Книга: Воевода заморских земель
Назад: Глава 4 Ново-Дымский острог (Левый берег Индигирки). Осень 1476 г.
Дальше: Глава 6 Залив Аляска – о-в Ситха (Восточное побережье Северной Америки). Июль 1477 г.

Глава 5
Река Индигирка. Ново-Дымский острог. Зима 1476—1477 гг.

И, наклоняя лица ниже,
Сжав рукояти шпаг своих,
Мы знали все, что ближе, ближе
Час поединков роковых!
В. Брюсов, «Освобождение»
Если от Индигирки-реки повернуть на запад и ехать, меняя оленей, четверо суток вверх по соседней реке Берелех, к исходу четвертого дня редкий лесок станет гуще, деревья – матерей и выше, а снег под полозьями нарт украсится плотной вереницей песцовых следов.
Близ реки, в небольшой узкой долине, белой от слежавшегося снега, стояли яранги. Одна, две… восемь. Похрипывали в загонах олени, тянули к кормушкам влажные толстые губы. Вообще-то, летом здесь больше яранг было, куда как больше – да откочевало еще по осени большинство оленных людей – подальше к югу подались, к корму да зверю. Одни лишь воины задержались да старый шаман Чеготтай – разведать до весны, что за люди появились на берегах Индигиркиреки, надолго ли да каких ждать от них пакостей? А пакости уже были – Ыттыргын, старший над молодежью, дурную весть привез. Убили белые люди старика Итинги, что припозднился с кочевьем, да не одного его убили, еще и внучку, красавицу Еджеке. Вчера камлал шаман – просил духов заоблачной тундры принять новых поселенцев. Удачное было камлание – напившись мухоморовой настойки, в исступлении выл Чеготтай, катался полуголым по снегу, как когда-то в молодости, не чувствуя холода. И не зря ведь! Явились-таки духи, открыли свое повеление – не будут спокойны души убитых, покуда не принесены в жертву убийцы. Услыхав шамана, содрогнулись молодые воины, даже опытный богатырь Ыттыргын побледнел. Знали все – нет ничего хуже, чем неупокоенные души умерших. До весны, до лета, а может, и дольше, будут бродить они по тундре, пить кровь оленей да высасывать силы у людей. Повстречать такого бродячего мертвеца – к верной смерти. Потому – срочно нужно было разыскать убийц, впрочем, Ыттыргын это и без Чеготтая знал. Привез с собой пленного. Пленник оказался молодым, в красивых одеждах, в малице, украшенной нитью из сверкающего солнцем железа, что водится на юге, в земле якутов. Видно – не простой человек, шаман или сын вождя. Тем лучше. Тем угоднее духам…
– Готовьте пленного, – после того как тела убитых отвезли далеко в тундру, приказал шаман. – Через три дня, едва покажет полглаза великий дух света, начну пытать.
Ыттыргын кивнул. Через три дня. Хорошо б к этому времени найти убийц. Эх, кабы знать язык белых! Может быть, и сказал бы пленник, где искать нелюдей. Ва, а ведь тут может помочь хитрый эвенк Иттымат! Он ведь где-то рядом со стойбищем ошивается, вместе со своей упряжкой. Подумав, Ыттыргын кликнул Чельгака с Томайхо-мэем.

 

А хитрый эвенк Иттымат, едва закончилась пурга, вновь нарисовался у острога. Ждал железо. Расставил ярангу, разжег очаг, в холодной части – чоттагыне – развесил мороженое мясо. Немного настругал костяным ножом – пообедал. Вышел из яранги наружу – и нос к носу столкнулся с целым отрядом белых!
Оглянулся – ярангу уже окружили, бежать поздно. Закланялся:
– Мир вам, добри луди.
– Ишь ты! – удивился молодой воин в теплой телогрее, наброшенной поверх кольчуги. – Олег Иваныч, господине, тут, кажись, русский знают.
Олег Иваныч, сбросив широкие, подбитые беличьими шкурками лыжи, быстро подошел ближе, подозрительно оглядывая хозяина яранги. Самоед – среднего роста, в странном, расшитом бисером полушубке мехом внутрь, глядел на него сощуренными глазами-щелочками и широко улыбался. Плоское лицо жителя тундры было покрыто толстым слоем оленьего жира.
– Я – русский боярин, – ткнув себя рукой в грудь, представился Олег Иваныч. – Ты кто?
– Иттымат я, господина. Эвенк, не чукча, нет, – снова закланялся Иттыммат. – Заходи в яранга, однако. Сидеть, говорить будем. – Иттымат гостеприимно распахнул край чоттагына. Пахнуло теплом и запахом протухшего жира.
– Что ж, зовешь – зайдем. Пошли, Геронтий. – Наказав воинам глядеть в оба, Олег Иваныч вместе с Геронтием – оба в бобровых полушубках, в треухах – согнувшись, протиснулись внутрь яранги. Жилище изнутри оказалось куда более просторным, нежели выглядело снаружи. И более привлекательным, уютным даже. Не сказать, чтоб этот плосколицый самоед жил в пошлой роскоши, но и убогим внутреннее убранство назвать было нельзя. Добротные шесты, аккуратно затянутые оленьими шкурами стены, посередине – сложенный из круглых камней очаг, небольшой, что и понятно – камни-то приходится возить с собой, как, впрочем, и всю ярангу, в том числе и пол из лапника, застланного все теми же шкурами.
– У нас пропал молодой охотник, – усевшись по-турецки, пояснил Олег Иваныч. – Следы, увы, успело занести снегом. Труп, слава богу, мы тоже не обнаружили. Может, ты чего видел?
– Иттымат много чего видел, – хитро улыбнулся эвенк. – Только вспомнить трудно.
Олег Иваныч молча расстегнул полушубок и вытащил из-за пояса нож с резной рукоятью из рыбьего зуба.
Самоед испуганно попятился.
– Не боись, – успокоил его воевода. – Что нужное вспомнишь – твой будет.
– Уах! – Иттымат восторженно зацокал языком. Нож ему явно понравился.
Угостив гостей строганиной – кстати, ничего себе оказалось это сырое промерзшее насквозь мясо, даже вкусно, – Иттымат полуприкрыл глаза и принялся задумчиво раскачиваться, несколько напоминая видом вконец обдолбанного нарка. Вспоминал он долго. Олег Иваныч переглянулся с Геронтием и медленно убрал нож обратно в ножны. Вернее, хотел убрать, но до конца не успел – самоед неожиданно быстро схватил его за руку:
– Вспомнил! Видел следы, как же. А рядом – следы нарт, так.
– Каких еще нарт? – разом поинтересовались гости.
– Чукчи – народ оленей, – улыбаясь, пояснил Иттымат. – Их нарты. Говорю вам – увезли вашего в стойбище.
– И далеко ли?
– Три, нет, четыре раза посветлеет небо, пока доедете. Вверх по реке Берелех. Она тут рядом, я покажу.
– Ну, уж, изволь. Держи нож.
Передав обрадованному эвенку обещанный нож, Олег Иваныч выбрался наружу. Вслед за ним выбрались и Геронтий с хозяином.
– Однако, сейчас к чукчам поедете?
– Почти. Давай веди, показывай.
– Во-он, видишь – следы полозьев? К Берелеху-реке те следы и приведут.
Олег Иваныч усмехнулся:
– Представляю ту речку. Летом рыбка в ней знатно ловилась. Эй, ребята, поворачивай-ка в острог. Вооружимся да припасы возьмем. Завтра, как рассветет, поедем.
– Оружье не забудьте, – посоветовал Иттымат. – Чукчи – народ военный.
Проводив незваных гостей взглядом, хитрый эвенк ухмыльнулся и скрылся в яранге.
– Эй, русичи! – хлопнул он в ладоши. – Выходите. Однако, уехали ваши. Совсем-совсем уехали.
Из-за оленьих шкур в задней части яранги выбрались к очагу двое – Матоня и Олелька Гнус. Оба исхудалые, дрожащие.
– Ну, удружил ты нам, Иттымат, век помнить будем. – Растирая затекшие руки, поблагодарил Олелька. Матоня лишь ощерил в улыбке-гримасе зубы.
– Бадья железа за вами, – бесстрастно напомнил Иттымат.
– Само собой. Сделаем, – разом заверили гости. Затем попросили принести мяса. Дождавшись, когда Иттымат выбрался в чоттагын, Олелька повернулся к Матоне:
– Жаль, дядька Игнат в пурге потерялся.
– Лучше б его вообще не было. Кто старика убил с девкой?
– А ты сам-то…
– Я лишь после потешился. Молодость вспомнил, как глаз шипить, когда его вымают. А твой Игнат дурака свалял – запомнят, дескать, расскажут. А чего рассказывать-то? Как мы эту самоедскую девку втроем снасильничали? Дак как же – аппетитная деваха попалась, особенно как одежки свои в чуме скинула. Я б, наверное, и не убил бы. Все Игнат. И золотую пайцзу с девкиной шеи себе забрал, гад. Он, он. После нам наплел – что из осторожности убил. Но пайцзы-то на шее убитой девчонки уже не было… Осторожный, мать его. Вот и доосторожничался теперь – сгинул.
– Уах-уах, – покачал головой Иттымат, внимательно прислушивающийся к беседе из чоттагына. – Однако, я, кажется, знаю, кого убил этот Игнат. Не иначе – старого глупого Итинги с внучкой. Ну, таких и не жалко, дуракам – дурацкая смерть. А этот Игнат… Может ведь, и не сгинул. Кочевье Ирдыла рядом, если, правда, не подались на заход солнца. Заехать, что ли, к Ирдылу, узнать? Ладно, там видно будет.
– Кушайте, дорогие гости. – Войдя в ярангу, Иттымат с поклоном протянул гостям строганину. Те просидели у него долго – совсем надоели хозяину. Гостили бы и дольше – тепло, ветер не дует – да Матоня толкнул в бок слишком засидевшегося приятеля:
– Пошли уж, хватит рассиживать.
Олелька согласно кивнул, и нечистая пара, от пуза поев строганины, пустилась в обратный путь. Было тихо – ни ветерка – мороз ослаб, сквозь разрывы низких облаков в полночном небе моргали звезды.

 

А всего в нескольких десятках верст от Иттыматовой яранги, на берегах реки Берелех, остановилось на ночлег кочевье младшего рода Ирдыла – обедневшего эвенкского князька. Вытоптав снег, поставили три яранги – больше народу не было. Спать долго не ложились – гость в яранге Ирдыла ночевал – «русич», а старый Ирдыл, худо-бедно, русский знал – наловчился за долгую жизнь от новгородцев-ушкуйников. Гость – для яранги счастье, а для жителей кочевья – большое событие. Кругом ведь одни сопки да тундра – чего там интересного? Вот и слушали в яранге гостя – Игната. Сам Ирдыл переводил, смеясь, а на ночь, из уважения к гостю, уступил ему двух своих жен…
С силой погоняя оленей, ехал по реке Берелех целый отряд воинов-чукчей: трое молодых богатырей – Ыттыргын, Чельгак, Томайхо-мэй, а с ними еще полтора десятка – больше в стойбище не было; главный род Ыттыргына давно к югу откочевал, оставив на берегах Берелеха лишь часть людей для разведки. Не появись чужой народ – и эти бы уехали. Сейчас не нападать ехали – уж больно велико стойбище белых – мстить тайно. Для того нужно было сначала убийц найти, что не так просто, но можно. Сопки – они ведь только для чужих пустынны, наверняка кто-нибудь что-нибудь да знает. Тот же дедко Ирдыл – он в тех местах кочевал – или хитрый эвенк Иттымат, коему, говоря по чести, давно пора было бы сломать шею за все его подлости. Шаман Чеготтай долго сидел вчера после камлания. Недвижно, в пустоту уставившись. После сказал: охотник, что ходит в верховьях Индигирки-реки, знает убийц. Правда, не уточнил – какой именно охотник, да тут и так ясно было – не Ирдыл, так Иттымат, последний, правда, не столько охотник, сколько жулик, впрочем, более подробно на эту тему духи тундры с шаманом не говорили.
Первым встретился Иттымат – довольный ехал, песни эвенкские пел. Встречи с чукчами не ожидал, ощерился, видно, – поворотить назад хотел, да не успел, подлая росомаха. Заулыбался, глаза сощурив. Старика Итинги и внучку его кто-то убил? Надо же! И кто бы это мог быть? Покачивал головой Иттымат, сам же внимательно вокруг оглядывался, все примечал. И как незаметно – только не для Иттымата – окружали его нарты охотники-чукчи, вооруженные пальмами – широкими тесаками на длинных древках. Как недоверчиво усмехался, слушая его, Ыттыргын. Как один из молодых богатырей, сидя в нартах, нетерпеливо пощипывал тетиву тяжелого снаряженного лука. Все приметил хитрый эвенк, понял – не верят ему, пытать будут, затем убьют. Уах, нехорошо, однако. И как же это он так расслабился? Может, обрадовался целой бадье железа, что притащили – не обманули – «новгородчи», Матоня с Олелькой? Навар хороший – много чего можно получить за железные ножи в якутских стойбищах. Впрочем, не только в якутских… Добраться бы вот только до них теперь.
– Эх, совсем забыл – голова дырявая стала. – Иттымат всплеснул руками. – Рассказывал знакомый русич – старика и девушку убил Игнат из племени новгородчей.
– А он про то откуда знает, знакомец твой? – недоверчиво спросил Ыттыргын.
– Он знает. – Иттымат усмехнулся. – Ему сам Игнат про то рассказывал. Да, с убитых этот Игнат блестящий амулет снял, с птицей.
Чельгак вздрогнул, услышав про амулет.
– Уах! И где нам искать Игната? В остроге? Поедешь с нами.
– Нет, нет! – замахал руками эвенк, ехать с чукчами к русичам ему совсем не улыбалось. – Нет его в остроге. Либо в пурге сгинул – либо… Либо пригрел его старый Ирдыл!
– Ирдыл? – Ыттыргын задумался. – Ирдыл… Выходит, прав был Чеготтай, не зря камлал.
– В добром ли здравии славный Чеготтай? – льстиво поинтересовался Иттымат. – Помнится, мы как-то славно с ним повеселились на оленьем празднике!
– Ирдыл… – прошептал про себя Ыттыргын. – Он ведь где-то здесь должен быть. Эй, Чельгак, Томайхо-мэй! Берите воинов, пробегитесь по берегам. Ищите ярангу Ирдыла.
Спрыгнув с нарт, воины надели снегоступы и бросились исполнять приказ Ыттыргына, задумчиво наблюдавшего за ними. Позабытый всеми эвенк чуть слышно цокнул языком. Вздрогнули его олени, встрепенули ушами и потянули нарты вперед. Сначала медленно, потом все быстрее. Видел то Ыттыргын, да не до Иттымата было. Пусть уезжает, да заберут его сердце злые духи тундры.
По-тихому скрывшись за поворотом, хитрый эвенк от души взмахнул хореем. Рванулись нарты, понеслись – только снег захрустел под полозьями. Стемнело. Но не остановился Иттымат, по-прежнему подгонял оленей. А чего останавливаться-то? Ночь теплая, олени отдохнувшие, сытые. А дорога – она по реке Берелех идет, никуда не свернешь, даже при всем желании. Так что погонял олешек Иттымат, пока рука не устала. Благодарил добрых духов, что привели в его ярангу новгородчей, Матоню с Олелькой. Не подслушай их разговор Иттымат – все, хана! Убили бы сейчас чукчи, не поверили б, что ничего о судьбе Итинги не знает.
– Хэй, хей! – закричал Иттымат, снова взмахнув хореем…

 

Стойбище Ирдыла отыскали быстро. Томайхо-мэю повезло – недалеко и отошел от реки, как встретил мальчишек-охотников, Ирдыловых внуков. Знавал он их и раньше, потому встреча была теплой. Обрадовались ребята, да и Томайхо-мэй не скрывал радости:
– По-здорову ли дедушка Ирдыл?
– Здоров, а как ты и все твои родственники?
– Да пока не жалуюсь, слава духам тундры. Я со своими тут. Тоже охотимся. С Ыттыргыном, Чельгаком…
– Уай! Сам богатырь Ыттыргын с вами?! В гости, в гости поехали. Дедушка рад будет. У нас, правда, есть уже один гость, русич.
– Русич?! Не Игнатом зовут?
– Может, и так. Мы не помним. Так поедем, а?
– Поедем! Сейчас, только своих кликну…

 

Игнат Греч насторожился, услышав снаружи чьи-то радостные крики. Старый Ирдыл, с раскрытым ртом внимающий очередным россказням гостя, тоже прислушался и быстро выскочил на улицу. Заныло сердце у Игната. Нехорошо заныло, словно предчувствовало что-то дурное. Хотел было уже Игнат выскочить из яранги да по-тихому свалить, украв нарты. Но поздно уже было. Вслед за Ирдылом, стряхнув в чоттагыне снег, ввалились в ярангу трое чукчей. Один здоровый, с каменным лицом, в теплой, расшитой бисером, парке с капюшоном. Двое других молодые, почти мальчишки, только тоже с виду не слабые. Уселись у самого входа, разговор завели с дедом. Гыргычили что-то по-своему, время от времени бросая на Игната быстрые внимательные взгляды. А один, тот, что помладше, так вообще глаз с него не сводил. И с такой ненавистью? Неужели… «Ах, старый дурак!» – выругал себя Игнат. Понял, куда так пристально смотрел приехавший парень. Вовсе не на него, Игната, а на его шею, где, под распахнутым воротом рубахи, рядом с нательным крестом, висела на шнурке тяжелая золотая бляха с изображением птицы. Бляха, снятая Игнатом с трупа. Ах ты, это ж надо, как влип! Вчера еще хотел бляху в шубу зашить, да не успел…
Игнат осторожно опустил правую руку, нащупал за поясом нож. Резкий удар в шею здоровому, потом – сразу – тому, что слева. Ну а с тем, молодым, проще будет, не говоря уже о старике. Только не шуметь – кто знает, сколько их там приехало.
Осторожно вытащив нож, Игнат подобрался и резко, словно стрела, ткнул лезвием здорового…
Тот тут же перехватил его руку, сжал. Легко и просто, словно давно того ждал. Выпустив нож, Игнат закричал от боли. Даже и не столько от боли, сколько от обиды на свою глупость. Всегда презирал самоедов, за людей их не считал – доверчивые и глупые, словно большие дети. Потому и расслабился… а не следовало бы!
Здоровенный сжал пальцы на шее Игната. Тот захрипел, задыхаясь.
– Не убивай его, Ыттыргын, – тихо попросил Чельгак. – Дай мне сделать это. Еджеке ведь моя невеста. – Он наклонился и резким движением сорвал с шеи задыхающегося убийцы амулет – золотую пластинку с изображением птицы. Пластинку эту в прошлое лето обменял Чельгак на десять песцовых шкур у заезжего охотника-якута. Подарил Еджеке – как та радовалась! Еджеке…
Чельгак украдкой смахнул слезы…
– Будем биться, – твердо сказал он. – Завтра же, когда посветлеет..
– Да будет так, Чельгак, – кивнул головой Ыттыргын и улыбнулся, ободряюще положив руку на плечо юноши.
Завтра, как только начало светлеть небо, на льду реки Берелех очертили круг. Встали вокруг плотной стеной – люди старого Ирдыла и приезжие богатыри. Развязали убийцу, сорвав рубаху, сунули в руки копье, вытолкнули…
Ровно посередине круга его уже ждал Чельгак, с таким же коротким копьем, тоже обнаженный по пояс. Он стоял, словно статуя, и, казалось, совсем не чувствовал холода. Не до того было и Игнату. Получив в руки копье, он перестал дрожать и, словно загнанный волк, приготовился подороже продать свою жизнь. Чельгак молча ждал. Зарычав, Игнат подбежал ближе и, сделав обманный выпад, достал концом копья плечо соперника. Тот переместился влево, все так же улыбаясь, не обращая никакого внимания на текущую вниз по руке кровь. Неуловимым движением руки чуть шевельнул копьем… Игнат еле увернулся. Однако… Следовало быть поосторожней с этим парнем. Похоже, он неплохо владеет копьем. Игнат, сам неплохой боец, перехватил древко двумя руками и завертел «мельницу», стараясь нанести удар в голову или шею. Чельгак отбил почти все удары, пропустив лишь один – снова в руку. На этот раз удар был силен и рассчитан – правая рука Чельгака бессильно повисла. Горестный стон пронесся среди зрителей. Игнат осклабился и тут же нанес новый удар, совершив длинный выпад снизу. Чельгак мгновенно перекинул копье в левую руку, подпрыгнул и ударил в спину… Игнат успел откатиться по снегу, но ребра острый наконечник все-таки задел. Грудь его окрасилась кровью, и Игнат почувствовал вдруг, что слабеет. А у его соперника, наоборот, словно бы прибавилось ловкости! Чельгак закружил вокруг убийцы, словно готовящаяся к прыжку рысь. Быстро перемещаясь, он перепрыгивал с ноги на ногу, нанося удар за ударом, отбивать которые становилось все труднее. В какой-то момент Игнат понял, что не выдержит больше. А умирать не хотелось. Он оглянулся, тяжело дыша, посмотрел вверх, на высокий берег…
И, вздрогнув, затряс головой, не в силах поверить – на заснеженном берегу матово блестели доспехи новгородского войска!
С матерным криком Игнат резко метнул копье, целясь сопернику в голову, и тут же отпрыгнул в сторону, к зрителям. Ударив в глаз подвернувшегося под руку старика Ирдыла, ганзейский шпион побежал навстречу своим.
Ыттыргын натянул лук.
– Нет!.. – хрипло прокричал Чельгак.
Схватив брошенное копье, поставил его древко на ступню, размахнулся ногой…
Пущенное с невероятной силой копье догнало убийцу у самой кручи, вонзившись в спину. Игнат застыл на бегу, с удивлением видя, как из груди его выползает наружу острый окровавленный наконечник, и упал в снег…
…У самых сапог Олега Иваныча.
– Да тут, кажется, заварушка, – усмехнулся адмирал-воевода, трогая носком юфтевого сапога мертвое лицо шпиона. – Пойдемте спустимся, познакомимся. Стрелки, готовьте аркебузы!
Уах!
Оглянувшись, воины-чукчи поняли, что окружены. Везде, со всех сторон, шли к ним странные высокие люди в блестящих железных доспехах. Некоторые держали в руках длинные, не менее странные, палки, совсем непохожие на копья. Пахло чем-то горелым и еще каким-то незнакомым неприятным запахом…
Богатыри схватились за копья. Ыттыргын натянул лук – огромный, весом с хорошую нерпу, с тетивой, скрученной из оленьих жил, из тех, что далеко не каждый натянет. Недаром такие луки назывались богатырскими. Вряд ли защитит от него железный нагрудник на высоком светлобородом человеке в богатом плаще. Видимо, этот человек и есть главный у нападающих. Впрочем, зачем рисковать, пробуя на прочность злое железо? Можно ведь и поразить противника в глаз. Ыттыргын сместил точку прицела.
– Стрелять, Олег Иваныч?
Адмирал оглянулся. Стрелять? Может, и придется, конечно. Но ведь не за этим же они сюда пришли. Гришаня-то так и не найден. А эти, судя по всему, могли бы помочь. Может, они и похитили Гришу? Все может быть, народу в тундре мало.
– Стойте! – Олег Иваныч поднял руку, останавливая воинов. Отцепил от пояса шпагу – демонстративно поднял вверх, положил на снег и, показав пустые руки, медленно – один – пошел к оленьим людям.
Ыттыргын опустил лук. Дождался, когда человек в расшитом плаще подойдет ближе, и сам вышел навстречу. Они остановились друг против друга на льду реки – Олег Иваныч Завойский, новгородский боярин, адмирал-воевода и чукотский богатырь Ыттыргын. Оба уверенные в себе, осторожные, сильные. Ыттыргын, правда, чуть менее хитрый – все ж таки помоложе Олега Иваныча.
– Приветствую славных воинов, – улыбнулся Олег Иваныч, в любую минуту ожидая стрелы. – Знает ли кто русский?
Ыттыргын молчал, не зная, как поступить дальше. Вспомнил вдруг про Ирдыла, позвал.
Тот подошел, прихрамывая и прикладывая снег к подбитому глазу:
– Я мал-мало знаю.
Ыттыргын посмотрел на старика:
– Скажи им – они явились на нашу землю силой и уже убили наших людей. Их никто не звал – пусть уйдут, иначе будут уничтожены богатырями тундры.
Ирдыл перевел, как сумел, – впрочем, Олег Иваныч понял.
– Мы сожалеем о том, что случилось с вашими людьми, и сами караем убийц. Нам не нужна ваша земля – мы уйдем этим летом. У вас наш человек, именем Григорий. Верните его.
Ыттыргын молча выслушал перевод. Он не доверял белым людям, да и как можно им верить? Вон их сколько вокруг – у десятка оленных племен не наберется столько воинов. Понимал Ыттыргын, одно осталось богатырям – умереть с честью, так бы и поступил, ввязался бы в битву, не раздумывая долго. Одно удерживало – кроме богатырей, тут еще и люди Ирдыла – старики, женщины, дети. Народ слабый – а ну как не выдержат пыток, покажут дорогу в стойбище? Что тогда? И ведь не предупредить никак. Впрочем…
– Слушай меня внимательно, Томайхо-мэй, а ты, Ирдыл, эти мои слова белым не говори. Не знаю, что сейчас будет – поединок или битва. Как начнется, бери оленей и стрелой несись в стойбище. Скажешь Чеготтаю – мы все погибли в битве с белыми людьми из Гусиной губы, их очень много. Пусть оленьи люди уходят. А пленного – пусть принесут в жертву злым духам тундры. Впрочем, Чеготтай и так это сделает. Запомни мои слова, Томайхо-мэй, и все сделай, как я сказал. А ты, Ирдыл, скажи белому: Ыттыргын вызывает его на славный поединок. Если побеждаю я – они уходят, если он – уйдем мы.
– Поединок? – Олег Иваныч усмехнулся. – Согласен. Только с одним условием: в случае моей победы они отдадут Гришу.
Ыттыргын молча кивнул.
– И оружие выбирать буду я. Постараюсь подобрать схожее. – Адмирал-воевода задумался. – Эх, если бы у них были мечи.
– У Ыттыргына есть меч, – горделиво вскинулся старый Ирдыл. – И он владеет им, как никто в племени!
– Что ж – тем лучше. Тогда – меч. И полное вооружение.
Они сошлись там же, на реке, где еще не успела высохнуть кровь. Олег Иваныч – в легкой, но прочной, стальной бригантине-кирасе, работы нюрнбергских мастеров. Все сочленения перед боем смазаны жиром – двигаться легко, удобно, да и мороз небольшой – потому и новгородцы многие – в кольчужных доспехах поверх стеганых ватников. Было бы морозно – тегиляи б надели, а так – кольчужица из тонких колец, сверху – два панциря: «верховой» из крупных массивных колец и «низовой» – из более мелких. Кто и в байданах – тоже доспех кольчатый, только кольца плоские, в виде шайб, да расковка не очень надежна. На некоторых – пластинчатые брони тяжелые, тоже поверх кольчуг. Вообще же, давно заметил Олег Иваныч, западноевропейский «немецкий» полный доспех – стальные латы – наиболее удобен, прочен и легок. Скажем, вес сплошного латного нагрудника-кирасы – около семи килограммов, кольчужного панциря – двенадцать, а бахтерца – застегивающейся на боку кирасы из налезающих друг на друга пластин – и около пуда будет. Потому и предпочитал адмирал-воевода надежные и удобные немецкие латы. Фирма – она и в пятнадцатом веке фирма! Перед боем надел на голову круглый шлем-арме, что давно уже делали в Новгороде по образцу европейских. Холодное железо! Да ведь шлем не сразу на голову надевается – на ватный подшлемник.
Соперник, чукотский богатырь Ыттыргын, облачился для боя в наборный панцирь из плотной моржовой кожи, с нашитыми поверху пластинками из оленьего рога – для пущей крепости. На голове – шлем из такой же кожи, с устрашающей полумаской, на левом плече – прикрепленный щит-крыло. Странный доспех, очень странный. А меч – так еще страннее: прямой клинок, заточенный с одной стороны, со скошенным концом. Длина – примерно с обычный европейский меч. Двуручная рукоять из рыбьего зуба. Заканчивалась рукоять большим кольцом, сквозь которое можно было бы продеть руку. Никогда не видал Олег Иваныч подобных мечей, потому следовало быть осторожным. С таким кольцом очень удобно вращать клинок над головою, словно мельничные крылья.
Вот с этого Ыттыргын и начал: вращая мечом, сделал шаг вперед. Олег Иваныч даже не шелохнулся, как опытный фехтовальщик, знал – с такой позиции нанести точный удар довольно трудно, практически невозможно. Вряд ли молодой богатырь был продвинутым мастером меча – это оружие не так уж и часто встречалось у оленьих людей. Да и выбить из руки… Все-таки помешало кольцо – иначе бы меч птицей вылетел из рук Ыттыргына после короткого верхнего выпада новгородского адмирал-воеводы. А так – нет. Удержался. Правда, лицо богатыря тундры на короткое время приобрело весьма глупое и озадаченное выражение, однако он быстро пришел в себя и резко сменил тактику – взяв меч двумя руками, принялся работать им, словно веслом – такую тактику иногда применяли ливонцы, используя полуторные мечи-бастрады. Олег Иваныч довольно легко отбивал все атаки – знал, какое оружие выбрать. Да, конечно, меч – не шпага, он тяжелей и массивней, – а шпагу выбрать никак было нельзя – сломалась бы от встречи с тяжелым клинком соперника. Впрочем, и мечом видавший виды адмирал-воевода действовал весьма недурно. Вскоре и сам перешел в атаку снизу – сверху мешал кожаный щит, неподвижно закрепленный на левом плече врага, словно крыло огромной птицы. В целом, доспех из кожи моржа хоть и держал удары, да, как сразу заметил Олег Иваныч, был весьма тяжел и, что хуже, сковывал движения. Таковых качеств были напрочь лишены дорогие немецкие латы адмирала: вот уж, действительно – словно вторая кожа! Нет, не правы некоторые горе-историки, приписывающие рыцарским доспехам несусветную тяжесть. Да, хватало в Европе и тяжеленных лат с толщиной брони, как у легкого танка, – но это же были турнирные доспехи. Ни одному нормальному рыцарю не могло прийти в голову пользоваться ими в реальном бою, себе дороже – выбьют из седла и лежи, как черепаха, дожидайся, когда прирежут. Северный богатырь был неповоротлив в своих латах, хоть и очень силен. Нет, все-таки не так уж и неповоротлив…
Отбив слева…. Ага… Теперь отводка… Финт справа – а друат…
…Скорее, не очень подвижен. Да и – видно было – не так часто доспехами пользовался, ощущалась некоторая скованность при ударах. Да, сильных и беспощадных – но весьма неточных.
Олег Иваныч либо их отбивал, либо уклонялся, пытаясь, раззадорив соперника, вызвать его на ряд ошибочных действий. Таковых что-то долго не было видно, еще бы: сказывался психический тренинг, коему специально обучали каждого воина-богатыря главные шаманы племен. Что ж, придется атаковать самому!
Не дожидаясь окончания атаки врага, Олег Иваныч сделал обманный финт – клинок его меча, изготовленный из знаменитой шеффилдской стали, птицей порхнул вниз и вправо, и сразу же, переводом – в голову. Этот удар очень любили немецкие рыцари. Будь у соперника турнирный рыцарский шлем или, хотя бы, армэ, Олег Иваныч даже и не пытался бы прибегнуть к такому удару, уж нашел бы что-нибудь похитрее, но тут…
Отлетела в сторону кожаная полумаска, брызнула кровь – и северный богатырь тяжело повалился в снег.
Зрители-чукчи оцепенели.
Олег Иваныч поднял забрало и улыбнулся, кивнув на поверженного соперника:
– Геронтий, перевяжи человека. Кажется, мы еще с ним не договорили.
В этот момент один из молодых воинов – Чельгак, схватившись за копье, что-то прокричал остальным…
– Стойте! – Олег Иваныч поднял вверх меч. – Переведи им, дед. – Он строго посмотрел на Ирдыла. – Если они так уж хотят умереть… то пусть сначала посмотрят, как это будет.
Воевода махнул одному из воинов с аркебузой. Тот кивнул и, положив тяжелое ружье на воткнутую в снег рогатку, тщательно прицелился в соседнюю ярангу. Вопросительно взглянул на Олега Иваныча.
– Пли! – скомандовал тот.
Раздался грохот. Вырвавшееся из дула ружья пламя опалило стоявших поблизости чукчей. Оторванные клочья верхней части яранги медленно закружились в воздухе. Охотники-чукчи в ужасе попадали на колени.
– О, огнедышащие духи! – взмолился, ползая по снегу, Ирдыл. – Не гневайтесь на неразумный народ мой.
К Олегу Иванычу подошел Геронтий. Наклонясь, вытер о снег окровавленные руки:
– Перевязал твоего вражину. Жить будет – силен. Кстати, пока вы тут развлекали народишко, один из местных чуть не сбег. – Геронтий усмехнулся. – Смотрю: бочком, бочком – и к саням ихним. Крикнул оленям – тут я аркан и метнул – обучен. Парень тот в заднем чуме, хочешь – поговори.
Воевода задумался. Некогда вроде особо разговаривать… хотя…
– А ну, давай их всех в один чум: главного – того, что я подранил, пойманного, ну и толмача деда.
– Еще раз говорю – мы не желаем вам зла, – вытирая со лба пот, в который раз повторил Олег Иваныч. – А тот, что убил ваших людей… Мы за него не в ответе. Убили вы его – правильно сделали. Кстати, а где его одежда?
Ирдыл с поклоном протянул кафтан, шубу, рубаху…
– Геронтий, проверь. – Адмирал-воевода предал вещи убитого лекарю, впрочем, давно уже не только лекарю, но и его доверенному лицу.
– Скажи им, старик, – мы уйдем летом. Уплывем на больших челнах далеко-далеко навстречу солнцу. Мы сохраним им жизнь и не будем нападать на их стойбище. Только один человек нас интересует – тот, что у них в плену. Впрочем, они знают…
– Взгляни-ка, Олег Иваныч. – Геронтий протянул какой-то продолговатый предмет, похожий на скрученный кусочек пергамента. – В шов зашит был, в кафтане, – пояснил он.
Олег Иваныч развернул… написано по-немецки, четкими готическими буквицами:
– «Податель сего, Игнат Греч, имеет право бесплатно пользоваться услугами всех людей Ганзы на территории Новгорода и сопредельных земель. Олдермен Якоб Шенхаузен». Однако! – Олег Иваныч присвистнул:
– Похоже, вот тот, кого мы с Гришей давно искали.

 

Он таки уговорил раненого Ыттыргына, расположив к себе шутками и весельем.
– Молодой воин Чельгак проводит тебя к стойбищу, – приподнявшись на локте, хрипло произнес Ыттыргын. – Но… – Он вдруг закашлялся, затем, отдышавшись, продолжил: – Дай слово, что поедешь туда один!
Олег Иваныч молча протянул раненому богатырю руку.
Они ехали молча – да и как было говорить? Чельгак не знал никаких языков, кроме родного, а старик Ирдыл остался со своими. Помимо меча и арбалета, Олег Иваныч прихватил с собой и аркебуз. Тяжелое ружье – пока не было разделения на мушкет и более легкий аркебуз, все назывались одинаково – лежало в задней части нарт. Там же позвякивали припасы. Ходко бежали олени по льду реки Берелех, ходко и плавно. Давно загорелись в небе желтые звезды, и серебристая луна заливала тундру своим дрожащим светом. Глядя на нее, затянул Чельгак грустную протяжную песню. Пелось в ней о юной красавице Еджеке с бровями чернее спинки соболя, убитой коварным врагом с растрепанной бородою. Никогда больше не сядет Еджеке в нарты, никогда больше не обнимет возлюбленного – никогда…

 

Гриша очнулся в чуме из оленьих шкур. Сколько времени прошло – он не знал, только смутно помнил, как везли его куда-то в оленьих санях-нартах да поили по пути каким-то едким дурно пахнущим варевом, от которого болела голова, ноги делались ватными, а в глазах двоилось. Только к утру, когда выстывал сложенный из камней очаг, на холоде переставало действовать варево, и Гришаня принимался ворочать мозгами, соображать – как выбраться отсюда. Похоже, он находился в каком-то самоедском племени к югу от Ново-Дымского острога – пока везли, северное сияние (сполохи) были сзади. Значит, сам острог – на севере. Туда и нужно бежать… Бежать? Нет, лучше ехать – по морозу-то долго не побегаешь, хоть и не очень холодная пока была зима – не холоднее, чем бывало иногда и в Новгороде. Действовать надо, действовать – не сидеть тут сиднем, неизвестно чего дожидаясь. Не нравился Грише хозяин чума – тощий, узкоглазый, с хищным крючковатым носом. Не иначе – местный колдун. Такой и в жертву принесет запросто в капище богомерзком! Совсем незачем того дожидаться. Гришаня покрутил руками – ага, никто их не связывал, понадеялись на варево – а варево-то вчера постарался Гриша не выпить все – половину выплюнул. Потому и соображал сегодня гораздо лучше, хотя башка, конечно, болела, зараза. Перво-наперво, оглядеться. Чум большой, теплый – светильники, очаг, оленьи рогатые черепа – ну, точно, колдун хозяин! Чертов язычник. Интересно, где его черти сейчас носят? Наверное, в капище? А остальные тоже, может быть, бесам своим молятся? Чего-то не слыхать их снаружи.
Гриша осторожно выбрался в чоттагын – знал уже, что так назывались местные сени – оттянул закрывающую вход шкуру, выглянул. Пусто! Луна на небе, звезды, а вокруг никого. Неужели – и в самом деле никого? Гриша, пошатываясь от свежего морозного воздуха, выбрался из чума. А не очень, кстати, и холодно. Тихо как…
И вдруг тишину северной ночи прорезал пронзительный дикий вопль! Он был бы похож на вой голодного волка, если бы волк умел выть с такой злобой. Гриша вздрогнул. И тут же раздался ритмичный звук бубна. Вернее, даже, не одного бубна, а нескольких.
Бум-бум… Бум-бум… бумм…
Словно завороженный колдовской шаманской музыкой, Григорий медленно пошел на звук бубна. Отойдя от чумов шагов на полста, он наконец заметил источник шума и воплей. Посреди зарослей кривоватой березы горел большой костер, вокруг которого сидели, ритмично ударяя в бубны, оленьи люди. А между ними и костром кривлялся, издавая вопли, тощий полуголый мужик с оленьими рогами на голове – хозяин Гришиного чума – и вправду – колдун. Он то приседал на пятки, тут же взмывая вверх, словно пущенная стрела, то совершал немыслимо длинные прыжки, а то принимался кататься по снегу, выкрикивая какие-то бессвязные слова.
Ну, это Гришане они казались бессвязными, но вовсе не собравшимся вокруг костра людям.
– О, морозные духи тундры! – извиваясь, кричал шаман Чеготтай. – Изгоните же с Индигирки-реки и губы Гусиной неведомых белых людей. Помогите славному воину Ыттыргыну убить их! Убить! Убить! Убить! – три раза повторил шаман, и три раза эхом откликнулись оленьи люди:
– Убить! Убить! Убить!
– О, великие духи тундры! – катаясь по снегу, завывал шаман. – Скоро, скоро напьетесь вы свежей крови! Скоро…
Чеготтай совершил очередной дикий прыжок и вдруг застыл, приложив ладонь ко лбу, словно высматривал что-то. Бубны притихли.
– Вижу! – закричал шаман. – Вижу их. Они летят по небу в небесных нартах. Страшны их оскаленные лица, это лица смерти. Падайте, люди тундры!
Сидящие вокруг костра в страхе попадали лицами в снег и обхватили головы руками.
– Жертву! – громко заверещал Чеготтай. – Духи требуют жертву. Они хотят пить ее кровь, есть ее мясо… Люди! Приведите же скорей пленника из моей яранги!
Он указал рукой в направлении стойбища, и сразу четверо охотников, пятясь и приседая от страха, отправились исполнять волю шамана. Впрочем, никакого пленника в яранге Чеготтая уже не было. Станет он их дожидаться, как же! Гришаня не долго любовался богомерзким шаманством. Плюнул, перекрестился да подался потихоньку обратно в стойбище. Выбрал, не торопясь, уже запряженные нарты – кто-то из охотников припозднился, убежал к костру и олешек своих не распряг. Влез Гришаня в нарты, тихонько тронул оленей длинным шестом… Вроде поехали. Куда только? Нет, вроде все правильно – на север, вниз по заснеженной ленте реки…
Наверное, он никогда не добрался бы до острога – управленье оленьей упряжкой тоже искусство – ежели б не столкнулся нос к носу со встречными нартами. Те выехали из-за поворота – быстро, бесшумно, напористо. Были бы автомобили – разбились бы неминуемо, а олени все ж таки существа живые – прянули в сторону. Гришаня вылетел из перевернутых нарт, полежал на снегу, приходя в себя. Когда пришел, поднялся на ноги, пошел куда-то, потирая ушибленную коленку…
– Далеко ль собрался, Гриша?
– Да отстаньте вы… Ой!
Что-то сообразив, Гришаня обернулся на голос:
– Олег Иваныч!
Кое-как объяснив на пальцах Чельгаку, что его миссия выполнена, они повернули нарты обратно. Молодой воин покачал головой. Ему нужно было в стойбище, а пришлым людям – обратно. Но они ведь не умеют управлять упряжью. Конечно, олени и сами помнят дорогу, лишь бы им не мешать. Да ведь как объяснить это?
Чельгак присел на снег, нарисовал что-то костяными ножнами, подозвал Олега Иваныча – смотри, мол. Олег Иваныч догадался, кивнул, и Чельгак улыбнулся. Впервые за много дней. Поняли друг друга, слава духам тундры.
Они простились. Чельгак пошел вверх по реке, к стойбищу, радуясь, что все так удачно прошло: Ыттыргын ведь просил вернуть пленного, не показывая чужаку стойбища. Так и вышло. Чельгак расправил плечи и зашагал вперед, как человек, довольный неожиданно свалившейся с плеч ношей.

 

– Ой, слава Господу, наконец-то! – бросив шитье, Софья крепко обняла мужа. – Как я соскучилась за эти дни, как прислушивалась к скрипу снега, к шагам на палубе – может, ты? Поди, голодный? Ну, садись же, буду тебя потчевать… Давай протягивай ноги – сниму сапоги… Вот так… Теперь кафтан…
– А рубаху-то, может, пока необязательно, Софьюшка? – оторвавшись от поцелуев, улыбнулся Олег Иваныч.
– Как это – необязательно? – Софья хитро прищурилась и, быстро скинув платье, улеглась навзничь на ложе, призывно глядя на мужа: – Иди же сюда, не сиди сиднем…
Олега Иваныча упрашивать было не надо…
– Там, по твоему поручению, коч осмотрели, – уже ближе к утру вспомнила Софья. – Ну, этот, «Семгин Глаз»… В маленьком сундуке протокол и вещи… Да куда ж ты? Дня-то дождись, чай, успеется.
Не в силах ждать до утра, Олег Иваныч распахнул крышку сундука.
Заплечный мешок. С биркой – «принадлежность пропавшего Игната Греча». В мешке деньги – не ахти какие, запасная рубаха и мелкие неприметные камешки, по виду – грузила… Грузила? Олег Иваныч хлопнул себя по лбу. Никакие это не грузила, это…
– Наконечники самоедской стрелы, – согласился днем Гриша. – А мы-то гадали, где эти самоеды? Так вот, оказывается, кто… Говоришь, ганзейскую бумагу у него в одежде нашли? Похоже, и Евдоксю – он… Ну, вот и покончили с гадом. Жаль не мы – самоеды.
– Чего у тебя с шеей, Гриша? – словно невзначай, поинтересовался Олег Иваныч. – Не заболел ли?
– Что? Ой… – Гриша смутился – вся шея его была покрыта весьма характерными гематомами, в простонародье похабно именуемыми засосами. – То не я, то Ульянка все.
– Так и хорошо, что Ульянка, а не какой-нибудь Прохор Кузьмич! – захохотал Олег Иваныч. – Кого это там несет? Ишь, как по крыльцу-то топочет. Ровно медведь.
В резко распахнувшуюся дверь вбежал Ваня. В расстегнутом зипуне, раскрасневшийся, взволнованный:
– Вот вы здесь сидите, а там… там…
– Да что там-то, отроче? Самоеды напали? Вроде не должны.
– Да какие самоеды! Солнце! Солнышко показалось! Пока самый краешек. Бежим скорей на крыльцо, посмотрим!
Весь народ острога высыпал на улицу. Многие стояли, взявшись за руки. Все, задрав головы, смотрели на юг, где, далеко-далеко на горизонте, показался над заснеженной сопкой оранжевый край солнца. Показался, но вскоре исчез, окрасив малиновыми лучами северное полночное небо.
– Солнышко! Солнце, – проносилось в толпе. Расцветали улыбками изможденные лица, задорно смеялась молодежь, а многие – плакали.
Солнышко… Солнце…
Назад: Глава 4 Ново-Дымский острог (Левый берег Индигирки). Осень 1476 г.
Дальше: Глава 6 Залив Аляска – о-в Ситха (Восточное побережье Северной Америки). Июль 1477 г.