ПОКАЯНИЕ
1. Пленники Подземелья
— Тебе не кажется, что мы сильно сглупили?
Лека с трудом отвлекается от мрачных мыслей. Они сидят вдвоем в тесной подземной — ну да, а какой же еще?! — камере, в темноте — если бы не «глаз совы», — в неизвестности… Карела увели сразу, а их как втолкнули сюда, так и забыли. И хоть бы знать, сколько времени прошло! Час, два? Или — вся ночь?
— Ты о чем? О присяге? Или о гномах?
— Да обо всем. — Серегин голос кажется Леке до странности неуверенным. — О том, что умней было бы вернуться домой, да и Карела с собой прихватить. А там бы что-нибудь придумали.
— Ты забыл добавить одно слово.
— Какое?
— «Взрослые». Ты хотел сказать: «А там бы взрослые что-нибудь придумали». Мы уже и сами не дети, помнишь? С чего вдруг ты стал искать, на кого свалить ответственность?
Серега хмыкает. Обиделся, что ли? Отвечает ехидно:
— Знаешь ли, я себя умней Васюры не считаю! Да и ты, раз уж на то пошло, до короля пока что не дорос.
Лека встает. Нервно прохаживается от стены до стены — четыре шага туда, четыре обратно. Снова садится.
— Мы не могли терять зиму. А мы именно что потеряли б зиму, и ты это понимал не хуже меня. А сейчас ты боишься, потому и начал… А боишься, я так думаю, потому что на этой камере гномьи чары. Что-нибудь для ослабления духа, или как там это назвать. Чтобы легче с пленниками управляться. Серый, не поддавайся, ладно? Мы все делали правильно — если, конечно, не считать Корварены.
— И теперь сидим здесь, и неизвестно, выберемся или нет. И коней оставили этому барону… — Серега кривится, машет рукой. — Знаешь, Лека, вовсе я не боюсь. Просто Васюра просил за тобой присмотреть, и мне стыдно. Твой-то отец от тебя не отрекался. И не обрадуется, потеряв наследника. Тем более ради интересов Таргалы, которая, если уж разобраться, нам и с приплатой не нужна.
Лека передергивает плечами:
— Поздно жалеть. Мы уже здесь. Мы сами этого хотели, и на самом деле Таргала нам нужна. Такая, какой она была до этой войны… ну, такой уже не будет, конечно. Но хотя бы с нормальным, вменяемым королем. Умным и сильным. С Карелом. Вот если у него не выйдет… тогда не знаю, что делать.
— Да мы тогда ничего и не сделаем, серьезно тебе говорю. Сгинем с ним вместе, только и всего. Лека… а если обойдется, как мы развяжемся с присягой?
— Если обойдется, у Таргалы будет новый король. А новому королю присягают заново. Забыл?
— Не подумал. Так ты считаешь…
Беззвучно уходит в сторону часть стены, и к ним входит Карел. Стена становится на место. Лека вскакивает:
— Ну что?
— Чтоб я сдох, не знаю. Наверное, думать станут.
— Но они тебя выслушали?
— Внимательно. Сначала старшина, потом колдун. А потом отвели сюда. Молча.
Лека длинно вздыхает. Садится.
— Ладно, ждем дальше.
— Устал я, — чуть слышно признается Карел. — Забыть бы обо всех этих делах хоть на одну ночь…
— Что ты сказал им?
— Правду. А ты как думал?
— Всю?
— Конечно.
Недолгое молчание.
— И как они тебе?
— Честно говоря, мороз по коже. Особенно когда колдун смотрит в глаза… это даже не страх… намного хуже.
— Постой-ка! — Лека вдруг вспоминает их первую стычку с гномами, Карела с Тенью в руке, Серегу… Серый долго потом трясся, рассказывал снова и снова, как перестал чувствовать руки, как все труднее было шевелиться, легкий кожаный доспех — безделка, годная разве что для тренировки у маэстро! — не давал вздохнуть, а отяжелевший плащ камнем давил на плечи. — У тебя ведь амулет был от гномьих чар! Неужели выкинул?!
— С чего бы я его выкинул? Вот он, здесь. — Карел хлопает ладонью по груди. — Наверное, взгляд колдуна — это еще не чары.
2. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Я тянусь за Сержевым гномьим ножом. Когда-то он видел маленького Карела… Его хозяин, гномий мастер-старшина, знал о пророчестве, назвавшем принца Таргалы надеждой Подземелья. Так, может, он видел и то, чем все закончилось? Я вспоминаю голос встреченного на себастийской дороге гнома: «И в дни отчаянья, когда умрет надежда, под землю опустится принц…»
Его не надо было похищать. Настало время, и он пришел сам.
Но почему-то нож снова и снова показывает мне давнее похищение. Почему, думаю я, что стряслось?
Короткое, вспышкой: огонь, боль, перекошенное, смутно знакомое лицо, в крови и копоти… злые светлые глаза под низко надвинутым зеленым беретом, хриплый шепот:
— Так что, ты не хочешь показать вход по-доброму? Ну хорошо, пусть… но показать все равно придется.
Я в ужасе отбрасываю нож. Свет Господень!
— Убери, — прошу я Сержа. Меня колотит, зубы выбивают злую дробь. Серж прячет нож, молча поит меня вином.
— Все хорошо, — виновато шепчу я. — Правда, уже лучше…
Но Серж все-таки выводит меня в сад. Мы долго сидим под вишнями, отщипывая время от времени с ветки недозрелые кислющие ягоды, я смотрю в небо, слушаю шум листвы… Вот так сидел бы и сидел, и чтобы никаких подземелий, и никакой войны, и никаких Смутных времен.
— Что ж, — вздыхаю я, — о чем говорил с гномами Карел, нам теперь не узнать. Разве что потом, после самого первого разговора, с ним, в самом деле, был принц Валерий.
— Давай ты займешься этим завтра, — говорит Серж.
— Хорошо, завтра так завтра. Тогда посидим здесь еще…
3. Сердце Подземелья
Стоящий перед ними гном помнит, наверное, времена Карелова деда и прадеда. Обычная для подземельных кряжистость не ушла от него — и все-таки он кажется высохшим и хрупким, как прошлогодний букет. В пляшущих сполохах гнездовья саламандр его глаза то сверкают золотом, то отливают кровью, а клочья редких седых волос наводят на мысли о безобидности… Глупые мысли! Уж кто в самом деле опасен здесь, так это он — Хозяин Подземелья: тот, в кого не верят люди наверху, о ком рассказывают страшные сказки, за кого король Анри не пожалел бы любой награды. Тот, кто принимает решения.
— Я рад, люди, что говорите вы о мире. — Странный голос у него, растерянно думает Лека. Тихий, слегка шепелявый; казалось бы, к такому прислушиваться придется, и то половину упустишь, но нет, он не просто внятный: слово ложится к слову, будто кирпич к кирпичу, весомо и плотно. — Однако не нравится мне, как вы говорите. Приходя в гости, не отвергают обычай хозяев.
— Может, и бывали здесь гости до нас, вот только наверху некому рассказать о ваших обычаях. Прости, почтенный, если что не так. Мне не у кого было научиться.
— Э-э-э, прав ты, принц! У вас наверху ежели и остался кто знающий, так тебе всяко не расскажет. И все же в таком деле, как переговоры, лучше не отступать от традиций. У нас, видишь ли, не принято начинать новых отношений, не подведя черту под старыми. Уж коль согласны вы, что причинили нам зло, — покайтесь. Признайте свою вину — и получите воздаяние или прощение. А потом можно будет говорить и о будущем.
— Покаяться?! — Чего больше в голосе принца полуострова? Возмущения или все же удивления? — А вы, вы не собираетесь просить нас о прощении? Вы разорили мою страну, вы хозяйничаете у нас наверху, как в собственной кладовой, по вашей вине умирают люди, никаким боком не причастные к этой проклятой войне, — а каяться мне?
— Ты сам пришел к нам, принц, и за тобой первый шаг. Так преклони колени и признай…
— Я?! — Теперь в чувствах принца Карела не усомнился бы и ребенок. — На коленях пред нелюдью?! Да тысячу раз дам я себя убить, чем так пятнать свою честь! Клянусь Светом Господним, если вы не хотите…
— Погоди, Карел, — останавливает его Лека. — Не горячись. Мы пришли сюда для переговоров, а переговоры ведут с равными. Не зазорно признать вину перед равным… или тебе совсем уж не в чем оправдываться за людей? Да и в том прав почтенный, что мы здесь в гостях, и стыдно нам не почтить обычаи хозяев.
— Ну и начинай, — огрызается Карел, уже остывая. Яростный нрав отца вспыхнул в нем — и погас, оставив еле уловимое напряжение между людьми и стариком-гномом.
— Ладно… — Лека на миг задумывается. Карел, забыв о владевшем им минуту назад гневе, смотрит на принца соседнего королевства с насмешливым любопытством: мол, поглядим, как ты каяться станешь, равный среди равных…
— Почтенный, я говорю сейчас не только как друг и родич Карела. Я Валерий, наследный принц Двенадцати Земель. У нас с вами мир, и потому пришел я сюда, что не желаю для своей страны того, что переживает сейчас Таргала. Но, может, и наша вина есть в том, что происходит здесь. Не раз король Анри просил нашей помощи, а мы отказывали — и только. Может, будь мой отец король тверже тогда, поставь он мир с вами условием торговли… Слишком долго мы не понимали, что эта война коснется и нас. Хозяин Подземелья, — Лека опускается на колени, — я признаю вину своего короля и готов за нее ответить, как подобает сыну и наследнику. Я прошу Подземелье о мире с Таргалой.
— Что тебе до этой страны, принц Валерий? У тебя своя есть. Твой отец торгует с нами, и мы знаем его как мудрого правителя. Уж он-то не станет искать с нами ссоры ради парочки рудников, с которыми люди все равно не смогут управиться.
— Если падет Таргала, в мою страну придет война. Думаю, знай мой отец то, что знаю сейчас я, он просил бы вас о том же.
После короткого молчания на колени рядом с Лекой становится Серега:
— Это не наша война, но я дрался с вашими воинами. Правда, они напали первыми… но те, кого я убил, не оживут, им все равно теперь, кто прав, кто виноват. Если нет иного пути к миру… — Серый запинается, сглатывает. И продолжает: — Хозяин Подземелья, за кровь твоих воинов я готов заплатить своей.
— Интересные речи. А скажи-ка, человек, ты и впрямь готов умереть? Или надеешься получить прощение ради дружбы твоей с тем, кто нужен нам для переговоров?
— Я признаю ваше право на месть. Мой король не воюет с вами, значит, и я не должен был… Я виноват, а прощать или нет, — Серега встречается взглядом с отливающими зеленью глазами гнома и опускает голову, — как решите, так и будет.
На этот раз тишина длится долго. Карел смотрит на Серегу, и лицо его каменеет. Но вот он переводит взгляд на гнома и произносит, глухо, словно через силу:
— Тяжелое наследие ждет меня. Таргала обеднела и обезлюдела, и долго придется наводить в ней порядок, даже если мир заключен будет прямо сегодня. А каждый день войны столько приносит бедствий, что изжить не хватит и года. Не я начал эту войну. Будь я королем, когда начались нелады наши, я бы постарался уладить их сразу. Пока не накопилось с обеих сторон столько жертв… — Карел замолкает, кидает быстрый взгляд на Серегу и опускает голову. — Ну, что ж… Я сын своего отца. Пусть он отрекся от меня — но я не вправе отказываться от его долгов. Я признаю его вину перед Подземельем и готов платить за нее.
Карел тоже опускается на колени, но голову поднимает и смотрит теперь гному прямо в глаза.
— Платить? — желчно вопрошает гном. — Любую цену? И даже по вашему древнему закону — «око за око»? После всего, что делали люди с нашими пленными? Или ты не знаешь, принц, что вытворяют с нами солдаты твоего отца?
Тишина виснет в Сердце Подземелья. Такая тишина… похоже, люди перестали дышать, и даже огонь замер на долгое мгновение.
— Знаю, — тяжко и глухо отвечает принц. — Я видел. И ни разу не пришло мне в голову напомнить им о воинской чести.
— Э-э-эх, понятно дело, — тянет гном, — ведь честь в ходу только меж людей. Честь, и справедливость, и право, — что они для нелюди?
— Наверное, так я и считал, — удивленно соглашается Карел. — Да нет, я вообще не задумывался об этом! Понять не могу, почему?! Даже тогда, когда мы решили, что нужно идти сюда… к вам… многое вспоминал я, но не… Боже мой, да вы должны считать нас негодяями, мразью бесчестной!
Хозяин Подземелья качает головой:
— Э-э-э, принц… для всех народов одна должна быть справедливость и право одно. И когда-то мы с вами так и жили, я еще помню те времена. А честь… каждый ведь понимает ее по-своему. Даже меж людей. Однако говори, принц. Говори, я хочу слышать, что теперь ты скажешь, теперь, когда речь зашла о чести.
— Что могу я сказать? За честь свою каждый в ответе сам, но больший спрос с господина, чем со слуги, и стократ больший с короля, чем с любого из подданных его. Я пришел сюда, как будущий король Таргалы. — Карел криво, через силу улыбается. — Значит, я и ответить должен, как подобает королю. Раз одна справедливость и право одно… я согласен, так и должно быть! Что ж… за бесчестие нет прощения. Карайте. Ваши обиды, ваше право.
— А не потому ли говоришь ты так, гордый сын жестокого отца, что надеешься на нашу слабость? Может, ты думаешь, что мы не посягнем на того, кто пришел со словами мира?
— Кто из живущих ныне поверит в слабость Подземелья! — Карел снимает через голову серебряный с изумрудами шнурок охранительного амулета, бросает к ногам гнома. Чуть слышный удар — камень о камень — отзывается неожиданно звучным эхом. — Черту мы подводим, так? Не прикрываюсь я выгодами будущего! Виновен — отвечу! Я слыхал, месть ваша бывает такова, что смерть становится избавлением, а не карой. Так вот, я согласен. Пусть. Ваше право. И я клянусь… клянусь благоденствием Таргалы, не отступлюсь я от слов своих. Что бы ни решили вы. Моей стране нужен мир, и я готов платить. По всем долгам, за всю войну — готов. Иначе не было б меня здесь. Мало чести нам в этой войне, — тихо оканчивает он и опускает голову.
Хозяин Подземелья проводит узловатой ладонью над амулетом, чуть слышно фыркает. Берет бороду в кулак, идет к чаше с огнем. Долгие несколько минут стоит, глядя в глубину негасимого пламени. И вновь возвращается к людям:
— Что же, обычай соблюден. Вы честны и прямодушны, и рад я принять ваше покаяние. Валерий, сын короля Андрия, встань. Я снимаю с тебя вину: твой отец не вправе диктовать королю Таргалы, как вести себя в собственной стране. Ты желанный гость у нас, Валерий, принц Двенадцати Земель.
Лека встает. Тень его мечется по полу, странно неустойчивая, непохожая на него… да вообще на человека не похожая! Наверное, это сон, думает принц Валерий. Подземелье… слишком долго мы его искали, конечно, это сон! Карел, сам снявший свой охранный амулет… Серый…
А гном как раз подходит к Сереге:
— Теперь ты, молодой воин. Ты предложил кровь за кровь — это честно, и я принимаю твой откуп.
Гном тихо свистит, и спустя пару мгновений из тоннеля появляется Страж. Лека вздрагивает, разглядев уродливо перекрученные огромные руки, широкие покатые плечи, лицо, словно сложенное из валунов. Упаси Господь попасть такому под кулак! Страж гукает, Хозяин Подземелья усмехается и что-то бормочет в ответ. Тоже, наверное, магия: не людям слова предназначены, не им и слушать. Зато они прекрасно разглядели леденящую улыбку, расколовшую пополам жуткий лик. Страж убегает неспешной трусцой, и камни, кажется, дрожат под его шагами.
— Ты готов, молодой воин?
— Да, — тихо отвечает Серега.
Лека дергается… но молчит. Начинает говорить гном:
— Оголи вены. Закатай рукава, этого будет довольно.
Всей кожей ощущая испытующий взгляд Хозяина Подземелья, Серега скидывает тяжелую походную куртку. Вздергивает рукава рубахи.
— Так хватит?
— Да, так хорошо.
Страж возвращается из тоннеля семенящим галопом. Длинные руки обнимают огромную корзину, а радостная улыбка делает безобразный лик поистине ужасающим.
— Этот? — Светящиеся золотом и зеленью глаза оглядывают людей и останавливаются на Сергии.
— Да, ты же видишь, — подтверждает Хозяин Подземелья, — он готов.
Страж подкатывается к Сереге и выуживает из корзины нечто, похожее в его лапище на скомканную черную тряпочку. Тряпочка пронзительно пищит, и корзина отвечает столь же отчаянным писком — но удесятеренным. Страж ворчит утробным басом, проводит шершавыми пальцами по руке Серого и подносит черный комочек к вене. Серега вздрагивает. Страж качает головой:
— Тихо, человек. Не шевелись. Пожалуйста.
Лека до боли сжимает кулаки. Одного за другим Страж вынимает из корзины крохотных пискунов и прикладывает, словно щенков к собачьим титькам, к голубеющим под светлой кожей венам. И, словно щенки, пискуны сразу успокаиваются, вися на подставленных им руках — и на глазах толстея. А Серега… я не могу ему помочь, думает Лека. Никак. Не тот случай. Я могу влить ему силы — но не кровь. Как в ушах звенит… нет, не может такого быть, чтобы… Серега, нет!!!
Покруглевшие пискуны один за другим отваливаются от насытившего их источника, Страж подхватывает крохотные тельца и складывает в корзину, и с тех мест, где питались они, текут тонкие струйки темной крови. Хозяин Подземелья обтирает руки Сергия смоченной каким-то снадобьем тряпкой и подносит ему чашу резко пахнущего вина:
— Выпей.
Лека мотает головой. Оказывается, Серега сидит на полу, а сам он держит побратима за плечи — и когда подхватить успел?!
— Пей, мальчик. Ты накормил наш последний помет кротов-вампиров, осиротевший помет. Питомник пуст, и все оставшиеся у нас взрослые — самцы. В этих детенышах — надежда на возрождение, но не так много в Подземелье пищи для них, и наверху все тяжелее раздобыть свежую кровь.
— Вы кормите их людьми? — не может удержаться от вопроса Лека. — Пленниками?
— Отдать пару раз в месяц немного крови не так уж тяжело, — резко говорит Хозяин Подземелья. — Представь, Валерий, что в твоем королевстве осталась последняя дюжина жеребят, и ты нас поймешь. А пленников мы не держим. Кормить нечем.
— Откуда же?…
— Сверху, — презрительно усмехается гном. — Есть там несколько сел, жители которых предложили нам плату за безопасность.
Серега пытается встать, шатается и опускается на пол. Лека вздрагивает: ни на миг отвлечься нельзя! Ну вот, куда его понесло?!
— Сиди! Ты как?
— Ничего, живой, — усмехается побелевшими губами Серега. — Перетрусил только, как суслик. И холодно очень…
— Подведи его к огню, Валерий, — предлагает гном. — Вы ведь не захотите уйти, покуда я не разберусь с Карелом?
— Ясно дело, не захотим, — отвечает Серега. Он уже опустил рукава, руки его заметно дрожат, а в голосе мешаются вызов и облегчение. Лека молча кивает. По чести говоря, за Карела он почти не тревожится. Помнит: в Корварене принца пытались захватить, но не убить. Да и то, что Хозяин Подземелья согласился на разговор, может значить только одно: гномам тоже нужен мир. Но… но Карел не слишком хорошо начал переговоры. Не тот человек, с каким легко договариваться, идти на уступки и признавать ошибки. Слишком много в нем от отца…
Вот и получается, что снова кошки об душу когти точат, хотя тревожиться вроде и не о чем.
А Хозяин Подземелья останавливается против принца Золотого полуострова, заложив ладони под широкий пояс, и смотрит. И непохоже, чтобы думал, что с пленником делать. Все у него давно решено. Играет, терпение испытывает.
— Ну что же, вот и твоя очередь подошла, гордый сын жестокого отца. Что скажу о тебе? Ты чересчур заносчив, принц. Ты даже в покаянии стараешься сохранить лицо, и о той стране, что там, над нами, думаешь ты лишь как о наследии своем. И все же… Ты честен, прямодушен и отважен, принц Карел, и ты не лишен благородства. Из тебя выйдет достойный король, и за честь сочту я наш союз, буде он состоится. Встань, принц Карел. Мы не возложим на тебя вину нынешнего короля. А твоя вина… Алчущего мести или богатства не вразумил бы ты разговорами о воинской чести, и поэтому — нам достаточно твоего раскаяния. Однако боюсь я, принц, что отца твоего не принудит к миру ничего, кроме прямой угрозы его наследнику. И коль ты сейчас в руках наших, как можем мы не использовать такой случай? Пойми, принц, и прости. Не видим мы другого пути.
— Мне надо было прийти к вам раньше. А теперь, — Карел неловко пожимает плечами, — поздно, теперь эта война для него важней, чем моя жизнь. Я готов попробовать… но, честно говоря, навряд ли выйдет толк.
— Тогда, гордый принц, прими мое покаяние… — Хозяин Подземелья, по-стариковски кряхтя, опускается на колени. — Мы разорили твою страну из страха перед людьми. Иные из нас почитают те страхи глупыми бреднями, другие же уверены — не обрушь мы на людей всю мощь свою, от нас осталась бы сейчас лишь горстка бродяг. Э-э-эх… что толку теперь гадать, кто был прав! Мы разорили твою страну, но и сами познали горечь утрат. Глупы те, кто тщится богатеть на нищете соседа. Мы были такими глупцами… побыли, и хватит! Принц Таргалы, я признаю нашу вину перед тобою и твоим народом. Я готов искупить ее, и мой народ поддерживает меня в этом. Когда настанет мир, мы поможем тебе поднять Таргалу.
— Встань, почтенный, — тихо говорит Карел. — Прости мою растерянность. Не думал я, что войны может развязывать страх… Хотя не страх ли стоит и за людьми в этой войне? Что же делать нам теперь?
— Не знаю, принц.
4. Карел, изгнанник
Гостевую комнату обогревает открытый очаг — низкий и широкий каменный бордюр, темная даже в отсветах близкого огня кованая решетка, а в огне пляшут саламандры. Две большие, с локоть, нестерпимо светящиеся алым и золотым ящерицы… Ну, не вполне ящерицы, слишком тонкие для ящериц, слишком вертлявые, словно вовсе без костей, — но никак иначе Лека не мог бы их назвать. Не такие прекрасно-изысканные, как представлялись по песням менестрелей, но намного более удивительные. То в кольца свернутся — тогда по ало-золотому пробегает прозрачно-синяя волна, — то обнимутся, завьются в двойную спираль, полыхнут пронзительно-белым, аж темные пятна в глазах плавают…
Карел пристроился так близко к очагу, как только можно, ноги на бордюр поставил, сгорбился. Ему не до пляски саламандр. Смотрит на Хозяина Подземелья.
А старый гном устроился с комфортом, на бордюре, как в мягком кресле, спиной на решетку откинулся, ноги вытянул. На коленях замерла крохотная саламандра, точеную головку под широкую ладонь подставляет. Раскаленный, пронизанный искрами воздух вьется вокруг, укутывает Хозяина Подземелья мерцающей пеленой.
— Скажи, почтенный, — не выдерживает Серый, — у вас такое в порядке вещей, греть косточки не возле огня, а прямо в нем?
— Ну что ты, — усмехается гном. — Это умение приходит с возрастом. Тогда, когда оно становится по-настоящему нужным.
— Что же мы будем делать? — вновь спрашивает Карел.
Лека переводит взгляд с укрытого пушистым одеялом побратима — Серега, вопреки обыкновению, не торопится вставать, — на так и не заснувшего этой ночью принца Таргалы. Бурчит:
— Сонного зелья тебе дадим. С недосыпу лучше думать не начнешь.
— А сам-то ты спал? — вяло огрызается Карел.
Если по чести, ответить Леке нечем. Не спал он. Смотрел в огонь, на саламандр, слушал, как ворочается Карел, и думал о деде. Нехорошие, тягостные, гиблые мысли.
— Тебе на какой вопрос отвечать?
— А на оба.
— Ладно. Ты прав, я тоже не спал. А «что делать»… Что бы мы ни сделали, пока короля Таргалы зовут Анри Грозный, мира нам не видать.
— Да ты, — Карел вскакивает, — ты, Боже мой, ты что думаешь, я соглашусь…
— Нет, — перебивает родича Лека. — Поверь, Карел, я не думаю, что ты согласишься. По крайней мере — до тех пор, пока мы не перепробуем все, чем можно на него надавить. Просто помни, Карел, — пока будем пробовать, пройдет еще невесть сколько времени. И первым вполне может успеть твой несостоявшийся тесть. Голову наотруб, он сейчас думает примерно о том же, что и мы.
— Угу, — хмыкает Серый, — о Таргале. Карел, да ты сядь. Никто ж с тобой не спорит, как решишь, так и сделаем. Только реши уж хоть что…
— Он мой король! — Карел вслепую находит кресло. — Я не должен злоумышлять против своего сюзерена. Не имею права.
— Ты спасаешь его страну, — нарочито спокойным голосом напоминает Лека. — И его корону. Ты делаешь то, чем по совести и чести должен бы заниматься он.
— Я не стану покушаться на его жизнь, — чеканит Карел. — И никому не позволю.
— Эх, молодежь, — сипит Хозяин Подземелья. Широкая ладонь замирает на миг, и саламандра нетерпеливо дергает головенкой. — И что вы сразу о худшем? Попугаем его для начала. Может, этого и хватит.
— Его напугаешь, — отзывается Серега.
— Э-э-э, в наших руках его сын! Одно дело — выгнать наследника вон, и совсем другое — оказаться виновником его мучительной смерти.
— Король Таргалы перешагнул этот порог, — тихо произносит Лека. — Карел уже мог умереть по его вине… даже по его приказу.
— Но не от рук его врагов… — Карел смотрит в огонь и говорит, кажется, туда же. — Это может сработать. По чести, я не соглашусь на что-то другое, не испробовав этот путь.
Лека вздыхает:
— Ладно, ты вправе. Только, знаешь, Карел… хорошо бы уже сейчас начать думать, каким путем идти, когда этот не сработает.
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Брат библиотекарь отшвыривает прочь сломавшееся перо и хватает другое. Серж молча качает головой. Я понимаю, что он хочет сказать: два сапога пара, оба как одержимые… Что ж, он прав. Мы двое, и третий — пресветлый; вот кто радовался бы сейчас, ведь я наконец-то дошел до сути, до исполнения пересказанного мне гномами пророчества, до той части сказания, которую всяк менестрель по-своему додумывает, — потому что правда неведома людям.
А мне вспоминается почему-то рассказ брата библиотекаря о хрониках Смутных времен. О тех хрониках, что записаны были со слов Карела… Уж он ли не очевидец! Впервые задумываюсь я о том, что не без причины захотел король Карел скрыть от потомков правду. И не лучше ли было нам проявить уважение к воле святого?
Я гоню охватившее меня смятение: наверное, пресветлому лучше знать. Уж если благословил он меня на это дознание…
А то ты не знаешь, зачем да почему он тебя благословил, возникает внутри непривычно ехидный голос. Непохожий на обычные мои мысли, но почему-то очень напоминающий Серегу. Да, друг Анже, погряз ты! Вот уж и голоса слышатся, скоро видения с явью путать начнешь.
Пусть. Неважно все это. На самом-то деле не трогают меня сейчас ни планы Капитула, ни мысли о воле святого; уж если терплю я молчаливую укоризну Сержа, так их и вовсе могу из головы выкинуть. Потому что я погряз, да. Никогда больше не смогу я спокойно слушать повествующих о святом Кареле менестрелей. Я хочу знать, прах меня забери… хочу знать, как все было на самом деле.
6. Анри, король Таргалы
Карел опирается о косяк и криво улыбается. Он бледен, камзол накинут на голые плечи, рубаха в руке.
— Все-таки с кротов начали? — спрашивает Серега. — Ты ложись, не стой. Вина выпей и укройся хорошо. Знобит после них долго.
— Ерунда! — Карел роняет рубашку на пол, падает в любимое кресло перед очагом и внимательно оглядывает руки. — Здесь отогреюсь. Серега, у тебя их укусы видны еще?
— Если знать, что искать, то да. — Серый снимает с кровати Карела одеяло. — Укутайся, серьезно тебе говорю.
— Да что ты его уговариваешь! — Лека одним рывком поднимает Карела с кресла, накидывает одеяло ему на плечи, толкает обратно и укутывает. — И все. Карел, ты ведь посмотрел, что вышло? Как, впечатляет?
— А то! У самого волосы дыбом встали, как со стороны поглядел. Должно пронять…
— А не проймет, тогда что?
— Вот тогда и поговорим, — упрямо отвечает Карел.
— Лека, прекрати. Хватит на него давить. Какой ни есть, а отец! — Серега выглядывает в коридор. — Вон обед несут, а вы все цапаетесь.
— Ладно, не буду. Прости, Карел.
С едой у гномов и впрямь туго — но все же получше, чем у мадам Урсулы. Плата за безопасность, вспоминает Лека, аккуратно прихлебывая горячую, заправленную чесноком и травами мясную уху.
— Хорошо, — бормочет Карел. — Вот что греет. Не хуже жаркого из «Ваганта».
Хозяин Подземелья приходит, когда с едой покончили и лениво тянут эль. Пристраивается у огня, оглядывает троих друзей — и останавливает взгляд на Кареле. Сообщает:
— Одна хорошая новость есть: наш гонец вернулся живым.
— Уже?! Нечистый меня задери… Отсюда до Корварены не меньше двух недель верхом!
— Пару лет назад мы купили несколько наговоров переноса. И загодя их насторожили.
Лека и Серега дружно хохочут.
— Так, значит, гонец прыгнул по наговору туда и так же обратно, — стонет сквозь смех Серега. — Хотел бы я поглядеть на короля!
— Что смешного? — спрашивает Карел. — Что за наговоры? Свет Господень, Лека, перестань ржать и объясни!
— Говорил я тебе, что ваша разведка никуда не годится? Ох, Карел! Нет, ты представь: гонец Подземелья возник из воздуха перед королем, передал ему, что велено, и исчез раньше, чем подбежала стража. Так это выглядело, понял? Вообрази, что будет с королем после такого представления!
— Так… можно?! Но постой… ведь это ж, значит, всю охрану…
— Не так просто делается, как выглядит, — смеется Лека. — Уж поверь, куда дешевле добраться до нужного места своим ходом. Но — риск есть всегда, верно.
— Очень дорого обходится, — кивает Хозяин Подземелья. — Однако впечатляет. Король Таргалы, не огражденный от врага даже в собственных покоях… — И старый гном скрипуче хихикает.
— Постой. — Карел дергается. — Так, выходит, вы давно могли просто убить его?
— Уж пару лет как могли, — кивает гном. — И до этого дня. Теперь — не можем. Наговор использован.
— Но тогда почему?..
— Э-э-э, принц… — Гном протягивает руку в огонь, и на его плечо взбегает маленькая саламандра. Обвивается вокруг шеи воротником, трется головенкой о морщинистую щеку. — Нам нужен был мир, и мы знали, что ждать его надо от тебя. Всегда знали, принц. И мы боялись, убив твоего отца и короля, получить мстителя. Озлобленного и неумолимого.
— Да, пожалуй, — бормочет Карел.
Какое-то время тишину нарушает лишь потрескивание огня. Но вдруг Хозяин Подземелья выпрямляется и произносит странно напрягшимся голосом:
— Он заглянул в камень. Теперь мы узнаем… Мальчик, налей воды вон в ту чашу. — Корявый палец гнома тычет в сторону полки, где выстроились в рядок разной формы и размера серебряные кубки, изукрашенные каменьями и чеканкой. Серега наливает в чашу воды, подает гному. Тот вынимает из кармана крупный, ограненный простым восьмигранником красновато-коричневый гиацинт. Камень падает в воду без всплеска, бросая напоследок кровавый блик на лицо Карела. Лека вздрагивает — ерунда, конечно, а вот отзывается в душе недобрым предчувствием. Над водой повисает, едва заметно мерцая, окошко, повторяющее непритязательную форму самоцвета. Гном бормочет несколько неразличимых слов, окошко подрастает; теперь в нем можно увидеть глядящего в камень короля Анри. В такой же точно ограненный восьмигранником гиацинт…
Карел замирает, сжимая побелевшими пальцами края одеяла. Лека подается вперед, силясь разглядеть выражение лица деда. Серега смотрит на короля Таргалы, рассеянно потирая шрам. Хозяин Подземелья продолжает шевелить губами, но теперь — беззвучно. И даже треск огня отодвигается далеко-далеко, в другой мир, в гномье Подземелье — а они четверо находятся сейчас в покоях короля Таргалы. Видят, как наливается кровью его лицо. Слышат тихий скрип отворяющейся двери.
Король отшвыривает камень и разражается непристойной бранью. Лека невольно взглядывает на Карела — и отводит взгляд. Эх, Карел… ну когда ты поймешь, что не тебе стыдиться надо — ему?!
— Что на этот раз, мой король? — Суховатый, чуть надтреснутый голос аббата звучит усталой укоризной.
Новый поток ругательств завершается взмахом руки в сторону упавшего в кресло гиацинта.
— Помедленнее, мой король! — Аббат берет отливающий кровью самоцвет, вертит в худых пальцах. — Что стряслось — гномы? В таком камушке, мне кажется, должно быть послание? Вы смотрели, мой король?
— А, он знает, — бормочет Хозяин Подземелья.
— Эта сволочная нелюдь, — король трясет кулаком и тычет пальцем в пол, — вот здесь, прямо здесь! Из воздуха! Как к себе домой, — и Анри Грозный, король Золотого полуострова, выдает тираду, коей позавидовал бы самый отъявленный головорез. Аббат вздыхает и заглядывает в ограненный восьмигранником гиацинт. И замирает. Когда он опускает камень, рука его дрожит.
— Что вы ответите, мой король?
— Ничего не стану отвечать. К Нечистому в задницу гномов и их требования!
— Но ведь у них Карел, — прерывающимся голосом напоминает аббат. — Пусть изгнанный, но он — ваше дитя, в нем — ваша кровь, кровь королей Таргалы. Вы не можете допустить…
— Я?! — рычит король. — Я МОГУ ВСЕ! Я — король, Нечистый меня задери! Я, а не погань подземельная! И НИКТО не смеет мне указывать.
— Есть Господь в небесах и Свет Его под небесами… — Аббат хмурится, надтреснутый голос обретает звучные нотки. — Он смеет. Ты нуждаешься в покаянии, сын мой. Данной тебе именем Господа властью ты сотворил несправедливость.
— ЧТО-О-О-О?!
Лека понимает вдруг, что дрожит. Вот он, гнев Анри Грозного… Лютого. Нет, не страшно — жутко. Свет Господень… все-таки в Славышти он был другим! Хотя уже тогда эта война начала его корежить… да полно, война ли? Или неистовое желание упиваться властью, не встречая ни в ком отпора? Матушка рассказывала о свадьбе Серегиных родителей… Они ведь на том и сыграли, что законом в Таргале была королевская воля. Отец госпожи Юлии не отдал бы ее за простого гвардейца — и где он сейчас? Мигом из хозяина Готвяни угодил в монахи…
— Разве не видишь ты теперь, что изгнание Карела обернулось злом?
Король скалится в кривой ухмылке:
— Да уж вижу! Надо же, добрался-таки до гномов… щ-щенок. И эта мразь тут же вообразила, что теперь можно диктовать мне условия. НЕ ДОЖДУТСЯ! — Могучий королевский кулак едва не разносит в щепки хрупкий столик; подпрыгивает и падает, звеня, серебряный кубок.
— И ты обречешь на муки и смерть невинного? Юношу, в чьих жилах течет твоя кровь?
— Да, Нечистый меня задери! Да, да, да! Раз уж он оказался таким кретином, что попался в лапы нелюди, пусть сам и расхлебывает! А ты, святоша полоумный, можешь пойти и отслужить по нему заупокойную, вместо того чтобы указывать своему королю, что он должен делать, а чего не должен.
— Сын мой, ты обрекаешь душу свою на проклятие и вечные муки! Покайся, пока не поздно, и…
— Ах ты, тварь упрямая! Вот тебе мое покаяние! — Король устремляется к аббату, привычным движением выхватывая шпагу… Один короткий выпад — и тело светлейшего отца падает, корчась, к его ногам.
Карел вскрикивает. А грозный король хрипло ругается, вбрасывает шпагу в ножны и выходит, не оглядываясь.
Окошко гаснет.
По щекам Карела текут слезы. Он отворачивается.
Лека с трудом разжимает кулаки. Ненавижу, бьется в голове, ненавижу… Серегин голос пробивается к сознанию, как сквозь толстый душный войлок.
— Что?
— Я говорю, прав был дед.
— В чем — прав?
— Здесь нужен мятеж, он сказал. А я тогда не понял. И даже когда Карела… и тогда не понял. Дубина. «Моя королевская воля», понимаешь? Никто ему не указ, и никакие разговоры-уговоры добром не кончатся. Серьезно тебе говорю. Уж если он Господа не стыдится, что ему люди?
— Я не должен, — кричит Карел. — Он мой король, пусть даже не отец больше, но все равно — король! И мы… мы ведь присягали!
Лека встает. Присяга предполагает встречное покровительство, хочет сказать он. Но произносит другое:
— Как хочешь, Карел. Я уже говорил как-то и повторю снова: Двенадцать Земель примут тебя. Но тогда… уж если ты отказываешься от Таргалы…
— Пожалуй, мы вернемся в армию, а, Лека? — тягуче усмехается Серега. — Я, прах меня забери, хочу наведаться в Готвянь. Родню навестить. А ты, Лека, хочешь навестить родню?
— Еще как! — Верхом, по древнему праву победителя… припомнить этой сволочи все… и Карела с Серегой, и разоренную страну, и бледную, испуганную королеву… исходящего горькой ненавистью Серегиного деда… накрытую тенью безнадежной войны Корварену, давно забывшую о карнавалах. — Лучше мы, чем империя. Прости, Карел, но глупо нам будет оставаться в стороне, если Таргале все равно конец.
— Нет!
— Нет? А почему, собственно? Моя мать остается принцессой Таргалы, Карел. Трон почти вакантен, и мы имеем не меньше прав на эту страну, чем империя.
— Мой король пока что жив, — мертвым голосом напоминает Карел. — Чьи бы войска ни вошли в Таргалу, ваши или императора, законным это не будет.
— Поверь, Карел, — цедит Лека, — стоит людям узнать, что Подземелье согласно на мир, а войну длит только воля их короля… Любому терпению есть предел, и никакая королевская воля не удержит тех, кто терпеть больше не может.
— Это… это подло!
— Точно. — Лека отворачивается от Карела и обращается к Хозяину Подземелья: — А что, почтенный, послы империи к вам пока не наведывались?
— Прекрати! — кричит Карел.
— И не подумаю! Будь я проклят, но этой сволочи на троне не место, и раз уж ты не хочешь его окоротить, это сделаю я.
— Лека… Лека, ты меня на что толкаешь, скажи? На мятеж, предательство и отцеубийство? Трон Таргалы не стоит погубленной души.
— Я? Тебя? Господь с тобою, Карел! Я сам все сделаю, не ввязывайся! Раз уж тебе плевать на эту страну…
— Лека, перестань! — Серега, вздыхая, становится между двумя принцами. — Хватит его подначивать. Ты перегибаешь… а ты, Карел, реши уж: борешься ты за Таргалу или уступаешь ее тому, кто сильнее. И не в троне дело. Зима на носу, тянуть нельзя.
— Почтенный, — Карел смотрит на Хозяина Подземелья, — вы поможете остановить вторжение? Таргала слишком слаба для войны с соседями.
— Тебе — поможем. — Гном серьезно кивает. — Однако мальчик прав, медлить нельзя. Даже если мы уже завтра перестанем портить жизнь крестьянам и откроем людям доступ в предгорья для охоты, зимой твою страну ждет голод.
— У нас найдется зерно, — хрипло обещает Лека. — Для короля Карела — и зерно, и все прочее. Я берусь уладить это с отцом… да он и не будет против.
— Ладно… будь по-вашему. — Карел криво усмехается. — Может, я и негодяй, но не настолько, чтобы жертвовать жизнями всех, кто там наверху… даже ради спасения собственной души. Пусть. Я готов. Что ты предлагаешь… племянничек?
— Открыто объявить о мире. Вам, — Лека обращается Хозяину Подземелья, — перестать вредить людям наверху. И даже не завтра, а уже сегодня. Тебе, Карел, сообщить об этом людям. И о том, что договор с Подземельем заключен. О его условиях, конечно. А главное — о том, что заключил его ты.
— Как ты себе это мыслишь? У меня герольдов нет! Самому по площадям кричать?
— Самому, и открыто. Хоть пару раз, — такую весть разнесут быстро. Понимаешь, люди должны осознать выбор.
— И, наверное, вернуться в Корварену…
— А вот это — не сразу! В Корварене тебе нужна поддержка. Думаю, нам надо связаться с королевой.
— Ни за что! Лека, если ты втянешь в эту пакость матушку, я тебе не прощу!
— Помолчи и послушай. Ей не придется рисковать. Но нам понадобится сэр Оливер, а ему проще будет действовать, если таиться придется только от короля. И, Карел, разве твоя матушка не имеет права узнать, что с тобой все в порядке? Подумай, если король показал ей тот камень…
— Во дворец придется пойти кому-то из вас, — предупреждает Хозяин Подземелья. — Для любого из моего народа это верная смерть.
— Кому-то? — Серега чешет шрам и широко улыбается. — Ясно кому. Карелу туда соваться рано, а Леке — и вовсе глупо. Только вот что… Ты, Лека, подумай, должен ли я знать подробности. Мало ли кому попадусь…
