LXI

Ловкие пальцы рабыни втирали ароматное масло. Обнаженная Юния возлежала на мягкой кровати. Рядом, облокотившись на спинку, сидел Калигула и с восхищением любовался этой картиной. Это уже стало утренним ритуалом. Всякий раз он не выдерживал, прогонял рабыню, и они окунались в воды купальни вместе. Харикл все еще запрещал им близость из-за частых приступов дурноты у Клавдиллы, но изредка они все же нарушали предписания врача.

Любовь их расцветала все сильней, хотя теперь к услугам императора была любая девушка империи. Но ни одна не могла похвалиться победой над Калигулой. Кроме жены, женщин для него не существовало.

Каждый день Гай нетерпеливо прижимался к животу Юнии, стараясь уловить биение новой жизни. Но их ребенок еще спал, убаюканный нежностью и ласковой заботой.

– Скажи мне, милая, – шептал Гай, – когда наш сын начнет шевелиться?

– Ох, любимый, как ты нетерпелив, – вздыхала Юния. – Харикл сказал, что не раньше чем округлится мой живот и пройдет четыре месяца со дня зачатия.

– Кажется, нашего сына мы зачали глубокой ночью.

Юния улыбнулась ласковым словам.

– Эта ночь принесла нам не только избавление от гнета Тиберия, но и величие и новую жизнь. Знаешь, стоит учредить на эту дату ежегодный праздник, – сказал ей Гай.

Охваченная неприятными воспоминаниями, Клавдилла отрицательно покачала головой. У Гая получилось быстро забыть, каким путем он пришел к власти, но уж она-то помнит все точно наяву и так же ощущает на плече ледяную хватку их жертвы. И уже столько времени, несмотря на целебные притирания, не проходят пять круглых синих пятнышек от пальцев убитого старика. Вечное клеймо для убийцы и вечное напоминание о жертве во имя величия.

Калигула вдруг отвлек ее от грустных мыслей восторженным возгласом:

– Слава Юноне! Он все-таки зашевелился. Правда!

Легким усилием рук Юния отвела его голову от своего живота и с улыбкой проговорила:

– Сапожок! Ну побудь хоть немного серьезным. Этого просто не может быть. Маленький Гай еще спит.

Они хотели бы еще долго быть друг с другом в это утро, но Калигуле надо было спешить в сенат. Он ласково утешал погрустневшую супругу, обещая приехать сразу после заседания в театр Помпея.

Но Юния недолго пробыла одна после его ухода. Ее покой был нарушен приходом сестер Гая – Ливиллы и Агриппиниллы. Теперь они с мужьями жили во дворце и могли в любое время видеться друг с другом.

С ними была и Энния Невия. Вся эта шумная компания с восторгом и брызгами тут же очутилась рядом с Клавдиллой в бассейне. Какое-то радостное событие взволновало их всех, но они упорно не отвечали на расспросы Клавдиллы, требуя отгадать самой, что же хорошего могло произойти в их многочисленной семье. Ко всему прочему они делали круглые глаза и особенно выделяли слово «многочисленной». И Юния сделала робкую попытку:

– Кажется, кто-то из вас ожидает ребенка.

Ответом были восторженные возгласы и сумасшедший визг.

– Ливилла? Друзилла? Неужели Агриппинилла?

Счастливый блеск глаз все-таки выдал именно ее.

– Агенобарб еще ни о чем не догадывается, – сказала она и неожиданно помрачнела.

– Что случилось? – тревожно спросила Юния.

– Лучше бы я не вспоминала о нем. После того как он вышел из тюрьмы, мы были близки лишь один раз, и боги, видно, благословили нас. Но затем он ни разу не почтил вниманием наше ложе, предпочитая общество Пираллиды. Он проводит у этой гетеры все свободное время, одаривая ее бесчисленными подарками. Один друг мне рассказывал, что он во всеуслышание называет ее супругой. Какую-то девку.

Злые слезы брызнули из глаз Агриппиниллы. Юния в гневе закусила губу и задумалась, пока Ливилла и Энния утешали подругу.

– Будто приворожила его эта блудница, – всхлипнула Агриппинилла и вдруг испуганно вскрикнула.

Тонкая струйка крови текла из прокушенной губы Клавдиллы, черные глаза были наполнены такой яростью, что всем на миг стало не по себе.

– Лучше оставьте меня сейчас одну. Мне надо поразмыслить. Увидимся к полудню в театре Помпея.

Агриппинилла задержалась на выходе, пропустив вперед подруг:

– Не принимай мои слова близко к сердцу. Вижу, ты очень взволнована, моя Юния. Но не стоит отвлекаться на чужие трудности, побереги своего ребенка. Мой Домиций всегда был необуздан и жесток. Может, и к лучшему, если он не появляется в доме. Я никому не признавалась, что тот выкидыш у меня случился после того, как он жестоко избил меня и ударил ногой в живот. Я не люблю, когда меня жалеют. Я и тебя возненавидела поначалу лишь потому, что все сочувствовали мне, когда Агенобарб решил изображать страстно влюбленного Аполлона. Жалкий дурак!

– Иди, сестра, да хранят тебя боги.

Агриппинилла посмотрела в глаза Клавдилле и, вздохнув, ушла. Любовь к Домицию уже покидала ее истерзанное сердце, исстрадавшаяся душа просила покоя, и все ее чувства и забота теперь сосредоточились на ребенке, чья жизнь зародилась благодаря долгожданному благословлению богов.

Пираллида! Об этой гетере судачил весь Рим, смакуя ее бесконечные любовные похождения. Ее дом был самым роскошным на Субуре, уступая только лупанару Лары Варус. Слава о прекрасной гречанке гремела во всех уголках Римской империи. И в богатых дворцах, и в убогих лачугах громко обсуждались ее великолепные выезды, многочисленные рабы, обеды и знатные любовники, которых она с легкостью меняла, равно как наряды и драгоценности. Несчетные золотые, что текли сквозь ее точеные пальцы, подобно воде, будоражили воображение. Но в чем стоило отдать дань Пираллиде – она никогда не разменивалась на любовные связи с бедными и незнатными людьми.

Юния давно была наслышана о вызывающем образе жизни гречанки. До сих пор их интересы не пересекались, если не учитывать того, что изредка кто-то мог сравнить количество золотых, потраченных в ювелирной лавке, или роскошь наряда. И Клавдилла хорошо запоминала те сравнения, что звучали не в ее пользу. Помнила она также и то, что Калигула имел связь с гречанкой еще до приезда невесты, и то, что Гай и Пираллида оба находились в лупанаре Варус во время празднества арвальских братьев уже после свадьбы, но тогда никто не мог с уверенностью сказать, что именно Гай ночевал вместе с гетерой у Лары. Знала, что и Макрон питал к продажной красотке слабость после измены Эннии. Но сегодняшние известия заставили Клавдиллу призадуматься. Агенобарб и Калигула – близкие друзья, а теперь, после смерти Фабия, они сблизились еще больше. Опутав ветреного Домиция, эта Пираллида, скорее всего, подбирается к императору. Всем известно, как она тщеславна и любит деньги. Юния пока уверена в верности супруга, но еще ни один мужчина не отказывался от прелестей гетер, особенно когда врач советует воздерживаться от близости с женой.

«Будто приворожила его эта блудница», – вспомнились слова Агриппиниллы. Неужели?

Размышления Клавдиллы неожиданно прервал тихий удар в медный гонг. Зашла Гемма. По влажному блеску ее томного взгляда Юния догадалась, кто пожаловал. Жестом она заставила рабыню умолкнуть и приказала провести гостя в таблиний и подать завтрак.

Легкая дымка неприятного предчувствия затуманила разум, как и всякий раз при встрече с этим человеком. Гай просто без ума от этого хитрого иудея, не замечает, что тот направо и налево пользуется его именем и делает огромные долги. Она подавила свое возмущение, когда по случаю освобождения Агриппы из тюрьмы Калигула дал роскошный обед и преподнес ему золотую цепь немалого веса – копию той, которой приковывали его в тюрьме. Тогда впервые, ощутив на себе изучающий взгляд этих больших черных глаз, Юния почувствовала ту неясную тревогу, что каждый раз охватывала ее, стоило ему заговорить или просто посмотреть на нее.

Поначалу Юния с трудом привыкала к новой жизни, новым развлечениям, новым лицам. Дворец императора в утренние часы был открыт для всех. Ей полагалось принимать в атриуме важных гостей, заботиться об утренних угощениях, советоваться с Каллистом, императорским казначеем, по поводу ежедневных расходов и, что хуже всего, отвечать просителям.

Золото рекой текло из казны, оставленной Тиберием. Калигула не скупился на роскошные обеды для знати, обильные пиры для простолюдинов, со всех сторон света в Рим свозились диковинные животные для арены, изысканные яства, лучший греческий мрамор для статуй и возведения новых храмов. Заработная плата гладиаторов возросла, актеры купались в золоте.

Старый дворец Тиберия перестраивали, разбивали новые сады. Рим бурлил, охваченный эйфорией богатства и зрелищ. В годовщину приезда Юнии в Рим на апрельские календы Гай устроил грандиозные гладиаторские бои, посмотреть которые так мечтала Клавдилла.

Воспоминания об этом пышнейшем празднестве, пока она одевалась, чтобы встретить гостя, избавили ее от неприятной тревоги и окунули в солнечный день.

…Калигула в тот день презрел все общественные нормы. Тело Тиберия, еще не погребенное, по-прежнему находилось в дальних покоях Палатинского дворца, а жизнь в Риме, единодушно отвергнувшем траур по ненавистному правителю, входила в прежнее русло золотого века Августа. Гай не смог отказать себе в удовольствии почтить знаменательный день своей жизни. Первое свидание после десятилетней разлуки и первая ночь с избранницей! Сколько перемен произошло за этот год. Он – император! Любовь всей его жизни рядом и скоро подарит наследника! А проклятый Тиберий, сгубивший его семью, – мертв!

Большой цирк украсился белоснежными гирляндами цветов, желтым песком усыпана круглая арена, не видно ни следа от страшного пожара майской ночи. Вот и есть повод добрым словом помянуть Тиберия, потратившегося на восстановление любимого цирка римлян.

Голова кружилась от невиданного счастья, жаркой волной обдал многоголосый приветственный крик, когда в яркой золоченой колеснице, в белоснежных одеждах, в золотых венках императорская чета спустилась от Капитолия на форум и проследовала к цирку. Толпа клиентов с пальмовыми ветвями, магистраты в тогах с пурпурной каймой, всадники – красивые юноши в легких туниках, музыканты, танцоры, сатиры в козлиных шкурах и завершающие процессию жрецы, несущие жертвы, и роскошные колесницы со статуями богов из золота и слоновой кости.

Большой цирк забит до отказа – пока пуста лишь императорская ложа. Вся знать, строгие весталки, сословие всадников, а наверху простой люд – казалось, весь Рим здесь. Белый мрамор императорской ложи, укрытый пурпуром, ждет своих гостей. Круг почета вокруг Спины, показавшийся бесконечным, – и крики, крики, крики со всех сторон. Калигула что-то взволнованно говорил ей, но Юния почти ничего не слышала. Сердце едва билось от счастья и радостного волнения в предчувствии первых в ее жизни игр.

Лишь в ложе она наконец-то смогла окинуть взглядом огромную арену Большого цирка и поразиться великолепию творения Тарквиния Гордого. Египетский обелиск, возвышающийся в центре Спины, напомнил о далекой (такой далекой) Александрии. Тянуло дымом жертвенных костров. Гай разъяснял ей правила любимых им скачек и назначения предметов, водруженных на Спине. «Колесницы должны обогнуть меты семь раз, – доносилось отрывками до Юнии сквозь нетерпеливый гул толпы, – …семь съемных яиц с одной стороны, символов покровителей Рима Кастора и Поллукса… семь дельфинов с другой – в честь Нептуна, покровителя лошадей». «А меты похожи на фаллосы», – хихикнула Юния. «Знаешь, как часто отмывают их белоснежный мрамор от крови неудачливых возничих и лошадей. Вот однажды…»

Но гул заглушил конец укоризненной фразы Гая, и Юния больше не услышала ничего, потому что цирк вдруг взорвался аплодисментами, а из Торжественных ворот показались участники сегодняшних игр. Там, далеко, на другой стороне, находились Триумфальные ворота победителей, а неподалеку, совсем узкие и невзрачные, – для несчастливцев, мертвых или полуживых.

Но сегодня в Большом цирке проводились не традиционные скачки, а небывалые по размаху гладиаторские бои. Ровным шагом из ворот, в изобилии увитых ярко-зеленым лавром, выходили вооруженные гладиаторы. Легка и уверенна была их поступь. Стосковавшиеся по арене, лязгу оружия, крови, по овациям и воплям толпы, гордо выкрикивали они традиционное приветствие императору: «Идущие на смерть приветствуют тебя, цезарь!» И сладко, и тревожно замирало сердце Клавдиллы при этих словах. Это ее прихоть посылает их на смерть, ради нее умрут сегодня сильные и могучие мужчины.

Первыми ехали на боевых колесницах в блестящих доспехах эсседарии, перекинув за спину изогнутые луки. За ними следовали секуторы в шлемах с красными султанами, держа прямоугольные щиты и короткие мечи, затем – гопломахи с зелеными гребнями на шлемах и круглыми щитами. Ретиарии, любимые публикой, гордо несли на плече сложенную сеть с тяжелыми грузилами и смертоносный трезубец. Прикрытые в отличие от своих впереди идущих соперников лишь набедренной повязкой, тем не менее они смотрелись грозными и опасными противниками: гигантские мускулы перекатывались под смуглой кожей, испещренной шрамами, – этих гладиаторов наиболее часто одаривают любовью знатные матроны.

Едва из ворот показались галлы с рыбами на шлемах, как все ретиарии повернулись и запели под хохот толпы насмешливую песенку: «Я ловлю не тебя, я ловлю рыбу. Почему ты убегаешь от меня, галл?» И все заметили, как яростью исказились лица гладиаторов и руки их крепче сжали рукояти мечей. Лиц фракийцев разглядеть было невозможно из-за забрала на шлеме со множеством отверстий; высокомерно вскинули они правые руки с железными наручами, и глухо прозвучали приветствия идущих на смерть.

Вначале Юния не поняла, чем вызван громкий смех толпы, но затем заметила, как показалась нестройная группка андабатов, держащих обнаженные кинжалы. Их подгоняли цирковые служители, те ничего не могли разглядеть из-за нелепых шлемов. Уж эти неудачники, худшие гладиаторы, на славу повеселят толпу между кровавыми схватками опытных бойцов. Клавдилла тоже брезгливо искривила губы. Главное, чтоб они побольше крови выпустили друг из друга!

Калигула торжественно вручил Юнии белый платок, и под овацию толпы он полетел на желтый песок арены. Пронзительный звук трубы возвестил о первой схватке… И вот уже первая кровь оросила жадный песок…