Глава VIII. АВГУСТ

1/4 килограмма перемолотой говядины,

1/4 килограмма перемолотой свинины,

200 граммов орехов,

200 граммов миндаля,

1 луковица,

1 цитрон,

2 хитомате,

сахар,

1/4 килограмма сливок,

1/4 килограмма ламанчского сыра,

1/4 килограмма рагу,

тмин,

куриный бульон,

маисовые лепешки,

растительное масло

Мелко нарубленный лук жарится вместе с мясом в небольшом количестве растительного масла. Во время жарки добавляют молотый тмин и ложечку сахара.

По обыкновению, кроша лук, Тита плакала. Глаза ее были настолько затуманены, что она порезала палец. Она вскрикнула и чертыхнулась, не прерывая приготовление чампандонго. Тут нельзя терять ни секунды, а порезом можно заняться и после. Вечером Джон должен был прийти просить ее руки, и ужин надо было успеть сготовить за какие-нибудь полчаса. А Тита, когда стряпала, спешить не любила.

Готовке она всегда уделяла достаточное время и старалась вести кухонные дела таким образом, чтобы заниматься ими совершенно спокойно, – только это и позволяет как следует приготовить по-настоящему изысканное блюдо. Сегодня она припаздывала, отчего движения ее были суматошны и торопливы, – вот и порезала палец.

Главной виновницей опоздания была ее обожаемая трехмесячная племянница, родившаяся, подобно самой Тите, недоношенной. Смерть Матушки Елены так подействовала на Росауру, что она, разродившись раньше времени, не находила сил для кормления малютки. На этот раз Тита не могла, да и не желала взять на себя обязанности кормилицы, как это было при рождении племянника. Она и не попыталась предлагать ей грудь, памятуя о потрясении, которое ей довелось пережить, когда ее разлучили с несчастным ребенком. Жизнь учила ее не привязываться к детям: чужие дети – не свои.

Маленькой Эсперансе она предпочла давать ту же пищу, которую Нача использовала, кормя ее, когда она была беззащитной крохой, – кисель-атоле и разные чаи. Эсперансой девочку назвали по просьбе Титы. Педро настаивал, чтобы ее нарекли Хосефитой – одной из ласкательных разновидностей имени Тита. Но та решительно воспротивилась. Она не хотела, чтобы ее имя, связанное с ее судьбой, хоть как-то омрачило судьбу девочки. Хватит и того, что при рождении крошки у роженицы были серьезные осложнения, понудившие Джона сделать срочную операцию, – только этим можно было спасти жизнь матери, хотя и ценой того, что она никогда больше не сможет рожать.

Джон объяснил Тите, что в отдельных случаях, по причине аномальных явлений, плацента не только прирастает к матке, но и вживляется в нее, в результате чего во время родов не может отделиться. Она настолько врастает в матку, что если неопытный человек пытается помочь роженице извлечь плаценту за пуповину, то вместе с нею может быть вырвана и сама матка. Вот почему в подобных случаях приходится прибегать к немедленной операции по ее иссечению, что и лишает пациентку возможности когда-либо зачать ребенка.

Росаура была подвергнута хирургическому вмешательству не из-за отсутствия у Джона опыта – просто не оставалось ничего другого. Вот и выпала Эсперансе доля быть единственной и, как назло, навсегда младшей дочерью, что, согласно семейной традиции, могло принудить страдалицу ухаживать за родительницей до ее могильной плиты. Может, Эсперанса потому и вживлялась в материнское нутро, что загодя знала о своей судьбе? Тита в душе молилась, чтобы Росауре не взбрело на ум продлить эту жестокую традицию. Вот почему Тита и не хотела делиться с малышкой своим именем. Дни напролет она упрямо стояла на своем, пока девочке не дали наконец имя Эсперанса.

И все же ряд совпадений делал схожими судьбы Эсперансы и Титы: например, то, что по чистой необходимости большую часть дня малышка проводила на кухне. Мать была не в силах ею заниматься, а тетка могла оказывать ей внимание лишь здесь, так что, при чаях и киселе-атоле, среди ароматов и запахов этого жаркого райского уголка девчушка подрастала на удивление здоровенькой и веселой.

Кому совсем не нравилась эта, скажем так, затея, так это Росауре: ее забирало за живое, что Тита лишает ее общения с дочерью. Едва оправившись от операции, в одно прекрасное утро она потребовала, чтобы после кормления девочку немедленно принесли к ней в комнату, где бы она и спала впредь, как ей надлежит, рядом с матерью. Это распоряжение поспело слишком поздно – девочка уже настолько привыкла находиться на кухне, что вытащить ее оттуда оказалось делом куда как не простым. Как только она чувствовала, что ее удаляют от жара плиты, она начинала плакать навзрыд, да так, что Тите, дабы обмануть бдительность племянницы, приходилось нести в комнату к Росауре рагу, которое она в это время готовила: только чувствуя поблизости тепло Титиной кастрюли, плутовка нисходила до сна. Лишь после этого Тита могла снести обратно на кухню тяжеленную посудину и продолжать приготовление еды.

Но сегодня девочка отличилась – скорее всего, она учуяла, что тетка надумала выйти замуж и покинуть ранчо, в результате чего она останется с носом. Как бы там ни было, а плакала она в этот день с утра до самого вечера. Тита как заведенная моталась по лестницам, таская туда и обратно кастрюли с едой. Покуда не случилось то, что и должно было случиться: повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сложить. Когда Тита спускалась по лестнице в восьмой раз, она споткнулась и скатилась вниз по ступеням вместе с кастрюлей, содержавшей фарш для приготовления чампандонго. Пропали четыре часа напряженной резки и перемалывания составных частей жаркого.

Обхватив руками голову, Тита уселась на пороге кухни подышать свежим воздухом. В этот день, чтобы домашняя суета не захватила ее, она поднялась в пять часов утра, и вот, как назло, все пошло прахом. Теперь придется готовить жаркое заново. Педро не мог выбрать более неудачного момента для выяснения отношений с Титой. Полагая, что застал ее на крыльце в момент обычного отдыха, он подошел к ней с твердым намерением убедить ее не выходить замуж за Джона.

– Тита, хотел бы заметить Вам, что считаю непоправимой ошибкой Ваше намерение повенчаться с Джоном. Еще есть время отказаться от этого ошибочного шага. Пожалуйста, не выходите замуж!

– Кто Вы такой, Педро, чтобы указывать, что я должна делать, а что не должна? Когда женились Вы, я не просила Вас не делать этого, хотя Ваша свадьба чуть не доконала меня. Вы устроили Вашу жизнь, позвольте теперь и мне спокойно устроить мою!

– Видит Бог, этот мой поступок заставляет меня сегодня жестоко раскаиваться. Но припомните хорошенько, Вы ведь знаете причину, соединившую меня с Вашей сестрой! Как бы там ни было, ничего хорошего из этого не вышло. Сейчас я думаю, не лучше ли было мне тогда бежать с Вами?

– Поздно Вы об этом задумались. Теперь ничего не изменишь. И прошу никогда больше не докучать мне. Упаси Вас Господь хоть однажды повторить то, что Вы мне только что сказали. Недоставало еще, чтобы это услышала сестра! Зачем еще кому-то страдать в этом доме. Пустите меня!.. Да, и советую, когда Вы влюбитесь в очередной раз, не будьте таким трусливым!

Тита, с яростью схватив кастрюлю, ушла на кухню. Под скрежет и грохот кухонной утвари она покончила с жарким и, пока варево поспевало, занялась приготовлением чампандонго.

Когда мясо подрумянивается, к нему добавляют нарезанный хитомате вместе с цитроном, орехами и мелко накрошенным миндалем.

Жаркий пар из кастрюли перемешивался с испариной ее тела. Раздражение, которое она ощущала, походило на дрожжи в тесте. Она чувствовала, как раздражение это поспешно взбухает, заполняя все уголки ее тела, и, точно тесто из тесной квашонки, жарко выпрастывается наружу через ее уши, нос и все поры тела.

Этот безграничный гнев в наименьшей степени был вызван их спором с Педро, в чуть большей – падением с лестницы и утомительной возней у плиты, а в наибольшей – словами Росауры, оброненными ею несколько дней назад.

Они находились в комнате сестры – Тита, Джон и маленький Алекс. Джон взял сына с собой на время врачебного визита, так как малыш тосковал по Тите и хотел во что бы то ни стало ее повидать. Мальчик заглянул в колыбель, чтобы познакомиться с Эсперансой, и пришел в восторг от ее красоты. Как любой мальчик его возраста, незнакомый с притворством, он воскликнул:

– Папочка, слышишь, и я хочу жениться! Как ты! Вот на этой девочке.

Все засмеялись милой откровенности, но, когда Росаура стала втолковывать Алексу, что это невозможно, поскольку Эсперансе надлежит ходить за ней до самой ее смерти, Тита почувствовала, как у нее зашевелились волосы. Только ее сестрице могла взбрести на ум подобная несусветица – увековечить столь бесчеловечную традицию!

Лучше бы Росаура проглотила язык! Чтобы никогда ее рот не мог обронить такие поганые, дурно пахнущие, нелепые, тошнотные, бесчестные, отвратительные слова. Подавилась бы она ими, держала бы в самой глуби своей души, покуда они не сгниют и не зачервивеют. Вот бы дал Господь Тите прожить как можно дольше – уж она бы не дала сестре осуществить столь злонамеренный замысел!

Она сама не понимала, почему ее должны заботить все эти неприятности в ту самую пору, которая должна стать счастливейшей порой ее жизни, не понимала, почему ей так не по себе. Возможно, ее заразил своим дурным настроением Педро? С того самого момента, когда, вернувшись на ранчо, он проведал, что Тита намерена выйти замуж за Джона, словно тысячи чертей вселились в сердце Педро. Ему нельзя было сказать ни слова. С утра пораньше он отправлялся на коне осматривать ранчо. Возвращался под вечер, точно к ужину, после которого сразу запирался в своей комнате.

Никто не мог объяснить его поведение. Некоторые полагали, что причиной этого является потрясение от мысли, что у него не будет больше детей. Чем бы это ни было вызвано, но могло показаться, что злость движет мыслями и поступками чуть ли не всех обитателей дома. Тита чувствовала себя буквально как шоколад на крутом кипятке. Ее прямо распирало от злости. Даже столь милое ее сердцу воркование голубей, вновь воцарившихся под крышей их дома и усладивших ее сердце в день возвращения на ранчо, раздражало ее сейчас. Она боялась, что ее голова лопнет, как маисовый початок на раскаленном противне. Испугавшись, она сжала виски руками.

Легкое прикосновение к плечу заставило Титу подпрыгнуть с желанием ударить того, кто дотронулся до нее, скорее всего, чтобы попусту отнять у нее время. Каково же было ее изумление, когда она увидела перед собой Ченчу. Прежнюю Ченчу, счастливую, с улыбкой во весь рот. Никогда прежде Тите не доставляло такого удовольствия видеть ее, даже в тот день, когда Ченча навестила ее в доме Джона. Как всегда, Ченча словно с неба упала в тот самый момент, когда Тита больше всего в ней нуждалась.

Поразительно, как хорошо она выглядела. И следа не осталось от тоски и отчаяния, сквозивших в ее взгляде, когда она уезжала домой после пережитого потрясения. А рядом с ней стоял человек, которому удалось избавить ее от страданий, на его лице сияла широкая белозубая улыбка. За версту было видно, что человек это честный и не болтун. Добрый ли – бог его знает. Как тут догадаешься, когда Ченча только и дозволила ему представиться Тите: «Хесус Мартинес, Ваш покорный слуга». После чего она по обыкновению целиком завладела разговором и, побив все рекорды скорости, управилась за две минуты с последними событиями своей жизни.

Значит, так, Хесус был ее первым женихом и никогда о ней не забывал. Ченчины родичи, стало быть, наотрез отказались признавать их любовь, и ежели бы не возвращение Ченчи в селение, и ежели бы он сызнова ее не увидал, он бы и знать не знал, где ее сыскать. Само собой, наплевать ему было, что Ченча не девушка, так что он тут же на ней и женился. А пришли они на ранчо вдвоем в надежде начать здесь новую жизнь, раз Матушка Елена померла, и замыслили народить побольше детей и быть счастливыми до гроба…

Дойдя до посинения, Ченча умолкла, чтобы перевести дух, и Тита воспользовалась этой случайной паузой, чтобы сказать ей, не так быстро, конечно, но все же, что в восторге от ее возвращения, что завтра они поговорят о найме Хесуса, а сегодня придут просить руки Титы, поскольку скоро она выходит замуж, но она не управилась с ужином, так что просит Ченчу заняться им, чтобы Тита могла прийти в себя, спокойно принять холодную ванну со льдом и, таким образом, обрести достойный вид к приходу Джона, который может явиться с минуты на минуту.

Ченча буквально вытолкала Титу из кухни и незамедлительно взяла в руки бразды правления. Что-что, а уж чампандонго-то она может сготовить с завязанными глазами и скованными руками.

Когда мясо готово и слит отвар, можно печь на растительном масле маисовые лепешки, но не пережаривать их, чтобы не затвердели. После этого на противень, который будет задвинут в плиту, выкладывают слой сметаны, чтобы пирог не прилипал, потом слой лепешек, на них – слой рубленого мяса, а затем рагу, и все это покрывается ломтями сыра и сметаной. Выкладывается столько пирогов, сколько позволяет величина противня, который вынимают из духовки, когда сыр расплавится, а лепешки размягчатся. Подается это блюдо с рисом и фасолью.

Только теперь, зная, что на кухне находится Ченча, Тита почувствовала истинное облегчение. Наконец-то она могла заняться собой. Она стремительно пересекла двор, чтобы принять душ. На все про все у нее оставалось минут десять, а еще надо было принарядиться, надушиться и приличествующим образом причесаться. Она так спешила, что не заметила в другом конце двора Педро, ковырявшего носком ботинка землю.

Тита освободилась от одежды, залезла в закуток и подставила голову под струи холодной воды. Боже, какое наслаждение! Когда закрыты глаза, чувства обостряются: она могла осязать каждую каплю холодной воды, стекавшей по ее телу. И чувствовала, как от соприкосновения с влагой твердеют соски. Струйка воды стекала по ее спине и дугообразным веером омывала выпуклые округлости ягодиц, облегая до самых пят ее крепкие ноги. Мало-помалу плохое настроение как рукой сняло, головная боль прошла. Внезапно она почувствовала, что вода теплеет и, становясь с каждым разом все горячей, начинает обжигать ей ноги. Это и раньше бывало, когда в зной вода в баке целый день нагревалась жаркими лучами солнца, но, во-первых, сейчас не лето, а во-вторых, дело-то идет к ночи. Уж не загорается ли снова душевая выгородка? Забеспокоившись, она открыла глаза и увидела по другую сторону досок не что иное, как фигуру Педро, пристально ее разглядывающего.

Глаза Педро мерцали так ярко, что было невозможно не различить их в полумраке, – точно так же, как с первыми лучами солнца не могут остаться незамеченными две робкие росинки, укрывшиеся в густых зарослях. Проклятый Педро – ишь как уставился! Проклятый плотник – заново сколотил душевую пристройку на манер старой, с широкими щелями между досок! При виде Педро, который надвигался на нее с явно похотливыми намерениями, Тита выскочила из закутка, едва сумев прикрыться. Запыхавшись, она влетела в свою комнату и заперлась в ней.

Не успела она кое-как привести себя в порядок, а уж Ченча возвестила о приходе Джона, который ожидал ее в гостиной вместе с Росаурой и Педро.

Она не могла тут же к ним присоединиться, потому что не успела приготовить стол. Перед тем как покрыть его скатертью, необходимо постелить снизу подкладку во избежание стука бокалов и приборов о столешницу. Лучше всего использовать для этого белую байку, которая, помимо прочего, подчеркивает белизну скатерти. Тита осторожно расправила ее на большом, рассчитанном на двадцать персон столе, который использовали только в торжественных случаях. Она старалась не производить шума и даже не дышать, чтобы услышать, о чем беседуют Росаура, Педро и Джон. Гостиную от столовой отделял длинный коридор, так что до слуха Титы долетал лишь рокот мужских голосов, но при всем при том она уловила нотки спора. Не дожидаясь, пока страсти распалятся, она молниеносно расставила тарелки, серебряные приборы, бокалы, солонки и подставки для ножей. Затем быстрехонько укрепила на буфетном столе свечи под нагревателями для тарелок, предназначенных для первых, вторых и третьих блюд. Сбегала на кухню за несколькими бутылками бордо, которые Ченча загодя поставила в теплую воду. Бордо достают из подвала за несколько часов до подачи на стол и помещают в теплое место, с тем чтобы легкий разогрев выявил букет, а так как Тита забыла сделать это заблаговременно, пришлось заменить эту процедуру уловкой. Теперь оставалось лишь поставить в центре стола бронзовую позолоченную корзину для цветов, но так как для того, чтобы была больше видна их натуральная свежесть, класть их надо перед самым рассаживанием гостей, Тита поручила заняться этим Ченче, а сама настолько быстро, насколько ей позволяло накрахмаленное платье, поспешила в гостиную.

Первое, что она услышала, распахнув двери, это разгоряченный спор Педро и Джона о политическом положении в стране. Казалось, оба забыли об элементарных правилах приличия, гласящих, что на приемах не следует касаться личностей, печальных тем и трагических событий, религии и политики. С приходом Титы спор прервался и беседа вошла в более или менее спокойное русло.

В этой напряженной атмосфере Джон и позволил себе смелость просить руки Титы. Педро как глава дома сухим тоном дал согласие. Вслед за этим перешли к обсуждению деталей бракосочетания. Когда заговорили о дне свадьбы, Тита узнала о намерении Джона немного отложить ее, что даст ему возможность отправиться на север Соединенных Штатов за последней оставшейся в живых тетушкой, которая пожелала присутствовать на свадебной церемонии. Для Титы это представило серьезное затруднение: она намеревалась как можно скорее покинуть ранчо и этим избавиться от домогательств Педро. Договоренность была скреплена вручением Тите очаровательного кольца с бриллиантами. Тита залюбовалась его сиянием на своей руке. Испускаемые им вспышки заставили ее вспомнить недавний блеск в глазах Педро, когда он разглядывал ее наготу, и ей пришло на память стихотворение индейцев-отоми, которому ее в детстве выучила Нача:

Росаура растрогалась, увидев в глазах сестры слезы, которые она отнесла на счет радостного волнения Титы, и почувствовала некоторое облегчение, ибо испытывала угрызения совести от того, что, выйдя замуж за ее жениха, заставляла ее порой страдать. Обрадованная этим, она обнесла всех бокалами с шампанским и предложила тост за счастье жениха и невесты. Когда все четверо сошлись в центре гостиной, Педро чокнулся своим бокалом с такой силой, что разбил вдребезги и свой бокал, и бокалы присутствующих, так что шампанское выплеснулось на их лица и праздничную одежду.

Напряженную атмосферу разрядило появление Ченчи, произнесшей магические слова «Кушать подано», которые подействовали на всех успокоительно, вернув торжественному событию едва не утраченную, приличествующую моменту тональность. Когда речь заходит о еде, предмете во всех отношениях немаловажном, только глупцы и больные не уделяют ей заслуженного внимания. А так как в данном обществе таковых не было, то все в добром расположении духа направились в столовую.

За ужином все пошло своим чередом, чему способствовали и милые старания прислуживавшей за столом Ченчи. Пища была не столь пленительна, как в других случаях, может быть, потому, что Тита готовила ее в дурном настроении, однако никак нельзя было сказать, что она никуда не годилась. Да и чампандонго – блюдо столь изысканное, что вкус его не удастся испортить никакому дурному расположению духа. По окончании ужина Тита проводила Джона к выходу, и там они горячо расцеловались на прощание. Назавтра Джон намеревался отправиться в путь, чтобы как можно быстрее привезти свою американскую тетушку.

Вернувшись на кухню, Тита послала Ченчу стелиться и прибрать в комнате, где она будет жить с Хесусом, поблагодарив ее за неоценимую помощь. Она наказала ей, прежде чем они лягут, удостовериться, нет ли в их комнате клопов. Последняя служанка, спавшая там, буквально наводнила ее этими чудищами, а Тита так и не удосужилась их вывести из-за множества дел, которые выпали на ее долю с рождением у Росауры дочери.

Лучшее средство для изничтожения клопов – смесь из стакана винного спирта с половиной унции скипидарного уксуса и половиной унции камфарного порошка. Жидкость разбрызгивают в местах скопления насекомых, что приводит к их полному исчезновению.

Тита, прибравшись на кухне, начала расставлять по местам утварь и посуду. Ей не хотелось спать, и она предпочла это занятие тягостному ворочанию в постели. Она испытывала противоречивые чувства, и лучше всего было упорядочить их наведением порядка в кухне. Она взяла большую глиняную миску, чтобы отнести ее туда, где теперь было помещение для хранения утвари, бывшее до этого темной комнатой. После смерти Матушки Елены, поскольку никто не думал использовать ее как банное помещение, предпочитая мыться в душевом закутке на дворе, каморку эту превратили в кладовую.

В одной руке Тита несла миску, в другой – керосиновую лампу. Она вошла в комнатенку, стараясь не задеть гору вещей на пути к полке, где хранились кастрюли, которыми пользовались лишь изредка. Свет лампы помогал ей продвигаться, но его было недостаточно, чтобы заметить молчаливо крадущуюся за ее спиной тень, осторожно прикрывшую изнутри дверь каморки.

Почувствовав постороннее присутствие, Тита повернулась и при свете лампы ясно различила фигуру Педро, задвигавшего щеколду.

– Педро! Что Вы здесь делаете?

Не говоря ни слова, Педро подошел к ней, задул лампу, повлек ее на латунную кровать, принадлежавшую прежде ее сестре Гертрудис, и, повалив, заставил ее лишиться девственности и познать силу истинной любви.

В своей спальне Росаура пыталась убаюкать неумолчно плачущую дочь. Безуспешно слонялась она с ней из угла в угол. Проходя мимо окна, Росаура увидела в темной комнате странный свет. Фосфоресцирующие завитки уносились в небо, подобно слабым искрам бенгальского огня. Тревожные призывы, обращенные к Тите и Педро, просьба поглядеть, что происходит, имели своим последствием лишь появление Ченчи, которая проходила мимо в поисках смены постельного белья. Узрев невиданное явление, Ченча в первый раз за всю жизнь онемела от изумления – с ее губ не сорвалось ни звука. Даже малютка Эсперанса, чтобы не упустить ни единой подробности, перестала плакать. А Ченча, упав на колени, стала молиться, осеняя себя крестными знамениями.

– Пресвятая дева, царица небесная, прими душу моей госпожи Елены, чтоб не маялась она, бедняжка, во мраке чувствилища!

– Ченча, о чем ты, что ты бормочешь?

– О чем, о чем! Не видите, что ль, привидение усопшей! Должно, за что-то расплачивается бедная! Со мной теперь что хотите делайте, носа туда не суну!

– Я тоже…

Если бы знала Матушка Елена, что и после смерти продолжает наводить страх на Ченчу и Росауру, что этот их страх столкнуться с нею предоставил Тите и Педро идеальную возможность бесстыдно глумиться над ее излюбленным банным местом, похотливо кувыркаясь на кровати Гертрудис, она бы умерла еще сто раз!

Продолжение следует…

Очередное блюдо:

Шоколад и Королевский крендель.