Глава девятая

Карета, запряженная четверкой сытых лошадей гнедой масти и украшенная родовыми гербами, мерно покачивалась на широком укатанном тракте, ведущем в Великое княжество Финляндское. Его включили в состав Российской империи в 1809 году, после того как шведы, битые еще Петром Первым под Полтавой, потерпели от русских войск очередное крупное поражение. Швеции пришлось лишиться этих земель, удержав при себе лишь Норвегию. Солнце приближалось к зениту, лучи его обливали карету беспрерывными потоками света и тепла. Заросший рыжеватой бородой кучер в высоком цилиндре, в черном кафтане из грубоватого сукна с зелеными атласными отворотами равнодушно помахивал хлыстом над лошадиными крупами, не переставая гундосить длинную финскую песню, состоящую из нескольких слов. Упругие рессоры на колесных парах неназойливо поскрипывали на редких кочках и ухабах, навевая светлую дремоту на пассажиров кареты.

На ее сиденьях нежились в солнечных лучах, пробивающихся сквозь занавески на окнах, парень и девушка. На голове парня был надет серый котелок, едва закрывавший буйные светлые волосы, серый пиджак из шотландского сукна в крупную коричневую клетку удачно подчеркивал его широкие плечи, такими же были и брюки. На ногах красовались коричневые штиблеты из крокодиловой кожи. Довольная улыбка на полусонном лице молодого человека говорила о его умиротворенном состоянии. На левой руке парня поигрывал синими лучами крупный перстень, а за расстегнутым воротником белой рубашки извивалась толстая золотая цепь с фигурными звеньями.

Такой же расслабленной выглядела и его миловидная спутница, на плечи которой был наброшен легкий плед из шотландской шерсти. На голове у нее примостилась маленькая соломенная шляпка с алой лентой, она была приколота пышным светлым волосам, уложенным в высокую прическу. Статную фигурку девушки обтягивало голубое шелковое платье с отложным белым воротничком и с зеленым поясом по талии. На ногах были надеты розовые шелковые чулки с белыми носками поверх них и туфли с маленькими каблучками. На груди путешественницы переливалась радугой крупная золотая брошь, усеянная драгоценными камнями, на пальцах обеих рук посверкивали огнями небольшие золотые перстеньки.

Молодой человек почмокал губами и поудобнее привалился спиной к мягкой спинке сиденья, на его лице отражалось долгожданное блаженство. Годы учебы остались позади, золотая медаль получена. Путь в большую жизнь был открыт, оставалось с пользой провести положенный по закону отпуск, а потом окунуться в настоящую работу. И когда Ингрид предложила жениху совершить путешествие на ее родину и посетить родовой замок семьи Свендгренов на острове Святого Духа близ столицы Швеции города Стокгольм, он воспринял это с удовольствием. Родители девушки уехали домой сразу после начала летних каникул. Ее отец не раз и не два предлагал будущему зятю перейти под его надежное крыло, но Захар решил строить жизнь собственными силами. Приняв предложение невесты, он поставил условие, что после поездки в Швецию они обязательно отправятся на Кавказ, где живут его родители. Они должны были благословить молодую пару перед свадьбой, намеченной на конец осени. Девушка согласилась с радостью, она оказалась легкой на подъем. Перед отъездом Ингрид проинформировала жениха, что она возьмет с собой шкатулку со своими побрякушками и лучшие платья, потому что светские балы, в том числе в их родовом замке, пока еще никто не отменял. Она сказала, что будет рада, если Захар примет в них участие и покажется с нею вместе перед сиятельной шведской публикой.

И еще одно обстоятельство не позволяло ей отпускать от себя надолго молодого человека — она полюбила Захара и не представляла жизни без его пленительных объятий и крепких поцелуев, отдаваясь им без остатка. Ингрид не боялась, что возлюбленный совершит необдуманный поступок, после которого она лишится невинности. Это уже было не так важно, потому что их успел благословить сам император Российской империи Николай Первый. Но Захар доказывал свою сдержанность уже много раз, он сам выводил ее из любовного транса, чем иногда даже смешил. Он похлопывал ее по щекам, а когда глаза у нее открывались, вливал через распухшие губы целый стакан холодного морса.

Любовь Ингрид к Захару резко обострилась, когда она проведала об уже состоявшейся дуэли между ним и его однокашником Дроздовым. Она знала этого нервного хлыща, который кода то предлагал ей руку и сердце, но получил категорический отказ, и обомлела, когда Антон, друг Захара, рассказал ей, что дуэль закончилась легким ранением жениха, пистолет которого, направленный в небо, дал осечку. Захар потребовал повторения поединка, он никогда не бросал начатое дело, и девушка не сомневалась в том, что ее избранник доведет его до конца и в этот раз. Ее любовь возросла многократно и даже превратилась в томительную назойливость, которая мешала свободно воспринимать окружающее и от которой невозможно было отделаться. Только отъезд Дроздова принес девушке долгожданное душевное равновесие.

Впереди показались пограничные столбы, полосатая будка и шлагбаум, перекрывавший дорогу. Солдат с двуглавым орлом на высоком кивере перебросился с кучером несколькими словами, через стекло кареты окинул равнодушным взглядом пассажиров, притянул к себе ружье с примкнутым штыком и встал во фрунт, показывая, что все в порядке. Офицер, переминавшийся на обочине, махнул рукой в белой перчатке, пестрая перекладина поползла вверх, экипаж стронулся с места.

— Зачем солдаты стоят посреди леса? — пробормотал себе под нос Захар, наблюдавший за церемонией сквозь полуприкрытые веки. Он снова всмотрелся в густую хвойную чащобу, обступившую дорогу со всех сторон. — Какая здесь глухомань, зимой, наверное, волки бродят стаями.

— Тут медведи-шатуны водятся, — отозвалась спутница. — И лоси, и олени, и дикие свиньи. И рыси по деревьям скачут.

— Ингрид, ты проснулась? — повернулся он к ней.

— Я не спала, Захар, — улыбнулась девушка, которой с трудом давалось произношение русского имени.

Получалось что-то вроде "сакхаар", так же во времена учебы называли его студенты, уроженцы Ревеля. Впрочем, он тоже быстро переделал шведское имя Ингрид в более доступное Ирина и часто звал так свою нареченную. Или Ирэн, тем самым признавая заграничный акцент.

— Я уже начинаю ощущать свою родину по запаху, — сказала она.

— Это как же?

— У нас много таких же хвойных лесов, в которых полно зверей и грибов.

— А разбойники у вас водятся?

— Зачем тебе плохие люди?

— На Кавказе их полно, без оружия шагу не ступишь.

— В Швеции они тоже есть, как и здесь, в княжестве Финляндском. Кстати, государственным языком здесь до сих пор является не русский, а шведский, так что толмач нам не потребуется, — собеседница взглянула на спутника и продолжила разговор по затронутой им теме. — Но это беглые преступники, зачастую приговоренные к смертной казни. Терять им уже нечего.

— А на Кавказе их приговаривать некому. Приходят на русский берег, разбойничают и снова возвращаются в свои аулы на правом берегу Терека. Они живут еще по законам тейпа — родового клана.

— И здесь саамы еще живут в чумах. Это такие шалаши с дырой наверху, в которую уходит дым от костра.

— По-черному, значит, топят, — Захар потянулся, окончательно сбрасывая с себя остатки дремы. — Горцы живут в саклях с печами из глины, они называются тандыры. Но они все как один знают русский язык, — он не удержался и подковырнул невесту: — Скоро и ваши туземцы по-русски загутарят.

— Это дело несложное, в чем-то даже необходимое, — девушка поджала губы. — Главное, чтобы ваши порядки не подмяли под себя устои той страны, в которую вы пришли.

— Нам такое ни к чему, — усмехнулся Захар. — Русским лишь бы свою необузданную силушку проявить, а потом о победе можно и забыть. — Похоже, что так, — кивнула спутница. — В Финляндии все пока осталось на прежнем уровне. В этот момент издалека прилетел звук ружейного выстрела, карета свернула на обочину и замерла возле верстового столба. Выстрел повторился, затем прозвучал еще один. Кучер начал поспешно подбирать поводья.

— Что случилось? — высунувшись из окна, по-шведски спросила у него девушка.

— Боюсь, госпожа Ингрид, что впереди произошло разбойное нападение, — отозвался кучер, не потерявший хладнокровия. — Надо немного переждать, а потом уже трогаться в путь.

— Ты считаешь, что за это время может что-то проясниться?

— Обязательно. Или появится ограбленный бандитами экипаж, или разбойники уйдут в лес. Торчать на месте им не резон, потому что по тракту ездят русские патрули.

— А если выстрел произвел местный охотник? — не унималась девушка.

— Здесь заповедная зона, отстрел животных запрещен, — ухмыльнулся похожий на викинга широколицый бородатый кучер. — Разве что решил порезвиться русский офицер, едущий домой. Такое тут случается.

Девушка опустилась на место и с легкой тревогой покосилась на своего спутника, деловито заряжавшего пистолет, затем откинулась на спинку сиденья и прикусила нижнюю губу. Весь ее вид говорил о том, что она желала бы проделать путь до родового гнезда в более спокойной обстановке и лучше бы в разговорах о любви, нежели в тревогах за свою жизнь. Захар ничего не имел против ее мечты, но сейчас было не до нежностей, настороженность, сквозившая в каждом движении кучера незаметно передалась и ему. Зарядив пистолет, Захар положил его рядом с собой и настроился ждать разворота дальнейших событий.

Прошло около получаса, волнение постепенно улеглось. Обернувшись на свою госпожу и кольнув Захара через переднее стекло неприветливым взглядом, кучер натянул поводья и щелкнул бичом. Лошади легко сдвинули карету с места, и она покатилась дальше, поднимая за собой клубы пыли. Дорога шла по лесу, кое-где сильно заболоченному, на этих участках поверх ненадежного грунта были уложены бревна с настилом из досок. Экипаж только что проехал одно из таких мест, возница щелкнул бичом и кони прибавили ходу. Скоро показался поворот, вписываясь в который, кучер до минимума срезал угол. Лошади уже вошли в азарт, они мчали экипаж на предельной скорости, закусив удила и екая селезенками. И в этот момент из-за деревьев вылетел четырехколесный фаэтон с откидным верхом. Захар успел заметить, что за ним на длинном поводке бежали две верховые лошади английской породы. В следующее мгновение широкий зад чужой коляски занесло, она с силой врезалась в бок кареты, проламывая доски и срывая колеса со ступиц.

Захар едва успел отдернуть спутницу на себя, фаэтон и карета покатились с насыпной дороги под уклон. Звон разбитого стекла, крики и ругань потревожили тишину леса. Сорвавшись в кювет, карета завалилась набок, треща деревом и стеклами, подмяв под себя оглушенного возницу. Лошади вырвались из постромок и отбежали на приличное расстояние. Наступила тишина, слышно было только испуганное сопение кого-то из путешественников.

Наконец издалека прилетело французское восклицание, подкрепленное в конце крепким ругательством.

— О, мон дье, — закричал кто-то грубоватым мужским голосом. — Пуркуа?..

Захар шевельнулся, ощупал себя, убедился в том, что с ним ничего страшного не случилось, и попытался приподняться. На нем лежала невеста, уткнувшаяся носом в его шею и обнимавшая его за плечи. Он осторожно снял ее руки с себя и рывком встал на корточки. Похлопав спутницу по щекам, Захар заставил ее распахнуть глаза и понял, что с ней все в порядке. Затем он откинул разбитую дверь, оказавшуюся над головой, и высунулся наружу. Перед ним нервно пританцовывала четверка лошадей с лентами спутанных постромок на спинах, негромко постанывал возница, придавленный углом крыши. Позади кареты, тоже в глубоком кювете, лежал фаэтон, из-под него пытался выкарабкаться господин с длинными каштановыми волосами в крупных завитках, с перевязью через плечо. Не переставая гримасничать от боли, он продолжал ругаться на французском языке. Захар впитывал этот язык с детства, но такого живого и активного французского он еще не слышал, хотя разобрать можно было лишь отдельные слова. Француз почем зря крыл каких-то разбойников, встретившихся на его пути, от которых пришлось отбиваться всеми силами, какую-то страну с ее законами и дорогами, погруженную в первобытную темноту, упоминал он и женщину, которую решил на свою голову взять с собой. Он, наконец, выбрался из-под коляски, пнул ногой колесо и запричитал с новой силой. Мол, если бы из городка Мец он отправился в путь верхом на добрых английских скакунах, то уже возвращался бы домой с какими-то раритетами в карманах. Теперь же ему предстояло добираться куда-то пешком, да еще тащить на плечах девицу, вырвавшуюся на свободу из монашеского плена и сумевшую уговорить его прихватить ее с собой в опасное путешествие. Это из-за нее он согласился пересесть на колымагу, рассыпавшуюся на первом повороте на мелкие части. Дальше шли отборные ругательства, не оставлявшие сомнения в том, что господин весьма огорчен случившимся.

Захар оперся на руки, вылез наружу, соскользнул с корпуса кареты и попытался приподнять ее за крышу, чтобы высвободить возницу. Это оказалось не просто, лишь когда кучер немного пришел в себя и начал ему помогать, дело сдвинулось с места. Пострадавший отполз подальше от кареты и тоже принялся громко ругаться по-фински. Наверное, у всех европейцев способ разрядки был одинаковым. Захар снова взобрался на крышу и подал руку невесте. Когда путешественники убедились в том, что с ними ничего страшного не произошло, они разом повернулись в сторону опрокинувшегося фаэтона.

Энергичный француз успел вытащить из него свою спутницу и теперь оказывал ей первую помощь. Затем он оглянулся и тут же заторопился к путникам, выкрикивая на ходу извинения.

— Экскюзи муа, силь ву пле, месье ла мадемуазелле… Же се репентир…Захар окинул его колючим взором и перевел взгляд на девушку. В данный момент он вовсе не хотел общаться с господином, спешащим к ним с извинениями, считая его виновником происшествия.

— Я тоже не желаю выяснять причины столкновения на языке этого ломового извозчика. Тем более, принимать от него извинения, — посмотрев на своего спутника, сдвинула Ингрид светлые бровки. — Он не должен был вылезать из конюшни на своем дворе, занимаясь только ее чисткой. Кучер принялся закатывать рукава сюртука, его кулаки походили на пудовые гири. Заметив, что напряжение возрастает, Захар расставил ноги и принял боевую стойку. Но вид у француза был такой удрученный, и такое чувство вины отражалось на его смугловатом красивом лице, что Дарганову невольно хотелось пойти ему навстречу и услышать от него самого объяснение происшествия. Тем более что их возница тоже нарушил правила, он срезал угол поворота и едва не прижался к противоположному краю дороги.

Между тем кавалер остановился напротив путешественников:

— Месье, мадемуазель, парле ву франсэ? — виновато улыбаясь, протянул он руки вперед, и, не получив ответа, принялся перебирать языки. — Сведен, суоми?.. Ду ю спик инглиш, мистерс энд миссис?

— Ес, — не выдержала Ингрид, обольщения разумным поведением кавалера. Она сердито завела за ухо растрепавшиеся волосы и повторила. — Ес, сэр.

— О, миссис, как я рад, что вы наконец-то отозвались, — по-английски радостно залопотал путешественник. — Поверьте, я не желал делать вам ничего плохого.

— Не сомневаюсь. Только лошадей на поворотах надо было придерживать, а не отпускать поводья. Иначе можно и костей не собрать, — сверкнула глазами Ингрид. — Здесь не американские прерии, а северная страна Финляндия с единственной на всю округу дорогой.

— Но я не американец, а француз, — развел руками кавалер. — Это не моя вина, что мы ехали так быстро, за нами гнались разбойники.

— Вот как! — с издевкой воскликнула Ингрид. — И где же они теперь?

— Я не знаю, но мне пришлось в них стрелять. Бандиты окружили нас со всех сторон и пытались вытащить из фаэтона, чтобы ограбить. Мы вырвались из ловушки только по чистой случайности. Наверное, они отстали от нас.

— Значит, разбойники вот-вот могут быть здесь? — девушка сменила издевательский тон на настороженный и кинула быстрый взгляд на Захара.

— Не исключено. Их было пятеро, они скакали верхом на лошадях. Одного из них я, кажется, здорово зацепил.

Ингрид перевела жениху содержание разговора, затем это же повторила по-шведски кучеру, который сразу направился к карете, где под сидением у него лежало ружье. Захар подобрался, коснулся пальцами рукоятки пистолета за поясом.

— Скажи этому господину, чтобы он сначала помог нам поставить нашу карету на колеса, а потом мы попробуем справиться с его тарантасом. И если все, что он здесь наговорил, правда, пусть тоже приготовится к отражению нападения,

Когда девушка перевела слова Захара, кавалер быстро закивал и похлопал себя по боку.

— Я согласен делать то, что вы считаете необходимым, — сказал он. — Уйти от разбойников мне вряд ли теперь удастся, как и справиться с ними в одиночку. Да и вины за аварию с меня никто не снимал, так что за разбитую карету я готов заплатить.

Но девушка уже не слушала его, вслед за мужчинами она поспешила к опрокинувшемуся экипажу, а кавалер последовал за ней. Когда карета единым порывом была поставлена на три целых колеса, возница сбегал за последним из них, откатившимся довольно далеко, и ловко насадил его на заднюю ось, закрепив железным шплинтом, найденным в ящике с инструментами. Прежний шплинт, стопоривший муфту, оказался срезанным словно бритвой.

Передвинув пистолет на живот, Захар побежал к лошадям, замершим возле кромки леса. Постромки были перепутаны, но ему все же удалось их разобрать и распределить по местам. Подхватив под уздцы первую лошадь, Захар повлек всю четверку за собой, то и дело посматривая на дорогу, уходящую в чащу. Пока все было спокойно. Мужчины успели выкатить карету из канавы и пристегнуть к ней коней.

Но как только они вытащили на тракт и фаэтон, со стороны русской границы послышался дробный стук копыт. Вскоре на фоне деревьев замаячили фигуры всадников в темных одеждах, когда они приблизились, у путешественников тут же исчезли сомнения в том, что это бандиты. Слишком уж грозным был их облик, слишком много висело оружия на поясах. Наверное, они отстали по причине гибели или ранения своего товарища, но знали тропу, позволившую им обогнать кавалера и его спутницу. Не ведая об аварии и устав сторожить добычу, они повернули обратно, чтобы наткнуться теперь на два экипажа сразу.

— Ирэн, цепляй за руку мамзельку и волоки ее в карету. Там стенки толстые, пули не прошибут, — обернувшись к девушке, с твердостью в голосе приказал Захар. — Заодно скажи французу, что мы не успеем впрячь его лошадей в фаэтон, пусть наш кучер пристегнет их к заду нашей кареты, а потом возвращается к нам.

— А вы как же? — тревожно дрогнула ресницами его спутница.

— Мы займем оборону за тарантасом и станем отстреливаться.

— В карете поместятся все. Может быть, попробуем от них оторваться? — она с надеждой заглянула в лицо суженому.

— Вряд ли, наш экипаж слишком громоздок для соревнований с верховыми, — с сомнением поджал губы Захар. — Лошади быстро устанут, и разбойники догонят нас как ожиревших зайцев.

Девушка еще раз посмотрела по сторонам, словно оценивая обстановку, затем быстро прижалась грудью к Захару и поцеловала его в губы:

— Я хочу тебе признаться.

— В чем?

— Я говорила тебе, что взяла с собой шкатулку и часть личного гардероба.

— Ну и что, не голой же тебе бегать по балам, — Захар хотел было отмахнуться от женских глупостей.

— В шкатулке наши фамильные драгоценности, а платья лучшие из всего гардероба, они из дорогого материала.

— Тогда зачем ты брала их с собой? — нахмурился Захар. — Могла бы отправить с какой-нибудь оказией.

— Прикажешь бегать по балам голой? — хитро прищурилась невеста.

Казак перемялся с ноги на ногу и махнул рукой.

— Разберемся, но вам с мамзелькой тут делать нечего.

— Мне тоже кажется, что ты умнее всех и принял правильное решение, — скороговоркой сказала Ингрид. — Только не забудь, пожалуйста, что без тебя я жизни не мыслю.

Захар спихнул котелок на затылок и, не замечая, что от волнения переходит на казачий говор, сказал невесте:

— Загутарились мы с тобой, девка. Стрекочи к повозке, пока я тебе хвоста не накрутил.

Обе женщины, поддернув руками подолы длинных платьев, заспешили к карете, возница, собрав в одну руку уздечки, повлек за собой французских лошадей. Захар с кавалером заняли места за фаэтоном и навели оружие на приближающихся разбойников. Мужчины не разговаривали, без слов понимая друг друга, словно знались сто лет. Наверное, у тех, кто не раз находился на волосок от смерти, вырабатывается свой язык, состоящий из мимолетных взглядов и жестов, ничего не значащих для посторонних. Скоро к ним присоединился кучер.

Четверо бандитов перекинули ружья на грудь и еще издали, на скаку дали первый залп. Пули вмялись в деревянную обшивку фаэтона. Захар с соратниками не остались в долгу, но и ответная пальба не принесла нужных результатов. Во время перезарядки оружия в голове Захара пронеслась мысль о том, что разбойники не зря пустились в погоню за французом. Перстень с крупным бриллиантом на среднем пальце левой руки и толстая золотая цепь у него на шее говорили о том, что вряд ли он из простых искателей приключений. Но и на буржуа, желающего выгодно вложить капиталы, этот человек нисколько не походил.

Между тем разбойники приблизились настолько, что стали различимы их лица Трое из них представляли из себя типичных скандинавов с грубыми чертами лица, со светлыми патлами и такими же глазами, но четвертый бандит с широкими скулами и курносым носом явно смахивал на русского пройдоху, которых где только не встретишь. Его глаза отливали густой синевой, а кустистые брови имели цвет спелой пшеницы. Не дожидаясь, пока путешественники перезарядят оружие и дадут еще один залп, нападающие саженей за двадцать разлетелись веером на обе стороны дороги и попытались наскоком прорваться к фаэтону. Но обороняющиеся тоже не дремали. Захар успел взвести курок и пальнул без промедления. Один из бандитов вывалился из седла, но остальные сумели подскакать вплотную.

Мало кто умудрится в упор попасть в верхового, неожиданно возникшего и вихляющегося в седле словно на шарнирах. В ближнем бою конник чаще всего успевает снести пешему голову саблей. Вот и сейчас над Захаром вдруг вздыбился могучий круп коня, а сверху на него обрушился блестящий осколок молнии. Казак едва успел юркнуть под лошадиную грудь, он родился и вырос среди табунов в предгорьях Кавказа, ему ли было не знать повадки этих животных. Копыта скакуна разом ударили в боковину пролетки, просекая подковами дерево насквозь. Захар уцепился правой рукой в поясной ремень разбойника, стараясь стащить его с седла, одновременно левой цепляясь за загубники и заворачивая морду жеребца ему же на спину. Конь всхрапнул, кровавя железом десны и губы, и стал клониться на бок. Всадник не успел перекинуть саблю в другую руку, он слетел с седла и грохнулся на землю. Захар вырвал клинок из ослабевших пальцев и без замаха опустил его на лохматую голову бандита. Громко треснула кость, разбойник без звука закатился под ноги своей лошади. Казак осмотрелся вокруг, пытаясь разом охватить всю картину боя.

Француз отбивался шпагой от наседавшего на него рослого всадника. Он пытался нанести колющий удар, чтобы потом схватить противника за одежду и сбросить его с седла, как перед этим поступил Захар. Но соперник ему попался матерый, он то заставлял коня отскочить на расстояние вытянутой руки, то снова принуждал его наезжать на кавалера, закрывая тому обзор, сам же старался достать врага острием клинка. После каждого промаха мушкетерской шпагой, он громко выкрикивал всего два почти одинаковых слова:- Нитэс, месье! Нитэс! О, литэс, месье! Иснова остервенело бросался в схватку. Захар сообразил, что этому бандиту взять француза будет не так-то легко, видимо кавалер успел побывать в более серьезных переделках. Он зашарил глазами в поисках кучера, во время атаки разбойников возившегося с ружьем, и увидел его в кювете, отбивающегося сразу от двух верховых.

Финн, красный от напряжения, то взмахивал тяжелым прикладом, то протыкал пространство перед собой штыком, примкнутым к стволу. После его энергичных фортелей оба бандита отскакивали от него, как черт от ладана, но было видно, что силы неравные, к тому же у кучера не было сабли, у него не хватало времени и на перезарядку ружья.

Захар птицей взлетел в седло разбойничьей лошади. Подняв жеребца на дыбы, он бросил его на противников, занося над собой трофейную саблю.

Первым на его пути оказался тот бандит, которого ранили в самом начале боя. Это был рослый мужчина лет под сорок с неподвижным лицом и почти бесцветными глазами. Его низкий лоб прикрывал чуб из свалявшихся волос. Под кафтаном темного цвета с широкими рукавами виднелась грязная рубашка с расстегнутыми пуговицами, не закрывавшая мощную шею и бугристую грудь, которую украшала золотая цепь с медальоном и с лютеранским крестиком поверх него. Из-под верхней одежды виднелись брюки военного покроя, а на грязных голенищах сапог посверкивали медные колесики шпор. Заметив рывок казака, он сделался белым как полотно, видимо рана от пули была серьезной. Но инстинкт самосохранения заставил его выбросить руку с саблей вперед и достойно встретить молниеносный удар клинка соперника. Захар закрутил жеребца на месте, снова взметнул оружие вверх, намереваясь развалить бандита до самого седла, и вновь оба клинка огласили пространство звоном закаленной стали. Казак понял, что этого разбойника он с наскока не возьмет, нужно было немедленно что-то придумывать. К тому же второй бандит, увидев, что его раненный товарищ успешно отражает атаки какого-то конного удальца, оставил кучера в покое и решил придти тому на помощь. Наверное он подумал о том, что пеший извозчик все равно никуда не денется, и это было непростительной ошибкой с его стороны.

Не успел разбойник повернуться к финну спиной, как тот моментально присел на одно колено и принялся торопливо заряжать ружье. Скорее всего, кучер когда-то был хорошим солдатом и участвовал в боевых действиях, в том числе и против русских. Может быть, поэтому он не желал общаться с Захаром, с самого начала притворившись не понимающим русской речи.

Но размышлять на эту тему было некогда. Захар рванул уздечку на себя и развернул жеребца на задних ногах, давая понять, что собирается покинуть поле боя. Дравшийся с ним бандит с облегчением расслабился, он осел в седле подтаявшим сугробом, зато товарищ, решивший ему помочь, пришпорил своего коня, отрезая пути отхода. Но едва передние ноги лошади коснулись земли, Захар вновь поднял ее на дыбы и мгновенно очутился позади преследователя. Тот поздно понял свою оплошность, попытался уйти, на ходу сменив направление, и в этот момент конец сабли Захара полоснул разбойника вдоль спины, распарывая на нем вельветовый кафтан вместе с телом. Бандитская лошадь все-таки завершила маневр, который оказался последним для ее седока. Взмахнув руками, он на всем скаку грохнулся на землю. Захар остановил жеребца, смачно сплюнул и провел рукавом рубашки под носом. Вид разбойника, испускающего дух, не затронул в нем никаких чувств, даже богатый перстень на его правой руке не вызвал желания спешиться и забрать добычу. Казаку хотелось достать из кареты припрятанную под сидением деревянную баклажку и хлебнуть припасенного на крайний случай домашнего чихиря, чтобы не одолела проклятая икота.

Позади раздался громкий выстрел. Казак обернулся и увидел, как начал валиться с лошади раненый бандит. Сначала он наклонился к густой гриве, словно собирался вцепиться в нее скрюченными пальцами, не удержавшись, свесился на один бок, и только потом опрокинулся навзничь, пугая своего коня ударом рук по его задним его ногам. Буланый скакун взвизгнул и протащил мертвого седока несколько сажен, пока его за уздечку не перехватил кучер, сделавший тот самый смертельный выстрел. Похлопав коня по морде, финн повернул угрюмое лицо в сторону Захара, в его скандинавском облике даже в такой момент не разгладилась ни одна черточка.

Он по прежнему оставался древним викингом, признававшим власть над собой только себе подобных. Захар поморщился, как от зубной боли, и зарысил к фаэтону, возле которого до сих пор продолжался поединок француза и последнего рыцаря с большой дороги.

Противники оказались достойными друг друга, каждый из них по-прежнему пытался подловить соперника на ложных выпадах, но видно было, что испытываемое обоими адское напряжение начинает давать сбои. Теперь все зависело только от того, кто первым прозевает молниеносный удар. Захар остановился в отдалении, он понимал, что французский шевалье вряд ли воспримет его вмешательство в дуэль как бескорыстную помощь. Скорее всего, он оскорбится, решив, что какой-то невежа принял его за обыкновенного обывателя. Разбойник тоже понимал, что песенка его спета, уйти от врагов, у которых имелись лошади и ружья, не представлялось возможным. И он мечтал лишь об одном — подороже продать свою жизнь. В какой-то момент это ему почти удалось. Француз, отскакивая назад после очередной атаки, зацепился ногой за оглоблю. Бандит тут же потянулся саблей к его голове, наверное, он уже предвкушал, как раскроит сопернику череп. Но кавалер сумел увернуться от удара и, пока его противник пытался выпрямиться в седле, сделал молниеносный выпад шпагой. Острие оружия попало прямо в раззявленный бандитский рот и вышло из затылка. Всадник выпучил глаза, цепляясь руками за уздечку, дернулся головой вслед за шпагой, вытаскиваемой французом из его рта, и упал с седла под колеса фаэтона.

Кавалер опустил клинок, смахнул пот с лица и вздернул подбородок, но ему не удалось покрасоваться перед остальными участниками боя, потому что к мужчинам уже бежали по дороге обе девушки, на ходу поддергивая подолы длинных платьев и выкрикивая какие-то похвальбы. Из всего потока можно было разобрать лишь слово "герои", звучащее почти одинаково на русском и французском языках.

Завидев их, даже мрачный возница, по-прежнему стоявший в стороне, осклабился щербатым ртом посреди рыжеватой бороды с густыми усами и громко констатировал на своем языке:- Лапси! Охо-хо, лапси. — и принялся подбирать оружие.

Карета и фаэтон были отремонтированы с помощью инструмента, оказавшегося в сундучке запасливого кучера, и хотя проломы в их деревянных боках зияли по-прежнему, двигаться они вполне могли. Захар распределил лошадей разбойников среди мужчин, принимавших участие в бою, исходя из незыблемого казачьего правила — кто скольких врагов убил. Себе он взял двух буланых жеребцов, французу и кучеру достались каурый и гнедой.

Прежде чем разъехаться своими дорогами, путники собрались вместе, чтобы отметить нежданную встречу, а заодно и скорую разлуку.

— Скажите, кто вы такие, господа? — поднимая чарку, спросил у случайных боевых соратников Захар. — Вот разъедемся сейчас и не будем знать, кого благодарить за наше спасение от неминуемой смерти. Если бы разбойники разделались с вами, то они обязательно напали бы на нас, и неизвестно, на чьей стороне была бы победа.

— Это правда, — поддержала жениха Ингрид. Она успела простить нахала, разбившего карету, и теперь с удовольствием перешла на его родной язык. — Мы не справились бы с бандитами, если учесть, что вначале их было пять человек. Спасибо вам, месье, за то, что вы еще раньше избавили нас от первого из них…

— Извини, дорогая Ирэн, но пусть этот мушкетер на второго жеребца не рассчитывает, — покосившись на девушку, пробурчал как бы себе под нос Захар. Ему не понравилось, что она вроде усомнилась в его отваге. — Кони уже поделены, может быть он еще встретит ту лошадь, когда отправится в путь дальше. — Вряд ли она поскакала в другую сторону, — одернув его за рукав, прошипела девушка. — Помолчи, нам важно узнать, кого нам в помощь подослал сам Господь. Француз весело переглянулся со своей спутницей и сделал вежливый поклон:

— Буало де Ростиньяк, — представился он. — Наследник французского рыцарского рода Огня и Меча. Мы направляемся в Россию по делам государственной важности.

— Мадемуазель Сильвия д'Эстель, — наклонила головку и его изящная подружка. которая вся представляла из себя кокетливое изящество а ля Севинье. — Я сопровождаю своего кавалера и тоже происхожу из древнего дворянского рода.

— Ничего себе! — невольно присвистнул Захар. — Вот это встреча с почти королевскими особами. Как же эти дворянчики решились путешествовать в одиночку?

— Как и мы, — прошипела невеста. — Но ты забыл представиться.

— Терской казак Захар Дарганов, слуга царю и отечеству, — перейдя на французский, назвал себя ее спутник. — Наверное тоже из древнего казачьего рода, но у нас за родословными никто не следит.

— У тебя еще все впереди, — оборвала его собеседница, она присела в легком книксене.

— Мадемуазель Ингрид Свендгрен, потомственная дворянка из семьи шведских эрцгерцогов, имеющих родственные связи с королями из династии Бернадот. Энсио Хююпия, шведский подданный финского происхождения и кучер семьи Свендгрен. В этом путешествии я сопровождаю свою госпожу.

Постаравшись сменить маску угрюмости на доброжелательность, возница помахал французам рукой и пошел готовить экипаж к отъезду. Проводив его благодарным взглядом, кавалер обернулся к Ингрид и воскликнул:

— О, мадемуазель, вполне возможно, что нас с вами связывают кровные узы, — стараясь не расплескать вино из кружки, он прикоснулся рукой к своей шляпе. — Один из моих прапрадедушек был женат на шведке с точно такой же фамилией. — Ничего особенного, одна из моих прапрабабушек тоже была замужем за бароном из династии Бернадот, — быстро перебила своего спутника девица Сильвия д'Эстель, она окинула кавалера вызывающим взглядом. — Но это требует доказательств с поднятием регистрационных записей в церковных книгах, а потом уже можно козырять королевскими связями. — Вам нет мешало бы сначала выучиться ездить верхом на лошади, а после указывать, как мне себя вести, — поморщившись, высказал свое мнение мушкетер. Мало того, что из-за вас я на целый год отложил поездку в Россию, затем по вашей подсказке изменил первоначальный маршрут, мы, вдобавок, в третий раз попадаем в пренеприятнейшую историю.

— Разве? А мне показалось, что только во второй. Первый случай произошел еще во Франции, добавим к нему сегодняшние события… Что же я забыла, месье Буало? — с милой улыбкой, сквозь которую сквозила откровенная издевка, повернулась к нему собеседница.

— Вы изволили запамятовать, что когда мы пересекли пролив Каттегат и сошли на берег в Швеции, сошли то не успели пересесть в навязанный вами тарантас, как нас окружили портовые грузчики и чуть не ограбили до нитки.

— Ах, это такая мелочь, — отмахнулась Сильвия, отхлебнула вина из чарки и вскинула на кавалера насмешливые глаза. — Да, но при чем здесь лошади?

— Если бы вы умели ездить верхом, то мы спокойно ускакали бы от тех портовых грузчиков. Тем более что потом, когда я ранил двоих из них шпагой, они бросились за нами в погоню на ломовых лошадях. И мы снова едва не оказались в их руках.

— Вполне возможно, что это и так. Но мне кажется, что дело не во мне, а в вашем противном характере. Вы тоже изволили забыть о ссоре со шведским дворянином, которая тоже закончилась погоней за нами.

— Вы имеете в виду того скандинава с надменным лицом, у которого я попытался выведать судьбу пропавших французских раритетов?

— Именно так, месье Буало. Вы приставили шпагу к его горлу и потребовали назвать всех его знакомых, которых можно было бы подозревать в разбойничьих нападениях на французов, — подергала розовыми тонкими ноздрями Сильвия. — После чего нам пришлось прекратить попытки найти в Швеции кардинальскую цепь с медальоном и другие сокровища, похищенные у вашего дальнего родственника одним из скандинавов, и поскорее уносить ноги.

— И снова я вынужден повторить, что если бы вы, мадемуазель Сильвия, умели держаться в седле, то нас не догнал бы никто и никогда.

— А кто вам сказал, что я не умею ездить на лошади?

От такой откровенной лжи зрачки кавалера закатились под лоб, видимо он еще не до конца познал свою пассию. С усилием протолкнув вовнутрь застрявший в горле комок, он уставился на нее немым взором, затем, придя в себя, ткнул пальцем по направлению к привязанным к заду фаэтона лошадям.

— Мадемуазель Сильвия д'Эстель, прошу вас продемонстрировать нам свое искусство верховой езды.

— Легко! — беспечно воскликнула его спутница, перекинула газовый шарфик через плечо и с пафосом добавила: — Но только тогда, месье Буало де Ростиньяк, когда на этой дороге мы с вами останемся одни.

— Позвольте поинтересоваться, в чем причина подобной скрытности? — не отставал от нее язвительный кавалер.

— В вас, месье Буало де Ростиньяк, — и не думая расставаться с нагловатой самоуверенностью, парировала собеседница. — А еще я не люблю советов со стороны.

Кавалер издал долгий мучительный стон, в то время как все остальные с трудом удерживались от смеха. Даже кучер позволил себе пару раз громко гоготнуть.

Чтобы разрядить обстановку, Ингрид подняла чарку и с грустью сказала:

— Я очень рада нашей встрече, она останется в моей душе на всю жизнь. Я верю, что все приключившееся с нами — не случайность. Давайте выпьем за то, чтобы таких встреч у нас с вами было побольше, а происшествий и несчастий — как можно меньше.

Путешественники осушили кружки. Им оставалось попрощаться и отправиться к своим экипажам, чтобы продолжить путь.

— И все же я предлагаю вам деньги на ремонт кареты, — бросив взгляд в сторону роскошной повозки с побитыми боками, сказал кавалер. — Ведь это моя вина, что не удержал лошадей на повороте.

— Не беспокойтесь, месье Буало де Ростиньяк, — сделала отрицательный жест Ингрид. — В нашем замке на острове Святого Духа, куда мы с женихом держим путь, в конюшне стоит без дела еще с пяток таких же повозок.

— Тогда простите нас за доставленные вам неудобства, — кавалер снял шляпу, чуть склонил красивую голову. — Прощайте, господа, рад был встрече с вами.

Его пассия присела в изящном книксене, полном достоинства и скрытой игривости, чем снова вызвала у всех невольную улыбку. Но на миловидном лице Сильвии таилась какая-то недосказанность.

— А мне кажется, что нам нужно поворачивать вслед за этими господами, — вдруг подняла она глаза на своего спутника. — Я уверена, что предмет наших поисков находится в прекрасном городе Стокгольме, который мы так быстро покинули.

— Мадемуазель Сильвия, не болтайте глупостей, — оборвал ее кавалер под выжидательными взглядами окружающих. — Все наши действия давно одобрили люди более сведущие, чем вы, и нам остается только следовать их указаниям.

— Счастливой вам дороги, — вслед за своей спутницей повторил Захар. — Бог даст, еще свидимся.

Столица Швеции, как и большинство крупных городов мира, расположилась на небольшой возвышенности. Когда карета с путешественниками выехала из бесконечного леса, обступавшего их всю дорогу, и снова устремилась к горизонту, то вначале на нем показались острые шпили церквей и крыши многочисленных дворцов, крытые красной черепицей. Захар высунулся из окна и с удовольствием принялся впитывать в себя необычную картину. Теплый ветер обдувал его разгоряченное лицо, запутывался в непокорных волосах. Его спутница тоже радовалась успешному завершению долгого пути, она принялась приводить себя в порядок. Захар успел насмотреться на финские дома и дворцы, которые выглядели куда скромнее роскоши Санкт-Петербурга, воздвигнутой в духе русского барокко, классицизма и ампира, с величественными куполами соборов. А резные шпили, возвышавшиеся над столицей Швеции, выглядели весьма необычно, они так здорово напоминали о временах благородных рыцарей, что невольно захватывало дух.

Копыта лошадей застучали по булыжной мостовой городской окраины. По чистеньким улицам ходили горожане. Женщины несли в руках сумки и лукошки, почти все они были в белых чепчиках, коротких кофточках с рукавами фонарем и широких длинных юбках с оборками. На мужчинах красовались шляпы странноватого покроя, они были одеты в кургузые подобия кафтанов или сюртуков, ноги обтягивали короткие брюки и разноцветные чулки. Некоторые горожане были обуты в деревянные башмаки, которые гремели по булыжнику не хуже лошадиных подков.

— Это голландцы. Их здесь много, все они рыбаки или цветоводы, — заметив изумленный взгляд Захара, пояснила девушка. — Наши горожане давно уже носят кожаную обувь. Лишь в деревнях все остается по прежнему.

По бокам кареты замелькали витрины богатых магазинов, фасады роскошных дворцов, статуи на небольших площадях. Когда карета завернула на одну из главных улиц, девушка обратила внимание спутника на взметнувшуюся в небо колокольню воздушного собора.

— Это церковь Риддархольмсчюрка, а немного дальше церковь Сторчюрка, за ними возвышается Рыцарский дворец, — она подождала, пока Захар насладится видами сооружений, и продолжила: — А сейчас мы попадем в старый центр города Гамластан, где стоит королевский дворец. Если повезет, то мы сможем прямо из кареты полюбоваться сменой караула перед главным подъездом или увидеть выезд кого-то из королевской семьи.

— И у нас такое есть. А ты бывала в этом дворце? — обратился к ней Захар.

— Конечно. Кстати, мой папа тоже устраивает балы в нашем в замке, на которые приглашаются и члены королевской фамилии. Будем надеяться, что высшая знать не откажется посетить наше поместье и в этот раз.

Захар покусал кончик уса и снова уставился в окно. Взгляд его притянула к себе толпа горожан с лицами, измазанными красной краской. Некоторые держали в руках мечи и алебарды, на головах у них красовались хвостатые колпаки или рыцарские шлемы.

— Это патриоты!.. Они напоминают гражданам нашего королевства о Стокгольмской кровавой бане, которую преподнес шведам датский король Кристиан Второй, — не дожидаясь вопроса жениха, пояснила Ингрид. — Триста с лишним лет назад Швеция вышла из Кальмарской унии — объединения нескольких государств, и за тягу к самостоятельности датчане устроили нам резню.

Скоро экипаж выскочил к набережной, обложенной гранитными блоками. Впереди, насколько хватало взора, плескались серые волны Балтийского моря. Проехав по берегу, заваленному товарами, мимо причалов с пришвартованными к чугунным кнехтам парусными судами, карета устремилась в тот его конец, возле которого на воде покачивался небольшой морской катер, украшенный гербом рода Свендгренов. Кучер издал громкое восклицание и натянул поводья. Девушка подала знак, чтобы Захар выходил на пирс, затем, опершись на поданную им руку, спрыгнула на камень сама.

— Посмотри, пожалуйста, вон туда, — указала она рукой в сторону темного пятна на горизонте. — Это остров Святого Духа, пять сотен лет назад на нем был построен родовой замок Свендгренов. Туда мы сейчас и отправимся на нашем катере. — Карету мы оставим здесь или тоже погрузим на корабль? — спросил Захар, в котором взыграло чувство собственника. — Надо бы отогнать ее в ремонтную мастерскую. — В замке на хозяйственном дворе корпус быстро заменят на новый, и проблема перестанет существовать, — улыбнулась девушка. — Пойдем к судну, нас уже дожидаются.

По трапу на берег и правда спешили несколько мужчин в отливающих золотом мундирах и при шпагах, в лучах солнца на треугольных шляпах с перьями посверкивали причудливые кокарды. Наверное, родственники Ингрид давно уже ждали прибытия путешественников.

После объятий, поцелуев и представлений катер отошел от причала. Стены древней крепости стали на глазах вырастать из воды, Захару казалось, они поднимались со дна морского. И когда судно, обогнув каменный мол, причалило к крохотной пристани, сразу за которой возвышались дубовые ворота, окованные железными пластинами, Захар попытался окинуть взглядом грандиозное сооружение, но сделать это ему не удалось. Мрачные бастионы, сложенные из скальных обломков, упирались зубцами в светло-голубое небо, загораживая все вокруг. Крутые волны сероватого цвета набрасывались на валуны фундамента, покрытые слизью и зелеными водорослями, они бесновались, не в силах раскрошить их в песок. И было непонятно, как строители умудрились построить замок, если даже сейчас бурное море могло разбить любой корабль о его неприступные башни.

Сойдя по шаткому трапу на крохотную площадь, путники остановились перед воротами. Сверху что-то спросили, снизу коротко ответили, наверное, это был вековой ритуал, соблюдавшийся до сей поры. Массивные петли заныли, створки ворот поползли наружу, едва не спихивая людей обратно в воду. За стенами открылся просторный двор с уложенной булыжником узкой дорожкой, ведущей к постройкам.

Зайдя внутрь, девушка остановилась, пошевелила тонкими ноздрями и облегченно перевела дыхание.

— Здравствуй, мой дом, моя крепость, — по-шведски сказала она. — Я снова вернулась под твою надежную крышу. Прими и моего друга каменным своим сердцем, как я приняла его своим — живым. И не пугай его привидениями, ведь это я привела своего возлюбленного сюда, под отчий кров.

В просторных и пустынных покоях было прохладно, солнечные лучи лишь скользили по дубовым полам, не прогревая их. Захар прошелся по отведенному ему помещению из угла в угол и остановился на его середине. Возле одной стены стояла широкая деревянная кровать на толстых ножках и с высокими спинками, она была застелена синим шелковым одеялом, поверх которого под кружевной накидкой одна на другой лежали две подушки. Над кроватью переливался сложными узорами персидский ковер с развешанным на нем старинным оружием. Здесь были шпаги, палаши, пистолеты и даже кремневое ружье. У противоположной стены в одном углу громоздился секретер со множеством ручек, в другом — такой же основательный комод красного дерева, а между ними от пола до потолка отблескивало отшлифованным серебром прямоугольное зеркало, обрамленное резной дубовой рамой. По бокам зеркала расположились два громоздких медных канделябра. Напротив входной двери светлыми пятнами белели три окна, узких и длинных, загороженных плотными портьерами, между ними висели две картины со сценами из рыцарских времен. С потолка свешивалась хрустальная люстра, отливающая остывшим золотом.

Захар переступил с ноги на ногу, покусал конец уса. Через полтора часа лакей должен был позвать его к столу. Он же занес в комнату чемоданы с вещами, которые оставил возле комода, и на ломанном русском пояснил, что ванная комната уже приготовлена, когда господин управится с делами, он проводит его в нее. Еще раз внимательно осмотрев помещение, Захар подошел к портьере и приподнял один край. Зрелище, открывшееся взору, пробежалось по жилам неприятным холодком. Насколько хватало глаз, вокруг расстилалась безбрежная водная пустыня с белыми гребнями волн. Ни корабля, ни иного суденышка не было видно. Захар опустил голову вниз, но и там его ждало разочарование. Казалось, комната зависла над бездонной глубиной, отливающей холодным серым цветом. Ему, выросшему в лесном краю, где по весне обносились зеленью даже воткнутые в землю палки, подобная картина выхолащивала душу, заполняя ее пустотой. Казак с тоской подумал о том, что ужиться здесь ему будет весьма трудно, но и отступать назад он не собирался. Он любил девушку по-настоящему, несмотря на то, что дома ждали его возвращения с учебы сразу несколько станичных скурех с горящими и влажными взглядами черных глаз, со стройными и мягкими телами, податливыми, как прибрежная глина. Захар снова и снова вспоминал ответ отца на его вопрос, почему тот выбрал в жены иностранку, когда после войны с французом своих девчат топтать было некому. Многие из терских красавиц навсегда остались в девках, подались в станичные любушки или повыходили замуж за калмыков с ногаями, почитавшихся казаками за своих косоглазых братьев.

Ответ отца тогда не только удивил, но и озадачил его:

— У моей Софьюшки, а у твоей мамуки, Захарка, в глазах не лютики распускаются, а великий ум плещется, его ни за какие деньги не купишь, никаким удальством не возьмешь. Желаю, чтобы и ты не бежал за одной красотой, а выбрал бы себе девку разумную. Тогда снежные вершины гор за нашим Тереком станут прозрачными, и подтянется к тебе горизонт, до которого еще не дошел ни один человек.

— Но ведь и ты не сумел дойти до горизонта, и тебе эти вершины доселе кажутся недоступными, — заметил Захарка. — Хотя под боком у тебя наша мамука.

— Я его приблизил, сынок, а такое тоже редко кому удается.

Лишь набравшись знаний в университетских аудиториях и повстречав свою Ингрид, Захар понял, о чем в то время поведал ему отец, и согласился с его доводами.

За спиной негромко скрипнула дверь, Захар обернулся, на пороге стоял молодой мужчина в кавалерийском мундире. Его широкое лицо со светлыми глазами и редкими усами не выражало ничего, за что можно было бы зацепиться и завести разговор. Ингрид предупреждала, что у нее есть два старших брата, которые служат в королевской гвардии. На причале их не было, сегодня за столом невеста должна была познакомить Захара с ними. Оба были женатые, обзавелись детьми. Но офицер никак не походил на родственника девушки. Нос у него был задран кверху, а глаза широко расставлены, отчего казалось, что он смахивал на крупного сома, вытащенного на берег.

— Чем могу служить? — приветливо улыбнувшись, по-французски спросил Захар.

Он не стал придавать значения тому, что молодой человек вошел в его комнату без стука.

— Ничем, — холодно отозвался незнакомец. — Я Виленс Карлсон. Это имя вам ничего не говорит?

Захар напряг память и вспомнил, что Ингрид звала так своего друга детства, с которым у нее состоялась даже помолвка. Но когда она подросла, то, узнав поближе будущего своего жениха, немедленно отвергла его. Он представился ей человеком, от которого следовало держаться подальше.

— Я слышал о вас от своей невесты Ингрид Свендгрен, — стараясь подбирать нужные слова и не выдать охватившего его волнения, сказал Захар и сделал несколько шагов навстречу кавалеристу. — Я рад, что именно вы посетили меня первым.

— И что же она вам обо мне наговорила? — покривил щеку непрошеный гость.

— Сказала только, что в далеком детстве вы были с ней помолвлены.

— И все? — гость не спускал с Захара ледяного взора.

— Когда она подросла, то объявила помолвку преждевременной. Но вы расстались друзьями.

— В подобных вопросах дружбы не может быть.

— Ну… это личное дело каждого из вас.

Захар переступил с ноги на ногу. Его начал раздражать посетитель, ввалившийся без стука, он явно принадлежал к породе людей, которые нахрапом разрешали трудные вопросы. Молодой мужчина тоже был не настроен переливать из пустого в порожнее, по его виду можно было определить, что он вовсе не жалует своего собеседника.

— Это привилегии наших семей, господин русский казак, — веско сказал офицер. — Я правильно вас назвал? Или вы представляете из себя что-то иное?

— Ну что вы, господин офицер. Это именно ваш наряд располагает видеть в вас нечто другое, а именно победную статую при дворе Его королевского Величества, — с издевкой подергал тонкими ноздрями Захар. — А я на что-то иное не претендую по одной причине — я жених мадемуазель Ингрид Свендгрен. И все.

— Кто же одарил вас этим титулом?

— Сама мадемуазель и наградила, с одобрения своих родителей.

— И где это произошло? — не отставал с расспросами прилизанный хлыщ.

— В столице Российской империи городе Санкт-Петербурге, — подался вперед Захар, едва удерживаясь от того, чтобы не взять наглеца за шиворот и не выкинуть его в коридор. Он боялся, что вместе с запасом французских выражений у него закончится и терпение. — Мы посетили профессора Свендгрена, отца Ингрид, в присутствии обоих родителей невесты выразили свое желание вступить в законный брак и получили согласие. После этого нашу помолвку узаконил своим благословением сам император Николай Первый. Вы удовлетворены ответом?

— Ни в коем случае! Шведов не интересуют прихоти императоров других государств, — хлестнул тонкими перчатками по руке гость — Подобные церемонии в роду Свендгренов проводятся в зале Семейного Благополучия этого замка в присутствии всех членов обеих заинтересованных сторон. Так было на протяжении последних пятисот лет.

— Но теперь времена изменились, — хмыкнул Захар. — Благословение можно получить в церкви с парочкой свидетелей. Лишь бы при этом обряде был поп с крестом.

— Это у вас так делается, в казачьих станицах, на покрытых мраком российских просторах. Кстати, я на тех просторах бывал. — цинично прищурился офицер. — А здесь центр просвещенной Европы.

— Простите, господин Виленс Карлсон, вы запамятовали об одном историческом событии — о походе Карла Двенадцатого в нашу немытую Россию. Любопытно было бы поинтересоваться, чего искали у нас просвещенные европейцы?

— Они хотели отобрать у вас огромные территории с баснословными богатствами и освоить их. Вам самим справиться с этим будет не под силу.

— А получилось наоборот, — откровенно ухмыльнулся Захар. — Королевство Финляндское не жалуется на то, что его присоединили к нам. Значит, в вашем королевстве что-то не совсем так.

Молодой мужчина долго разглядывал стоящего перед ним русского казака, силясь высмотреть в его облике суть той самой загадки, о которой не уставали говорить умные люди в Европе, но кроме оскорбительной ухмылки на горбоносом лице ничего не находил. Он чертыхнулся в душе, придя к выводу, что если и обладали эти русские загадкой, то она у них пряталась за семью печатями. А скорее всего у этого народа кроме драчливого характера и азиатской нахрапистости не было ничего.

Положив руку на серебряный эфес шпаги в обшитых сафьяном ножнах, он втянул воздух сквозь зубы и сказал:

— Господин русский казак, предлагаю вам принять ванну и хорошенько выспаться, прежде чем отправиться в обратный путь, — офицер бесцветными глазами в упор посмотрел на своего собеседника. — Я советую вам сделать это как можно скорее.

— А если я не послушаюсь вашего совета? — с издевкой спросил Захар.

— Тогда нам с вами придется выяснять отношения иным способом.

— Покорнейше прошу простить, вы намекаете на дуэль? — Именно на нее. Высокая дверь приоткрылась, пропустила незваного гостя в коридор и захлопнулась за ним. Захар тут же подошел к стене, на которой висел ковер с оружием. Даже годы учебы в университете не приучили его к долгим размышлениям, он считал, что в критический момент нужное решение должно приходить быстро. Сняв со стены шпагу, он вытащил ее из ножен и несколько раз со свистом рассек воздух. Но этот вид оружия показался ему слишком легким и ненадежным. Захар потянулся к палашу, попробовал прямой и длинный клинок, и снова чувство разочарования изломало черты его лица. Отказавшись и от него, он долго приглядывался к двум русским саблям, закрепленным на ковре, но сорвал почему-то не одну из них, а тяжелый кавалерийский клинок в ножнах, убранных серебряной насечкой. На его эфесе красовалась витиеватая надпись по-латыни, говорящая о том, что оружие нужно применять только с пользой для державы. Наверное, эта сабля принадлежала раньше кому-то из сановных полководцев из рода Свендгренов, может быть, с нею ходили в бой под Полтавой почти сто пятьдесят лет назад. Ручка удобно легла на ладонь, клинок вычертил в воздухе замысловатые фигуры и замер над головой Захара, которого остановил стук в дверь.

Не вдевая оружие в ножны, он прошел на середину комнаты и спокойным голосом предложил:

— Войдите.

На пороге выросла радостная Ингрид, успевшая переодеться в атласное платье глубокого голубого цвета со складками до самого низа, с просторными рукавами и с алмазными запонками вместо пуговиц. Высокую и узкую талию подчеркивал широкий пояс с перламутровой пряжкой. Светлые волосы девушки оставались распущенными, но по их верху лежали четыре косички. Первые две образовывали вокруг головы как бы продолговатый круг, в центре которого, почти на середине матового лба, светилась золотая заколка с аметистами и сапфирами. А вторые две, перевитые серебряными нитями, струились вдоль висков и пропадали в водопаде волос за спиной. На груди Ингрид переливалась всеми цветами радуги крупная золотая брошь с драгоценными камнями, высокую шею обрамляло платиновое ожерелье с бриллиантами и зернами изумруда между ними. На ногах девушки были надеты голубые туфли с цветами из жемчуга.

Но восторженный блеск в ярких голубых глазах невесты вдруг начал тускнеть, а щеки, светившиеся благородным розовым цветом, побледнели. Ей оказалось достаточно одного взгляда на возлюбленного, чтобы понять, какие события здесь только что произошли.

— Вы уже познакомились, — сгоняя с лица светлую улыбку, с тревогой в голосе сказала она, и в ее маленьких ушах холодно сверкнули длинные бриллиантовые подвески.

Захар замер на месте, ощущение у него было такое, будто язык втянулся в желудок. Такой удивительно красивой свою Ингрид он еще никогда не видел. Он даже не замечал тяжести клинка, зажатого в руке, продолжая с вызовом выставлять его вперед. Девушка провела по лбу рукой, затянутой в белую перчатку, словно смахивая паутину темных мыслей.

— Ну что же, — чуть осевшим голосом сказала она. — Значит, мне не нужно представлять вас друг другу.