенадцать из своих убийц.

– Мне больше нравится число «тринадцать», – задумчиво проговорил Осташ. – Познакомь меня с этой женщиной.

– С Тинбергой?

– Да. Ее вера достойна похвалы.

Драгутин придерживался другого мнения, но не стал спорить со старым боготуром. Его совесть была чиста, в создавшейся ситуации он сделал все, что в человеческих силах. Теперь ему оставалось только надеяться на то, что воинская наука, которую он преподал отрокам, пойдет им впрок.

Торговая площадь Реймса не могла вместить всех желающих, поэтому сюда пускали только знатных сеньоров, которых оказалось достаточно, чтобы заполнить все свободное пространство вокруг ристалища. Немногие счастливчики с удобствами устроились у распахнутых настежь окон окрестных домов.

Осень уже вступала в свои права, но день выдался достаточно теплым для того, чтобы не подхватить ненароком простуду. Избранные, среди которых находились король Людовик Тевтон, король Лотарь, монсеньор Николай, епископы Венелон и Гинкмар, маркграф Ютландский, графы Турский, Лиможский и Реймский, расположились на террасе дворца в креслах, расставленных специально для этого случая.

В Реймсе ждали приезда Карла Лысого, но тот на божий суд не явился, подтвердив тем самым сплетни, распускаемые недоброжелателями по адресу его старшего сына. Судя по всему, владыку Западного франкского королевства действительно не волновала судьба Людовика Заики. Видимо, правы были те, кто называл отцом юного герцога страшного оборотня по имени Лихарь Урс, которого с большим трудом извели пятнадцать лет назад нейстрийские графы, причем двоим из них, Гонселину Анжерскому и Герарду Вьенскому, эта борьба стоила жизни.

– Так прямо в медведя и обратился? – не поверил молодой король Лотарь графу Роберту Турскому.

– Мы с графом Эдом собственными глазами видели, как он выскочил из дома Раймона Рюэрга и набросился на мечников графа Вьенского. Эд выстрелил в него из арбалета. Но упал он только тогда, когда в него угодило не менее десятка стрел.

– А в дом вы почему не пошли?

– Мы с Эдом прикрывали подходы. У оборотня под рукой была дружина, и он вполне мог прихватить мечников с собой, отправляясь на свидание с Тинбергой.

– А ты, благородный Роберт, можешь повторить свой рассказ перед судом епископов? – скосил глаза в сторону графа Турского Николай.

– Вне всякого сомнения, монсеньор. В доме Рюэрга оборотень убил одиннадцать человек, а двенадцатого, графа Герарда Вьенского, он задушил уже в замке Баракс, когда вдруг восстал из гроба после молитвы, прочитанной над ним отцом Теодульфом. Я слышал об этом от графа Бернарда Септиманского.

– А что было потом? – спросил маркграф Ютландский, сидевший по левую руку от короля Лотаря, и вперил свои синие, холодные, как лед, глаза в смутившегося Роберта.

Впрочем, граф Турский очень скоро пришел в себя.

– Силы ада вырвались из-под земли и уничтожили весь гарнизон замка Баракс.

– Выходит, и молитва не помогла, – небрежно бросил маркграф Воислав, чем поверг всех присутствующих в великое смятение.

Монсеньор Николай и король Людовик Тевтон переглянулись. Епископ Венелон недовольно крякнул. И только король Лотарь продолжал улыбаться:

– Вот уж не думал, что столь храбрых сеньоров можно напугать медвежьей шкурой.

– Это смотря какая шкура, – зло процедил граф Турский, обиженный недоверием молодого короля.

Довольно обширную площадь пересекали сразу два барьера, поскольку на божий суд выходили четыре всадника. У дальнего должны были сойтись с копьями в руках граф Эд Орлеанский и герцог Людовик, а у ближнего – графы Руальд Неверский и Олегаст Анжерский. В случае сомнительного исхода первой стычки участники суда должны были спешиться и продолжить бой на мечах. Сомнительным этот исход признавался в том случае, если сбитый с коня противник сумеет подняться на ноги. На этой стадии бойцам разрешалось помогать друг другу.

Капитан Изинберт, выехав на рослом гнедом коне к центру площади, громогласно объяснил зрителям условия предстоящего действа. Все присутствующие выслушали его с большим вниманием, хотя ничего нового он им не сообщил.

Первыми на площадь выехали графы Руальд и Олегаст. Оба были в кольчугах и шлемах, с копьями и щитами в руках. Граф Неверский казался настоящей горой мяса на фоне щуплого Олегаста, которому не придала солидности даже кольчуга, надетая поверх кожаного колета. Это стало заметно, когда противники, хоть и разделяемые барьером, съехались как раз напротив террасы и молча поклонились сидевшим там королям, епископам и графам.

– Да, – вздохнул король Лотарь. – Прямо скажем, неравная схватка.

– Бог рассудит, – холодно бросил Людовик Тевтон.

Противники развернулись и медленно двинулись вдоль барьера, разминая коней, которым совсем скоро предстояло проделать тот же путь, но уже галопом. По мнению сеньоров, собравшихся на террасе, дистанция была коротковата, чтобы успеть набрать хорошую скорость для полноценного удара копьем. Правда, пока трудно было сказать, кому это пойдет на пользу, налитому силой Руальду или легкому и верткому Олегасту.

– Тинберга, – сказал Лотарь, указывая рукой на окно дома, расположенного напротив.

Королеву узнали все присутствующие, но никто не взял на себя смелость сказать, в каком состоянии находится сейчас эта кругом виноватая женщина.

– А вот и Эд Орлеанский, – приветствовал громким возгласом появление старого друга Роберт Турский.

Граф проехал вдоль барьера, остановился напротив террасы и в знак приветствия чуть приподнял копье. Герцог Людовик на арене пока не появился, что не могло не вызвать ропот недоумения среди зрителей. Впрочем, правилами такое поведение допускалось. Главное, чтобы противник благородного Эда не пропустил удар в медное било, над которым распорядитель божьего суда капитан Изинберт уже занес булаву.

– Неужели Людовик не выйдет? – забеспокоился король Лотарь, оглядываясь по сторонам. – Это будет большой конфуз для его отца Карла.

С Лотарем молча согласились все. И без того хлипкие шансы Олегаста Анжерского сводились практически к нулю, ибо два таких бойца, как благородные Эд и Руальд, в два счета смешают мальчишку с грязью.

Удар в било прозвучал столь неожиданно и звонко, что король Лотарь даже вздрогнул и бросил испуганный взгляд на невозмутимого монсеньора Николая.

– Оборотень! – вскричал епископ Венелон почти в ужасе.

Лотарь перевел глаза на арену и едва не закричал вслед за невыдержанным епископом. Навстречу Эду Орлеанскому действительно мчался зверь с огромными клыками, торчащими из пасти, раскрытой для жуткого рева.

Рева молодой король, однако, не услышал, зато в шаге от него прозвучал спокойный голос Воислава Рерика:

– Это просто медвежья шкура.

Трудно сказать, что почудилось в эти несколько мгновений графу Орлеанскому, возможно, ему просто не хватило времени для того, чтобы опознать под звериным черепом знакомые черты юного Людовика. Благородный Эд только в последний момент поднял щит, чтобы остановить летящее в лицо стальное жало, но запоздал с этим решением, последним в своей жизни. Удар копья Людовика Заики пришелся ему прямо в глаз, и он рухнул на мощеную площадь, даже не вскрикнув. Зрители, для которых смерть графа Орлеанского оказалась полной неожиданностью, зашлись в крике.

– Боже мой! – только и успел вымолвить Лотарь, переводя глаза на Руальда и Олегаста.

Юный граф сумел-таки отвести удар своего противника щитом, но при этом потерял стремя. Будь это простым поединком, ему бы засчитали поражение. Однако у божьего суда свои правила. Тем более что огромный вороной конь благородного Руальда Неверского вдруг зашатался и рухнул на арену под сочувственные вздохи зрителей.

Олегаст немедленно спрыгнул на землю, ибо биться верхом против спешенного противника на божьем суде строжайше запрещалось. Герцог Людовик последовал его примеру, легко перемахнув при этом барьер, отделяющий его от бойцов, изготовившихся к кровавой схватке.

– Не вмешивайся, Людо, – крикнул ему Олегаст. – Я сам!

И герцог Людовик послушно замер у барьера. Это было неслыханное благородство и совершенно чудовищная глупость. Король Лотарь, сочувствовавший юнцам, с досады даже хлопнул кожаными перчатками по колену. Граф Руальд был опытным бойцом, даже объединив усилия, Людовик и Олегаст вряд ли с ним справились бы. А уж поодиночке он разделается с ними в два счета.

– Помоги ему, – не удержался от выкрика в сторону юного герцога Раймон Лиможский, но Людовик в ответ на этот отчаянный призыв даже не пошевелился.

Между тем у благородного Руальда дела складывались совсем не так, как рассчитывали заинтересованные зрители. Он очень неуверенно атаковал своего противника, возможно, на него повлияла внезапная смерть Эда Орлеанского. К тому же при падении граф, кажется, повредил ногу и сейчас передвигался с трудом. Зато юный Олегаст буквально летал по арене. Судя по всему, у этого мальчишки были железные ноги, ибо атаковал он своего противника буквально со всех сторон, беспрестанно меняя положение своего юного и выносливого тела.

– Проклятый малолетка, – процедил сквозь зубы епископ Венелон, посеревший от напряжения.

– Ловок, ничего не скажешь, – в тон ему отозвался король Лотарь и поднял глаза на королеву.

Тинберга стояла у окна в полный рост, но смотрела не на арену, а на своих врагов. Лотарю показалось, что ведьма улыбается. Зато у ее высокородных противников поводов для радости было немного. На Торговой площади Реймса на глазах заинтересованных зрителей рассыпалась прахом тщательно закрученная интрига, которая должна была вознести Людовика Тевтона на вершину власти.

Меч юного Олегаста взлетел над головой пошатнувшегося графа Неверского, и через мгновение в этом мире все было кончено для благородного Руальда. Тишина над ристалищем повисла такая, что было слышно, как надсадно дышит епископ Венелон, обуреваемый бессильной яростью. Никто не верил, что такое возможно. Никто! Но невозможное все-таки случилось, повергнув многих людей, присутствующих на божьем суде, в изумление и тихий ужас.

– Бог сказал свое слово, – спокойно произнес король Лотарь. – Теперь дело за сеньорами.

Сейм, состоявшийся сразу же за божьим судом, не дал повода для радости ни королю Людовику Тевтону, ни монсеньору Николаю. Претензии мятежных сеньоров к королю Карлу Лысому, которые озвучил Венелон, прозвучали неубедительно, и герцог Людовик Нейстрийский, выступивший вслед за епископом, отмел их без труда. Речь старшего сына короля Карла звучала плавно, и он ни разу не запнулся, произнося ее, начисто опровергнув тем самым свое нелестное прозвище. Зато престарелый Адалард Парижский и еще молодой и полный сил Роберт Турский путались в словах, перескакивали с пятого на десятое, а уж их обвинения, предъявленные якобы оборотню герцогу Людовику, и вовсе вызвали смех в зале.

– На тебе ведь тоже, благородный Роберт, колет из бычьей кожи, – отозвался с места король Лотарь. – Но никому из присутствующих и в голову не придет назвать благородного сеньора быком.

Черту под выступлениями светских и церковных сеньоров подвел епископ Гинкмар, заявивший, что он не видит причин для пересмотра соглашений, подписанных в Вердене, и призвавший франков всех пяти королевств к миру и согласию.

У Людовика Тевтона хватило ума не оспаривать решение сейма. Он произнес на прощание несколько высокопарных фраз, поблагодарил сеньоров за выдержку и мудрость и покинул Реймс под ехидные улыбочки своих недоброжелателей.

Епископ Венелон попытался было напомнить высокому собранию о суде над королевой Тинбергой, но не встретил понимания даже у монсеньора Николая, не говоря уже обо всех прочих иерархах церкви. А граф Лиможский не упустил случая напомнить монсеньору из Санса, что королеву Тинбергу оправдало небо и вряд ли простой епископ вправе оспаривать решение Всевышнего.

После этого наглого заявления епископу Венелону не осталось ничего другого, как просить защиты у папского престола, ибо не приходилось сомневаться в том, что и король Карл, и коннетабль Раймон Рюэрг рано или поздно сведут счеты с мятежным иерархом. Монсеньор Николай обещал Венелону поддержку, но никаких твердых гарантий дать не мог в силу сомнительности собственного положения. Николаю в какой-то момент даже показалось, что поражение в Реймсе явилось для его репутации даже более сокрушительным, чем поражение при Фонтенуа.

Монсеньор, возможно, впал бы в отчаяние, если бы молодой король Лотарь не порадовал его доброй вестью:

– А ведь вы оказались правы, монсеньор. Ярл Воислав собирается покинуть Фрисландию, чему я несказанно рад, ибо есть, знаете ли, такие вассалы, которые сюзеренам в тягость.

После этих слов монсеньор почувствовал огромное облегчение. Даже поражение в Реймсе не казалось ему теперь таким уж катастрофическим. А главное – было с чем возвращаться в Рим. Угроза, нависшая над христианским миром, отведена разумными действиями Николая. Известный возмутитель спокойствия ярл Воислав Рерик был практически обезврежен умело проведенной интригой и теперь если и представлял опасность, то только для далекой Руси и Хазарского каганата, чьи судьбы мало волновали иерархов Римской церкви. Конечно, далеко не все в данном случае вершилось по воле хитроумного секретаря папской курии, но когда результат достигнут, мало кому придет в голову доискиваться, какие именно причины его породили.

Монсеньор Николай проводил до порога любезного короля Лотаря и обернулся к отцу Джованни:

– Тебе придется отправиться в Киев, мой друг, чтобы напомнить сеньору Аскольду о его обязательствах перед папским престолом. Аскольд заслужит нашу вечную благодарность, если сумеет остановить этого безумца.

– На вашем месте, монсеньор, я бы отправил посланца не только в Киев, но и в Итиль, к беку Карочею.

– Ты прав, Джованни, – задумчиво кивнул головой Николай. – Передай сеньору Аскольду, что папский престол не оставит его без отеческого попечения. И да поможет ему бог.

Герцог Людовик был удивлен решением графа Анжерского и не преминул высказать ему свое неудовольствие. Какой смысл искать счастье за морем, когда в руках у тебя одно из самых процветающих графств Нейстрии. Однако предостережение старого друга не произвело на сеньора Олегаста особого впечатления.

– Отныне наши пути расходятся, Людо. Я думаю, это к лучшему. Сеньоры никогда не простят нам ни победы в Реймсе, ни даже факта нашего рождения. Мое присутствие рядом с королевским троном станет для них вечным раздражителем. Тебе будет проще договариваться с ними, если я исчезну с их глаз. К тому же я должен позаботиться о сестре. Не знаю, что ее ждет – великая судьба, как предсказывал архиепископ Константин, или забвение. Но так или иначе, я решил разделить ее участь. Это мой долг перед матерью и отчимом. Коннетабль Гарольд заплатил жизнью за то, чтобы видение константинопольского иерарха стало явью, и я не могу предать память человека, столь много сделавшего для меня.

– Но ведь это чужая земля, Олег, – нахмурился герцог.

– Это земля моего отца, Людо, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы она стала моей.

Когда за юным Олегастом закрылась дверь, Людовик резко повернулся к матери, спокойно сидевшей в кресле, и спросил:

– Почему ты не удержала его?

– Я сделала это ради тебя, Людовик, – спокойно отозвалась Тинберга. – Из Олега никогда не выйдет доброго вассала, ибо он рожден повелевать. В его лице ты получил бы не друга, а соперника в борьбе за власть. Да, страшного и коварного соперника, рожденного под звездой Белтайн. Смирись с неизбежным, сын, и пожелай ему доброго пути. И пусть бог хранит графа Олегаста, сына ярла Драгутина.