Шериф Коннели и не думал скрывать, что был разочарован результатами операции. Шайка Юдла снова, в который раз, улизнула от него, а трое раненых оказались обычными бродягами. Их, конечно, будут судить и обязательно засадят в тюрьму, но сначала с ними придется повозиться — лечить, кормить, стеречь. Значит, не одну неделю все трое будут сидеть на шее шерифа. Нет, Коннели предпочел бы не брать пленных.

— Это ты, Питерс, во всем виноват, — говорил шериф. — Слишком рано открыл огонь. Надо было подпустить их поближе да прижать ко льду. Тогда бы они не успели смыться.

— Учту на будущее, — Степан не стал спорить, тем более что и сам чувствовал за собой вину. — Ты уже допросил раненых?

— Успеем.

— Память — ненадежная вещь. Сегодня они все помнят, а завтра могут и подзабыть.

Коннели свирепо глянул на Степана, но ничего не ответил и остановил коня, поджидая дилижанс, в котором везли пленных.

А Степан поравнялся с доктором Фарбером и его дочкой. Мелисса ехала на серой кобыле и все понукала ее, но мудрая лошадь вовсе не собиралась переходить на рысь, когда все вокруг двигались шагом.

— Я вам безмерно признателен, мистер Питерс, — сказал профессор. — Когда бандиты потребовали, чтобы я написал записку именно для вас, мне сразу стало легче на душе. Я был уверен, что наше освобождение в ваших руках.

— Почему они так долго тянули? — спросил Степан. — Почему сразу не пришли?

— Они боялись. Вы убили их главаря, и они боялись к вам подступиться. Так и держали нас в своей землянке, пока не появился этот Остин. Он решил, что бесполезно штурмовать ваш дом. Там сейчас много людей, много оружия. К тому же их удерживала от штурма ваша репутация. И Остин Юдл решил устроить обмен.

— Не обмен, а ловушку с обменом, — вставила Милли. — Они хотели убить вас, мистер Стивен. Когда вы пришли бы на берег, они бы вас убили. Я все слышала. Но я знала, что все будет наоборот. Что это вы их убьете.

Слышать такое было приятно, даже из уст ребенка. Но и стыдно, потому что на этот раз знаменитый Питерс промазал с пятидесяти шагов.

— Мне непонятно одно, — сказал Степан Гончар. — Что представляют собой ваши бобры, если из-за них начинается настоящая война?

— Если можно, я расскажу об этом позже, — пообещал доктор Фарбер. — Это долгая история. Я слишком устал. И думаю только о горячей ванне.

В честь триумфального возвращения победителей Эрни устроил праздничный обед. Пиршество затянулось до вечера. Степан улучил момент, когда у пианино оказался Мартин Китс, и подсел к Фарберу.

— Пока все слушают музыку, мне бы хотелось послушать вашу долгую историю, — сказал он.

Доктор Фарбер, наверно, еще никогда не сталкивался с таким настойчивым гостеприимством. Когда ирландец и русский начинают угощать, то они угощают наповал. Профессор геологии был пьян не меньше, чем плотники, лесорубы и охотники, сидевшие вокруг него. Разглядев Степана, он протянул руку в его сторону, хоть и не совсем точно, и сказал:

— Я ваш должник, Питерс. Позвольте пожать вашу мужественную руку. Что вы хотите услышать?

— Почему все гоняются за этими бобрами?

— Золото. Всему причиной — обычное золото.

То и дело сбиваясь на научную терминологию и забывая, о чем говорил в начале фразы, профессор все же смог более-менее внятно изложить суть дела. Хотя при этом Степану еще не раз пришлось услышать, что доктор Фарбер является его должником, и не раз пожать потную руку.

Оказывается, бобер — это не только ценный мех, но и кое-что еще. Его шкура содержит в себе информацию о минеральном составе донных отложений. Если на дне реки встречается золотой песок, то его следы сохранятся и в бобровой шкуре. Надо только эти следы обнаружить. Но как? Доктор Фарбер, похоже, открыл такой способ.

Открытие сулило неслыханные перспективы. Все известные до сих пор месторождения золота были обнаружены случайно. Теперь же поиском можно будет заняться на научной основе. Профессор поделился соображениями со своим покровителем и старым другом семьи. И этот миллионер, крупный земельный спекулянт, вписался в новую тему. Для того чтобы сохранить свои поиски в тайне, геолог Фарбер на время превратился в скупщика пушнины. Его экспедиция прочесала вдоль и поперек почти весь Запад, от Черных холмов до Великих озер. Индейские охотники — оттава и оджибвеи — собирали для профессора бобровые шкурки и метили их особыми бирками с указанием точного места, где был выловлен бобер. Индейцы не задавали лишних вопросов, и в их добросовестности можно было не сомневаться.

Теперь оставалось только обработать шкуры способом, известным одному Фарберу, и отметить на карте Запада перспективные участки. После участки будут скуплены, и там начнется добыча золота.

Все очень просто и красиво, а главное — на строгой научной основе.

— Братья Юдл не показались мне большими знатоками геологии, — сказал Степан Гончар. — Им-то зачем ваши бобры? Кстати, я сам слышал, как они называли их золотыми.

Доктор Фарбер пожал плечами:

— Не хочу никого подозревать. Но о моем открытии мог узнать кто-то из моего ближайшего окружения. Кто-то захотел составить карту месторождений немного раньше меня. Все очень просто.

— И вы так легко об этом говорите? Док, вам бы надо приглядеться к своим друзьям.

— У меня нет друзей. Есть ученики, есть партнеры. И, как видите, есть конкуренты. — Профессор в очередной раз пожал руку Степану. — Спасибо, Питерс. Вы избавили меня от смертельной угрозы. А со своими предателями я потом как-нибудь разберусь. Золото — это страшная сила. Золотая лихорадка — смертельно опасное заболевание.

— Вам виднее, — сказал Степан, пытаясь придумать, как бы теперь избавиться от своего собеседника.

"Саби, наверно, заждалась", — думал он, поглядывая на лестницу, ведущую к его комнатушке. Но профессор, кажется, еще не закончил свою "долгую историю".

— О том, что такое золотая лихорадка, я знаю не из газет, — говорил доктор Фарбер, подперев голову кулаком. — Начнем с того, что я родился в колонии Новая Гельвеция, когда вся Калифорния еще принадлежала Мексике. Основатель колонии, швейцарский немец Иоганн Сутер, выкупил обширный участок земли у губернатора-мексиканца, чтобы построить там новый мир. Мир, основанный на законах свободы, равенства и братства. Сутер все глубже залезал в долги, но его колония постепенно расцветала.

В ней собирались самые удачливые трапперы и следопыты Калифорнии, и новые иммигранты из Европы охотно селились на землях Сутера, потому что у нас не было ни воровства, ни пьянства, ни распутства. Свободный труд на свободной земле приносил радость всем, кроме, пожалуй, содержателей лавок. В колонии не принято было подсовывать залежалый товар, а некоторые скобяные изделия, например дверные замки, вообще никто не покупал. Население Новой Гельвеции быстро прибавлялось не только с помощью иммигрантов, но и естественным путем. Крики рожениц звучали здесь неизмеримо чаще, чем плач вдов. Вот и мне довелось родиться и вырасти в новом мире. Но этот мир оказался слишком недолговечным. Он рухнул, когда плотник Джеймс Маршалл, строивший лесопилку, обнаружил в земле золотые чешуйки. Сутер и Маршалл поначалу хотели скрыть эту находку, но слух о золоте распространился со скоростью пожара на хлопковом складе — и с такими же катастрофическими последствиями.

В Новую Гельвецию хлынули толпы охотников за золотом. За ними потянулись те, кто всегда идет по следу легкой наживы, — перекупщики, виноторговцы, проститутки и грабители. За падением нравов последовал упадок хозяйства. Нивы, сады и фермы были заброшены, а их вчерашние хозяева устремились на поиски блестящих песчинок.

В довершение всех бед Соединенные Штаты отвоевали Калифорнию у Мексики, и федеральное правительство объявило недействительными все земельные права Иоганна Сутера. Основатель нового мира, говорят, умер в полной нищете после долгой судебной тяжбы. А мы, граждане Новой Гельвеции, разлетелись из своего гнезда, разоренного золотой лихорадкой.

Наша семья обосновалась в Сан-Франциско. Отец работал в порту, мать устроилась на фабрику, а я разносил газеты. Однажды в нашей квартире появился господин в роскошном костюме. Он долго о чем-то говорил с родителями, а через несколько дней забрал меня с собой и увез на другой край света. Это был Говард Рейнольде, бродяга с Востока, который за бесценок купил наш калифорнийский домик. Дом, как выяснилось, стоял на золоте. Рейнольде выкопал это золото до последней песчинки и заработал на нем семь миллионов долларов, а потом еще и продал свой участок вместе с домом за три миллиона. Не знаю, насколько верны эти цифры, но Рейнольде выглядел как раз на десять миллионов долларов. Он чувствовал себя должником перед нашей семьей. Рейнольде собирался вернуться на восточное побережье, чтобы обосновать там новое дело, и предложил отцу переехать вместе с ним. Но отец отказался, и мать его поддержала. Они еще не забыли, как тяжело им дался переезд из Европы. Тогда Рейнольде уговорил их отпустить хотя бы старшего сына. Он пообещал, что мальчик получит самое лучшее образование, какое только можно получить за деньги, и вернется к ним либо инженером, либо врачом. Так золото Калифорнии забросило меня в Филадельфию.

Там я стал ученым, там встретил свою будущую жену, там родилась моя дочь. С тех пор я обошел, наверно, половину земного шара. Но так и не вернулся в Новую Гельвецию. Потому что ее больше нет. И не будет. Разве что Рейнольде захочет создать ее здесь…

С этими словами профессор опустил голову на стол и захрапел. Степан Гончар осторожно привстал, но доктор Фарбер внезапно встрепенулся и спросил, сонно оглядываясь:

— Мелисса? Где Мелисса?

— Спокойно, док. Ваша дочка под присмотром мадам Нимур.

— Питерс, вы спасли мою девочку. Дайте я пожму вашу ру…

Не договорив, профессор сложил руки под головой и снова захрапел.

Наутро целый конвой сопровождал доктора Фарбера до железнодорожной станции. Гончар остался дома, у него не было ни минуты свободной.

Прощаясь, профессор спросил:

— Вы не хотите присоединиться к моей экспедиции?

— Я нужен здесь. Слишком много работы.

— Чем будете заниматься?

— Хочу для начала построить лесопилку.

— Что у вас есть для этого?

— Пока только лес, — усмехнулся Степан. — Может быть, скоро появится паровая машина. Потом еще что-нибудь раздобудем.

— Значит, лесопилка. А я хотел предложить вам интересное занятие. Нарезать участки на новых приисках. Если у вас появится свободное время летом, могу ли я рассчитывать на вас? — спросил профессор.

— Вы всегда можете рассчитывать на меня. Но вряд ли у меня появится свободное время.

— Ну что же, придется мне самому придумать способ расплатиться с вами.

Милли подбежала к нему и протянула руку, прощаясь. Гончар пожал тонкую крепкую ладошку и вдруг смутился, не зная, что сказать. До сих пор он принимал ее за ребенка, но теперь, при свете дня, Степан наконец-то разглядел, что ей лет тринадцать-четырнадцать и это уже не дитя несмышленое, а девушка-подросток. Миниатюрная, порывистая и нескладная, но — девушка, черт возьми.

— Было чертовски приятно с вами познакомиться, — ангельским голоском пропела девчонка. — Ужасно жаль, что у вас не нашлось лишней винтовки для меня. Удачи, мистер Стивен!

— Удачи, разбойница.

Проводники, Гарри и Дуглас, попрощались с ним молча. Дуглас ткнул кулаком в плечо, а Гарри сунул в руки Гончара свой дробовик и запрыгнул на подножку отходящего дилижанса.

Глядя им вслед, Степан вдруг вспомнил, как когда-то, миллион лет назад, он впервые увидел этих людей в свете ночного костра на перевале. И вот — они уходят, и почему-то кажется, что вместе с ними уходит прошлое. Как только дилижанс профессора скроется за лесным поворотом, у Стивена Питерса начнется совершенно новая жизнь.

Дилижанс исчез за деревьями, и Степан хлопнул Эрни по плечу:

— Пора звать ван Клифа. Пусть построит нам волокушу, чтобы таскать твои котлы и цилиндры по льду и снегу.

— Ты еще не передумал? — спросил ирландец. — Я все слышал. Если уйдешь с профессором, я не обижусь. Только не забудь про меня, когда будешь нарезать выгодные участки.

— Какие участки? Эрни, зима кончается. Лед растает, и нам никогда уже не удастся раздобыть паровик. А ты о каких-то участках! Время не ждет, Эрни, время не ждет.