Глава третья
Ротмистр Кусков и первые потери
«Воронки», как и предполагалось, разъехались в разные стороны. Курчавый в свой сел, за руль непосредственно, первым ударил по газам.
А с Ником на заднее сиденье, по бокам, парочка телохранителей всё тех же уселась. Плотненько так спрессовали добры молодцы! Ну, эти-то хоть молча ехали, а шофёр попался — не приведи Бог. Пожилой такой еврей, махровый — до невозможности. Всю дорогу себе под нос ерунду всякую бормотал: про «бедную Сару», про «несчастного, глупого Мотю», про «грехи Израилевы». То ли сумасшедший, то ли просто дурочку ломал, как всем бойцам невидимого фронта полагается. Долго ехали, в объезд города, часам к трём ночи только добрались до места.
На пути возник высоченный забор, со сторожевой вышки по глазам ударил яркий прожектор. Старый еврей посигналил, через минуту ворота совершенно бесшумно отъехали в сторону. Внутри добротный дом-пятистенок стоял в середине участка, рядом с ним — несколько разномастных бараков, часовые — и тут и там. Прямо к крыльцу дома подъехали, вошли в длинные, скупо освещённые сени. Водитель разговорчивый, к радости Ника, остался в машине. С правой стороны коридора — несколько дверей, из крайней, чуть приоткрытой, кухней явственно пахнуло. С левой стороны — всего одна дверь, над ней табличка: «Спальный комплекс». Обрадовался Ник этой надписи просто несказанно. Спать хотелось до жути — в машине заснуть не удалось, сколь ни старался: безжалостно трясло на ухабах, свинцовые плечи соседей толкали синхронно с двух сторон.
Вошли в спальню: штук тридцать кроватей составлены идеальными рядами, застелены все с аккуратностью образцовой, на спинках — металлические шары знатные, как и полагается, фанерные прикроватные тумбочки рядом, стулья простенькие. На одну кровать — по одному стулу и тумбочке одной, соответственно.
Идиллия армейская. Для тех, кто понимает, конечно.
Ник прошёл в дальний угол, комбинезон свой злосчастный быстро стащил да и нырнул под одеяло. Ни о чём думать не хотелось, только краешком глаза успел заметить, уже засыпая, как один из сопровождающих направился к соседней кровати, а второй расположился на стуле — рядом с входной дверью. Плащ свой распахнул, сложил руки на груди, предварительно кобуру наплечную расстегнув. Понятное дело, бдить приготовился — в соответствии со строгими инструкциями …
Проснулся Ник в восемь ноль-ноль, от голоса командного.
— Подразделение — подъём! — бодро вещал голос. — Туалетные процедуры принять! Переодеться, к зарядке приготовиться! На всё про всё — даю пятнадцать минут!
Открыл Ник глаза: на пороге спального помещения стоял крепыш средних лет, одетый в чёрные сатиновые трусы и голубую майку, на ногах — сапоги кирзовые. С видом довольным донельзя, улыбка широченная, глаза радостные, лучистые.
— Спортивный инструктор Епифанцев, — представился крепыш. — Согласно местному распорядку дня, поступаете в моё распоряжение до десяти часов. Потом — следуете на завтрак. Прошу поторопиться, товарищи! Вот вам сменная форма одежды: трусы, майки, гимнастерки, брюки форменные, сапоги. Всё по размерам подобрано. Полотенца также приложены, портянки!
Рядом с весёлым крепышом стояло несколько картонных коробок и один из оловянноглазых: заспанный, растрёпанный, в руках пистолет чёрный, визуально — браунинг. Видимо, заснул всё же, штафирка, теперь смущается.
Второй сопровождающий Ника спросил, высунув голову из-под одеяла:
— Извините, но нас это тоже касается? Ничего не путаете? Может — только товарища Иванова?
— Ничего не путаю, — продолжил от души веселиться спортивный инструктор. — Приказ капитана Курчавого. Вот — телеграфом пришло, — помахал над головой узкой бумажной лентой. — Торопимся, товарищи! Гражданскую одежду — в картонные коробки сложить, освободив их предварительно, понятное дело. Туалетная комната — напротив по коридору, через дверь от кухонной. Вопросы?
Молодцы, приставленные за Ником следить-наблюдать, ознакомились первым делом с содержанием телетайпной ленты.
— Мы включены в состав группы «Азимут», — сообщил один из них тусклым голосом. — В соответствии с полученным приказом, представляюсь: Кузнецов!
— А как же обещанная командировка в Испанию? — засомневался второй, но тоже представился: — Токарев!
Как бы то ни было, через пятнадцать минут все уже бежали по дорожке, проложенной по периметру забора, — в кирзовых сапогах, трусах и майках, следом за бодрым инструктором Епифанцевым.
Территория пансионата оказалась совсем даже немаленькой, периметр насчитывал более пяти тысяч шагов Ника. Намотали три «круга», благо погода способствовала: лёгкий минус, ясное небо, полное безветрие.
Потом последовали махи руками-ногами, приседания, прыжки различные, наклоны во все стороны. Напоследок — упражнения на турнике и брусьях.
Хорошая такая зарядка получилась, серьёзная, лет пять уже Ник свой организм не подвергал подобным нагрузкам. Устал, конечно, но и бодрость определённая образовалась, особенно после умывания ледяной водой и тщательного, до красноты, растирания торса вафельным полотенцем.
На завтрак прибыли уже в компании со зверским аппетитом.
Нормальный такой завтрак, взрослый: хлеб пшеничный, масло, икра красная, яйца вареные, колбаса настоящая — из мяса, без сои, напитки в ассортименте — чай, кофе, какао.
После завтрака занялись иностранными языками на солнечной веранде. Мымра седая, в цивильном, появилась, очочками сверкая. Давай тестировать — на знание английского и немецкого языков. Ник в школе и институтах своих немецкий изучал, а уже потом, во время занятия бизнесом, — английский. Так что некоторые зачатки всё-таки были, но не более.
Кузнецов с Токаревым полиглотами настоящими оказались, так шпарили, что мымра только цокала восхищённо.
Потом с ней же прошли занятия по психологии, тренинг, так сказать. Ничего серьёзного, практически — как в том анекдоте: «Идут две молоденькие девушки по улице. Одна из них мороженое лижет, другая кусает. Вопрос: какая из них замужем? Правильный ответ: та, у которой обручальное кольцо на пальце».
Обед классический: первое, второе, компот из сухофруктов.
После обеда получасовой перерыв объявили, потом — чтение газеты «Правда», обсуждение прочитанного. Тоже нормальное мероприятие, если со скрытым юмором относиться, улыбку ехидную пряча старательно.
Дальше спортивная часть образования получила продолжение. Сперва пошли в тир, оборудованный в одном из бараков. Постреляли вволю: из пистолетов и револьверов, из винтовок и карабинов, и даже из охотничьих ружей. По окончанию стрельбы ещё минут сорок поучились ножи метать в цель.
Потом, в другом уже бараке, занялись рукопашным боем — под руководством всё того же Епифанцева. Надели самбистские курточки и давай на соломенных матах отрабатывать всякие приёмы. Тут уж Ник себя показал во всей красе: в спарринге Кузнецова и Токарева легко одолел, а вот Епифанцеву, после долгой схватки, всё же проиграл. Последний потом долго ещё к Нику приставал, мол: «А покажи ещё раз бросок через плечо с колена, удушающий ногами…»
К вечеру навалилась усталость, но приятная такая, дружащая с чувством выполненного долга.
Поужинали в меру плотно да и спать легли. Кузнецов по-прежнему — на соседней койке, а Токарев, видимо на всякий случай, выбрал себе кровать около самой двери. Всё же не на стуле, уже прогресс.
Утром и все остальные прибыли: капитан Курчавый, Лёха Сизый, профессор Вырвиглаз, Шпала — он же Ерофей Бочкин.
Ник с Курчавым поздоровался за руку, с Сизым и Вырвиглазом обнялся даже, обменялся похлопываниями по плечам. С особистом же — только кивками вежливыми взаимными ограничились. Оно и понятно: Бочкину до сих пор за полученную оплеуху обидно, Нику же с ним здороваться сердечно также нет охоты, с детства ещё отрицательное отношение к этой профессии было воспитано — бабушками и дедушками.
Выяснилось, что все точки над «и» уже расставлены, Сизый и Вырвиглаз приняты в «Азимут». Причём даже уговаривать их особенно не пришлось.
— Мне Чукотка уже лет десять снится каждую ночь, — объяснил Вырвиглаз своё решение, переодевшись в военную «хэбешку». — С тех самых пор как уехал оттуда. Так что какие сомнения? Ещё имеется одна важная причина — золото стране действительно необходимо!
— Да и мне своих корешей проведать, — Лёха поддержал, — совсем нелишне будет. Долги, опять же, ещё не всем в тех местах заплатил.
Услыхал это Курчавый, взъярился, раскричался:
— Отставить! Построиться в шеренгу по одному! Быстро, быстро у меня! По росту, мать вашу!
Построились минут за пять, всё ростом мерялись — кто кого выше. В результате Ник предпоследним оказался, за ним — только профессор минералогический.
Впереди всех — Сизый, всем беркутам орёл.
— Направо! Подтянуться, животы подобрать! — Курчавый продолжил выволочку. — Равняйсь! Смирно! Вольно!
Прошёлся вдоль строя задумчиво, туда-сюда.
— Все вы теперь — сотрудники славного НКВД, в звании старшинском, — заявил. — И вы тоже, господа из внешней разведки, — это он к Токареву и Кузнецову обратился. — Так надо, на время. Бочкин без изменений, старший лейтенант по-прежнему. Попрошу всех прекратить разговоры о «личной заинтересованности», о «долгах неотданных», «счетах неоплаченных». Нет больше у вас ничего личного! Есть только общая цель, знаете уже какая. Понятно? А если понятно — разойтись! К текущим занятиям — приступить! В свободное от занятий время — сфотографироваться на удостоверения, Епифанцев распорядится…
Сам сел в «воронок» и усвистал куда-то.
Приступили к занятиям — по прежней схеме, с уклоном в физподготовку, стрельбу и метание ножей.
Один Вырвиглаз, по причине заслуженного возраста, в спортивных мероприятиях участия не принимал, всё за книжками умными сидел, благо, и библиотека хорошая в пансионате имелась в наличии — четвёртая дверь по коридору от кухонной.
Поздним вечером среды вернулся Курчавый, собрал всех в библиотечной комнате.
— Даю вводную, товарищи! Завтра в город выезжаем, в горный институт. Во-первых, буровой станок уже доставили из Англии. Самой новейшей конструкции… — В бумажку заглянул, уточнил: — С «гидравлическим приводом». Вам, Никита Андреевич, знаком этот термин?
— Вполне, — Ник и не соврал нисколько. — Ничего хитрого: в замкнутое пространство машинное масло залито, поршни разного диаметра двигаются, вследствие разных диаметров поршней возникает гидравлический удар, как результат — многократное увеличение модуля силы, приложенной по определённому вектору. Не бином Ньютона, разберёмся!
— Это очень хорошо, — капитан вздохнул облегчённо. — Вот вы старшим по техническим вопросам и назначаетесь с этого момента! Завтра проведём полноценным приказом по группе. Во-вторых, по совету нашего профессора посмотрим одного студента — на предмет включения в «Азимут»… — Опять в бумажку заглянул. — Матвея Кускова, так?
— Всё правильно, — зачастил Вырвиглаз. — Очень способный в геологических науках молодой человек, прекрасные перспективы имеет для развития блестящей карьеры. Думаю, через год может уже приступить к написанию кандидатской диссертации!
— Это ежели не застрелят — по горячке нонешней, — нетактично влез Лёха, демонстрируя свою природную вредность.
Курчавый отреагировал мгновенно:
— А вы, товарищ Сизых, остаётесь на базе, вместе с сержантом Токаревым. Токарев — за старшего!
— Почему это я? — Лёха заартачился. Хотелось ему, наверное, вместе со всеми на авто прокатиться, на Ленинград полюбоваться, особенно — на ленинградок.
— Потому что приказ! И вообще… — Капитан уже ко всем обратился. — Прошу запомнить: на задание группа в полном составе никогда не должна выходить, кто-то обязан оставаться в стороне! Всегда надо помнить, что в корзину с яйцами булыжник может упасть. У рачительного хозяина таких корзин несколько должно быть…
На следующий день на пробежку отправились только Лёха и Токарев — хмурые и недовольные. Остальные проследовали во флигелёк, пристроенный к основному дому.
А там — примерочная-костюмерная. Хмурый еврей, что раньше в роли шофёра выступал, всем подобрал гражданскую одежду, согласно указаниям Курчавого:
— Вы уж повнимательнее, Моисей Абрамович. Иванов у нас сегодня студентом будет, чтобы не входить в незнакомую роль. Кузнецов — мастеровой, сантехник или водопроводчик. Бочкин — милиционер, пусть старшина. Вырвиглаз — по должности своей профессорской. Я в своей повседневной форме поеду, только чуть щёткой пройдитесь…
Постарался Абрамыч на славу, за двадцать минут всех одел.
Ника даже загримировал, чтобы его никто из бывших сокурсников не узнал. Смешно, конечно, кто здесь его может узнать? Да ладно, пускай уже.
Чёрный парик Нику на голову Абрамыч нахлобучил, усы густые приклеил над губой. Посмотрел Ник в зеркало: получился натуральный бригадир молдаванских шабашников, наглый и пройдошистый.
Выдал всем Курчавый пропуска в Горный и, уже на пиковый случай, корочки энкавэдешные, настоящие. Бочкину и Кузнецову ещё и по браунингу досталось.
Понятное дело, не вошли ещё Ник и Вырвиглаз в полное доверие.
«Перестраховка, — подумал Ник. — Хотя начальству виднее. Ему, родимому, и отвечать, если что…»
Расселись по двум знакомым автомобилям. Кузнецов с собой ещё и саквояж потрёпанный прихватил — с инструментом специальным, наверное. Тронулись.
В город въехали, Ник головой во все стороны завертел: дома непривычно низенькие, людей на улицах совсем мало, одеты все — как в фильмах старинных, чёрно-белых ещё. Редкие автомобили навстречу попадались, вон лошадёнка шарабан на резиновом ходу потащила куда-то.
— Ну, какие впечатления? — небрежно поинтересовался капитан.
Подловил-таки! Нику промолчать бы, плечами пожав, мол, — обычные самые.
Так нет, находясь под впечатлением от увиденного, ляпнул неосторожно:
— Чистенько так. Бедненько, скромно — но чисто! Да и тихо неправдоподобно!
Опомнился, тут же заткнулся.
А Курчавый и ничего, не стал в тему углубляться, только под нос себе что-то недовольно пробурчал, типа:
— Ага-ага! Ну-ну! — и уже совсем что-то непонятное: — Волки — они очень умные, куда как редко ошибаются!
На двадцать четвёртой линии Васильевского острова остановились, не доехав метров триста до набережной. Вышли из машин, пешёчком, не торопясь, прогулялись до центрального входа. Девушки семенили навстречу: в пальтишках смешных, у некоторых на головах шляпки вычурные, у некоторых — косынки, платки пуховые.
Настоящие девушки, симпатичные и смешливые.
К центральному входу подошли, Ник по сторонам заозирался: в его времена тут всё было разрисовано белой краской — признаниями в любви выпускников к своей «альма-матер», а тут — ни единого следочка.
— Чего это вы, Никита Андреевич, высматриваете? — подозрительно поинтересовался Вырвиглаз.
— Да нет, это я так просто. — Ник даже засмущался. Больно уж важно Владимир Ильич выглядел в своей чёрной классической тройке — не то что профессор, академик целый! Министр натуральный! — Потом как-нибудь расскажу.
Друг за другом, с минутным перерывом, прошли через вахту, встретились в условном месте, около студенческой столовки.
— Диспозиция следующая, — негромко объяснил Курчавый. — Товарищ профессор, Иванов и Бочкин направляются на отлов студента. Бочкину, после означенного отлова, упаковать оного студента и доставить на базу. Задача ясна?
— Так точно! — шёпотом доложил особист, еле сдерживаясь от отдания чести.
— Мы с Кузнецовым следуем за документами и ключами от склада, где находится буровой станок. Встречаемся через час, возле кабинета ректора. Всё, по коням!
Подошли к кафедре родимой, у Ника даже сердце ёкнуло: «изменения» налицо, конечно, но и знакомое проступает повсеместно. Безлюдно было на кафедре, только из одной аудитории раздавался шум и гам, у дверей два хлопчика дежурили — с красными повязками на рукавах и с комсомольскими значками на груди. На дверях объявление: «Срочное собрание четвёртого курса! Обсуждение личного дела комсомольца Матвея Кускова!»
Похоже, вовремя приехали, в самый раз.
Бочкин сразу в карман форменный полез, за корочками, чтобы проход освободить. Но Вырвиглаз его небрежным жестом остановил, к тем красноповязочным подошёл, глянул строго, брови насупил, хлопчики и исчезли тут же, словно в воздухе растворились. Профессор на противоположную стенку кивнул, а там его портрет собственный висит, солидный такой, значимый. Так вот оно: авторитет настоящий, он завсегда своё возьмет: и на зоне, и в заведении учебном!
Под портретом надпись была: «Вырвиглаз Владимир Ильич, профессор, доктор геолого-минералогических наук. 1875 —…». Смотрел Ник на портрет, смотрел, вдруг вспомнил, что видел его уже, тогда, в 1977, когда в Горный поступал. Он и тогда здесь висел. Только вот даты там другие стояли: «1875–1938».
И как теперь прикажете Вырвиглазу в глаза смотреть?
В аудиторию просочились тихонечко, пристроились на заднем ряду.
А в помещении спектакль настоящий разыгрывался, театральный. Зрители поближе к лекторской трибуне расселись, на трибуне оратор — вылитый Олег Кошевой из известного фильма. Рядом с трибуной, на стуле, парнишка сидел: простой совсем, только вот глаза — наглые, бесшабашные. В Русском Музее Ник такие глаза встречал, на портрете Дениса Давыдова.
«Кошевой» тем временем уже начал своё выступление, двумя листками бумаги размахивая:
— Вот, из милиции пришло уведомление: медицинский вытрезвитель № 7 сообщает, что пятого ноября сего года студент Ленинградского Горного Института — некто Кусков — был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко орал матерные частушки. Что скажешь, Матвей?
— Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, — не очень уверенно заявил Кусков.
— Ладно, — продолжил комсомольский вожак. — Из того же учреждения ещё одна справка пришла. В ней говорится, что всё тот же Кусков шестого октября сего года был опять доставлен, опять же в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко читал вслух поэму «Евгений Онегин», естественно, в её матерном и похабном варианте исполнения. Матвей?
— Отслужу, кровью смою, дайте шанс, — голос Кускова непритворно дрожал.
В зале поднялся лёгкий шум, сопровождаемый негромкими смешками.
Ведущий собрания успокаивающе помахал ладонью свободной руки, в аудитории установилась относительная тишина.
— И это он совершил в канун годовщины Великого Октября! Впрочем, я к Матвею всегда с недоверием относился. Взять хотя бы его прозвище. Нет, я ничего против студенческих прозвищ не имею, традиции — дело святое. Но, что это за прозвище такое — «Ротмистр»? Контрреволюция натуральная получается! Предлагаю — из комсомола Матвея исключить! И поставить вопрос перед вышестоящими инстанциями об его выдворении из нашего института, со всеми вытекающими последствиями!
Тишина ещё набрала силы, только было слышно, как Кусков декламирует вполголоса:
— Пошлите же за пивом — денщика! Молю вас, о прекрасные гусары! А почему — вы в синих галифе? И для чего вам эти злые лица?
Раздался откровенный смех, восхищённый свист со всех сторон прорезал тишину.
Бочкин поднялся с места и направился прямо к лекторской трибуне, на ходу извлекая из кармана свою волшебную корочку. Подошёл к «Кошевому», продемонстрировал удостоверение в открытом виде, прошептал комсомольскому лидеру что-то на ухо.
Над аудиторией повисла уже полнейшая тишина, на сей раз — кладбищенская.
Бочкин проследовал к Кускову, повторил свои манипуляции. Тот посмотрел на особиста удивлённо и растерянно, но без видимого страха.
— Эй, Матвей! — подал Вырвиглаз свою реплику, руками замахал.
Кусков посмотрел в нужную сторону, узнал профессора, сразу успокоился.
— Прошу продолжать, товарищи! — очень веско предложил Бочкин. — Надеюсь, что у комсомольцев найдутся и другие, не менее важные вопросы для обсуждения!
Взяв Матвея под ручку, уверенно двинулся к выходу.
Все вместе вышли в коридор, Бочкин тут же себя с Кусковым наручниками ловко соединил.
— Приветствую вас, уважаемый Владимир Ильич! — вежливо поздоровался новоявленный Ротмистр. — Не объясните ли, что всё это значит?
— После, Матвеюшка, после, — чуть смущённо ответил ему профессор, — Ты с товарищем поезжай, а я вечерком подъеду, всё тебе объясню. Архиважное дело предстоит, архиважное…
Надо Кускову отдать должное: не стал кочевряжиться и права качать, — головой спокойно кивнул да и пошёл к выходу, Бочкина за собой таща.
— Тот ещё типаж, — прокомментировал Вырвиглаз довольно. — Выпивает только иногда без меры. Но кто нынче без греха?
К кабинету ректора подошли в назначенное время, а там уже ждут: Курчавый, Кузнецов и мужичок с ними, по виду — типичный завхоз.
— Всё нормально? — поинтересовался Курчавый. — Тогда пошли смотреть на чудо аглицкое.
По многочисленным коридорам вышли во внутренний двор. В дальнем углу — дверь массивная, железная, двустворчатая. Около двери застыл часовой с винтовкой, в военной шинели, на голове — будёновка. Больше ни души вокруг не было, только около мусорных бачков копошилась старенькая уборщица.
— Это что ещё такое? — нахмурился капитан.
— Это — баба Дуся, — смущённо пояснил завхоз. — Она на голову больна немного. Сумасшедшая то есть, полностью. Но любят её студенты, не выгонять же.
— Ходют тут всякие, гадют! У-у, суки! Всех убью! — громко выдала баба Дуся, не отрываясь от своего занятия.
Курчавый только рукой неопределённо махнул.
Подошли. Капитан часовому показал своё удостоверение, тот тут же проникся, отошёл в сторонку, козырнув предварительно. Завхоз нашёл нужный ключ, повозился с замком пару минут, отомкнул. С помощью Ника распахнул створки ворот. Скрип металлический раздался — мама не горюй, голуби шумно от мусорных бачков шарахнулись, закружили испуганно над головами.
За дверьми обнаружился просторный гараж, около входа — здоровенный картонный «ящик»: три на три и на три метра.
— Это только сверху картон, — пояснил завхоз. — А под ним доски, я гвоздиком ковырнул, на всякий случай. Ничего?
— Ничего, — милостиво кивнул Курчавый. — Вскрывать всё равно будем. В таком виде его на базу доставлять нельзя — внимание нездоровое можно привлечь. Возможно, разобрать придётся и перевозить по частям. Как, Никита Андреевич, справимся?
Не успел Ник ничего ответить…
Полыхнуло вдруг в гараже, жаром пахнуло так, что уши в трубочку свернулись!
Это бабушка-уборщица, божий одуванчик, подошла тихонько, пока все пялились на картонный контейнер, да и метнула в гараж нечто. Судя по всему, обычный «коктейль Молотова».
Ник от неожиданности присел на корточки, закрыл руками голову, отвернулся от жаркого пламени. Что дальше делать?
Секунд через пять опомнился, в сторону отбежал, осмотрелся.
Вон Кузнецов свой потрёпанный саквояж раскрыл, достал большую ракетницу, вверх направил.
Хлоп, хлоп, хлоп — три красные ракеты улетели в небо.
Кузнецов ракетницу в сторону отбросил, выхватил браунинг из наплечной кобуры и побежал куда-то, за ним — красноармеец с винтовкой наперевес.
«Ага, — смекнул Ник. — Это они за старушкой-диверсанткой припустили».
Тут ему на глаза попался водопроводный кран: торчит, родимый, в пяти метрах из кирпичной стены, рядом ведро валяется помятое.
Подбежал, только ведро в руки взял — пожар-то надо тушить! — выстрелы раздались хлёсткие, лупит кто-то шустрый — один выстрел за другим.
Ник, так ведра из рук не выпустив, кинулся к мусорным бачкам — укрытие всё же какое-никакое, затаился.
Прекратились выстрелы, вместо них сверху грохот раздался, как будто кто-то кувалдой бил по металлическому листу.
Выглянул Ник осторожно из-за бачка — человек бежал по крыше. В чёрном кожаном плаще, в шляпе широкополой, только со спины его Ник и рассмотрел. Через несколько секунд нырнул человек в открытый люк мансардный и пропал.
Блин! Был бы пистолет — запросто срезал мерзавца, метров семьдесят всего-то и было до него!
Взгляд вниз перевёл — три фигуры в отдалении застыли на земле.
Подбежал к первой: часовой давешний лежал на спине, будёновка в сторону отлетела, синие глаза неподвижно смотрели в небо, шинель на груди, с левой стороны, потемнела.
В пяти шагах от красноармейца Кузнецов прикорнул, лицом вниз. Перевернул его Ник осторожно: та же история, прямо в сердце прилетела пуля.
К телу уборщицы подошёл — лучше бы не подходил: несколько пуль попали ей прямо в лицо, месиво получилось сплошное, кровавое.
Бросился Ник обратно — как там капитан с профессором?
Курчавый стоял на том же месте, где его вспышка в гараже застигла, отвернулся только от жара пламени. Стоял — словно заморозили его, неотрывно смотрел в землю.
— Что ж ты, Пётр Петрович? — заорал Ник, дёргая капитана за рукав. — Будь у меня пистолет, достал бы я того гада! Всех он убил, и Кузнецова, и часового, и старуху! Чего стоишь-то? Делать-то чего?
Ответил Курчавый только через минуту, голосом тусклым, практически — мёртвым:
— Всё равно уже, Никита. Всё — всё равно. Без станка этого мы с тобой и не нужны никому. Трибунал всем обеспечен. Всенепременно. Не доглядели! Не уберегли! Всё, конец «Азимуту»! Застрелиться, что ли?
— Я на вашем месте, уважаемый товарищ капитан, не стал бы торопиться, — посоветовал Вырвиглаз — спокойно так, буднично. — Пожар закончился. Судя по внешнему виду упаковочного материала, оборудование ваше не пострадало совсем…
