Книга: Корунд и саламандра. Серебряный волк
Назад: ГНЕВ КОРОЛЯ
Дальше: В ПОИСКАХ ГНОМОВ

«СЧАСТЛИВЫЙ ПУТНИК»

1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

 

— Как ты?…
— Ох… лучше, чем ожидал.
— Сиди, не дергайся.
Быстрые руки мажут спину чем-то холодным, резко пахнущим… Боль вспыхивает резче — и утихает. Я тоже это выдержал.
— Я принес твой ужин сюда. Поешь?
— Позже.
Тихо как… Уже ночь? Передо мною плывут лица: сэр Оливер, Карел, Лютый… гвардейцы… люди, глядящие из-за оцепления…
— Давно я так не уставал.
— С ума сойти! Он называет это — «устать»!
— А как еще? Если на самом деле устал?
Серж заглядывает мне в лицо:
— Ты точно в порядке? На-ка, попей.
— Спасибо.
Вода прохладная, с горьковатым привкусом какого-то снадобья. Серж берет из моих рук пустую чашку:
— Поспи, Анже. Расскажешь утром…
«Утром», — отзывается эхо в пустой голове… «утром»…
Утро для меня наступает, похоже, после дневной трапезы. Открываю глаза навстречу вкусному запаху свежей похлебки… ломит плечи, а спина, похоже, в полном порядке… Чем же это меня Серж таким намазал? И чем напоил, что я так разоспался?…
— Эй, Анже! Вставай, поешь.
— Долго я спал?
— По мне, так в самый раз, — усмехается Серж. — Сам же говорил, что устал.
— Обед проспал?
— Ужин тоже. Но ты не переживай, Мишо сегодня не был особо разговорчив. Нес всякую ахинею насчет Карела и гномьих колдунов… Тебе бы не понравилось.
Похлебка горячая, вкусная… пожалуй, вкусней обычного. То ли я проголодался сверх меры, то ли Серж подкатился ради меня к брату повару…
— Так что, Анже? Будешь рассказывать? Или… или не хочешь?
— Почему я должен не хотеть? Расскажу. Только, знаешь… наверное, завтра. — Я ищу взглядом серебряную змейку Лекиного амулета. — Надо еще кое-что посмотреть…
— Не рано? Отдохнул бы день.
— Уже отдохнул. Правда, Серж… честное слово. Я вполне в силах, да ведь с Лекой ничего и не случилось
— Надеюсь, что так, — бурчит Серж.

 

2. Разговоры в «Бешеной корове»

 

В «Бешеной корове» малолюдно. В углу четверо возчиков неторопливо тянут какое-то вонючее пойло; еще один, в зюзю пьяный, храпит носом в стол. Хозяин, позевывая, приносит заказанные вино и сыр, равнодушно сметает в кулак три серебряных пенса.
— Ракмаиль приехал, — говорит Ясек.
— Вовремя. Вернешься с ним. Расскажешь отцу, что здесь творится.
— Я думал, мы все поедем… с Карелом.
— Его место здесь. Свет Господень, я рад бы был… но ему нельзя уезжать отсюда. А мы с Серым его не бросим. Таргала висит на волоске… на тонкой паутинке. У меня странное чувство, Ясек: будто мы, все четверо, выпали из ткани мира — и вот мир готов обрушиться, а мы, если догадаемся, сможем его удержать. И так жутко… не дай Господь ошибиться!
— Что ты хочешь делать?
— Не знаю… Если бы я знал! Карел прав. Мир с гномами — вот что нужно сейчас Таргале. Любой ценой. Я не стал говорить Карелу — но последние два дня только об одном думаю. Нам придется убрать с дороги деда. Любой ценой.
— Верно, придется. — Ясек кидает на Леку короткий испытующий взгляд.
— Но я не готов к такому. Мне страшно думать об этом… Я не уверен, что и в самом деле смогу… любой ценой. Как бы я хотел поговорить с отцом!
— Так отправляйся ты.
— Нет. Я останусь с Карелом. Не могу бросить его сейчас.
Неторопливый разговор за столом возчиков вдруг вспыхивает жарким спором. Ясек, прислушавшись, шепчет:
— Лека, слушай… они же о Кареле!
Тяжелая ладонь припечатывает стол, пинтовые кружки подпрыгивают.
— Трусость? Черта с два — трусость! Парень просто хотел мира. У него глаза на месте и сердце не из камня, он видит, до чего дошел его народ! И он сказал отцу: что за страну ты мне оставишь? Нищую и беззащитную? Да нас любой сосед возьмет сейчас голыми руками, а все из-за твоей ссоры с Подземельем… Вот как было дело.
— Ты, Мэтт, трепло! Потому — неоткуда тебе знать, о чем говорят во дворце.
— А вот знаю! Сводный брат моей благоверной как раз в тот день крепко выпил с королевским истопником, а тому рассказал трубочист, а трубочист, так уж вышло, слышал тот разговор собственными ушами, вот!
— Ну и дурак, выходит, твой трубочист.
— Может, и дурак… Может, и я дурак выхожу, что треплю вам тут насчет королевских дел. А только принц наш не трус и никогда трусом не был. Просто он больше думает о людях, чем о собственной славе, — оттого грозный наш король и осерчал. Где, мол, это видано, чтобы короли отступались от своего только потому, что их подданным надоели тяготы войны? А теперь…
— Знаешь что, Мэтт, — к столику возчиков подходит хозяин, — заткнулся бы ты, что ли. Я не хочу неприятностей со стражей.
— Ты мне не веришь?!
— Верю. Потому и говорю — заткнись.
— А ведь он прав, слышь, Мэтт… пошли-ка домой. Благоверная твоя, слышь, небось и спать еще не ложилась, ждет… пошли-ка…
Словоохотливый Мэтт и его дружок, пошатываясь, бредут к выходу. Двое других, переглянувшись, возвращаются к своим кружкам.
— А ты еще спрашиваешь, почему я не хочу увезти его к нам, — тихо говорит Лека. — Этот город — его. Надо только найти способ… придумать…
— Что мне сказать Ракмаилю?
— Да что угодно. Какая разница?
— Так ведь и вам, может, придется возвращаться с ним.
— Ну и что?
— Он скользкий. Любопытство таких типов может слишком дорого обойтись. Нужно правдоподобное и скучное объяснение. И чтобы вы с Серегой могли его повторить.
— Ну… скажи, ты не такой дурак, чтобы оставаться здесь на зиму. Скажи, мы с Серым нанялись в охрану, а ты решил вернуться домой. По-моему, достаточно скучно. Когда он уезжает?
— Послезавтра.
— Ну, значит…
Лека вдруг замолкает… замирает… и вскакивает, с грохотом опрокидывая стул:
— Они попались!
— Сядь! — Ясек хватает за руку, дергает. — Не привлекай внимания. Точно?
— Да… — Лека остается стоять. — Надо же что-то делать!
— Сядь.
Лека медленно, на ощупь, подбирает стул. Садится.
— Как их вытащить?
— Никак. Если Карел попался, мы с тобой и вовсе… двух шагов не пройдем. Будем ждать, Лека.
— Чего ждать?!
— Утра. Вестей. Чего-нибудь. — Ясек оглядывается на возчиков и наклоняется ближе к Леке: — Я думаю, король или отпустит их по-тихому, или поднимет такой шум, что услышит вся столица. Все зависит от того, в каком он настроении… насколько остыл после того разговора. Как знать: может, он уже пожалел, что отрекся от сына?
Время застывает. Леке кажется — он болтается посреди ночи, словно увязшая в патоке муха. Что-то происходит там, во дворце… нехорошее. Нет, дальше разговоров дело не зашло… пока. Но может зайти — судя по напряженной готовности Сереги. Такой же точно готовности, которая… Лека с трудом сглатывает вставший в горле ком. Он вспомнил. Точно так же он чувствовал Серого в тот день, когда они попались ордынцам. Серега, пожалуйста, не нарывайся! Король зол, не иначе… не зли его еще больше, не надо! Ведь Ясек прав, мы не сможем вас вытащить… У нас одна надежда — что вы выйдете оттуда сами. Глупая, немыслимая, почти несбыточная надежда. С тем же успехом, наверное, можно надеяться на поголовное вымирание гномов от насморка или внезапное превращение Анри Грозного в святого отшельника…
Лека прячет лицо в ладонях — не отвлекаться на внешнее, слушать, слушать, слушать… что там, как? Тихо. Тревожно. Господи, хоть бы обошлось! Серега… Карел… зачем, зачем я вас туда отпустил?!
Ночь ползет к рассвету — медленно, тягуче, невыносимо.
— Ясек… я его не чувствую! Вот только был — и нет!
— Ну так с него сняли амулет, только и всего. Между прочим, зная Серегу, я бы сказал, что он сам и снял.
— Но это значит…
Ясек задумчиво осматривает стол: пустой кувшин, крошки сыра… Долгая была ночь. Встает:
— Пойдем. Теперь-то мы точно о них услышим, вот что это значит.

 

3. Площадь Королевского Правосудия

 

Они идут за процессией — в безмолвной, объятой изумлением и ужасом толпе. Кажется, люди слушают герольда — и не могут понять бесчисленных «да будут прокляты», «станет днем их бесчестья» и «такова моя воля». Только раз или два кто-то позади крепко выругался.
— Хорошо, что я еще не уехал, — бормочет Ясек. — То есть, надеюсь, Ракмаилю не до того, чтобы глазеть на местное правосудие, у него сегодня самая торговля.
— Да, не хватало еще, чтобы он увидел сейчас Серегу и узнал…
Набережная… стылый ветер с реки… часовня Последней Ночи… король Анри, вперившийся в площадь с высоты балкона. Лека глядит на деда и отводит глаза:
— Он изменился. Теперь я вижу, как прав был отец… Постой, это что?! Он собственного сына к позорному столбу поставил? Свет Господень, за что?!
— По крайней мере, не казнь…
— Я думал… ну, раз «день бесчестья» — ну, об изгнании объявят или еще что… шпагу там над головой сломают… вроде как вослед указу. Но такое…
— Спокойно, Лека. Ждем.
Два столба… Карел — лицом к королевскому балкону, Серый — боком. Наверное, чтобы не видел Карела… а Карел — его. Сверкающие алебарды гвардейцев — пунктиром над головами. Стылый ветер с реки. Шепоток за спиной: «А ты думал, сосед, его за что? Трусость, как же… Чтобы наш принц да вдруг оказался трусом? Держи карман шире! Тут, сосед, другое…»
Медленно тянется день… куда ушедшей ночи до этого дня!
Лека пробует подобраться ближе. Осторожно и медленно, словно бы невзначай, прикинув, где его уж точно не увидит король. Но в этакой толпе разве двинешься! Тут уже даже не муха в патоке… Никогда, никогда не испытывал Валерий — воин и наследный принц Двенадцати Земель! — такой ужасной, безнадежной, такой полной беспомощности! Кажется, даже тогда, на Юге, было легче… Тогда от него хоть что-то зависело! Он мог хоть что-то сделать — и делал. И в тот раз, что с вильчаками… и с ордынцами… а тут — родной дед, но только и можно, что стоять и смотреть. Ну что за насмешка судьбы!
— Господи, хоть бы обошлось! — неслышно шепчет Лека. Ему страшно. Очень.
И его совсем не удивляет, когда выясняется, что только позорным столбом король не ограничился…
Ясек сжимает плечи мертвой хваткой, зло шепчет:
— Лека, да не рвись ты, все равно ведь удержу, ведь ничего не сделать…
Боль и ненависть рвут на части душу, до темноты в глазах, до звенящей пустоты в груди… Серый, ну зачем ты снял амулет? Мне было б легче, честно! Нечистый меня задери, как говорит Карел… ну зачем я их отпустил?! Где были мои мозги?
Карел… Свет Господень, ну и повезло ж тебе с отцом! В голове не укладывается, это же бред какой-то, это просто не может быть правдой… Злая гримаса кривит богоблагословленный королевский лик, да какой он королевский — морда звериная, хищник над добычей… не выпустит, обреченно понимает Лека.
Да я ж тогда, скотина, в лепешку расшибусь, но тебя достану! Уговорю отца… Лучше уж мы, чем император… Верхом, по древнему праву победителя, ворвусь в твой дворец — и напомню тебе, сволочи, этот день! Д-дедуля, чтоб тебя!
— Ты помнишь? — Зычный голос короля разносится над молчащей площадью. — До ближайших ворот — и пинка. Все. Эта шваль мне в столице без надобности.
Все? Правда — все?
— Зверь, — всхлипывает женщина позади Леки. — Господи Боже, родного сына!
Свет Господень, да ведь могло быть хуже! Ясек, да отпусти же, все кончилось… теперь я могу подойти, помочь, хоть что-то сделать!
— И за что, — возмущенно откликается другая кумушка. — Вы слыхали, милочка, что говорят?..
Ты совершил бо-ольшую ошибку, король Таргалы, думает Лека, ввинчиваясь в медленно редеющую толпу. Ты забыл, что правду не скроешь… и не учел, что твоего сына любят в столице. Ты зарвался. У любой власти есть границы, которые лучше не переступать…
Уходит король. Тянутся прочь алебарды гвардейцев.
— Люди, расходитесь, — негромко говорит королевский капитан. — Я позабочусь о них.
Лека проталкивается к помосту.
— Позвольте я помогу вам, сэр.
Капитан поит Серегу из фляжки. Карел пьет сам, но по напряженному лицу видно, что удовольствие от первого за долгий день глотка воды не перевешивает боли.
— А, это ты, — отрывисто бросает капитан. — Я должен выпроводить их из города, слышал? Немедленно, через ближайшие ворота.
— Ближайшие — Северные. — Карел, чуть заметно морщась, опускает флягу. — Там сразу за воротами постоялый двор. Можем заночевать… а там уж решим куда.
— «Счастливый путник»… — Капитан смотрит на Карела, на Леку… задумчиво шевелит губами. — Неплохое местечко.
Лека оглядывается на Ясека.
— Понял, — кивает тот. — Значит, там и встретимся.
— Попрощайся за нас с мадам Урсулой.
— Конечно.
И Ясек, проталкиваясь через обступившую помост толпу, уходит прочь.
— Куда это он? — спрашивает капитан.
— За вещами. Серый, где твой амулет?
— У меня, — отзывается сэр Оливер. — Что, так срочно нужен?
— Зря вообще сняли.
— Да я не снимал, он сам… вот.
Лека сгребает с ладони капитана амулеты, надевает волка Сереге на шею. Кладет «глаз совы» в карман. Медленно произносит:
— Лихо. Карел, ты-то как?
— Я не готов говорить об этом. Не сейчас.
— Чем скорей мы довезем их до постоялого двора, сэр, тем лучше…
— Знаю! Со мной здесь верный слуга и карета. Должен бы уже подъехать. — Капитан оглядывается на все еще многолюдную площадь. — Люди, я же просил разойтись!
Лека, оглядываясь вслед за капитаном, замечает вдруг знакомую физиономию. Имперец! Вот бы знать, он успел набрать себе новых подручных?..
— Дорогу! — доносится до них сердитый окрик. — А ну, расступись!
— Сэр, — тихо произносит Лека, — посмотрите-ка левее вон того усатого верзилы… тип в шляпе, видите?
— Ну?
— Вы знаете, кто это?
Тут подъезжает обещанная карета — неуклюжее, на Лекин взгляд, сооружение, ездить в коем пристало бы разве что тщедушным старушкам, но уж никак не королевскому капитану… Впрочем, таргальская привычка путешествовать с удобствами может иной раз оказаться кстати. Соскочивший с козел слуга распахивает дверцу, капитан подхватывает Карела под руку, помогает подняться по двум высоким ступенькам. Лека подсаживает Серегу, оглядывается — имперец уже исчез. Наверняка слышал, куда едем, зло думает Лека. Придется ждать гостей.
Карета трогается. Карел, кривясь, растирает плечи. Серый рассеянно трет шрам, говорит:
— Видели хмыря в шляпе?
— Так кто это был? — спрашивает сэр Оливер.
— Передал мне давеча приглашение императора на свадьбу с Ирулой, — зло откликается Карел. — Подкрепленное десятком шпаг. Спасибо, маэстро Джоли шум услыхал… могли и не отбиться.
— Император, — повторяет капитан. — Хм… знаешь, другой бы на твоем месте согласился, и без долгих уговоров.
— Может быть. Но я — не другой. Нам здесь только ханджарской кавалерии не хватает для полного счастья и процветания…
— Уж это точно, — усмехается капитан. — Не переживай, Карел, я им займусь.
Карету встряхивает, пассажиров бросает влево. Серега со свистом выдыхает сквозь зубы. Карел, изрядно приложившийся о стенку, до крови прикусывает губу и закрывает глаза. Побелевшие пальцы стискивают край сиденья. Лека выглядывает в окно и ищет рукоять шпаги. Впрочем, ничего опаснее деревьев за окном не наблюдается. Просто тревожит назойливое внимание империи…

 

4. Сэр Оливер, капитан гвардии короля Анри Грозного

 

Навстречу карете выбегает мальчишка-паж.
— Наконец-то, господин!
— Все сделал?
— Лучшая комната, две кровати, ужин, лекарь, — тараторит паж. — Все ждет.
— Помоги. Карел, мальчик мой… Э, да он без чувств!
— Я? — бормочет Карел. — Уж лучше бы я, в самом деле, был без чувств…
— Вылезай. Помоги, Ричард!
С придушенным стоном Карел валится на руки пажу. Сэр Оливер прыгает следом, подхватывает. Оглядывается — Лека, поддерживая Серегу, уже стоит рядом.
— Антуан, ты знаешь, что делать дальше. Не мешкай. Веди, Ричард.
Антуан цокает языком. Карета неторопливо трогается: тяжеловесные, мощные кони не знают, кажется, никаких аллюров, кроме шага. Двери «Счастливого путника» распахиваются перед постояльцами.
Суетливый хозяин, повторяя бесчисленные «чего изволит благородный господин», ведет их в комнату — похоже, и впрямь лучшую. Просторная, с чистой занавеской на широком окне, с уютными стульями вокруг накрытого белоснежной скатертью круглого стола… главное — с двумя кроватями, думает Лека, укладывая Серого. Остальная роскошь без надобности.
— Эх, Антипыча бы сюда, — стонет Серега. — Карел как, нормально?
— Жить буду, — отзывается со своей кровати Карел. — Может, даже поумнею… если прав был господин аббат, когда грозился проклятущее руническое письмо довести до моего ума через битье.
— Хозяин, ужин, — отрывисто бросает сэр Оливер. — Ричард, где лекарь?
— Вот он я, — возникает за плечом капитана маленький тощий человечек в монашеской рясе. — Это те самые молодые люди… хм?
— Твое какое дело, — бурчит капитан. — Те самые, эти самые… ты лечи знай.
— Пришел негласный приказ, — чуть слышно сообщает лекарь. — Через старшин нашей гильдии. Не оказывать помощи…
Капитан багровеет.
— Господин, поймите меня, я не хочу неприятностей, — тараторит лекарь. — Вот, извольте глянуть, я принес все необходимое. Вот мазь, а это — добавить в вино и выпить. После мази, обязательно после! Неприятно, но иначе нельзя. Пять капель на кубок, не больше! Поверьте, господин, я бы рад… но ведь не против королевской воли! Я даже не возьму денег… только умоляю, господин, забудьте о том, что я тут был.
И проклятый лекаришка улетучивается, будто его и впрямь в помине не было.
Карел хрипло смеется.
— Мальчик мой… — Сэр Оливер откупоривает флакон, нюхает. — Ясно, сонное зелье… это хорошо, это правильно… Карел, мальчик мой, по совести говоря, ты и в самом деле сглупил. Не повтори этой ошибки. Тебе нельзя возвращаться в Корварену.
— Знаю.
— Куда ты думаешь… Терпи, мазать буду.
— Уж точно не к императору в зятья, — сквозь зубы бормочет Карел. — Что за гадость?! Сэр Оливер, от нее только хуже!
— Терпи. Снадобье верное, сам таким пользовался… хотя верно, гадость. Парень, как там тебя, бери мазь…
Лека зачерпывает мази, отходит к Сереге.
— Готов?
— Угу.
Спину обжигает ледяным огнем. Гадость? Слишком слабо сказано! Серый утыкается лицом в подушку. Лека до темноты в глазах сжимает зубы, продолжая осторожно втирать «верное снадобье» в исполосованную глубокими рубцами спину побратима. Правда, Антипыча бы сюда… Дикая страна эта Таргала, приличного… да что там, хоть захудалого магознатца днем с огнем не найдешь… вот и лечатся дрянью, способной здорового ухайдакать.
Распахивается дверь, впуская слугу с громадным подносом. Пахнет, надо признать, одуряюще. Лека сразу вспоминает, что нормально ел прошлым вечером… если, конечно, привычно скромный ужин у мадам Урсулы можно назвать нормальной едой. Вот только Сереге с Карелом сейчас не до жаркого или окорока… Он встает, обтирая руку о штаны, — от мази пощипывает ладонь. Спрашивает:
— Это для кого? Что, — кивает на Серегу, — они будут сейчас утку грызть? Малый, нужно что-то такое, что и жевать-то незачем, понял?
— Оставь. — Сэр Оливер кладет руку Леке на плечо: — Ты сам-то когда ел? А им сейчас только заснуть, их кормить утром будем… Вина принес?
— А как же, ваша благородная милость, — кивает слуга, — самого что ни на есть…
— Проваливай. За подносом придешь утром.
Сэр Оливер наливает два кубка вина, капает в каждый зелья из флакона — по пять капель, — говорит:
— Понимаешь, парень, после той пакости, которой мы их намазали, только с зельем и заснешь… а заснуть надо. Обязательно. Иначе, пока впитается, вовсе сбрендишь…
Еще бы, думает Лека… я от половины этой боли выть готов. Представляю, каково Карелу…

 

5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

 

Льет дождь. Мы сидим у брата библиотекаря. Мне нравится здесь. Здесь светло, но свет не настолько яркий, чтобы от него болели глаза. Зато я лучше обычного вижу лицо Сержа. Он, в самом деле, осунулся, или я просто давно не приглядывался к нему?..
Уже я рассказал все, что узнал за эти дни, а брат библиотекарь — то, что помнил из прочитанного когда-то списка хроник Смутных времен, составленных придворным хронистом короля Карела со слов своего господина. И не было в тех хрониках ни об отречении Анри Грозного от единственного сына, ни о позорном столбе… ни о принце Валерии и его друге Сереге.
— Почему же он не велел написать о своих друзьях? — в третий или четвертый раз спрашивает брат библиотекарь. — Ведь они друзьями были? Анже?
— Да, — отвечаю я. — Друзьями.
— Попомните мои слова, что-то случится! — Серж непривычно хмур, и я думаю: сейчас опять начнет сетовать на мое рвение в дознании. Но он лишь качает головой — и замолкает.
А мне приходит вдруг в голову, что и без того столько уж случилось, о чем не знали мы из сказания! А как сложится дальше… Что ж, если будет на то воля Господня, мы это узнаем. А нет — значит, и незачем людям знать. И раз уж наделил меня Господь даром видеть прошлое, глупо сомневаться и гадать, к чему приведет Его дар. Надо просто принять свое назначение и свою судьбу…

 

6. Нина, королева-ведьма

 

Лека вяло обгрызает утиную ногу. Хочется лечь рядом с Серегой, зажать в зубах угол подушки… Впрочем, жесткая утиная нога тоже для этого подходит. Даже больше, чем для утоления голода…
Серый дышит тихо и ровно, Карел — хрипло, временами что-то бормоча и вскрикивая. Мальчишка-паж уснул за столом, уронив на руки встрепанную голову. Сэр Оливер стоит у окна, откинув уголок шторы. Лека потянулся было налить вина — но не решился. Побоялся уронить кувшин.
На душе у Леки снова скребутся кошки.
За окном неторопливо простучали копыта, скрипнули колеса. Сэр Оливер, отпрянув от окна, шепчет:
— Хвала Господу!
И быстро выходит.
Лека нашаривает эфес… Впрочем, фехтовальщик из него сейчас никудышный, прямо скажем, никакой… не до того. Все же он встает, тяжело опираясь о стол, и поворачивается к двери.
Навстречу входящей женщине.
Пальцы сжимают край плаща — только и видно, как бледна, да тонкие губы решительно сжаты. Королева… Значит, вырвалась тайком из дворца — к сыну…
Она снимает плащ и глядит на Леку в упор. Глаза ее расширяются:
— А с тобой что?!
— Со мной?
Королева щурится, взгляд ее мечется от Сереги к Леке.
— А, поняла. Слыхала об этих чарах…
Ее называют ведьмой, вспоминает Лека. Похоже, в Таргале есть-таки один магознатец!
— Знаешь, — продолжает между тем королева, — лучше сними его амулет. Сейчас можно, он спит — и так и будет спать. А твои силы не бесконечны.
Лека мотает головой. Может, она и права… Вот только серебряный шнурок, привычно обхвативший запястье под рукавом походной куртки, когда-то принадлежал ей. И она не сможет его не узнать — а узнав, вспомнит, кому отдала…
Королева чуть заметно пожимает плечами. Подходит к сыну, трогает его лоб — жест, одинаковый, наверное, у всех матерей мира, — проводит ладонью над спиной. Шепчет:
— Плохо…
И, прикусив губу, ведет ладонями вдоль спины Карела, медленно, словно бы с нажимом — хотя Лека ясно видит, что она даже не касается кожи. Кровь уходит с ее лица. Из просто бледной она становится белой, белоснежной, алебастровой… и почему-то вдруг кажется Леке окутанной снежно-голубой вуалью холода. Лека смаргивает, странное видение исчезает, остаются только тонкие руки и белое лицо — прикушенная губа, отяжелевшие веки… дыхание Карела, все еще хриплое, но неуловимо другое.
Королева выпрямляется, просит свистящим шепотом:
— Пить.
Лека тянется к кувшину, но сэр Оливер, хоть вроде и стоял дальше, успевает первым. Вкладывает в тонкие пальцы кубок, поддерживает. Она выложилась, с ужасом понимает Лека, выложилась вся, до конца… не так уж и велика сила этой «ведьмы», по меркам Таргалы разве что, где и такие — редкость…
Королева падает на стул, закрывает глаза. Глубоко вздыхает. Рассказывает:
— Король напился. Ему много надо, чтобы свалиться, но в этот раз хватанул через край. Заснул, сапог не снявши… и ему снятся плохие сны. Черные. Не знаю, что будет утром. Упаси Господь попасть под руку.
А сама трет пальцы, разминает ладони. Вздыхает — глубоко, прерывисто, почти со стоном. Встает, Бросает на Карела внимательный, насквозь просвечивающий взгляд. Подходит к Сереге. Говорит отрывисто Леке:
— Да отпусти ты его!
— Помешаю?
— Нет, что ты. Ему на пользу, не спорю. Просто тебе помочь уже не смогу, сил не хватит.
— Да ведь это не моя боль. Она пройдет сама, когда Сереге легче станет.
Королева меряет Леку долгим взглядом:
— Может, и не твоя. Только ты измотан до предела. Смотри, свалишься. Сэр Оливер, ну хоть вы бы ему сказали!
— Не свалюсь.
Королева качает головой и поворачивается к Сереге. И снова кажется Леке, что льется от нее снежно-голубой, унимающий боль холод… Вот перестают ныть плечи, вот идет вниз по спине волна блаженного онемения…
— Выпей, парень! — Сэр Оливер сует в руки кубок. — А то что-то ты совсем смурной. Как бы и вправду не свалился.
Лека выпивает, не замечая, что пьет, — слишком уж сосредоточился на Серегином амулете… зевает вдруг… слышит смешок сэра Оливера:
— Вот и хорошо, парень… поспи.
И валится в ласковую прохладную темноту — без боли, без тревоги, без мыслей…

 

7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

 

— Анже, проснись! Да просыпайся же!
Голос Сержа доносится глухо, будто из-за двери… но ведь он рядом? Кто бы иначе тряс меня…
— Вот так я и думал, что ты с дознанием с этим вовсе себя загонишь… Анже!
— Да просыпаюсь, — бормочу я.
— Ну да, как же! Ладно, дрыхни дальше…
Я просыпаюсь сам. Странно… по всему, раннее утро — а вот вечера что-то не помню. Только — Лекин амулет под ладонью… и видение, в котором принца Валерия, очень на то похоже, опоил сонным зельем капитан короля Анри!
Я встаю, подхожу к столу. Наливаю себе воды. На стук чашки просыпается Серж.
— Ох и испугался я вчера, друг Анже! Никогда ведь ты днем не спишь! А тут — добудиться не мог… Брат библиотекарь приходил, а ты — ну хуже пьяного…
Брат библиотекарь… Сколько же я не был у него? Два, три дня? Ох, нет… как раз вчера он рассказывал нам с Сержем о хрониках! Что это со мной, в самом деле? Совсем одурел, прав Серж, отдохнуть пора! Но ведь не бросишь… как отдыхать, когда все мысли об одном — что ж дальше-то будет?!
Звонит колокол, сзывая на утренние моления.
— Пойдем, — говорит Серж. — Пора уж тебе выйти… а то и вовсе денек отдохнуть.
— Мишо послушать, — подхватываю я. — Самое полное сказание, и никаких трудов.
— А знаешь, ведь Мишо ушел.
— Как ушел?
— Да как обычно. Он менестрель, птица вольная. Приходит, уходит…
— Жаль.
— Да ладно, — улыбается Серж. — Расскажу я тебе его самое полное сказание, если так уж хочешь. На память не жалуюсь. А за Мишо я рад. Вредно ему долго на месте сидеть, он скучать начинает.
Понятное дело, думаю я. Как и мне — долго отдыхать… тоже вредно.

 

8. Утро в «Счастливом путнике»

 

Лека со стоном поднимает голову. Вроде не пил вчера… или пил?
— На. — Ясек сует под нос кубок с водой. — Капитан просил извиниться.
— За что? — Лека залпом выпивает воду. В голове малость проясняется. Ровно настолько, чтобы понять: не с чего ей болеть. Ну то есть совсем не с чего!
— Он тебе ночью зелья накапал.
— Какого… зелья?
— Сонного. Нечистый тебя задери, Лека, а ну как — головой в мешок и прости-прощай?! Совсем ты осторожность потерял. Проснулся бы в темнице… Да сам подумай — если б он тебя узнал? И решил бы, что за твою голову Грозный простит сына? Что на это скажешь, Лека?
Лека трет виски и жалобно смотрит на поднос с завтраком. В животе урчит — но от вида еды ощутимо мутит.
— Ох ты ж… погоди. Что я помню? Сначала удрал лекарь. Оставил гадостную мазь. Ну да, и зелье. Потом… Ясек, ты не знаешь, что потом?..
— Потом…
— А, ну да! Потом приехала королева.
— Сначала вы намазали ребят этой зверской мазилкой. А ты, верно, тянул из Сереги боль, так, Лека?
— Ну да… а королева увидела.
— И намекнула капитану, что ты слишком много на себя взял и можешь не выдержать. Лека, ну скажи — зачем? Ведь ты и в самом деле перебрал! Ведь не было такой уж… острой необходимости. Карел ведь справился сам, и наш Серега не слабак.
— Да я не спорю! — Лека с силой трет лицо. Не помогает. — Но, Ясек, представь, как я мог снять при ней Серегин амулет?!
— А что такого? Если она все равно поняла?
— Что поняла?! — вскидывается Лека.
— Ну, про чары братства… И откуда знает? Одно слово — ведьма!
— Ф-фух… ты меня так больше не пугай. Понимаешь, Ясек, ведь это ее амулет. Ведь Серегина матушка была здесь придворной дамой. Мы стояли в шаге от раскрытия… а то и ближе.
Ясек замысловато ругается.
— Вот именно, — усмехается Лека. — Примерно так и я подумал… Как знать, может, сэр Оливер вовремя подоспел с этим своим зельем. Эй, а почему Серый с Карелом еще не проснулись?!
— Тебе досталось на две капли меньше. Знаешь, он просил тебе передать…
— Что?
«Что бы вы ни надумали, куда бы ни пошли — держитесь подальше от Корварены. Помните — наш король суров с изгнанниками».
— Да, сами бы мы не догадались!
— И письмо для Карела. От королевы. Лека… мой принц, послушай… может, поедем домой вчетвером? Переждете зиму в Славышти и вернетесь по весне с подмогой.
— Мы не можем ждать, Ясек. Весной не подмога нужна будет здесь, а армия: просто и без затей прибрать к рукам то, что осталось. Слишком быстро все меняется. Теперь, без законного наследника, любой день может стать для Таргалы последним. Если Карел покинет полуостров — считай, он признал поражение. А много ли мира останется нам, когда сюда придет империя?
— Против ханджарской конницы… ты прав, Лека, мой принц. Но я боюсь за тебя. Не забывай — Двенадцати Землям тоже нужен законный наследник, а Егорка слишком мал.
— Не забуду. Передай отцу… передай, что мне его не хватает. Я так хотел бы с ним поговорить! Передай… да просто расскажи все, что знаешь. Уверен, он поймет… и скажи матушке, что я ее люблю.
— Где мы встретимся, если я вернусь?
— У Олли в Готвяни… Помнишь, я тебе рассказывал? Или у мадам Урсулы, если сложится так, что мы вернемся в столицу. Или… Не знаю, Ясек. Разве теперь угадаешь?! Пусть отец Лаврентий для тебя «ищейку» сделает. Слушай, будь другом, сходи принеси воды. Просто воды. Холодной.
— Ладно уж, — усмехается Ясек и выходит.
— Л-лека?
Серега отрывает голову от подушки, глаза мутные, опухшие… Свет Господень, неужели он тоже так… хм, выглядит…
— Лека, что со мной, а? Что-то я не припомню… вроде мы вчера не напивались, а голова…
— Нас вчера лечили, — бурчит, не раскрывая глаз, Карел. — И напоили сонным зельем. Боже мой, ну что за гадость мерзостная! И как подумаешь, что надо вставать…
Лека хмыкает: надо же, у бедолаги Карела даже выругаться толком сил нет.
— Лежи.
— Надо двигаться. — Карел, так и не открывая глаз, спускает ноги на пол, шарит рукой по постели. — Сэр Оливер уехал? Лека, кинь рубашку, а? Надо двигаться, тогда быстрее пройдет. Серега, слышишь? Вставай.
— Угу…
Возвращается Ясек, ставит на стол кувшин, говорит тихо:
— Мне пора.
Лека подходит к нему, порывисто обнимает:
— Удачи.
— О чем ты говоришь… вам удачи. Может, все-таки…
— Нет. Давай, двигай, а то догнать не успеешь.
— Успею, — машет рукой Ясек. — Что там их догонять. Лека… помни, ладно? Ты нам нужен.
— Помню.
Ясек кивает и выходит.
— Ну что, вы там двигаетесь? — спрашивает Лека. — Завтрак ждет.
— Свет Господень, какой завтрак?! — стонет Серый.
— Боюсь, уже холодный, — наливая себе воды, отвечает Лека.

 

Надо двигаться, думает Лека. Уехали королева и сэр Оливер — наверное, задолго до рассвета, ведь никто во дворце не должен догадаться, как провели они эту ночь. Ускакал Ясек — догонять караван Ракмаиля. Нечего и им рассиживаться у самого въезда в Корварену.
— Пора и нам… — Лека с некоторым сожалением оглядывает остатки завтрака. От еды, пусть не сразу, но полегчало, и хочется лечь и поспать нормальным здоровым сном, без всяких там мерзопакостных зелий.
— Куда вот только? — Серый вертит в руках нож; наверное, прикидывает, прикончить окорок сейчас или упаковать остатки в сумку, насмешливо думает Лека. Свет Господень, ну и утречко им выдалось!
— Пока что — отсюда. Подальше от Корварены. Карел, тебе тут письмо оставили…
— Кто? Сэр Оливер? — Карел разворачивает сложенный вчетверо лист плотной бумаги. — Матушка! Здесь была матушка?!
— Лечила вас. И сказала, кроме прочего, что король видит черные сны. Я не уверен, что понимаю это… но мне это не нравится. Да еще лекарь вчерашний…
— А что лекарь?
— Не помнишь? Лекарь сбежал, когда понял, кто ты. Сказал, что им передали приказ короля — не оказывать помощь… Карел, чего еще тебе ждать? Я хочу убраться с дороги, по которой может пойти погоня.
Карел пробегает глазами письмо королевы. Складывает. Подходит к окну и долго стоит, глядя в никуда… а потом говорит:
— Послушайте. Это кажется мне важным.
И, развернув письмо, начинает читать.
«Милый сын. Когда-то я думала, что нет женщины счастливее меня. У меня было все, чего можно желать. Ныне же — ты уходишь в изгнание, а я остаюсь с человеком, коего теперь ненавижу. Карел, сын мой, будь осторожен! Король еще не утолил свой гнев, и упаси тебя Господь от новой встречи с ним.
Но знай, тебе суждено спасти эту страну. Именно тебе. Я знала это со дня твоего рождения; теперь же вижу, что пришло предначертанное время. Карел, ты — последняя надежда Таргалы. Мне больно, мальчик мой, и страшно: Бог весть, что ждет тебя на этом пути. Но ты вырос, я не вправе тебя удерживать. Это твоя страна, ты не можешь бросить ее в беде. Короли не вольны в своей судьбе. Помни об этом, мой сын и будущий король. Да хранит тебя любовь моя!»
Лека вздыхает: снежно-белый лик, сжатые губы, тонкие пальцы, окутанные льдистым сиянием… истинное благородство, благородство поступков. Теперь я знаю, Карел, почему ты, вылитый Анри Грозный, так не похож на него.
— Что ж, Карел, она права. Это твоя страна.
— Я больше не принц.
— По-моему, во всей стране только двое верят в эту чушь — твой отец и ты сам. Карел, я слышал, что говорили люди на площади… это твоя страна. В тебя верят. Конечно, если ты готов принять приговор, можем уехать. Двенадцать Земель примут тебя. Хочешь? Вчера туда ушел караван, еще не поздно догнать. Доедем спокойно.
Карел смотрит на Леку до странности пустым взглядом.
— Пойду коней седлать, — бурчит Серый. — Чтобы ни решили, а пора…
— Купи чего в дорогу… — Лека заглядывает в привезенную Ясеком сумку. — У нас только сухари, яблоки и вино.
— Чтоб я сдох, — глухо говорит Карел. — Кажется, я знаю, что надо делать…
Серый оборачивается от двери.
— Лека, брат… и ты, Серега. Это, наверное, безумие. Вы… вам, наверное, лучше отказаться.
— Что ты придумал, Карел?
— Я еду искать гномов. Я сдамся им… иначе вряд ли получится. И буду говорить с ними о мире. Если им тоже нужен мир… тогда мы вместе придумаем, что делать. А если нет — что ж. Значит, для Таргалы все кончено.
Серега присвистнул.
— Я не могу тащить вас с собой на такое дело. Свою жизнь я вправе поставить на карту, но не ваши… не твою, Валерий.
Лека передергивает плечами. И решает:
— Так едем. План хорош, а детали можно обсудить и в дороге.
Назад: ГНЕВ КОРОЛЯ
Дальше: В ПОИСКАХ ГНОМОВ