Глава десятая

Сначала на пути вырос армянский Нахичеван, сложенный из саманного кирпича, с похожими на турок жителями в длинных кафтанах, пузыристых шароварах и мягких чувяках с загнутыми кверху носами. Во дворах ревели ослы, через заборы перевешивались ветви со спелыми абрикосами, грушами и виноградом. Потом запестрели деревянные домики ростовской окраины, утопающие в запахах цветов, перезрелых фруктов и того аромата, который пропитывает южного человека на всю жизнь.

Софи втягивала этот запах, она старалась наполниться им, чтобы не отличаться от местных жителей. Дарган с улыбкой наблюдал за ней, он радовался тому, что его спутница отвлеклась от тяжких дум.

Завернув кабардинца с центральной Большой Садовой улицы на проспект Большой, он повел табун лошадей по направлению к городскому рынку, пришла пора пополнить запасы овса и продуктов для себя. Взору путешественников открылся собор Александра Невского с массивными стенами и монументальными входами с иконами над ними. Он был построен в виде четырех квадратных башен с луковкой над каждой, посередине соединенных одной крышей с большой маковкой, покрытой золотом. Картина была столь величественной, что Софи привстала в стременах, из ее груди вырвался изумленный возглас, и она устремилась вперед.

– О, базилик!… Среди степей… Откуда, кто?…

– Софьюшка, лувры с нотр дамами громоздятся не только в Париже, но и у нас есть на что посмотреть, – с гордостью сказал Дарган, снял папаху, перекрестился, а затем продолжил: – Видишь, красота какая, на века построенная.

– Ви, месье д'Арган, – не отрывая глаз от церкви, согласилась спутница. – Я хочу туда.

– Обязательно зайдем. Заповеди Христовы казаки блюдут свято.

На площади перед собором толпился разноликий народ, были здесь крещеные татары, хохлы, и вообще люди неизвестно какой национальности, принявшие православную веру, истово отбивавшие поклоны и целовавшие руки выходившим на улицу попам. Иногда внешностью они были похожи на пиратов или бродячих цыган с длинными волосами, с серебряными серьгами в одном ухе.

Подогнав лошадей к коновязям, Дарган закрутил уздечки вокруг бревна, на морды коней навесил торбы с остатками овса.

– Пойдем, Софьюшка, теперь не грех попросить у Бога и за себя, – тронул он спутницу за локоть. – Земля началась нашенская, и порядки тут тоже свои, вольные.

Они вошли под прохладные своды, осенив себя крестами, осмотрелись вокруг. Под куполом наблюдал за человеческой суетой седобородый Господь Вседержитель, окруженный ангелами, ниже расположились картины на библейские темы, затем шли изображения святых, и уже на стенах висели большие и маленькие иконы с зажженными перед ними лампадами. Сизоватый дымок струйками поднимался к потолку, сливаясь в призрачную синеватую твердь, отчего казалось, что Господь смотрит как бы из небытия. На клиросе бормотали молитвы священники, им подпевал церковный хор, голоса заполняли церковь, успокаивая нервы.

Софи сложила руки перед грудью и мысленно начала повторять молитвы на своем языке, она понимала, что Бог един и нет разницы, на каком наречии просить его о снисхождении, тем более что и церковь заполняли люди разных национальностей – приход был открыт для всех. Женщина перестала замечать все вокруг, она чувствовала, что молитвы доходят до Господа, что он внемлет ее устам и понимает ее.

Это продолжалось до тех пор, пока кто-то не тронул ее за плечо. Софи вскинула ресницы и увидела возлюбленного с папахой в руках, на лице его лежала печать умиротворения, складки разгладились, глаза светились любовью. Он словно помолодел сразу на несколько лет. Она вынула из небольшой сумочки купюру, опустила ее в прорезь церковной копилки и пошла к выходу.

На городском базаре толпился самый разный народ, это был не горластый и нахрапистый московский рынок, здесь явно ощущалось дыхание близкой Азии и недалекого Кавказа. Торговцы мягкими голосами расхваливали товар, уговаривая посетителей купить его только у них, они предлагали фрукты, огромные куски дынь или тыквы, протягивали деревянные ложки, наполненные медом. Горожане переходили от одного прилавка к другому, пробуя все подряд и лишь в конце решаясь на копеечную покупку.

Софи тут же переняла эту особенность, она пристроилась к медленно текущей очереди, отламывая, отщипывая, втягивая в себя дары щедрого края. Дарган плелся позади с дорожной сумкой, на дне которой лежала единственная селедка, купленная у лавочника. Гордому казаку выступать в подобной роли еще никогда не приходилось. Наконец спутница повернула к нему сытые глаза, разлепила измазанные ягодами губы.

– Надо набрать продуктов, – сказала она, озабоченно прикусила нижнюю губу и показала пальцем на начало рядов. – Там дешево.

– Пойдем туда, – вздохнул Дарган.

Когда собрались идти назад, он заметил парнишку лет пятнадцати, вьюном крутнувшегося возле жены, но значения этому не придал. Он отвык от обыкновенной жизни, когда все вопросы следовало решать самому, в том числе и ходить на рынки. В Европе и в России чаще встречались разбойники с больших дорог, нежели обыкновенные воришки. Вспомнил он о пареньке лишь тогда, когда Софи, отобравшая кучу овощей и фруктов, уставилась на него круглыми от удивления зрачками.

– Ларжан пропал? – опередил он ее с недоуменным восклицанием.

– Нет ларжан, – развела она руками. – Я прятала деньги в сумочке.

– А надо было держать в руках, тогда целее были бы.

Дарган вынул из кармана штанов купюру, передал ее жене и прощупал толпу внимательным взглядом, но рассмотреть что-либо не представлялось возможным. От главного входа народ волнами растекался по базарной площади и такими же волнами выплескивался с нее на другом конце. Но ему повезло. За прилавками высились ряды навесов с гроздьями сушеной рыбы под ними, парнишка, который крутился возле спутницы, облокотился на одну из стоек, на лице его лежало явное довольство. Вокруг шмыгала носами ватага таких же оборванцев.

Дарган лавировал между людьми, он решил зайти с тылу, чтобы поймать паршивца за шиворот. Очередной людской водоворот закрутил его на месте, а когда он выбрался на свободное пространство, мальчишка куда-то исчез. Кудлатая голова воришки мелькнула уже возле выхода с рынка. Надо было спешить, потому что затеряться в ростовских улочках не составляло труда, тем более под крутым склоном, на берегу реки Дон, где громоздились хаотично построенные портовые склады с ватагами грузчиков между ними.

Казак заработал локтями, человеческая масса сдавила его, понесла к выходу, не давая возможности пошевелиться. Ему показалось, что кто-то потерся рукой о полу черкески, ощущение было мимолетным, не вызвавшим подозрений. Даргана вытеснили за деревянные ворота, где стояли мастерские ремесленного люда – лудильщиков, точильщиков, скорняков. Не заметив парнишки нигде, казак с досадой сплюнул. Нужно было возвращаться назад.

Спутницу он оставлял на другом конце базара и, чтобы не толкаться понапрасну, решил обойти его вокруг. Ряды телег, таратаек с бричками и пролетками запрудили пространство, возницы спали, набросив на головы покрывала, лошади хрумтели овсом и клевером. Везде соблюдались чистота и порядок, дворники набрасывались на свежие кучи навоза, не давая растаскивать его подошвами по площади. У церковки собралось много народа, рядом, у коновязи, переминались оседланные лошади. Дарган разглядел кабардинцев темной масти, которых предпочитали терские казаки, и завернул на церковный двор. В это время из храма, на ходу надевая папахи, стали выходить чубатые молодцы в черкесках и при кинжалах.

– Здорово дневали, братья-казаки, – подался он к ним. – Откуда путь держите?

– Будь здрав, брат, – окружили его станичники. – Мы из Шелковской, едем в Санкт-Петербург нести службу при дворе Его Императорского Величества. А ты кто таков?

– Я из Стодеревской, с войны возвращаюсь.

– Герой, – послышались громкие голоса, казаки подхватили Даргана, начали подбрасывать его в воздух. – Качать героя! Слава, слава, слава!

Это были подросшие сыновья казаков, несших службу по Кизлярско-Моздокской линии, а потом воевавших с наполеоновскими полками. Линия продолжалась Кубано-Черноморской, протянувшейся между Каспийским и Черным морями. На ней казаки селились по левому берегу Терека, охраняя окраину империи от набегов татар, чеченцев и турок, приходивших с враждебного правого берега.

Дарган вырвался из объятий, ему не терпелось расспросить о домашних делах. Молодежь старалась дотронуться до него рукой, потрогать Георгиевские кресты.

– Ух ты, целых три, – восклицали они. – И медали еще, да серебряные.

– Герой!

– С наших краев, терской казак.

– Что нового в станицах, братья? – наконец сумел вставить слово и Дарган. – Почитай, два года не был в родных местах.

– Все то же, дядюка Дарган, турка грозится, абреки чеченские с дагестанскими не дремлют, – за всех ответил старший отряда, урядник с едва пробившимися усами. – Народу убавилось, много казаков погибло на войне, да царь призвал в новое пополнение.

– В нашей и в Стодеревской мужчин повыбивало едва не через дом, хозяек забросали похоронными цидулами. В Червленой такая же история.

– Тревожно стало.

– Не впервой, переживем, – тряхнул плечами Дарган, и в воздухе завис мелодичный звон от наград. – На то мы и казаки.

– А ни то, – сразу расправили груди станичники. – Дядюка Дарган, испей-ка чихиря с прошлогоднего урожая, настоялся в самый раз.

Кто-то сбегал за полным вина бурдюком, кто-то сунул в руки чапуру на восемь стаканов. Пальцы сложились в щепоти, замелькали перед лицами казаков, сотворяя крестные знамения. Раздалось дружное гудение:

– Отцу и Сыну… Отцу и Сыну…

Виноградное сухое вино оросило глотку, наполнило силой. Стало легко и свободно, будто долгий путь к родному дому взяли и отрубили, как хвост у ящерицы. Хорунжий заломил папаху на затылок, махнул широким рукавом черкески.

– Эх, братья-казаки, неужто добрался!

– Чуток осталось, дядюка Дарган, заедешь до наших, передавай приветы.

– О как, а до этого все я просил…

Софи ждала мужа у главных ворот рынка, прижимая к груди небольшую сумочку, у ног ее стояла дорожная саква, наполовину заполненная продуктами. Окинув казака пристальным взглядом, она сдула с губ тонкую прядь волос и спросила:

– Месье д'Арган, ты ходил в кабак?

– О чем ты, Софьюшка, какой кабак, когда земляки объявились, – приобнял он ее за талию. – Господь станичников послал, погутарили малость, выпили, не без того.

– Очень хорошо, если станичники, – успокоилась женщина. – Я уже думала, что ноги повели тебя в шинок.

– О жизни вспомнили, о родных поговорили, – не слушая ее, улыбался Дарган. – Забыл я все, как корова языком слизала, а теперь на душе радость и успокоение. Домой возвращаемся, милая.

– О, домой! – грустно улыбнулась она и сразу взяла себя в руки. – Коням надо корм, продукты еще купить.

– А ты разве не скупилась? – тряхнул чубом казак. – Я тебе деньги оставлял.

– Нет денег, я кофту взяла и платье.

Спутница выдернула из сумки вещи, прикинула их на себя. В нарядах местных модниц она смотрелась как настоящая казачка. Дарган с удовольствием повертел женщину в разные стороны и подумал, что ей к лицу будут и цыганские сережки, и перстенек с камушком, которыми на станичной площади любили похвастаться скурехи. Драгоценностей они везут немало, можно выбрать хоть цепочку на шею, хоть браслет на запястье.

– На это денег не жалко, – откидывая полу черкески, полез он в карман штанов. – Ты правильно поступила, что решила навести казацкий фасон, быстрее за свою примут.

Дарган долго шарил по просторному карману, в который раз прощупывая все закоулки, улыбка на его лице улетучивалась, уступая место растерянности. Он специально не разменивал бумажные деньги на серебряные монеты, иначе они протерли бы материю до дыр. Наконец казак с недоумением уставился на собеседницу.

– Нет ларжан? – на сей раз она опередила его с восклицанием.

– Были же ассигнации, – Дарган развел руками в стороны. – Сам запихивал, когда на базар собрались.

– Я тоже в сумочку запихивала, – сдерживая приступы смеха, призналась спутница.

Дарган недобро покосился вокруг, но людская толпа равнодушно текла мимо. Он сплюнул, растер плевок подошвой сапога и подумал, что хоть Ростов и расположен на Земле Войска Донского, а все же город этот не казачий, а купеческий с воровскими замашками. За подобное в Новочеркасске, например, или в Стодеревской на станичном кругу шкуру бы спустили. Одно слово – большой и сытый российский лабаз. Проводив раскаленным взглядом ватагу оборванцев, он подхватил полупустую сумку и под хитроватые усмешки спутницы заспешил к лошадям, оставленным под присмотром дворника. Украденных денег было жалко, но оставшихся хватало на все с лихвой.

До границы с землями Кубанского войска всадники добрались за два дня, дальше путь пролегал через станицы, основанные запорожскими сечевиками, изгнанными сначала Петром Первым, затем Екатериной Второй из старой и новой Сечи. Если у донских казаков курени из-за разливов Дона по большей части строились на сваях, а на уровне второго этажа их опоясывали галереи, называемые на местном диалекте галдареями, подсмотренные у турков, то кубанцы жили в саманных мазанках с глиняными полами, похожих на украинские хатки. Но встречались и настоящие дворцы, не уступающие султанским, с искусно расписанными окнами, с широкими подворьями. В них жили казаки зажиточные, объединяли которых с остальными вольными людьми лишь вислые хохляцкие усы да длинные волосяные хвосты посередине обритых голов.

По шляхам разъезжали патрули, состоящие из нескольких всадников при кривых турецких саблях и при пиках, на въездах в населенные пункты стояли посты. Казалось бы, все опасности остались позади – это была не безликая Россия, контролируемая крепостным сермяжным усердием, имеющим привычку взрываться мужицкими бунтами, а населенный воинами край. Но как раз здесь тревог прибавилось, начало ощущаться дыхание непокорного Кавказа с не столь далекой азиатчиной.

Дарган стал избегать окольных дорог и остановок в степи, он торопился засветло добраться до постоялых дворов, чтобы успеть устроиться на ночлег. Но за Романовским хутором уберечься от стычки все же не удалось.

На подходе к Армавиру путники ощутили слежку, за ними неотрывно двигался одинокий всадник в сером бешмете и в круглой папахе. Поначалу Дарган подумал, что это один из жителей какой-то станицы, заселенной преимущественно кавказскими народами, он даже попытался определить национальность этого человека по головному убору. Такие папахи с круглым верхом носили адыги либо карачаевцы. Когда Дарган с женой останавливались в Романовском хуторе, всадник куда-то исчез, но утром снова пристроился в хвост.

Данный факт начал беспокоить казака, и он перевел лошадей на шаг, чтобы посмотреть на реакцию чужака. Тот остановил коня, занялся осмотром упряжи. Так в этих местах мог повести себя только человек с нехорошими мыслями, другой давно бы нагнал путников и затеял с ними разговор.

Позади остались густо заселенные кубанцами хутора и станицы, дорога вела на Армавир, за которым до самых Минеральных Вод лежала голая степь с зубцами горных вершин на горизонте. Дарган завернул кабардинца и помчался навстречу преследователю, ему надоел этот навязчивый конвой. Всадник вскочил в седло и поскакал в степь, скоро пыль, поднятая копытами его лошади, растворились в воздухе.

Путешественники продолжили движение, но ощущение опасности не покидало обоих.

– Что хотел тот человек? – решилась нарушить молчание Софи, которая снова почувствовала себя неуютно.

– Если бы я его догнал, то непременно бы спросил, – пробурчал Дарган. – В этих краях следует ожидать всего.

– Надо готовить пистолеты, это может быть бандит.

– Дельная мысль. У тебя заряды остались?

– Ви, месье д'Арган, я стреляла мало.

Софи заглянула в кошель на поясе, достала из переметной сумки оружие. Дарган принялся на ходу забивать в дуло своего пистолета пороховой заряд и свинцовый шарик с пыжами. Затем он зарядил ружье крупной дробью, снова перекинул ее через плечо, заодно проверил, хорошо ли сидит наконечник на пике, притороченной к седлу.

Они вовремя успели приготовиться к бою, от горизонта по седому ковылю к ним приближалась группа всадников. Вскоре можно было различить, что впереди на гнедом скакуне скакал горец с заросшими светлой щетиной щеками и с красной бородой. В левой руке он держал поводья, правую с нагайкой опустил вдоль туловища. На голове его возвышалась папаха из серебристого каракуля, не круглая, а с как бы расшлепанными краями. Эти отличия сказали Даргану о том, что перед ними абрек с правого берега Терека. Впрочем, во враждебных предгорьях с чеченскими и дагестанскими аулами мода была такая же. Рядом с вожаком подпрыгивал в седле их недавний преследователь, но теперь он вел себя более нагло.

Дарган подергал шашку в ножнах, подумал о том, что ряды терских казаков и правда поредели здорово, если бандиты сумели добраться аж до самой Кубани. Он мельком покосился на спутницу, та, накрыв пистолет снятой с плеч накидкой, с интересом и без всякого страха следила за ватагой кавказцев.

Гололобый абрек в синих штанах с крашеной хной бородой натянул уздечку, остальные члены банды числом около десяти остановились поодаль. Казак с удовлетворением отметил, что на всех у них было только одно ружье.

– Салям алейкум, уважаемый, – оскалил крепкие зубы чеченец. – Куда путь держим?

– Ва алейкум салям, уважаемый, возвращаюсь с войны домой, – ответил Дарган, который хорошо знал, что льстивым словам горца веры нет.

– А где твой дом, казак? – продолжал насмехаться всадник.

– На левом берегу Терека, в станице Стодеревской.

Дарган все еще надеялся на мирный исход встречи. Когда он уходил на войну, чеченцы старались не задирать ближайших соседей, разбойничая у них в тылу. Но расчеты не оправдались.

– Как раз напротив твоей станицы стоит мой аул. Было время, когда наши тейпы роднились с вашими семьями, – сказал вожак, который глазами и волосом был светлее окружавших его соплеменников. – По крови ты кто?

– Казак, – решил избежать опасной темы Дарган.

Он мог бы признаться в том, что в нем есть чеченская кровь, и этим сохранил бы жизнь, но позорную, которая хуже смерти.

– Лицо у тебя не совсем казацкое, – главарь абреков задумчиво огладил бороду, сверкнул глазами из-под надбровных дуг. – Может, где встречались?

– И вы к нам на праздник приходили, и мы к вам наведывались. Я больше на кордоне службу нес.

Абрек пристально всмотрелся в противника и непримиримо сдвинул брови, он понял, что разговора не получится. Даже если перед ним полукровка, все равно это гяур, враг.

– Ваши казаки приходили к нам с войной, – с угрозой сказал он.

– Наши к вам не пойдут, если только из пришлых, из царских полков.

– Какая разница, все равно русские.

– Разница большая, тем солдатам мы не указ.

– Знаем, сами под их балалайку пляшете, – оглянувшись на разбойников, гортанно засмеялся чеченец.

– Что тебе надо, джигит? – попытался оборвать веселье Дарган.

– Все, – еще громче заржал всадник и, резко захлопнув рот, просверлил путников злыми зрачками. – С войны казаки никогда не возвращались пустыми.

– Мы француза воевали, помогали русским войскам освобождать родину.

– Вы за зипунами ходили, у тебя мешки через седла, полные добра.

– Вам, что ли, подарить? – ощерился и казак.

– Зачем нам подарки, мы сами вышли на охоту.

– Ты знаешь, что с казака взятки гладки.

– Поэтому предлагаю сначала подумать о женщине, которая с тобой, – концом нагайки чеченец указал на Софи. – Отдай добро и останешься жить. Всем известно, что дорога вдвоем веселей, пусть и с пустыми руками.

– Если отдам женщину, что ты с нею сделаешь?

– У меня джигитов достаточно, – горец нагло ухмыльнулся. – Спроси у нее, захочет ли она сохранить тебе жизнь и сама пойти к нам в гости.

Дарган словно ожидал этих слов, он повернулся к спутнице и, будто советуясь с ней, негромко сказал:

– Софьюшка, как только я выстрелю, хоронись за холку коня и во весь дух скачи по дороге, я постараюсь их задержать.

– Так я не хочу, – решительно покачала головой жена. – Я буду здесь, с тобой.

– У них на всех одно ружье, значит, будем махаться на шашках, – стиснув зубы, продолжал уговаривать ее он. – А в этом деле за моей спиной целая война.

– А у меня курс фехтования на шпагах, – она постучала ладонью по клинку.

– Когда ты поймешь, что это не Париж?! В этих краях любая подлость за честь считается.

– Дуэль есть дуэль, – не согласилась она. – Кто атакует первым, тот станет героем.

– Ну как тебе объяснить… – Дарган чертыхнулся и махнул рукой. – Тогда после выстрела вместе падаем на гривы и сразу в намет, пока они не опомнились.

– Хорошо, мон шер.

Дарган подобрал уздечку, мысленно прикинул, все ли оружие под рукой, и обернулся к горцу. Тот продолжал насмешливо поигрывать нагайкой.

– Эй, казак, что сказала твоя женщина? – крикнул он. – Разве она не хочет сохранить мешки с барахлом и достаться настоящему воину?

– Для любой женщины муж и домашний уют превыше всего, – не стал поддерживать разговор Дарган. – Значит, разойтись мирно не получится?

– Кругом война, хорунжий, какой мир, когда твои москали, эти сип-сиповичи, снова пограбили мой аул, а ты на их стороне.

– Мы испокон веков за Россию, даже вера у нас православная, – сказанное чеченцем могло быть правдой, а могло оказаться и ложью, но рассуждать уже не имело смысла. – Отцу и сыну…

Дарган выхватил из-за пояса пистолет. Расстояние было не слишком большим, и он, не целясь, нажал на курок. Казак знал, что попасть в чеченца труднее, чем в кого бы то ни было, этот народ обладал поистине звериной интуицией, за доли мгновения успевая увернуться не только от шашки или пики, но даже от пули. Вот и сейчас он направлял оружие на главаря, а с лошади свалился недавний преследователь, тершийся позади него.

Холодок прокатился по телу казака, он не мешкая перекинул на грудь ружье. Дело принимало затяжной оборот.

Абрек, имевший единственное ружье, тоже сделал выстрел, но так неумело, что пуля даже не свистнула рядом. Меж тем светлый лицом вожак бросил коня в немыслимую карусель, вслед за ним, припав к косматым холкам, юлой завертелись остальные. Прозвучавший второй выстрел, который произвела Софи, выбил из круга еще одного разбойника, но рассыпать его не сумел.

Дарган понял, что вожак дожидался, пока путники разрядят оружие, чтобы атаковать наверняка. Он вскинул ружье, выбирая удобный момент, повел стволом по бандитам. Теперь все зависело от того, как ляжет дробь, если она скользнет по лошадиным головам, то толку не будет, чеченские кони привычны к стрельбе и к боли. А если найдет одного-двоих абреков, то станет полегче, хотя все равно придется потрудиться, чтобы остаться в живых. А вожак набирал обороты, он словно задался целью накалить обстановку, чтобы потом не щадить никого. От напряжения руки у Даргана начали подрагивать, прицел выделывал кренделя, чтобы встряхнуться, он положил ружье поперек седла, передернул плечами.

Из круга стрелой вылетел вороной иноходец и понесся на путников, пряча за высокой шеей седока, собравшегося в пружину. Кольцо рассыпалось на отдельных всадников, они заголосили визгливой разноголосицей. Снова не выбирая цели, Дарган пальнул туда, где абреков было побольше, мельком заметил, как отстала еще пара лошадей, но остальные продолжали рваться из уздечек. Он выхватил шашку, занес ее над собой, чеченская сабля молнией сверкнула перед глазами, врубилась в подставленное лезвие и пропала за спиной. Казак хотел обернуться, но следующий бандит уже готовился снести ему голову. Поднырнув под клинок, Дарган чиркнул шашкой по зубастому рту, не теряя времени, перехватил пику, наклонил ее вперед, встречая третьего разбойника. Выпад получился удачным, острие пробило предплечье и вылезло у абрека со спины. Остальные бандиты отскочили в стороны, кровавя морды коням злыми рывками уздечек.

Дарган развернулся в седле, посмотрел на то место, где должна была находиться жена, но там ее не оказалось. Он увидел спутницу далеко позади, она покачивала острием шпаги перед лицом главаря, тот пытался отбить гибкий клинок, яростно раскручивая турецкую саблю. Лицо горца перекашивала ненависть от мысли, что на его пути посмела встать женщина. Но смертельный прием, которым часто пользовался и Дарган, здесь оказался бесполезным. Софи легко обводила блескучую молнию вокруг своей руки, она словно наматывала ее, подтягивая противника ближе и ближе.

Казак пустился на помощь жене. Он давно уяснил, что если неприятеля обезглавить, то рядовые противники перестают представлять опасность. Требовалось ускорить гибель вожака, чтобы продолжать путь дальше. Но не успел он дать шпоры коню, как бандиты вновь окружили его, их все еще было много. Дарган вспомнил боевые уловки, которыми пользовался на фронте, кабардинец по-прежнему слушался команд беспрекословно. Бросив его как бы в одном направлении, сам он перевесился с седла на другой бок и полоснул потянувшегося к нему разбойника концом шашки. Не мешкая ни секунды, хорунжий направил скакуна в лобовую атаку на другого противника, а когда до него осталось десяток вершков, вдруг переключился на его соседа, не ожидавшего такого фортеля. Уже двое мертвых абреков сползали с седел, кровавя спины лошадям. Эта картина производила впечатление, внушая неподдельный ужас оставшимся в живых разбойникам. Их вожак находился рядом, но занимался он самым позорным для мужчины делом – отбивался от женщины, посмевшей взять в руки оружие.

Снова и снова разбойники наскакивали на казака, пытаясь застать его врасплох, но их усилия были тщетны, он встречал их во всеоружии. Если бы кто-то из них прошел настоящую войну, то Даргану бы не поздоровилось, но они представляли собой банду, привыкшую грабить беззащитных путников. Еще один чеченец уронил обритую голову под копыта своего коня, второй перехватил саблю в левую руку, когда правая повисла безжизненным придатком к телу. Улучив момент, Дарган довершил дело. В этот раз им руководило правило, тоже привитое войной: противника нужно добить. Впрочем, эта заповедь терскими казаками исповедовалась давно, со дня прихода их предков на Кавказ.

Грабителей осталось двое, они оказались не только острожными, но и самыми упорными. На губах у них пузырилась белая пена, глаза горели жаждой мести, из-под папах по горбоносым лицам бежали ручьи пота. Дарган и сам чувствовал усталость, в правой кисти появилась боль, он принудил кабардинца занять более удобную позицию и оглянулся на спутницу.

Сватка между нею и главарем банды была в самом разгаре. Перед лицом светлоглазого чеченца все так же вибрировало острие шпаги, по-прежнему он пытался выбить странное оружие из ее рук. До казака дошло, что спутница делала все, чтобы абрек занимался только ею, если бы он отвлекся хоть на мгновение, события развернулись бы по-другому, и неизвестно, кто сейчас диктовал бы условия боя. А противник ей попался достойный, диск, очерченный саблей, тончайшей вуалью дрожал перед Софи, оба испытывали адское напряжение от желания поймать друг друга на оплошности, снова и снова бросались вперед, чтобы через мгновение отскочить назад. Чеченец во что бы то ни стало должен был, но никак не мог разделаться с бабой в штанах, поднявшей на него руку. От осознания этого факта брови его взламывала ярость.

Вечно так продолжаться не могло, видно было, что силы женщины на исходе. Это обстоятельство заставляло хорунжего быстрее оценивать обстановку.

Между тем абрек в наброшенном поверх черкески сером башлыке, от ярости приплясывающий перед Дарганом, снова приготовился к нападению, его товарищ тоже понукал вороного иноходца. Казак понял, что если сейчас он не опередит противников с броском, то его песенка будет спета. Тонкий свист заставил лошадей запрядать ушами, Дарган с места направил кабардинца на бандита в башлыке, махнув шашкой над его головой, он галопом пронесся мимо. Пока разбойники приходили в себя, казак успел проскочить половину расстояния до поединщиков.

Вожак абреков заметил опасность слишком поздно, он рванул за уздечку лишь тогда, когда Дарган пролетал за его спиной. Горец взметнул саблю, и в этот миг Софи сделала выпад. Конец шпаги вошел в грудь горца, продырявив черкеску, а в спину ему, рядом с выпершимся острием тут же воткнулся кинжал казака. Чеченец задрал бороду, заваливаясь на круп лошади, с клекотом выплюнул сгусток крови. Софи выдернула шпагу из раны и тут же обратилась лицом к уцелевшим разбойникам. Но теперь силы были равными, такой расклад не устраивал оставшихся в живых бандитов, они круто завернули коней и умчались в степь.

Пыль, поднятая копытами коней, улеглась, вокруг снова дрожало прожаренное солнцем пустынное пространство с двумя людьми, измочаленными борьбой за жизнь. Дарган соскочил с седла, обтер шашку о полу черкески вожака бандитов, осмотрел труп, собрал оружие. Что-то знакомое мелькнуло в облике чеченца, но больше приглядываться к убитому казак не захотел. Так же поступил он и с другими разбойниками, затем принялся ловить разбежавшихся лошадей.

Софи спустилась к ногам дончака, бездумно уставилась вдаль, она впервые за время путешествия ощутила смертельную усталость. Не потому, что убила человека – к этому она привыкла, – а от мысли, что попала из огня да в полымя. Жизнь с возлюбленным представлялась ей совсем не такой, а спокойной и радостной, за стеной из цветущих садов на фоне красивых гор, о которых скупо, но с истинным вдохновением рассказывал избранник. Она закрыла лицо волосами и заплакала навзрыд.

Дарган вернулся и застал ее залитой слезами.

– Что с тобой, Софьюшка? – наклонился он к ней. – Ты не ранена?

– Нет, месье д'Арган, – она откинула волосы, попыталась улыбнуться. – У нас все будет хорошо?

– Как может быть плохо, когда мы едем домой? – вопросом на вопрос ответил он. Рукавом черкески провел по щекам девушки. – Ты расстроилась из-за разбойников? Вспомни, сколько их было на нашем пути. Но ведь они так и не смогли сделать нам ничего плохого.

– Любовь победить нельзя, – сморгнула она мокрыми ресницами.

– И я говорю про то же, а еще про курень на берегу Терека, и про детей, а как же без них. Я давно приметил в станице просторную избу, не знал, как деньги достать, а тут война, – казак покосился на перекинутые через седла мешки с приданым, в которых были спрятаны драгоценности, кивком поманил к себе спутницу, разжал кулаки обеих рук. – Глянь-ка, чего урвали, прибавим к нашим безделушкам.

На ладонях казака переливались золотые побрякушки с камнями и без них. Среди них выделялся большой мужской перстень с синеватым камнем, рядом лежали цыганские сережки, еще несколько перстней, золотые монеты. Из-под всего этого добра выглядывали концы цепочек витиеватого плетения.

– Ты с них снял?… – Софи кивнула на трупы бандитов.

– Нет, они пустые. Наверное, все награбленное растащили по саклям, – покривил губы Дарган. – В торбе у проводника отыскал, видно, разбойники с ним делились. Он не из чеченцев, а из адыгов или карачаев.

– Не понимаю, – нахмурила лоб спутница.

– У нас тут народов намешано без счета, что ни деревня, то по-своему гутарит. У проводника нашел, что за нами следил.

– В круглой шапке?

– Ага, у него. Да это не все, там еще есть.

Софи руками обвила шею возлюбленного, притянула его к себе. От казака несло запахом лошади, соленым потом и давно немытым телом, щеки и губы кололись щетиной. Но эти мелочи ее не смущали, наоборот, возбуждали, она уже не знала, как обходиться без них. Она давно уже пришла к выводу, что французским мужчинам с их галантным обхождением и вычурными манерами далеко до ее избранника, не ведающего азов этикета.

Дарган терпеливо дожидался, когда у спутницы пройдет чувственный порыв, он не имел права забывать об абреках, ускакавших в степь, которые могли вернуться с солидным подкреплением. Улучшив момент, казак откачнулся в сторону.

– Софьюшка, нам пора в путь, – негромко сказал он.

– Почему? Здесь никто нет, – она снова попыталась слиться с ним.

– Разбойники могут вернуться. Здесь народ мстительный.

– Народ какой?…

– Абреки с голыми черепами, бандиты, желающие разжиться на крови обыкновенных людей. Поэтому на заставах выставлены казаки, они охраняют свои станицы и всю Россию. Я тоже буду ходить в дозоры.

– Я согласна, – засмеялась жена. – Будем ходить вместе.

Вдали показались предгорья Кавказа, оттуда потянуло свежими ветрами. Линия горизонта поднималась выше и выше, наконец она закрыла половину неба темной неровной полосой. Софи казалось, что если постоянно идти в том направлении, то можно будет взобраться на вершины, а с них ступить на небосклон и прогуляться по нему. Она впитывала величественные картины, заглушая тревогу, притаившуюся под сердцем.

Разбойники больше не объявлялись, но люди, встреченные на пути, по облику не отличались от них, их лица заросли черными бородами, волосатыми были и руки, из-под изломанных бровей вылетали настороженные пристальные взгляды. Это была не европейская раса, а что-то среднее между белым человеком и негром, которые привозились во Францию из принадлежащих ей колоний. Правда, французы не набирали черных людей про запас, как это делали американцы, чтобы потом не расплачиваться собственным спокойствием, а наиболее состоятельные держали у себя одного или двух лакеев мужского или женского пола. Дарган был спокоен, он все так же молча ехал впереди, подтягивая за собой солидный табун лошадей.

Когда перед взором путников выросла одинокая гора, он указал на нее рукой и коротко пояснил:

– Бештау.

– Что это? – с любопытством переспросила спутница.

– Гора так называется. Видишь, она о пяти головах, вокруг нее разные народы живут – карачаевцы, черкесы, балкарцы. Горские племена, в общем.

– О, у нас тоже есть Нормандия, Пьемонт, Анжу. Народы разные, но все вместе они и есть Франция.

– У вас народы, а у нас племена, – пробурчал себе под нос казак, за время нахождения в Европе успевший многое понять. – Ты нашему горцу одно говоришь, а он тебе – совсем другое.

– Они бандиты? – с тревогой оглянулась вокруг женщина.

– Которые живут здесь, здорово не побалуют, казаки враз хвост прищемят, а которые за Тереком, те не прирученные еще, совсем дикие. А вон, видишь, впереди еще одна горка? Это Машук.

– Машук… Красиво.

– Здесь все названия красивые. Под горой станица, Горячеводской прозывается, но чаще Пятигорской, от окружающих ее пяти гор, туда вельможи из столицы повадились ездить, горячие ванны принимают, грязи там лечебные, водица хорошая. Хоть холодная, хоть горячая, прямо из-под земли течет.

– Вельможи?…

– Они самые, лечатся от разных болезней. В грязи поваляются, водички попьют и снова как новые, едут перед царем поклоны отбивать. А мы тут ихний покой охраняем. – Дарган потеребил уздечку, посмотрел на спутницу. – Эти земли уже наши, Софьюшка, еще пару деньков – и мы будем дома.

– Красиво, – всматриваясь вдаль, повторила спутница. – Пейзаж Вогез…

В середине следующего дня путники въехали в станицу Пятигорскую, расположенную в седловине гор Машук и Горячей, спустились по кривой улочке к центральной площади с постоялым двором на ней. Солнце раскаленной шляпкой гвоздя застряло на середине выцветшего небосклона, обещая жару и дальше. Навстречу часто попадались патрули из терских казаков, они окликали Даргана, разговаривали с ним. Софи с обостренным вниманием присматривалась к гордым воинам, ведь ее возлюбленный был из их роду-племени.

Здесь проходила Кизлярско-Моздокская линия обороны, строительство которой было намечено еще при императрице Екатерине Второй. Но теперь линия находилась как бы в тылу, войска успели продвинуться далеко вперед, до непокорной Чечни с примыкавшим к ней Дагестаном, уже наполовину освоенным. А в станице обосновался один из войсковых штабов с приданными ему частями из Отдельного Кавказского корпуса.

Проехав к гостинице, Дарган передал поводья конюху, помог спутнице снять с лошади переметные сумки. Перед тем как войти в помещение, Софи оглянулась назад. Напротив расположилась причудливая галерея с бесконечной лестницей, ведущей на гору. По ней поднимались женщины в пышных платьях с зонтиками в руках, рядом шли мужчины в цилиндрах и с тросточками. Это было так необычно и так напоминало столичную жизнь, что она невольно прижала руки к груди.

– Месье д'Арган, откуда эти люди? – воскликнула она. – Здесь тоже резиденция императора?

– Софьюшка, я тебе говорил, что сюда наведываются особы из столиц, из Санкт-Петербурга, из Москвы и других городов, – терпеливо принялся объяснять спутник. – Они больные, приезжают лечиться грязями и водами.

– Так далеко?

– Видно, ближе таких курортов нет, – уступая дорогу спускавшемуся по ступенькам офицеру, пожал он плечами.

– А швейцарский Баден-Баден не ближе? – пожала она плечами. – Они знают по-французски?

– Даже в нашей станице найдется несколько человек, понимающих твой язык, а тут и подавно.

Спешивший мимо офицер приостановился на порожке, пошлепал перчатками о ладонь.

– Господа, покорнейше прошу простить, что стал невольным свидетелем вашего разговора, – чуть приподнял он высокий кивер. – Но в России по-французски говорят почти все, до последнего времени это было частью государственной политики.

– Почему до последнего? – обернулся в его сторону Дарган.

– Потому что скоро она отомрет, как ненужное приложение к великосветскому этикету, – офицер снисходительно усмехнулся, снова похлопал перчатками по руке. – Мода на все французское кончится, как окончил комедию император Франции Наполеон Первый.

– Наполеон не есть французский народ, – вздернула подбородок женщина. – Он узурпатор и самозванец.

– Которого этот народ возвел на престол, – мягко улыбнулся случайный собеседник и добавил на языке собеседницы: – Мадам, в данном вопросе спор неуместен. Честь имею.

Офицер сошел с крыльца, сделал несколько шагов по дороге и остановился.

– Кстати, ваш император еще жив, ему дали возможность осмыслить свои кровавые деяния, хотя агрессор достоин эшафота, – крикнул он по-французски. – Сейчас его сослали на остров. Эльбу. Мадам, вы считаете, что он одумается?

– А вы противоположного мнения? – быстро спросила Софи.

– Сделать этого не позволит его неуемный характер. Время покажет, что я прав, – офицер щелкнул каблуками и пошел к галерее.

Проводив его растерянным взглядом, женщина вновь взялась за ручки сумок.

– Софьюшка, что он тебе сказал? – на ходу спросил у нее Дарган.

Она молчала до тех пор, пока они не остановились перед входом в темный и прохладный коридор, затем вскинула на спутника затуманенные тревогой глаза и тихо произнесла:

– Офицер предсказал новую войну, Наполеона не повесили, его оставили живым.

– Ну так… их благородию виднее.

Наступил прохладный вечер, Софи, очнувшаяся ото сна, протерла глаза. Она заметила, что чем ближе они продвигались к горам, тем резче менялась погода. Путники, отдохнувшие за несколько часов, потягивались в кровати, не в силах заставить себя заняться делами или хотя бы поужинать. С улицы прилетели звуки музыки, затем донесся приглушенный возглас, и Софи выглянула в окно.

Стоя на дорожке, кого-то окликал тот самый офицер в начищенных сапогах, встретившийся им перед входом в гостиницу. Скоро к нему подбежала молодая женщина в модной шляпке и в платье с высокой талией.

Софи сразу вспомнила дам и кавалеров в красивой галерее, поднимавшихся по лестнице на высокую гору, ей захотелось нормального общения. Она повернула голову Даргана к себе, поцеловала его в припухшие губы.

– Я хочу в город, – негромко сказала Софи.

Казак настроился было отвернуться, но спутница схватила его за ухо.

– Я хочу гулять, там музыка.

– Господам делать нечего, вот они и выплясывают до утра, – недовольно забурчал Дарган и напомнил о важном: – Мы с тобой еще не ужинали.

– Давай ужинать и пойдем в галерею.