Карочей повидал на своем веку немало чужих земель и городов. В Европе он был не в первый раз, быть может, именно поэтому не испытал при встрече с Римом ни душевного трепета, ни даже особого любопытства. Возможно, сказалась усталость. Все-таки посол хазарского кагана проделал немалый путь сначала по морю, а потом по суше. Зато лицо падре Доменика, спутника Карочея по нелегкому путешествию, просветлело от счастья, хотя годами он был постарше пятидесятилетнего бека и устал, должно быть, не меньше. Но этот пестун тана Аскольда возвратился домой после долгого отсутствия, тогда как скиф в этом огромном городе чувствовал себя гостем незваным, а возможно, и нежеланным. Правда, Доменик уверял Карочея, что папа Евгений благожелательно настроен и к кагану Хануке, и к каган-беку Ицхаку. Что же касается италийских и франкских купцов, то на их гостеприимство ближник хазарского кагана может рассчитывать в любом случае. Да и Людовик Благочестивый, император франков, сын великого Карла, не раз выказывал интерес к далекой хазарской империи. Словом, неприятных сюрпризов вроде бы не предвиделось ни со стороны духовных, ни со стороны светских властей, тем не менее бек Карочей не спешил расслабляться. Немалый жизненный опыт подсказывал ему, что обстоятельства переменчивы, поэтому умному человеку в чужом краю лучше держаться настороже. Впрочем, секретарь папской курии монсеньор Николай, встретивший хазарского посла, буквально сочился любезностью. Если верить Доменику, монсеньор был самым близким к папе человеком и обладал немалым влиянием не только на понтифика, но и на Лотаря, старшего сына императора Людовика Благочестивого, который недавно был публично объявлен соправителем своего отца и его наследником.

– А как на это отреагировали младшие сыновья императора? – спросил у падре Доменика Карочей, поудобнее устраиваясь в кресле.

– Карл еще очень молод, а что касается Людовика Тевтона, с которым ты, бек, имел честь общаться семнадцать лет тому назад, то он выразил по этому поводу свое недовольство, но этим и ограничился.

– Послушный, однако, сын у благочестивого отца, – с усмешкой констатировал Карочей, с интересом разглядывая стены и убранство дворца, выделенного ему для постоя любезным монсеньором Николаем.

Кстати, дворцы в Риме назывались «палаццо» и отличались в лучшую сторону от франкских замков, в которых беку удалось побывать в свой прошлый приезд в Европу. Они очень напоминали дворцы константинопольской знати. Карочей мог судить об этом с полным основанием, поскольку на пути в Рим заглянул и в столицу Византии, где был удостоен беседы императором Феофилом.

Василевс был настолько любезен, что снял перстень со своей руки и подарил его беку, весьма польщенному вниманием столь высокой особы. Впрочем, Карочей тоже явился к императору ромеев не с пустыми руками, и о дарах, преподнесенных им Феофилу, долго судачили потом в Константинополе. Не обделил бек и ближников ромейского императора, которые были буквально очарованы любезным гостем, прибывшим с берегов далекой реки Итиль, где стоял огромный город, называвшийся точно так же, и не препятствовали заключению договоренностей, выгодных для хазарских купцов. Карочей очень надеялся на то, что его приезд в Рим тоже не окажется пустой тратой времени, и порукой тому был падре Доменик, с помощью которого беку уже удалось провернуть несколько весьма прибыльных финансовых и торговых операций.

Вино в Риме было превосходным, это Карочей признал с большой охотою, чем, кажется, польстил падре Доменику, весьма трепетно относившемуся как к хуле, так и к хвале в адрес родного города. Дабы не портить отношения с нужным человеком, Карочей восторженно отозвался о развалинах Колизея, куда на следующее утро потащил его неугомонный падре, но куда большее впечатление на хазарского бека произвел храм Юпитера, тоже лежащий в руинах, но поразивший его грандиозностью замысла. Впрочем, в данном случае посол проявил дипломатическую сдержанность, счел неуместным прославлять обитель языческого бога в присутствии служителя христианской церкви.

Зато ничто не могло помешать ему восхищенно цокать языком при виде базилики святого Петра, где, если верить падре Доменику, папа Лев возложил императорскую корону на голову Карла Великого. Воспитатель тана Аскольда, тогда еще юный служка при сильных мира сего, был свидетелем этого великого события и особо отметил скромность вождя франков, который был смущен действиями папы Льва и даже выразил по этому поводу слабый протест. Однако что случилось, то случилось, и Константинополю пришлось проглотить горькую пилюлю, преподнесенную расторопным римским епископом, прежде назначавшимся византийскими императорами. Отныне он обрел самостоятельный статус и объявил себя главой западного христианского мира.

Скиф подивился лицемерию властвующих особ, которые, оказывается, мало чем отличаются друг от друга, что на Западе, что на Востоке, но вслух своего мнения высказывать не стал. Тем не менее он сделал вывод, что папы крайне заинтересованы в процветании и единстве империи франков, поскольку их влияние в христианском мире во многом зависит от расположения Каролингов. Впрочем, и Каролингам поддержка папы и клира отнюдь не казалась лишней, учитывая разнородность подвластного им населения, состоящего из представителей разных племен, исповедующих не только христианство, но и многочисленные языческие культы.

Именно на противостоянии язычеству и сделал бек Карочей упор в разговоре с римским понтификом. Папа Евгений, худощавый, невысокого роста человек, сочувственно выслушал жалобы заезжего бека на бесчинства, творимые в отношении хазарских купцов волхвами и наместниками князька Славомира, объявившего себя каганом Севера, и даже пообещал содействие в борьбе с обнаглевшими язычниками, однако в голосе понтифика не хватало уверенности. Большие выразительные глаза папы Евгения были подернуты влагой, а на испещренном морщинами лице лежала печать глубокой озабоченности и печали.

Визит можно было бы счесть успешным, но Карочей отлично понимал, что слов папы недостаточно для того, чтобы уважаемые рабби могли чувствовать себя в безопасности в городах франкской империи. Требовалось заручиться поддержкой императора Людовика и его неугомонных сыновей. Увы, с дарами императору Людовику бек Карочей запоздал. Император франков скончался почти месяц назад в одном из своих многочисленных замков. Горестная весть только сегодня поутру долетела до Рима. Этим и объяснялся слегка растерянный и печальный вид папы Евгения, как сказал беку любезный монсеньор Николай.

– Примите, монсеньор, глубочайшие соболезнования по поводу кончины одного из величайших владык ойкумены, – склонился в поклоне Карочей.

Секретарь папской курии, невысокий, слегка полноватый человек, необычайно подвижный для своего возраста, соболезнования принял, но в его насмешливых карих глазах не было и тени той печали, которой был охвачен папа Евгений. Судя по всему, монсеньор Николай не был огорчен смертью императора и строил далеко идущие планы в отношении его преемника императора Лотаря.

Ситуацию хазарскому беку окончательно прояснил уважаемый Варнерий, влиятельный римский финансист, с которым Карочея познакомил все тот же падре Доменик. Римлянин и хазар довольно долго присматривались друг к другу, но в конце концов пришли к согласию, в основе которого лежала обоюдная выгода. Уважаемому Варнерию срочно нужны были средства, а бек Карочей как раз располагал необходимой суммой в пятьдесят тысяч денариев. Разумеется, скиф не собирался выбрасывать серебро на ветер, о чем без обиняков заявил собеседнику. Варнерий оценил деловую хватку пришлого степняка и заверил уважаемого бека, что никогда не стал бы предлагать столь разумному и опытному человеку зряшного дела, не сулящего большой выгоды.

– Император Людовик, да попадет его душа в рай, разделил империю на две равные части, одну из которых отдал под власть своему любимцу, юному Карлу, а вторую – старшему сыну Лотарю, с условием, что тот будет покровительствовать младшему брату.

– Опрометчивое решение, – задумчиво отозвался Карочей, выслушав уважаемого господина Варнерия.

– Я совершенно с тобой согласен, почтенный бек, – кивнул римский финансист. – Ибо ни один уважающий себя правитель не будет соблюдать договоренности с человеком, покинувшим наш суетный мир.

– Юный Карл настолько слаб? – Карочей с интересом принялся рассматривать изящный столик, отделанный резной костью, за который пригласил его уважаемый Варнерий.

Столик был заставлен различными яствами, о которых скиф имел весьма смутное представление, ибо римское кулинарное искусство было для него тайной за семью печатями. Тем не менее он отметил мастерство ювелиров, украсивших затейливой резьбой золотые блюда и кубки, выставленные на стол гостеприимным хозяином.

– Да, пожалуй, кроме матери, Юдифи, и деда, графа Вельпона, юнцу опереться будет не на кого. Ты в курсе, почтенный, что Юдифь из рода Меровингов не пользуется уважением со стороны своих пасынков, Лотаря и Людовика, которые считают ее колдуньей. Очень может быть, что не без оснований. Во всяком случае, она имела большое влияние на мужа и использовала его на благо собственному сыну и во вред пасынкам. Дошло до того, что император Людовик лишил удела внука Пипина и передал процветающую Аквитанию сыну Карлу. Такое не прощается.

– Ты прекрасно владеешь славянским языком, уважаемый Варнерий, – польстил хозяину Карочей. – Если не секрет, откуда такие познания?

Римлянин с удивлением глянул на скифа, хотя чему, казалось бы, здесь удивляться. Менее всего бек Карочей рассчитывал услышать в Вечном городе привычную с детства речь и волновался по поводу надежности прихваченных из Хазарии толмачей. А тут вдруг выясняется, что и папа Евгений, и монсеньор Николай, и даже уважаемый Варнерий вполне способны понимать речь пришлого хазара без переводчика.

– Так ведь лангобарды те же славяне, почтенный бек. Их язык далеко не новость для Рима, не говоря уже о том, что мне приходится иметь дело и с варенгами, которые после разгрома аварского каганата Карлом Великим беспрепятственно проникают и в Рим, и в Византию. Хорошо, правда, что проникают с товаром, а не с мечом. Ведь в свое время их предки-вандалы разорили Рим почти подчистую, да и твои, почтенный скиф, тоже доставили нам немало хлопот. Великий Рим пал под ударами варваров, и ты, бек, видишь лишь тень его былого величия.

– Не будем считаться обидами, уважаемый Варнерий, – примирительно заметил Карочей. – Прошлое не должно мешать настоящему и будущему.

– Согласен, – поднял кубок римлянин. – Твое здоровье, почтенный гость.

В Риме, похоже, грезили о возрождении, о тех временах, когда вся ойкумена была во власти Вечного города, и сделали ставку на императора Лотаря, которому в этой связи предстояло свершить даже больше, чем удалось сделать его великому дедушке Карлу. Мешать римлянам Карочей не собирался. Более того, он готов был посодействовать, если не мечом, то хотя бы денариями. Но, разумеется, не без пользы для себя.

– Так деньги нужны для императора Лотаря?

– Разумеется, почтенный бек. Новому императору придется заручиться поддержкой многих влиятельных людей, а это, как ты понимаешь, стоит немалых денег.

– О какой сумме идет речь?

– Император отдает в залог богатейшие земли вокруг Павии в обмен на заем в миллион денариев.

Власть стоит денег, это Карочей знал по собственному опыту. Что же касается суммы, запрошенной свежеиспеченным императором, то она не произвела на него особенного впечатления. Скиф был богат, его личное состояние в последние годы почти утроилось, а потому потеря пятидесяти тысяч денариев вряд ли его разорила бы. Тем более что уважаемый Варнерий обещал приличные проценты, да и обеспечение выглядело солидно.

– Хорошо. Но мне хотелось бы повидаться с императором Лотарем и заручиться его поддержкой. Мне кажется, что оживление торговли между Хазарией и франкской империей в твоих интересах, уважаемый Варнерий. Если северный путь сейчас закрыт, то почему бы нам не воспользоваться южным?

– А Византия? – напомнил Варнерий. – Греки своего не упустят, не говоря уже об арабах, которые держат под контролем южное побережье Италии. Нет, почтенный Карочей, смею тебя уверить, южный путь не менее опасен, чем северный. Только возродив величие Рима, мы сможем обезопасить торговые пути.

Варнерий был прав. Лучше иметь дело с одним владыкой, чем ублажать сотни мелких властителей, которые своей жадностью и глупостью мешают честным торговцам вершить богоугодные дела. Ведь именно торговый обмен является основой миропорядка, созданного богом.

– Император Лотарь уже отправился в Ахен, столицу франкской империи. И если ты, почтенный бек, хочешь увидеться с ним, то тебе придется проделать нелегкий путь. Я отправляюсь к императору завтра и буду рад обрести надежного спутника.

Предложение было заманчивым. У посла хазарского кагана появилась возможность с головой окунуться в круговорот чужой и пока что малопонятной жизни и вынырнуть из этого потока с целым ворохом знаний, которые не купишь ни за какие деньги.

– За счастливое окончание путешествия, уважаемый Варнерий, и за здоровье императора Лотаря, да продлятся вечно его дни.

Легкого на подъем скифа не удивило, что в загадочный город Ахен, где решалась судьба франкской империи, отправился не только беспокойный Варнерий, но и секретарь папской курии монсеньор Николай. Даже падре Доменик, который всей душой рвался в Рим, вынужден был покинуть Вечный город. Впрочем, его путь лежал в беспокойную Варгию, где он мог принести немалую пользу и папской курии, и императору Лотарю. Карочей пожелал Доменику счастливого пути и благополучного возвращения в родной город.

– По нашим сведениям, братья Гарольд и Раймон Рюэрги по наущению графа Вельпона отправились за помощью к кагану Славомиру. Мне поручено помешать намечающемуся союзу, – тихо поведал падре любопытному скифу.

– А эти Рюэрги случайно не родственники наших старых знакомых Рериков? – насторожился Карочей.

– Это ветви одного большого меровингского древа, которые рубят, рубят и никак не могут обрубить, – в сердцах отозвался Доменик.

– А о Черном Вороне нет известий?

– Пока нет, но, думаю, он скоро объявится, раз уж в воздухе отчетливо запахло мертвечиной.

Раздражение падре Доменика было понятно Карочею. Человек провел много лет вдали от родного дома и рассчитывал дожить остаток дней в довольстве и покое, но, увы, судьба распорядилась по-иному. Что же касается скифа, то он скорее обрадовался, получив эти сведения. Вмешательство кагана Славомира, закоренелого язычника, в дела франкской империи не останутся, надо полагать, незамеченными ни папой Евгением, ни императором Лотарем, и тогда у Карочея появится шанс направить их гнев в нужное русло, поспособствовав тем самым укреплению позиций хазарских купцов на южном побережье Варяжского моря.

Монсеньор Николай оказался более осведомленным и словоохотливым человеком, чем уважаемый Варнерий, и Карочей не замедлил этим воспользоваться. Тем более что длительное и трудное путешествие как нельзя более способствует сближению людей, доброжелательно настроенных друг к другу.

– Так ты, бек, знаком с внуками князя Витцана Ободритского? – удивился монсеньор Николай.

– Знаком, – подтвердил Карочей. – Но не скажу, что это знакомство доставило мне удовольствие. Воислав Рерик погубил нашего кагана Обадию. Этот человек не чужд магии и связан с самыми темными культами. В частности, с культом Черного бога Велеса.

– Наслышан, – задумчиво произнес монсеньор Николай. – О культе наслышан, а не о твоем Рерике. Ты, вероятно, не в курсе, бек, что Меровей, прозванный Венделиком, то есть Вандалом, носил длинные волосы?

– А есть какая-то связь? – удивился Карочей.

– Чернь считала, что Меровинги обладают магической силой, дарованной им Велесом, и что эта сила заключена в их волосах. Увы, подобные суеверия бывают очень живучими. Потомок Меровея король Хлодвиг принял христианство, но подстричь волосы отказался. Это случилось три с половиной века назад. С той поры род Меровингов раскололся, ибо значительная его часть не захотела отречься от заблуждений предков. Князь ободритов Витцан был закоренелым язычником, но у него хватило ума поддержать императора Карла в его войне с саксами, данами и лютичами. Карл едва не разорил столицу лютичей Волынь, но князю Сидрагу удалось от него откупиться. Через несколько лет, уже после смерти князя Витцана, князь лютичей Свентислав сговорился с данами и разорил город Рерик. Князья Драговит и Годлав были убиты. Но ты, бек, об этой истории уже, вероятно, наслышан.

– А почему Карл не помог своим союзникам ободритам?

– Потому что сыновья оказались глупее отца и успели к тому времени рассориться с императором.

Дорога в Ахен оказалась труднее, чем поначалу предполагал Карочей, особенно в горной ее части. Перевалы в это время были свободны от снега, но степняку довелось пережить немало неприятных минут, двигаясь по довольно узкой тропе над бездонной пропастью. Счастье еще, что кони, выделенные хазарам гостеприимными хозяевами, оказались привычны к горам и не доставили путешественникам много хлопот. Тем не менее бек почувствовал большое облегчение, когда спустился с гор на равнину и вдохнул полной грудью воздух, насыщенный ароматами цветущей земли.

Дальше путешественники двигались лесом. Если верить Варнерию, то в этих густых зарослях полными хозяевами были разбойники, но свита монсеньора Николая была достаточно велика и хорошо вооружена, чтобы бояться случайного наскока. Тем не менее Карочей приказал своим хазарам держаться настороже.

– Я все-таки не понимаю, уважаемый Варнерий, почему папа Евгений и монсеньор Николай так опасаются возвышения Меровингов, ведь большинство из них христиане?

– Исключительно между нами, почтенный бек. Король Хлодвиг не только принял христианство, но и получил от византийского императора инсигнии, подтверждающие царское происхождение его рода. Меровинги всегда тяготели к Константинополю, что, естественно, не нравилось Риму.

– А от какого царя ведут свой род Меровинги?

– От царя Трои Приама. Точнее, от его младшего сына. А старший сын царя Приама Эней, как тебе, вероятно, известно, основал Рим.

Карочей слышал об этом впервые, но не стал выставлять напоказ свое невежество и лишь задал уточняющий вопрос:

– А прямых потомков Энея в Риме, наверное, не осталось?

– Увы, – вздохнул Варнерий. – Рим слишком долго был республикой, чтобы в жилах его обитателей сохранилась царская кровь.

Из всего услышанного от Николая и Варнерия Карочей сделал вывод, что младшему сыну Людовика Благочестивого здорово не повезло, ибо его угораздило родиться от женщины, чье происхождение стало головной болью для многих благородных влиятельных сеньоров, как светских, так и духовных. И эти сеньоры сделают все от них зависящее, чтобы царственный род Меровингов никогда не вырвался из забвения.

– Ахен, – громко воскликнул Варнерий. – Слава всевышнему, наконец-то добрались.

Карочей рассчитывал увидеть если не второй Рим, то, во всяком случае, нечто неординарное, внушающее уважение, однако стольный град франков его разочаровал. Из всех известных беку городов Ахен более всего был похож на Славутич, столицу княжества радимичей. Те же стены, сложенные из огромных бревен, и та же грязь на мощенных деревом улицах. Ну, разве что христианский храм, совсем недавно выстроенный из камня, мог привлечь взор утомленных путников. В довершение всех бед выяснилось, что император Лотарь уже покинул Ахен и прямиком отправился в Страсбург на похороны своего отца. Карочей едва не выругался, узнав о новой неприятности, свалившейся на его седеющую голову, но в последний момент сдержался, дабы не выглядеть мужланом в глазах монсеньора Николая и его свиты, разодетой в меха и драгоценную парчу.