«Публий Клодий Зосим, если ты здравствуешь, то это хорошо, а я здравствую, — писал из Галлии вольноотпущеннику приемный отец Клодия Публий Фонтей. Привычка собирать сведения была в нем неистребима, и, пока он не нашел нового покровителя, делился добытыми материалами с Зосимом. — Я маялся несколько дней животом, но теперь поправился. Ты просил меня писать обо всех галльских делах, надеясь составить в скором времени книгу. Я с радостью выполняю твою просьбу. Мы только что одержали победу под Алезией. Что это было за сражение! Верно, какой-нибудь поэт напишет о нем поэму на манер греческой Илиады. Только стихами можно описать подвиги римской доблести. Сколько мы вырыли рвов! Сколько возвели стен, ловушек для врагов! Цезарь велел сделать два кольца укреплений. Внутреннее — одиннадцать миль в окружности, а наружное — четырнадцать. Сорок дней легионеры копали рвы по пять футов глубиной, и рвы эти утыкали заостренными стволами, а обрубленные сучья выставили наружу. Таких стволов мы натыкали пять рядов, снизу связали, чтобы их нельзя было вырвать. Мы назвали эти укреплениями „могильными столбами“. А перед рвами, опять же в пять рядов, выкопали ямы, и дно этих ям утыкали заостренными кольями, сверху прикрыли хворостом. Солдаты называют их „лилиями“. Жуть!..»

Зосим пропустил пару рубрик — перечисления всех ухищрений, придуманных Цезарем во время осады.

«На помощь Верцингеториксу, осажденному в Алезии, подошло ополчение в 250 тысяч человек…»

«Наверняка цифра завышена вдвое, — отметил про себя Зосим. — Но за эту победу Цезарю придется назначить двадцатидневные молебствования».

Скоро, возможно, будут молиться за победы целый месяц… или целый год… Или не молиться вовсе.

Итак, Цезарь победил — прибывшие на подмогу галлы не сумели пробиться сквозь наружные укрепления, а те, что вышли из крепости под командованием Верцингеторикса, не смогли прорвать внутренний круг. В грандиозном сражении полегло немало галльских вождей. Цезарь едва поспевал руководить сражением, Фонтей утверждает — император сам рубился в рукопашной. И, как всегда, отличился Лабиен.

В итоге Алезия сдалась, Верцингеторикс сдался… Глупец, глупец — теперь сидеть ему в тюрьме, поджидая Цезарева триумфа. А после триумфа его задушат. Помпей не задушил бы. Может быть. А Цезарь задушит, хотя он и милосерден.

Огонь, разумеется, в Галлии еще не затушен, еще помнят свободу многочисленные племена, так что император Цезарь в Рим пока не вернется. Взяв Алезию, Цезарь направился в страну эдуев, а Лабиен с двумя легионами — зимовать в страну секванов.

«Я говорил с Лабиеном перед тем, как он выступил, — писал Фонтей. — Он раздражен. Все превозносят Цезаря, забыв, сколь велики заслуги Тита Либиена. Ах, не хватает ему милости Фортуны. А Тит Лабиен необыкновенно честолюбив. Но подле Цезаря он останется всего лишь легатом Цезаря.

Будь здоров».

Зосим отложил письмо, прибавив полученный свиток к тем, что грудой лежали в его каморке. Если бы Клодий был жив, он бы наверняка воспользовался полученными известиями, проблемами Цезаря, завистью Лабиена… Порой ведь сведения стоят дороже золота.

А теперь…

Никто уже не остановил Цезаря. Он явится со своими легионами в Рим, как когда-то пришел Сулла, и начнется гражданская война.

Зосим открыл сундук и принялся складывать туда свитки. Со смертью патрона он сделался полностью независим. Самое время удалиться в какой-нибудь крошечный городок, к примеру, в Комо, что расположен на берегу озера, снять домик, закопать в саду ларец Авлета с частью золота, жемчуг продать и ни от кого больше не зависеть…