Клодий гнал Упрямца по дороге. Полибий и Зосим скакали следом. Дорога — это преувеличение. Не Фламиниева, по которой Клодий выехал из Рима. Та — мощеная, да так, что дождевая вода не застаивается, а стекает в кюветы. А эта — лишь просека, правда, ровная, будто по линии прочерченная. Через бурную, наполненную осенними дождями речку перекинут был только что срубленный деревянный мост.

Еще годы и годы пройдут, прежде чем превратится эта просека в подлинно римскую дорогу. Землю устилала палая листва — кони ступали бесшумно, лишь изредка фыркали, в холодном воздухе от их влажных боков поднимался пар. Местность была холмистая, лес — первозданный. Наверное, и тысячу, и две тысячи лет назад эти холмы выглядели точно так же. И как тысячу лет назад, лес стоял тихий и мрачный — голые ветви сплетались в черную густую сеть. Что там, в глубине, за черными колоннами вековых дубов — неведомо. Невдалеке послышалось хрюканье. Всадники, не сговариваясь, осадили коней. Не сразу разглядели стадо полудиких свиней, что рыскало меж деревьев, разрывая пятачками палую листву в поисках желудей.

— Свинопаса солдаты убили, а всех свиней переловить не сумели, — предположил Зосим. — Поймать? — просительно глянул на хозяина.

Клодий на миг задумался, потом отрицательно мотнул головой: свинку Зосим поймает — в этом сомневаться не приходилось. Зато остальные поднимут визг. В прошлый раз из-за убитой свиньи они все трое чуть не лишились жизни. Клодий невольно тронул грудь: ушиб над левым соском все еще давал о себе знать. Хорошо, что панцирь оказался прочным.

Ровная просека кончилась, дальше петляла лесная дорога, ехать по ней было боязно, но и поворачивать назад не хотелось. Лагерь Цезаря должен быть рядом. Но вот где точно? Известно только, что проконсул стоит возле какого-то городка. Неужели эта дорога — в город? Клодий миновал Савернское ущелье в горах Восег и теперь воображал, что попадет в область обжитую, где повсюду поля, деревни и города. А попал в край совершенно дикий, с дремучими лесами и редкими деревеньками. Больше всего Клодий опасался, что сбился с дороги и вместо того, чтобы следовать к Дурокортору и оттуда к Самаробриве, угодил в девственный Ардуенский лес. Как теперь добраться до Самаробривы, Клодий не представлял. Зосим предлагал повернуть назад и дождаться, когда Цезарь сам явится в Верону или Луку. Но в ответ Клодий всякий раз отрицательно качал головой, ибо встреченные возле Нового Кома Цезаревы почтари рассказали: император только что из Британии и пока не думает возвращаться в Ближнюю Галлию, а сидит в Самаробриве. Почтари настоятельно отговаривали ехать к Цезарю, говорили, что в Белгике неспокойно, на дорогах полно всякого сброда, в лесах — и подавно, и лучше всего пристать к каким-нибудь купцам или работорговцам, у которых всегда бывает надежная охрана. Вместе с работорговцами Клодий ехать отказался, да и вряд ли кто-то сейчас, зимой, по опасным дорогам сунется в этот дикий край.

Вдруг повалил снег, и за густой пеленой тут же исчезла дубрава. Клодий невольно остановился. Зосим подъехал к нему, кутаясь в лингонский плащ из толстой кусачей шерсти. Запасливый Зосим купил три плаща с капюшонами у торговцев в Новом Коме. Полибий чуток приотстал. Он постоянно крутил головой, высматривая что-то за белой завесой, и даже откинул капюшон, чтобы лучше видеть.

— Хотелось бы знать, далеко еще до жилья? — спросил Клодий.

Ясно, что они заблудились. Тот старикашка с длинными седыми космами, в просторных штанах на кожаных подтяжках и в мохнатой меховой куртке, явно указал им ложный путь.

— Жилье где-то рядом, — сообщил Зосим, втягивая ноздрями воздух. — Дымком пахнет.

Дымом и в самом деле пахло. Даже слишком. А может, рядом римский лагерь? Легионеры обед готовят, а хворост притащили сырой, вот и дымят на всю Белгику.

Клодий хлестнул Упрямца. Но тот не захотел идти — присел на задние ноги, оправдывая свою кличку.

— Неужто жрать не хочет! — изумился Зосим.

Жеребец все танцевал, грыз узду и выгибал шею.

Так и из седла вылететь недолго. Вдруг совсем рядом послышалось ржание. Упрямец пряданул ушами, фыркнул, рванулся вперед, да так припустил, что Зосим и Полибий на своих галльских лошадках тут же отстали. На всякий случай Клодий вытащил из фаретры дротик и перехватил поудобнее: за каждым деревом могла таиться засада. И вправду, меж деревьев мелькнул темный силуэт — будто кто-то скакал параллельно лесной дороге.

— Стой! — крикнул Клодий.

Тот, за деревьями, не отозвался. Упрямец понесся быстрее. Тень за деревьями не отставала. Снегопад вдруг прекратился так же внезапно, как и начался. Земля теперь была аккуратной, белой, кое-где лишь рыжела листва. И вдруг неизвестный всадник вылетел из-за стволов, что-то выкрикнул и помчался вперед. Клодий натянул узду, пытаясь остановить коня. Но Упрямец на то и упрямец, чтобы не слушаться ни узды, ни плети; он вынес наездника прямиком к отряду, что загородил дорогу. Всадников было семеро — Клодий мгновенно их счел и так же мгновенно понял, что это не римляне. Но римской конницы нет и в войсках Цезаря — вся союзническая. А эти — не поймешь, чьи союзники, кому служат — Цезарю или самим себе, грабя по дорогам.

— Я следую к проконсулу Гаю Юлию Цезарю! — крикнул Клодий.

Пусть эти парни и не знают латыни, но имя Цезаря наверняка слышали. Клодий не ошибся — тут же два камня из пращи полетели в его сторону. Но оба — мимо. Клодий надвинул маску шлема на лицо и, ударив пятками лошадь, прицелился и метнул дротик. Однако угодил не во всадника, а в лошадь. Смертельно раненное животное сделало какой-то невероятный прыжок, из ноздрей хлынула кровь, и лошадь стала валиться набок. Седок вмиг соскочил на землю и выхватил меч из ножен. Широкий тусклый клинок длиннее, чем у римской спаты. За спиной закричал Зосим — не от страха или боли, а для пущей силы, кидая дротик. Попал, если судить по ответному воплю. Клодий ударил пятками Упрямца, тот ринулся на галлов. Из-под маски Клодий почти ничего не видел — маску пришлось поднять. Рядом оказалась спина, покрытая косматой медвежьей шкурой. Галл развернул коня к Зосиму, а Клодий оказался у варвара за спиной. Доспехов под звериной накидкой не было — Клодий всадил меч под лопатку и успел выдернуть прежде, чем здоровяк стал валиться с лошади. Маленький отряд галлов распался — двое сражались с Полибием и Зосимом, двое кинулись наутек. Нельзя было дать им уйти. Клодий вложил спату в ножны и кинулся в погоню. На миг — очень краткий — возник пеший галл, целивший копьем в лицо. Клодий пригнулся — будто чья-то чужая рука вдавила лицо в спутанную конскую гриву. И тут же выпрямился — вовремя. Галлы удирали в чащу, а между ними и римлянином громоздилось поваленное бурей дерево. Клодий натянул повод, и Упрямец взвился. Всадник чудом удержался в седле. Они летели вместе — конь и всадник. Наконец копыта жеребца коснулись влажной земли и заскользили. У Клодия все внутренности перетряхнуло. Страха не было — лишь гулко бухало в ушах. Он будто держал себя как коня — в узде и направлял — по следу! По следу! Дротик метнул. Промахнулся. Хотел схватить новый — ладонь соскользнула с древка. Упрямец уже настигал первого беглеца. Тот оборотился, чтобы не ударили в спину. Клодий увидел светлые вздыбленные волосы и светлые же усы. Галл одной рукой натягивал повод, в другой был меч. Клодий обнажил спату. Всадники столкнулись. Галл ударил — и опять спас нагрудник. От боли Клодий задохнулся. Новый удар. Рукоять меча вырвало из ладони. Клодий не сообразил, как сам очутился на земле. Перекатился по палой листве, инстинктивно спасаясь от удара. И во время очередного кувырка увидел, как Упрямец встал на дыбы и впился зубами в шею вражеской лошади. Та тоже поднялась на задние ноги. Но Упрямец был куда мощнее галльской лошадки. Жеребец хрипел от ярости, а лошадь галла лишь беспомощно била копытами. Шея ее была вся в крови, и морда тоже — удилами порвало губы. Тут лопнул повод, галл вылетел из седла и грохнулся на спину. И сверху повалилась его же лошадь.

Тем временем второй варвар мчался к римлянину — нацеливаясь ударить копьем. Клодий рванулся к оброненному мечу. Споткнулся, покатился по земле. Наконечник копья лишь черканул по шлему. Клодий вцепился в рукоять спаты. Вороной конь противника плясал рядом. Клодий, стоя на одном колене, резанул клинком по ногам несчастную животину. Вороной припал на передние ноги, и всадник кувырнулся через голову, шлем свалился. Клодий кинулся к упавшему галлу, но несчастная лошадь вдруг попыталась встать на изувеченные ноги, и Клодий подался назад. Галл успел схватить копье, металлическое жало высунулось из-за раненой лошади, целясь римлянину в живот. Клодий отбил копье вправо и вниз и тут же обрушил меч на гриву светлых волос. Но галл оказался проворен. Древко копья легко скользнуло в его ладонях и вскинулось над головой. Клинок разрубил древко, но варвара почему-то не задел. Клодий зарычал от ярости и нанес колющий удар, рассчитывая пронзить галла насквозь. Но клинок встретил скрещенные половинки копья и ушел в сторону. В тот же миг оба осколка копья, как два хищных зуба, нацелились Клодию в грудь.

Все решила скорость. Меч римлянина смел обломки копья и тут же с разворота рубанул по незащищенной шее… Струя теплой крови ударила Клодию в лицо. Галл выронил обломки и схватился за рану. Пальцы вмиг сделались красными, будто их облили киноварью.

А Клодий зачем-то опустил маску шлема, потом поднял, сбросил шлем, схватил ком снега и принялся стирать кровь с лица.

Бой был кончен. Сердце все еще страшно стучало. Клодий как будто испытывал восторг, но без радости — мрачное, пугающее торжество. Почти одновременно подскакали Зосим и Полибий.

— Ну и дела! — проговорил гладиатор. Лицо его раскраснелось, а глаза были сумасшедшие, пьяные. На щеке кровь — похоже, не своя.

Зосим поймал Упрямца и подвел к хозяину.

— Как он? — Клодий стряхнул с ладоней красные комья снега и похлопал коня по шее.

— По-моему, не ранен. Но лучше его в поводу вести. Надо галльскую лошадку прихватить. Лучше — парочку. Все равно в лесу пропадут.

Галльские лошади не желали даваться в руки. Все же одну удалось схватить, но Клодий осторожничал — не стал садиться на незнакомую конягу, велел Полибию вести за собой, а сам зашагал по дороге, держа дротик наготове. Начинало смеркаться. Дымом пахло все сильнее. Меж деревьев стало просвечивать белым, и вдруг открылась полянка в низине: несколько теснящихся друг к другу хижин с низкими стенами, обнесенные частоколом. Галльская деревня. Сказать точнее, одни эти стены от хижин и остались — черные дымящиеся остовы на свежевыпавшем снегу. Частокол был наполовину повален, будто великан толкнул и опрокинул. Кое-где еще продолжало тлеть, и от тепла снег растаял, так что можно было разглядеть рухнувшие стропила, битые черепки, поваленные загородки да прочий сор. Соломенные крыши исчезли.

Возле крайней хижины, от которой остались лишь несколько обгорелых бревен да черный очаг, валялись три трупа. Снег их припорошил — будто сама природа пыталась снарядить убитых в последний путь. Зосим спрыгнул с коня и перевернул мертвецов на спину, чтобы лучше разглядеть. Все трое — мужчины. Два тела, нагих и грязных — скорее всего, кто-то пытался придвинуть трупы к огню, но потом оставил это занятие. Третий — в красной военной тунике, хотя и без кольчуги. На правой ноге уцелела калига. Лицо ударом дубины было превращено в кровавую кашу.

— Наши, — сказал Зосим. Он всегда называл римлян «наши». А потом, будто опомнившись, добавлял: «римляне». Сейчас не добавил.

— За провиантом пришли. А их тут деревенские прикончили, — предположил Полибий. — Сегодня.

— Деревню сожгли не сегодня. И чего-то эти ребята, что повстречались нам на дороге, не похожи на деревенских, — проворчал Зосим. — Это наверняка люди Амбиорига, о которых нам говорили. Из убитых двое — фуражиры, с них одежду сняли, а третий — легионер, военную тунику оставили.

— Надо отсюда убираться. До темноты, — сказал Клодий.

— Куда убираться? — пожал плечами Зосим. — Ночью на дороге не лучше. Да и кони упрели. Их бы выводить сейчас, да овса насыпать и напоить. Самим бы поспать. Этих троих надо спрятать, ветвями закидать, чтоб потом свои могли вернуться за ними и похоронить по-человечески.

Путники переглянулись. Деревня не годилась для ночлега — все дома были разорены. Все, кроме одного. Не сговариваясь, они двинулись к единственной уцелевшей хижине на горушке. Верно, ветер, что гнал огонь по деревне, хижину эту миновал. Надо сказать, постройка была неказиста — стены чуть повыше человеческого роста, крыша покосилась, вокруг хижины — молодые елочки. Деревянная дверь скрипнула на крюках, отворяясь.

Внутри было темно, огонь в очаге не горел. Клодий распахнул деревянную ставенку на оконце и тогда сумел различить ложе, прикрытое косматой шкурой, пучки трав под стропилами, дубовый стол, на полках медный кувшин и глиняные плошки. И кувшин, и плошки были работы весьма недурной.

— Здесь и заночуем, — сказал Клодий. — Зосим, разведи огонь в очаге. А ты, Полибий, лошадьми займись.

— Так ведь заметят огонь, — предостерег Зосим.

— Кто заметит? Мертвяки? Не помирать же нам тут от холода.

Вскоре огонь радостно прыгал на сухих ветках, что заранее были сложены в очаге. Зосим вынул из сумки копченый поросячий бок, баклагу с вином, сыр и хлеб.

— Может, у хозяев есть припасы? — Взгляд его остановился на огромном деревянном сундуке. — А ну-ка, что там? — Ударом ноги Зосим откинул крышку.

Внутри сидела девчонка лет четырнадцати, с соломенными волосами и чумазым личиком, в длинной рубахе из некрашеной шерсти. Она испуганно ойкнула и прикрыла лицо ладошками.

— Вот и добыча, — сказал Зосим, схватил девчонку за локти и вынул из сундука.

— Ты кто? — спросил Клодий.

Девчонка не отвечала — лишь трясла головой и дрожала всем телом.

— Кто римлян убил, а? — спросил Зосим.

— Кого? — спросила она.

— Тех, что на краю деревни лежат.

— Не видала!

— Врет, — предположил Зосим. — Что с нею делать?

Клодий пожал плечами. Может, и не врет. Судя по всему, она прячется в сундуке уже несколько дней. А тех троих убили сегодня. Забрели сдуру на пепелище. Тут их и порешили.

— Есть хочешь? — спросил Клодий, отрезая кинжалом кусок свинины.

Девчонка затрясла головой.

— Так уж и не хочешь?

Она выглянула из-под ладошки. Есть ей, конечно, хотелось нестерпимо.

— Отпусти ее, — приказал Клодий.

Зосим разжал пальцы. Девчонка тут же бросилась к двери. Зосим хотел вновь схватить, но Клодий предостерегающе поднял руку, и девчонка выскочила из хижины.

— Убежит, — предположил Зосим.

— Куда ей бежать — ночью-то? Ей отлить надо.

Девчонка вскоре вернулась, присела на краешек скамьи, схватила кружку и жадно выпила вино, потом запихала кусок мяса целиком в рот. Зосим смотрел с интересом — подавится или нет? Клодий достал из кошелька серебряный денарий.

— Гай Юлий Цезарь! Где он? Понимаешь?

Девчонка хитро покосилась на Клодия:

— Чего не понять-то? Помаю… — сказала на вполне приличной латыни. — Цезарь стоит в Самаробриве.

— Ого, да она у нас ученая.

— Я из Провинции, — объяснила она, — мой отец торговал с галлами. В Белгике мы редко бывали. Далеко.

— Тебя он с собой возил? — усомнился Зосим.

— А куда меня деть? Только в прошлом году со мной случися злая-презлая лихорадка. Он меня оставил в деревне у старухи-лекарки, обещался через месяц вернуться, но до сих пор не приехал.

— Откуда ты знаешь, где лагерь проконсула?

— Так деревенские к нему в лагерь три дня назад солому возили и зерно. А я ездила поглядеть, нет ли там отца. — Она вздохнула и покачала головой. — И не нашла.

— Завтра дорогу покажешь, — сказал Клодий.

— Кажу. — Она ловко выхватила из пальцев Клодия денарий. — А ты сам откуда? Из Провинции?

— Из Рима.

— Из Рима! — ахнула она.

— В Рим хочешь поехать? — внезапно предложил Клодий.

— Ага. — Девчонка нахмурилась и посмотрела на него подозрительно. — Только учти, я — свободна. У моего дяди в Массилии маслом торг.

Клодий фыркнул. Свободная! Свободная, если живет в союзном городе или деревне под охраной родни — тогда ее не тронут. А кто на пустынной дороге во время войны разбираться станет, свободная она или рабыня?

Вернулся Полибий, глянул на гостью внимательно и жадно, потом зыркнул на хозяина, будто спрашивал: «Можно?» Клодий отрицательно покачал головой. Полибий понял, отвернулся, скорчил зверскую рожу. Гладиатор, как только видел доступную красотку, так у него туника спереди топорщилась — фаллос у Полибия был, как у Приапа. Зосим понимающе усмехнулся: захочет эта девчонка — приведет их по лесной дороге в лагерь Цезаря. А не захочет — придут они через болота в какое-нибудь тайное поселение, и там римлян вмиг порешат.

— Проведешь завтра в лагерь Цезаря — денарий второй дам, — пообещал Клодий.

— Два! — Девчонка хитро покосилась на висящий на поясе бронзовый кошелек римлянина. — По денарию за нос.

— Он — гладиатор. — Клодий кивнул в сторону Полибия. — Значит, не в счет.

— Все в счет. Он, небось, не хуже тебя бьется. — Она приметила бурые пятна на плаще Полибия. С лица чужую кровь гладиатор успел стереть снегом.

Наблюдательная. Клодий усмехнулся. Лицо наверняка сажей нарочно вымазала — вообразила, так страшнее будет. Умыть — очень даже миленькая мордочка. Недаром Зосим на нее все время пялится. И сажа на щеках его не отпугивает.

Утром Клодий и его спутники двинулись в путь. Девчонке дали одежду — Клодиеву, поскольку Зосим и Полибий были куда крупнее хозяина. Женское платье она спрятала в мешок, нарядилась в тунику и плащ. В хозяйских тряпках отыскались для нее и галльские штаны. Впрочем, все путники носили короткие кожаные штаны до колен — с голой задницей на лошади далеко не ускачешь. Длинные волосы девчонка убрала под войлочный подшлемник. А вот лицо мыть не стала.

Звали ее Полла. Но, может, она и врала. До Массилии далеко, никто не проверит, чья она на самом деле дочь и кому доводится племянницей.

— Я вас лесной тропой проведу — так быстрее, там лихие люди не встретятся, — пообещала Полла. — До Медвежьего приюта доберемся. Оттуда до римского лагеря вмиг доскачем.

Что их провожатая подразумевала под мигом, Клодий выяснять не стал. Ясно было, что Самаробрива не за соседним холмом.

В седле Полла держалась отлично, что и неудивительно, если она постоянно путешествовала с отцом. На всякий случай повод ее лошадки Зосим сыромятным ремнем привязал к своему седлу, а то ударит девица лошадку пятками — лови ее потом по всему Ардуенскому лесу.

— Попробуешь удрать — меж лопаток дротик всажу, — пообещал Клодий. — Не погляжу, что девчонка.

Полла через силу рассмеялась:

— Зачем мне врать? Сказ был — доведу — значит, доведу.

Разговор сам собой смолк. Зосим хмурился и поглядывал по сторонам. Клодий натянул повод, осадил Упрямца и пропустил девчонку с Зосимом вперед. Полибий ехал последним.

Было холодно, снег не таял, из ртов шел пар. Попоны на лошадях покрылись инеем. Путники выехали из леса, и тропинка исчезла. Они спустились в долину.

Клодий тревожно поглядывал вперед — перед ними были белые поля и небольшие холмы, но на этих полях там и здесь проступали, будто нехотя, ржавые пятна. Болото. Заведет девчонка в трясину, перережет сыромятный ремень, бросит спутников в гиблом месте, а сама умчится.

— Не так резво, а то вмиг провалимся, прямиком в Тартар, — предупредил Клодий.

— Да не бойсь! — обернулась к нему Полла. — Вишь, камни? То метины.

Ехала она вроде как уверенно. Но все равно неприятный холодок притаился под ребрами. В отпечатках конских копыт тут же собиралась ржавая вода. Да уж, след приметный, кто захочет их отыскать — вмиг отыщет.

Путь по болоту занял часа два, а может, и больше. Клепсидры под рукой не было — не проверишь. Наконец болото кончилось, вновь подступил лес — в этот раз не дубовая роща, а сумрачный еловый бор. Ветра не было. Снег, выпавший накануне, так и лежал на мохнатых ветках.

— Скоро Медвежий приют. Хижины за деревьями вишь? — Девчонка ткнула пальцем вперед.

Клодий кивнул: круглые соломенные крыши, осыпанные снегом, с ровными сизыми струйками дыма в морозном воздухе, казались большими смешными игрушками, забытыми в лесу. Никакой ограды вокруг деревни не ставили, в трудный час жителей укрывали леса и болота.

Собаки затявкали, где-то заржала лошадь. Упрямец радостно отозвался и понесся вперед, будто был не жеребцом, а летучей тварью.

Путники выехали прямиком к домам. Бойкий ручеек бежал в низине, у деревянного мостка женщина полоскала какие-то тряпки.

Заметив незнакомых, она закричала и, подхватив корзину с недомытым тряпьем, кинулась бежать. Клодию не понравилось ее поспешное бегство, он пустил жеребца вслед, но дротик доставать не стал. Упрямец перемахнул ручей одним скоком. Женщина добежала до ближайшей хижины и нырнула внутрь. Тотчас на пороге появился светловолосый здоровяк-галл. На нем были лишь туника с длинными рукавами да кожаные штаны. Лицо — белое и какое-то рыхлое, будто из снега слепленное. Что-то было не так с этим великаном, которого пошатывало из стороны в сторону, будто дерево на сильном ветру. Не сразу Клодий понял, что у галла не хватает кисти на правой руке. Следом за галлом из хижины выскочила давешняя женщина, схватила мужчину за плечо и потащила назад. Взгляд, который она бросила на Клодия, дружеским назвать было никак нельзя. Мужчина послушно ушел. Им на смену из жилища выбежал паренек лет шестнадцати, веснушчатый, рыжий; и у этого правая рука была короче левой, на повязке из древесной коры и мха проступила кровь. Парень глянул на путников и скрылся в хижине, как в норе.

— Далеко до лагеря? — Клодий развернул Упрямца, оглядываясь по сторонам.

По спине пробежал озноб.

В остальных хижинах тоже наверняка прятались люди, но не спешили навстречу. Римлянин ощущал себя отличной мишенью.

— Я тут многих знаю, — проговорила девочка. Но прежней уверенности в голосе уже не было. — Надо к Забияке зайти, он нас накормит. У него ветчины можно купить.

— Я бы не стал ходить в этой деревеньке по гостям, — заметил Клодий сухо.

В толстых лингонских плащах приезжие, конечно, могли сойти за галлов. Но оружие, а также темные волосы и бритые лица выдавали римлян.

— Они меня знают, — заявила Полла. — Я Забияке отвар готовила, когда он болел.

Она спрыгнула с лошади и решительно направилась к хижине с пышной соломенной крышей. Сбоку был пристроен плетеный загон для свиней, в котором сейчас было подозрительно тихо. Клодий спешился, а Полибию и Зосиму приказал сидеть в седлах и ждать. Полла распахнула дверь. Парнишка лет семи вскочил со скамьи, постоял и вновь сел, не отрывая взгляда от вошедших. Хозяин лежал в постели. Лицо у галла было желтое, нездоровое. Клодий глянул на правую руку. Кисти не было — виднелась культя, обмотанная корой и мхом. Выше повязки рука покраснела и раздулась. Хозяин лежал недвижно, прикрыв глаза. Даже не касаясь его кожи, Клодий почувствовал сильный жар, идущий от увечного. И еще — запах… Этот запах ни с чем нельзя было спутать.

— Забияка! — воскликнула Полла и осеклась. Глянула на Клодия. Потом что-то спросила на местном наречии.

Хозяин разлепил веки — на одно мгновение. Губы шевельнулись. С трудом галлу удалось выдавить пять или шесть слов. Клодий вздрогнул, расслышав имя Цезаря.

Полла обернулась и глянула на римлянина. Глаза ее потемнели, а подбородок запрыгал.

— Несколько человек из их поселка напали на фуражиров Цезаря и убили. На другой день пришли солдаты и всем мужчинам отрубили руки.

Могла бы и не объяснять. Клодий уже догадался, что произошло.

— Забияка, он ведь не простой — на консилий ездил, на тот, что римский проконсул скликал.

— Консилий? — переспросил Клодий.

— Ну, да! Проконсул зазвал вождей от всех наших племен и от городов лучших людей к себе. Он там им всякое обещал, они ему клятву давали. Так вот, от здешних жителей выбрали Забияку.

Клодию показалось, что кто-то ударил его под ребра — не сильно, но так, что дыхание прервалось на миг. Консилий — съезд представителей племен и городов…

«Провинций, областей и городов», — мгновенно переиначилось в голове.

Римлянин подошел к кровати. Осмотрел руку, тронул кожу повыше повязки. Ран в своей жизни он, как и всякий римлянин, перевидал немало.

— У этого парня священный огонь. Еще вчера можно было ампутировать руку, и он бы остался жить. Вот здесь отрезать… — Клодий провел ладонью возле плеча. — Но теперь он умрет.

— Лекаря в деревне нет, — прошептала Полла.

— Я бы мог.

— Ты? — удивилась девушка.

— Римляне могут все, — сказал Клодий с мрачной усмешкой. — Но сегодня уже поздно.

В хижину заглянул Зосим, огляделся.

— И где твоя ветчина? — спросил насмешливо у Поллы.

— Не мы одни ветчину любим, — отозвался Клодий. — Тут до нас любители побывали.

— Надо торопиться, а то не успеем до темноты добраться до Самаробривы, — предрек Зосим. — Я велю Полибию сделать факелы. На всякий случай.

Он шагнул к двери, но выйти не успел — в хижину ввалился здоровяк-галл. У этого с руками было все в порядке. Более того, в правой — огромная дубина. В следующий миг удар этой дубины пришелся Зосиму по ребрам, и вольноотпущенника отшвырнуло к стене. Галл развернулся, и дубина смела со стола глиняные плошки. Но и только — Клодий вовремя пригнулся и прежде, чем галл замахнулся вновь, ударил мечом. Но не достал — острие лишь вспороло кожу на груди. Но тут же, не давая опомниться, Клодий ринулся вперед и всадил варвару в бок кинжал по самую рукоять. Удар был смертельный — клинок угодил в печень. Для верности римлянин ударил мечом в горло. Галл повалился на пол и захрипел.

Полла запоздало взвизгнула.

— Откуда он? — пробормотал Зосим, не в силах разогнуться от боли и держась за бок. — Тут все без рук…

— А он рукастый. Соседушка в гости пришел. — Клодий обтер клинок меча о тунику варвара.

Дверь вновь распахнулась, грохнула о стену снаружи, и в хижину влетел Полибий. Левая половина его лица распухла, кровь из носа залила подбородок, а веки на глазу плотно сомкнулись. Единственным видящим глазом Полибий оглядел хижинку, увидел Поллу и как зверь прыгнул на нее, опрокинул, взгромоздился коленями на живот, рванул одежонку.

— Дрянь! Ууу! — выл гладиатор, скалясь половиной рта — то ли насиловать хотел девчонку, то ли сразу душить.

— Оставь ее… — простонал Зосим, но гладиатор будто и не слышал.

Клодий шагнул к гладиатору, примерился и саданул кулаком по затылку. Полибий обмяк и скатился к ногам своего господина. Двумя руками Клодий схватил за шиворот Полибия и оттащил в сторону. Полла плаксиво кривила губы и пыталась соединить на груди разорванную тунику. На шее и груди у нее проступали, темнея, следы пальцев.

— Вставай, — приказал ей Клодий, — помоги Зосиму сделать факелы. Попытаешься удрать — убью.

Она закусила прыгающую нижнюю губу, молча кивнула, вскочила и на всякий случай спряталась за спину Зосима. Клодий поискал мальчонку, что прежде был в хижине. Приметил под одеялом рядом с умирающим холмик — вот где укрылся зверек, как только началась драка.

Клодий выдернул свой кинжал из раны убитого и тоже вытер о тунику галла. Шагнул к двери, обернулся. Мальчонка выглянул из-под одеяла. Кому он теперь достанется? Верно, какой-нибудь работорговец заберет его в свой обоз да продаст на рынке. Если, конечно, соседи не приютят. Но кому в трудную годину нужен лишний рот?

Клодий бросил несколько медных ассов на стол.

— Не бойся, — сказал зачем-то, хотя мальчишка его наверняка не понял, а умирающий вряд ли мог услышать.

— Пошли! — приказал Зосиму. — Ветчину будем лопать в другом месте. — Он наклонился и встряхнул лежавшего неподвижно Полибия. — Вставай, гладиатор! Отдыхать будешь в лагере Цезаря. Слышишь?

Тот промычал в ответ что-то несвязное, судорожно вздохнул и разлепил глаза. Вернее, один глаз, второй не пожелал открыться.

— Ну, и тяжелая у тебя рука, — пробормотал гладиатор, растирая затылок. — Сначала галл приложил, потом ты. Скоро на мне живого места не останется.

— В карауле надо уметь стоять, — заметил Клодий. — Зосиму скажи спасибо за то, что тебя одного оставил.

— Так это ж я ему предложил зайти… Говорят, у галлов полно золота…

— Значит, ты получил свою долю.

Лошади им попались выносливые, а продвижению маленькой кавалькады никто не препятствовал.

На снегу виднелись следы, оставленные мулами и людьми. Кое-где можно было различить отпечаток подошвы, подбитой гвоздями. Калиги галлы не носят, значит, следы римские. Вот рядом виднеются отпечатки подков. Ясно, что недавно здесь прошли солдаты Цезаря, проехали тяжело груженные повозки.

Но до темноты добраться в лагерь Цезаря Клодию и его спутникам не удалось. Заночевали в лесу — отыскали припорошенный снегом шалаш свинопасов, здесь и устроились, тесно прижавшись друг к другу на еловых ветвях. Полибий в наказание караулил до третьей стражи, потом его сменил Зосим. Клодий встал на дежурство в четвертую стражу — перед рассветом. Полла тут же вылезла из шалаша.

— Холод колотит. Сон гонит. — Она присела к костру, протянула ладошки к весело прыгающим огонькам. — Тишь какая. Мертвь.

И вправду мерзлый лес застыл недвижно, заледенел. Внезапно тишину прорезал протяжный волчий вой. Лошади вскинулись, захрапели, стали рваться. Клодий шагнул к ним, похлопал Упрямца по шее, успокаивая.

Полла повесила над костром котелок с водой, всыпала туда три горсти полбы. Оструганной сосновой веткой мешала варево и смотрела на огонь.

— О чем дума, римлянин? — спросила она, улыбаясь огню.

— Думаю, какая у тебя будет рожица, если умыть.

Она фыркнула.

— Тебе нравится Зосим? — продолжал свой допрос Клодий. — Он надежный. Не продаст. Не предаст.

— Мне все равно.

— В каком смысле?

— В женском. Уж если разбирать, кто по сердцу, а кто нет, лучше сразу на себя руки наложить. — Она бросила на него странный взгляд. То ли ненавидящий, то ли… — Кто трахает, тот и мил.

— А Полибий?

— Пусть хоть Полибий. Только чтоб больно не делал.

— Зачем же тогда в сундуке хоронилась?

— Чтоб не убили.

— Замуж хочешь?

— Зачем? Чтоб ночью и днем один и тот же урод трахал?

Играет шлюху, или в самом деле война ее так изувечила? Клодию показалось, что играет.

— Давай, я тебя за Зосима сосватаю? Пойдешь? Ты ему нравишься, я заметил.

— А он мне — нет. Я бы за тебя пошла.

Клодий усмехнулся:

— У меня жена в Риме.

— Красивая?

— Очень.

«Но стерва», — добавил про себя.

Стало светать, Клодий разбудил своих спутников. Торопливо съели пахнущую дымком кашу, Полибий щепой выскоблил котелок. После горячей каши стало теплее и веселей на душе. Клодий хлопнул гладиатора по плечу:

— Башка болит?

Гладиатор потер шею:

— Да уж, приложил ты меня. Из-за девки…

— Это не девка, — поправил хозяин. — Это наш проводник. К римлянам — или прямиком к Стиксу.

Я предпочитаю встретиться с Цезарем. Харон подождет.

Казалось, цель близка. Но то был обман дороги. Днем останавливались только раз, перекусить хлебом и сыром, лошади устали, их повели в поводу, потом, ближе к вечеру, вновь поскакали верхом. Только когда стемнело и пришлось зажечь факелы, дорога вывела путников к частоколу. Перед ними был римский лагерь, но не слишком большой — Клодий полагал, что с Цезарем зимует куда больше воинов. Над частоколом лагеря грибами возвышались сторожевые башни. Не похоже, чтобы рядом был какой-то город. Где же Самаробрива?

— Кто идет? — окликнул путников сверху караульный.

Огромный факел, закрепленный на сторожевой башне, вырезал на дороге перед оградой пятно света.

— Сенатор Публий Клодий к проконсулу из Рима! — отозвался Зосим.

— Это лагерь легата Квинта Туллия Цицерона.

— Вывела, называется! Сучка! — ругнулся Полибий.

— Все равно, открывай ворота, — потребовал Зосим.

— Ждите! — Легионер послал за кем-то из центурионов.

Клодий видел, что солдаты внимательно наблюдают за незваными гостями. Значит, опасаются засады. Думают, откроют путникам ворота, а следом из темноты налетят галлы…

— Меня зовут Луций Ворен! — сообщил широкоплечий здоровяк, появляясь на башне. Следующий вопрос он задал по-гречески, зная, что галл ему не ответит, на латыни из местных кое-кто лопочет, но по-гречески говорят только люди Цезаря:

— Ну и что ты, сиятельный, забыл у нас в глуши?

— Я искал лагерь проконсула, но сбился с дороги, — отвечал Клодий, тоже на греческом.

— Далеко ж ты заехал, сенатор.

Ворота отворились, и путников пропустили внутрь.

— Легат Квинт Цицерон уже лег спать. Я помещу вас в одном из своих бараков. Только учтите: со жратвой в этом году фекально.

Услышав такое сообщение, Полибий тяжко вздохнул. Зосим, как всегда, держался стоически. Вид барака не привел путников в восторг, но и не разочаровал. Стены были сложены из толстых бревен, крышу сделали на галльский манер соломенной, в очаге весело плясал огонь, так что внутри было тепло.

— Вон те три ложа свободны, — сказал Ворен. — Ребята ушли в лес и не вернулись.

— Да, мы уже заметили, что в Белгике маловато друзей римского народа, — подтвердил Клодий.

— Ничего, римский меч вмиг превратит их в друзей. Или в покойников, — хмыкнул Ворен.

— Термы, цирки, дороги, — сказал сенатор.

— Что?

— Представь, зимний день, морозец, а ты платишь квадрант, заходишь в термы и купаешься в бассейне с горячей водой. Или сидишь в парилке, выскакиваешь, ныряешь в прохладный бассейн. Искупался, перекусил и в библиотеку. Какой меч может поспорить с подобным чудом? — Клодий вздохнул, он бы и сам сейчас не отказался от горячей ванны.

— Пока что мы сооружаем зимние лагеря, — отвечал Ворен и, подумав, добавил: — Но дороги уже начали строить.

Едва Клодий рухнул на набитый соломой тюфяк, так сразу провалился в сон, как в черный, глубокий колодец.

Очнулся он от криков и странного гудения над головой. Поначалу не понял, что происходит. Лишь когда сверху что-то упало и ожгло руку, он вскочил. Над его головой пылала соломенная крыша. Зосим ворвался в барак — видимо, выбегал узнать, что случилось.

— Галлы! — закричал вольноотпущенник. — Галлы штурмуют лагерь.

— Вовремя мы прибыли! — Клодий схватился за оружие, Зосим — за мешок с едой. Полибий помог хозяину надеть проклятый доспех, уже изрядно натрудивший плечи. Клодий прихватил с собой весь запас дротиков — не стенные, конечно, но все равно сгодятся.

— Зосим, оставь ветчину, шлем надевай! — приказал Клодий.

Втроем они позже всех выскочили из пылающего барака.

— Ты с моей центурией — на стену! — приказал Ворен, выныривая из-за угла. — Твои люди пусть растаскивают и тушат солому.

Клодий последовал за Вореном и его солдатами.

— Давно не сражался, сиятельный? — спросил центурион.

— Я каждый день бьюсь, — усмехнулся Клодий.

— Значит, живучий. Я тоже живучий. Победим! Вот здесь! — указал он Клодию место. — Пока не дам приказа уйти.

Когда Клодий проснулся утром, Полла сидела рядом на кровати и заплетала волосы в косы. Зосим тоже был в бараке — чистил оружие куском акульей шкуры. На дубовом чурбаке лежал кусок хлеба и стояла чаша с каким-то сомнительным напитком. Клодий пригубил. Вино? В лагере Квинта?

— Зосим раздобыл. Где — не знаю. Он добычливый. — Она бросила эту похвалу небрежно, как косточку от маслины. Была бы постарше, поняла бы, что добычливый — это очень важно для главы семьи. Это важнее всего остального.

Полибий спал, завернувшись в волчью шкуру, что досталась ему вместе с ложем убитого. Клодий поежился — крыши над бараком больше не было. Все тело болело, особенно правое плечо — вчера он сражался вместе со всеми, в основном, метал дротики со стены в атакующих галлов.

— Что будем делать? — спросил Зосим.

— Обороняться, — сказал Клодий. — Других занятий пока не предвидится.

Полла слушала их разговор молча. Клодий положил ей на колено золотой. Она взяла, повертела монету в руках.

— Золото мне никто не давал. Я запомню.

Полла обернула косы вокруг головы, натянула войлочный подшлемник и тут же превратилась в мальчишку-колона в услужении у трибуна или легата.

— Надолго мы здесь застряли? — спросила девушка, изменяя голос так, что теперь ее уж точно можно было принять за мальчишку.

— У твоих друзей-галлов надо спросить.

— Надолго, — вместо хозяина ответил Зосим.

В барак заглянул Ворен. В ночной битве его ранили в правое плечо, но рана оказалась пустяковой — мало ли отметин на теле центуриона. Луций Ворен был коренаст, ловок, во внешности — что-то медвежье, но от медведя ловкого и скорого на удар могучей лапы. Зашел центурион к новоприбывшим не случайно.

— Вы, ребята, наверняка решили перекусить, — с хитрой усмешкой сказал Ворен и глянул на ломоть хлеба на чурбаке.

— Луций, старина! — засмеялся Клодий. — Ты наверняка мечтаешь о ветчине.

— Удивительно! Как ты угадал мои мысли?!

Центурион и Клодий уставились на Зосима. Вернее, на его мешок, изрядно похудевший, но все же сохранивший некоторые округлости форм.

— Ветчина? — пробурчал Зосим. — Откуда у нас ветчина?

— Копченый поросячий бок, — подсказал Клодий.

С вздохом Зосим извлек из мешка поросячий бок, вернее, то, что от него осталось, — несколько ребер, покрытых коричневым мясом. Ворен облизнулся, и рука его непроизвольно потянулась к кинжалу, но так и застыла на рукояти. Вольноотпущенник отдал поросячий бок патрону. Тот вытащил свой кинжал и одним махом рассек копченые ребра. Половину протянул центуриону.

— Ого! Сегодня у нас на обед будет отличная похлебка! — воскликнул центурион, прижимая поросячий бок к серебряным фалерам, что крепились ремнями на груди его лорики.

— Приглашаю на пир, соратники!

Когда центурион вышел из барака, Клодий хлопнул вольноотпущенника по плечу:

— Не печалься, Зосим! Все равно поросячий бок никак не мог пережить сегодняшний вечер.

— Да я не печалюсь, — улыбнулся вольноотпущенник. С каждым днем лицо его приобретало все более стоическое выражение. — Все думаю, как бы сложилась моя судьба, если бы я убежал от тебя.

— Что? — Клодий недоверчиво хмыкнул. — Ты врешь! Не может быть такого! Ты хотел бежать?! Ты?!

Зосим замялся:

— Ну, не в том смысле убежать, чтобы стать беглым. Но уйти… Еще в Тарсе я хотел просить, чтобы ты разрешил мне уехать в Александрию. Вместе с одним ученым греком.

Полибий, услышав признание, подпрыгнул на ложе:

— Ты собирался пойти в услужение к этому самовлюбленному седому комару, от которого я сбежал?!

— Ну, да… собирался. Но передумал. Вместо этого привел тебя к доминусу.

Клодий выслушал разговор с любопытством.

— Почему ты ни словом не заикнулся об этой истории?

— Ты бы меня отпустил, доминус?

— Наверное. Я же обещал тебе свободу. Значит, отпустил бы. Так почему ты остался?

— Я… Не знаю. Просто понял, что должен остаться.