Книга: Блюз для винчестера
Назад: Часть вторая
Дальше: 25. МЕРТВЕЦКИ ТРЕЗВЫЙ

24. ОТЕЦ-ОСНОВАТЕЛЬ

Когда спустя три года Степан снова оказался за Волчьей рекой, здесь трудно было бы заметить какие-нибудь перемены. Земля, нарезанная на участки, давно уже сменила своих владельцев, но при этом не изменилась сама. Все так же парили канюки над прерией и струились мутные воды среди низких берегов.
Эти места оставались по-прежнему дикими, и Степан любил охотиться здесь. Они долго шли по следу небольшого стада бизонов и разделились на гребне холма. Степан с Джеффом спустились по северному склону, а Майвис, Медведь и Вокини остались на южном.
Это получилось как бы само собой. Степан не выбирал себе спутников, но почти всегда его сопровождал именно Джефф-Шаути. Чем старше становились близнецы, тем больше была заметна разница в их характерах. Вокини, получивший при крещении имя Пол, во всем старался походить на Майвиса. Он был молчаливым, замкнутым и даже на лошадей никогда не кричал, предпочитая погонять их свистом или хворостиной. А Джефф мог задать шестьдесят вопросов в минуту, и только Степан был способен долго выдерживать его напор.
— А ты был в настоящих городах, не таких, как Эшфорд? — спросил Джефф, как только остальные охотники скрылись из виду. — В таких, где люди живут друг у друга на голове в каменных домах высотой с тополь? Майвис видел такие дома в Чикаго.
— Был я в Чикаго. Видел и Бостон, и Нью-Йорк, — перечислил Степан. — В следующем году возьму тебя с собой. Пора тебе самому увидеть большие каменные дома и каменные дороги.
— Я не хочу в город.
— Я тоже. Но мне надо там уладить свои дела. Ты мне поможешь. Вдвоем мы справимся быстрее.
— Ладно, — неохотно согласился мальчишка. — Майвис говорит, что в городах люди ездят на поезде от одного дома до другого. Почему они не ходят пешком или не ездят верхом?
Степан понял, что Красная Птица говорил племяннику о конке, и принялся рассказывать Джеффу о системе общественного транспорта, стараясь не упоминать такие слова, как "метро" или "автобус". Больше всего маленького шайена удивляло то, с какой легкостью бледнолицые жители городов расставались с деньгами. Платить за то, что тебя перевезли на три сотни шагов? Платить за крышу над головой и за воду в твоем кувшине? Платить за воду — разве это не то же самое, что платить за воздух?
Так, беседуя о странностях городской жизни, они провели целый час на ветру, пересекая один холм за другим, пока наконец не увидели своего бизона.
Он брел по долине между двумя склонами. Одинокий, медлительный и неповоротливый. Совсем как трактор.
Они быстро спешились, и мальчишка отвел коней на другую сторону склона, а Степан остался лежать в можжевельнике, наблюдая за бизоном.
Бык медленно удалялся, поднимаясь по противоположному склону. До него было метров триста пятьдесят. Далековато для "шарпса", даже с учетом того, что Степан сегодня засыпал в свои патроны чуть больше пороха, чем положено. Надо было подбираться поближе, и Гончар медленно пополз от одного куста до другого.
Одинокие бизоны гораздо осторожнее тех, кто пасется в стаде. Они уже знают, как опасен запах оружия. И стоит такому бизону завидеть человека с винтовкой, как он немедленно побежит прочь, сначала медленно, а потом своим неуклюжим, но поразительно быстрым галопом, и никакой скакун не догонит его.
Если этот бизон уйдет за холм, там его встретят Майвис и Горбатый Медведь, а уж эти-то добычу не упустят. Степан легко представил, как шайены похвалят его после охоты, сказав, что Зимний Туман сегодня был самым лучшим загонщиком.
Гончар добрался до самого последнего куста и замер там. Расстояние между ним и бизоном сократилось, но все же не настолько, чтобы стрелять наверняка. И вдруг огромный бык остановился, медленно развернулся на месте и пошел вниз по склону — пошел в сторону Степана.
Бизон двигался к нему под углом, подставив бок под выстрел. Степан увидел, как ветер взъерошил его мохнатую шкуру. Он навел мушку чуть выше складки за плечом и выстрелил. Боковой ветер тут же отнес пороховой дым, и Гончар увидел, как бизон пошатнулся от удара пули.
Но бык не упал. Еще ниже опустив огромную голову, он сделал несколько медленных шагов вперед, прежде чем вторая пуля прошила его тело и взбила облачко пыли на склоне. Только после третьего попадания у него подломились передние ноги, он осел на землю, и его светлый горб застыл неподвижно.
Джефф подбежал к Степану, и обе лошади трусили следом за индейцем.
— Почему ты не подпустил его ближе? Он же шел прямо на тебя.
— А ты сам подумай. Почему он повернул в мою сторону? — спросил Гончар, собирая в траве пустые гильзы.
— Наверно, что-то его напугало с той стороны холма.
— А что могло напугать бизона?
Мальчишка расхохотался, показывая пальцем на гребень холма, где возникли фигурки всадников:
— Вокини! Вот кого испугался бык! Вот кто у нас лучший загонщик!
Степан и Джефф не торопились к убитому бизону. Там уже собрались другие охотники и первыми приступили к тяжелой, нудной и кровавой работе. Надо было снять шкуру, разделать тушу и погрузить мясо на лошадей. Мясо отвезут в деревню, и на протяжении нескольких недель женщины будут вялить его, как и мясо других добытых бизонов: нарезать мякоть на полосы и развешивать для вяления на солнце. Женщины растянут шкуры на колышках и отскоблят их. И все будут судачить о том, какой он хороший охотник, Зимний Туман, как много бизонов он добыл для своей родни. Перемоют они косточки и его белой подружке, которая поет в салуне. Наверно, это из-за нее Зимний Туман не берет себе жен из рода Горбатого Медведя, хотя у того уже подросли прелестные дочки…
Вот о чем думал Степан Гончар, неторопливо подходя к убитому бизону.
— Видишь, как надо загонять бизона? — издалека крикнул ему Майвис. — Мы вывели его прямо под твой выстрел!
Вечером, как всегда по пятницам, Степан Гончар занял свое привычное место в салуне Виттакера, за угловым столиком рядом с невысокой сценой. За прошедшие годы в Верхнем Эшфорде появилось сразу три заведения, где можно было выпить и поиграть в карты. Виски везде подавали неважное, а у Виттакера оно было просто дрянным. И все-таки в пятницу вечером Гончара можно было застать только здесь.
Обычно он сидел один. Все знали о его привычках, и возле него Виттакер даже не ставил второе кресло. Поэтому Харви Дрейк, появившись в салуне, бесцеремонно подтащил стул от соседнего столика. Он уселся рядом со Степаном и заказал две порции виски.
— Удивляешь ты меня, Стиви, — сказал он. — Как ты можешь сидеть весь вечер и ничего не пить?
— У тебя есть дело ко мне?
— Да нет. Просто шел мимо. Слушай, Стиви, а ведь мы давно никуда не выбирались. Может, съездим в Чикаго, развеемся?
— Я подумаю.
— Когда надумаешь, не забудь меня пригласить. А если ты вдруг наймешься кому-нибудь в проводники, я охотно составлю тебе компанию.
Харви оборачивался, рассматривая публику. Он словно искал кого-то, но пока не находил.
— Засиделся я тут, засиделся. Пора бы заняться серьезным делом. Заработать денег и махнуть в большой город. В Денвер, к примеру.
— Большой город любит большие деньги, а у тебя их нет, — спокойно ответил Гончар.
— Пока нет, пока. Стиви, если присмотреться, то заработать можно на любом пустяке. Вот час назад, например, я получил доллар ни за что. Абсолютно ни за что. Сижу я у Джексона, сижу один, потому что проиграл последние двадцать центов, и тут подсаживается ко мне какой-то хлыщ. Важно представился, угостил пивом. Ну, ты знаешь, какое у Джексона пиво. А потом кладет передо мной серебряный доллар и говорит: "А не покажете ли мне, любезный, где тут Стивен Питерс?" Я спокойно беру монету и отвечаю, что такого здесь нет.
— И что дальше?
— Он покраснел как рак и ушел. Просто встал и ушел.
— Ты мог бы предупредить меня, — сказал Степан Гончар.
— Вот я и предупреждаю. — Харви рассмеялся и встал. — Думаю, что сейчас он расспрашивает о тебе в таверне. Следующая станция — Виттакер.
— Ты куда?
— Пойду тратить чужой доллар. Смотри, Стиви, если будет выгодное дело, не забудь про меня!
Деятельная натура Харви Дрейка не давала покоя ни ему, ни его друзьям. Он был плотный и широкоплечий, и ни одна рубашка не застегивалась полностью на его груди. Шляпа, сдвинутая на затылок, не могла удержать рыжей волнистой шевелюры, и из-под вечно приподнятых светлых бровей с детским изумлением смотрели на мир голубые глаза. Любой встречный признал бы в нем наивное дитя с захолустной фермы. Но простодушная внешность была обманчива, как любая внешность. Харви родился и вырос далеко отсюда, в Нью-Йорке, в мрачном районе с характерным названием Круг Сатаны. Он рано узнал, как трудно украсть что-нибудь ценное, как дешево платят скупщики краденого и как больно дерутся полицейские. Такая жизнь была ему не по нраву, и четырнадцати лет он отправился на Запад, еще не представляя, где это, собственно, находится. Наверняка он знал только одно — там можно разбогатеть быстро и на всю жизнь. Судя по всему, Запад оказался гораздо дальше, чем ожидалось, и за прошедшие десять лет Харви Дрейк еще не достиг этой географической области.
Впрочем, он не терял время даром. Успев поработать и на золотых приисках, и на лесопилке, Харви приобрел, может быть, и не очень много полезных навыков, зато обзавелся целой армией друзей. И он всегда мог позвать с собой полдюжины смельчаков, когда проходящим мимо Эшфорда кавалеристам требовались разведчики из местных.
А такая работа подворачивалась все чаще и чаще. За весну и лето Харви успел сходить с солдатами пять или шесть раз. Хотя Степан и считался другом Дрейка, но в походы с кавалеристами он больше не ходил.
Если бы жители Верхнего Эшфорда вздумали избрать мэра, то Стивен Питерс был бы единственным кандидатом на этот пост. В конце концов, именно он построил этот город там, где совсем недавно располагался один лишь трактир.
К Степану обращались за кредитом, у него спрашивали разрешения на порубку леса, и даже шериф советовался с ним.
Своими земельными участками Гончар распорядился именно так, как и предсказывал в свое время капитан Мортимер. То есть заложил их, на ссуду купил акций пароходной компании "Манхэттен", и дивиденды поступали на счет в банке Чейза.
Его выбор мог бы показаться странным. Никому в Эшфорде и в голову не пришло бы пристроить свои деньги в нью-йоркский банк, да еще совсем новый. Но Гончар слишком хорошо знал, что такое банковский кризис. А из всех банков, которые предлагали свои услуги, только название "Чейз Манхэттен" внушало ему доверие. Он не хотел рисковать деньгами своих детей и вложил их в банк, который, как он знал, точно не лопнет в ближайшие сто двадцать пять лет.
Конечно, вырученные деньги можно было использовать, чтобы переехать куда-нибудь в более цивилизованное место. В город с каменными домами, в которых есть горячая вода и отопление. В город с ресторанами, театрами и роскошными борделями. В портовый город, откуда можно отправиться в любую точку мира — были бы деньги. Большие города зазывали, обещая исполнение всех желаний, и многие, разбогатев на земельных спекуляциях, уезжали к их манящим огням.
Так поступали многие. Но Степан Гончар остался на месте. Каменные дома со всеми удобствами рано или поздно появятся и в Эшфорде, как появились тут магазины, гостиницы, бордель и газета. А скоро появится даже пристань, и Эрни сможет купить себе небольшой пароход, чтобы ходить на нем по Миссури. Все это — дело будущего. Надо только дождаться его и обустраиваться на месте.
А место здесь было замечательное. Эшфорд стоял на границе, как на пороге огромного неизведанного мира. И Степан Гончар любил иногда шагнуть за этот порог.
Он водил небольшие караваны по Дакоте, Вайомингу и Колорадо — сначала вместе с Майвисом, потом один. Все уже знали, что Стивен Питерс — один из лучших проводников. Он умел пользоваться картой и компасом, и он знал все дороги. А если не знал, то всегда мог спросить у индейцев. И шайены, и сиу, и оджибвеи уважали этого белого, потому что Зимний Туман никогда не обманывал, никогда не промахивался и к тому же был неуязвим для пуль.
Насчет пуль индейцы, конечно, ошибались. Но только отчасти. Гончар был уверен, что его нельзя убить. Он помнил рассказ Саби о пришельце из ущелья Туманов, который исчез в момент гибели. "Это он для индейцев исчез, — думал Степан. — А на самом-то деле тот парень наверняка вернулся в свое время, в свой мир. И все, что случилось с ним здесь, ему теперь кажется галлюцинацией". Если эта теория верна, то можно спокойно рисковать своей жизнью — ведь смерти нет, есть только переход из одного мира в другой.
Вопрос в другом — а нельзя ли вернуться в свой старый мир, не дожидаясь смерти?
Ведь с караванами Гончар ходил отнюдь не ради заработка. Его спутники искали себе подходящее место для новой жизни, а он, незаметно для всех, искал проход в свою старую жизнь. Где-то должно быть ущелье Туманов, о котором рассказывала Саби. Через это ущелье приходят люди из других миров. И Степан Гончар мечтал через него же когда-нибудь вернуться в свой мир.
Если не было подходящих караванов, то он отправлялся к Майвису и охотился с ним. Иногда они брали на охоту мальчишек. В свои девять лет Шаути и Вокини уже управлялись с лошадью и ружьем не хуже взрослых и были отличными помощниками.
Когда шайены откочевывали слишком далеко, Степан охотился в одиночку, и не менее удачно, чем с командой. На стенах гостиницы появились оленьи рога, а пол в его комнате почти полностью укрыла огромная медвежья шкура.
В дела своей гостиницы он не вникал, поручив их Мартину Китсу, который, впрочем, тут же перепоручил своей невестке, миссис Китс, которую он вызвал телеграммой из Орегона. Вдова быстро освоилась в новой роли, и Мартин мог не отвлекаться от своих почтовых обязанностей и спокойно бренчать блюзы на пианино по вечерам. Степана же миссис Китс беспокоила только тогда, когда надо было согласовать продуктовые заказы. Днем любой житель Эшфорда мог найти Степана не в кабинете, а на гостиничном крыльце — спинка стула наклонена к стене, ноги на перилах, сигара в уголке рта. Рядом — пара стульев для тех, кто хотел обсудить со Степаном свои дела, и эти стулья почти никогда не пустовали.
Сюда же ему подносили телеграммы из Нью-Йорка, от его биржевого брокера, и Гончар, подумав, давал ответ: "Продавать" или: "Покупать".
Так проходила неделя. А по пятницам его слух услаждала несравненная мадам Нимур.
Жюли уже два года как вышла замуж за Мейера Голдмэна, но ее по-прежнему называли "мадам Нимур". Для того чтобы превратиться в "миссис Голдмэн", ей требовались только три вещи — дом в Чикаго, счет в банке и ребенок. Но пока не было ребенка, она не собиралась бросать пение, а петь ей хотелось только здесь, так что дом в Чикаго может подождать, а счет пусть пока подрастет. Степан понимал, что ей просто не хочется расставаться с молодостью. Впрочем, пела она так же прекрасно, как и три года назад, если не лучше.
Он заслушался ее пением и поэтому не сразу заметил, что рядом за столиком оказался незнакомец. Светлоглазый блондин с темными усиками, загнутыми кверху, благосклонно улыбнулся и хлопнул пару раз в ладони, провожая Жюли со сцены.
— Она бесподобна, не правда ли?
Степан Гончар молча отпил глоток виски.
— Не ожидал услышать здесь такой замечательный вокал, — продолжал незнакомец. — Позвольте представиться: Фредерик Штерн, Смитсоновский институт.
Не дождавшись ответа, Штерн запустил два пальца в карман жилетки и звонко щелкнул об стол серебряным долларом.
— Как вы относитесь к серебру, мистер Молчаливый Поклонник Оперы? В Индии с помощью серебряных монет излечивают самые разные болезни. Особенно немоту и глухоту.
— Здесь не Индия.
— Однако серебро уже подействовало. По крайней мере, у вас прорезался голос, — улыбнулся Штерн. — Если не ошибаюсь, вас зовут Стивен Питерс. Мне рассказал про вас один ваш приятель, капитан Мортимер. Рекомендовал вас как лучшего знатока шайенов в этой местности.
Гончар пожал плечами:
— Я знаю о шайенах не больше, чем любой сидящий в этом салуне. Мортимер что-то напутал, если сказал вам такое. Заберите ваши деньги. Я пришел сюда послушать музыку, а не для того, чтобы заработать доллар.
— Вы можете заработать больше, чем доллар.
Степан не успел ответить, потому что снова загремела музыка. На сцену выскочили три девицы в черных чулках и красных кружевах. Под бравурные пассажи Мартина Китса они принялись исполнять куплеты о незадачливом охотнике. Фредерик Штерн наклонился над столом, чтобы приблизиться к Гончару, и сказал, прикрыв рот ладонью:
— Пять долларов в день.
— Нет.
— Вы даже не спрашиваете, что надо делать? Пять долларов — это очень высокая плата.
— Может быть.
Степан понимал, что этот Штерн успел оценить его выгоревшую рубашку. Если бы навязчивый сосед заглянул под стол и увидел его сапоги, возможно, стартовая цена была бы иной.
— Хорошо. Ваши условия? — Штерн уже стоял над столом, опираясь руками, лицо его покраснело от напряжения.
— Мои условия? — Степан подумал. — Десять долларов.
— Что?
— Я плачу вам десять долларов, и вы оставляете меня в покое.
Фредерик Штерн медленно опустился на стул. Девицы взвизгнули и закружились на сцене, встряхивая юбками. Это зрелище отвлекло Штерна, но не надолго.
— Хорошо, Питерс. Меня предупреждали, что вы довольно несговорчивы. А что если вы просто заглянете к нам в лагерь? Мы стоим тут недалеко. Посмотрите наших людей, посидим вместе над картой. Просто поговорим, но это все будет оплачено.
— Нет.
В салуне снова появился Харви. Он лавировал между столиками, держа перед собой табурет. Подсев к Гончару, он тихо спросил с надеждой в голосе:
— Я не опоздал? Она еще не пела Джильду?
— О, старый знакомый, — протянул Штерн. — Вы тоже поклонник оперы? Как быстро развивается культурная жизнь Запада.
— Да, мы здесь умеем ценить настоящее искусство. Или вы считаете, что таким простым парням вполне достаточно бурлеска с полуголыми красотками?
— Я так не считаю. Мадам Нимур — выдающаяся певица.
— Выпьем за ее талант! — предложил Харви и поманил официанта: — Бенни, принеси-ка нам еще три джиггера!
Брови Штерна удивленно приподнялись, и он живо извлек из кармана кожаный блокнот с карандашом.
— Как вы сказали? Три джиггера? Это сорт местного виски?
Харви удивленно посмотрел на него.
— Откуда вы, мистер Штерн?
— Мэриленд.
— Неужели у вас в Мэриленде не знают, что значит "джиггер"?
— У нас это слово означает того, кто танцует джигу.
— А мы так называем мерный стаканчик.
— Прекрасно!
Штерн записал что-то в свой блокнот и спросил:
— А какие еще местные слова у вас применяются для обозначения выпивки?
— Дайте подумать… — Харви глубокомысленно поднял глаза к потолку, но тут же опустил их, повернулся к стойке бара, и взгляд прояснился. — Например, "пони" — это стопка, а "бронко" — уже стакан. Когда местный житель просит плеснуть ему совсем немного, он заказывает "пять капель", но обычно у нас наливают больше, и это называется "палец".
— "Палец" говорят и у нас, и на юге, — удовлетворенно кивнул Штерн. — А как вы называете напитки?
— Здесь не так много напитков, чтобы их еще как-то называть, — рассмеялся Харви. — Виски да пиво. Но одно новое словечко я вам подскажу. У Джексона смешивают джин со сладкой водой, это называется "коктейль", запишите.
— Коктейль? — Штерн захлопнул свой блокнот. — Это слово мне незачем записывать, оно далеко не такое новое, как вам представляется. Во всяком случае, оно есть в словаре шестидесятого года. А в обыденной речи встречалось еще раньше. В Нью-Йорке одна газета разъясняла значение этого термина еще в тысяча восемьсот шестом году" "Коктейль — это бодрящая смесь из алкоголя, воды, сахара и горечи". А в двадцатые годы говорили, что обычный завтрак в Кентукки состоит из трех коктейлей с тремя прицепами.
— Вы не больно-то похожи на пьяницу, — уважительно заметил Харви. — А разбираетесь в этом деле не хуже последнего пропойцы.
— Я разбираюсь в языке. Язык — мой бизнес, — сказал Штерн. — Я собираю слова, как геологи собирают камни. В основном меня интересуют языки индейцев. Но и белые американцы иногда пополняют мою коллекцию.
— Неужели такое занятие приносит доход? — недоверчиво спросил Дрейк. — Может быть, купите у меня пару индейских словечек? Я могу даже спеть вам на языке шайенов.
— Вот этого не надо, — вмешался Гончар.
— Откуда вы знаете язык шайенов?
— Я свой человек в их компании, — заявил Харви. — Милейшие люди эти шайены, открытые, простодушные. Мы со Стивом каждое воскресенье проводим с ними. Так что я могу не только спеть для вас, но и сплясать или показать их детские игры. Хотите?
— Мне нужен человек, который проведет караван через земли шайенов, — сказал Штерн. — Пять долларов в день. Вас это устроит?
Харви засопел от возбуждения, переводя взгляд со Штерна на Гончара.
— Мне надо посоветоваться… Стиви, что скажешь?
— Решай сам.
— А что за караван? Вы, случайно, не динамит везете? А еще я что-то слышал о тайных поставках оружия мормонам…
— Научный караван. Экспедиция Смитсоновского института.
— Наука бывает разная… — Харви сбил шляпу на переносицу и поскреб свою курчавую макушку. — Пять долларов не такие большие деньги, чтобы рисковать своей шкурой. Шайены коварны и кровожадны. В горах каждый день лавины. Надо подумать…
Штерн пожал плечами и повернулся к Гончару, но тот поднял ладонь и предупредил:
— Вам лучше помолчать сейчас, джентльмены.
Он прервал их, потому что девицы уже убежали со сцены и у пианино снова появилась Жюли Нимур. Бесхитростный рассказ Джильды о встрече с Герцогом был прослушан Гончаром десятки раз, но он был готов внимать ангельскому голосу снова и снова. Его губы беззвучно шевелились, повторяя вслед за певицей: "В храм я вошла смиренно… Богу принесть моленье… И вдруг предстал мне юноша… Как чудное виденье… " Краем глаза он все же следил за своими соседями. Но волшебная сила искусства подействовала и на зануду Штерна. Он застыл, прикрыв глаза и слегка кивая головой в такт мелодии.
Арией Джильды заканчивалась музыкальная программа вечера, и Степан встал из-за стола, не дожидаясь, когда утихнут аплодисменты и восторженный свист.
— Значит, вы ученый? Это меняет дело. Если вам нужен хороший проводник по Черным холмам, я могу познакомить вас с Уоллесом, — сказал он.
— Билл Уоллес? Слышал о нем. Так он жив?
— Считается, что да. Но обычно он мертвецки пьян.
Билл Уоллес считался самым старым и самым везучим из проводников. Он появился в горах сразу после окончания войны и упорно отказывался срезать сержантские шевроны конфедерата со своего бурого сюртука. Но никто не задирал его из-за этого, хотя он, возможно, и хотел подраться, чтобы лишний раз пролить кровь за идеалы разгромленного Юга. Его дважды накрывала лавина, и оба раза он отделывался синяками. Однажды молния убила под ним лошадь. А из последнего похода он вернулся с тремя индейскими стрелами — они пробили его ветхий плащ с трех разных сторон, но даже не поцарапали кожу. Наверно, его спасло то, что он был тощий, как сгоревшая спичка.
Жил Уоллес в собственном доме, который кочевал за ним по всему Западу. Когда-то, еще до войны, он сколотил дом в Канзасе. Потом разобрал и перевез в Небраску. Дом перенес еще несколько операций по сборке и разборке, неизбежно теряя "лишние" детали. Сейчас, когда Уоллес снова собрал его в Эшфорде, не хватало наличников на окнах, и входная дверь упорно отказывалась закрываться. Впрочем, из дома все равно нечего было красть. Все более-менее ценное старик всегда носил при себе, и ему незачем было запирать дом, отправляясь в очередной поход.
В окне светился огонек керосиновой лампы, и с улицы было видно, что Уоллес сидит за столом, скрестив руки на груди, и неподвижно смотрит в стенку перед собой.
— Вы говорили, что он мертвецки пьян, — заметил Штерн, заглянув в окно.
— Он мертвецки трезв, — сказал Степан Гончар. — Но это еще хуже.
Одних по пьянке тянет подраться, другие любят поваляться в грязи. Старый Уоллес, наверно, был самым безобидным пьянчугой Эшфорда. Он пил молча и сосредоточенно, пока не терял сознание. Придя в себя, он выглядел совершено трезвым, и только неподвижный взгляд остекленевших глаз выдавал его. В такие минуты он был способен говорить и перемещаться, но делал это с единственной целью — раздобыть выпивку. Как только Уоллесу удавалось дорваться до бутылки, он молча и сосредоточенно опустошал ее — и снова валился с ног. Это продолжалось до тех пор, пока у него не появлялась работа. Получив заказ, Билл Уоллес просил сутки на размышление, седлал старую клячу и уезжал в горы, к ледяному ручью. Назавтра он был готов вести любой караван в любом направлении.
Но сегодня старый Уоллес, похоже, еще не имел никаких заказов.
Дверь сама приоткрылась, как только Гончар шагнул на скрипучее крыльцо.
— Не спится, Билл?
— Опять у меня в башке часики сломались, — пожаловался Уоллес, потягиваясь и зевая. — Целыми днями сплю как убитый, а только стемнеет — не могу глаз сомкнуть. Выпьешь чего-нибудь?
— А что есть?
— Ничего. Я думал, ты с собой принес.
Штерн вышел из-за спины Степана и протянул серебряную фляжку:
— У меня есть немного бренди. Угощайтесь.
Это был опрометчивый поступок, но Гончар не успел бы его предотвратить, даже если бы захотел.
— Сразу видно делового человека, — одобрительно кивнул Уоллес и приложился к фляжке. — Спасибо, мистер.
— У меня есть деловое предложение для вас.
— Думаю, оно мне подойдет. — Старик вытер губы рукавом. — Я согласен. Зайдите ко мне завтра вечером.
— Но… — Штерн успел подхватить его под локоть и усадить на стул.
— Согласен, — твердо повторил Уоллес с закрытыми глазами и с громким стуком уронил голову на стол.
Напрасно растерянный Штерн тряс его за плечо и щипал бесчувственное ухо. Билл Уоллес безмятежно посапывал, навалившись грудью на стол и сложив кулаки под щекой.
— Вы сами виноваты, — заметил Степан. — Не надо было давать ему спиртное. Теперь придется ждать часа три-четыре.
— Ничего, я подожду. Он дал согласие, и я не позволю ему передумать.
Штерн уселся на узкую кровать, покрытую одеялом неопределенного цвета. Он поерзал немного, проверяя ее прочность, а потом непринужденно разлегся.
— Замечательно, — проговорил он. — В таких великолепных условиях можно ждать до самого утра. Правда, я рассчитывал переночевать в гостинице, но здесь ничем не хуже. Во всяком случае, здесь спокойнее, чем в лагере. Мы стоим у озера, а там целые тучи комаров. Интересно, сколько выпивки потребляет наш проводник за сутки? Я имею в виду такое потребление, при котором он сохраняет ориентацию. Надо будет рассчитать его рацион, чтобы он не завел нас в Канаду.
— Не беспокойтесь. Он пьет только дома.
— Замечательно! Профессор Фарбер не доверяет ни трезвенникам, ни пьяницам.
— Профессор Фарбер?
Степан хотел было засыпать этого зануду вопросами о Фарбере. Как он, где он, чем сейчас занимается? Чем закончилась его работа над "золотыми" бобрами? Что с дочкой? За все эти годы он не получил от профессора ни одной весточки. Понятно, что здесь не принято переписываться. В конце концов, чужие люди. Правда, Степан поначалу думал, что не такие уж и чужие… Но профессор, судя по всему, полагал иначе. Да он, видать, и позабыл давно какого-то там Стивена Питерса…
— Профессор Фарбер, — задумчиво повторил Степан.
— Да, тот самый, знаменитый геолог, — важно произнес Штерн. — Конгресс поручил ему весьма важное дело в этих горах, и профессор даже отложил свою экспедицию в Африку ради такого задания. Вот видите, с каким человеком вы могли бы работать. Может быть, передумаете? Я бы охотнее платил вам, чем кому-то другому.
— Нет, — покачал головой Степан Гончар. — Мне не нужны деньги Конгресса.
Назад: Часть вторая
Дальше: 25. МЕРТВЕЦКИ ТРЕЗВЫЙ