III

Солнце клонилось к закату, бросая золотые отблески на палатинские дворцы. Крыши храмов форума ярко сияли, заставляя жмуриться прогуливающихся. Начались вечерние чтения на ростральных трибунах, множество зевак стремилось на форум – поглазеть, послушать последние сплетни, встретить знакомых. Карманники выискивали жертвы среди пестрой толпы, зазывалы тянули к себе в лавки, ювелиры нахваливали украшения, менялы звенели монетами на весах, тут же фокусники показывали затейливые трюки в надежде заработать ассы на выпивку и ночлег. Слышались окрики и хлопанье бича, которыми награждали охранники простой люд, не успевший уступить дорогу носилкам знати.

Но лишь одного человека в Риме не волновала вечерняя суета. Раб, подготовивший тогу, был отослан прочь, парикмахера велели выпороть за плохую прическу. Настроение господина было ужасным, и все слуги затаились в страхе.

Но никто не знал причины, кроме самого хозяина. Он сидел в темной комнате с потухшими светильниками и не желал видеть даже своих друзей.

«Ну почему, почему так долго нет Ботера? Я убью его своими руками, если этот негодяй не придет до захода солнца. Я же приказал привезти ее как можно быстрее, иначе сердце мое разорвется от долгого ожидания. О боги, приблизьте миг свидания, прошу вас!»

Но никаких шагов не слышно в коридоре, во дворце по-прежнему тишина, лишь доносятся с форума неясные отрывистые звуки. Калигула откинул голову на подушки, и вновь жаркий день в Антиохии залил ярким солнцем его истерзанную бесконечной разлукой душу.

…Жара стояла страшная, казалось, солнце навеки застыло в зените, и ни капли дождя уже месяц.

Сегодня должны вернуться родители. Маленький Гай стоит на коленях перед домашним алтарем и молит богов, чтобы они задержали родителей в пути. Пусть их корабль перевернется в море, пусть на них нападут разбойники, только бы подольше их не видеть. Здесь он совсем один, хозяин в большом доме, все рабы боятся. И зачем вчера он вздумал играть с мечом? Он не хотел убивать старую Хрису, но так было весело, когда алая кровь потоком хлынула из раны. Наставник хотел выпороть его и запереть, но Гай убежал и спрятался в темном подвале, где и провел ночь. Утром, разбуженный криками и беготней, он понял: приезжает Германик. А теперь придется отвечать за все – за забитых кур, исколотые булавками лица служанок, перебитые ноги любимой лошади Германика, перевернутую спальню матери и… за смерть рабыни. Все равно она была старой, и пришло ее время умирать, он не виноват, что ускорил события. Маленький бог волен распоряжаться, как и взрослые боги, жизнью смертных. Но ненавистный отец не верит ему и бьет за все проделки.

Гай отправился на кухню. Рабы молча застыли. Как они ненавидят «маленького звереныша»! Пусть ненавидят, лишь бы боялись!

– Если кто-нибудь скажет отцу хоть слово, я убью его, как Хрису. – Голос Сапожка звучал твердо. – Лучше вам послушать меня.

Топнув ножкой, он убежал. Страшный миг ближе и ближе, и Гай, не в силах в бездействии ждать, отправился в казармы. Легионеры всегда рады его появлению. Старый Камилл, центурион, любит его без памяти.

– А, Сапожок, садись с нами, тут прохладно. – Раб машет раскидистым опахалом. – Выпьешь холодного вина? Вот фрукты. Слышал, прибывает наш командир?

– Посланец привез известия рано утром. Отец, сказал, немного не в духе из-за выговора Тиберия и выступления его в сенате. И еще везет с собой каких-то гостей из Александрии. – Гай был горд, что знает так много. – Я побуду у тебя, Камилл, пока наставник не придет за мной.

– Конечно, Сапожок, тут все тебе рады. Бери еще яблоки. Надеюсь, твой отец разберется с новым наместником. Много же тот натворил после его отъезда в Египет. Одна жена его чего стоит. Чистая ведьма.

Гай ошибся – ни одна из его проделок поначалу не открылась. Германик в первый день приезда даже не позвал его к себе – слишком много неприятностей ожидало его по возвращении. Все его распоряжения, отданные войскам и городам, не были выполнены или заменены обратными Гнеем Пизоном. Много часов ушло на то, чтобы подготовить новые.

Встреча с матерью вышла радостной. Агриппина соскучилась по сыну и с радостью слушала его торопливый, сбивчивый рассказ о том, как много времени проводил он с легионерами, учился маршировать и скакать на лошади.

– Пойдем, Гай, – вдруг сказала Агриппина. – Я кое с кем тебя познакомлю. Твой отец пригласил в гости Марка Юния Силана с маленькой дочкой. Она тебе ровесница, будете вместе играть.

– Но, мама, ты же знаешь, что я ненавижу девчонок. И не буду я с ней играть.

– Ох, Гай, я прошу тебя, не нарушай священных законов гостеприимства. Я много рассказывала ей о тебе, и… она так похожа на нашу Друзиллу. Ты ведь скучаешь по сестрам?

Гай поморщился. С чего вдруг он стал бы по ним скучать? Но матери перечить не решился, и они вместе отправились в покои, отведенные Силану.

Девчонка, к которой подвела его мать, была слишком худая и большеглазая. Ее длинные ножки трогательно ступали, словно по воде, настолько робко она приблизилась к Сапожку.

– Ну и чего ты притащилась вслед за моими из Египта? – грубо спросил ее Гай, когда их оставили одних.

Губы у девочки задрожали от обиды, но она все равно ответила:

– Из-за тебя.

Калигула удивленно поскреб грязной пятерней давно не чесанную рыжую голову.

– Хотелось познакомиться с тем, кто усмирил в одиночку целое войско мятежных легионеров, – робко пояснила она.

– Конечно, я расскажу тебе об этом, – улыбнулся польщенный мальчишка. Девчонка сразу ему понравилась, и он тут же задумал подвергнуть ее испытанию. Стоит ли с ней дружить?

– Так уж и быть, пойдем со мной. Я покажу тебе мое тайное убежище. Я прячусь там от наставника, он толстый и не может слезть по узкой лестнице. Там я храню свои доспехи и боевой меч. Но если ты, конечно, не боишься темноты и мышей.

Девочка, стиснув зубы, решительно покачала головой, стараясь, чтобы этот растрепанный рыжий мальчишка с измазанными сажей щеками не заметил, как страшно ей на самом деле. Она по-прежнему молчала.

Гай втайне надеялся, что девчонка откажется, и тогда он с чистой совестью скажет матери, что она сама не стала с ним играть. Но он ошибся.

Ловко, как обезьянка, она спустилась по шаткой лестнице в самую тьму подвала и, прижавшись к нему, застыла, услышав мышиный писк.

– Здесь обитают лемуры прежних хозяев, – шепнул он, стараясь испугать ее. – Меня они уже знают, а вот ты…

И Юния вдруг почувствовала, как чьи-то липкие пальцы сдавили ей шею. Глупая мальчишеская выходка! Значит, не мышей надо бояться!

– Кажется, один схватил меня, – с преувеличенным страхом прошептала она, – но я знаю, что сделать, чтобы он меня не задушил.

С этими словами она развернулась и изо всех сил двинула кулаком. Гай согнулся пополам и закашлялся.

– Эй, осторожнее! – обиженно крикнул он.

– Не вижу, кто там кричит, – спокойно сказала девочка. – Мстительный лемур или маленький негодник, решивший, что сможет напугать меня?

Озадаченный Калигула зажег светильник, потирая грудь. Свет выхватил бревенчатый настил, накрытый изорванным старым покрывалом.

– Надеюсь, ты не прячешь тут девчачьих кукол?

Ничего себе, острая на язык.

– Еще чего! Вот смотри, это мой боевой меч! – Калигула выудил из-под досок короткий кинжал. – С ним я усмирил целое войско бунтовщиков и спас Рим. Мне сделал его мой боевой конь – Кассий Херея.

– Почему ты назвал его конем?

– Он часто возил меня на плечах.

– От твоей матери я слышала о мятеже. Знаешь, сколько труда пришлось потратить, чтобы уговорить отца приехать сюда? Он до смерти боится моря.

Сапожок купался в лучах славы. Родители терпеть не могли, когда он вспоминал о тех событиях. И Юния ему нравилась все больше и больше.

– Неужели из-за меня ты тащилась в Сирию? Я думаю, мы подружимся, несмотря на то что ты девчонка. Я ценю тех, кто мне предан. Ты же предана мне? Когда я стану всемогущим императором, подарю тебе большой дворец.

– Ну вот еще! Не нужен мне твой дворец! – резко ответила Юния и принялась крутить в руках меч. – Ой, смотри, он в крови!

Гай смутился и отвернулся:

– Понимаешь, произошел несчастный случай! Никому не говори, просто я ткнул им одну старуху. Ох, и визжала она, как свинья!

Юния расхохоталась. Они поняли, что одного поля ягоды.

– Хочешь, признаюсь тебе еще кое в чем? – спросил Сапожок.

Юния кивнула, придвинувшись ближе и затаив дыхание.

– Я подсыпал немного яду отцу в вино. Мне дала его одна здешняя колдунья. Интересно, подействует ли он?

– Молодец, ты – смелый и умный. Я тоже хочу отравить свою мачеху. У тебя не осталось яда?

– Нет, я слишком много растратил его на домашний скот, мне нравилось смотреть, как дохнут в муках глупые твари.

– Ты здорово повеселился. А мы сможем достать еще?

– Да запросто, как-нибудь сходим к Мартине вдвоем. Она умеет предсказывать судьбу. Мне она сказала, что я стану очень могучим и что я – бог.

Юния побледнела.

– Гай, ты не поверишь, – она даже на миг перестала дышать, – но, услышав о тебе от Агриппины, я сразу поняла это. Чудеса! Они с Германиком запретили мне так тебя называть и больше не говорили о тебе при мне. Пыткой для меня стало жить без рассказов о тебе.

– Ты тоже будешь богиней, потому что красивая, мы будем царствовать вместе над всем миром.

Дети пожали друг другу руки и вдруг решительно поцеловались в губы.

Послышались звуки гонга.

– Обед! – вскричал Гай. – Я голоден как волк. Пошли в дом.

Он взлетел по лестнице, чудом не расцарапав коленок. Юния была более грациозной; придерживая тунику, она медленно взобралась наверх к Гаю, который великодушно протянул ей перепачканную ручонку. Совсем как взрослый, он обнял ее, нежно прикоснулся, поправляя выбившуюся из прически прядку, и неожиданно для себя горячо поцеловал ее пухлые губки.

– Ты теперь моя невеста. Я люблю тебя. Надо сказать отцу и матери, что мы поженимся.

Юния покраснела и улыбнулась, положив руки на его худенькие плечи.

Их внезапное заявление вызвало бурю смеха у обедающих. Силан разозлился и увел Юнию, оставив в наказание без еды. Калигула даже расплакался от злости, Агриппина, смеясь, утешала его. А отец пообещал после обеда выпороть его, наслушавшись от наставника о его проделках.

Однако намерениям Германика не суждено было осуществиться. Вечером, выпив вина, он почувствовал себя плохо, у него расстроился желудок, начались понос и рвота. Все в ужасе метались по дому, Агриппина рвала на себе волосы от горя. Состояние больного ухудшалось. Кто-то произнес слово «яд».

Пока взрослые были заняты, Калигула пролез через окно к Юнии, не забыв прихватить хлеба с куском сыра, несколько раздавленных оливок и сладкой воды.

– Ты не представляешь, какой поднялся переполох! – рассказывал он, размахивая руками. – Отец обещал выпороть меня, но теперь долго не сможет подняться. А когда выпустят тебя? Я скучаю один.

– Не знаю, мой отец очень зол. Надо было скрыть наши чувства. Если бы я сказала твоей матери еще в Египте, что люблю тебя, мы никогда бы не встретились и ты не узнал обо мне.

– Нет, я бы почувствовал, что ты есть. Я же бог! А теперь мне надо идти, чтобы твой отец не застал нас вдвоем.

– Прощай, мой возлюбленный!

Две недели пролетели быстро. Германик постепенно выздоровел, желудок перестал его мучить. Юнию выпустили из заточения еще на третий день. Своим примерным поведением они убедили близких, что глупая шутка ими забыта, и вскоре им даже разрешили спать в одной комнате. Агриппина неотлучно была при муже, сама готовила пищу, не подпуская слуг, поэтому наблюдать за Сапожком ей было некогда. По ночам Гай и Юния неизменно оказывались в одной постели, спали в обнимку и целовались, подражая взрослым. Они уже не мыслили жизни друг без друга.

Как-то вечером, когда Германик, едва оправившийся от болезни, и Агриппина устраивали обед для друзей, Сапожок зашел к Юнии с таинственным видом.

– Гай, где ты был? Мать уже присылала справиться о тебе. Велено было спать еще полчаса назад.

– Тише, тише. Собирайся, мы должны потихоньку улизнуть из дома.

– Куда? А если заметят?

– Ну и пусть. Ты боишься порки?

– Вот еще. – Юния поморщилась. – С тобой я не боюсь ничего. Мачеха и так бьет меня за малейшую провинность, не привыкать.

– Я отведу тебя к Мартине…

Юния подскочила на кровати от радости и схватилась за тунику.

– Красота твоя несравненна, – величественно сказал Гай, видимо, подслушанную где-то фразу и быстро коснулся рукой худенькой коленки девочки. – Мы маленькие и не можем по-настоящему быть мужем и женой, но совсем скоро станем взрослыми. Я хочу, чтобы Мартина предсказала наше будущее.

Крадучись, они выскользнули из дома. Тьма уже опустилась, не видно было ни зги, но предусмотрительный Гай захватил фонарь. Юния тряслась от страха, и, видя ее состояние, Сапожок по-взрослому обнял ее и прижал к себе. Одиночные прохожие не обращали на детей внимания, и им удалось без приключений добраться до низкой лачуги на окраине. Гай решительно отворил скособоченную дверь, и они очутились в маленькой задымленной комнате. Девочка закашлялась.

– Проходи, Сапожок, ближе к очагу, – раздался пронзительный голос, – и подружку свою тоже заводи. Перестань, милая, бояться, здесь никто не причинит тебе вреда.

Юния увидела старую женщину в грязном хитоне и с нечесаными волосами.

– Я – Мартина, – представилась она. – А ты, смотрю, милашка, подрастешь и затмишь всех римских красавиц. Многие позавидуют тебе, когда ты вступишь в Вечный город.

– Ты предскажи нам нашу судьбу, – нетерпеливо переступил с ноги на ногу Сапожок, – у нас мало времени, пора возвращаться.

– А что говорить? Любовь уже засияла на вашем жизненном пути яркой звездой и не угаснет никогда в ваших сердцах. Все, больше мне нечего прибавить. Подожди за дверью – свою судьбу ты уже узнал, а я хочу задать твоей подружке один вопрос.

Сапожок поморщился.

– Иди, иди, – стала настаивать Мартина, – иначе я не скажу больше ничего, а девчонка должна еще кое-что узнать.

Гай вышел, но приник к двери, прикрыв ее неплотно.

– А теперь, девочка, – тихо проговорила Мартина, но так зловеще, что Юния невольно задрожала, – я спрошу тебя вот о чем. Любишь ли ты Сапожка так сильно и верно, как он мне расписал?

Юния кивнула, не в силах вымолвить ни слова от страха.

– Ты должна знать, что эта любовь станет причиной твоей гибели. Твой возлюбленный переживет тебя, но ненадолго. У тебя есть возможность избежать этого, вернувшись в Александрию и забыв Гая.

– Ни за что я не брошу его. Я клянусь, что всю жизнь буду верна только ему и не оставлю своего нареченного, даже если все боги ополчатся против нашей любви. С ним смерть не страшна!

– Не торопись произносить вслух опрометчивые клятвы. Они могут быть услышаны. В Риме вас ожидает непомерное величие, но цена его окажется чересчур высока. И эту цену придется заплатить тебе одной. Поэтому я и предложила тебе вернуться…

– Прощай, Мартина, я ничего больше не хочу знать.

Юния резко распахнула дверь, с наслаждением глотая свежий ночной воздух. Перед ней из тьмы появился Сапожок, потирая ушибленный лоб.

– Я слышал все, – деловито сказал он. – Ты не разочаровала меня. Теперь я уверен, что ты навек моя. Пойдем!

– А мы разве не домой? Обед, верно, закончился, и нас в любой момент могут хватиться.

– Здесь недалеко.

Дети, поспешно убегая, не заметили, как приоткрылась дверь лачуги. Мартина с горькой усмешкой вглядывалась во тьму, прислушиваясь к удалявшимся шагам маленьких ножек. «Эта любовь несет в себе страшные беды Риму. Я вижу объятый огнем безумия Вечный город, и этому пламени не угаснуть во веки веков. Искры его уже мерцают в глазах того, кто стремится стать живым богом…»

Они поплутали еще немного по темным улицам и вышли на площадь. Гай повел Юнию прямо к воротам храма Астарты. Минуя спящую охрану, они тихонько проникли внутрь и подошли к алтарю.

– Астарта, перед твоим алтарем я приношу вечную клятву любви и верности Юнии Клавдилле. Запомни ее, и пусть покарает меня твой страшный гнев, если я нарушу ее.

Волна счастья обдала Юнию – столь серьезна была клятва Гая.

– Астарта, могущество твое неизмеримо! – произнесла она голосом, срывающимся от волнения. – Я клянусь перед тобой в верности и любви Гаю, клянусь в том, что никогда меня не коснется ни один мужчина, и, если судьба разлучит нас, я покончу с собой, но никогда не познаю чужих объятий.

И, скрепив клятву поцелуем, они, взявшись за руки, вышли. Юния уже и не вспоминала о словах старой колдуньи.

– Ну вот, теперь мы навеки вместе.

Дома обед еще не закончился, гости и не думали разъезжаться. Дети потихоньку пробрались в свою комнату. Сапожок потушил лампу и быстро разделся:

– Иди скорей ко мне, любимая. Я согрею тебя своим божественным теплом. Ты, верно, замерзла.

Юния принялась отстегивать фибулу на плаще.

– Нет, не трогай! Я сам хочу раздеть тебя. Теперь это будет моим правом. Когда мы поженимся, я сам буду натирать тебя маслами, завивать твои роскошные волосы, не хочу, чтобы руки рабынь касались тебя. Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь видел красоту моей богини.

Принесенная в храме чужеземной богини клятва верности заставила взглянуть на окружающую жизнь по-взрослому, детские забавы кончились. Пора было убирать с дороги людей, которые не хотели, чтобы они были вместе. Жизнь близких потеряла значимость перед вечной любовью…

Калигула застонал. Муки страсти и желание еще неизведанной близости с долгожданной любимой сжигали его сердце. Он рисовал себе ее образ, несравненно прекрасный, сотни, тысячи раз, но так ли она окажется красива? В принципе это не так волновало его – важно, оставалась ли она верна ему все эти годы, в чем клялась тогда в храме великой богини. Не смог ли кто-то другой завоевать ее сердце за долгие годы разлуки? Сам он познал много женщин, но сохранил свою детскую любовь нетронутой. Он пережил смерть матери, братьев от рук тирана, казни друзей, и выжить среди притворства и лицемерия ему помогла лишь Юния, надежда на встречу с ней.

Торопливые шаги в коридоре прервали его размышления. Сердце забилось, как пойманная в силок птичка, когда откинулся занавес и вбежал Ботер. Калигула посмотрел в окно. Последний тоненький лучик солнца погас на его глазах, скользнув напоследок по золоченому шлему Капитолийского Юпитера.