Воронов расстарался: банкетный зал гостиницы «Ольви» был обставлен с поистине европейским великолепием. Размах должен был поразить – богатый человек принимает дорогих гостей. Но – никакой помпезности, никакой чрезмерной роскоши. Хороший камерный оркестр, тяжелые люстры, отливающие позолотой, по первому классу накрытые столы, официантки – тщательно подобранные девочки с приятными, умеренно накрашенными мордашками и стройными ногами.

В огромном вестибюле, из-за обилия пальм и вьющихся растений вызывающем ассоциацию с бразильской фазендой, двое мужчин ненавязчиво выпроваживали женщину в розовом кокошнике, хозяйку ящика с импортным мороженым.

– Да почему нельзя-то? – визгливо возмущалась она. – А если гости захотят…

– А то они там у себя «сникерсов» не видели, – хмыкнул один из мужчин. – Надо тебе торговать – волоки сюда отечественную тележку с нашим эскимо. Вырядилась, понимаешь, в кокошник, а реклама на ящике…

– Саша! – закричала продавщица кому-то невидимому на улице.

– Ну, блин?

– Глянь, у тебя где-то должна быть тележка со снеговиком.

– На хрена, блин?

– Господа русского колориту желают. Сбегай, привези.

Саша пропитым голосом отозвался лаконичной фразой, смысл которой сводился к тому, что он занят более важным делом, а именно – выкуриванием сигареты «Прима» в положении сидя на бордюре, а если кому-то нужна тележка со снеговиком, то пусть идет и забирает ее сам, блин, она стоит возле «Спорттоваров».

– Вот жопа, – сказала продавщица. – Все самой приходится делать. А этот траханый ящик кто стеречь будет? Уволокут ведь.

– Здравствуйте, – вдруг приветливо сказала какая-то девчушка.

– Привет, подруга, – слегка удивленно отозвалась женщина. – Что-то я тебя не припомню.

– Ну как же! Я племянница вашей соседки сверху.

– С третьего этажа? Лика, что ли?

– Ага. Вспомнили?

– Да тебя и не узнать. Вон как вымахала. Слушай, не постережешь мой ящик? Я мигом.

– Ой, да конечно!

– Молодец.

Продавщица потрепала девочку по голове и вприпрыжку выскочила на улицу. Мужчина с гранитной нижней челюстью проводил ее долгим взглядом и сказал напарнику:

– Что-то она мне не нравится. Ты ее раньше видел?

– Бабу в кокошнике? – отозвался тот. – Да они, когда накрасятся, все на одну рожу. Думаешь, подставка? Я по ней провел детектором.

– По ней… А по ящику?

– Так он же металлический.

– То-то и оно… Девочка! Эй, девочка!

– Да? – посмотрела она честными глазами.

– Ты эту женщину знаешь?

– Как зовут – не знаю, но она тетина соседка.

– Гм… И давно?

– Что давно?

– Соседка она ваша давно?

– Нет, у нас раньше была другая.

Мужчина сделал знак своему напарнику.

– Давай за ней. Магазин «Спорттовары» – это недалеко, за углом…

– Да знаю.

– А ты, – он взял девочку за худенькое плечо и одновременно ловко провел портативным металлоискателем вдоль ее фигуры, – отойди-ка в сторону на всякий случай… У тебя есть что-нибудь железное?

– Расческа… Отдать?

– Не надо, оставь себе.

Ее глаза округлились, она с нескрываемым любопытством посмотрела на ящик с мороженым.

– Ой, вы думаете, там бомба? Как в кино показывают? А вы спецназ, да?

– Спецназ, спецназ… Чеши давай к мамке.

– Ладно. Я только в туалет на минуточку, можно?

– Еще новости. Ну, давай, только пулей!

Олег Германович Воронов поднял бокал и голливудской белозубой улыбкой поприветствовал стоящего напротив англичанина – исполнительного директора банка-инвестора.

Он порядком устал от всей этой кутерьмы – торжественная часть сменялась выпивкой, выпивка – поздним обедом (оркестр англичанам понравился больше всего: исполнялись импровизации на народные темы, как ни странно, очень органично вплетавшиеся в европейскую обстановку), обед – снова выпивкой, та – коктейлем…

Замы директора дружно напились, и их бережно, словно антикварную ценность, переместили в «люксы» этажом выше. Лично господин Алекс Кертон, равно как и его эффектная супруга, пьянеть, кажется, не умел. Кертон больше всего походил на модного режиссера – лет пятидесяти, в безукоризненном черном смокинге и галстуке-бабочке, совершенно седой, с обаятельной улыбкой и добрыми глазами голодной акулы. Он практически не расставался с женой, которая, вопреки распространенному клише о юных наложницах для пожилых миллиардеров, была приблизительно одного с ним возраста, хотя выглядела лет на двадцать моложе. Одета она была соответствующе: никаких роскошных мехов до пола, простое облегающее платье от парижского модельера, выгодно подчеркивающее стройное тело, крошечные сережки в ушах, нитка жемчуга стоимостью, как прикинул Воронов, с небольшой пассажирский самолет. Они улыбались друг другу, точно юные влюбленные, и Олег Германович неожиданно ощутил укол зависти и раздражения чужим счастьем: вспомнилась Тамара…

Девочки из обслуги в накрахмаленных передничках сновали меж гостей, предлагая напитки. Что-то щебетала переводчица, говорящая по-русски правильно и без акцента. Он подмигнул ей, но наткнулся на спокойный серьезный взгляд светло-карих глаз и неожиданно смутился. Интересно, какова она в койке? Их ведь наверняка обучают в ихней школе переводчиков. Чтобы скрыть смущение, он стал разглядывать банкетный зал сквозь бокал с шампанским, но увидел лишь искаженное, точно в кривом зеркале, лицо парня из службы охраны.

– Что?

– Ничего особенного, Олег Германович. Небольшой вопрос, но мы его быстро решим.

– Что? – прошипел Воронов.

– Да ящик с мороженым в вестибюле. Хозяйка куда-то исчезла, не можем найти.

Англичанин улыбнулся и что-то произнес. Девочка перевела:

– Мистер Кертон спрашивает, что произошло. Какие-то неожиданности?

– Нет-нет, все замечательно. Скажите, пусть отдыхает, развлекается…

– Но мистер Кертон понял слово «мороженое».

– Yes, yes, – закивал англичанин. – Ice-cream. Ice-cream boxes, you see?

– Юси, юси, – подтвердил Воронов. – Одна из наших… гм… официанток куда-то отошла и оставила в вестибюле… О, мать твою!

Недалеко от дверей в зал среди группы оживленных гостей (он узнал двух-трех репортеров из областной печати, а одного – даже из центральной) стоял Сергей Павлович Туровский. Встретившись взглядом с Вороновым, он приветственно поднял бокал – нежно-розовое вино вспыхнуло и заискрилось в свете позолоченных люстр – и улыбнулся, как старинному знакомому.

Госпожа Кертон удивленно и очень мило приподняла бровь:

– Что он сказал?

Переводчица выглядела несколько смущенно.

– Возможно, я неправильно поняла, но дословно это означает, что официантка вышла и забыла в вестибюле кого-то из ваших родителей…

– Не может быть. – Госпожа Кертон с ходу отвергла эту идею. – Моя матушка скончалась десять лет назад, а мой отец…

Олег Германович дернул головой, и охранник тут же подскочил к нему.

– Что этот мент здесь делает?

– Который?

– У дверей, разговаривает с корреспондентом. Черные волосы с сединой, бордовый галстук.

– Но у него приглашение…

– Мне насрать, что у него. Выпроводите – тихо и аккуратно, чтобы не пикнул.

Но он опоздал – Туровский, продолжая улыбаться, уже шел к нему. Мордоворот из службы охраны лишь пожал плечами: с ментами, мол, сами разбирайтесь.

– Дорогой Олег Германович, ваше здоровье! Здравствуйте, господа. Гуд ивнинг.

– Какой приятный мужчина, – проворковала госпожа Кертон. – Душечка, спросите, кто он такой. Друг нашего компаньона?

"Ее могли загримировать, – думал Туровский, непринужденно разглядывая девочку-переводчицу. – Я видел Алену только на фотографии и читал ориентировку… "

В голове лихорадочно прокручивалось: рост… вес… телосложение… Близко, но они все подобраны по единому стандарту – вон та девочка в переднике, что разносит коктейли, тоже вполне подходит…

– Он представитель службы безопасности, – нашелся Воронов, дружелюбно глядя на собеседника.

– В самом деле? – восхитилась женщина. – Как романтично. Нам что, угрожает опасность? Алекс, ты слышал?

– Дорогая, это Россия, не забывай. И потом, секьюрити существует в любой стране, даже самой отсталой.

– Алекс, – встрял Воронов. – Прошу прощения, но мы ненадолго оставим вас с моим… э-э… приятелем. Буквально через минуту я к вам присоединюсь.

– Конечно, конечно. Надеюсь, и господин офицер почтит нас своим обществом? Он наверняка очень интересно рассказывает всякие истории…

– О, несомненно, – откликнулся Сергей Павлович. – Историй я знаю уйму.

И демонстративно повернулся спиной к переводчице. «Сейчас, – мелькнуло в голове. – Она обязана все время находиться при англичанах. Я отведу Воронова в сторону – если она это она, то ринется за нами. Мне нужно увидеть этот момент. Только бы увидеть момент…»

– Либо ты сам выкатишься, либо тебя вынесут на носилках, – прошипел Воронов.

– Заткнись, – оборвал его Туровский.

– Что?

– Зачем к тебе подходил тот дебил из охраны?

Воронов осклабился:

– Сейчас узнаешь. – Он повертел головой. – Вот я его позову, скажу, что ты террорист, и узнаешь… Ик!

Он только страшным усилием воли не согнулся пополам и даже сохранил на лице улыбку: коротко и незаметно со стороны Туровский ударил его под ребра.

– Что тебе сказал охранник? Быстро, сука! Я твою шкуру спасаю тут за бесплатно. Ну? Провода перегорели? Вода где-то перекрыта? Да не молчи!

Из глаз собеседника потекли слезы. Он никак не мог вдохнуть полной грудью, мучил кашель. Внезапно ему стало страшно.

– Ящик…

– Не понял!

– С-с…

– От суки слышу. Говори!

– Да нет… С мороженым. Ящик с мороженым в вестибюле. Продавщицу никак не найдут.

– Возраст продавщицы?

– Да откуда я, на хрен, знаю? – заорал Воронов. Разноголосый шум смолк на мгновение, все повернулись к нему.

Сграбастав Туровского за грудки, он прошептал:

– Ты что, думаешь, она уже здесь? И никто ее не остановил, да? А ты не врешь? Здесь же охраны, как в Букингемском дворце.

– У Каюма Сахова тоже была охрана, – холодно напомнил Сергей Павлович, оглядываясь через плечо.

Лицо Воронова вмиг побелело.

– Каюма… она? О господи! И она здесь, по мою душу?

По наши души, мысленно возразил Туровский. Если только друг детства не шизанулся на старости лет. Охранник подошел бесшумно и мягко, несмотря на девяносто килограммов живого веса. Бывший спецназ, из элиты, определил Сергей Павлович. Пожалуй, дай Воронов команду – и меня в самом деле выставили бы отсюда чисто и относительно бесшумно… Ну, несколько тарелок бы расколошматили… Нет, он не посмеет. Он напуган до смерти. Страшно умирать вот так, на вершине, когда кажется, весь мир у твоих ног…

– Босс, – почтительно сказал охранник. – Мы нашли мороженщицу.

– Мертвую? – с суеверной обреченностью прошептал тот.

– Почему? Живую, никто ее пальцем не тронул.

Гоги Начкебия напряженно и неподвижно смотрел в одну точку. Сорок минут назад их с Колесниковым выгнали (очень вежливо попросили, но это как раз было страшнее всего). Бади Серговичу стало хуже. Врач в накрахмаленном белом халате скрылась за дверью, на ходу отдавая непонятные и жуткие распоряжения. Все кончилось – все было решено. Игорь Иванович видел серое от ожидания лицо Георгия и ощущал, как последний камешек в мозаике встает на свое место.

– Он мне все рассказал, – тихо проговорил Гоги. – Вчера.

– Может, не стоит сейчас? – спросил Игорь Иванович.

Но Гоги не слышал. Он говорил будто во сне, под гипнозом.

– Он лежал дома, на полу… Правая кисть была в крови. Он был в сознании, только не мог двигаться. Я перенес его на кровать. Потом хотел вымыть ему руку, мне почему-то казалось, что это очень важно… А рука целая, без царапины. Это была не его кровь. Гранина. Отец все время что-то шептал – сначала я решил, что просит доктора. Потом до меня дошла. Он все рассказал – как чуть не замерз на Тибете, на перевале… И как старик учитель спас его и взял к себе. И про Шар…

Он сильнее сжал локоть Колесникова.

– Послушай. Я знаю, что не имею права просить… Тебе причинили столько горя! Но все равно. Отцу осталось жить… Собственно, он уже и не живет. Прошу тебя, пусть он уйдет с миром. Ты и так все знаешь.

А как же Алла, захотелось спросить Колесникову. А Аленка? Он ожидал, что появится злость, собранность… И не ощущал их. Монаха рядом не было – как-то незаметно отстал там, в вестибюле. Барс рыкнул и растворился в темноте под лестницей.

– Твой отец, – медленно проговорил он, – все время был слишком на виду… И это было ошибкой. Вернее, одной из ошибок. Мне буквально подсовывали его под нос, даже показали во всех подробностях его бегство из квартиры Гранина. Пожилой седовласый человек… Фраза проректора на твоем юбилее: «Самый великий подвиг – это подвиг в науке. Ты, Гоги, как потомственный археолог меня поддержишь…» Потомственный, понимаешь? Никто, оказывается, и не знал, что у вас династия… Что Бади Сергович тоже когда-то был археологом и участвовал в международных экспедициях. Звонок в вашу квартиру, который по ошибке услышал Гранин. Имя тренера вьетнамской борьбы – я долго пробирался по этой цепочке, а вернее, бегал по кругу: Туровский – Дарья-Богомолка – снова Туровский… И в конце – загадочный Борис Сергеевич (пацаны переиначили). Только одна деталь в общую картину не вписывалась. Аленка. Януш видел, как проректор взял телефонную трубку, слышал разговор (кстати, никто и не подумал придать ему значения: мало ли кто ошибся номером!). Никто бы не обратил на него внимания – если бы не убийство. Теперь вам ясно? Гранин абсолютно ни в чем не был замешан, преступник преследовал единственную цель: напомнить о звонке, соединить его и Бади Серговича в единую цепочку… Сделать так, чтобы я увидел с балкона седого сутуловатого старика… История воистину повторяется. Манускрипт, который ты, Гоги, привез с Тибета, дал мне подсказку.

Гоги продолжал оставаться безучастным.

– Древний убийца воспользовался тем же приемом: позволил себя рассмотреть, а потом, изменив приметы на противоположные, спокойно скрылся. Только девочка, тысячу лет назад стиравшая в ручье свою рубашку, помогла раскрыть обман. Не было никакого седого старика – был лишь человек в седом парике. Шаркающая походка, сутулая спина… Человек показался мне и Янушу, а из проходного двора вышел уже совсем другим.

Георгий поднял глаза и с несмелой надеждой спросил:

– Ты считаешь, отец сам себя оговорил?

– Частично. Бади Сергович сказал правду – он действительно в молодости побывал на Тибете и учился у старика Тхыйонга боевым искусствам и Черной магии. Через несколько лет, когда понял, что взять от учителя больше ничего не удастся (Тхыйонг не был магом – все его могущество заключалось в обладании Шаром), он убил старика и украл Шар. Он научился превращать людей в зомби…

Марину Свирскую (да были наверняка и другие) взяли из интерната для детей-сирот. Это удобно: никто не будет искать. Соблазнили тем даром, от которого не было сил отказаться, – вступлением в «Братство», где о тебе заботятся и тебя любят, то есть соблазнили тем, чего лишили в детстве. Брошенные дети – вполне понятно, они попадались на удочку…

Но Аленка!

До меня только сейчас дошел весь ужас положения: у нее-то есть родители! Отец, мать… Но – каждый занят только собой, хоть и жили под одной крышей. И все равно, заполучив Алену, Жрец страшно рисковал. Он знал, что я не стану сидеть сложа руки. Зачем ему нужна была моя дочь?

А затем, что эта акция не была обычной, рядовой. Она была направлена не против Каюма Сахова (снайпера можно было найти и в другом месте), не против Воронова… А против меня лично.

Кто-то ненавидел меня до такой степени, что в его голове родилась дикая идея – не убить (этого казалось мало), но превратить мою жизнь в кромешный ад. Дать мне понять: Аленка не просто исчезла (опять мало!), но стала чудовищем, машиной для убийства. Зомби. Заставить ее убить моего друга – на моих глазах. Какой отец перенесет такое?

Игорь Иванович подошел к Георгию и посмотрел ему в глаза. И ужаснулся, увидев в них черную пустоту – ни страха, ни злости, ни сожаления. Зомби…

– А чего ты ждал? – прошептал Гоги. – Ты всю жизнь был первым.

– Это я-то?

– Ты, ты. Да, у меня был успех. Международные экспедиции, которые я возглавлял, симпозиумы, конференции, ученые звания… Херня это все, дорогой друг. Херня и мишура, детский хоровод вокруг елки. А чего-то настоящего, искры божьей… Я ведь тебе, дураку, завидовал всю жизнь. Почему тебе – все, а мне – ничего? Почему тебе удалось расшифровать манускрипт, а для меня он так и остался китайской грамотой? Почему ты доказал невиновность этого монаха? Почему он пришел к тебе, а не ко мне? Тебе Шар открыл дорогу во времени… Ты видел своими глазами короля Лангдарму, а я вульгарно занимался любовью с твоей женой, которую терпеть не могу…

– Я думал, ты любишь Аллу, – слегка растерянно проговорил Колесников.

– Когда-то мне казалось, что любил… После института. На меня все показывали пальцем и шептались за спиной. Ты хоть представляешь, что это значит для человека моей национальности? Отвергнутый влюбленный! Персонаж водевиля! Мужчина, которому предпочли… Кого? Жирного очкастого недоноска, мать твою! – Гоги улыбнулся, словно не человек – матерый волк показывал желтые клыки. – Мне хотелось тебя убить. Но когда я случайно узнал, чем занимается мой отец, я понял: вот он, шанс. Я стану Жрецом вместо него. Ему хватит.

Ты все потерял (я – тоже, но сейчас это неважно). И твоя дочь в этот момент убивает твоего друга Туровского… Подумай, насколько это символично! Два самых дорогих тебе человека… Плюс Алла – она не простит тебе дочь. А Аленку теперь никто не остановит – даже отряд «Альфа». Потому что ты прав – она больше не человек.

Дикий, звериный вопль, от которого волосы встали дыбом.

Алла стояла на пороге, и на нее было страшно смотреть, до того ярость и боль исказили ее черты.

– Ты мне обещал…

Игорь Иванович бросился наперерез, пытаясь остановить. Она смела его с пути и отчаянно вцепилась красными ногтями в лицо Георгию.

– Ты обещал, что не тронешь Аленку! Обещал же, мразь!!!

Банкетный зал шумел по-прежнему, официантки с профессиональной грацией сновали туда-сюда, оркестр играл в меру громко – так, чтобы музыка звучала лишь фоном к разговорам и тостам. Это облегчало задачу – Сергей Павлович говорил четко и внятно, девочка переводила практически синхронно, и глаза англичанина с каждым мгновением все больше расширялись.

– Господин Кертон, мне необходимо с вами поговорить.

Англичанин несколько удивленно посмотрел на Туровского, выслушал перевод и кивнул, осведомившись:

– Вы работаете на государство, господин Туровский, или на частное лицо?

– Я работаю на свое лицо, – ответил тот. – Легальные методы борьбы я уже исчерпал. Остается только одно. В этой папке – досье на вашего компаньона Воронова. Я мог бы передать это нашим властям, но, боюсь…

– Я понимаю, чего вы боитесь.

– Тем лучше. Я решил, что найду этим документам лучшее применение. У вас есть соперники в финансовом мире – борьба за сферы влияния и прочее… Я не очень в этом разбираюсь.

Он замолчал. Девочка-переводчица вопросительно посмотрела на Кертона.

– Продолжайте.

– Мне также известно, что ваш банк – один из немногих, кто не имеет дел с сомнительными проектами. Я имею в виду – в плане законности. Вы очень дорожите своей репутацией. На этом строит свой расчет Воронов: если вы заключите с ним контракт, его вес в финансовом мире возрастет.

– А вы? – хитро улыбнулся англичанин. – Как вам удалось собрать эти документы? В плане законности?

– Я использовал самые предосудительные методы, – честно ответил Туровский. – Вплоть до шантажа и угроз. Теперь вы видите, мистер Кертон…

– Да Алекс, – махнул тот рукой.

– Теперь вы видите, Алекс, что я тоже очень дорожу своей репутацией. Собственно, это все, что у меня осталось. Имя. Поэтому я и хочу заявить: ваш партнер по бизнесу Олег Германович Воронов – преступник. Всего две недели назад он находился под следствием, ему грозил суд…

– Следствие? Вы… вы имеете в виду полицейское расследование?

– Именно так. По его приказу главная свидетельница обвинения была убита. В досье есть материалы.

– Боже, это же скандал… А какие были обвинения?

– Об этом вы тоже можете прочитать в досье. Вкратце – Воронов находился в контакте с руководителями бандформирований в Чечне. Он поставлял им оружие с российских военных баз.

Девочка начала бесстрастно переводить, но Кертон непроизвольным жестом остановил ее.

– Weapons? – недоверчиво спросил он.

– Weapons, – подтвердил Сергей Павлович. Англичанин помолчал.

– I have died. Pack myself, I have died… it's impossible!

– Еще как поссибл, – успокоил его Туровский. Мистер Кертон поправил галстук, откашлялся и авторитетно произнес:

– Пиедораст, блят.

И, уже отходя к дверям (вечер был безнадежно испорчен, и завтрашняя церемония подписания договора о финансировании российского проекта оказалась под угрозой), он пробормотал на родном языке:

– Все-таки мне нужны неопровержимые доказательства… Оружие! Не могу поверить.

А Туровского в этот момент уже выводили из зала.

– Тебе крышка, мент, – шипел Воронов, как рассерженная змея. – Звездец, понял? Сейчас тебя выведут отсюда, быстренько вколют кое-что, ударную дозу, и бросят подыхать под забором. Никто и не подберет, пьяных нынче пруд пруди. А Кертон все равно подпишет договор… Досье твое сфабриковано, сам ты – опасный псих, я представлю свои доказательства.

– Нет. Ты подтвердишь, что был завязан на Чечне, на торговле оружием. Это единственное мое условие – не официально, не перед журналистами, только перед Кертоном, этого достаточно. Тогда я, может быть, постараюсь прикрыть твою задницу.

– Да? – развеселился Воронов. – И какая же такая жуткая опасность мне угрожает? Ниндзя в ящике с мороженым? Кстати, о ящике… – Он подозвал секьюрити. – Что там у нас?

– Все в порядке, – повторил тот информацию. – Продавщица нашлась. Искала тележку со снеговиком. Мы оба ящика вскрыли, при ней никаких взрывных устройств, окромя «сникерсов». Девочку только зря напугали…

Олег Германович повернулся к Туровскому и, улыбнувшись, сделал международно принятый жест.

– Что? – прошептал Сергей Павлович. – Какую девочку?!

– Да соседку этой бабы. Пока та искала тележку, девчонка была при ящике. Потом, наверное, домой убежала.

– Вы это видели?

– Что?

– Как девочка пошла домой?

– Ну а куда же еще? Сказала, к мамке.

– Она заходила куда-нибудь? В туалет, к умывальнику?

– В туалет…

– Когда?

– Давно уже. С полчаса назад. – Секьюрити был совершенно сбит с толку.

– А потом, после этого, вы ее видели? – спросил Туровский сквозь зубы. – Видели, как она выходила из туалета?

Охранник сосредоточенно нахмурил брови, будто прокручивая в уме видеопленку. Потом нахмурился еще сильнее, пробормотал: «Черт…» – и метнулся мимо Туровского на первый этаж.

Там, на первом этаже, стояла женщина в кокошнике и чуть не плача разглядывала сваленное в кучу мороженое – «панды», «баунти» – райские наслаждения, совсем уж экзотические названия – все вперемешку.

– И кто же за это платить будет? – сквозь слезы проговорила она.

– Где девочка?

– Какая девочка?

– Ваша соседка… Или кто она там.

– Не знаю. Я просила ее покараулить.

– Давно вы ее знаете?

– Лику? Ну, видела последний раз лет пять назад, она приезжала на каникулы.

– А когда вы переехали? – вмешался охранник.

– Да пошел ты, – разозлилась женщина. – Разворошил мне все. Здесь товару было сотни на четыре!

– Когда вы переехали? – рявкнул секьюрити. Она всхлипнула.

– Никуда я не переезжала. Всю жизнь на одном месте.

«Да, я в тебе не ошибся», – подумал Сергей Павлович. Парень из охраны действительно был профессионалом – они поняли друг друга без слов, с лету, в один миг из противников превратившись в напарников. Приказ вышвырнуть паршивого мента за дверь был уже забыт. Туровский пинком распахнул дверь туалета, с холодной усмешкой подумав, как будет выглядеть, если сейчас там подымется визг… Тут уж точно выставят, обвинив в педофилии, никакие доводы не помогут. Однако никто не завизжал. Четыре из пяти кабинок были пусты, в пятой, свернутая аккуратным компактным калачиком, лежала девушка в кружевных трусиках и французском лифчике (баксов сто, определил Туровский. Неплохо живут отечественные труженицы сервиса…).

Не Аленка.

Сергей Павлович склонился над ней и пощупал пульс.

– Живая? – спросил охранник.

– Куда денется… Без сознания. Есть нашатырь? Нашатыря не оказалось, но секьюрити уже нашел нужную точку на кончике носа девушки и надавил ногтем большого пальца. Девушка всхлипнула и открыла глаза-смородинки, подернутые белесой пеленой, будто утренней дымкой (всего лишь след глубокого обморока). Сфокусировав взгляд на мужчинах, она ойкнула и сделала попытку одернуть несуществующее платье. Туровский нетерпеливым жестом остановил ее, извлек из кармана фотографию и сунул ей под нос:

– Она?

– Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят?

– Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я ее пришью как дважды два!

Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все еще красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву "О", словно на уличной рекламе.

Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха…

Дуло пистолета под челюстью.

Гоги держал ее роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на длинной шее – куда уперлось оружие.

Они вдвоем пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке…

– Гоги, успокойся…

– Лежи, тварь!

– Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда.

– Не смей мне мешать!

– Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как ее расколдовать? Где ее найти?

Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой.

– Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Я убью ее!

Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминающий сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все еще находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег – улица, «рафик» «скорой помощи»… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения – с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал ее доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал:

– Ну, здравствуй. Ты можешь называть меня Жрец.

– Жрец!!!

Он обернулся. Так обратиться к нему мог только один человек, кроме Аленки… Лифт уже остановился на первом этаже, автоматические двери начали медленно разъезжаться в стороны.

– Артур?

И они прыгнули, не сговариваясь, одновременно, словно всю жизнь репетировали этот трюк по сто раз на дню. Колесников – сшибая обалдевшую Аллу в сторону и накрывая собой, и Артур – грудью на черное дуло, как в жерло действующего вулкана, на обжигающее пламя выстрела, оглушительно грохнувшего в гулком пространстве…

И тут же, вслед за медленно падающим навзничь телом («Где-то я видел этого парня, – мелькнула мысль. – Где-то я…») в уши вонзился дикий многоголосый крик. Кричали все, и все толпой ринулись к дверям, давя и топча друг друга. Кто-то перевернул инвалидное кресло, стоявшее на дороге, кто-то споткнулся и упал в проходе – тут же чей-то ботинок наступил несчастному на голову. Кровь яркими каплями брызнула на пол, но на нее никто не обращал внимания – обезумевшая толпа рвалась из вестибюля на улицу.

Паника.

Жрец, вжавшись в угол, точно злобный оскаленный зверь, поводил пистолетом из стороны в сторону.

Взгляд его блуждал, палец нервно подрагивал на спусковом крючке.

– Гоги, – проговорил Игорь Иванович, медленно поднимаясь на ноги и по-прежнему прикрывая Аллу своим телом. – Послушай. Ты еще можешь уйти, здесь наверняка есть служебный ход…

Тот усмехнулся одними губами:

– Хочешь сказать, что ты меня отпускаешь?

– Его нельзя отпустить, – прохрипел Артур, зажимая рану на плече и делая попытку сесть. Гоги даже не взглянул на него. – Игорь, он маг… Тот самый, который организовал покушение на короля Лангдарму. Ты должен его остановить. Ты должен уничтожить Шар…

– Я отпущу тебя, – твердо сказал Игорь Иванович. – Мне все равно, маг ты или нет… Только скажи, где Аленка. И научи, как снять с нее заклятие.

На улице – далеко еще, на пределе слышимости, – завыли милицейские сирены.

– Гоги, я прошу! Посмотри на меня… Скажи, что делать. Или убей. Еще есть время.

– Время? – прошептал Георгий (дуло пистолета описало широкую дугу и уперлось в грудь Колесникова). – Я скажу… И смогу уйти?

– Обещаю!

– А как же Алла? – Он вдруг улыбнулся. – Помнишь свадьбу в общежити? Корзину чайных роз…

– Помню, – одними губами подтвердил Колесников. – И ящик коньяка, и десять бутылок домашнего вина. Гоги, после того вина мы к коньяку даже не притронулись, он казался таким пойлом…

Картина отдавала сюрреализмом. Они остались одни среди огромного вестибюля. Многие в спешке побросали свои вещи – сумки, зонтики, пакеты с едой… Электропривод на опрокинутом инвалидном кресле оказался включенным, кто-то задел рукой рычажок, и колеса с тихим урчанием крутились в воздухе, точно покинутый детьми аттракцион.

– Мы сдвинули столы, – с улыбкой шептал Гоги, и Игорь Иванович вдруг увидел перед собой глаза безумца – разум медленно вытекал из них по капле, оставляя глубокие, выжженные солнцем колодцы. – Из комнаты в комнату, через весь коридор… А я был тамадой.

– Ты был великолепным тамадой.

– Да… Вечный холостяк – как вечный изгой. – (Сирены приближались.) – А помнишь, как тебя оставили на кафедре – выбор был между мной и тобой… И место в аспирантуре было только одно – ты или я. Счастливчик!

– Меня выперли оттуда, – сказал Игорь Иванович. – И диссертацию зарубили – меня всегда влекло в мистику, немодная по тем временам тема. Это сейчас у нас свобода тьмы… Или тьма свободы.

– Если бы можно было все вернуть назад, – проговорил Гоги. – Переиграть заново… Думаешь, мне хочется уйти? Мне нужна эта никчемная жизнь? Верни мне то время! То, что ты украл! Верни – и я верну тебе дочь! Ну?

Он грустно покачал головой:

– Не можешь… Слышишь сирены? И я ничего не могу изменить – ни прошлого, ни будущего. Какой же я после этого маг?

– Ты можешь спасти Аленку, – мягко сказал Колесников. – Спасти – и этим изменить все. Она-то в чем перед тобой провинилась?

– Спасти? – Георгий вдруг расхохотался. – И все останется по-прежнему, да? Меня угрохают при попытке к бегству, как бешеную собаку, ты вернешься к жене и дочери и забудешь все как страшный сон? Так просто?!

Он преобразился. Глаза его горели злым весельем.

– Ее нельзя спасти. Даже если ты уничтожишь Шар – программа, созданная им, уже запущена. Она пойдет до конца, и ты, мразь, будешь вечно гореть в аду…

– Не-е-ет! – дико завизжала Алла.

Ноги Колесникова распрямились. Гоги невольно отшатнулся – даже перед лицом смерти разум испугался жуткой картины: громадный белый барс бесшумной молнией летел в воздухе, вытянув в струну мощное, играющее мускулами тело. Но прежде чем передние когтистые лапы достигли цели, Георгий проворно ткнул дуло пистолета в рот и нажал на спусковой крючок…

– Она здесь? – Глаза Воронова бегали из стороны в сторону, пока не остановились на высящемся рядом охраннике. – Ты что молчишь, хрен собачий? За что я вам плачу деньги? Не можете накрыть девчонку-соплюшку? Перекройте все коридоры.

Сейчас он выглядел очень энергичным и деятельным, но это была энергия загнанного в угол.

– Ну хоть какие-то соображения у тебя есть? – прошипел он Туровскому.

– Какие тут могут быть… Трясите официанток и горничных – Аленка украла платье и белый передник. На фотографии надежды мало – она обучена менять внешность до неузнаваемости. Твой лучший друг постарался.

– Возраст, телосложение? – допытывался Воронов.

– Вы же девочек набирали по стандарту. Фигура, и чтоб молоденькие, сексуальные… Кабы сообразили пригласить старух из богадельни – мы бы сейчас вычислили ее моментально.

А у самого лихорадочно билась мысль: «Игорь! Где ты, Игорь?»

– Господин Воронов!

Они оба были на нервах и поэтому чуть не запустили руку под пиджаки синхронным движением – за оружием…

Мистер Кертон выглядел разгневанным. Он широкими, «семимильными» шагами шел по коридору (хорошенькая девчушка в передничке и с подносом шарахнулась в сторону), супруга в вечернем платье торопливо семенила сзади.

– Только тебя и не хватало, – обреченно проговорил Олег Германович и, широко улыбаясь, заспешил навстречу. – Алекс, куда же вы пропали?

Англичанин подошел вплотную, и Воронов увидел, что глаза его на самом деле вовсе не голубые, как показалось ранее, а холодного стального цвета.

– Я ознакомился с досье, которое предоставил мне господин Туровский, – девочка-переводчица добросовестно воспроизвела фразу на русском, – и теперь хочу услышать ваши объяснения. В противном случае мне придется воздержаться от подписания контракта.

Воронов больше не мог сдерживаться. Круто развернувшись, он вцепился Туровскому в лацканы пиджака.

– Ты все-таки протащил сюда это дерьмо!

– Я сделал то, что обещал.

Он дышал тяжело, с присвистом, будто только что закончил марафонскую дистанцию.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? Это же твой приговор.

– Не грозись.

– Да бог ты мой, какие угрозы? Я выкручусь. Мне в любом случае не дадут утонуть, я слишком важный винтик в механизме… Не будет Кертона – будет другой, третий, десятый.

– Что говорит этот господин?

– Кажется, он готов отказаться от заключения договора. И еще он сказал, что господина полицейского казнят… О, казнят ужасным способом! Я даже не могу повторить.

– Босс, мы проверили официанток, – сунулся недавний секьюрити.

– Еще раз проверяйте! – заорал тот. – А этот мент почему до сих пор здесь? Я же приказал…

– Я думаю, господа, вы закончите беседу без меня, – прервал перепалку англичанин. – Если я вдруг понадоблюсь, мы будем у себя в номере. Приятного вечера.

Он сделал движение рукой – тут же подошла девочка с подносом, которую он недавно чуть не сшиб в коридоре, и подала коктейль. Кертон опорожнил содержимое не поморщившись, одним мощным глотком. «Во дает, – восхитился Сергей Павлович. – Как всю жизнь провел в России…»